Борис Сиротин 

ПОЗДНЕЕ ПОКАЯНИЕ

Простите все, кому не отвечал на письма,

Откладывал: мол, завтра напишу.

Прости меня, что я тогда напился,

Ты трезвого ждала, и я прошу

Меня простить за то ещё, Галина,

Что ты письмом поздравила меня

С подборкой в «Юности», а я, как есть дубина,

Ответил, всё, что было, прокляня,

Что ты не дождалась меня, а вышла

В Челябинске (он с детства в женихах),

Ты сменой настроений сердце выжгла

Моё, я повзрослел и стал в стихах

Зачерпывать всё глубже и мудрее

Жизнь сельскую – тогда я жил в селе,

Ну а сейчас я медленно старею

И оставаться не хочу во зле.

А это зло – в письме высокомерном:

По младости я надерзил тебе.

Прости, Галина, ты жива, наверно,

В своём домашнем кутаясь тепле.

А коли вдруг... Я не могу и слова

Печального сейчас произнести...

С тобой мы в нашей молодости снова

И нам идти с работы по пути.

Завод электроламповый, столица

Мордовии, привольное житьё...

Давно уж стёрлись в памяти все лица,

И лишь сияет милое твоё.

Ты помнишь ли шумящие аллеи

В Саранском парке, танцплощадку, и...

Я до сих  пор, любимая, болею

Тобой в своём несложном бытии.

Я одинок и, может быть, известен

Стареющим читателям страны,

И, может быть, на самом видном месте

Стоят, ну а верней, стоять должны

Мои, в столице изданные, книжки

В твоей квартире, хоть и оскорбил

Тебя письмом... Но это всё излишки

Воображенья. Я тебя любил,

А может быть, хотел любить – неважно.

Жива ты, иль, сказать не смею, нет,

Но шлёт тебе издательски-бумажный

Борис Сиротин поздний свой привет.

2013

БОРЬБА

Как так, скажите-ка на милость,

Себя сочувствия лиша:

Чтоб плоть горела и томилась,

И горько б плакала душа.

Как же возможно то и это?

Скажу вам, тайны не сокрыв:

У настоящего поэта

Душа и тело – на разрыв.

Не потому ли грязь и пьянство,

И нежность слов, и грубый крик?

Двулико это окаянство,

Поэт же чист и не двулик.

Вот он идёт, боец прожжённый,

Людей не видя пред собой,

С лицом простым, но искажённым

Той изнурительной борьбой.

И женщина немолодая –

Лик чуть увядшей красоты –

Идёт за ним – нет, не рыдая,

Но в путах слёз и немоты.

2013

МНОГАЯ ЛЕТА!

Я жил в эпоху Кожинова и Кузнецова,

Мои стихи приветствовали Тряпкин и Казанцев,

И Курдаков, алтаец, высказал своё слово,

Я был настоящий, а не хотел казаться.

Я сказал «алтаец» про Курдакова,

Исходил он пристально эти горы,

Лазать по пещерам было рисково,

Но он лазал, и пошли мне посылки скоро.

Колдовские травы, целебная плесень.

А ещё он писал о таинственном круге

Как о центре Вселенной, но больше песен

Ждали его стихотворцы-други.

И он пел, и пела его собака

Под простую дудочку, он стихами

Очаровывал Кожинова, но, однако,

Злобные реплики не стихали

В разных газетах; а круг Вселенной

Всех нас сплачивал вкруг Вадима.

Об этой жизни необыкновенной

Я решил, что высказаться необходимо.

Нет давно уже Кожинова и Курдакова,

И на разных они почивают погостах,

Соскребать целебную плесень рисково,

Не сорваться в бездну совсем непросто.

Я вот жив и молюсь за них непрестанно,

И молюсь за живых, мне отрадно это.

Непреклонные воины русского стана,

Всем вам многая лета, многая лета!

2013

МЕРА

Горбатый красавец с убойным плевком –

Я помню верблюда, тогда в Оренбурге

Мы жили, и маузер верным дружком

Был папе, а мне снились бурки-каурки.

Вокруг Оренбурга всё степь, ковыли,

А степь была космосу тёткой родною.

Мы с папою глаз оторвать не могли,

Когда расцветали тюльпаны весною.

Бывалая «эмка», рюкзак и ружьё.

Я помню и злые, и добрые лица.

Тридцатые годы и детство моё,

Охота в степи, как подарок – столица.

Но вскоре Москва не понравилась мне,

Катался в метро, но порядок был строгий,

Милиция, шлемы, и мать, как во сне,

Высоких людей обивает пороги...

Отца отпустили , а тут и война,

И снова на папе мундир офицера.

Саранск и бабаня; и в горе страна

Мне стала большой и единственной мерой.

Мне эту страну никому не отдать.

Кривляются – «рашка», я плачу – Россия.

И степь вспоминаю опять и опять,

И добрые лица, и взгляды косые.

С Москвой я знаком и совсем не знаком.

Как можно спокойно страну ненавидеть!

И помню верблюда с убойным плевком,

Которого в детстве пришлось мне увидеть.

2013

К ИСКОННЫМ БЕРЕГАМ

Начало девяностых вспоминаю,

Как по аллее этой я бродил.

Жизнь наступала жёсткая, иная,

Зубастая, как будто крокодил.

Звонил к обедне храм Преображенья,

И звук старинный взбадривал меня,

И у кого-то я просил прощенья,

У всех людей, то время прокляня.

Я звал их всех душой  преобразиться,

Быстрей найти дорогу в светлый храм,

И птица из Сказания зегзица

Меня будила свистом по утрам.

Шли годы, как обычно пишут в книгах,

Над нами ни героя, ни вождя.

Моя Россия путалась в веригах,

Гремела ими, путь не находя.

Нашла ли  доблий путь она сегодня?

Сказать не смею, беспредел живуч,

И только длань простёртая Господня,

Как луч, порой мелькает среди туч.

Мы русские сговорчивые люди

И не высокомерные ничуть.

Не затерялась Русь в мордве и чуди,

Но и Россия – и мордва, и чудь.

Брожу я долго по пустой аллее,

Безропотно слетает лист к ногам.

Отчизной я по-прежнему болею,

И Храм зовёт к исконным берегам.

2013

САРАНСК – 50-е

Люди в панике от слуха:

Город держит ремеслуха.

В белых праздничных рубахах,

И у ней напай на бляхах.

Брюки уже тридцати –

Ни проехать, ни пройти.

В этот день и в этот час

Правил бал рабочий класс.

Я пощады не просил,

Хоть и «дудочки» носил.

Пару раз досталось мне

Злою бляхой по спине.

Вдруг сказал, что я поэт,

И не били больше, нет.

Это было просто чудо:

Я писал коряво, худо,

После бляхи той опричной

Стал писать вполне прилично.

...В белых праздничных рубахах,

Изнутри напай на бляхах.

2013