Виктор Мирошкин. "Строили всем село, а ломать вчетвером"

Владимир Мирошкин

 

 

Мордовский народ, живущий на перекрестье дорог Европы и Азии, испытал влияние различных культурных и религиозных традиций. Особое значение в его культурно-историческом развитии имело православие, ставшее одним из ключевых факторов интеграции мордвы в российское государство, повлиявшее на семейно-брачные отношения, духовную культуру, нравственные ценности, менталитет этноса.

Со второй половины XIX в. православие становится для мордвы важной связующей духовной силой. По данным переписи 1897 г., 98,9% этноса были православными, 1,1% пришелся на старообрядцев, лютеран, мусульман. Язычники среди мордвы зафиксированы не были.

Неудивительно, что к началу XX в. мордва считалась народом православным. Она действительно любила отмечать те же религиозные праздники, что и русские – Рождество Христово, Пасху, Троицу. Согласно датам религиозного календаря велось исчисление времени, определялись сроки полевых работ и т.д. Православное христианство оказывало регламентирующее влияние на формы и содержание свободного времяпровождения. Так, в течение года мордвин отмечал двенадцать двунадесятых календарных праздников, посвященных Христу, Троице и Богородице; пять великих праздников; четыре многодневных поста и множество праздников, посвященных прославлению святых. В особую группу входили престольные праздники, приуроченные к событиям священной истории и отдельным евангельским персонажам. Христианские праздники мордовские землепашцы отмечали с национальным колоритом.

В то же время, хотя мордва официально и числилась паствой Русской православной церкви, мировоззрение этноса в начале XX в. было по существу дуалистично: христианские ценности порой перемежались с языческими взглядами на окружающий мир. Религиозная жизнь мордовского крестьянина характеризовалась синкретизмом дохристианских и христианских верований и обрядов. При этом он не видел противоречия между посещением православного храма и участием в традиционных язы-
ческих обрядах, молениях. Последние в его жизни были так же значимы (если даже не более), как и церковные праздники. Так, в системе внутриобщинных взаимосвязей мордвы важное место занимали коллективные моления – озкст. Во многом это объясняется тем, что они были тесно связаны с проведением различных сельскохозяйственных работ. Как правило, коллективные моления проводились «всем миром» по случаю предотвращения стихийных бедствий (засухи, падения скота), начала или завершения земледельческих работ и т.д. и сопровождались религиозно-магическими обрядами. Например, перед весенним севом, а иногда и после него устраивалось «кереть озкс» («моление плуга»). Аналогичные праздники имелись и у других земледельческих народов. Например, у марийцев подобный праздник назывался «ага-пайрам», у удмуртов – «ага-яшки». Перед началом коллективных молений в каждом доме готовилась всевозможная мордовская еда и ритуальные напитки. В день их проведения всякая работа прекращалась, взрослые и дети облачались в праздничную национальную одежду. Проводимые общиной моления и обряды способствовали этнической интеграции ее членов, осуществляли функции социального контроля, корректировали сознание и настроение. В такие моменты охватывало чувство радости и веселья, забывались все обиды и ощущалось всеобщее единство.

Советская модернизация общества не оставляла места для религии. Положение церкви в советской России определялось декретом «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 23 января 1918 г. В нем государство официально отказывалось от духовных и исторических корней, объявляло власть независимой от христианского или какого-либо другого религиозного служения, отменило приоритетное положение православной церкви, узаконило все формы притеснения церкви и ущемления прав верующих. Православная церковь лишалась всей своей собственности, в том числе храмов, икон, утвари и святых мощей, что закреплялось Конституцией РСФСР 1918 г. Пропаганда показывала священнослужителей как оплот царизма и мракобесия, эксплуататоров трудового населения, а религию именовало «опиумом для народа».

Ленинский посыл в решении церковного вопроса, основанный на естественном отмирании религии в ходе социально-экономических и культурных преобразований, в конце 20-х гг. XX в. сменился акцентом на необходимости борьбы с религиозной традицией. В советском руководстве укоренилось мнение, что успешность проводимой в стране религиозной политики во многом обусловит успех социалистической реконструкции общества. Контрреволюционная деятельность некоторой части священнослужителей станет моральным оправданием антиклерикализма новой власти*.

Как правило, на местах религиозная политика Советского государства претворялась в жизнь с использованием административных методов, без проведения широкой разъяснительной работы с местным населением. В этом отношении мордовский народ не стал исключением.
По территории края прокатилась волна разрушений культовых сооружений, передача их под хозяйственные нужды. В качестве аргументов использовались заверения в ветхости построек, отсутствии священнослужителей для обеспечения их функционирования. На этом фоне истреблялись иконы, ценные рукописные книги, ограничивалась деятельность религиозных организаций. Например, в ряде мест запрещался колокольный звон в дни совершения богослужений, от религиозных обществ требовали осуществить ремонт церковных зданий в необоснованно короткие сроки, ущемляли права священнослужителей и т.п. Так, в селе Новая Карьга местные власти потребовали с прибывшего священника плату в размере 500 рублей в счет будущей службы, а после внесения означенной суммы запросили еще 1500 рублей. Ввиду отсутствия оплаты священник не был допущен к проведению службы. В поселке Виндрей Торбеевского района была оштрафована квартирная хозяйка, сдавшая жилье священнослужителю. В результате последний был вынужден уехать из населенного пункта*. Благодаря таким действиям к середине 1930-х гг. на территории мордовского края сохранилось лишь шесть церквей. А с 1938 по 1943 гг. в Мордовии не было ни одного действующего храма**.

В этих условиях православие мордовских крестьян, которое во многих отношениях являлось «бытовым», переживает трансформацию. Православные ценности и догматы воспринимались не как идеологические доктрины, а скорее как определенный порядок решения насущных проблем. Отношение к самой церкви становилось ситуационным, поступки и решения часто диктовались практическими соображениями. Например, церковную, монастырскую землю и имущество переделить в интересах общества не считалось зазорным ни среди мордвы, ни среди русских*.

Однако разрушение церквей, колоколен вызывало, как правило, отрицательную оценку. Например, в селе Теньгушево в июне 1928 г. местные власти решили сломать церковную сторожку и рядом с церковью построить клуб и здание ВИК. Всем миром крестьяне выступили против этого решения. Негативная реакция на уничтожение культовых сооружений объясняется тем, что они в сознании народа ассоциировались с духовным наследием предков. Сама православная традиция так переплелась с языческими корнями, что воспринималась в качестве веры, доставшейся от отцов и дедов. Именно это придавало ей в глазах мордовского крестьянства святость. Данный факт находит свое подтверждение в совершении культовых действ. Так, согласно собранным полевым материалам, многие молитвы исполнялись на мотив языческих молений и народных песен. Зачастую это происходило механически, без осмысления сказанного. Например, на Пасху в ответ на «Христос воскрес!» вместо «Воистину воскрес!» можно было услышать: «Воинственный воскрес!». В личности Христа у мордвы смешались черты самого Иисуса, Николая Чудотворца и верховного мордовского божества Нишке. При этом мордва не всегда даже знала, кто такой Иисус Христос, и называла его «Исухристос».

Таким образом, в православии для мордвы была важна церемониальная сторона, то есть соблюдение обрядов, обычаев, ритуалов, с помощью которых осуществлялась связь и поддерживалась преемственность поколений, шли процессы этнизации. В ходе общественной модернизации затрагивалась не столько сфера крестьянских верований, сколько моральные императивы, определяющие многое из того, что можно и чего нельзя делать. Аналогичную позицию по «религиозному» вопросу занимали представители других этносов, например, удмурты, которые отличались меньшей приверженностью к православию.

Еще одной причиной, по которой разрушение церквей порождало болезненную реакцию у мордовских крестьян, было то, что культовые здания нередко строились на мирские деньги. Поэтому их слом рассматривался как покушение на общинную собственность: «Строили, значит, всем селом, а ломать так вчетвером». Общественное мнение решительно осуждало участников церковных погромов. Как правило, они были из чужаков. Если же кто-либо из местных «брал грех на душу», то это были люди, обладающие репутацией пьяниц, бездельников, лентяев, уже не боящихся покрыть свое имя подобным позором. Воспоминания о них до сих пор сохранились в памяти односельчан. Так, в с. Польское Цыбаево Темниковского уезда сбросить колокол с колокольни осмелился только один крестьянин, за что и заслужил всеобщее презрение.

Отношение к преследованию клира у мордвы было неоднозначным. С одной стороны, люди не питали к ним особой благосклонности. Настороженность по отношению к священнослужителям проявлялась у мордвы еще во время ее христианизации. Последовавшие за насаждением православия притеснение языческих обычаев и традиций, поборы в пользу церкви, произвол духовных отцов также не способствовали укреплению доверия у паствы. Поведение отдельных священнослужителей, призванных заботиться о душе, но погрязших в мирских делах, обуреваемых теми же страстями, что и простые люди, однако уверовавших в спасение в силу своей принадлежности к святому сану, вызывало неприятие у крестьянства. Это ярко видно из произведений устного народного творчества. В сказках «Батрак Фока и поп», «Быки провалились», «Черт в амбаре», «Ивановы шутки», «Поп и купеческая дочь» высмеиваются поповская жадность, глупость, трусость и сладострастие. Нередко священнослужители предстают плутами, мошенниками и ворами. Например, в сказках «Говорящие» иконы» и «Обедня». В мордовском фольклоре имеется также широкий пласт пословиц и поговорок, обличающих праздную жизнь клириков и осуждающих их пороки: «Ребенок родится – «ай, ай!», а попу – «дай, дай!»»; «Поповские глаза миром не насытишь»; «Без денег поп не похоронит, а за деньги – хоть живым»; «Вора (волка) бойся ночью, а попа – и днем»; «Богу только словечки, а попу – деньги и яички»; «Эряй, кода поп» (мокш.), «Живет, как поп»*.

В советское время подобное отношение к церковнослужителям со стороны крестьян также встречалось. Оно было особенно заметно, когда их интересы пересекались. Так, на сходе крестьян села Старые Пичеуры поднимался такой вопрос: «Принимались ли меры с попом об уплате налогов?»**. Общинники села Старое Синдрово признали сельского священника Боголюбова и псаломщика, наряду с купцом, мельниками, лесопромышленником, «настоящими буржуями», на которых и должна лечь вся тяжесть уплаты чрезвычайного революционного налога***. В селе Рыбкино в числе лиц, кому «жить привольно», также оказались клирики: дьякон Тихомиров и поп Спасский. Так, дьякон имел «просторный пятистенный дом... хороший сад – бывший церковный, над которым... не трудился», поэтому его «надо вырвать из Рыбкина с корнем, избавить молодежь от разврата, наложить на... доходные статьи усиленный налог»****. Аналогичная ситуация складывалась и в другом мордовском селе – Зайцеве, где «поп Музыкантов совсем не желает платить налогов, свое имущество припрятал... у своих родственников, а еще совсем молодой – зарабатывает легкой работой: морочит зайцевских мордвов»*****.

С другой стороны, священники, страдающие из-за произвола властей, встречали у мордовских крестьян понимание и сочувствие. Отсюда вопросы типа: «Почему много налогов на попов?», защита батюшек со стороны общинников при аресте******.

В рассматриваемый период была жива и традиция помощи «божьим людям»: блаженным, нищим, калекам. Это видно из материалов, поступавших в правоохранительные органы, органы ОГПУ. Так, в селе Рыбкино «попов-
скому лакею» «блаженному» Яшке, «который зимой ходит босиком, носит монашескую одежду», мордовки несли «холст, пшено и прочее»*.

Новый образ жизни подразумевал внедрение в сознание крестьянства новых мировоззренческих установок и разрушение привычных стереотипов и норм поведения.
В число памятных дат попали 7 ноября, 1 Мая, Международный женский день и т.п. Они должны были войти в жизнь каждого крестьянина и обрести всенародное признание, но принесли с собой трансформации в обрядовой сфере. Эти изменения носили преимущественно внешний характер. Например, вместо крестин родители, держа над головой красное знамя, троекратно обходили вокруг села. Как показывает собранный полевой материал, особого неприятия со стороны мордвы подобные мероприятия не вызывали.

Тем не менее, новые порядки в мордовских селах приживались медленно. Это особенно хорошо видно, когда крестьяне становились перед дилеммой: какой праздник и как отмечать. Так, жители села Левжа вместо того, чтобы отправиться на первомайский митинг, вынесли из домов иконы и двинулись крестным ходом по селу. Власти видели в подобных фактах подтверждение крестьянской «темноты» и активно проводили политику просвещения. Однако в крестьянском сознании альтернативы традициям предков, веками выполнявшим функции этнизации, зачастую просто не существовало. По словам респондентов, «революционный праздник отмечался, только если на него в село приезжал какой-нибудь уполномоченный».

В целом отметим, что традиционные механизмы этнизации, опирающиеся на религиозные императивы, у мордвы от революционных преобразований пострадали, но насаждение революционных праздников и обрядности привели к изменениям, носившим преимущественно внешний характер (смена названий, имен, атрибутики и т.д.). Основной принцип бытовой религиозности мордвы – практическая целесообразность остается определяющим фактором народной жизни.