Иван Капитонов

 

 

Работяги

(взгляд на Его Величество Рабочий Класс
практически с трона)

 

 

Жизнь так коротка, что часто помещается в одно стихотворение. И вместе с тем так насыщена, что ее описание не уложится и в десяток томов. Жизнь, сколько о тебе написано. А по существу еще ничего внятного не сказано. И я не добавлю к уже кем-то произнесенному ничего вразумительного.

И всё же, всё же, всё же...

Никогда не было сомнений: имею ли я право рассказывать о своей, по большому счету, рядовой судьбе простого человека. У меня не только есть такое право, но даже есть обязанность сделать это. Хосе Ортега-и-Гассет так обо мне и сказал в своей знаменитой книге «Восстание масс»: «Рядовой человек и есть та поверхность, под которой зыблется история каждой эпохи, в истории это – то же самое, что уровень моря в географии».

Много ниже в этой же работе развитие мысли. «Поэтому так важно вглядеться в массового человека, в эту потенцию как высшего блага, так и высшего зла».

Так вот, от имени массового человека и о нём самом я и хотел бы здесь поведать.

И ещё. Все эпиграфы в этой книге взяты у Аркадия и Бориса Стругацких. Несколько лет назад мне на день рождения подарили собрание их сочинений. Начал с первого тома. Прочитав последний, двенадцатый, том, закрыл его и подумал: а ведь всё то, что должно случиться в обозримом будущем на дальних планетах, уже было. Не где-то на расстоянии миллионов световых лет, а у нас здесь, на Земле, в Советском Союзе, несколько десятилетий назад. Правда, по некоторым меркам, это действительно было словно на другой планете.

По этой причине под эпиграфами отмечено только из какого произведения они взяты... А автор у них у всех один – замечательные советские фантасты, точнее реалисты, братья Стругацкие.

1

 

Румата снова нетерпеливо подергал шнур. Дверь спальни отворилась с отвратительным визгом, вошел мальчик-слуга, тощенький и угрюмый. Имя его было Уно и его судьба могла бы послужить темой для баллады.

«Трудно быть Богом»

 

Хороший эпиграф для начала повествования. В этой цитате я ассоциирую себя не с Руматой, который «нетерпеливо подергал шнур». В приведенном тексте я – Уно. При отсутствии музыкального слуха (как у меня) может почудиться даже какое-то созвучие: Уно – это почти Ваня.

Правда, прожил все свои годы с ощущением, что, конечно, я был когда-то мальчиком, но никогда не был ничьим слугой. Но это, скорее, иллюзия. Мы всю жизнь пашем на какого-нибудь хозяина. Это либо человек, либо идея, либо иллюзия. У каждого из нас есть «работодатель», даже если нам кажется, что мы сами себе хозяева. Всегда есть какой-то «работодатель», это мы уж сознательно стараемся не замечать фрагменты его тела: кто – крыло, кто – копыто. Не был я на тот момент и «тощеньким», всё-таки уже пришел из армии. Не был и сильно откормленным: всё-таки пришел из армии, а не приехал из санатория. Но в чем совершенно искренне убежден – я не был никогда угрюмым. Стук-стук по дереву. Тем не менее, зачин сделан. Неумело помолясь, трогаемся в путь.

«Если б молодость знала, если б старость могла». Если б молодость знала, разве это была бы молодость. Прелесть молодых лет в том, что совершенно не знаешь, где очутишься завтра и в каком качестве. В этом смысле несет нас с вами ветер, как оторванный по осени листок. По размеру содеянной глупости этот листок вполне мог бы быть лопухом, но я ни разу не видал летящих по ветру лопухов. Природа, как может, бережет наше самолюбие.

Одна из глав книги воспоминаний Сальвадора Дали называется «Внутриутробные мемуары». Художник убежден, это действительно первый в истории литературы рассказ об этом предельно раннем периоде жизни каждого из нас. Описание этого периода заняло несколько страниц. Цитирую: «Если меня спросят, как там было, я отвечу: «Божественно! Как в раю! Каков он, тот рай? Начну с краткого общего описания. Внутриутробный рай цветом схож с адом: он – огненно-алый, мерцающий, оранжево-золотой, вспыхивающий синими красками, текучий, тёплый, липкий и в то же время неподвижный, крепкий, симметрично выверенный».

Такой завидной памятью я не отличаюсь, но всё, что случилось после армии, помню достаточно четко и хотел бы о некоторых моментах тех лет вспомнить. Не претендую на истину в последней инстанции. Надеюсь, и вы не откажете мне почти в конституционном праве – рассказать об увиденном. Не уверен, что это случилось именно так. Но я это так увидел, так запомнил. А память, сами знаете, – самая смешная и непредсказуемая часть нашего организма.

Воспоминания тотчас унесли меня туда, где я был молодым, веселым, шустрым. Мне кажется, я таким всё-таки когда-то был. Если, конечно, не померещилось.

У братьев Стругацких в повести «Малыш» есть такая сцена. После крушения космического корабля выжил только ребенок. Как положено, благодаря вмешательству внеземных сил, адаптировался к атмосфере той далекой планеты, на которой оказался. Всё бы ничего, да только не с кем ему играть. Тогда малыш стал пытаться играть со своим отражением на воде. Но не очень удачно: «оно распалось».

Когда на волнах собственной памяти пытаешься играть со своим изображением, оно рассыпается. На мелкие-мелкие брызги, не обязательно точно отражающие действительность. Но эти брызги всё больше и больше хочется подбрасывать вверх. Чтобы они осыпались на тебя живительной влагой.

 

 

2

– Я, кажется, спросил тебя, мылся ты сегодня или нет? – спросил Румата, распечатывая первое письмо.

– Водой грехов не смоешь, – проворчал мальчик. – Что я, благородный, что ли, мыться?

– Дурачина ты, – сказал Румата и стал читать письмо. Писала дона Окана, фрейлина, новая фаворитка дона Рэбы. Предлагала нынче же вечером навестить ее, «томящую нежно»...

Румата не выдержал – покраснел.

«Трудно быть Богом»

 

 

В мемуарах Бориса Слуцкого «О других и о себе» есть очень интересная строка: «На следующую войну я буду собираться умнее». Когда в июле 1941 года в последующем известный поэт направлялся на фронт, в его вещмешке находились:

– однотомник Блока «в очень твердом домашнем переплете»;

– однотомник Хлебникова «в твердом издательском переплете»;

– «две прекрасные капиталистические рубашки, привезенные из Западной Украины».

В ноябре 1979 года я вернулся из армии, на тот период ни с кем не воевавшей, а просто охранявшей покой и труд мирных граждан. Вместо вещмешка в руке у меня «дипломат». Эти только-только входившие в моду мини-чемоданы и в Прибалтике-то, где я служил, были в диковинку, а уж тут и подавно.

Дальше почти по Слуцкому. В «дипломате» у меня:

– две прекрасные, почти капиталистические (всё-таки Прибалтика) рубашки;

– вместо двух однотомников в твердом переплете – две бутылки «Рижского бальзама» в твердом керамическом «переплете».

А также:

– целлофановый пакет с рисунком и надписью «Диско»: самый-самый последний писк провинциальной моды;

– ремень для брюк из растягивающейся резины: той же самой провинциальной моды даже не писк, а какое-то непонятное хрюканье.

Словом, спустя два года снова оказавшись на перроне Саранского железнодорожного вокзала, для разрыва сотен девичьих сердец на множество неодинаковых по размеру кусков я был укомплектован круче некуда.

За время службы видел довольно много забавного, какое-то количество и прямо противоположного, но общий фон солдатских будней был всё же светлым. В армии осталось большое количество хороших друзей и огромное – товарищей. Плюс просто позитивное отношение к жизни. Человек способен развить в себе любые качества и таланты. Не поддаётся дрессировке только оптимизм. Он либо есть, либо его нет. Мой оптимизм прошел испытание временем и только окреп.

Народный язык всегда ярче и образнее официального. На казенном языке используется словообразование – «уволился в запас». И сразу же становится скучно всем, даже тому, о ком идет речь. «Уволили в запас» – всё равно что «списали в утиль». Нет, нас не «уволили», мы «дембельнулись».

Среди своих друзей я это сделал первым. Не считая пришедшего еще весной Василия Линкова. Чуть позже «подкатили» Саша Скороходов, Сергей Макеев, Иван Копылов. Каждого встречали довольно шумно и весело. Период адаптации нужен не только космонавтам, свежевернувшимся с околоземной орбиты. Недавно дембельнувшийся нуждается в этом не меньше. Слишком многое связывало с недавней жизнью. Еще довольно долго снились исключительно солдатские сны. Когда тебя, пусть даже во сне, поднимают «по тревоге» или в очередной раз посылают в наряд, поневоле проснешься ночью в холодном поту и начнешь с перепугу искать давно оставшиеся в прошлом портянки. Велась интенсивная переписка с армейскими друзьями (причем и с теми, кто ушел в запас вместе с тобой, и с оставшимися в части) – Сергеем Беловым, Николаем Сафоновым, Александром Зориным и другими. Еще очень много нитей связывало с недавним прошлым, и они держали крепче корабельных канатов.

Всё же прошлое понемногу уступало место настоящему. Самая яркая армейская мечта – наесться вдоволь сливочного масла. Конечно, там она иногда уступала пальму первенства грезам об активном общении с противоположным полом, но не зря же нас в армии поили противным киселем с добавлением брома; мечты о сливочном масле были тоже очень яркими.

Почти как в известной песне:

Первым делом, первым делом – всё же масло,

– Ну а девушки? – А девушки – потом!

Масла мы наелись очень быстро. Уже на второй день гражданской жизни оно не вызывало повышенного интереса. А вот как раз противоположный пол вышел на все призовые места сразу и близко не подпуская ни друзей, ни хобби, ни тем более какие-либо продукты или полуфабрикаты.

Первичные половые признаки существуют для того, чтобы не забывать о модификации таковых же у лиц противоположного пола. А мы и не забывали. Да и как забудешь после двухлетнего пребывания исключительно в мужском обществе.

Во время «встречи», проходившей в связи с прибытием из армии моего школьного товарища Ивана Копылова, я познакомился с девушкой. Ее звали Римма, очень веселая и обаятельная татарочка. Мы стали встречаться. Она жила на улице Полежаева, напротив детской больницы. Римма веселая, я – куда как юморной; наши встречи нельзя назвать скучными.

У наших платонических отношений был очень интересный фон. Я периодически заходил за Риммой, чтобы отправиться на очередную совместную прогулку. Как следствие, познакомился с ее родителями. Замечательные люди из простой рабочей среды. Пока Римма собиралась, ее мама угощала меня чаем и вела со мной беседы, довольно неожиданные для потенциальной тещи:

– Ваня, да что ты в ней нашел? Она татарка, зачем тебе татарка? Найди себе русскую девушку или мордовочку. Хочешь, я тебя с одной познакомлю? У нас в бригаде хорошая девушка есть, работящая, из села. Женишься на той – всю жизнь горя знать не будешь. Каждое утро меня будешь благодарить: ай, спасибо тете Гюзель... Давай познакомлю, а? А Римму брось. Зачем она тебе?!

Думается, что этими своими увещеваниями тетя Гюзель добилась обратного результата и продлила наши отношения на лишние полтора-два месяца. Как упрямый полумордвин, каждый раз слыша вариацию этого монолога, я улыбался: что за предрассудки.

Только сейчас, спустя многие и многие годы, похоже, я услышал, что хотела сказать тетя Гюзель. Если бы наши с Риммой отношения завершились браком, то предстоял бы самый трудный выбор в жизни – выбор веры собственных детей. Каждое из принятых решений содержит изрядную долю ошибки.

 

 

3

– Таким вот образом, Наинна Киевна! – сказал горбоносый, подходя и обтирая с ладоней ржавчину. – Надо нашего нового сотрудника устроить на две ночи. Позвольте вам представить... м-м-м...

– А не надо, – сказала старуха, пристально меня рассматривая. – Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот тридцать восьмой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был, не имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном доме, а
бояться тебе, бриллиантовый, надо человека рыжего, недоброго, а позолоти ручку, яхонтовый...

– Гхм! – громко сказал горбоносый, и тут бабка осеклась.

Воцарилось неловкое молчание.

«Понедельник начинается в субботу»

 

 

Рано или поздно приходится выбирать жизненную стезю. Наши представления и мечты о собственном будущем плохо сочетаются со штатными расписаниями предприятий и организаций, расположенных окрест.

Итак, нужно определяться со своей работой. Хватит, погулял. Словосочетание «трудовая деятельность» подразумевает всё же «деятельность» не как простое шевеление конечностями, а «работу». А «работа» – то, что идет во благо остальным, в крайнем случае, одному тебе. «Отдых» как благо здесь уже не котируется. Общественное мнение того времени и мои собственные, частично уже сформировавшиеся взгляды на жизнь требовали немедленного трудоустройства. Оно состоялось практически сразу после Нового года.

По воспоминаниям Федора Шаляпина, когда он поделился с отцом своим желанием петь в театре, последний, стуча согнутым пальцем по лбу нерадивого, с его точки зрения, сына, на повышенных тонах поучал:

– В дворники нужно идти. В дворники. И будет у тебя хлеб, скотина.

Конечно, и этот вариант по-своему привлекательный. Но без красивой бляхи на груди и громкого свистка во рту, как у дворников периода царского режима, уже не так.

Я опустился в кресло и серьезно задумался – куда идти работать? Нам говорили – перед вами тысячи дорог. Я стал считать, у меня получилось значительно меньше. Понятно, что молодому парню со средним образованием, только что отслужившему, – прямая дорога на завод. Какой завод? Их в городе – от гигантов до карликов – десятка два-три. Примерно такое же количество небольших организаций, именующихся в народе «шарашками». В сталинское время так называли различные научные образования «за колючей проволокой», но значение слов имеет свойство трансформироваться. «Шарашки» начала восьмидесятых к науке не имели никакого отношения. Хорошо, если малопонятное название оканчивалось на «...строй» или «...монтаж». Значит, они что-то строят или монтируют. Но чаще всего названия «шарашек» похожи на случайно перехваченную шифровку «от Алекса – Юстасу»: без бутылки не разберешься. А в иных случаях и без ящика.

Итак, что получается? Получается: из тысяч обещанных дорог, реальных – полсотни; чуть больше, чуть меньше. Я не стал дальше ломать голову, пошел на завод «Электровыпрямитель» по одной простой причине – там работала Римма, девушка, с которой я тогда встречался.

Проблем с трудоустройством не было. У меня имелась специальность, полученная еще до армии на механическом заводе – наладчик автоматов. На данный момент на «Электровыпрямителе» она востребованна. Так я оказался в начале января 1980 года в цехе №2 этого предприятия. Начался новый, очень важный этап моей жизни.

В моем распоряжении два станка-полуавтомата. По сравнению с ткачихами, одновременно трудившимися на десятках станков, может показаться мелочью, но это не так. Работа довольно сложная. Нужно из медной трубки нарезать небольшие кольца, снять с одной стороны «фаску». Ничего сверхъестественно сложного, но пару месяцев станки пришлось «укрощать». Они ко мне привыкали, я – к ним.

Процесс привыкания отвлекал, как мог, от размышлений на другие темы, но как только он завершился, в голову полезли различные мысли, среди которых выделилась главная: «А там ли ты оказался, где хотел?» Сколько раз я ни задавал себе этот вопрос, ни разу не получил положительного ответа.

В фильме-сказке «Морозко» есть такой эпизод. Сирота Настенька, в силу происков мачехи, оказалась в лютый мороз в лесу под ёлкой. Сидит, готовится к неминуемой смерти. А тут еще и сам Дед Мороз подошел с издевательскими вопросами:

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

Настенька, пытаясь расклеить смерзшиеся ресницы, тихим голосом из последних сил отвечает:

– Тепло, дедушка, тепло, родимый. Спасибо тебе за...

Я бы так соврать не мог. Нельзя сказать, что я здорово «замерзал» в цехе №2, но и «тепла» особого не чувствовал.

Причин у моего довольно дискомфортного состояния две. Первая из них заключалась в том, что смена, в которой я трудился, состояла сплошь из довольно возрастных людей. Наладчики, токари, фрезеровщики, слесари – исключительно от тридцати пяти лет и до бесконечности. И среди них я – двадцатилетний парень с очками на носу. У соратников по труду – свои интересы и разговоры, никоим образом меня не привлекавшие. Как тут не заскучаешь. Мужики попытались несколько раз развлечь меня протянутым стаканом, но поскольку моя реакция на это деловое предложение была отрицательной, то и они ко мне вскоре потеряли какой-либо интерес. Определенное время мне интереснее оказалось общаться со станками, чем с людьми.

Вторая причина. В эмоциональном плане мне было довольно «прохладно». А когда видел перед собой своего сменщика, то и вовсе начинал «замерзать», еще хуже, чем сирота Настенька. Его фамилия – Зайцев, был он лысым и рыжим (в тех местах, где волосы ещё росли), возраст – лет за пятьдесят. Наши отношения «не сложились» очень быстро. Даже не сильно успокаивало то, что у него ни с кем не было «сложившихся» отношений. Однажды в раздевалке услышал такую его характеристику: «Нет, он не рыжий, он мутный». Поначалу согласился с такой оценкой. Но когда проработал с ним месяц-другой, то отрицательно закачал головой: «Да какой же он «мутный»? Настоящий «мутный» рядом с ним совсем прозрачный».

Никоим образом не хочу сказать ничего плохого о человеке. Просто мы были разными. Более того, противоположностями. И от этого – довольно дискомфортное состояние.

А тут в чашу моего терпения упала еще одна капля. Последняя, точнее, уже лишняя. В раздевалке у каждого из нас свой шкафчик. Органичное его дополнение – тараканы: классические, черные. На них никто не обращал внимания. Их считали членами нашего трудового коллектива, только без должностного оклада. Никто их не прикармливал, но и активно не боролся. Наш симбиоз – людей и тараканов – можно назвать почти гармоничным: ни мы не претендовали на их место, ни они на наше. Это здорово всех успокаивало.

Как-то придя на работу, открываю свой шкафчик, чтобы переодеться в робу – о-па. Внутри – тараканы, чуть меньше десятка. Их всегда здесь примерно столько паслось-кормилось, но в этот раз... все они рыжие. До этого всегда были черные, а теперь почему-то рыжие. Главное дело, у всех черные, а у меня рыжие. Рыжий Зайцев, рыжие тараканы – это уже слишком. Во мне что-то окончательно замкнуло. Я стал активно вертеть головой во все стороны – куда бы податься.

В цехе №1 завода «Электровыпрямитель» работала знакомая моей матери – Таисия. Она трудилась на рядовой должности. Таисия прослышала, что в бригаде сварщиков есть свободное место. Она с кем-то «переговорила», точнее – не с кем-то, а с кем надо. С начала мая 1980 года я стал завальцовщиком цеха №1.

Теперь, когда значительная часть жизни прожита и за плечами достаточное количество интересных должностей, могу совершенно искренне заявить:

1) в психологическом плане мне нигде не было так скверно, как в цехе №2 завода «Электровыпрямитель»;

2) в том же психологическом плане мне нигде не было так здорово, как в цехе №1 того же предприятия.

Казалось бы, разница в нумерации цехов всего в одну единицу, а гляди какая большая. Дело, понятно, не в цифрах и даже не в людях. Человек не может чувствовать себя хорошо, если он «занимает не свое место». Как только он оказывается в нужное время в нужном месте, тогда некая вариация гармонии проникает в душу. Здесь произошло именно это.

Мы расстались с Риммой до того, как я получил первую получку в новом трудовом коллективе. Расставание прошло довольно спокойно: никто никому не остался должен, никто никому ничего не обещал. Римма была очень приятным попутчиком и огромное ей за это спасибо. Более того, получается, именно благодаря ей я оказался в этом удивительном заводском коллективе и моя жизнь сложилась так, как она сложилась. За что ей еще один низкий поклон.

 

 

4

 

День был солнечный, яркий. Простой народ толкался между домами, ища, на что бы поглазеть, визжали и свистели мальчишки, кидаясь грязью, из окон выглядывали хорошенькие горожанки в чепчиках, вертлявые служаночки застенчиво стреляли влажными глазками, и настроение стало понемногу подниматься.

«Трудно быть Богом»

 

Разница между цехом №1 и цехом №2 разительная. Цех №2 позднее вошел в новое структурное подразделение завода – «заготовительное производство». А цех №1 даже официально назывался «полупроводниковый цех №1». Это один из ключевых цехов по производству основного вида продукции – полупроводниковой.

В цехе №2 примерно восемьдесят пять процентов коллектива мужчины. В цехе №1 эта пирамида повернута с точностью до наоборот. Здесь в основном трудились женщины. В цехе №2 главная разновидность рабочей одежды – промасленная роба с кирзовыми сапогами и портянками в придачу. А по новому месту работы подавляющая часть населения ходила в белых халатах. Более того, на голове практически всех женщин, занятых непосредственно на производстве продукции, – колпаки. Если вы видели изображение Нефертити – древнеегипетской красавицы, то ее царский высокий головной убор очень здорово напоминает колпаки на голове доблестных тружениц цеха №1. Только на изготовление той разновидности короны, что носила правительница древнего государства, ушло много благородного металла и драгоценностей, а на то, чтобы колпаки наших советских тружениц смотрелись не менее гордо, метра два-три марлевой ткани, сильно накрахмаленной.

Переодели и меня. Вместо кирзовых сапог с портянками дали тапочки. Поначалу даже пожалел, что не «белые». Всё-таки все ходят в «белом», значит, и тапочки должны соответствовать. К тому же, по молодецкой дури казалось оригинальным: все в белых тапочках только лежат, а я, к примеру, всё еще хожу. Вместо промасленной робы дали синий халат с двумя карманами.

Цех большой, располагался на двух этажах крупного производственного корпуса, народу много, и народ оказался замечательным. Одним махом я поменял «вредного» и рыжего сменщика Зайцева на тысячу Нефертить, и этот обмен более чем устраивал.

Участок, на котором я стал трудиться, назывался участок «ЕУС», расшифровывается как – единая унифицированная серия.

На нем осуществлялись следующие производственные процессы. Бригада женщин-сборщиц собирала диоды и тиристоры. Довольно муторное дело – собирать всю эту мелочь. Затем собранные приборы укладывались на подставку из алюминия и передавались завальцовщику. Завальцовщик на токарном станке зажимал две составные части диода или тиристора в соответствующую оснастку и на известной скорости вращения «завальцовывал» прибор, то есть, когда прибор вращается, соответствующим подшипником загибал вплотную к прибору фланец. Задача завальцовщика – из двух половинок прибора, собранных женщинами, сделать единое целое. Затем – контрольно-измерительным прибором проверить полученный результат на наличие брака. Всё зависит от качества сборки и аккуратности завальцовщика. Иногда из ста приборов нет и одного бракованного, а иногда из сотни – до трех-пяти.

Далее женщины-сборщицы накрывали их керамическими крышками, и приборы становились предметом внимания ребят – газосварщиков. Недалеко от моего станка стояли два аппарата аргонной сварки. Задача ребят – приварить герметично керамическую крышку к прибору. Шов должен быть не только герметичным, но по возможности тонким и красивым, особенно если приборы шли на экспорт.

Затем один из членов бригады отвозил на тележке подставки с приборами вниз на первый производственный этаж и там, на прессе, доводил наше изделие до окончательной кондиции – прикреплял силовой вывод или, как мы тогда говорили, «хвост».

Вот такой участок, вот такой производственный процесс. Теперь о главном, о людях.

 

 

5

 

– Не пугайтесь, – вежливо улыбаясь, сказал ей Кенси. – Это всего лишь мусорщики. В трезвом состоянии совершенно безопасны.

«Град обреченный»

 

Ребят, среди которых я оказался, было трое. Каждый из них заслуживает отдельного упоминания.

Сергей Сурайкин. Очень красивый, обаятельный парень, с голливудской улыбкой. Кстати, о Голливуде. Звездой экрана того времени являлся американский актер Роберт Редфорд. Если кто помнит его, то портрет Сергея не нуждается в дополнительных красках. Высокий, спортивный, с прямым пробором светлых вьющихся волос. Николай Басков сейчас периодически исполняет песню, в ней есть слова:

Натуральный блондин,

На всю страну такой один. 

Даже с экрана видно, что Басков если и блондин, то давно не крашенный. А вот Сергей настоящий блондин – яркий, интересный человек, от которого окружающим идут очень хорошие эмоциональные посылы. С чувством юмора, очень толковый и грамотный парень. Из всех ребят, работавших на участке, он единственный учился в ВУЗе – в педагогическом институте, по специальности – «Физическое воспитание» и мысленно готовился к стезе учителя физкультуры или тренера.

Борис Цыганов – внешняя противоположность Сергея. Если Сергей высокий, то Борис, как раз, наоборот. Сурайкин – блондин, Цыганов до брюнета не дотягивал, но по цвету волос где-то поблизости. Как у почти каждого невысокого человека, у него был «комплекс Наполеона». «Невысокий человек» не значит «маленький» человек. Борис, выросший на улицах Посопа, в свое время активно занимался боксом, даже имел какой-то разряд. Хорошо знал друга моего детства Ивана Копылова, тоже боксера.

Цыганов всегда готов отстоять свою независимость от окружающего мира, а поскольку окружающий мир вовсе не предполагал ее ограничивать каким-либо образом, то Борис как-то даже от этого скучнел. Он был в отличной спортивной форме и поддерживал ее самым активным образом.

Сергей Сурайкин и Борис Цыганов – газосварщики, Виталий Плотников – завальцовщик. Виталий из всех троих самый стильный, даже на работу ходил в «навороченных» джинсах. Современная молодежь и представить не может, насколько «джинсы» тогда считались супермодной деталью гардероба.

На ногах Виталия «не ботинки, а картинки», на высоком скошенном каблуке, сверху прошитые красивым узором, с кантом. Красота, да и только. Тогда уж и про рубашку скажу, практически джинсовая, очень по тем временам модная.

Плотников был упакован по последнему «крику» моды той поры. Не так важно, где Виталий купил эти остродефицитные предметы гардероба. Гораздо интереснее, где он деньги достал на весь этот импорт.

Плотников и не скрывал, что «прибарахлился» по счастливой оказии: он вступил в «фиктивный брак». Какой-то девушке нужна была то ли «городская прописка», то ли соответствующее «семейное положение», и Виталий, как настоящий гусар, широким жестом разрешил испортить свой паспорт соответствующим штампом. Поскольку он сам находился в том замечательном возрасте, когда холостому парню паспорт, что называется, в любой момент может пригодиться самому, то за этот возможный «простой» ему выплатили компенсацию в размере семисот пятидесяти рублей.

По мнению Виталия, хорошая сделка, устраивающая обе договорившиеся стороны. Ребята, конечно, поинтересовались, а не был ли к денежной компенсации добавлен некий призовой бонус, на что Виталий развел руками и с улыбкой произнес: «Ни разу. Тогда это был бы уже не фиктивный брак, а чуть ли не всамделишный».

Хорошие дружеские отношения у нас установились очень быстро. Ребята моего поколения, на год-другой постарше, нас интересовали одни и те же вещи и проблемы. Мы были одного круга, и в эмоциональном плане всё сразу встало на свои места. Очень быстро вернулся душевный комфорт, слегка нарушенный в цехе №2, гармония бытия снова стала доминантой трудовых будней.

У газосварщиков – сидячая работа, а вот у завальцовщика – стоячая. Мало того, что ты стоишь и уже тем самым возвышаешься над сидячими, но завальцовщики в обязательном порядке стоят на деревянном щите, чтобы электричеством не стукнуло.

Всем полагался технологический перерыв. Пусть аргонная, но всё же сварка вредна для глаз, и им нужно в обязательном порядке отдохнуть, точно так же, как и ногам и рукам завальцовщика. Таких перерывов мы делали три-четыре за смену; два до обеда и один-два после. Минут на пятнадцать мы выходили в курилку (кто покурить, кто – за компанию), либо, если хорошая погода, на улицу – подышать свежим воздухом.

Мое служебное положение в данном коллективе заключалось в следующем. Виталий Плотников написал заявление об уходе, и меня приняли его «учеником». «Учение» не было долгим. Он показал, как и что нужно делать. Затем, под его очень внимательной опекой, я завальцевал первую подставку диодов. Завальцовывать их было чуть проще, чем тиристоры. Результатами моих усилий он оказался доволен. Через два-три дня я уже с огромным удовольствием выполнял львиную долю его суточной нормы. Виталий никоим образом не возражал против такой формы моего служебного рвения. Завальцовка не была сверхсложным занятием. Она, конечно, требовала определенных навыков, добросовестного отношения к делу, внимания, сосредоточенности – словом, всего того, что нужно на каждом рабочем месте. Для того чтобы с удовольствием ходить на работу, нужно несколько составляющих:

– чтобы работа тебе нравилась или хотя бы была «по зубам»;

– чтобы тебе нравился коллектив, в котором ты трудишься;

– чтобы тебе «нравилась» зарплата, которую ты получаешь.

Здесь всё это присутствовало. Может быть, последний пункт оставлял желать лучшего. Но в этой «песне» нет ни одного нового «слова». Сложно найти человека, довольного своей зарплатой, только клинический идиот не хотел бы получать больше. В любом случае, зарплаты хватало. Особенно холостому-неженатому.

Недели через три после моего прихода на участок наступил последний рабочий день Виталия Плотникова. Он обнял каждого из нас и отправился в автономное плавание на поиски своего персонального счастья.

С этой минуты я стал полноправным хозяином одношпиндельного токарно-револьверного станка. Думается,  Наполеон с меньшим удовольствием получал ключи от европейских столиц, чем я поднялся на деревянный щит перед станком в качестве полноправного его хозяина. Включил мотор, поправил лампу освещения и айда вертеть ручками моего «кормильца» во все стороны, но в нужном русле.

6

 

– Никакие это не марсиане, – заявляет он, – обыкновенные ребята из столичных пригородов. Там таких дюжина на каждый трактир.

– Наши сведения о Марсе настолько скудны, – спокойно говорю я, – что предположение, будто марсиане похожи на парней из пригородных трактиров, во всяком случае не противоречит никакой истине.

«Второе пришествие марсиан»

 

Комедия положений – разновидность театральных постановок, подразумевающая, что действующие лица постоянно попадают в какие-то нелепые ситуации, но в конце концов всё заканчивается благополучно. Чаще всего – большим количеством свадеб.

Трагедия положений – это уже из сценариев, что пишет жизнь. В этом случае уже не так весело, и всё кончается длительным сроком заключения. А то и вовсе – насыпанным раньше времени могильным холмиком.

Повседневность не любит крайностей. Она предпочитает смешивать жанры. К примеру, взять трагикомедию.

Автору ничего не нужно придумывать. Всё давно уже придумала жизнь. Только записывай, не ленись. Где-то там, в глубине довольно большой кучи так называемых «творческих замыслов», давно уже лежит идея написать крупную «вещь» об одном своем знакомом именно той поры – Васе Волгине. Что значит крупная «вещь»? В моем понимании, полторы тысячи страниц. Даже в этом случае это будет лишь первый том из трилогии Васиных похождений.

Когда я сяду описывать Васины жизненные подвиги – еще не известно, но здесь уместно набросить его портрет, как довольно «типичного представителя» тех славных времен. У Леонида Леонова есть очень известная в свое время пьеса «Русский характер». Так вот, к герою моего рассказа это название подходит гораздо больше. Я на этом настаиваю. А фамилия-то какая предельно русская – Волгин. Скажешь «Волгин», и сразу ощущается ширь русских просторов, бескрайность поступков русского человека. Вася у меня ассоциируется с бурлаком, который в одиночку тащит тяжело груженную баржу. Грузил он ее сам, а что в ней лежит – не знает. Темно было во время погрузки. Но одно очевидно: различных неприятностей в этой барже примерно столько же, как и всевозможных хохм.

Нужно определить характер наших отношений. Не могу назвать нас «друзьями», это предполагает более тесное общение и более серьезное родство душ. Наверное, мы даже не «товарищи», поскольку были несколько разными по характеру и жизненным устремлениям. А вот слово «приятели» более точно определяет общение между нами. Вася – сосед одного из моих лучших школьных друзей Саши Скороходова и именно через него входил в круг нашего общения. Об известной близости нас друг к другу может говорить такая деталь: Вася гулял на моей свадьбе, я гулял на его свадьбе. Но есть одно уточнение. Он гулял на моей единственной свадьбе, я – только на его первой свадьбе. Забегая вперед, скажу: Вася был «молодожёном», даже когда мог бы по возрасту отводить своих внуков в школу. Но обо всём по порядку.

Один из первых известных мне Васиных подвигов выглядит следующим образом. Чуть не забыл сказать – он моложе нас со школьными моими друзьями на два года. Подвигов у Геракла ровным счетом – двенадцать. Васе стукнуло тоже двенадцать лет, когда он совершил первый из своих. Вася к тому моменту уже курил. Кто из нас не баловался этим втихаря? Его как-то случайно застукал сосед – дядя Федя, как раз отец моего друга Саши. В воспитательных целях дядя Федя «настучал» отцу Васи. Это две очень дружные соседские семьи. В почти декоративной изгороди, разделяющей их огороды, даже имелась никогда не закрывающаяся калитка. Через эту калитку дядя Федя прошел к дяде Жене и начал первую фразу со слов: «А твой-то щегол...»

Самое время еще раз сказать несколько добрых слов поколению наших родителей – это очень достойные люди. Тот же дядя Женя Волгин – удивительный мастер. Про таких говорят: «мастер на все руки». Действительно, столяр «от Бога», его дом очень ухоженный: резные наличники и карнизы, всё – дощечка к дощечке, всегда окрашено, всегда в лучшем виде.

Дядю Женю я не зря назвал «мастером на все руки», этими руками он произвел над отпрыском известную экзекуцию. Вы знаете случаи, когда наказание оказывалось действенным? Я почти не встречал. И это не тот случай. Зря дядя Федя вмешался в чужую частную жизнь. Вася обиду не простил и очень скоро открыл на своего взрослого соседа настоящую охоту. В прямом смысле этого слова.

Нужно добавить, что у дяди Жени, Васиного отца, была пневматическая винтовка. Из них мы неоднократно стреляли в парковом тире, две копейки выстрел. Нам Вася тоже давал пострелять из имеющейся в доме, но не баловал. Берёг пули. Они ему пригодились.

Участки, на которых находились все наши дома, представляли собой комбинацию сада и огорода. Несколько яблонь, столько же кустов смородины и крыжовника, остальное под грядки и картофель. Всё замечательно просматривается, хорошо видно, что происходит у соседей. В конце каждого огорода – дощатый туалет.

Так вот, Вася устроил на дядю Федю настоящее сафари. Несколько вечеров он сидел в кустах, ожидая удобного случая. Случай, наконец, представился. Поздним вечером, когда уже тёмные сумерки накрыли Цыганскую гору, дядя Федя вышел в огород, чтобы перед сном избавиться от лишней жидкости.

Вася успел сделать несколько выстрелов. И все удачно. Сначала в затылок, затем в спину, потом – ниже... Дядя Федя в испуге замер, затем в перепуге обернулся. Вася добавил удачный выстрел в район пупка, хотя метил несколько ниже.

Дядя Федя метнулся к дому с незастёгнутой ширинкой. Что это Васиных рук дело, он вычислил еще на бегу.

Нашему приятелю, конечно, здорово досталось от отца. Но Васино «сафари» всё равно принесло серьёзные трофеи. Дядя Федя больше «не закладывал» своего юного соседа, хотя последний как только видел соседа, сразу же демонстративно закуривал.

 

 

7

 

– Ты кем была на том свете?

– Фокстейлером, – сказала Сельма.

– Кем?

– Ну как тебе объяснить... Раз-два, ножки врозь...

Андрей опять обмер.

– И хорошо зарабатывала?

– Дурак, – сказала она почти ласково. – Это же не для денег. Просто интересно. Скука же...

«Град обреченный»

 

Жизнь, помимо прочего, – непрерывное перетаскивание на собственном горбу различных бюстов. Когда мы еще расслышим библейское: «не сотвори себе кумира». Даже расслышав, когда поймем и проникнемся. Реальная, обыденная жизнь начала восьмидесятых годов предельно насыщена различными бюстами. Да не обидятся основоположники марксизма-ленинизма, всё же нас в гораздо большей степени интересовали бюсты девичьи. Чай, мы парни холостые-неженатые...

По предложению Васи Волгина мы поехали к девушкам, на предмет «познакомки», на военную базу. Кто не в курсе, там достаточное количество многоэтажных домов, в которых живут обыкновенные жители Саранска, к оборонному ведомству Советского Союза не имеющие никакого отношения.

Венедикт Ерофеев рекомендовал «степень бабьего достоинства измерять количеством тех, от чьих объятий они уклонились». Очень важный критерий, слов нет. Нас, приехавших, трое – Саша Скороходов, Вася Волгин и автор этих строк. Девушек счетом столько же. Судя по всему, они не были склонны «уклоняться» от объятий, причем не только наших, и это не только радовало, но и вселяло надежду – утром сразу отсюда на работу и махнём.

Никогда не зацикливался на одежде и уделял ей ровно столько внимания, сколько она того заслуживает, но до сих пор отчетливо помню, во что был одет в тот вечер. Начну с самой яркой части гардероба – обуви. На улицах много луж, поэтому довольно естественно прийти на свидание к девушкам в сапогах. Но тут всё дело в том, какие это сапоги. Только мои ровесники, или те, кто чуть постарше, помнят те самые резиновые сапоги. Высокие, до колен, внешне без особого изыска. Поэтому «изыск» добавляли уже хозяева «обувки». Как раз в те годы «писком» провинциальной моды считалось вывернуть сапоги «мехом» наружу и загнуть их таким образом до самой ступни. (Вспоминаю сейчас и улыбаюсь: и смех и грех).

Брюки, по причине молодости всего организма и отсутствия каких-то видимых дефектов отдельных его частей, сидели на мне, как влитые, что не помешало нацепить подтяжки – широкие, в полоску. Зря, что ли, я их перед «дембелем» купил в столице Латвийской ССР – славном городе Риге. Вот теперь хожу, «форсю». Ну и рубашка, вся в «петухах». Не парень, а «красавец», с ударением на последнем слоге. В принципе, на каждой гласной букве этого слова можно было ставить по три ударения. Мои друзья выглядели примерно так же.

Пир шел «горой», градус всеобщего веселья стремительно поднимался к максимально возможным значениям, и всё же краем правого глаза можно заметить – девушек что-то смущает, в конце продолжительного смеха последнее «хи-хи» не такое жизнерадостное, как первое.

Вскоре стала понятна причина тщательно скрываемого беспокойства девушек. Зазвенел дверной звонок. Одна из барышень пошла открывать. Вместе с ней в комнату зашел парень и предложил мужской части нашей компании выйти – поговорить. Да не вопрос, сейчас только сапоги обуем.

На лестничной площадке ждали еще три амбала. Наши планы переночевать в этой замечательной квартире оказались под угрозой, свежеприбывшие настаивали на своих приоритетных правах, как на территорию, так и на ее обитательниц. Наверное, для того, чтобы у нас не появилось желание развернуть дискуссию на тему: «Чур, мы первые пришли», – самый, как тогда говорили, «деловой» из них резким движением руки поднес нож к моему горлу. Даже пришлось приподнять подбородочек, чтобы он не был надет, как кусок мяса на шампур. Еще один нож оказался в руках его бравого коллеги и оказывал соответствующие меры психологического воздействия на моих товарищей.

Ощущение не из приятных: нож какого-нибудь дурака или неуравновешенного психа около твоей шеи. Очень важно не потерять голову, а так же «лицо» в первую минуту опасности. Потому что уже в третью-четвертую в сознании начинает стучаться робкая надежда: хотели бы по-настоящему зарезать – давно бы уже зарезали. А так – только пугают.

Минут через десять очень насыщенного эмоциями, но не очень интересного для нас разговора мы окончательно утвердились в мысли: ребятам в этот вечер хочется скорее винопития, чем кровопускания. Кто бы возражал, только не мы. Всё же лучше сидеть за столом с водкой в руках, чем лежать в грязном подъезде в луже собственной крови.

Вся наша компания, теперь в расширенном составе, снова сидит за столом, не сказать, что уж больно праздничным. Барышень нельзя назвать чересчур напуганными. Судя по всему, им в таких «тёрках» приходится участвовать если не ежедневно, то периодически.

Их то ли женихи, то ли кураторы, выпив стакан-другой, заметно сбавили агрессии, да и мы повеселели. С одной стороны, вечер не подарил нам романтики в том объеме, что рассчитывали. Но с другой стороны, можно сказать, он подарил нам другой пустячок – жизнь. Домой вернемся, взвесим упущенное и обретенное в более спокойной обстановке. Тут уж и шутки-прибаутки, и анекдоты с присказками. Утверждать, что хорошее настроение вернулось в полном объеме – преждевременно, но в комнате оно стало заметно выше, чем в подъезде. А тут и парни сделали королевский подарок. Они дали нам полчаса времени, чтобы мы могли спокойно попрощаться с девушками, и направились к двери со словами: «Если через тридцать минут вы еще будете здесь, то...» Скорее всего, ребята пошли куда-нибудь за водкой или самогонкой, наше-то всё кончилось. Это время им необходимо на дорогу туда и обратно.

За эти полчаса показалось: девушки с гораздо большим удовольствием остались бы с нами, чем с ними. У нас не было перед этими парнями никаких видимых преимуществ, кроме моих шикарных подтяжек, привезенных из Прибалтики. Возможно, они обратили внимание на другое: мы-то не бегали с ножами ни по военному городку, ни по всему городу. Не помню, чтобы, прощаясь, обещали заглянуть еще разок, да и девушки к этому не сильно призывали. У них своя среда обитания, у нас своя. Мы лишь случайно чиркнули друг о друга, посыпавшиеся искры не в счет.

Лев Николаевич Толстой считал, «если люди достигнут идеала полного целомудрия, то они уничтожатся, и потому идеал этот не верен». Конечно, мы не были полностью целомудренны; в молодые лета редко кто из юношей считает это основной задачей своей жизни. Мы не были идеальными людьми, в том числе и потому, что именно красивую девушку считали идеалом, а не ее полное игнорирование.

Мы свой идеал искали везде: и на светлой, солнечной стороне улицы, и на различных «военных базах», и на совсем уж откровенных «помойках». А что, искать так искать.

 

P.S. Самое время и место порассуждать о соотношении мужских и женских проблем. Сколько мы общались с теми парнями? Максимум час-полтора. Включая и застолье. Хватило за глаза. А сколько времени провели в их обществе эти девушки – можно только догадываться. Минимум месяцы.

День Пасхи 2008 года. Возвращаюсь с Богоявленского источника. Вышел с территории Ключаревских дач, подхожу к лесному массиву. На его окраине издалека видна старушка. Она стоит у тропинки, идущей через лес, внимательно рассматривает мимо идущих людей. Одного мужчину пропустила мимо себя, затем еще двоих. Моя очередь проходить рядом с ней. И меня внимательно изучив с ног до головы, она заговорила:

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе!

– А вы через весь лес пойдете, до Берсеневского кладбища?

– Да, обязательно.

– Можно я с вами пойду?

– Конечно, буду признателен за компанию.

Мы пошли рядом и, естественно, разговорились. Мою попутчицу звали, как сама представилась, «баба Рая». Ей семьдесят восемь лет, она направлялась на могилу своего мужа, поздравить и его со светлым праздником Пасхи. Одета в скромный плащик, на голове такой же, мягко говоря, неяркий платок. Прожитые годы довольно прилично согнули ей позвоночник: сильно – вперед и чуть-чуть в бок. «Типичный представитель» поколения наших родителей, проживших всю сознательную жизнь в сельской местности.

Немного приятно, что мой товарный вид не вызвал у нее опасений, но с другой стороны, ее мнительность при выборе попутчика показалась излишней.

– Баба Рая, неужели в вашем замечательном возрасте опасно ходить через этот лесок?

Тут она произнесла фразу, которую забуду не скоро:

– Э-э-э, сынок. Да вы, мужчины, не видите и десятой доли дураков, что нам, женщинам, попадаются...

Чтобы не быть голословной, баба Рая рассказала несколько содержательных историй из своей уже пенсионной жизни. Из этих историй можно сделать следующий вывод: нельзя сказать, что наши пригородные леса и дачи кишат отморозками, но утверждать, что их – отморозков – пора заносить в «Красную книгу», по причине исчезновения данной популяции, тоже преждевременно.

Всегда благодарил Всевышнего за то, что явился на этот свет в мужском обличии. А тут, прожив значительную часть жизни, узнаешь о еще одном, очень важном преимуществе сильной половины человечества перед слабой: оказывается, будучи мужчиной видишь перед собой мужиков – дураков и подлых уродов – в разы меньше, чем прекрасный пол. Одна пенсионерка тетя Рая видела нож перед своим носом в руках патологических отморозков чаще, чем я держал этот режущий инструмент в руках, заходя на собственную кухню.

Меня это впечатлило. Надолго, если не навсегда.

Свифт призывал своим творчеством «тузить человечество». В тот раз на военной базе человечество чуть не оттузило меня. Хорошо, что всё обошлось...

 

8

 

Взгляд мой упал на подоконник, на растрепанную книгу. В прошлом сне это был третий том «Хождений по мукам», теперь я на обложке прочитал: «П.И.Карпов. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники». Поскрипывая зубами от озноба, я перелистал книжку и просмотрел цветные вклейки.

«Понедельник начинается в субботу»

 

Очень часто жизнь не более чем – неудачная попытка стать как можно лучше. Одна попытка неудачная, вторая, третья. А рук всё равно не стоит опускать. Для меня одна из высших ценностей на земле – книги. Есть расхожее выражение: за «это» (варианты – водку, женщин, наркотики, просто какой-то псевдоценный предмет) он всё продаст – душу, отца с матерью, последнюю рубаху. За книгу я ничего не стану продавать. Тем более – никого. Вовсе не потому, что я, якобы, такой хороший. А потому, что книга этого не просит и не требует. Книга учит быть выше любой торговли. Хотя начинается именно с нее. Книга начинается с того, что мы приходим за ней в магазин. Впрочем, я знаю еще одно место нашего с ней «пересечения» – библиотека. Есть одно «но» – никогда не любил читальных залов. Чтение, как и секс, – занятие довольно интимное. Вас должно быть двое – ты и книга: никаких посторонних зрителей.

Сколько себя помню – всегда читал. Летом, зимой, весной и осенью. Утром, днем, вечером и ночью. До обеда, после обеда и вместо него. Для меня понятие «духовная пища» никогда не было абстракцией. Это действительно пища. Уже с утра душа и разум начинают криком кричать: «Зёма! Ты о нас не забыл ли? Чего мы у тебя на голодном пайке?!» Меня никогда не нужно уговаривать, чтобы я побыстрее взял в руки чье-то произведение. Всегда благодарю Всевышнего за то, что когда-то Он вложил в мои руки эту высшую земную ценность – книгу. Я почти не откладывал ее в сторону. А если руки всегда заняты книгой, то, к примеру, подержать ими стакан уже и некогда.

Очень любил читать после второй смены. Приезжаешь домой в первом часу ночи. Покушаешь, садишься на кухне в приготовленное заранее кресло, кладешь слегка уставшие от восьмичасового стояния ноги на мягкий стул, берешь в руки книгу и... Отъезжаешь, улетаешь, воспаряешь. Словом, поднимаешься над буднями: где-то паришь, паришь, паришь. Как Икар. Его, скажем так, опустило на землю Солнце. Меня же чаще всего опускала на землю матушка. Уже наступало утро, она поднималась, чтобы, в свою очередь, отправиться на работу. Иногда читал и до десяти утра. Двадцать лет: голова свежая, здоровья полно. На работу-то только к четырем вечера. О, эти божественные часы, когда отлетают все земные проблемы и радости, и ты с известной периодичностью переворачиваешь страницу за страницей. Давно уже сделан вывод: бывают книги хорошие и не очень, интересные и предельно скучные, но в любом случае – они написаны человеком гораздо умнее тебя. Значит, задача – взять у него самое лучшее, самое умное, самое глубокое. Взять – значит не засунуть «за пазуху», а потом потерять. Взять – значит стать самому – и умнее, и лучше, и глубже. Рыбаки предпочитают не брать рыбу, плавающую почти на поверхности. Значит с рыбой не всё в порядке – завелся какой-нибудь «селитер» или иная гадость. Так и человек: либо плавает на поверхности, либо камнем идет на дно. Достичь известной глубины собственного развития довольно сложно. Средства сделать это лучше, чем книга, я не знаю. Конечно, очень убедителен чужой пример. Только не стоит забывать, что нет идеальных людей. Стало быть, и чужой пример может быть как заразительным, так и заразным.

Считал и считаю свою жизнь сложившейся очень счастливо. Она завалила меня настоящими богатствами. За прожитые годы я встретил большое количество хороших и добрых людей. Еще больше я встречал прекрасных и потрясающих книг. Сочетание замечательных людей и умнейших книг, наверное, и сформировало меня как человека.

Итак, сижу в комфортном, глубоком кресле, положив ноги на мягкий стул, держу в руках книгу и радуюсь жизни. А что? Молодой, шустрый и, главное, искренне стремящийся стать лучше. Тем более – через неделю получка.

В день получки, а она (на всякий случай) всегда ближе к концу дня, в твоих руках оказывается энная сумма денег. Как положено примерному сыну, зарплату отдавал матери, но десятку себе всегда оставлял. С червонцем в кармане отправлялся в поход по книжным магазинам.

Было их не так много – «Книжный мир», «Факел», «Подписные издания», «Букинист». Пожалуй, и всё. «Книжный мир» – самый большой, второй по значимости – «Факел». «Подписные издания» и «Букинист» еще скромнее. Во всех достаточное количество книг. И ни одной, заслуживающей приобретения. До сих пор удивляюсь издательской политике периода советской власти. Назвал бы ее даже – «издевательской». В стране с богатейшими лесными ресурсами, способными завалить весь мир книжной продукцией, с десятками, если не сотнями миллионов людей, жаждущими приобщиться к культурным ценностям, а главное – с великой русской литературой – и... Заходишь в книжный магазин, а купить нечего. Ладно, запросы были бы какие изысканные, или душа просила чего-то запретного, «вредного» для советской власти. Нет, хоть классику добиться: отечественную или зарубежную. Бесполезно. Ходишь с этой десяткой, ходишь: либо купишь какой-нибудь «литературный мусор», либо потратишь на что-то иное. «Мусора» издавалось более чем. Поневоле задаешься вопросом: если всякой ерунды издавалось достаточно, что же не пускала к широкому читателю цензура?

Известная фраза: «Пушкин – это наше всё». Первым ее произнес Аполлон Григорьев. Мы подхватили. До сих пор не могу понять – о чём идет речь? «Всё» для человека не может ограничиться одним, пусть даже очень талантливым литератором. Я бы сказал иначе: Пушкин далеко не всё, что есть в мировой литературе, не говоря уж вообще о нашей жизни. Но мировая литература (включая и Александра Сергеевича) – это очень и очень многое в одной реальной жизни. Моей жизни.

 

P.S. Теперь в силу возраста, а также должностных обязанностей у меня появилось то ли право, то ли обязанность – поучать и давать советы другим людям. Особенно – молодым. Очень забавное дело – корчить из себя умного человека. Но у меня пока хватает ума не читать другим проповеди. Пока ограничиваюсь лекциями и советами. А советы – вещь великолепная: ты что-то посоветовал, остальные, демонстративно или не очень, но наплевали на них с самой высокой колокольни. Но все, и в первую очередь советчик, довольны, ритуал соблюден.

Когда возможно или уместно, даю совет молодым людям:

– Друзья! Как можно больше читайте. И именно серьезную, глубокую (она же классическая) литературу. Лучшего способа стать по-настоящему умным, культурным, интересным себе и обществу человеком просто не знаю.

Насколько истинны эти слова – неведомо, но произношу их всегда с предельной искренностью. Я в этом убежден. Сейчас, когда первое десятилетие двадцать первого века завершилось, с прискорбием отмечаю одно – как стремительно книга уходит на периферию общественной и личной жизни. Причем она ушла так далеко, что давно уже перестала играть основную свою роль – просветительскую. Человека ведь нужно просвещать, а то опять сорвет какой-нибудь запретный плод. В этот раз потяжелее, чем яблоко. К примеру, какой-нибудь гриб. К примеру, – ядерный.

Связаны эти процессы или нет, но очевидно одно. Как только книга ушла на задворки общественного внимания (а это действительно так), а вместо нее в каждой квартире появились сорок телеканалов ни о чём, то полным ходом начался процесс дебилизации страны. Отмечаю это с огромным прискорбием. Хорошо, если бы это объяснялось исключительно моим старческим бурчанием. Это было бы очень здорово. Всё-таки лучше, когда выживает из ума только один пациент, а не вся больница. Включая медперсонал.

9

Святой Мика, мы были настоящими гуманистами там, на Земле, гуманизм был скелетом нашей натуры, в преклонении перед человеком, в нашей любви к человеку мы докатывались до антропоцентризма, а здесь вдруг с ужасом ловим себя на мысли, что любили не человека, а только коммунара, землянина, равного нам...

...И тогда мы вспоминали о таких, как Кира, Будах, Арата Горбатый, о великолепном бароне Пампа, и нам становится стыдно, а это тоже непривычно и неприятно и, что самое главное, не помогает...

«Трудно быть Богом»

 

Через пару месяцев после моего прихода на участок уволился Борис Цыганов. Но нам с Сергеем Сурайкиным скучать не довелось, потому что пришли несколько ярких неординарных ребят, и наш коллектив стал действительно похож на настоящую бригаду.

Дело в том, что объем производства диодов и тиристоров на нашем участке резко возрастал, и мы, до этого работая в одну смену, переходили на двухсменный режим работы. Соответственно, гораздо больше людей потребовалось на сборке и завальцовке. Не в порядке поступления и даже не по алфавиту, а в произвольной форме расскажу о них. Ребята этого более чем заслуживают.

Братья Фомины – Александр и Алексей. Правда, не родные, а только двоюродные. Но по жизни они шли так дружно, что многие родные братья могли бы позавидовать. Ровесники, оба выросшие на старом Химмаше, оба с удивительной положительной энергетикой. Саша более высокий, с ростом 191 см, и более стройный. В то время модным был «прямой пробор» в прическе, оба брата в этом смысле – предельно модные. У Александра длинные, слегка вьющиеся русые волосы, Алексей тоже ходил с «прямым пробором» длинных волос, только их цвет определить довольно сложно: пего-русо-рыжий. В каждой паре есть ведущий и ведомый. Ведущий – Саша, в силу характера, энергетики и даже роста, ведомый – Алексей. Лидерство Александра в этой паре не было сколь-нибудь сильно бросающимся в глаза, просто из десяти принимаемых братьями решений шесть вносил Саша, а четыре Алексей.

Александр Фомин для всех сразу стал «Фома», а Алексей имел целых два имени – «Леха» и «Лехансен». Имена эти для ребят нельзя назвать «новыми», они принесли их с собой из прежней «химмашской» жизни. Случалось, когда мы называли Александра Сашей, он не сразу и понимал, к кому обращаются, вот «Фома» – другое дело.

У ребят была фирменная фоминская изюминка. Раз в неделю выходил журнал «Огонек» – одно из наиболее популярных изданий той поры. Парни почти в обязательном порядке покупали его не только для чтения, но и во имя кроссворда, который там публиковался. В это трудно поверить, но печатных изданий с кроссвордами было не так много, а из всех существующих «Огонек» самый-самый. Почти каждый из нас покупал что-то из периодики для всеобщего чтения, но братья Фомины специализировались на журнале «Огонек».

Леха по темпераменту – флегматик, Фома – сангвиник. Холериков, среди вновь прибывших, представлял Володя Андронов. Среднего роста кудрявый брюнет, по-хорошему взрывной, импульсивный, заряженный на движение, ту или иную разновидность деятельности. Володя, как и братья Фомины, обладал замечательным чувством юмора и его наличие никогда не скрывал от широкой общественности.

Не помню отчества ни одного из ребят нашей бригады, за исключением Саши Илькаева. Уж очень отчество запоминающееся – Кимович. Отчество предельно социалистическое, в его основе лежит имя – Ким, это не что иное, как аббревиатура, и она расшифровывается – Коммунистический интернационал молодежи. Была до Великой Отечественной войны такая международная организация, объединяющая комсомольцев различных стран.

Саша среднего роста, физически крепок, обладал сильным, если не железным характером, волей, только что вернулся из армии. Не удивительно, что когда наша бригада стала формироваться как обособленное структурное подразделение цеха, то бригадиром выбрали именно его. Воспитывал ли он специально в себе лидерские качества – неизвестно, но они очевидны. Саша перед армией окончил техникум, здесь же, на нашем участке, на сборке уже работала его жена Надежда, у них рос сын Алексей.

И всё же у нас в бригаде появился еще один парень с запомнившимся отчеством – Юрий Нусратович Усманов. Мама у Юры – наша землячка, из Мордовии, отец – туркмен. У Юры был сводный брат, гораздо старше его, он работал у нас в Саранске в милиции, имел звание капитана. Понятно, что Юра – классический «восточный» парень, но всё же с примесью финно-угорской крови. Он любил как пошутить, так и посмеяться, был не очень высокого роста, наверное, за это мы все и звали его Усманчик. По-моему, Юра не обижался.

Толя Гудулин родом с Ромодановского района, из села Вырыпаево. Классический крестьянский парень. Внешность – не совсем арийская: тонкий, черный, любивший покурить.

В отличие от Анатолия, Серега Макаров – ярко выраженный блондин с густой копной волос. Если Толя был из Ромодановского района, то Сергей из Рузаевского. Осталось сказать о последнем члене бригады – Аркадии Иванове. Он – земляк Анатолия и даже внешне на него походил.

Мы с Макаром трудились в качестве завальцовщиков; он в одну смену, я в – другую. Остальные ребята – газосварщики. Из их же артели кто-то работал на первом этаже, «обжимал хвосты» на прессе.

Наиболее солидно из нас выглядели Саша Илькаев и Володя Андронов. Они – уже женатые люди, имели детей. Мы же все остальные – холостые. А какая жизнь у холостого? Сплошной праздник. От всех ребят в бригаде шла удивительно положительная энергетика, нам было хорошо друг с другом. Как следствие, мы общались не только на рабочих местах, но и после работы, собирались и в выходные, благо почти у всех нас одно увлечение – футбол.

Возраст членов бригады укладывался во временной интервал двадцать – двадцать три года. Шли нормальные трудовые будни, сами по себе бывшие настоящим праздником. Все молодые, веселые, работа по плечу, заработок не выдающийся, но достаточный. Одним словом, не мы «при работе», а работа «при нас».

Общее дело редко отличается повышенной красотой. У него другое преимущество – общая польза. Коллективными усилиями нашей свежеобразовавшейся бригады мы, как могли, старались ее принести.

Так очень быстро сложился наш дружный коллектив. Да, мы – классические работяги. Раньше думал и теперь думаю, это даже неплохо. На этом гигантском корабле с гордым названием «Жизнь» мы начинали рядовыми матросами. Причем не с верхних палуб, а откуда-то из трюма. У этого странного корабля под названием «Жизнь» такая сложная и запутанная конструкция, не сразу поймешь – где тут верх, где тут низ?

Кстати, хорошее название для книги – «Странный корабль под названием «Жизнь».

Продолжение следует