Валерий ЮРЧЕНКОВ
ТЫСЯЧА МЕЛОЧЕЙ[1]
76
Краснослободское село Сивинь когда-то принадлежало некоему Манухину. Соседствующий с ним известный писатель середины XIX века Илья Александрович Салов вспоминал: «Господин Манухин был крайне благообразный старичок: седенький, чисто выбритый и всегда изящно одетый. Он был купец, но ничего купеческого в нем не было, а напротив выглядывал барином лучше иного барина. Жил он открыто, дом имел большой, хорошо меблированный и был великий хлебосол. При доме у него имелась большая галерея, уставленная тропическими растениями и представляющая из себя нечто вроде маленького зимнего сада. У него были свои оранжереи, свои теплицы и красивый сад с роскошными цветниками». Так что у современных любителей цветов и экзотических растений были предшественники.
77
В VIII веке провинциальные российские барышни читывали, как тогда говорили, нравственные романы, о которых А. С. Пушкин писал:
Роман классический, старинный,
Отменно длинный, длинный, длинный,
Нравоучительный и чинный,
Без романтических затей…
А прочитав Бенджамена Константа и Жан-Жака Руссо, некоторые из них вознамерились познакомить русского читателя с передовыми идеями и стали переводить труды просветителей. О первых российских писательницах и переводчицах известно очень мало, чаще всего только имена. Среди них дочь Темниковского уездного предводителя дворянства Надежда Петровна Никифорова. В 1792 году она перевела с французского трактат Франсуа Фенелона «О воспитании девиц». Спустя два года он был напечатан в Тамбове. Более известна Маргарита Николаевна Струйская – дочь известного поэта, уроженка Рузаевки. В 1791 году в Санкт-Петербурге в ее переводе была опубликована работа Джона Грегори с типичным по тем временам названием «Завещание некоторого отца своим дочерям».
78
Немного статистики. В 1870 – 1874 годы в Инсаре произошло 12 пожаров, в ходе которых сгорело 40 домов. Убытки составили 11420 рублей. В Саранске же за это время в 21 пожаре сгорело 20 домов. Убытки составили 12020 рублей. Так что, горим, братцы, горим!
79
С рузаевской землей связаны судьбы двух интереснейших личностей XVIII столетия – поэта и издателя Николая Еремеевича Струйского и великого русского гравера Евграфа Петровича Чемесова.
Гаврила Романович Державин оставил строчки, посвященные и тому, и другому. Правда, оценивал он их по-разному. О Николае Струйском Г. Р. Державин составил надгробие-эпиграмму:
Средь мшистого сего и влажного столь грота
Пожалуй мне скажи, могила это чья?
Поэт тут погребен: по имени – струя,
А по стихам – болото.
Об Евграфе Чемесове написаны строчки иного характера:
Рачитель Чемесов художеств был свободных,
Художник первый он из Россов благородных.
Приятности души и сердца он являл:
О, добродетели! Он вас изображал.
80
Французский историк второй половины века XIX Антуан Рамбо обнаружил и опубликовал мордовскую легенду об основании Нижнего Новгородаю кроме его книги она более нигде не встречается. Посему стоит привести это «предание старины глубокой»: «Русский князь плыл по Волге; на горке он заметил мордовца в белом балахоне, поклонявшегося своему богу, и спросил у воинов: что за белая береза качается и кланяется на восток до земли-кормилицы? Он послал людей посмотреть поближе; те вернулись и сказали ему: это не береза качается и кланяется, а мордовец молится своему богу. У них в ведрах отличное пиво, а на палках висят хлебы; их жрецы варят мясо в котлах. Мордовские старейшины, узнав о прибытии великого князя, послали к нему молодых людей с пивом и мясом. Но дорогою молодые люди выпили пиво и съели мясо, а князю принесли только земли и воды. Князь обрадовался этим дарам, считая их выражением покорности мордовцев. Он продолжал плыть вниз по Волге: бросит на берег горсть принесенной ему земли – и на том месте вырастет город, бросит щепоть этой земли, вырастет пригород. Таким-то образом мордовская земля была покорена русскими».
81
В 1862 году в Краснослободске проживало 5414 жителей: 2831 мужчина, 2583 женщины. В том числе: потомственных дворян – 14 мужчин и 8 женщин, личных дворян – 58 мужчин и 25 женщин, духовенства – 148 мужчин (в том числе 75 монашествующих) и 201 женщина (в том числе 124 монашествующих), потомственных почетных граждан – 8 мужчин и 4 женщины, купцов – 141 мужчина и 127 женщин, мещан – 972 мужчин и 1020 женщин, цеховых – 23 мужчины и 23 женщины, государственных крестьян – 1061 мужчина и 1102 женщины, воинских чинов, состоящих на службе, и их семейств – 244 мужчины и 23 женщины, бессрочно и временно отпускных – 62, отставных и их семейств – 29 мужчин и 27 женщин, солдатских сыновей – 29, иностранцев – 2 женщины, инородцев – 2 мужчин, лиц, не относящихся у вышеперечисленным разрядам – 40 мужчин и 21 женщина.
Сухие цифры. Как говорят, демографическая статистика. Но задумаемся. Ведь за ними стоят конкретные люди, чьи-то деды, отцы, матери, дети, внуки, правнуки. В общем, за ними предки современных жителей Краснослободска.
82
Князь Владимир Михайлович Волконский играл видную роль в политической жизни предреволюционной России. Он был предводителем Шацкого дворянства, избирался депутатом Государственной Думы, назначался товарищем (то есть заместителем) министра внутренних дел. Князь принимал деятельное участие в канонизации Преподобного Серафима Саровского в 1903 году и написал великолепные воспоминания, опубликованные только в 1978 году в журнале «Русское возрождение». В них есть удивительные строчки о духовном единении участников Саровских торжеств: «Все время толпа была самого необыденного состава; казалось, что единения в этой толпе ни при каких условиях быть не может, как ни старайтесь, масло с водой не соедините; ведь трудно себе представить блестящего генерал-адъютанта, прижатого к рваному зипуну слепого богомольца, или яркую, по наипоследнейшей моде одетую даму рядом даже не со старыми паневыми, а с какими-то рваными грязными торбищами, изображающими одежду. А на самом деле было именно единение, не кажущееся, а искреннее, полное; у всего собравшегося народа, у каждого человека, из какого бы слоя он ни был, было то настроение, которое, наверное, радовало Серафима; все были один другому близки, все были друг другу действительно други; иначе назвать это настроение как умиленным я не могу; и эта умиленность, эта ласковость царила над всем Саровом и над всеми очень! Как же не хорошо, когда мордва, татары, министры, бабы, придворные мундиры, грязнейшие зипуны, наряднейшие дамы, почти потерявшие человеческий облик кликуши, рваное торбище и последняя «модель» Ламоновой – все это было вместе, и вы не чувствовали неловкости, не замечали разницы – ее просто не было; были разные переплеты, а содержание то же самое».
Господи! дай еще пережить подобные минуты народу российскому.
83
В 1813 году при штурме Дрездена отличился уроженец села Воеводское Саранского уезда Павел Федоров. Он был ранен в левое плечо, но, несмотря на это, «был на приступе не чувствуя раны, а с усердием за Отечество».
84
В «блестящий век» Екатерины Великой был подготовлен «Новый и полный географический лексикон Российского государства», из которого можно узнать, что в окрестностях Саранска «рек же и речек считается двадцать пять: 1 Инсара, 2 Аморда, 3 Сухая Аморда, 4 другая Сухая Аморда, 6 Сухая Пензятка, 7 Мокрая Пензятка, 8 Елховка, 9 Саранга, 10 Тавла, 11 Пырма, 12 Акшенас, 13 Чернейка, 14 Пелеляйка, 15 Лемжа, 16 Вьяс, 17 Соколенка, 18 Каргалейка, 19 Лашма, 20 Умыс, 21 Караскладка, 22 Ишка, 23 Пескаус, 24 Акштым и 25 Курья». Которые уцелели на день сегодняшний?
85
Серьезным испытанием для дворянства стала разинщина. Многие бежали от огня крестьянской войны, но многие пошли в ополчение, ставшее основной ударной силой правительства при подавлении восстания. В его рядах сражались саранские дворяне Афанасий и Федор Жулябины, Андрей и Степан Нечаевы; в боях с разинцами погибли Андрей и Любим Юрловы, под Симбирском был тяжело ранен Григорий Алферьев. В сражениях с повстанцами особо отличился саранский дворянин Григорий Тихонович Хардин. Был он воином опытным, участвовал в боях в Польше и под Ригой, где был ранен в правую руку. В полку князя Юрия Барятинского он сражался с восставшими, «на бою под Синбирском бился и ранен в левую руку, ниже плеча». Однако даже практически безрукий, правая действовала с трудом, Григорий Хардин участвовал в сражениях на Кондарати у села Тургенево. Долгое время мы поражались мужеству разинцев, почему бы ныне не отдать должное и дворянам, с ними бившимся.
86
Любителям фантастики факт этот, конечно, известен. Широкую публику же, наверное, стоит с ним познакомить. Выдающийся отечественный фантаст Александр Казанцев в романе «Тайна нуля» переносит читателей в XXI век, когда межзвездные перелеты стали реальностью благодаря уточнениям, внесенным учеными в теорию относительности Эйнштейна. И вот в космосе герои беседуют не о тайнах Вселенной и черных дырах, а о… творчестве Степана Эрьзи. Космонавт Георгий Бережной говорит: «Было у меня сообщение одного писателя, который в середине ХХ века встречался с вернувшимся из-за рубежа замечательным скульптором Эрьзя. Принадлежал тот к народности эрзя, жившей в сердце России и имевшей свой главный город Эрьзянь, впоследствии ставший Рязанью. Так вот этот Эрьзя, живя в Бразилии, увидел своим художественным взором, что город окружен горной грядой, которую легко с помощью взрывных и землекопных работ превратить в силуэт спящего льва. Художника не поняли. Базильские власти напомнили ему, что, не так давно освободившись от колониальной зависимости, бразильцы отнюдь не жаждут видеть всегда перед собой символ колониализма в виде британского льва, хотя бы и спящего».
Наверное, фантаст прав. И в XXI веке людей будет волновать Степан Эрьзя, его работы, его видение мира.
87
Стихи Эдуарда Багрицкого кто-то любит, кто-то не очень. Но в умении ухватить главное ему, пожалуй, не откажешь. Вот как, например, описал он мордовский быт:
Мордовская пасека – вот она.
Вокруг дубняк, березняк, сосна.
Сюда летит, от взятка тяжела,
Большая, злая лесная пчела.
В бормотании пчел, от села вдали,
Поколенья людей в тишине росли.
В чащобах росли, как стая берез.
«Зачем колхоз? Не пойдем в колхоз!
Молоко есть; медку наберем;
Медведя на мясо зимой убьем.
Топлива много: сушняк, дрова…
Мы мокша-народ, лесная мордва…
И дети росли у этих людей:
Лесовики – Иван да Андрей.
Их обучал волосатый дед,
Как находить лосиный след.
«Вот,– говорил он,– в этом бору
Лось бродил весной поутру,
А в этих осинах – рябчиков рой.
В дудку подуй, подлетит – стреляй!»
Ребята купались в лесной реке,
Гонялись за утками в челноке,
Собирали грибы, росли, как трава.
Мокша-народ, лесная мордва.
Бортничество – традиционное занятие мордовских крестьян. И первым его описал не пролетарский поэт, а итальянский гуманист и философ XV века Юлий Помпиний Лэт. В его сочинении нет упоминаний о мордве, однако содержатся сведения об его занятиях. Описывая растительность Скифии, он указывает на липу и сосну. Первая дает пропитание пчелам, а вторая также полезна для них, так как дупла смолистых деревьев дают роям отличное убежище от холода и зноя. Дупла эти делают и нарочно, «с удивительным искусством», смазывают внутри свежим и пахучим медом для привлечения роя, и «не рубят деревьев, а оставляют на месте». Леса, рощи и луга обращаются таким образом в природные пасеки. В XVI веке о производстве меда в мордовских землях писал английский дипломат Джилз Флетчер: «Третье произведение – мед, который, кроме того, что в значительном количестве употребляется самими жителями для напитков – медов разного рода и прочего, вывозится в довольно большом количестве за границу. Мед преимущественно получают из мордвы и Кадома, близ земли черемисских татар…» Спустя сто лет об этом же доносил своей королеве Христине шведский торговый агент в Российском государстве Иоганн де Родес: «Воск добывается в большом изобилии в Нижней (Нижегородской), Казанской, также в Мордве и еще в других местностях. Его, говорят, можно было бы вывозить в гораздо большем количестве, когда бы не так много его сжигалось…»
Интересно, о чем сообщают своим правительствам английский и шведский послы сегодня? Может быть, тоже о меде и воске?
88
Обязательным атрибутом «дна» в государстве Российском было пьянство. Мордовский край не составлял в этом плане исключения. В середине XIX века в Саранске к примеру продавалось 32947 ведер вина – цифра внушительная. Пьянство открывало путь на «дно», нередко этой дорогой шли бывший купец и ремесленник, крестьянин и дворянин. Очевидец писал: «Старожилы удивляются, как ныне сильно развито пьянство. Пьют ныне отроки, дети 12 – 14 лет на глазах родителей; тогда как ни один отец не позволял в старину так пьянствовать детям. «Сохрани Бог! Если б отец увидел сына в кабаке или пьяным,– говорят старожилы,– он не избег бы отеческого взыскания, и надолго дал бы зарок не пить водку»… А тут появились кабаки на каждом шагу: почти в каждом доме; пропиваются многие до последнего гроша; кабаки каждодневно полны посетителями, преимущественно молодежью».
89
В 1827 году пензенский губернатор Федор Петрович Лубяновский получил распоряжение начальника III отделения Александра Христофоровича Беккендорфа – «сиятельного жандарма» Николая I. В нем указывалось, что «прикосновенный к делу о злоумышленных обществах, состоящий под секретным надзором квартирмейстерской части поручик Жемчужников уволен от службы с обязательством жить в Пензенской губернии в городе Саранске».
«Алфавит декабристов» позволяет представить «опасного сего человека». Антон Аполлонович Жемчужников родился в 1800 году в семье будущего героя Отечественной войны 1812 года, генерал-лейтенанта Аполлона Степановича Жемчужникова. Начал служить в 1816 году юнкером 8-й артбригады. В 1819 году произведен в прапорщики, 1821 году – подпоручик. Примкнул к тайному обществу, стал членом Союза благоденствия. После восстания по распоряжению начальника Главного штаба был оставлен под надзором. 11 января 1827 года уволен от службы и выслан в Саранск.
Шеф жандармов потребовал от пензенских властей: «Должно иметь сведения о образе жизни и поведении сего офицера… иметь его в неослабном наблюдении и о поведении его ежемесячно доносить…» Что ж, надзор полиции есть надзор.
90
Сегодня чуть ли не ежечасно приходится сталкиваться с кофе. Реклама и развитые средства коммуникации делают свое дело. И вот невольно возник вопрос: а когда в наших местах стали пить кофе? И кто его пил? Вроде бы просто ответить, но… Поиски ответа заставили перерыть огромную массу книг, обратиться к архивистам, музейным работникам. К сожалению, специалистов по бытовой истории не оказалось. И лишь случайно вспомнились мемуары Христофера-Людвига фон Иелина – офицера 3-го корпуса маршала М. Нея, который попал в русский плен и в 1813 году оказался в Саранске. Прибывших пленных офицеров принимал саранский полицмейстер Иван Яковлевич Евсюков. Как вспоминал позднее фон Иелин: «Обед был прекрасный, и пили только вино. За десертом слуга подал полицмейстеру бокал шампанского, он встал, выпил за наше здоровье, а потом каждому поочередно наливал в тот же бокал, и все мы пили за здоровье полицмейстера и его жены». Но остановимся и далее вчитаемся в строки, содержащие ответ на изначальный наш вопрос. «После обеда мы перешли в другую комнату, где уже был приготовлен кофе, выкурили там еще по трубке, выпили по несколько чашек кофе, побеседовали еще несколько времени, потом простились…» Итак, в начале XIX века в доме саранского полицмейстера подавали кофе! Более ранних свидетельств ни найти, ни припомнить не удалось.
Вот уже почти двести лет пьют в нашем крае кофе, но вряд ли это всегда был «Моккона» или «Чибо».
91
Когда-то российская статистика фиксировала не только наличность населения, но и его вероисповедание. И сегодня, спустя сто с лишним лет, можно узнать, что в 1870 году в Ардатовском уезде Симбирской губернии проживало 15757 православных, 344 раскольника, 9 католиков, 12 протестантов, 31 иудаист, 899 мусульман.
92
Во второй половине XIX века дворянство попало в чрезвычайно сложные условия, оно оказалось в массе своей не в силах приспособиться к новым условиям и стало вырождаться. Его нравы и отношение к ним со стороны населения блестяще показал Роман Гуль, который в романе «Конь рыжий» писал: «И словоохотливый старик вкусно рассказывает, кто и как из помещиков пропадал, как прожигали, прокуривали поместья… Соседнее Смольково помещик Новохацкий промотал на смольковских же девок. В богатом Лопатине отставной ротмистр Олферьев, с привезенной из Парижа француженкой, фейерферками и кутежами до тех пор удивлял весь уезд, пока имение не пошло с торгов, а барина не вывезли на единственном оставшемся ему шарабане. На торгах, глядя на распродажу своего добра, Олферьев лежал на диване, и когда торг дошел до бархатной подушки под его головой, ее за рубль купил саранский прасол Постнов и, подойдя к Олферьеву, проговорил: «Подушка-то нам без надобности, только вот из-под барина-то ее вытащить!» И вытащил ее из-под Олферьева. Теперь от олферьевской усадьбы остались только развалины дома в сорок комнат, заросли жасмина, сирени, да кусок недорубленного еще липового парка».
93
Во времена Анны Иоанновны в годы воеводства в Саранске Исайя Шафирова, что приходился знаменитому петровскому дипломату родным братом, подьячий Сенька Кононов построил летательный аппарат. Полет его был удачным, только чуть не прибили его местные жители, обвинив в связях с нечистым. Правда, успел крикнуть подьячий: «Слово и дело за мной государево!» Отправили его в кандалах под конвоем в столицу, где ждали его пытки да застенки ушаковские. Однако повезло ему, самородком из Поволжья заинтересовалась Академия наук и сам великий Леонард Эйлер. Впрочем, ученым он не достался. Подьячего начал обхаживать герцог Бирон, и стал летун жить на коште его курляндской светлости – на харчах бироновских, спал на пуху и атласе. И теперь, на потеху императрицы, парил он над фонтанами Петергофа, над кущами придворных дерев, что были на иностранный манер подстрижены, будто куклы. И спокойно мог плевать сверху на кого хотел. Над париками вельмож вразброс торчали его ноги…
Наверное, это легенда, легенда блестящего XVIII столетия и только. Однако сравнительно недавно она была возрождена в романе Валентина Пикуля «Слово и дело», который писал: «К сожалению, до нас не дошло сведений об устройстве этого летательного аппарата. Известно лишь, что он передвигался по воздуху. Вряд ли этот «самолет» подьячего с Поволжья мог иметь тип планера или надувного аэростата, ибо, судя по всему, это сооружение имело какой-то загадочный двигатель».
94
Описывая мордву, австрийский дипломат Сигизмунд фон Герберштейн указывал: «Это очень сильные люди, ибо зачастую храбро отражают даже набеги татар; почти все они пехотинцы, отличаются длинными луками и опытностью в стрельбе…» По всей видимости, посол при дворе Василия III видел мордовских воинов в Москве в составе вспомогательных частей, так называемых служилых татар. Так именовали находившихся на русской службе татар, мордву, чувашей, марийцев. Общая их численность не превышала 10 тысяч человек, хотя некоторые исследователи сокращают это число до 4 – 6 тысяч.
95
Имя Иосифа Пеньковского, наверное, не помнят уже и саранские старожилы. А ведь он вырастил великолепный сад на Заводской (ныне Рабочей) улице. Была у него еще одна странность, в разговоре часто, иной раз без всякой связи со сказанным ранее, поминал он великого Пушкина. Многие не знали причины подобных обращений, между тем, она существовала. С октября 1833 года этот белорусский дворянин служил управляющим имениями Пушкиных в Болдино и Кистенево. С поэтом он общался по хозяйственным делам, сохранилось четыре письма А. Пушкина к И. Пеньковскому. Знаком был поэт и с женой своего управляющего – Марфой Максимовной.
96
Рядом с Предтечевым монастырем в середине XVIII столетия в Краснослободске стоял двор ясашного переписчика Константина Григорьевича Скобельцова, которого горожане прозвали «Магнатом». Но не это интересно, в конце концов практически в каждом городе живал подобный чиновник. Интересно то, что в доме его была «печь зеленая изращатая». Для уездного захолустья это являлось редкостью.
97
В середине XIX века княгиня Анна Алексеевна Еникеева рассказала одному из местных любителей старины семейное предание, согласно которому основатель рода князей Еникеевых, пришедший в 1552 году к Ивану IV Грозному под Казань и пожалованный за то царской милостью, «умер татарином». По словам княгини, над его могилой близ деревни Сафаровки около рощи по завещанию «в глухом, бездверном стойле был заложен его любимый конь, невольный затворник по слову деспота-господина. Корм для него был опускаем чрез особое отверстие».
98
Петровские преобразования слабо затронули провинциальный быт. Краснослободский священник Иван Беляев писал по этому поводу: «Дух петровской прыти не успел еще повлиять на этот мирный, темный уголок; здесь по-прежнему, по-старинному справлялись праздники с брагой и дракой, молятся в церкви своим образам; по семи семей ездят в одни ворота, спят и едят, сколько полезет, любят до детства край родимый, а в случае большой невзгоды бросают свои дворы и целыми семьями пускаются в бега, к Пензе».
99
А. С. Пушкин, характеризуя воспитание Евгения Онегина, нарисовал типичнейшую для российской действительности картину:
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил.
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur I′Abbe, француз убогий,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.
Причем картина действительно типичная, характерная не только для столицы, но и для провинции. И. А. Салов, воспитывавшийся в имении своих родителей в Инсарском уезде, вспоминал: «Помимо этого господина, состоял при мне дядька, немец Андрей Карлович Трумхеллер. Трумхеллер был колонист Саратовской губернии и явился он к нам, как теперь помню, в сюртуке из толстого зеленого сукна, каким в настоящее время обыкновенно обивают двери, с плисовым черным воротником и, отрекомендовавшись, поцеловал у матери руку, а меня ласково потрепал по щеке. Этот Трумхеллер пришелся мне по сердцу, так как был еще совсем молодым человеком. Он охотно бегал со мной, играл в лапту, в горелки и охотно разделял со мною все мои детские шалости».
100
Общеизвестно, что русская знать относилась к Петру I достаточно холодно. Она была за реформы, однако на польский манер – с великовельможным шляхетством, домовым строением, риторикой и церковнославянской философией. Петр I же предлагал иное – если политес, то голландский; если науки, то нешляхетские – навигация, механика и т.п. Лишь немногие приняли это. Среди них боярин и князь Борис Алексеевич Голицын, которого свояк Петра, князь Борис Куракин называл единственным выдающимся умом в окружении молодого государя: «Был человек ума великого, а особливо остроты, но к делам неприлежной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию».
Б. А. Голицын был одним из первых, кто, по свидетельству того же Б. Куракина, «начал с офицерами и купцами иноземными обходиться». В 1688 году он близко сошелся с Патриком Гордоном и Францем Лефортом и способствовал сближению с ними Петра I. В 1689 году во время столкновения с Софьей князь Б. А. Голицын был на стороне будущего императора и за ним при складывании первого петровского правительства был оставлен Приказ Казанского дворца, которым он ведал с 1683 года.
Деятельность князя Б. А. Голицына является достаточно типичным примером отношения вельможи первых лет петровской эпохи к государственным делам. В феврале 1687 года он разбирал в приказе спор кадомских дворян и мордвы по поводу рыбных ловен и дабы не утруждать себя детальным разбором ситуации принял решение: «… теми водами, и рыбные ловли, и озеры, и всякими угодьи до подлинного розыску владеть по-прежнему, как кто владел напредь сего». Подобное решение не устраивало ни ту, ни другую сторону, они продолжали «бить челом» до тех пор, пока в дело не вмешался сам Петр I, который кадомскому воеводе «написать велел те озера и рыбные ловли в кадомские приходные оброчные книги за ними, новокрещены, имянно». Не стал вникать князь Б. А. Голицын и в спор о владении землей, рыбными ловлями и сенными покосами между посадскими людьми Темникова и монахами Санаксарского монастыря. В 1689 году он направил от имени государя грамоту воеводе Якову Козловскому в Темников. «Велено ему на те спорные земли и на сенные покосы и на всякие угодья ехать самому» и разобраться. Однако воевода не стал принимать решения и направил результаты своей ревизии в Приказ Казанского дворца. Князь Б. А. Голицын все же в конце концов попытался разобраться в споре. Опираясь на данные писцовых книг, он принял сторону монастыря: «…владеть той пустыне землею и сенными покосы и всякими угодьи по писцовым и межевым книгам». Но прошло семь лет и вновь это дело «всплыло». В июне 1696 года санаксарские монахи Исаакий и Игнатий от имени братии обратились к Петру I с жалобой на самовольную ловлю рыбы посадскими людьми Темникова в монастырских ловлях. В ходе разбирательства Темниковский воевода, стольник Юрий Бибиков помянул о «голицынском решении», но вдруг вспомнилось, что у посадских имеются документы в подтверждение их правоты.
Правда, бывали случаи, когда князь Б. А. Голицын принимал решения без проволочек. Так, в 1700 году из слободы «под Сурским лесом» в Саранском уезде жители были переведены «в новопостроенный город Медведицкий, а земля их лежит порозжая и никому в поместье и вотчину не отдана». По челобитью Б. А. Голицын отписал ее стольнику Дмитрию Протасьеву и его сыну Василию.
Князь Б. А. Голицын, несмотря на «нерадение», до конца жизни сохранял распоряжение Петра I. Накануне смерти он, страдавший падагрой, получил в подарок от императора его собственной работы кресло, на котором больной мог ездить. Характеризуя их взаимоотношения, великий русский историк Сергей Михайлович Соловьев писал: «Петр до конца сохранял привязанность к человеку, который сделал для него много добра, хотя и говорили, что царь был обязан ему некоторыми дурными своими привычками».
