«Беспечная, я не считала дней...» 

* * *

Жизнь, говорят, прошла.

                                     Куда – прошла?

Где мне искать её следов останки?

Где временем не смытые дела,

Невоплощённых замыслов подранки?

По слепоте впадая в суету,

Садилась я порой в чужие сани,

А уж они потом катились сами

И уносили душу в пустоту.

Беспечная, я не считала дней

И потому запуталась в цифири.

И лишь страницы горькие Псалтири

Терзают всё больнее и больней.

Хоть жизнь вокруг меня ещё кипит

(Прекрасны яства, лица, краски, ритмы!),

Но тишиной полны мои молитвы,

И воздух ожиданием налит...

Знакома всем раздумчивость сия

Пред тайною неведомого хода.

Да не испортит праздник бытия

Горчинка непременного ухода!

Вино горчит, и в этом вкус вина.

И жизнь горчит.

                           Но как сладка она!

* * *

Вначале слово было – Бог.

И каждый был со словом строг.

Как измельчали люди!

Младенцу мат – как дважды два,

И в дар за танец – голова

На Иродовом блюде.

Мы лихо треплем языком

(Совсем не важно – на каком),

Кривляемся и пляшем,

Не думая: Он видит нас

В любой (и в потаённый) час

Беспечной жизни нашей.

Когда Он призовёт на суд,

И нас бессильных принесут,

Сорвав с земного ложа,

Что скажем на Его вопрос:

– Ты рос, и до чего дорос? –

Ведь ты не рос, похоже...

Котлеты ел. Живот нажил.

С полезными людьми дружил.

На что-то в микроскоп глядел,

От баньки да пивка балдел.

Так дотащился до конца

И превратился в мертвеца.

               Длинна была дорога!

               Но ты не встретил Бога...

Ушаковский собор
в Саранске

Как великан под шлемом золотым,

Он высится над берегом крутым

И бережёт покой и тишину,

Как прежде Ушаков берёг страну.

И нежных линий тонкая канва

На синеве прописана едва,

Как будто храм рождён морской волной,

А не рабочей силою земной.

Он днём великолепен, как дворец,

Как тайнами наполненный ларец,

Украшенный нежнейшею резьбой.

А ночью он мистически другой –

Он вес теряет,

                           в воздухе парит

И на земле

                   о небе говорит.

* * *

                Поэту-современнику

Как Солнце – Пушкин,

                             Лермонтов – Луна,

И между ними – наши имена,

Как искры, пробивающие мрак.

Как я хочу, чтоб это было так!

Комета, искра, лучик – тоже свет,

И если светишь, ты уже поэт.

Прости меня за выспренную речь –

Мне хочется и день, и ночь сберечь –

Чтоб нам светили Солнце и Луна,

И жили всех поэтов имена!

Найдётся место Надсона тоске,

И стонущей некрасовской реке,

И удали кольцовской на лугу,

Всем хватит места – другу и врагу.

И пусть талантом побеждают рок

Ахматова, Цветаева и Блок.

Немногие пополнят этот ряд

Из тех, кто нынче в рифму говорят.

Пусть имена свои не сбережём,

Но, может, тоже искорку зажжём?

* * *

Когда взглянул бы, например, Гомер

На модниц – разрисованных химер,

Переведя от возмущенья дух,

Сказал бы он... но это стыдно вслух.

За жизнь свою он многое видал,

Сирен сладкоголосых побеждал,

Но здесь бы искушенья не нашёл,

А плюнул, повернулся и ушёл.

Когда узнал бы, например, Шекспир,

Какие страсти сотрясают мир

И что злодейством мы зовём сейчас,

Его бы Век космический потряс.

Что родилось из-под его пера,

Сегодня – просто детская игра.

Махровым цветом зло цветёт во мгле,

И Гамлету нет места на земле...

Катился клубочек...

Всё помню – и девичьи грёзы,

И карту огромной страны,

Кукушкины глупые слёзы

И сладкие детские сны.

Катился клубочек прыгучий,

Как в сказке, – указчик в пути.

Он вёл через долы и кручи.

Но... некуда стало идти.

Мы зрячи, не стары, не робки,

Но как ты дороги ни мерь,

Не нами протоптаны тропки

По нашим полянам теперь.

Возникли каноны другие,

Вовлекшие наших внучат,

Растаяли сны дорогие,

И песни иные звучат.

И наглухо заперты двери

В пропахшее детством жильё...

Признать перемену потерей?

Иль сделать находкой её?

Уже не к крыльцу дорогому,

Но пусть не стихают шаги!

Другое? – Спасибо другому!

И дальше, клубочек, беги!

Минуя былые печали,

Веди, огибая беду!

В какие-то новые дали

За ниточкой старой иду...

Стою без слезы и надрыва

На самом краю бытия.

Сорвётся клубочек с обрыва –

И кончится сказка моя.

Что толку в истерике биться?

Тяну, что ещё по плечу...

А сколько клубочку катиться,

Я даже гадать не хочу.

* * *

И были дни. И были мастера –

Мелодии, рисунка и пера.

Не каждый удивить их чем-то мог!

Но пусть их суд был изначально строг,

Они, и подставляя под раздачу,

Могли чужую оценить удачу.

Так помогали ставить ногу в стремя...

Но вот пришло совсем другое время –

Прядёшь стиха светящуюся нить,

Да некому искусство оценить.

* * *

          Вслед Белле Ахмадулиной

И в сумочку ажурного плетенья

Сложила Белла все стихотворенья

И унесла с собой их чудный тон.

Зачем ей с самой сутью расставаться

И пузырём над лужей раздуваться?

Эпоха поменяла камертон.

Ей в унисон никто не скажет слова!

Поэту нынче не предложат крова –

Отвергли рифмы, но пригрели мат...

Замёрзли музы в шорохе метели,

Закрылась дверь, и не вернуться Белле.

Да и зачем ей этот каземат?

А может, под её воздушной шалью

Придёт другая, но с её печалью?

Сквозь новый и не-поэтичный век

Пройдёт она рассеянно и нежно...

Но ей на стёкла лечь узором снежным

Техничный не позволит человек.

Не замерзает новое стекло!

Высокой песни время истекло.

* * *

Мы трудно и радостно жили:

Красивые песни сложили,

Потери победой венчали

И детские люльки качали.

Но в новую эру вступаем –

Как будто в бою отступаем...

Былые дела освистали –

Беднее на прошлое стали.

Остались с одним настоящим –

Не древом, а колом торчащим.

У кола ни корня, ни тени.

Хорошее при-обретенье...

Торчим путевою верстою,

Как будто схоронены стоя.

Как полузабытая веха,

Как повод для сытого смеха...

Но русская воля упряма –

И почва родная – не яма:

В ней силы растут, а не тают!

И колья порой прорастают...