Мужчина шел по улице, всматриваясь в происходившее вокруг. Желтое солнце приветливо улыбалось ему пологими нежаркими лучами, и сам он, в тон прекрасному утру, излучал флюиды радости. Улица была с детства знакомой, а дорога – до боли родной. Сколько подошв он истер, полируя ботинками здешний тротуар…

Мужчина мог, закрыв глаза, пройти этой улицей и этой дорогой, совсем не рискуя быть сбитым машиной на перекрестке. Не глядя на светофор, он знал, когда включался зеленый свет. Но странно – ни улица, ни дорога за долгие годы жизни, слегка согнувшие его и посеребрившие виски, не надоели ему так, как занудно скрипевший паркет в прихожей квартиры и унылое тиканье старых часов.

Каждый раз, когда мужчина проходил знакомой дорогой, он СЛЫШАЛ одно и то же. Он ЧУВСТВОВАЛ одно и то же. Какую-то неуловимую рассудком мелодию, созвучную с годами усложнявшейся симметрии домов, сероватой гладкости асфальта, невнятному шороху листвы и аритмичному звуку его шагов. И все же каждый раз мужчина почему-то притворялся, что видит эту дорогу в первый раз. Притворялся для самого себя, борясь с привычным чувством узнавания, с этим чувством, которое было противно ему.

На том же место, что и раньше, ему повстречалась старая знакомая, толстая некрасивая тетка, с кипой давнишних газет и журналов. «Почитать не желаете?» – заискивающе приторным голосом спросила она, ткнув пальцем в лежавший сверху номер газеты, который оповещал о том, что снова где-то кого-то ограбили. Мужчина покачал головой. Лицо старухи сразу же изменилось – от унизительно-просительной улыбки не осталось и следа, а на лице поселилась нелепая в это солнечное утро свирепость. «Ну, как хотите», – прошамкала она и двинулась дальше, сердито шаркнув о тротуар замызганными галошами.

Мужчина шел по улице, привычно наслаждаясь ее привычным спокойствием, которым его одаривала она, как добродетельная женщина – верного поклонника, не способного ей изменить ни при каких обстоятельствах. Ничто не предвещало бури. Вот показалось хорошо знакомое ему здание универмага, где он давным-давно, держась за руку мамы, сам выбирал себе свои первые коньки, с забавно загнутыми вверх металлическими носами. Он видел, что люди опять, как тогда, много лет назад, толпились вокруг магазина и поругивали неповоротливую кассиршу, которая так медленно передавала через окошко сдачу. Ворчали они и на красивую, будто сошедшую с обложки дорогого журнала, женщину, которая сделала столько покупок, что рассчитывалась уже целых десять минут.

Мужчина продолжал размеренно идти по улице, погруженный в приятные сердцу воспоминания. И вдруг его душевное равновесие резко нарушилось, заставив остановиться, как будто он внезапно услышал звук ржавой пилы, которая своим противным бесцеремонным скрипом заставляла дрожать все его существо. На Его улице появилось ЧТО-ТО такое, чего раньше никогда не было, и это ЧТО-ТО, которое он сначала интуитивно почувствовал и только затем увидел глазами, отторгалось его обычным настроением. Прямо над головой, на высоте около трех метров, самодовольно развевалась тряпичная вывеска с корявыми буквами – ЯРМАРКА.

Лицо мужчины недовольно сморщилось, и он пошел прочь от этого места резкими и угловатыми шагами. А вдогонку ему неслось: «Покупайте яркие сочные апельсины! Берите цветы вашим любимым девушкам – недорого возьму! Кому арбузы, спелые и сладкие? Эй ты, отойди от прилавка, а то убью!» Мужчина ускорил шаг, но базарный говор его настигал: «Покупайте яркие сочные апельсины! Кому арбузы, спелые и сладкие? Берите цветы вашим любимым девушкам – недорого возьму! Эй ты, отойди! Покупайте яркие сочные апельсины вашим девушкам! Убью! Кому арбузы?»

Для мужчины это было выше его сил. Базарный шум сводил с ума, жестко пульсировал в голове и ломал ту душевную постоянность, которой он жил повседневно. И тогда первый раз в жизни мужчина заплакал, прощаясь с ЧЕМ-ТО замечательным, вынесенным из детства и сохраненным на долгие годы, но отныне утерянным навсегда. Он стоял посреди улицы и плакал, но его не было слышно – тихие рыдания заглушала безжалостная какофония звуков ярмарки, носившаяся в воздухе.