Константин СМОРОДИН

Всегда трудно писать о тех, кто тебе дорог. Во-первых, потому что не хочешь сказать лишнего для себя, так как некоторые моменты предпочитаешь оставить в личное пользование. И потому что слишком дорого, драгоценно, и потому что себя не хочешь приоткрывать с той или иной стороны. Во-вторых, трудно писать, потому что не хочется сказать лишнего для н е г о. Ведь умерший человек, по сути, уже беззащитен перед нами. Теперь-то с ним можно и панибратски обращаться, и записывать себе в друзья, и толковать его слова как вздумается – он не возразит. В данном случае, у Леонида Ивановича Бородина, столь яркого и сложного человека и писателя, есть определенная степень защиты – замечательные мемуары «Без выбора», которые захватывают не хуже любой его художественной книги.

Я познакомился с Бородиным в 1997 году в двухэтажном домике на Старом Арбате, в редакции журнала «Москва», который он возглавлял. Именно туда я решился принести рукопись наших с Анной совместных рассказов, потому что отделом прозы в журнале заведовал старый знакомый по Литинституту Владислав Артёмов. А ещё потому что именно Леонид Иванович возглавлял журнал. Я выделял его среди современных писателей и всегда читал попадавшиеся в журналах рассказы и повести. Он захватывал полудетективным сюжетом, тонким психологизмом, импонировал своим художественным стилем, находя новые краски для каждого произведения, а ещё – ощущением нашего бренного и в то же время всё ещё таинственного и прекрасного мира. Впрочем, и взгляды его были мне близки. Он был скорее «белым» патриотом, вернее – ищущим «третью» правду. О нашем с Анной понимании его творческого мировосприятия мы написали статью «Моё детство проходило в раю...»

Л.И.Бородина в патриотическом литературном стане признавали как бы сквозь стиснутые зубы. Ведь большинство патриотических лидеров выбились в люди при советской власти и в душе оставались верными ей. Ничего в этом плохого не вижу. Но Бородин был другой, он мотал два срока хотя и за «русскую идею», но всё же среди диссидентов-разрушителей. И что из того, что он оказался прозорливей многих наших «красных» патриотов? А может быть, и зависть к его несомненному таланту примешивалась? При жизни, за исключением нескольких честных критиков и писателей, его не ставили в первый ряд русской литературы, как он, собственно, заслуживал. Теперь, думаю, он навсегда займет место среди лучших отечественных писателей второй половины ХХ века, наряду с А.Солженицыным, В.Шукшиным, В.Астафьевым, Ю.Казаковым...

Так вот, вернусь к событиям на Арбате. Владислав, хоть мы с ним и предварительно созвонились, нешуточно задерживался. Пошел второй час ожидания. Я нервничал, сидя в кабинете, который он разделял с зав. отделом культуры К.А.Кокшенёвой. И если бы не Кокшенёва, я бы, наверное, уже ушел – она поила меня чаем и уговаривала подождать. Тем не менее время шло и шло, а у меня не было привычки ходить по редакциям, да и отвык я от московских нравов. Кроме того, в Москву я приехал всего на несколько дней, а так как посылать рукописи по почте считал почти бесполезным, решил заодно сходить в несколько редакций, и первой выбрал «Москву»... Увы или к счастью, Артёмов не торопился. Мне пришла мысль направиться напрямую к Бородину. Спросил совета у Кокшеневой, и, видимо полагая, что я в противном случае уйду, она «благословила». Вот так вот «нагло» я попал в редакторский кабинет Леонида Ивановича. Надо учитывать, что шли 90-е годы, когда совсем свежа была память о гигантских тиражах журналов и сохранялись советские бюрократические традиции.

Но Леонид Иванович был не такой. Он, конечно, удивился визиту относительно молодого борзого писателя, однако, узнав, что я из Мордовии, этот сдержанный, как я впоследствии узнал, человек оживился. Оказалось, первую свою серьезную, говоря современным сленгом – «взрослую» повесть «Правила игры» он создал именно в Мордовии, отбывая у нас часть первого срока. Я знал, что он у нас «сидел» в Дубравлаге, но то, что здесь началось его серьезное творчество, конечно, не знал. Мы разговорились. Я рассказал о нынешних буднях республики, о постперестроечном бытии «зоны», о её влиянии на местное население (оно, как мне говорил мордовский композитор Гавриил Вдовин, отразилось даже на мотивах народных песен). Полистав нашу рукопись, Леонид Иванович спросил, помнится, почему выбрали такой псевдоним – Самарин. Я ответил строчкой из Высоцкого: «Только русские в родне, прадед мой – Самарин...» Он только усмехнулся. В итоге обещал посмотреть нашу прозу лично, и не откладывая в долгий ящик.

За время моего общения с Бородиным пришел и Артёмов. Он даже хотел забрать рукопись у Л.И., но тот сказал, что теперь уже сначала прочитает сам. И прочитал. Ему понравилось. В тот раз я уезжал из столицы счастливым. В том же году у нас в журнале «Москва» вышел рассказ «Новый Вий», за который по итогам года мы стали лауреатами премии журнала. И были приглашены на чествование лауреатов в редакцию. Это было, кажется, в январе. Помню синие, в снежной кисее окна редакции. Самая большая комната – кабинет главного редактора. Стол заставлен по-новогоднему обильно. И ощущение от того застолья осталось какое-то новогоднее, радостное... Как-то было по-домашнему тепло и уютно... И столько хороших лиц...

С Леонидом Ивановичем сложились дружеские отношения. Мы стали постоянными авторами журнала. Зачастую он сам первым читал нашу прозу, а свою повесть «Правила игры» и рассказ «Полюс верности», связанные с Мордовией, разрешил напечатать в нашем «Страннике». На долгое время редакция на Старом Арбате в Москве стала для меня почти родным домом. Я любил в свои редкие приезды в столицу там бывать и всегда старался повидаться с Леонидом Ивановичем, а он, как бы ни был занят, всегда находил для меня время.

Однажды я попал на дискуссию «Русского клуба», который существовал при редакции. Пикировались Леонид Бородин и Вадим Кожинов. Один отстаивал «белый» проект патриотизма, другой – «красный». Желающие могут найти эту дискуссии в одном из номеров журнала «Москва», если не подводит память, за 2000 год. А для меня было удивительно то, что оба эти человека были связаны с Мордовией. Один в ней против своей воли состоялся как большой писатель, а другой посещал Саранск, дабы «открыть» М.М.Бахтина.

По моему приглашению Л.И.Бородин приезжал в республику в декабре 1999 года. Это было событие для Саранска. Состоялась встреча в центральной библиотеке им. Пушкина. Что приятно – зал был переполнен. Из зала задавались вопросы, в том числе и острые. Например: не стала бы Мордовия процветать, как Финляндия, если бы ее покинули русские? Бородин ответил: думаете, если русские уйдут, вы здесь останетесь сами по себе? Нет. Либо придут мусульманские народы, либо китайцы. И что будет дальше – понятно.

Он много чего говорил в тот приезд интересного. Кое-что отразилось в интервью, которые он давал в наших газетах, в частности, в «Известиях Мордовии». Большая беседа опубликована в «Страннике». Он общался с творческим активом нашего журнала, встречался с учителями и библиотекарями Рузаевки.

Еще раз побывал Бородин в Саранске в конце двухтысячных, будучи членом Общественной палаты РФ. Помню, как он «бился» с либерально настроенными чиновниками-журналистами, присланными учить местных «писак» отражать события в нужном русле, руководствуясь пресловутыми «общечеловеческими» ценностями. Не просто было распутывать словесные кружева о либеральном понимании того, как правильно любить Родину и как не правильно. Часто для него служила примером высокопрофессиональная и в то же время, на его взгляд, разрушительная работа радиостанции «Эхо Москвы», ее журналистов. Тогда же он мне сказал, что перенес шесть тяжелых операций, что действие наркоза не прошло даром, что ему теперь трудно справляться со своими редакционными обязанностями, и он с удовольствием бы оставил свой пост ради того, чтобы написать еще несколько произведений...

При наших встречах Л.И. много рассказывал о своем детстве, о прототипах своих героев, в частности, из горячо любимой мной повести «Год чуда и печали». О том, как пишет: что почти всё у него давно сложилось в голове и он только «оформляет» на бумаге. На мой вопрос – как он пришел к вере, Бородин ответил: важным аргументом послужило то, что многие современники Иисуса Христа расставались ради Него с самым дорогим – с жизнью, но не отреклись... И таких были тысячи, десятки тысяч... Вообще, мы с ним много говорили о вере и о его понимании правильного жизненного пути...

А еще мы говорили с ним о рыбалке. Он был заядлый рыбак. Страстно любил природу. У него есть несколько замечательных сибирских повестей и рассказов, и, кажется, по-особенному дорогой для него была повесть «Гологор», где, вероятно, особенно много заложено личного. А я, кроме «Гологора» и «Года чуда и печали», особо люблю и «Нефедова...», и «Ловушку для Адама», где кроме его социальных и обычных философско-психологических ребусов тонко, изящно описывается великолепная прибайкальская природа. Словно идешь с ним по лесу, смотришь с кручи... В последние годы ему отказывались служить больные ноги, и он приезжал обычно на платные водоемы, где удобные спуски к воде и обустроены места для рыбалки. «Как-то, – рассказывал, – сижу у воды. Клёва нет. Чувствую – начинается сердечный приступ. Сердце ходуном ходит. Уже и воротник расстегнул, и на скамейку прилег, и за лекарством потянулся... Думаю, как до города добираться... Вдруг поплавок – нырк, клюнуло... Дёрнул, а там хорошая рыба, еле вытащил. Смотрю, на другой удочке поплавок повело... Тяну, опять хорошая... Тороплюсь, червяка цепляю... Так увлекся и забыл про сердце. Отпустило».

Приглашал меня к себе на дачу под Сергиев Посад. Порыбачим, говорил...