* * * Разрослась жизнь наша вековечная, неохватная, высокая и стройная. Для неё и – отложив продольную – развожу я песню поперечную. Развожу по умыслу и по сердцу всяко слово обоюдоострое, чтоб ходила песня, как по маслу, да во стволу сыром не заедала. И гляжу я, запрокинув голову, вижу: гнёзда птицей покидаются. Стукну в ствол – гудит, как будто колокол, чую: корни кулаком сжимаются. Повалю. Уж никуда не денется – грянет оземь, ветви выворачивая, а я пот утру, пойду гулять и тешиться, словно встарь – да на пиле играючи. * * * Небом поймав одинокую птицу, Из-под неё твердь земли уберу, Чтобы она никогда не сумела разбиться, Рухнув с небес, о земную скалу. В тягость не будет ей в царстве воздушном Тело её... и тогда вне земли Мы ощутим, как друг к другу потянутся души... Силу – как тяжесть души ощутим. Если же птица той страшною силой С криком прощальным уносится прочь, Я твердь земли вновь под небо пустое задвину, – Как и привык коротать одиночь.
* * *
Редкоусая Россия Севера,
Средняя Россия седоросая
и рассыпчатая Южная Россия
к Малороссии малой на крестины,
прихватив с собой Белороссию,
собрались с подарками своими.
Редкоусая – холодную купель
привезла на облаке гремучем
и накидку драгоценную связала,
самоцветами расшитую по меху.
Седоросая святой воды собрала
на заре с лугов своих серебряных,
солнечных ежей перекупала
вместе с белыми дождливыми ежами,
привезла гостям всем на потеху –
те живым иголкам удивлялись.
Южная немного припоздала,
но зато, когда вдруг заявилась
с сотней бочек крепкого вина,
что по рекам и озёрам прикатила
и которое по тайному обряду
специально к торжеству курила,
и огромную белугу в два обхвата
на дубовый стол преподнесла, –
небывалый пир за здравье Малой
с новой силой у гостей разбушевался.
Белая Россия удивлялась,
глядя на сестёр своих богатства,
ничего такого не имела
у себя она – в краю болот тоскливых.
Но когда дитя вдруг раскричалось,
неожиданно от голода проснувшись,
когда все от пира оторвались
и не знали, что же делать с Малой, –
нежно на руки она взяла ребёнка
и, поправив его крестик, расстегнула
своё платье и досыта грудью
накормила, спеленала, укачала,
унесла подальше от застолья,
чтоб никто не разбудил малютку...
А притихнувшие было удалые
и лихие, щедрые России
песни затянули раздушевные
зацелованными крепко голосами...
Слыша их, счастливо улыбалась
Белороссия, по степи гуляя,
и, чтоб ни на миг не сглазить счастья,
троекратно через плечи сплюнув,
истово себя перекрестила,
землю, по которой шла, перекрестила,
замерла, на небо засмотревшись,
и к застолью так и не вернулась...
* * *
Либо либо либо либо
Либо липой заскрипит
Либо лепет лебединый
К нам на землю не слетит
Либо либо либо либо
На земле не наследит
Золотил слезой
Залатал мечтой
Примерял к себе
Примирял с собой
И невидимо
И неведомо
Славесин играл
По-над Недоном
Ибо спас меня
Да спасибо пьян
Да способен ли
К большим радостям
Здесь надежда мне
Как одежда мне
С облаков вино
Исцелебное
Много нечисти
На лице земли
Да с лица её
Мне не воду пить
А вино вином
Свою жизнь пьянить
Так диковенно
Облаковенно
Покаянный и
Богоявный и
Заворошенный
Завороженный
Лил ветер
Из ведер
Откуда-то
С неба
А небо
Где небо
Да где его
Только
Не носит
* * *
Сын мой – сон мой
Синь в незримом крае
Слепнем проблеск
На глазах играет
Ген мой – гон мой
За всеми веками
Сгинью лгунной
Пощупальцы манит
День мой донный
Пенит цветер дальний
Данью стонной
Меня облагает
Кинул – мною
В пыль подённых зноев
Канул кровью
Впрок не запасённой
Тенью ранней
Землю облетает
Сын мой – сон мой
Синь в незримом крае
ДАКТИДИЛЛИЧЕСКИЙ СОНЕТ
Одно сознанье первозданной истинности –
И всё уступит самородку в драгоценности.
Он создан в чистоте случайной дерзостью,
Без всё и вся легирующих примесей.
Но неуютен мир и мне, и человечеству,
Как неуютен сей сонет дактидиллический
Из-за того, что бедн находкой редкостной,
Будь то алмаз иль чувство кристаллическое.
Родившийся заведомым старателем,
Покорный слову, как инстинкт, дремучему,
Ищу неведомые россыпи кристальные.
Но всё нейдут на ум волшебные созвучия,
Которые б сложил я в заклинание,
Подобное велению: «По-щучьему...»
