Наталья Задальская

ЗАПИСКИ ГУРМАНА

Вместо предисловия

Гурман в переводе с французского значит обжора. В свое время для меня это стало своего рода открытием. Я-то, как и многие другие, считала, что гурман – это любитель изысканных блюд. И вдруг, на тебе, обжора! А пресловутый любитель называется гурмэ. В наше время, смотрю, этот самый гурмэ набирает кое-какие обороты. Особо продвинутые люди и некоторые рестораны активно используют этот термин, но основная масса все же склоняется к гурману. И я не буду далеко отходить от народного мнения и не стану изменять название моего повествования, тем более, что сюжеты его не так уж и далеки от истинного значения этого слова.

Глава первая.

О сыре

Любите ли вы сыр? Нет, не тот сыр, к которому мы привыкли в нашем повседневном бытии – костромской, голландский и хит всех времен – пошехонский. Нет, любите ли вы сыр с плесенью и неповторимым ароматом? (Ароматом, как же, пахучий, или даже вонючий!) Я его просто обожаю – и голубой Дорблю, и сине-зеленый Рокфор, но больше всего люблю я Камамбер, как бы одетый в беловатую рубашечку. Именно с этим сыром я познакомилась раньше всех. А произошло это совершенно незапланированно и случайно в начале 70-х годов прошлого века. Мой брат Сережа увлекся в одно время охотой, познакомился с охотниками и ходил с ними в лес, одалживая у них ружья. Но в тот год, о котором я хочу рассказать, брату исполнилось 18 лет, и он сам мог приобрести ружье в охотничьем магазине. В магазине нашего города он не нашел того ружья, которое хотел бы купить, и на семейном совете было принято решение ехать в Москву. Заранее были выписаны адреса охотничьих магазинов и определен маршрут, как до них добраться. В Москву мы поехали втроем: я, мама и брат. Нет, мама, я и брат. Но, скорее всего, мама, брат и я. Целый день мы ходили по Москве из магазина в магазин, и брату ни одно ружье не нравилось. Истоптали все ноги, устали и присели отдохнуть на скамейку в сквере около Цирка на Цветном бульваре. Хотелось есть, но не было сил искать кафе и тем более ехать к дяде Сереже (нашего дядю звали также, как и моего брата), у которого мы остановились, поэтому купили в киоске газированной воды, булочек, а я взяла еще круглую картонную коробочку какого-то сыра под названием «Камамбер». Ничего не подозревая, сняла крышку и увидела два полукруга, завернутых в пергамент. Спокойно сняла пергамент и …

- А-а-а-а, - закричала я. – Да ведь это же сыр с плесенью!

Я с восхищением держала в руках кусочек сыра, покрытого белой плесенью, как бы одетого в беловатую рубашечку. О, сколько радости было на моем лице!

- Вот тебе и Москва! – возмутилась мама. – Сыром заплесневелым торгуют. Иди, отдай обратно!

- Да вы ничего не понимаете! – захлебывалась я от восторга. – Это специальная плесень, съедобная. Попробуйте! Мама с подозрением посмотрела на протянутый кусочек сыра: «Я бы отдала назад!» Брат тоже отказался, и весь сыр достался мне. Осторожно вонзила я зубы в беловатую мякоть сыра. «Вау!» - закричали мои вкусовые рецепторы. Ой, что это я? Вау! Тогда и слова-то такого еще не знали. «О! А! У!» - застонали от удовольствия мои вкусовые рецепторы, почувствовав изумительный вкус сыра, вкус, которого они никогда не знали, ни с чем сравнить не могли и классифицировали его как несравненный. Желудок был в полуобморочном состоянии от поступившей в него пищи, и я бы даже сказала, что он просто обалдел от таких французских изысков.

Глава вторая.

Снова о сыре (продолжение)

Перед тем, как писать вторую главу моей кулинарной повести, пришлось сделать небольшой перерыв. Я так смачно описывала мое знакомство с французским лакомством, что захотела есть. Заварила чай и решила сделать бутерброд с сыром. Но, взяв в руки сыр и нож, задалась вопросом, как резать сыр – тонко или толсто? Вопрос это деликатный, спорят по этому поводу многие, ломают копья. А по мне, все зависит от того, какую цель ты ставишь перед собой, чего хочешь добиться. Если ты очень голоден, то не до политесов. Отрезай кусок побольше да потолще и вгрызайся в него зубами, пережевывай, тупо глядя перед собой, и только потом начинай улыбаться, причмокивая и подмигивая окружающим: «А-а-а, вкусно, да?» Другое дело, если ты хочешь насладиться сыром, его вкусом и ароматом с первых же мгновений. Тогда отрежь тоненький ломтик, так чтобы нож было видно, положи ломтик на язык, закати глаза под потолок, прижми язык с невесомым, едва видимым кусочком сыра к небу и погрузись в нирвану, когда сыр начнет таять во рту, отдавая тебе весь свой богатейший набор вкуса и всего того, что в нем заложено. Это блаженство! А еще сыр можно нарезать кубиками, нанизать на шпажку один кубик сыра вместе с виноградинкой… Это даже словами передать невозможно, что за объедение! Надо сказать, что я люблю все тонко нарезанное, и хлеб я режу тонкими ломтиками. Мама брала эти ломтики и обычно говорила: «Ну, вот опять хлеб нарезала – Москву видать!» Моя маленькая племянница Оля тогда тоже отрезала ломтик хлеба и спрашивала у бабушки, протягивая его ей: «Бабушка, а у меня Москву видно?» Мама сосредоточенно просматривала ломтик хлеба на свет и говорила: «Нет, у тебя Москву не видно, только Пензу!» В то время Оля странно обозначала свой статус племянницы. Была у нас такая игра: она стучалась в дверь, а я спрашивала: «Кто там?» - «Это я, отвечала Оля, - твоя пельменница!»

Но вернемся к сыру. Я даже купила специальный нож для сыра. Лезвие у него не сплошное, а с дырками, чтобы сыр не приставал, не приклеивался к лезвию, а края с зазубринами, чтобы можно было сыр нарезать тонкими ломтиками. А на острие у него разъем, вилочка, чтобы можно было ломтик подцепить и в рот отправить, где он и начнет плавиться. Подруга, когда я похвасталась своим приобретением, сказала: «Теперь начнет кружева плести!» Таким ножом хорошо нарезать сыр с дырками, Маасдам, например. Но Маасдам – это сыр современности. А советский сыр с дырками назывался «Швейцарский». Его было не достать. Я однажды только купила такой сыр в Москве. Он еще и со слезой был! То-то я попировала. Одно лишь огорчало, что никто из моих друзей не понял, почему я так тащусь от сыра. Надо сказать, что сейчас наши местные сыроваренные заводы наладили производство недоступных нам теперь из-за санкций голландских и итальянских сыров. И Маасдам, и Гауда, и Пармезан мало чем уступают аналогам, а, может, и ничем не уступают. Кстати, о санкциях. Одной моей подруге сын привез из Испании необыкновенно вкусный сыр. Я такого сыра раньше и не пробовала даже.

- Как называется этот сыр? – спрашиваю я.

- Что-то не по-нашему написано, - отвечает подруга. - Давай прочитаю – «Old Amsterdam» - «Старый Амстердам». Надо запомнить. Будем искать, когда санкции отменят, - с надеждой на лучшее говорю я.

- Какие санкции? – изумляется подруга. Я от души рассмеялась. Вот бы Европе и Америке дать послушать наш разговор. Они нас санкциями пугают, а мы о них даже и не слышали! У одной моей подруги и голландский сыр, и испанский хамон не переводятся, другая угощает меня итальянским пармезаном, прошутто – аналогом испанского хамона. Ни в чем себе не отказываем!

P.S. Кстати, ружье брату мы тогда в Москве все-таки купили. Он ходил с ним на охоту на вальдшнепов. Вальдшнеп – птичка маленькая, а когда ее ощиплешь, можно сказать, что и крохотная. Есть ее надо очень осторожно, потому что дроби в ней больше, чем мяса!

Глава третья.

О «малых голландцах»

Вот уж кто действительно разбирается в еде, так это французы. Они считаются законодателями мод и кулинарных шедевров. А вот кто может так изобразить еду, что слюнки потекут у любого, так это «малые голландцы». Например, Виллем Клас Хеда. У меня на кухне долгое время висела репродукция его картины, изображающая ветчину. При одном взгляде на этот розовый окорок, истекающий соком, хотелось впиться зубами в сочную мякоть или … взяв нож, длинный и острый, отрезать тонкие ломтики нежнейшей ветчины и отправлять их в рот один за другим, один за другим… А эти огромные стеклянные сосуды с вином? Толстые и пузатые, темного стекла, в которых поблескивает животворящая влага, утоляющая жажду от обильной пищи. Или тонкие, изящные с волшебным напитком из перебродившего винограда. А сам виноград, лежащий тут же, скромно и величественно. Влажный и матовый, он вдруг начинает светиться изнутри, потому что солнечный лучик, коснувшись невзначай виноградины, вдруг оказывался заточенным в прозрачную оболочку. А ежевичный пирог… С раскрытым нутром, манящий черными ягодами, источающий через века аппетитнейший аромат выпечки… Спазм сжимает горло от предвкушения раскопок его сладостных недр! Чувствую, что мне надо срочно съесть кусочек ежевичного пирога. Но за неимением такового придется удовлетвориться кусочком лимонного. Кстати, впервые пирожки с лимоном я попробовала в конце 70-х годов прошлого века в тогда еще Ленинграде. Необычная начинка пирожков пришлась мне по вкусу. А сейчас я сама пеку пироги с лимоном. Очень они мне нравятся, да и моим близким тоже.

Глава четвертая.

Еще раз о сыре и… чае

Вспомнила вдруг историю о любителе сыра, рассказанную Джеромом К. Джеромом в его замечательном романе «Трое в лодке, не считая собаки». Люблю этот роман. Написан он с юмором, все истории там жизненные и происходят они с людьми, живущими не только в Англии. Разве мы не знаем дядюшку Поджера, который решил самостоятельно повесить картину? В результате в процесс были включены все живущие в доме. Это мой папа. Или сам Джей, прочитавший весь медицинский справочник и нашедший у себя все болезни? Это я! А уж прихвастнуть мы все горазды. Это я вспомнила историю с форелью. А вот история о любителе сыра. Приятель Джерома будучи в Ливерпуле купил несколько головок сыра, славящегося на весь мир своим вкусом. Отправил его домой и попросил не есть его до своего возвращения. Ох, и намучились домочадцы с этим сыром! Ведь он оказался еще и необыкновенно ароматным. Да, что там ароматным, просто чудовищно вонючим! В результате все семейство съехало в гостиницу, оставив дома лишь поденщицу, которая уверяла, что не чувствует никакого запаха. Когда вернулся хозяин и понял, что за чудо-сыр он купил, он попытался от него избавиться. Безуспешно! Тогда однажды ночью он закопал его в небольшом приморском городке на безлюдном пляже. И о чудо! На следующий день городок проснулся знаменитым на весь мир. Туда валом повалили болящие, уверяя, что в этом месте необыкновенно целебный воздух. К чему я это рассказываю? Да, у каждого есть свои недостатки, и надо чем-то жертвовать, на что-то закрывать глаза или затыкать нос, если хочешь получить истинное наслаждение. Раз уж речь зашла об ароматах, расскажу и об элитном китайском чае под названием «пуэр». Сначала я
прочитала о нем у одного известного блогера. Он чай хвалил, но предупреждал, что попахивает тот нестиранными портянками. Портянки я видела только в далеком детстве, запаха их не помню, но представляю, что это не букет ландышей. Так уж случилось, что этот пуэр стал меня преследовать. У одного писателя вдруг читаю, как к герою его романа приезжает друг из Китая, который торгует чаем, и привозит ему в подарок пуэр. Нашла в нашем городе такой чай, купила одну таблетку, он такой спрессованный, этот чай, для пробы. Но попробовать что-то так и не решилась. Но пуэр не был бы китайцем, если бы не добился своего. Китайцы, они упорные и всегда достигают поставленной цели. Прихожу как-то к подруге, а она заваривает чай. Ну, вы уже догадались, наверное, какой? Совершенно верно, ПУЭР! «Да, - думаю, - он меня настиг. Надо пробовать!» С осторожностью и некоторой долей предвзятости отхлебнула глоточек. О да, запашок еще тот, да и вкус какой-то не такой, не привычный чайный, а … какой же? Не портянки, конечно, но что-то земляное, травяное и… вкусное. Чай в действительности оказался очень-очень вкусным и ароматным, только к нему привыкнуть надо. Потом уже никакой другой чай пить не захочешь! P.S. Кстати, Хеда на своих картинах никогда не изображал сыр. Чего только нет на столах, полных яств, - и сочная ветчина, и красные омары, и лимоны со свисающей как новогодняя мишура шкуркой, блестящей и сверкающей, посуды полным полно, и серебряной, и стеклянной, и пироги аппетитные, а сыра нет. Может, он опасался, что соседи пожалуются?

Глава пятая.

О помидорах

Или вот помидоры. Красные, упругие, сочные. Мясистые или водянистые. Крупные или мелкие. На любой вкус. Сколько легенд о них ходит! В Америке, откуда они родом, помидоры считались ядовитыми. Первого американского президента Джорджа Вашингтона даже пытались отравить ими. Англичане подкупили его личного повара, и он приготовил ему завтрак с помидорами. И так был уверен в результате, что отправил в Англию телеграмму, что дело сделано, даже не дождавшись окончания завтрака. А Джордж Вашингтон с удовольствием съел предложенное блюдо и жил потом долго и счастливо еще двадцать с лишним лет. Между прочим, этому неудавшемуся отравителю мы обязаны тем, что у нас теперь есть кетчуп. А вот на Кубе ядовитыми считались только красные помидора, а зеленые, недозревшие, считались вполне съедобными. А у нас на даче полно было зеленых помидор, вечно они не вызревали. Лета им не хватало, что ли? Приходилось в валенках и на подоконниках доводить их до кондиции. В общем, стали мы эти зеленые помидоры с моей подачи (я про кубинскую любовь к зеленым помидорам рассказала) в банки закатывать, мариновать на зиму. Ох, и вкусные помидоры получились! Зимой за уши было не оттащить! Но моя мама любила помидоры красные, крупные, мясистые. Она сама выращивала рассаду, а потом наслаждалась богатым урожаем. Но так было не всегда. Сначала мы покупали помидорную рассаду на рынке. Результат был непредсказуем: то хороший урожай, то не очень. Но помидоры были всегда, пока однажды мы не купили рассаду у некой Акулины. «Берите рассаду, хорошая рассада. Потом будете вспоминать Акулину!» И да, мы ее вспоминали, только не теми словами, какими она хотела бы, потому что в этом году помидор у нас не было. Рассада вытянулась, плоды не завязались, а те, что сделали робкую попытку, не выросли и не вызрели. С тех пор мама и начала выращивать рассаду сама. А потом наслаждалась мясистыми крупными плодами. А я любила помидорки маленькие, на один укус, дамские пальчики, например.

Глава шестая.

Бутерброд «какшундрик»

В детстве все мы любили неприхотливые бутерброды – ломоть батона, намазанный маслом, а сверху вареньем. Вкуснота! Лучше любого пирожного. В нашей семье такой бутерброд назывался какшундрик. Пока мы были маленькими, мы с братом не задумывались над таким странным и смешным названием. Но когда подросли, заинтересовались: «Мама, почему бутерброд так странно называется?» И мама поведала нам такую историю. Когда мама с папой поженились, папа работал на стройке. Он приходил домой с работы, мама кормила его ужином, а за чаем папа говорил: «Хочу какшундрик!»

- Что это? – удивлялась мама.

- Это бутерброд с маслом и вареньем, - объяснял папа.

- А почему он так странно называется? – не унималась мама.

- Почему странно? – удивлялся теперь уже папа.

- Какшундрик, – парировала мама. – Разве это не странно?

- Не какшундрик, - рассмеялся папа, - а как Шундрик!

Тут все и выяснилось. В папиной бригаде был рабочий по фамилии Шундрик. В обеденный перерыв он доставал свой «тормозок», где обязательно был бутерброд с маслом и вареньем. И так он его аппетитно ел, что у всех слюнки текли. Так и стал в нашей семье бутерброд с маслом и вареньем называться какшундрик.

Глава седьмая.

Картофельное пюре дяди Пети

Дядя Петя - это мамин брат. Он всегда был рядом и впоследствии мы очень тесно дружили семьями, пронесли эту дружбу через всю жизнь. И сейчас, когда уже нет в живых наших родителей, мы с двоюродным братом продолжаем дружить семьями. В детстве мы жили в городе Мурманске. Дядя Петя учился в мореходном училище – Мореходке. Приходил к нам в морском кителе, в зимой в шинели, очень красиво смотрелся. Он катал нас зимой на санках. Снега зимой было много, сугробы наметало выше человеческого роста, между ними проходы прочищали. Дядя Петя бежал по проходу, везя за собой санки за веревку, развевались полы шинели, а мы с братом кричали: «Дядя, быстрей, быстрей!» У нас в семье было так заведено, что без имени называли родных, просто «дядя», «тетя». А для посторонних это странно звучало. Когда дядя Петя уходил, соседские ребятишки, которые завидовали, что нас дядя на санках катает, спрашивали: «Это ваш родной дядя или чужой?» - «Конечно, родной! Это дядя Петя!» - возмущенно восклицали мы. Но с тех пор при посторонних я всегда называла дядю по имени – дядя Петя. Дядя Петя готовил необыкновенно вкусное картофельное пюре. Казалось бы, что здесь сложного – отварил картошку, помял ее, добавил молочка или маслица, или и того, и другого, вот все и готово. Но у дяди Пети был свой секрет. Дядя Петя брал пару отварных картошек, еще горячих, дышащих паром, клал их в тарелку, разминал вилкой, добавлял сливочного маслица, снова все тщательно перемешивал, чтобы не было никаких комочков. Собирал всю эту массу в круглую лепешку, брал ложку и начинал приглаживать лепешку, формируя совершенно гладкое плато. Выглядело это очень красиво, и было необыкновенно вкусно. (Сколько раз я пыталась сделать такое пюре, повторяя все действия дяди Пети, и все равно у меня получалось другое блюдо.)

- Дядя, - кричали мы с братом, - дай нам попробовать!

- Берите, - говорил дядя Петя, пододвигая нам свою тарелку, снова брал две картошины и начинал все действо снова. А мы начинали работать ложками, наперегонки друг с другом. Потом у дяди Пети появился свой сын Вова. И он тоже с удовольствием ел папино картофельное пюре, которое уже стало фирменным блюдом дяди Пети. Потом у моего брата появилась дочка Оля, которая тоже не прошла мимо дяди Петиного пюре. И собственные внуки дяди Пети тоже выпрашивали пюре у дедушки. Так что можно сказать, что все молодое поколение нашего семейного клана выросло на картофельном пюре дяди Пети. Дядя Петя был добродушным человеком. Мы подшучивали над ним, подтрунивали, но он никогда не обижался, понимая, что делаем мы это беззлобно, любя. Дядя Петя улыбался своей обезоруживающей улыбкой, смеялся вместе с нами, мол, подловили вы меня. Помню, дядя Петя рассказывал нам, как во время войны (он в школе тогда учился) за хорошую учебу его наградили ботинками. «Ну, Петр Иванович, - сказала учительница, - иди, получай награду – ботинки!» Рассказывая, дядя Петя и не заметил, что назвал себя, тогдашнего мальчишку Петром Ивановичем. Ведь тогда его, скорей всего, Петей называли. И из нас, детей, тоже никто не заметил этого, кроме меня. Я говорю: «Дядя Петя, а тебя уже тогда Петром Ивановичем называли?» Небольшая пауза, и все начинают смеяться и дядя Петя вместе с нами: «Ну, Наташка!» Дядя Петя, как нам не хватает тебя, твоей добродушной улыбки, твоих песен («Раскинулось море широко…»), твоих словечек, твоих рукодельных рук (дядя Петя всегда что-нибудь мастерил), твоей заботы и любви. Дядя Петя, мы помним тебя, а значит, ты всегда с нами, в наших сердцах и мыслях. Вместо послесловия Вот и закончились мои кулинарные воспоминания. Это лишь малая часть того, что хранится в моей памяти, но я решила рассказать вам именно об этих красочных моментах праздника живота. Вдруг кому-то это покажется интересным. Тогда и о продолжении можно будет подумать.

Gelato al cioccolato

Читаю книгу Элизабет Гилберт «Есть, молиться, любить». Главу, где она описывает свое пребывание в Италии. Все повествование усыпано итальянскими словечками. Это мне очень нравится. Это придает всему рассказу несказанную прелесть. Вот автор описывает кафе, где продают необыкновенно вкусное мороженое – gelato. И слово должно звучать вкусно. «Гелато, - повторяю я, - гелато, гелато.» Но чуда не происходит. Какое-то некрасивое слово, пресное, плоское. И тут я вспоминаю, что в итальянском «g» перед «е» звучит как «дж» - джелато. Ну, конечно – джелато! Сразу же в голове моей начинают взрываться петарды, освобождая тысячи маленьких ярких, сверкающих звездочек. Это новогодний фейерверк! Да, именно новогодний, несущий веселье, радость, счастье! Мгновенно переношусь в 80-е годы прошлого столетия, когда в нашу жизнь ворвался Сан-Ремо – город цветов и песенных фестивалей. Именно тогда хлынули в нашу страну итальянцы со своими песнями: концерты на телевидении, пластинки в каждом доме… и звучат мелодичные голоса Адриано Челентано, Тото Кутуньо, Рамины Пауэр и Аль Бано, Рикки и Повери и … Пупо. Это малыш Пупо поет свою задорную песенку «Gelato al cioccolato». Конечно, о любви, конечно, о красивой девушке, конечно, не надо переводить слово «cioccolato», оно понятно на всех языках, несмотря на нюансы произношения – шоколадный. Но что же означает первое слово? Может, мулатка-шоколадка, о которой пел Валерий Леонтьев? И вот через 30 лет приходит разгадка – «мороженое», «шоколадное мороженое». - «Gelato al cioccolato, dolce e un po’salato. Tu, gelato al cioccolato» ( «Шоколадное мороженое, сладкое и немного соленое, ты – шоколадное мороженое»). Боже мой, у меня кружится голова! Я обожаю итальянский язык, я влюбилась в него одним махом, сразу и бесповоротно! Немного странно, что произошло это только сейчас, а не в то благословенное время, когда должно было произойти так естественно, когда повсюду звучала итальянская речь в сногсшибательных песнях. Но в те времена у меня даже мысли не возникло о том, чтобы изучить итальянский язык. Что же произошло сейчас? Я не слышу итальянскую речь, а лишь читаю звуки, записанные черными буквами латинского алфавита, и просто влюбляюсь в красоту языка. Я в очередной раз убеждаюсь, как много значит для меня печатное слово. Вспомнился случай в магазине, когда я попросила продавца дать мне упаковку с товаром, чтобы прочитать, что там написано.

«Зачем Вам читать? – ответила продавец.

– Я Вам так все расскажу».

– «Нет, - говорю я, - я - не слушатель, я – читатель».

Так и получилось, что печатное слово оказалось для меня убедительнее звучащего. Однако, в сторону лирические отступления, завтра же иду в магазин и покупаю учебник итальянского языка. Хотя, если подумать, зачем мне итальянский язык? В Италию я теперь уже не поеду, и совершенно маловероятно встретить на улицах нашего города итальянца, с которым можно было бы перекинуться парой фраз. - Buongiorno, signior Francesco! - Buona giornata, signiora Nathalya! Molto piacere! Si quarda bene! - Grazie mille, signior Francesco! Sei molto gentile! ( - Здравствуйте, синьор Франческо! - Добрый день, синьора Наталья! Очень приятно! Вы хорошо выглядите! - Большое спасибо, синьор Франческо! Вы очень любезны!) Впрочем, почему бы и не встретить итальянца в нашем городе? Ведь встретила же я немца в парикмахерской и даже помогла парикмахерам объясниться с ним, вдруг заговорив по-немецки, хотя, как казалось мне, я давно уже забыла все немецкие слова. («Wie wünschen Sie? Kurz oder lang?» – «Um hübsch zu sein!» - «Как Вы хотите постричься? Коротко или длинно?» - «Чтобы быть красивым!»… И это разговорное «hübsch» привело меня в восторг.) Или аргентинца, чуть ли не во дворе своего дома. Его звали Пабло Домпе, и приехал он на Международную скульптурную биеннале, посвященную 135-летию со дня рождения С.Д.Эрьзи. Вообще-то сначала я познакомилась с московским скульптором Ильей Мишаниным, а он уже познакомил меня с Пабло. Наша встреча чуть было не сорвалась, потому что мы немного не состыковались по времени. Когда я подошла к условленному месту, мои скульпторы покидали его. Я поняла, что догнать их мне не суждено, потому что они молодые и быстрые, и я решила окликнуть Пабло. Вспомнила, что в испанском языке звук «в» произносится как нечто средне между русским «б» и «в». Я распластала язык, просунула его между зубами, тут же втянула назад, быстро облизнув верхнюю губу, крикнула «Pablo!» Описание звучит, конечно, несколько эротично, но я осталась довольна результатом. Пабло обернулся, и оба друга пошли мне навстречу. Видели бы вы, как загорелись глаза Пабло, когда я, приветствуя его, сказала по-испански «Buenos dias!». Как восторженно бросил он мне свое «Buenos dias!» в ответ, явно не ожидая вдали от своей родины услышать родную речь. К сожалению, на этом мои познания в испанском закончились и мы перешли на английский, используя в качестве переводчика Илью, потому что моего английского явно не хватало, чтобы вести полноценную беседу. На память мы сфотографировались с Пабло около его скульптуры «Мудрая женщина». Теперь его образ запечатлен в моем сердце и фотоаппарате, а мой образ отправился в далекий Буэнос-Айрес. Не знаю, сохранился ли он в сердце Пабло, но в его фотоаппарате точно. Ты посмотри, сколько сразу нашлось аргументов, чтобы все-таки выучить (или, по крайней мере, начать изучать) итальянский язык, такой красивый, сочный и волшебный, который мог возникнуть только на юге, пронизанном жарким солнцем и омываемом ласковыми водами лазурной Адриатики. … Я нашла в Интернете итальянского художника и оставляю ему комментарии на итальянском языке, еще совершенно языка не зная. Но он пишет, что мои комментарии ему нравятся. Значит, все-таки понимает мои итальянские намеки на итальянский.

КУКОЛКА

Мы медленно брели по бульвару. Хотя день был пасмурный, но серые облака, затянувшие все небо, уже начали светлеть, подавая надежду на скорую хорошую погоду. Вдруг вдали, в самом конце бульвара на небе среди серых облаков появилось белоснежное пятно, которое неожиданно распахнулось, показав нежно-голубое пространство, как будто кто-то посмотрел оттуда на Землю, на город, на всех нас любящим оком, цветом похожим на глаза моего кота. Оно тут же закрылось, это око, но чувство легкости и восторга осталось.

- Посмотри скорее, - крикнула я моему спутнику, - посмотри, видишь там небо голубое, как глазки моего котика!

- Какое небо? Все тучами затянуто. Котика еще какого-то приплела, - недовольно пробормотал мой спутник.

- Моего котика, - я надула губы, обидевшись на спутника. Я посмотрела вдоль бульвара и подумала, что, может быть, мой спутник не видит того, что вижу я, из-за своего роста, ведь он намного выше меня.

- Смотри, - снова обратилась я к нему, - у женщины воротник на пальто совершенно невероятного сиреневого цвета, а лужа как будто хрустальным стеклом покрыта.

- Замолчи, - зашипел на меня мой спутник, - с тобой стыдно по улице ходить. Ведешь себя как ребенок, вертишь башкой во все стороны, а потом несешь всякую чушь. Губы мои уже не сдувались. Я опять обиделась на него, особенно на «башку» и «ребенка». Ничем я не верчу, просто мне все само в глаза бросается. Я хочу, чтобы он тоже увидел то, что вижу я. А он недоволен, ворчит. Это я ему еще про собаку не сказала, которая сидит на остановке с таким выражением на морде, как будто автобус ждет. Я невольно фыркнула и тут же испуганно посмотрела на моего спутника, не рассердился ли он.

- Пойдем, поедим пиццу, - сказал он.

- Пойдем, - обреченно ответила я. В пиццерии было тепло. Нам подали такую круглую румяную лепешку. Она была порезана на аккуратные треугольники.

- А знаешь, - не удержалась я, - если эти треугольники свернуть от широкого конца к узкому, то они будут похожи на круассаны. А мы в детстве круассаны называли - «куколки».

- Ешь и молчи, - мой спутник взглянул на меня, сдерживаясь из последних сил. – Что ты за недоразумение такое? Сама ты - куколка!

И правда, что со мной творится? Что ни скажу, все невпопад. О чем ни заговорю, все ни к месту. Никакой разговор поддержать не могу. Я горестно вздохнула. Мы молча ели пиццу и пили колу. Вернее, пил мой спутник, а я не пила, потому что кола мне не нравится, она ужасно вредная и противная. Я хотела сказать об этом моему спутнику и уже открыла рот, но посмотрела, как он сосредоточенно жует, промолчала и тоже откусила кусок пиццы. Мы молча сидели в теплом кафе и так тщательно работали челюстями, что, мысленно взглянув на нас со стороны, я не смогла удержаться от смеха. Просмеявшись и все еще улыбаясь, я встала из-за стола и вышла на улицу, сопровождаемая удивленным взглядом моего спутника. Как же хорошо жить на свете и наслаждаться каждым мгновением – и ярким солнцем, и пасмурным днем, и дуновением ветерка, и ароматным запахом пиццы, идущим из открывающихся дверей пиццерии, и шумом проезжающих по дороге машин, и радостными голосами людей, идущих по тротуару… Но только не ворчливыми, вечно недовольными голосами всяких зануд! А впрочем, может, и они для чего-то нужны нам? Для контраста? Чтобы мы научились ценить радостные мгновения жизни и себя в этой жизни? Я вздохнула глубоко и свободно и с озорной улыбкой, хитро прищурив глаза, влилась в бурлящий поток шумной улицы. А все еще серое небо вдруг раздвинуло тучи и подмигнуло мне голубым оком.