Александр Жебанов
«Город золотой...»
Рассказ
Достала Ванька учительница. Сказал он ей слово предков сокровенное, которым призывали ток соков по весне – к покрову матушки-земли. Вот и прилила кровь к кожным покровам училки. Сделалась она спелой-преспелой. И попросила больше не являться на уроки.
Пришёл домой, а возле двери кот сидит – да нет, не кот, а кошка! Кошка так себе – не перс какой, но ласково так смотрит, кончиком хвоста дёргает, головой в ногу толкается да мявкает. Любит Ваня кошек. Растаяло сердечко. Не пройдёт мимо машин, на крышах которых спят под солнцем кошки – погладит обязательно. И сам чем-то похож на новую знакомую: худой, неприкаянный, одинокий. И глаза зелёные. Пустил он кошку в дом. Накормил на кухне, усы разгладил, спинку почесал. Кошка заурчала, на спинку опрокинулась, лапками забила... Лёг на кровать, посадил её себе на живот, смотрел, как кошка умывается, вылизывает шёрстку. Так и уснули оба, друг возле друга.
Пришла мама с работы. Полы в больнице мыла, вёдра таскала, в метро ехала, в автобусе толкалась, а тут животинка незнакомая, с улицы. Неизвестно, что в шерсти, да поди глисты в кишечнике. Прогнала, в общем, кошку в холодный подъезд. Упрашивал Ваня кошку оставить, но кто послушает его? Влетело ещё за школу.
Но не бросил кошку, подкармливал, половичок возле двери постелил. И принесла кошка к июлю котят. Когда кошка укладывалась рядом, лежали тихо, спали в кучке, пищали на половике, когда кошка уходила. У мамы мигрень от обстоятельств. Не раз грозилась упокоить котят, сделать водолазами или космонавтами с четвёртого этажа. Но поставил Ваня условие: выкинет – уйдёт из дома. И мама знала, что уйдёт. Уцелели котята. Росли, окрестности исследовали. Было их четверо. Разной масти: и гладкие, и пушистые, и чёрные, и цветные. Прознала одна бабушка про котят у Ваниной двери, попросила продать какого. И других решил – в добрые руки. Позвал с собою друга. Взяли они котят и пошли по домам. Встретили дядю знакомого, сделали скидку за знакомство – 50 рублей в карман! Дальше просили за котят по стольнику. А последний – пушистый – за перса сошёл. Принёс Ване 500 рубликов. А с деньгами что же делать? Не вопрос! На что комки да ларьки торговые? Купили энергетика, шоколад, курево да семечки.
Отпросилась мать с работы, в школу к директору пришла. Плакала по привычке, сморкалась в платок, кулаком сына в башку его непутёвую долбила: у-у, поганец, всю кровь выпил! И за что наказание мне такое! Нагибал голову, изучал дорожку ковровую, но несгибаемо молчал. Ведь выгонят, выгонят из школы, куда пойдёшь? А может, в колонию его? Как вы думаете, Мария Петровна? Устала с ним, сил нет... Ну, что уж так сразу? Ваня неглупый мальчик...
Долго они взывали к совести его, но твердил: а чё? Она сама первая! Сидела училка красная: вот видите? вот слышите? не могу с ним – хоть режьте!
Долго катали Ваню, долго мозги мыли: училка злая, директор добрая, мать униженная. И что с ним нянчатся?! На их месте дал бы пинка такому – и гуляй! Ухмыляется Ваня про себя, подозревает, что не так всё просто. Держат, прессуют, значит, представляет для них ценность какую-то, но какую?
Выбили-таки вялое признание вины, но не потому, что проникся – потому, что жалко стало мать родную, не мог видеть слёз, унижения её. И зачем только пришла?! Не мог знать того, что его бы выперли, да не было 14-ти лет.
А кошку звали просто – Кошка! Пускал он её в дом, нежил на кровати, но перед приходом мамы выносил на площадку.
Проснулся Ванюша посредине ночи... Какая-то тревога в воздухе повисла. Поднялся и в комнату мамулечки пошёл, хоть знал, что и нельзя: там новый папа поселился.
Папы приходили, уходили. Говорили во дворе: у тебя мать с мужиком опять спит. Так они муж и жена, им можно... – отвечал.
На кухне свет горел. Мама весёлая курила, Ваню целовала. Назвала Ванюшей. Звенели рюмки, и Ване наливали – сока в рюмку... За любовь! Мама смотрела в глаза очередному папе. За любовь, отвечал тот, подмигивал мамуле. За любовь! – подхватывал Ванюша, боясь, как бы не забыли и о нём. Все смеялись, радовались жизни, Ваня переползал на колени к папе, и тот начинал тютюшкать и дышать на него куревом и спиртом. Засыпая, Ванюша смутно думал, что на этот раз останется этот дядя с ними навсегда и будет Ване папой. Мама с папой засиживались на кухне, но веселье уже не было воздушным, наливалось какой-то подспудной тяжестью. Ваню гнали вон. Папа нервно курил, у мамы сжимались губы, всё чаще она затягивалась сигаретой, выпивала. Начиналась ругань.
– Что, нельзя мне выпить? Мужик я или нет?!
– Да пей, облопайся!
– На-а... – кричал папа и бил стакан об пол. Ваня выбегал на кухню.
– Понимаешь, паря, – наклонялся к нему, уже не папа, чужак, глаза кровенились! – понимаешь, паря, сломалась тут система, вот тут она сломалась! – и стучал в грудь... Брал бутылку, пил из горла... Глядел угрюмо.
– Отвянь от сына! – кричала мама и затягивалась окурком. – Чего к нему пристал?!
– Мам, пойдём со мной! – звал Ванюша.
– Давай ключи! – стукал кулаком папаша.
– Куда поедешь, на ногах-то не стоишь!
– Врёшь, падла! – ревел папашка и вскакивал, шатаясь.
– Да нету, нет ключей!!! – кричала мать. – Ты их Ваське из третьего подъезда отдал, совсем память потерял?!
– Сейчас я позвоню! – он брал сотовый, тяжело пальцами по панельке шарил, не получалось. – Э-э... нет, врёшь, красавица, давай ключи, давай, говорю! – и швыряет сотовым в мать.
Мать кричит:
– Убивают!!! А-а-а!
– Заткнись, с...! – швырял ногами табуретки, хлопал дверью в зал – там бушевал, кидался чем-то, звенела люстра – плафоны бились! – Отдай ключи, уеду я!!!
Уснул подле дивана. Мать слёзы вытерла, Ваню уложила, с папашки штаны стянула да рядом прилегла...
Крадётся Ванюша в темноте, боится: там, на диване, какие-то движения, папанька завис над мамкой, дышит тяжело, мамка всхлипывает.
– Мама... – только и успел пискнуть. Мужик вскочил, да – в ухо! Ваня отлетел – лишь звон в башке!
– Не трогай сына! – мать вскочила в ночнушке длинной. Вихрем налетела, отшвырнула грозного обидчика! Ваня лишь башкой трясёт – не понял ничего!
– Всё! Достала меня, и ублюдок твой! Ухожу!
Ушёл в ночь – да так и не вернулся!
Ставят Ваню на учёт.
Подходит он к окну в коридоре – окно большое, почти во всю стену. Видит, как во двор въезжает фургон и пара легковых. Всё это дело сопровождает милицейский газик.
– Пойду...
– Куда? – встрепенулась мать у стенки – стульев здесь не положено...
– Покурю.
– Потерпеть нельзя?!
– Нельзя... – Ваня знает, что разговор пустой и не имеет смысла тратить силы.
– Ради Бога никуда не ходи, сейчас ведь вызовут.
Внизу есть курилка. Но Ваня боится, что менты могут и леща дать. Да Ваня и сбегает не ради этого – на девушек посмотреть, что на этаж повыше спят.
Не повезло Нелле и Анжеле – отловили опера на Ленинградке, ночью в отделе скребли плинтуса да панели отмывали... Вот и уснули на диванчике в фойе. Скрестили руки на груди, головы друг на друга наклонили. Анжела ноги на диван закинула.
Смотрит Ваня на девушек и думает: надо же, проститутки и... ничего! Мимо люди ходят. И никому нет дела. И про Ваню вот забыли. Сами вызвали, бумажку прислали. А никак не зовут. Скучно.
Все инструкции на стенах выучил, теперь знает, куда из ментовки при пожаре бежать.
Вот и вызвали... Хорохорится Ваня, а всё равно страшно...
У следователя на столе диск «Айрон Мейден». Следователь курит. Ваня с его мамой как предмет мебели, недоразумение, досада. Перед следователем старенький компьютер. Куча бумаг. Напротив коллега что-то тюкает по клавиатуре. Чахлый цветок на пыльном окне. Обшарпанные шкафы. На стенке, на плечиках, ветровка.
– Пиши...
– Что писать? – перед Ваней бланк.
– Как всё было.
Ваня с помощью мамы заполняет «шапку»: адрес, место учёбы.
– Распишитесь, что вам разъяснена статья Конституции 51 и статья УК номер 307 и 308...
– Но вы же ничего нам не разъясняли, – полошится мама Вани.
– Там всё написано, – морщится следователь. – За ложные сведения полагается уголовная ответственность. Понятно?
Шапка заполнена, автографы поставлены. И Ваня замирает перед белым листом.
– А что дальше писать?
Следователь раздражается:
– Как всё происходило. Последовательность действий.
А всё просто было. Проникли с пацанвой в дом, что ломают на Дмитровке, старую «хрущобу», в окно выбросили телеви-
зор старый, кучу в угол наложили, унитазы раскололи – охрана
тут и поймала... Теперь на учёт в милиции поставлен. Вот в школе резонанс – класс!!!
Да в седьмом классе все пацаны стали озорными: бегали по партам, матерились. Курили – не на улице, охрана не пускала, – в туалете, торопясь, затяжками – вот сердце колотилось!..
Говорили про девчонок, эротику на «Дарьял-ТВ», порно-сайты, недалёкий стриптиз-бар на Ленинградке, выстраивали в тетрадях, на последних страницах, ряды эрегированных членов, пускали там же заросли вагин, не любили голубых, эмо, группу «Tokio Hotel» и чурок-чурбанов, что торговали на улицах в ларьках да подъезды подметали. Любили же футбольный клуб «Спартак», скейты, музыку на телефон закачивать да злить девчонок...
Настало время – стали пацаны с девчонками дружить. А Ваня хуже? Смотрит вкруг себя, прикидывает – кому бы дружбу предложить... Кто уже дружит, кто жиртрест, кто вобла, третья сама не захотела. Выбора большого нет. Разве Наташке Новиковой дружбу предложить. Она не жадная – всегда выручает, когда у Вани ручки нет – а ручек у него частенько не бывает: то сожжёт, растягивая-раздувая пластмассу в хитросплетеньях пузырьков и гнущихся стержней; то изгрызёт в процессе мозговых атак – примеры оставались, а ручки погибали... У неё всегда карандаши цветные, тетради с котятами и фотографиями кумиров. Делится линейками, ла-
стиками, домашними заданиями. И на лицо вполне нормальная, и фигура тоже ничего... Решился – открыл свой блок по всем предметам, выбрал страницу почище и накарябал: «Давай дружить. В.». Свернул, надписал «Наташке», ткнул впереди сидящего, показал, кому передать. Видел, как открывала записку его избранница, заколотилось сердечко – вдруг отвергнет! Тогда что? Будет не такой, как все, а это значит – хуже всех!
Чиркнула Наташа что-то, передали записку Ване. Открыл, увидел слово «Давай» и сделалось ему так хорошо! Радость через край! «Хочешь на дерево залезу?» – написал.
От избытка чувств ему хотелось доказать, что не так просто его избрали, что он достоин... Рот сам лыбится, в душе гнез-
дится чувство: он к тайне приобщился, вырос в собственных глазах. «Не надо!» – пришёл ответ. А больше не знает Ваня, что дружба с девчонкой подразумевает. Ходить вдвоём – да ведь другие и не ходят. Сидеть по вечерам на лавке у подъезда – да ведь сидят из старших классов... Но не расстроился – догадался, что будет делать! На второй день своя ручка появилась у него! А те, что раньше занимал, вернул ей до одной! Наташке очередь в буфете занимает – раскидывает зазнавшихся товарищей, те и не лезут – знают: у него любовь, что с него возмёшь... Стал денежки копить – чтобы Наташку в «Киномакс» сводить, в каком-то сериале идею подсмотрел... Учителям грубить перестал: в глазах Наташки не хочется дураком глядеться...
Всё ещё впереди у Ванюхи будет: и мишки на день рождения Наташи, и прогулки при луне, и поцелуи на школьном крыльце. В общем, школьная дружба станет первою любовью.
Лучший друг у Вани – Витька.
Витька создан для спорта. Он знает, где какие старты, первенства и матчи. Участник забегов, встреч, играет во многих командах. Знает все графики, турнирные таблицы. Таскал Ванюху по стадионам, доставал билеты. Но даже не это отличало в нём спортивную струну – в повседневных действиях пробивался этот дар: как-то по-особому ловко получалось у него и шнуровать кроссовки, и бинтовать колени эластичным бинтом, а зимой крепить щитки и налокотники. Всё он делает с умом и с соблюдением правил, даже перед незначительными соревнованиями всегда разминается, разогревает мышцы – в отличие от одноклассников с их «авось» и «на фиг надо».
Даже одевался по-спортивному: шорты, тенниски, футболки, спортивные костюмы, кроссовки от «Спортмастера». Красивый он в этой униформе. На физкультуре и Ванюха форму одевал, но всё на нём болталось, как на пугале, был худой и тонкий.
А уж грамот у него и всяких кубков с медалями! – их он не считает, ими у него забита тумба стола, заставлены секции в стенке. И все командные грамоты и кубки хранятся у него, и никто не протестует – Витька заслужил это по праву. Ванюху же хватает только на футбол.
Ванюха любит быть у них – здесь чисто и уютно. Душевно как-то. Отец Витьки с ним за руку здоровается, мама чай наливает. Но хоть и ласкова с ним мама Витьки, чувствует Иван, что нежелателен он тут, а может, всё придумал?! Но куда денешь шлейф неблагополучия, что тянется за ним? Прячет ноги глубже под стул – носки рваные на пятках, обжигается чаем, и лишнюю ложку не положишь – вдруг жадным иль голодным посчитают?! А тут ещё под мышкой разошёлся шов, блин нафиг! Смотрит потихоньку – чисто ли руки вымыл... Немногословен, зыркает исподлобья, хочется ему побыстрее в Витькину комнату смыться – там компьютер, Линейка. Надо ещё сочинение написать – задала русичка про конфликт поколений, писать вдвоём как-то веселее.
Вот и сидели напротив друг друга, лбы хмурили, в затылке ручками чесали. Витька похитрее: какими-то «Золотыми сочинениями» обложился, у них в спортшколе серьёзно за успеваемостью следят. Ваньке проще, да он и не парится. Написал тему: «Проблема отцов и детей: кто прав?» А дальше шпарил, что в голову взбрело:
«Я думаю что упрёки взрослых Молодёж не та пошла это не правельные упрёки потому что мы ну тоесть наше поколение и то поколение это совсем разные люди и там небыло не чего ни компьютера ни чего того что есть у нас поэтому они играли в футбол ну и многое другое. Ну наше поколение оно более развитое в том плане что многие ребята сидят за компом и они общаются через аську через игры по интэрнету. А в то время они целыми днями гуляли поэтому они были накаченнее чем мы потому что мы или дома сидим или да мы гуляем ну просто сидим на скамейке не нубывает что играют в футбол вот Витёк к примеру ну и в другие игры ну это мы реже делаем чем то поколение ну мы пьём курим некоторые принимают наркотики и варуют но то поколение не отличается от нас они то же самое делали они тоже курили ну короче делали всё что делаем шас мы ну я не буду говарить что все курят пьют варуют принимают наркотики некоторые просто не хотят не чего делать не пить не курить и т. д. Они просто хотят добится всего или просто всё это им не надо. А то поколение даже колбасу не могли купить в очередях стояли и машин у них не было... Короче хуже им было».
Хотел было Иван написать про секс, которого у того поколения не было, но постеснялся, а тут ему и скучно стало. Бросил это неблагодарное дело, даже ошибки не проверил. И пока Витька писал своё – стрелял по врагам, матерящимся в компе.
Задумали они Ивану страничку в «ВКонтакте» сделать. У Витьки уже есть своя. Он показывал – и фотки, что после поездки в Египет, выложил, и видеоролики всякие, что накачал от других друзей и одноклассников.
Вот и Ивану захотелось. Не отказал Витёк. Как освободился стали страницу создавать. Пока создавали, много смеялись. Витька мозговитым был, на детских энциклопедиях воспитанный – вот и выдумывали, хихикая и прыская поминутно! И Ванюха не отставал.
Получилось следующее:
Пол: ну, конечно же, мужской;
Семейное положение: встречается с Наташей Sympotyashka;
Родной город, день рождения – с этим ясно...
Политические взгляды: консервативные;
Религиозные взгляды: язычник;
Мобильный телефон: спёрли;
Домашний телефон: Сломал! лано шутка – 02;
Никнейм: Аццкий Trach!!!!
Интересы: скейтбординг, каратэ, интернет, компьютерные игры, стрит рейсинг, паркур, Автомобили, мотоциклы, Guiness, велосипед, Белые Ночи, Бретань, Валаам, Выборг, Эхо, Ирландия, Карелия, карты, Кеттари, Ладога, Ловозерские тундры, луга, путешествия, Масяня, Питер, Ратуша, Санкт-Петербург, Скандинавия, Средневековье, Шотландия, арфа, байдарки, барды,
весна, возвращаться, гитара, глинтвейн, горы, гроза, друзья, дюны, закаты, костер, кошки, мифология, мята, небо, ночное ориентирование, ночь, парки, пейзажи, пиво, плыть против течения, покатушки, походы, природа, путешествовать, рвать шнурки, рок, северное сияние...
И много чего они ещё писали и заполняли – набрали около 100%!!! Главное, что Наташа включила его в свои друзья и прислала ему на стенку много чмоков, чмафов и сердце с бантиком и смайлом!
С этого дня Ванюха просил у мамки купить ему компьютер!
Белый пух в июне по Москве – метелью по бульварам и скверам.
Нет покоя пушинкам. В хаосе кружат: кидает вверх, бросает вниз! Хаос двигался навстречу!
Мчится Ваня по Москве – на рефрижераторе под 100. И летят пушинки в лобовое стекло с громадной скоростью, и омываются потоками. Некоторым удаётся попасть в боковые окна в салон и, после безумства падения, плыть, наслаждаясь покоем.
– Как зимой, – говорит Валера. Он шофёр, работает на «Дине» – японце праворуком – заморозку возит в магазин.
– Да, – подтверждает Ванюша.
Едут они мимо ВВЦ. Вырисовывается Останкинская башня. Колесо обзора медленно кружит. Ракета в небо устремилась. Эстакада лёгкого метро проплывает рядом. Здесь открытые пространства, нет загромождённости застроек. Солнце освещает этажи многоэтажки, когда они поворачивают налево, горит в стёклах плавленым золотом.
И едут они за гитарой для Ивана.
И кто ведь знал, что всё так сложится?
Пришла однажды мама с покрашенной и постриженной головой. Нарядилась, надушилась:
– Буду поздно, – и ушла.
А на следующий день речь завела:
– Работаю одна, цены дорожают, за квартиру плату повышают, в мире кризис, зарплату урезают, а тебе компьютер надо...
– Ну и что?
– Да вот, хотела комнату сдать, как ты на это смотришь?
– Нормально я смотрю, – Ваня действительно не против.
Но когда пришёл мужик, а в руках бутылка, назвался Валерой, не принял его, поднялся внутри протест: буркнул что-то, руку не пожал, – закрылся в комнате, так больше и не вышел... Звали его, кушать приглашали, глухо о чём-то говорили. А на ночь мать ушла к постояльцу новому в комнату. Глядит Ваня в темноту. Горько ему. Что, плохо они с мамой жили последнее время? Опять пить будет, опять скандалы и драки... Предала мама их покой и мир... Лежит он, слёзы глотает.
И вдруг услышал гитару... Бегут пальцы по струнам, срывают серебро, вливается оно мальчишке в душу, вздымает муть, и что-то там проблёскивает на самом дне – глубоко-глубоко! – это Валерин голос:
Под небом голубым
Есть город золотой
С хрустальными воротами
И яркою звездой...
Очарован Ваня песней, очарован музыкой... Во всём этом бардаке, в душевной грязи и вони – такое чудо... Проблёскивает и отзывается в душе нечто погребённое с рождения, с младенчества сопливого. Отозвалось, откликнулось, и замер Ваня, улавливая, пытаясь распробовать, сберечь в себе отблеск, отклик этот... Слишком тонок и прозрачен... Слишком нежен, невесом – неужели душа его на это способна?
А в городе том сад,
Всё травы да цветы,
И бродят там животные
Невиданной красы...
Верилось, что на самом деле существует такое светлое место на земле, чудилось, что всё происходящее с ним сейчас – знак того, что ждут его в золотом городе, что заповедано Ване там найти этих животных...
Одно – как жёлтый огнегривый лев,
Другое – вол, исполненный очей,
А с ними золотой орёл небесный,
Чей так ясен взор незабываемый...
А в небе голубом
Горит одна звезда.
Она твоя, о ангел мой,
Она твоя всегда.
Кто любит, тот любим,
Кто светел, тот и свят,
Пускай ведёт звезда тебя
Дорогой в дивный сад.
У него, у Вани, звезда своя? Как найти её? – и вопрос: зачем Валера пел? Чтобы тревожить? Тогда зачем он пил? Чтобы забыть? И город? И цветы? И хрустальные ворота? Вот ведь, блин, дилемма! Дорог момент чувствования души, сберечь надо...
Вскочил, оделся и в ночь сбежал!
Куда идти? К Витьке? Там мать не пустит, а пустит – станет выяснять: что да как? И ведь не расскажешь! Решил к Вовану, однокласснику, в общагу. Общаги рядом со школой – одну чурки заселили, в другой гастеры из провинции. Вовчик тоже с родителями откуда-то из-под Воронежа. Отец его на стройке арматуру вяжет, мать стены штукатурит. Вовчик в школу ходит. После школы в комп играет. Ваня в гости к Вовке ходит, тоже в «Контру» режется. Пока идёшь – за жизнью наблюдаешь: по коридору дети бегают, натянуты верёвки, сушится бельё, коврики с обувью у двери, коляски, велики, бабы бегают с кастрюлями, мужики курят на площадках, музыка играет, телики бормочут, в унитазах клокочут буруны спущенной воды... Из кухонь тянет подгоревшим – там полчища тараканов, ползают по стенам, усами шевелят, откормленные тельца отливают лаком. Ваня ненавидит тараканов.
Вовка в наушниках, стреляет. Отец его храпит на кровати. В маленькой комнатушке двухэтажная кровать, Вовка спит на кресле раскладном, стол, вещей полно, дым от сигарет столбом, банки с пеплом... Теперь понял, почему от Вовкиной одежды и тетрадок пахнет куревом.
Стреляли поочерёдно весь вечер, пока не пришла мама Вовки, а отец засобирался на ночную. Вышли покурить:
– У тебя перекантуюсь?
– Дома с матушкой напряг?
– А-а... – махнул рукой Ванюха.
– Да оставайся, – согласился Вовка, он понимающий парень был.
Мать Вовчика молчаливая, худая, накормила их лапшой, сходила в душ, задёрнула занавеску, сказала:
– Долго не играйте! – и завалилась спать.
Ещё раза два выходил Ванюха покурить. На обратном пути увидел его дядька один, мотнул пьяно пальцем:
– Слышь, паря... подойди.
– Чего надо? – напрягся Ванюха, не любил он пьяных...
– Слышь, сгоняй, а? Здесь недалеко... В соседскую общагу, в магазин. Мы тут с друзьями... – он щёлкнул себе по горлу, – ну, немного загудели, понимаешь?
– Мне мамка не велит, – нашёлся Ваня.
– Такой большой, а всё за мамкой?! – ухмыльнулся дядя.
– Да мне и не дадут, маленький ещё!
– Вот что... – нагнулся дядя – возьми деньгу, а сдачу оставь себе – за труд! Идёт?
Ощутил в руке купюры, молниеносно просчитал остаток – вполне солидно выходило. Но сразу всё-таки соглашаться – не след!
– Не-е, там вахта, и вообще я не отсюда...
Выглянули в дверь, Ванюха учуял запах перегара, тепла, услышал смех, говор, музыку – гуляли...
– Ну, че-ё, Андрюх, идёшь?
– Всё путём, мужик, мы уж договорились... – он обернулся вновь к Ивану: – А на вахте скажешь, что в 782-ю, понял? Там всё чики-пуки, понял?
Вздохнул Иван, головой мотнул – уж больно ему хотелось пятьдесят рублей в карман. Дошёл до Вовчика, ситуацию разъяснил. Вовчик не одобрил, но и противиться не стал.
В общем, сгонял Иван за водкой. Прошло всё гладко. А когда постучал в 782-ю, то знакомый дядя и затащил его во-
внутрь:
– О, молодца!
Стояло тут две двухэтажных койки, горела настольная лам-
па, закинутая вверх. Окно занавешено обрывком скатерти, два журнальных столика придвинуты к кровати, две женщины помятых и четыре мужика. Пахло кислым застарелым запахом табака, пота, немытых ног, перегретой водкой и распотрошенными салатами.
– Ну что, брат, по пивку? Давай, давай... – махали ему. – Заслужил.
Выпил пива Ванюха. Тепло стало, щёки заалели, улыбка на лице! Тут тёха стала клеиться.
Мужики смеются:
– Танюха, смотри, ведь малолетка! Посадят на фиг!
– Я не малолетка! – ерошится Ванюха.
Не отстает:
– У тебя подруга есть?
– А как же!
– А-а... поди целоваться не умеет.
– Получше твоего!
– Да ты хоть знаешь, как я целуюсь?! – навалилась грудью...
Жарко, потно, отбивается Ванёк:
– Отвали, дура! Отвали, кому сказал!!!
Утянул мужик в наколках прилипалу с жаркой грудью:
– Иди ко мне – покрепче буду!
Захохотала.
Мат, возня, ругань. Притих Иван: кто он тут?! Прокисшие салаты, горячный блеск в глазах, татуированный мужик всё говорил соседу:
– Да ты же Бандера недобитый! – зажимал в руке полу рубахи, тряс так кулаком. – Свиное ухо! Вы же москалей не любите, так зачем сюда приехал?
Тот пьяно что-то мычал...
– Хоть регистрация-то есть? Как не надо? Хочешь нарисую? – подхохатывал татуированный. Он тут был за главного, Ваня сразу это понял и побаивался его слишком широких хлопков по спине, уверенности наглой, запаха тела немытого, прищура холодных глаз...
Долго ли, коротко ли, но оказался Ваня на тёмных улицах. Недалеко парк, переход на станцию, электрички ходят, работяги домой вертаются – через тёмный парк...
Вот и встали за деревьями – на стрёме, – жертву ему поручено высматривать... Колотит Ваню: не знай от обстановки, не знай – от холода!
Вот увидел, как кучами прошли, потом одного – идёт-пошатывается! Предупредил, что, мол, есть на горизонте чувак... Спрятался за деревом, услышал вскрик, удары глухие, топот...
– Бежим, бежим, паря!
«Зарезали?!» – мысль молнией в голове, пот, холод по спине! Но с облегчением услышал:
– Сумку, сумку бросьте, там письма! Да что же вы, твари, делаете... – ну, и дальше непечатно!
Успокоился немного: мёртвый кричать не станет!
Проснулся ночью. В комнате темно. Лежал, соображал – где находился... Таращился в темноту, вслушивался в звуки. Понял, что в общаге. Вспомнил, как вчера ходил на дело. Боялся спускаться, но надо – пиво требует. Дверь открыл. Ослеп от света. Добежал до туалета. Зашёл в ванную, задевая головой полувлажное бельё, попил, распугивая тараканов. Постоял на кафельном полу, смотрелся в зеркало – мутное и жёлтое. Плохо всё и тихо. В душе погано. А вчера весело было. Ему кулера купили – отпраздновали поход... Деньги были, да сотовый телефон впридачу захватили. Правда не нокия навороченный, сименс – бюджетный вариант: чёрно-белая панель, полифонии никакой, из игр только «Червь». Продать не продашь, а Ванюхе в самый раз: за помощь. Подарку рад: теперь и он крутой!
А в сумке и вправду письма из дома оказались. «Здравствуй папа! – читал Андрей. – У нас всё хорошо: я учусь, мама на работу ходит. Как ты там?..» Читали, каждое предложение пачкая навозом. Смешно и Ване – как можно извратить слова – пусть самые хорошие.
Спит общага сном тяжёлым: отработались, отругались, отрыгались, отрубились. Ворочаются жильцы на сетках панцирных. Видят сны – беспросветные, как жизнь их, и стонут от понимания безысходности. И даже дети малолетние запоздало всхлипывают – предчувствуют судьбу свою – по стопам пойдут – на стройку... Будут так же приходить, ругаться, забываться сном тяжёлым... Чувствует Иван всё это. Вернулся в комнату. Залез наверх, но сон нейдёт. Что-то гложет его.
Переводит он взгляд на окно, где темень и неба не разглядеть. И вдруг легко так стало! А всего-то песня вчерашняя припомнилась, лучик светлый.
Сделалось ему так тоскливо, что он застонал – словно стал одним из жителей общаги. «Я буду как они!» – вдруг пронзает его мысль.
Захотелось воздуха – уйти от миазмов этих! И вспомнил Ваня: у него есть Дом! А в доме мама! И пусть поссорился он с ней, но можно вернуться – ведь ссора казалась ему сейчас такой глупой и никчёмной, что радость в душе окрепла, и стало ему чуть легче! «Скажу, что дурак был!»
Повторялись слова, звучали:
Под небом голубым
Есть город золотой!..
С хрустальными воротами
И яркою звездой!
Ушёл: тихо-тихо, чтобы не потревожить похмельный сон своих новых знакомых...
И когда шёл по предрассветной улице, то напевал: «А в небе голубом горит одна звезда!» – всё было прекрасно, только вот тяжесть в кармане толстовки – телефон! Вмиг прихлынули воспоминания, аж кровь в лицо ударила! Закинул его в кусты да руку об штаны вытер – будто грязь в руке держал! Тут ещё стыд за смех над письмами – вспомнил...
Быстрей домой! Только мамка бы не ругалась! Хотя, пусть чуть-чуть, косяков он натворил достаточно.
А ещё понял: музыка – напоминание, что в мире есть нечто большее, чем детские обиды.
Полюбилась Ивану гитара: в самодеятельность ударился, на гитаре бренькает, мозоли у него на пальцах. Хоть нотной грамоте и не обучен, а аккордами шпарит, и «барэ» там всякие – не проблема. Только вот никак ещё не получается перебором, как Валера. Нашёл он единомышленников – оказалось, в близлежащем ДК «Волжский» есть кружок любителей гитары. Записался туда. На первом этаже, в зале актовом, проходят меховые ярмарки, распродажи всякие – и мёда, и лекарств, одежды демисезонной – и выставки камней... Здесь же мамки, бабушки сидят на диванах кожаных – ждут детей своих, что на втором лепкой, рисованием занимаются да танцуют у станков с зеркальными стенами. Здесь же, на втором, пение, кружок вязания. Знают преподаватели Ивана, здороваются. У Вани с группкой пацанов закуток за дверью железной. Преподаёт им парень – выпускник училища музыкального. Тут электро-
гитары, музыкальный пульт, электроорган, барабаны, колонки драные, микрофоны. На стенах плакаты жёлтые с рок-звёздами и секс-бомбами. Пацаны играют, песни сочиняют. Ваня тоже пишет рэп. Но об этом рано говорить – тексты не фонтан. А рядом девчонки курят, пьют энергетики, треплются о всяком. Наташка тоже ходит сюда, тем более осень – холодно на улице. Вот и в этот выходной она рядом – услышал, как зазвонил её телефон. Наташа вышла, а затем позвала его. Встал Иван рядом, сигарету достал, смотрит на неё, Наташа улыбается – энергетик стал действовать, – порозовела, глаза заблестели, и Ванюха чувствует её настроение благодушное:
– Вань, отпустишь? Пригласили на дискотеку в клуб! Знакомые девчонки. Есть лишний билет!
У Вани сумбур в голове: какие подружки, какой клуб?
– А мне, значит, нельзя?
– Ну, зайчик, пойми, билет один!
– Нет, никуда не поедешь, – Ваня закуривает и прячет взгляд.
– Это почему? – удивляется Наташка.
– Просто. Не поедешь – и всё! – не может же он ей сказать, что не доверяет ей: станет глазами стрелять, а пацанам того и надо... Да ещё нальют, травки курнут... А что потом будет – и подумать страшно!
– Нет, ты ответь: почему?! – начинает злиться Наташка. Улыбки уже нет.
– Потому что я так сказал!
– Не поняла, я тебе кто: жена, собственность твоя или ты мой отец?! – обратная сторона коктейлей – девчонки вспыхивают как порох!
– Вообще-то я твой парень! – начинает заводиться и Иван.
– Сегодня ты мой парень, а завтра нет, так что не зарекайся! И вообще, я имею право на личную жизнь, и мне по барабану – нравится тебе это или нет! Мои подруги – это мои подруги! И вообще, нам надо расслабиться, отдохнуть друг от друга! Так что пока! Прощай!
– Стой! – Ваня попытался схватить её, но она вырвалась и, не оборачиваясь, пошла прочь, выбросив по пути сигарету. Заговорила в Иване гордость:
– Давай, давай! Привет там подружкам-шлюшкам!
Только fuck в ответ увидел!
Возвратился Иван к друзьям, рассказал о пережитом, выпил пару-тройку коктейлей. От пива не отказался. Тут уж все раскочегарились. Да девчонки подлили масла – рассказали, что за подруги у Натахи. Надрался изрядно! И стали его посещать мысли, что её уже во всю... и по кругу... и т.д. и т.п... Звонит он ей, орёт: тварь поганая!.. А в ответ услышал, что отныне они расстались навсегда.
Наутро проснулся Иван со страшной головной болью. И понял, что сотворил! Стало ему страшно! Любил он Наташу и вовсе не хотел терять её. Начал звонить, а трубку не берут!
Вылетел из дома, побежал покупать цветы! Приехал к ее дому. Долго звонил, долго его в глазок рассматривали, расспрашивали, кто таков и что тут надо.
– Нет её, – услышал наконец.
Побежал к Витьку, позвонил через него. Наташа трубку подняла:
– Наташ, это Иван! Прости! Дурак был! Напился! И не знал, что делаю! Прости!
– Нет! Такое не прощают!
– Ну, дай мне шанс, последний шанс! – всем своим существом впился в трубку Иван, всей душой и сердцем!
– Сможешь его использовать – используй, не сможешь – прости!
Вот и стали появляться разноцветные шарики в Наташином подъезде: на перилах, на площадке, на дверных ручках. Зажигалось в сумерках слово «Прости!» свечами на асфальте. А граффити «Наташа, я тебя люблю!» выучили все жильцы подъезда №5 – благо написано на каждом этаже! И в «ВКонтакте» теперь, кто посещал Наташину страницу, знали, что она:
1. красивая
2. умная
3. заботливая
4. привлекательная
5. сексуальная
6. добрая
7. нежная
8. милая
9. очаровательная
10. обворожительная
11. неповторимая
12. душевная
13. незабываемая
14. неотразимая
15. шикарная
16. ослепительная
17. страстная
18. фантастическая
19. божественная
20. завораживающая
21. ангельская
22. лучезарная
23. адски божественная......
100. самая-самая!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Пришлось Ивану попотеть, напрягая память и фантазию! Ну разве могло не дрогнуть сердце у Наташи после всех этих действий? Простила она Ивана.
В общем – сложное дело любовь!
Остался Ваня в школе. Это потому, что поднажал в учёбе. А ещё потому, что есть негласное распоряжение директора держать всех: настала чёрная дыра – демография 90-х, одним словом. Так и дотянул до выпускного. И Наташку, свою первую любовь, берёг! Уж если полюбил, то навсегда! И Валера оказался довольно порядочным мужиком – хоть и живёт с его мамой гражданским браком, но не обижает, и выпивает лишь по выходным...
Так и дожили они до выпускного...
А после выпускного – на природу! На спину рюкзаки с палатками. Ехали из класса, конечно, не все. Из взрослых физрук да класснуха. Сначала в метро – галдящей толпой. На Домодедовской вышли. Отсюда по шоссе на Каширу, в какой-то пункт под Москвой в получасе езды. Вперёд! Физрук ведёт уверенно, все еле успевают. Ещё надулись пива, когда ждали автобус – потели жарко, рюкзаки на плечи гнётом... Бегали за деревья. Отдувались, спрашивали: скоро? Ванюха не отстаёт, оглядывается, оборачивается – спиной вперёд, ноги длинные:
– Натаха, догоняй! – в ушах наушники – Доктор Дре в перепонки. Наташка улыбается в ответ – ей легче оттого, что Ванька не устал, что сильный, что его улыбка – рядом.
Лес вокруг, спины впереди, голоса позади. Наташа рядом. На лице смешинки, наушники на шее.
– Устала?
– Нет, жарко только...
– Ничего, скоро придём, – говорит уверенно. Ему она
верит. Он же готов смотреть на неё бесконечно. Душа наполняется тихой радостью, счастьем, насыщается миром. Это её красота, её улыбка, её глаза, её душа.
Наконец пришли. Физрук заставляет набрать сушняк.
Пацаны облазили окрестности. У многих туристские топорики – звуки рубки, голоса заполнили пространство. Физрук
говорит, что дров мало не бывает, и пацаны старались. Сам он рубит сучья и ветви на поленья. Ещё жарко светит солнышко,
а кровососы уж зудят вокруг, предвкушая их разгорячённых, потных. Стали отмахиваться, шлёпали себя по плечам и ногам.
– Комаров будет! – говорит Ванюха, настраивая гитару. Но здесь много не только комаров, но и муравьёв! Они хлопотливо снуют под ногами, заползают на обувку, под брючины, осязают плоть усиками-щупальцами, пробуют её на жвалы, девчонки взвизгивают, начинают прыгать, потом звонко смеются.
Приехали знакомые физрука: двое дяденек – такие же плотные, здоровые; тоже, видимо, занимались десятиборьем. Из «Жигулей» – классика-семёрка, без задних сидений – до-
стали фляги с водой, два мешка углей, шашлычницу, палатку для класснухи, что сидела на пенёчке и отмахивалась от комаров берёзовой веточкой, ведро, какие-то сумки. Ведро – эмалированное, с чёрными закопчёнными боками – немало повидало на своём веку. Был ещё котелок для чая.
Перед походом самые отчаянные пацаны и девчонки на пару пузырей сбросились, да вот пузырь и раздавили, а тут физрук достал футбольный мяч. Если спустишься к реке, то выйдешь на пойму заливную – здесь и играли! Футболист – вот приколист! – разбил ребят на две команды: девчонок и мальчишек. Сам с товарищами играл за девок. Девчонки и носились по полю оглашенно. Назвали свою команду «Сиськи», девиз: «Сиськи детям не игрушка!» – класснуха осуждаю-
ще качала головой... Пацаны хотели было сделать соответствующее название и своей команде – физрук, однако, не принял его. Остановились на нейтральном «Перцы», девиз: «Главное, ребята, перцем не стареть!» По правилам девчонки могли действовать по-всякому, т. е. брать мяч в руки, держать мальчишек – вот игра получилась! Но градусы уже действовали, и пацаны неслись вперёд, пасуя друг другу мяч, а на них с визгом выбегали девчонки, держась за руки – ловили... А в воротах стояло по четверо – попробуй пробей! Однако иногда удавалось... Физрук свистел, они разыгрывали, он горячился, просил пас. Девчонки пинали мяч куда попало, чаще в аут. Пацаны – уржались!.. Однако физрук с товарищами представляли серьёзных противников. Пару-тройку мячей пацанам вкатили.
А после искупались.
Вечером расставили сети. А к ночи и уха поспела. А тут совсем стемнело. Открыли багажник машины, включили музыку, пацаны с девчонками, с фонариками в руках под небом тёмным, танцевали танцы дикие. Ко второму часу стали за-
кругляться.
Сидит Ваня с гитарой у костра, Наташа рядом, друзья. Кто за костром следит, кто лица «Тайгою» мажет, кто просто за искрами следит – взлетают они в небо, тихо гаснут в вышине. А в небе звёзды меж тёмными вершинами, мигают вечно – нет у них страстей, они бесстрастны, надо чаще глядеть на звёзды, тогда в душе покой, и нет обид, и нету зла...
Под небом голубым
Есть город золотой... –
поёт Иван, все знают – любимая песня его. Голос Вани глуховат, завораживает всех внеземною тоской по небесным мирам. Все угомонились, все думают о своём. Настала минута поворотная в судьбе, все изменятся после ночи этой.
Рукой коснулся невзначай – осторожно, словно паутинкой – туда-сюда. Реакции обычной: ну, там, отдёрнуться, хихикнуть, или оттолкнуть – мол, перестань! – не последовало. Ещё... Пот прошиб его – почувствовал её желание, но всё же боялся ошибиться. Потом уже намеренно и более уверенно. Натаха молчала. И лишь дышала. Её джинсы мешали. Снять? Боится Иван грубым действием обидеть. Похолодели руки. Сердце застучало, а затем остановилось – билось через раз и замирало, с пробуксовкой запускалось... Пальцами подлез, нащупал клёпку – дыханья нет совсем... И – решился... Пробила дрожь, зубы нервно стукались, пальцы рук дрожали – было холодно и жарко! – всё в одном... Возился с ремнём, а тело – бока, живот и шею – пробивал озноб, ничего не мог поделать: с головы до пяток било. Лихорадочно! Дрожал – и знал ведь от чего: от радости, что достиг мечты, что она позволила!
Долго не могли уснуть. Лежали в темноте, прислушиваясь к напряжённой тишине, с тонким звоном песен комариного народца – те зудели плёнкой крыльцев, пели голод крови, тоску ночи, холод тощих телец и одиночество в толпе. Дыхание перехватывало, незаметно старался выдохнуть и вдохнуть, не потревожив Наташу. Наконец она уснула. Забылся под утро и он, сжавшись рядом, стараясь уберечь тепло от зябкости земли.
С утра прохладно. Посвистывала и тетенькала ранняя пташка. Звук её свиста одинок в лесу. В палатке сумрак разошёлся, и видел Ваня белокурые локоны подруги. Дыхание чуть приподнимало её грудь, и в этой позе было столько мира и покоя, что он никак не осмеливался разбудить её. Но надо расставаться.
Часам к восьми все встали... Помятые, не выспались – недовольные на белый свет. Ваня тоже заспанный и хмурый. Но лишь с Наташей взгляды повстречались – как два меча столкнулись! – аж искры призрачно мелькнули – краска залила лицо, вспомнилось всё явственно, в телесных ощущеньях. Глаза в секунду отвели, но долго тлел румянец по щекам, а на губах улыбка – пьяны были без вина. Заговаривали о пустяках, но в мыслях другое – тайна их, тела реагировали на присутствие друг друга – слишком свежа-то память о наслаждении, подаренном взаимно: мысли путались на языке, срывались, висли в воздухе, а потом текли потоком бурно...
– Во, с утра уже нажрались, – подначивали их.
Качали головами, улыбались.
– Да ладно, – говорили, – лапшу нам вешать, – говорили.
Смотрел Ванюша на палатку, и казалась она мелкой, незначительной, не верилось, что произошло здесь с ними ночью. Вчера казалось – в храме, в апартаментах, сравнимых с лучшим замком мира. Ночь раздвигала стены, экстаз дарил весь мир, было всё в другом каком-то измерении. Величина пространства роли не играла, там не было пространств, было лишь ослепление желанием, любовь, затмившая весь белый свет, на мир излившаяся.
А день всё сузил до палатки...
Дома отсыпался.
И снится ему сон. Да не простой сон, в котором муть всякая, – удивительный сон! Будто он в зале концертном. Зал огромный, сцена большая, освещена огнями яркими. Вокруг люди сидят. И все добрые такие, внимательные: улыбаются друг другу, кивают, приветствуют. И Ивана приветствуют – все его знают, все ему рады. А на сцене поэт читает стихи. Не слышал Иван ещё таких стихов. Были они простые, но так слова ложились на душу, что поселялись там радость и счастье. Сплетались слова кружевами радужными, прятались, казалось, в память навсегда. Думает Иван, что запомнит он их, стихи, – запишет, как проснётся. Уж больно душевные они и такие бесхитростные, что плакать хочется. Людям в зале, может быть, и не привыкать: не слишком они прислушиваются – о чём-то беседуют, переходят с места на место. Но Иван слушает поэта не отрываясь, каждое слово его пробует на язык – и слова, перекатываясь шариками, проскальзывают в душу. И делается так легко-легко, что хочется парить в пространствах, качаясь подобно пылинке, вспыхивая тихой радостью. Отпечатывается каждое слово – такое до боли родное, что текут по лицу Ивана слёзы...
Слёзы эти лёгкие. Исчезают со слезами все горести его. Надо запомнить сокровенную суть слов. Кажется, что запомнил всё до единой строчки, до единой рифмы. Радостен Иван, легка душа его...
Закончил читать стихи поэт – все рукоплещут ему, он кланяется, и Иван хлопает, удивляется: никогда никому не хлопал, а знает, как делается это! Вышел вслед за другими из зала. Видит город перед собой. Знает Иван, что впереди у него новая жизнь.
Выплывает Иван из сна, истаивают, исчезают те сокровенные слова, что читались со сцены. Пытается удержать их, но не в его власти удержать то, что имеет власть над нами во сне. Но живы в душе слова любимой песни «Под небом голубым есть город золотой...»
