Посвящается Марату Т.

Вступление

Не сомневаюсь в том, молодой человек, что вы один из великодушнейших посетителей этой чертовой забегаловки. Чему ж обязан? Хотя догадываюсь. Многие до вас также угощали Кайсена и пивом, и горячим элем. И я нарушил правила секретности, которыми был связан с Писателем, но он многое переврал в той истории, особенно то,  что касается Снежной Королевы, которую изобразил в черном свете. Поверьте, знаю, о чем говорю, ведь мне посчастливилось прикоснуться к этой тайне! И это позволяет мне рассказать про некоторые стороны той давней истории, не обращая внимание на наши с ним соглашения. Кстати, я прав насчет своего рассказа про путешествие к Северному полюсу? Угадал? Вот видите!

Так вот, не только хочу удовлетворить ваше любопытство, но и желаю восполнить пробел в истории Писателя, подробно рассказав про то путешествие, а также и про свою жизнь после возвращения, – лучшего предлога довести до вас мои воспоминания и не найти.

Давно уже я, молодой человек, устал отыскивать предлоги и отговорки, и в первую очередь перед собой, и сейчас, пожалуй, выложу-ка всё начистоту, воспользовавшись привилегией старого человека, к которому всё реже и реже обращаются его близкие, не говоря о посторонних. Мои давние воспоминания требуют выхода, и я сам же радуюсь вновь обретенному собеседнику, вернее сказать, слушателю. И не бойтесь моих лет – заявляю со всей ответственностью, что в моем рассказе вы не найдете фантазий, вранья и лжи... Слишком долго я ждал этого случая, чтобы поведать о своих думах и чувствах, а они за долгие годы стали безупречными – надежными и истинными.

Но все слова моего рассказа, по существу, не объяснят главного: не объяснят – ни почему я стал  е е  избранником, ни, тем более – почему навсегда  о н а  покинула меня... Просто случайность, говорите вы? А я знаю, что случайность – этого слова всегда предпочитал избегать – только выдумка тех, кто не может иначе объяснить те события и процессы, которые происходят с нами в этом лучшем из миров.

А вот сейчас вы сказали «любопытство»: любопытство – порок женщин... Эта фраза характеризует вас как человека с юмором и остряка... Я оценил вашу шутку, если я правильно понимаю вашу улыбку. И не буду спорить с вами, ибо вы просто не были знакомы с этой женщиной – Королевой, если быть точнее, – поэтому не можете судить о том, что я имел в виду, говоря о том выборе, который она сделала... Однако попрошу вас приложить усилия, чтобы понять меня, мою жизнь. Мне и самому интересно – почему? Может быть, по ходу своего рассказа и смогу найти ответ. Еще Писатель интересовался причинами, толкнувшими ее на столь, казалось, безумный поступок. Но и он не смог ответить. Вот и вы не задали мне этого вопроса: либо вы знаете все ответы, что вряд ли, – либо слишком горды и не хотите разоблачить передо мной свою беспомощность и неготовность вести
беседу...

Да ладно, это всё ворчание старого деда. Не обращайте внимания.

Начало

Всё началось летом 1842 года – навсегда оно останется в памяти моей как хмурое лето. Пришло известие, что мои родители погибли на рыбном промысле – их шхуна разбилась в сильнейшем шторме, которыми так славится наше море. Рукопожатия, сочувственные улыбки и даже слезы; «выше голову», выдержка и благоразумие прежде всего! – да, в эту минуту, как, впрочем, и всегда, я всё понимал. Но тепло ладоней на моей голове не могло растопить льда в моем сердце, и в глазах слезы навсегда застыли льдинками – солнечные дни за последние двенадцать лет исчезли для меня.

Когда родственники и соседи покинули нашу комнату и закрылась дверь, я понял, как отупел от своих переживаний, руки мои опустились, и бабушка помогла добраться до кровати...

В нашей комнатке поселились печаль и тишина. И лишь мамина роза как в ни чем не бывало продолжала зеленеть за окном на балкончике...

Дни, которые превратили меня в заторможенного и холодного мальчишку, продлились на долгие недели. Разумеется, бабушка и соседская девчонка – Герда – пытались расшевелить меня, но это редко им удавалось.

Если бы вы видели меня в то время, то вас бы удивило непроницаемое выражение моего лица. Герда моей холодности, моему застывшему горю противопоставила всю свою решимость. И, наконец, ее чисто мальчишечья отвага и свойственная девочкам ее возраста ласка и забота вернули меня к жизни. Оба эти качества в дальнейшем очень и очень ей пригодятся...

Пройдет время, я стану старше и пойму одну вещь: она не пыталась лживыми словами изобразить как привилегию мое великое горе – то, что я считал своим тяжким долгом! Жизнь продолжалась – расцветали розы, и горевать вечно я не мог. Одна часть меня оживала, тянулась к бабушке и Герде, но другая продолжала упрямо защищаться, била отбой. Мне казалось, я предаю память о родителях, казалось, что с моим интересом к жизни отпадает возможность помнить их. Ну, и как же я защищался от этих противоречий? Конечно, Писатель имел возможность и талант это всё изобразить более художественными формами, чем мой сухой рассказ, и он это сделал – все мои неприглядные поступки выписаны им тщательно и подробно. И я ничуть не осуждаю его – всё это было, и незачем что-то украшать и опускать... Вот один из случаев!

Однажды моему другу Герде, которую вы уже знаете и цените как верного человека, истинной героине истории Писателя, пришла в голову спасительная, как ей показалось, идея. Она часто заставала меня любующимся цветком розы... Вот и решила подсадить к маминой розе свою. Пришел раз к ней в гости, и она протянула мне горшок, в котором качались два куста роз – мамина и ее. Очевидно, Герда твердо рассчитывала на мое выздоровление и пыталась так бесхитростно показать, как она меня любит и заботится. Ничто не дрогнуло на моем лице. Она не подозревала, что значила для меня мамина роза: точно в сейфе, в этой розе лежала память о счастливых временах, и вот сейф разорен и память порушена! Чужак вторгся на мою территорию и безжалостно разорил, испоганил последнее пристанище моего хрупкого мира...

Я не мог этого терпеть. Выбил из рук горшок и убежал прочь.

Две недели не разговаривал ни с бабушкой, ни с Гердой – заполнял время всяческими пустяками: дурачился и куролесил – причем дворовые мальчишки, кажется, это принимали за веселье. Но они не знали главного: все красоты окружающей действительности меркли перед моим взором – теперь я стал видеть лишь мерзость и грязь. Писатель весьма точно передал то мое состояние, но он умолчал о главном – что в нашем мире отсутствовала настоящая красота – как, впрочем, и сейчас... Это в поиске ее я растерял и своих друзей, и свою родню, и приобрел взамен свое одиночество. Меня это тоже терзало...

А тогда мои злые неприглядные речи удивляли взрослых, доставляли удовольствие озорным друзьям, хотя и от них мне тоже доставалось. Моя неуравновешенность, вспышки настроения, всевозможные злые поступки вскоре вошли в поговорку – я постепенно превращался в хмурого и злого мальчишку. И незнакомых бы удивило, если бы им сказали, что еще каких-то полгода назад я был совсем другой: ласковый, отзывчивый и даже боязливый мальчик. Моим знакомым казалось, что я не владею собой. А было как раз наоборот – я вполне владел собой, и все мои поступки были тщательно просчитаны.

Постепенно к нам перестали ходить бабушкины подружки, бывшие знакомые моих родителей: усатый Ларс перестал целовать меня в макушку, Гуннар уже не пожимал руки, Олаф не приносил ракушек и крабов, тетя Хедвиге запрещала играть со мной своему маленькому Йерну, а соседка Сигрид забывала приглашать к себе в гости на пироги... Лишь Герда ничуть не изменила своего отношения ко мне. Она спасла тогда розы и втайне лелеяла надежду, что когда-нибудь я стану прежним – солнечным мальчиком с крыши...

«О, избавьте меня от всяких примитивных излияний!» – скажете вы. Однако я уже подхожу к тому моменту, который переменил мою жизнь...

Встреча

Однажды в субботу, за два дня до Рождества, я остался дома – «под небом-облаками» (выражение Герды, которая жила напротив): мои варежки прохудились, и бабушка обещала починить их. Она ушла на рынок – рождественский гусь всегда украшал наш стол, а я сел у холодного окна гости-
ной. Горела свеча, я выпил кружку горячего молока с куском хлеба и с минуту смотрел на язычок свечи, потом достал из кармана штанов пятачок, нагрел его на огне и приложил ко льду, намерзшему на стекло. Монетка утонула, проплавив круглый глазок, и я мог выглянуть на улицу: уже стемнело, и всё больше и больше огней квартир дома через улицу, лавок на первых этажах и уличных фонарей приветливо мигали мне из темени ночи. Напротив горел огонек – огонек, который я всегда отличу среди множества других огней, – там жила Герда.

Начиналась метель, и хлопья снега всё гуще кружились в морозном воздухе. Вскоре повалил такой снег, что улицу не стало видно – обычно таких снегопадов у нас не бывало. Я молча наблюдал буйство бурана и размышлял о самых последних происшествиях. В нашей каморке было так тихо, что я слышал лишь свое дыхание да тиканье старых ходиков. Известно ли вам, что слово «грустно» связано как-то со словами «падать», «опускаться», «терять силы»? А слово «отчаянно» первоначально значило не что иное, как взять направление на определенную цель – и к тому же едва успев принять решение? Это не я был отчаянным, когда, двенадцатилетним ребенком, обижал свою бабушку, передразнивал соседей и доводил до слез Герду – это мое горе было отчаянным: почему мир был так несправедлив ко мне?! Или я мало пел псалмов? Или нарушал заповеди? Ничего подобного! А раз мои хорошие поступки ничего не значили, то теперь цель вполне определилась – нужно было отомстить этому жестокому миру! Пока я так думал, стекло успело затянуться, и мне ничего не оставалось, как процарапывать новую дырку. Когда
вновь выглянул за стекло, то увидел, как на балкончике выросла снежная гора, а затем она принялась расти всё больше, делаясь воздушной и кристально-белой. Я отчаянно задышал на глазок, и когда вновь оттаял его, то моему глазу предстала она!

Прошло уже столько лет, а я всё помню прекрасную женщину на моем балконе – и она манит меня к себе, загадочно и печально улыбаясь. О-о... Она была настоящей дамой – не то, что мы: «кухаркины дети» – как бабушка сказала бы. Быстротечное людское время не было властно над тонкими чертами лица. А в глазах  е е  пряталась вечность....

Да, я испугался, а кто бы не испугался на моем месте?! Чтобы как-то приблизиться к такой красоте, нужно быть таким же прекрасным или хотя бы служить ей. Теперь вы понимаете, почему, когда я был близок к  н е й, не успел спросить е е: чем я заслужил такую милость, что мне великодушно разрешили быть около?! – просто, будучи возле своей Королевы, я терял рассудок...

Видел ее каких-то пару секунд. Видимо, сработало чувство самосохранения – я отпрянул от окна, не раздеваясь и не дожидаясь бабушки, улегся в постель, накрылся с головой и так лежал – пока какая-то противная дрожь не стала бить меня. Так и уснул, глядя на огонек свечи...

Поиски

В ночь я заболел. И мне моя болезнь, мой горячечный бред, казалось, пригрезились, хотя слово «грезить», пожалуй, не совсем точное. Но нельзя же упрекать язык за то, что у него нет в запасе слова, обозначающего этапы того смутного состояния, в которое я впал и при котором мне казалось, что я плыву в глубинах снежных бурь, среди причудливых вихрей снежного бурана, и белые совы касаются меня своими мягкими крыльями. А впереди порхает, переливаясь в белом свете, красивая снежинка, у которой постепенно отрастают новые грани и стрелы, и она в конце концов превращается в прекрасную, изящную женщину, что легко и с наслаждением двигается меж струй вьюги, разводя их тонкими ладонями, постоянно оглядываясь и мне улыбаясь – истинная повелительница этих бурь и сказочных существ.

Когда я очнулся, первая мысль была – какой странный сон! Не было ни температуры, ни головной боли, ни кашля, ни хрипов – прекрасное самочувствие, странная слабость во всех членах и неистовая потребность в движении на свежем воздухе – и я тут же хотел ее удовлетворить. Однако у моей кровати увидел Герду, которая запретила мне вставать, пока меня не осмотрит доктор. Странно, но это меня не раздражило. Тут я поглядел на наши старенькие ходики и спросил, сколько проспал. Вот тут-то Герда и ошарашила меня, сказав, что провалялся я в беспамятстве двое суток.

Дисциплинированно, по установленному расписанию пожилого доктора провел я последующие дни, проделав необходимую подготовку к выздоровлению – строго, по часам принимал пищу, вел требуемые измерения температуры, глотал горькие порошки, что, как выяснилось вскоре, возымело должное действие: я невольно совместил упорядоченный, не подверженный случайным обстоятельствам режим дня с закономерным действием высшей необходимости, снявшей с меня беспокойство, страх и сомнения, связанные с моей мистической встречей! Не имея выбора, мы порой можем узнать, почему делаем то, что мы делаем. Тут все мои веские, а также невеские причины потеряли всякое значение по сравнению с одной, которой вполне хватало: я захотел проникнуть в тайну Снежной Королевы!

Я даже не стал смеяться над плешивой головой врача и его плечами, усыпанными перхотью...

Рождество уже прошло, когда доктор провел все свои обязательные процедуры, покряхтел, посипел и сказал, что я могу вновь вставать и заниматься своими делами. Точно избавившись от гнета, я вскочил, надел свое пальтишко, новые варежки, которые связала мне бабушка за время моей болезни, махнул рукой Герде, которая приняла мой жест за подтверждение своего прогноза о моем окончательном выздоровлении, схватил санки и выбежал на улицу, еще пустынную и освещенную утренним солнышком. Чувствовал я себя прекрасно, чего со мной уже давно не случалось. Так чувствует себя человек, сумевший наконец восполнить существенный пробел в своей жизни. Действительно – у меня теперь появилась цель! И я должен ее достичь!

От дома отправился к городской ратуше – месту встречи городской ребятни. Она располагалась на холме и высоко
вонзалась своей башней в голубое небо. Признаться, я захотел оглядеть окрестности нашего городка – какое-то смутное соображение мучило меня, и мне казалось: взобравшись наверх, смогу отыскать ответы на некоторые свои вопросы.

Я шел и восстанавливал в своем воображении неземную красоту посетившей меня женщины, которой был обязан хорошим настроением и которая теперь занимала все мои мысли. Ее присутствие во мне я ощущал со всей достоверностью – она, затаившись точно кошка, дремала во мне своим обликом. Признаюсь, меня это устраивало – достаточно было того, что в нашу первую встречу оттолкнул Ее... И та, как мне казалось, роковая ошибка терзала меня неизбывной виной... Но сегодня, мечталось мне, найду способ отыскать мою прекрасную незнакомку, и эта мысль воодушевляла меня. Конечно, я не был связан строгой программой действий, поскольку не имел ни плана, ни соображений о том, как буду ее искать, но лучше всего человек познаёт свои возможности в условиях полной свободы передвижения. А что поиски я буду вести добросовестно, можно было не сомневаться! Снежная Королева вполне могла на меня положиться!

Мое приподнятое настроение держалось полтора дня и одну ночь.

В то утро я быстро выбежал из дома, а пошел медленно – мне понадобилось некоторое время, чтобы добраться до ратушной башни. Был ясный морозный день – дымы из труб тянулись вверх столбами, скрипели полозьями сани, лошади сыпали парные яблоки, на которые, ссорясь, тут же налетали воробьи, по тротуарам шли куда-то люди, свежий ветерок сыпал с крыш легкие снежинки. Они, кувыркаясь, осыпали меня будто пудрой, а я поднимал рукав пальто и смотрел на них – на их безупречные линии и хрупкие узоры. Была бы бесконечная зима – тогда бы я мог разглядывать снежинки бесконечно. И почему раньше я не замечал их абсолютную красоту и совершенство линий? Но это меня сейчас не смущало – наоборот, я был благодарен судьбе, а вернее, Снежной Королеве, которая нашла время посетить меня и которая дала мне такое сокровище – покой моей душе.

На площади я остановился у празднично убранного здания ратуши – праздники отошли, но двери, окна и крыльцо всё еще хранили венки омелы и красивые ленты. Двери то и дело отворялись и закрывались, дребезжа звонком, пропуская спешащих горожан и посыльных, но меня это не пугало. Смотритель ратуши – старый Якоб – был знаком городским мальчишкам, и нередко мы забирались с ним на башню, чтобы помочь завести городские часы. Вот и сейчас я договорился с ним об этом маленьком путешествии.

Поднявшись на верхнюю площадку и начав осматривать окрестности, я еще не знал, чего ищу, но только повернулся на север, понял – вот оно! Я почувствовал, где моя Королева: тучи, что шли с севера, теперь ничуть не пугали меня, они манили... И я хотел, чтобы новая метель пришла как можно скорее... Я еще раз проверил себя – под звук тикающих часов и шелест шестеренок обошел кругом все окна, ориентированные по краям света, но ни юг, ни восток, ни запад не притягивали меня так, как север... Якоб, старый смотритель и привратник, заметив мой пристальный взгляд, направленный на север, сказал: скоро будет новая метель, видишь, как всё обложило? И я понял, как найду свою Королеву.

На улице я провел еще около часа. Мне было двенадцать, я лежал неделю в лихорадке, моя повышенная возбудимость прошла, я был здоров, обрел цель жизни и пока не собирался увиливать от ее достижения. И теперь главная проблема была в том, чтобы отыскать Снежную Королеву. Признаться, я не задумывался, зачем это мне надо, о чем с ней я буду говорить, да и, потом, с абсолютной красотой не разговаривают – на нее любуются...

Знакомые ребята, разумеется, целиком и полностью списали изменения, произошедшие со мной, на болезнь и сочли, что это к лучшему. Я не возражал, лишь улыбался – они просто не могли и представить, что со мной произошло! То, что изменило меня, было недоступно для них, а мое давнее стремление найти абсолют наконец-то обрело вполне осязаемое исполнение. Однако еще было нельзя поделиться с ними моим открытием – настолько всё еще было хрупко и эфемерно, что могло закончиться не начавшись – как эти снежинки, которые плавились от одного нечаянного дыхания...

Новый день

Разговор наш с Якобом состоялся как раз за день до того, когда меня похитили. Много ли нужно времени, чтобы изменить судьбу человека? Могу ответить с полным основанием – нет! Достаточно одного мига, чтобы понять и тщету своих стремлений, и глупость своих претензий, и убогость своего существования... Другое дело – как много времени вы затратите, чтобы выкарабкаться из той ямы, всю неприглядность которой вам осветили в этот миг – мне не было бы жаль и всей своей жизни... Да, молодой человек, жизнь – примерный срок для того, чтобы человек смог выбраться из выгребной ямы под названием «наш мир». Но есть и тайные ходы – по одному такому мне посчастливилось пройти...

Теперь я знал, куда могу пойти навстречу своей Снежной Королеве! Правильный ответ – на север! В этот вечер наша ухоженная подчердачная комнатка стала напоминать мне тюрьму, а совместный вечер у камина с бабушкой и Гердой стал пыткой. А всё потому, что все мои мысли похитила Снежная Королева.

На следующий день я проснулся рано. Воспоминание о прекрасном лице сказочной девы поблекли, и я с сожалением, как ни пытался – не мог их сделать ярче и четче. Впервые меня посетила тоска и необъяснимая грусть. Теперь, проснувшись и лежа под теплым одеялом, понял я, что не желаю быть маленьким мальчиком, которого вели по жизни за ручку его бабушка и соседская девчонка – я жаждал жить своим умом и совершить такой подвиг, после которого Снежная Королева одарила бы меня своей улыбкой – ибо поняла бы, что живу только ради нее... Я еще не мог знать таких слов, как «безответная любовь» или «раненный красотой», но догадывался, что мое спасение в ней – в моей Королеве, и избавить от тоски могли лишь ее чары. И она нужна была мне не когда-то, а сейчас, сей момент! Но пока мог только смягчить свою боль, обратив взгляд на следы ее присутствия – на снег, или увидев клочок снежных туч на краю небес или капли воды, застывшие в виде сосульки.

Я пожалел только о том, что мои родители не смогут увидеть и оценить мой подвиг! Но теперь, решив стать мужчиной, я не мог долго сожалеть о безвозвратно потерянном и быстро прогнал мысли о погибших родителях! Единственное, что чувствовал, – это жажду деятельности! Какова будет тактика на сегодняшний день?! Интересно, а что бы вы предприняли на моем месте? Аха-ха-ха! Конечно – идти навстречу Снежной Королеве! Вы уже догадались?! Вот и меня посетила эта мысль! Помните, старый Якоб предупредил о надвигающемся буране?! Так вот, и в тот вечер, когда увидел ее, также был страшный буран! Мне, чтобы проверить свою догадку, следовало выйти в такой буран, не побоявшись там погибнуть! И я хотел не просто доказать свою ценность, подтвердив свою храбрость, как настоящий мужчина, но и найти Снежную Королеву, ибо нуждался в ней. Что сказал бы ей при встрече – я не знал, просто не думал об этом...

Когда встал, то подбежал сразу к замерзшему за ночь окну. Пурга еще не началась, хотя небо затянули серые мутные облака. Но моя душа чувствовала, что сегодня обязательно будет снежная буря, как в тот раз – не могла не быть! – ведь я так желал ее... Позавтракал бабушкиными пирожками со стаканом киселя и впервые за полгода подошел к шкафу, где висели отцовские костюмы и мамины платья. Я стоял, вдыхая запах родных вещей, и льдинки в моих глазах чуть было не дали трещинки, но, вспомнив, что дал себе зарок стать взрослым, подавил в себе предательские стремления.
Взял папин шарф, а на ноги надел мамины шерстяные носки. Устремив чисто машинально взгляд в окно, где напротив находилась комнатка Герды, подхватил санки у порога и вышел за дверь...

Похищение

К моему удовлетворению, на плохо освещенной лестнице мне никто не встретился. В то утро ни одна душа не заметила ухода жильца из квартиры под чердаком. В этом отношении всё шло без сучка без задоринки. И зимний свет за входной дверью послужил мне сигналом к новой жизни... На моем лице появилась улыбка, которая впоследствии будет пугать Герду, ибо она была предназначена не ей – только моей Королеве!

Улыбка эта всё еще живет во мне, я явственно ощущаю ее. Но также и знаю, что мне она больше никогда не удастся.

Я вновь отправился на площадь перед ратушей. Дождавшись снежного бурана, я бы взобрался на смотровую площадку, повернулся к северу и стал высматривать в клубах снежных вихрей Повелительницу Севера. Это был первый, пожалуй, самый простой план. Если бы он не сработал, то я бы просто-напросто отправился к северу. Тем более, себя я чувствовал сильным, статным и смелым. К убогому и недостойному мальчику Королева не спустилась бы с небес и не звала к себе...

Поприветствовал знакомых ребят и вновь принялся вместе с ними за вчерашнюю забаву – прицеплялись к проезжающим саням и катились с ветерком вдоль городских улиц... Особым шиком считалось прицепиться к саням знатных сановников или первых богатеев города – так как кучера таковых были особенно злющие и зорко следили, чтобы на их территорию всякие сопливые оборвыши не посягали. Поэтому мало нашлось храбрецов на новый экипаж, который появился на площади перед закатом. Огромные белые лошади гордо несли султаны на головах, серебрилась богатая сбруя, а высокие и широкие сани были устелены шкурами белых медведей. Кучера я не приметил и поэтому храбро бросился к задку. Под завистливые свистки ребят прицепился и, три раза прокатившись по кругу, покатил с площади прочь...

Вдруг, как-то особенно быстро, стало темнеть, полетели крупные хлопья снега, дунул холодный ветер... Начинался буран. Я попытался было отцепиться, но сани пошли еще ходче, а порывы мокрого снега так слепили глаза, что я ничего не видел, а потому, побоявшись упасть, перестал что-либо предпринимать. Признаться, я немного испугался незнакомого господина, который несколько раз оглядывался на меня и, укутанный в шубу до глаз, мне кивал. В ответ я махал рукой, чтобы он остановил, и даже пару раз крикнул, но вряд ли мой сип мог пробиться сквозь сильную поземку
и привлечь внимание этого важного господина. Однако наинеприятнейшие ощущения возникли не оттого, что со мной играют, а оттого, что насмешливая мысль билась в моей голове: гляди-ка, а ведь ничего не можешь сделать, какой же после этого ты настоящий парень?! И когда, не выдержав насмешливого голоса в своей голове, в очередной раз предпринял попытку освободиться, сани вдруг встали.

Я был ослеплен струями метели и не сразу понял, кто остановился около меня. И когда разлепил глаза, то увидел, что это была женщина. И эта женщина была Снежной Королевой! Именно она помогала подняться мне с салазок и отвязать веревку от полозьев... Причем я не чувствовал ни насмешки, ни снисхожденияи – а истинное участие и сочувствие...

– Да, милый мой, – так обратилась она тогда ко мне, – вот мы и встретились!

Правда, растерянность от первых минут быстро прошла и сменилась триумфом! И, попросив забрать с собой санки, которые были мне дороги, так как их сделал мне к зиме папа, я, уже робея, сел в сани с моей Королевой. Писатель здесь, в этой сцене, приплел каких-то кур... Не куры, а огромные полярные совы понесли на своей спине мои санки!..

Вас, быть может, заинтересует то, что на тот момент я чувствовал? Чтобы вы не подумали, что я застыл там столбом или, пронзенный второй раз неземной красотой, повалился в ноги, скажу, что – нет! Такого не было – удовлетворение было, но удовлетворение, которое мы ощущаем, к примеру, когда после трудного пути доходим до дома: усталое и нежное... Надо сказать, что я чувствовал всё как обычно, реагировал на всё именно так, как следовало ожидать: метель для меня оставалась метелью, холодный ветер так же обжигал мое лицо, и я вскрикнул от удивления и восхищения, когда белые лошади обратились в оленей, а их великолепные султаны в рога! Кажется, это несколько разочаровало вас. Но не забывайте,
я оставался провинциальным мальчишкой и встреча с чудом входила в мои планы! Поэтому морально я был подготовлен
к нему.

Когда мы выехали за город, то стали подниматься в небо – дух мой замер, а глазам открылись великолепные просторы! Пространство было заполнено бешено крутящимися снежинками, но близость к Снежной Королеве позволяла пронзать взглядом вьюги и видеть предметы незамутненными и яркими.

– Что это всё значит? – обратилась ко мне  о н а  на высоком слоге. – Что делаешь? По небу летишь! Что видишь? Мой мир! Мое царствие! Но оно твое будет! Не мечтание ли это? Не сонное ли тебе видение? Нет, Кай, нет и еще раз нет! Мир весь этот – твой! Теперь он твой, Кай, ибо чую в тебе силу необоримую! Делается мое воинство в дому бесполезное, в поле некрепкое, от противников побеждаемое, вот и сделаешь его отечеству полезным, врагу страшным, всюду громким и славным. Поведешь его царство свое защищать сообща и возвратишь отъятые земли, да и новыми провинциями их дополнишь! Когда же бунтующих на нас сокрушишь и зломыслящих нам сломишь – тем самым заградишь уста зависти и славно проповедуешь о себе всему миру! Желаешь ли сего, о Кай?! Вернешь ли благополучие в края эти, возвратишь ли радость, воскресишь ли Северное королевство наше? Ежели так будет, то вручу тебе Вечность!...

Как думаете, мог ли я после подобных речей отказать? Только и произнес:

– А еще мне хочется коньки!

Вот это простосердечие, видимо, и сыграло свою роль...

– Ах, какая истинная радость! – тут  о н а  смахнула две слезинки, которые скользнули по ее щекам жемчужинами! – Счастие! Долго же искала я подобного, каковой да в тебе явился – уж и найти в мире сем и не надеялась! И вот – кого обрел наш мир? Истинного королевича, который верностью и повиновением утешил государыню и подданных королевства своего!

Я восторженно смотрел на нее, и речи ее медом втекали в уши мои – ни посвист ветра, ни завывание пурги не мешали слышать мою Королеву. Я вскочил.

– Я всё сделаю, как Вы захотите! – шептал я. – Только скажите, я всё сделаю!!!

– Вот и славно, милый мой, – сказала Королева, протянула руку для поцелуя и вновь позволила сесть подле своих ног... – вот и славно!

Версии

После этого разговора мы полетели дальше в снежных тучах. О чем-то болтали – уже не помню о чем! – поймите, я сидел в санях рядом с красивейшей женщиной мира; Сеньора и верный вассал, Прекрасная Дама и маленький рыцарь, Королева и паж... В общем, если вы удивляетесь, что я не мог запомнить нашего разговора по пути к ее чертогам, то, значит, вы никогда не были влюблены! В вашем сердце, молодой человек, царила тишина. Что? Вы говорите, что никогда не встречались с такой женщиной?! Поэтому и не следует вас осуждать за спокойствие в сердце и порядок в мозгах?! Аха-ха-ха!!! Вновь острите?! Н-да-а, любопытством вы не страдаете. Всё больше молчите, а у меня уже силы не те, что в ваши годы. А вот свиные ребрышки с бобами сейчас пришлись бы очень кстати, да еще и кружка горячего эля не помешала бы старому Кайсену... О-о! Спасибо, вам, спасибо!

Так, на чем я остановился? А-а-а... Похищение?! Вы говорите, что она, может быть, пыталась мне отомстить? Мотив мести, конечно же, надо считать шуткой. Хотя небольшое наказание мне, возможно, пошло бы на пользу. И не за угрозы в адрес Снежной Королевы – тем более, увидев ее, никому бы в голову не пришло сажать ее на горячую печку! – за проклятое высокомерие, разумеется. За плохой пример, который я подавал другим, усугубляя тем самым свое всё возрастающее отвращение к старенькой бабушке, за мятеж против Герды... Нет, это не месть, тем более, как вы сами слышали, она говорила про необоримую силу во мне и слабость своих войск... Но, по сути дела, слова эти ничего не объясняют, а более запутывают ситуацию. Однако тогда без обиняков признавал истинными те объяснения, что слышал от нее, и был удовлетворен ими. И, что интересно, и сейчас склонен считать их истинными, ибо Королеве не нужно было прибегать к таким низким и недостойным уловкам, чтобы завербовать глупого мальчишку, и даже сейчас готов обосновать свое мнение. Поверьте, я еще не утерял своего чисто стариковско-
го инстинкта, который мне говорит: так страстно жаждет отмщения тот, кто чувствует себя униженным. А что или кто могли оскорбить Повелительницу Севера? Даже если бы и нашлись такие, то всё равно не заполучили бы ее царство. Таков порядок мироздания – здесь таится что-то иное, даже, может быть, недоступное нашему пониманию... То, что ждет еще своего часа.

И вот, пока мы летели на санях в ее резиденцию, я с ужасом и восторгом смотрел на землю, проносящуюся под нами, и ничуть не сожалел об оставшемся у меня позади... Вы можете сказать, что это была своеобразная попытка обратить меня. Но, поверьте, главный вопрос остается – а зачем ей был нужен именно я? Я был отягощен проблемами, люди меня недолюбливали, да я и сам себя не любил, тем более, был достаточно умен, чтобы видеть тиски, в которые попал, – между мукой памяти о родителях и стремлении быть обыкновенным ребенком, между семейным несчастьем и желанием найти новое семейное счастье, между желанием вернуть прошлое и стремлением свою жизнь построить так, чтобы не жалеть об этом прошлом. Но тогда мне было не до копания в себе: судорожные потуги что-то доказать окружающим и самому себе, чувство ущербности, агрессивность – всё это в санях у Королевы стало далеким, мелочным и неважным... Короче говоря, впервые после смерти родителей я обрел хрупкое душевное равновесие, и ощущения, которые я испытывал вблизи этой женщины, мне нравились...

– Э... а мы правда летим к Вам?! Вы ведь увозите меня к себе?! – сказал я, с восхищением обратившись к ней.

– Видишь ли, милый друг, – ответствовала она, – ты еще можешь отвергнуть мое предложение и вернуться назад.

– Ну уж нет! Раз я обещал быть с Вами, – продолжил я, – то своего мнения не изменю!

– Это слова настоящего принца, – заявила Королева и улыбнулась мне!

Что ж, против такого аргумента мало кто мог устоять. Я вовсе перестал чувствовать холод – лишь жар восторга овладел мной. Обратил я свой взор на север и увидел сверкающую точку на фоне темного неба – то были чертоги Снежной Королевы. Мы пересекали льды океана и направлялись к сверкающей горе...

У Снежной Королевы

Моя Королева показала мне свой мир – он был совершенен! Трудно передать словами то, что я видел: тревожные вьюги в бесконечных танцах вершили волшебство – они воздвигали стены дворца Снежной Королевы. Там не было холодно и пусто – фантазия Писателя многое изменила в той истории. В беспокойном танце идеально симметричных снежинок не было хаоса. Я улавливал ритм, и он совпадал со стуком моего сердца. Она дала мне способность разговаривать с ветрами и зверями. И когда белые медведи приходили в эти величественные залы танцевать, то я беседовал с ними. А рядом крутились беленькие лисички-кумушки, ометали пушистыми хвостами полы изо льда и встревали в наши беседы. Моржи служили официантами, а с песцами мы играли в прятки. Они не знали печали – так и должно было быть в этом идеальном мире, – звери жили истинной жизнью: без тще-
славия, без притворства, без двусмысленности. Они не знали зависти и злобы. Их мир был вечен, они были счастливы, ибо не знали людей, кроме меня.

А когда прилетала она, то танцевала только со мной. И когда мы кружились с ней на коньках по идеально-зеркальным полам, то... то не было счастливее меня. А рядом радостно вальсировали бураны, вьюги и метели.

Исполинский замок Королевы находился во льдах Гренландии. Он возвышался среди торосов и тянулся своими сверкающими башнями к темному небу. Многие стаи полярных сов кружили над башнями. Я же осматривал с башен окрестные пространства. Далеко, на юге, темнели берега, напоминая о родной Дании.

Я видел их, но это не трогало меня, я нашел новую родину здесь, в безлюдных пространствах – и это были теперь мои личные пространства. Вместо тоски и грусти, примерно на уровне груди я ощущал пустоту. Ничего удивительного: по словам Писателя, там находился кусок кристалла. Кроме едва заметной ностальгии по детским годам, проведенным в мансарде со своими родными, иных чувств я не испытывал. А еще меня радовало отсутствие людских взглядов, которые подтверждают, что ты «существуешь». Мне нравилась мысль, что обо мне никто не знает, что думают, что меня нет, а я – вот он! – есть... И когда-нибудь все поймут, как они ошибались! Писатель, видевший во мне жертву бессовестной Снежной Королевы, поспешил отвлечь читателей от возможных попыток объяснить поступок Повелительницы Севера – и сосредоточился лишь на описании меня – посиневшего, застывшего от холода, зацикленного на складывании ледяных танов мальчика; попытка эта удалась: мало кто задумывался – с какой, собственно, целью Кай был приглашен Королевой в свое Северное королевство... Ну, а пока и я не задумывался над этим, удовлетворяясь той версией, которую услышал из уст моей повелительницы...

А вокруг льды, льды, льды – я научился любить этот суровый край – то, что любила она, любил и я... Не презирайте меня за то, что я любил ее, как и я не завидую более удачливым, которые не теряли своей любви – ибо смотреть следует не на посиневшие пальцы и не на почерневшие губы, а в сердце. А оно у меня было совершенно – ибо что может быть совершеннее кристалла льда?! Впрочем, почерневшие губы и руки – это всё страшилки Писателя. Важно было другое: желания, мне свойственные, исчезли, я был свободен – абсолютно. Да, я забывал и бабушку, и Герду. Забывал свой город. Забывал, каково бывает летнее солнце, что такое весна. Я чувствовал, как уходят от меня мои папа и мама. Уже в плотных слоях забвения колыхались они, уходя всё дальше на дно. Поднимали оттуда бледные лица с невидящими глазами, и рты их не могли сказать мне ни слова упрека. Я терял их. Но взамен приобретал нечто новое – приобретал СОВЕРШЕНСТВО...

Покрытые порошей, зеленовато-синие льды раскинулись без края, расцвеченные всеми оттенками радуги. Остроносые торосы наползали друг на друга, вздымаясь над поверхностью, будто хотели попасть в небо.

С другой стороны замка, вдалеке, море, закованное льдами в трещинах и расселинах, сливалось с небом. Там всегда громоздились неясные очертания снеговых туч – поднимались грозными войсками, готовились извергнуть из себя холодные ветра и бураны, но я не боялся – царство моей Королевы, разливая блеск алмазных снегов, само повелевало армиями северных ветров. У каждого из них был свой зал в огромном дворце. Когда проходил по этим анфиладам бесконечных залов, приветствовал их: Мистраль и Айрон-винд, семейство Норд-Вестов и клан Бора, Аи, могучего Севера, он же Норз, с сыновьями Аквилоном и Бореем, дядю их Норзера, Аакмана, Папагайо, Ороси с Японии, Пей-Фына и Эр-Чжи-Чжин-Фына из Китая, Сарсара – ледяной ветер смерти, Байшака и Хазри из южных краев, Барбера и Виза, Близара и Удручающий ветер из столицы гренландских ветров, Бюльби и Грегаля, Фиуза и Улана из России, изящного Невадос де Сан Хуана и Заверть, Пойраза, Финский ветер и капризную Фурту, Лизьё и Лотаре, Чандуя и Тегенвинда, Савуайарда и Тлани-Ла и много-много других ветров и ветерков... Я знал их голоса и мог им подпевать. И, слушая меня, они взъерошивали мне волосы и гладили ласково по щекам.

В других залах останавливались холодные течения – выныривали из промерзшей полыньи, тянули шлейфы сверкающих полос, рассыпали горошинки замерзших капелек. Будто огромные сосули, скользили упруго, огибая препятствия, по анфиладе огромных зал со сводчатыми потолками... Их по-
баивался – признаюсь... Первыми увидел Бенгальское и Перуанское течения, ну, а когда прибыл Антарктический циркумполярный – то был потрясен его мощью... Сама Королева его встречала. Со временем подружился с Лабрадорским – катал меня за собой на санках...

Купался я и в горячих источниках Исландии, катался на санках по склонам спящих вулканов Этны и Везувия. А когда жаждал коснуться звезд – настолько они были неискаженны и пронзительны! – то Королева дарила мне и эту возможность: мы поднимались с ней в небо и дух мой замирал в животе. Видели бы вы черный бархат полярной ночи! Небо было живое – оно дышало. И каждый вдох пробегал веером красок. Ленты его дыхания изгибались от горизонта до горизонта и искрами восторга оседали в моей душе... Огромные просторы дарили мне радость первопроходца – а пурга всё песни пела, и подпевали ей заверти и замети... Уже на земле я падал на спину в пушистые сугробы и смотрел в недвижные звезды – они пульсировали и мигали миллиардами лучиков. К ним поднимался, истаивая изо рта, мой пар, а полярные куропатки приносили в клювиках веточки замерзшей кислой морошки, а медведи – мороженные тушки рыбы...

И всё это время Королева приобщала меня к тонкостям своей деятельности – например, после Италии, при посещении Северной Африки, показывала, как падение температуры в субтропиках и тропиках меняет режим осадков. И не так просто приглашались ветра и течения в замок Королевы – именно здесь, в центральном зале, было не обычное замерзшее озеро – то была карта мира, покрытая сеткой из параллелей и меридианов! И именно по ней Королева согласовывала действия ветров и течений: строго выверялись широты, особенности циркуляций поверхностных вод и сотни других тонкостей. Со временем я понял, насколько большая ноша была возложена на Повелительницу Севера: борьба с последствиями вселенской катастрофы – Всемирного Потопа, что изменил всю историю человечества! И слова ее о завоеваниях земель и провинций не следовало понимать буквально, всё это относилось к климатическим циклам и температурным сдвигам... но речь сейчас не об этом, не правда ли?

Ну, так вот – все эти посещения, развлечения и обучение продолжались для меня полгода. А потом пришел полярный день. Я видел, как восходит солнце: день за днем – всё выше, выше, выше... Тени делались короче, даль к горизонту всё прозрачнее...

Размышления

Свою историю – вы, конечно, понимаете – я рассказываю выборочно и всё время опасаюсь, что наскучу вам. Можете понять, как чувствовал себя парнишка непонятый и одинокий? Постоянно находиться среди людей, но не быть видимым. А когда тебя замечают, то смеются над тобой и считают сумасшедшим. И это началось сразу по возвращении в мой город, который меня не узнал и стал мне чужим. Тогда я и городские обыватели жили на разных планетах, молодой человек. Старые уловки и проделки уже не могли тягаться с моим новым жизненным опытом – они уже не были мне интересны, перерос их, одним словом. И не думал о том, получится ли проповедовать принципы моей Королевы: стремление к совершенству не только, да и не столько, физическому, но и душевному – в поступках, словах, мне-
ниях... Просто действовал... Вот тогда-то и познал все трудности пророков в своем отечестве. Ибо первые слушатели мои чувствовали не себя виновными в душевной слепоте, а объявляли виновным меня и окончательно удостоверились, как говорили, в непоправимости моего характера. Если бы меня попросили назвать в двух словах высшие добродетели нашего Богом забытого городка, то назвал бы невмешательство и невозмутимость. Из-за такой вот очерствелости горожане, как ни жаль, и не способны были видеть мир таким, какой он есть в действительности. Уж больно мы, простые люди, прочно держимся за условности нашего обывательского мира. Словно рабы, боимся поднять вверх глаза и оторваться от своих цепей, которыми прикованы к простому и удобно-понятому быту. Причем самый простой метод отмежеваться от всего непонятного и чуждого – перечисление фактов, выдаваемых нами за научные отчеты, не правда ли? «Как же ты мог прожить полгода при минус 50?», «А чем питался всё это время в ледяной пустыне?» и так далее. Что на это я мог ответить?

Сейчас вот пытаюсь вновь получить доступ во все заброшенные было уголки моего внутреннего мира. Вас удивит, но помогает мне в этом сам город, ибо мое происхождение и становление неразрывно связано с его историей. И та поразительная суть человека, для которой существуют глаголы «жалеть» и «любить», проявляется в этом месте особенно ярко. Разум постоянно выговаривает мне за сожаление о безвозврат-
но утраченном. А меня всё равно волнуют судьбы некоторых моих знакомых, и всё равно больше всего на свете я мучаюсь от желания вновь оказаться в тех годах, ведь некогда, пребывая в сумбурно-созидательном отрочестве, они дарили мне надежду на лучшее, на то, что люди станут более совершенны. Но время шло и оно всё более разлучало меня с моей мечтой. Теперь я живу лишь зимами – именно они остаются связующим звеном с теми уже далекими событиями. Зимы значат для меня очень много: бездна вновь и вновь ведущих к разочарованию, но в то же время вновь и вновь зарождающихся надежд.

А тогда я встретил свое тринадцатилетие на Северном полюсе, и Север незаметно стал для меня скоплением неисчерпаемых возможностей. Я был опьянен Севером, он внушал мне, что поможет завоевать всё и вся, а его Повелительница умело направляла мои первые робкие попытки управлять климатом и, в зависимости от ситуации, отходила в тень. Именно тогда появилось ощущение, ничем, правда, не доказуемое, что мне теперь стало куда легче переносить тяготы душевных волнений. Но вернемся к тому дню, когда я увидел Герду в ледяных чертогах Королевы.

Герда

В книге у Писателя записано, что Герда сама достигла дворца Снежной Королевы. Это неправда. Это Снежная Королева однажды на закате полярного дня принесла Герду в замок. Из рассказа Снежной Королевы следовало, что Герда на пути к Северному полюсу упала без сил и могла замерзнуть, если бы Снежной Королеве о ней не доложили полярные совы.

Герда! – произношу ее имя и уже не сомневаюсь в ее присутствии. Это как камешек, что вызывает горный обвал: то, что так тщательно хоронил в глубинах памяти, вновь вырвалось и побежало перед глазами – призрачный город, комната, бабушка, высветленные лица родителей. И розы... Всплывают давно забытые слова, но бьются о внезапную немоту. Мне кажется это чудом, что она здесь.

Чувствуя почему-то укоры совести, я помог Королеве уложить Герду на подножие трона. Подвел к трону саму Королеву и предложил – ведь это же само собой разумеется – отдохнуть.

– Незавидной кажется мне моя участь, – сказала мне Королева, – ибо что может быть сильнее любви в мире оном? Смерть лишь только...

– К чему Вы говорите это? – с тревогой спросил я, постепенно перенимая и ее высокий стиль разговора...

Я быстро спустился к Герде и стал с тревогой вглядываться в ее бледное, без кровинки лицо. Оно выглядело умиротворенным и спокойным. Дыхание еле вздымало грудь. И понял я, что не могу бездеятельно наблюдать, как невозвратно отдаляется она от нашего мира. Боль, которая уколола меня в области сердца, была внове для меня. Герда очень изменилась с тех пор, как мы расстались – лицо ее похудело, исчезла улыбка с губ...

Я бросился наверх:

– Повелительница, надеюсь, что не окончена жизнь ее! Как ей помочь, чтобы она прожила еще многие годы в крепости телесной?!

В ответ, оглядев меня с печальной улыбкой, Королева сошла с трона и двумя пальцами, за подбородок, подняла мое лицо:

– Милый мальчик мой! Я могу исполнить твою просьбу, но бессмертие твое перейдет на жизнь этой девочки... – то, что Королева перешла на язык простолюдинов, означало, что она волнуется и желает это показать мне... – За всё приходится платить! Готов ли ты на это?!

Я смотрел в глаза моей Повелительницы: как же глубок ее взгляд! И она всё видела в глазах моих... Мог ли я допустить смерть девушки, которая преодолела такие напасти, шла на смерть, но не могла свернуть с избранного пути?! Было ли еще в ком столько природного дружелюбия и естественной готовности оказать помощь ближнему?! Я имел счастье быть ее другом, и, несмотря на мою грубость, она не бросила меня, не отступилась... Не мог же я обмануть Герду в ее ожиданиях, сделать ее подвиг напрасным, – всё-таки уроки Снежной Королевы не прошли даром: из зачерствевшего мальчишки она сделала тонко чувствующую натуру.

Королева молча поднялась, подошла к Герде и дотронулась до ее груди своим жезлом... Я видел, как вздохнула Герда и румянец чуть тронул ее щеки... Жезл засветился мягким светом и через минуту погас... Королева, казалось, стала еще бледнее...

Мы перенесли Герду в комнату, где я обычно ночевал.
Укрыв ее медвежьей шкурой, я лег рядом, чтобы согреть Герду, и долго прислушивался к ее дыханию, но она спала спокойно. Это наполняло меня покоем и радостью. Но тут, следом, пришли другие мысли. Присутствие Герды вернуло из забвения вопросы, в которых прежде, как мне казалось, я хорошо разобрался. Я уже начал смиряться с мыслью, что порвал с людьми навсегда, но было достаточно явиться ей, и вот так, легко, мои тщательно воздвигаемые бастионы и крепости рухнули, причем без сожалений и стенаний. В тот вечер не было произнесено слово «измена». Но во взгляде Королевы я ясно прочитал, что, принимая сторону человеческого духа, ломаю мосты к ней. Вот с этой мыслью я и уснул.

Проснулся я оттого, что под моим боком зашевелилась Герда, я вскочил и с надеждой стал вглядываться в ее лицо. И Герда открыла глаза...

– Ты?! – и столько в них было любви и тихой радости, что слезы сами собой полились из моих глаз ручьями. А в груди, на уровне сердца, уже не оставалось пустоты и холода – там билось горячее сердце, о котором я и забыл...

Никогда раньше я, Кайсен, не смел так откровенно говорить про предметы, столь дорогие мне, с посторонним человеком.

Затем мы начали подробно расспрашивать друг друга о пережитом, словно хотели побыстрее наверстать упущенные дни. Но по-настоящему мне хотелось узнать: осталась ли она всё той же Гердой, которую знал? Хотя ее путешествие к замку Королевы являлось самым красноречивым ответом на этот вопрос.

Так вот, наступало полярное лето. Солнце золотило край небосвода всё чаще. Я же вставал и долго смотрел в его нежно-розовый отсвет: чем-то он тревожил меня, поселял какие-то подозрения... И это говорило мне о том, что я еще несовершенен. Герда останавливалась позади меня и обнимала. И в этот момент будто прорастало во мне что-то – медленно и упрямо. И поэтому я потерял покой. Сколь восхитительной ни была моя жизнь при дворе Снежной Королевы и как я ею ни был доволен, но со всем тем почувствовал я, что мне при всех моих заботах и увеселениях чего-то недоставало и что этот самый недостаток делал их какими-то несовершенными.

Сначала недостаток этот был мне не очень чувствителен, но чем дальше со мной оставалась Герда, тем становился он мне очевидней – и сделался, наконец, столь приметен, что я стал уже о нем размышлять и существо его исследовать: всё в лучших традициях науки Снежной Королевы! И тогда скоро открыл я, что важный недостаток этот происходил от совершенного моего одиночества и состоял единственно в неимении при себе до этого другого и такого мыслящего существа, которому мог бы я сообщать все свои мысли и с которым бы мог разделять все свои чувствования.

Королева, конечно, заметила эти перемены, но ничего не говорила, предпочитая наблюдать за моей внутренней борьбой со стороны. Мне быстро удалось увязать свое состояние с присутствием Герды. Я чувствовал тепло ее ладошек на своих щеках, и эти прикосновения рождали мысль, что это со мной когда-то уже было. Смутное знание того, что я потерял нечто значительное, заставляло метаться по залам Дворца, и даже полеты с Королевой не удовлетворяли меня. Если я останусь, я осознал – вот это уже настоящая разлука: со всей прежней жизнью, с людьми, там живущими, с запахами, с пейзажами... Нет, я не боялся взрослеть, а потом стареть и в конце концов умереть...

– Что? Нет, нет! К Герде я чувствовал лишь братскую любовь – то, о чем вы спрашиваете, придет гораздо позже...

И в эти дни Герда ни единым словом не обмолвилась о возвращении. Она, кажется, ничего не понимала в наших отношениях с Королевой и покорно ждала моего решения о дне отбытия. Я же не был намерен вот так сразу рвать со Снежной Королевой. По отношению к ней у меня ничего не изменилось. Сама же Герда очень боялась Повелительницу Севера. И в ее присутствии как бы обмирала – тут я не узнавал свою храбрую Герду... Хотя Королева с ней была приветлива и доброжелательна.

Но дни шли, и нужно было принимать решение. Наверное, тогда я впервые упал духом. Потому что слишком рано приобрел трезвость взгляда и утратил способность к самообману. Поэтому прекрасно осознавал, что Королеве смертный мальчик, который цепляется за человеческий мир, не нужен. И тут вовсе нельзя махнуть на всё рукой и предоставить событиям развиваться своим чередом. Тем более, никак нельзя обойтись молчанием. А Герда ждала. Она, должно быть, раньше меня поняла, что я должен был созреть для своего решения и подгонять меня не следовало...

Однажды перед сном она достала из-за пазухи платочек, развернула его, и я увидел две вышитых прекрасных розы.

– Помнишь? – спросила она.

Нет ничего трудней, чем снова принимать предметы такими, каковы они есть на самом деле, если ты долго от этого отвыкал, уверенный, что в будущем никогда больше не вернешься к ним. Вот эти вышитые розы и явились последней каплей. Я принял решение.

Когда вошел в центральный зал, то оказалось, что меня тут ждали. Снежная Королева сидела в окружении своих слуг: Северные Ветра стояли с правой стороны от трона, а Холодные Течения, отблескивая переливчатым телом, – слева. Около стен толпились животные и птицы... Я даже немного растерялся – думал, что разговор мой состоится с Королевой наедине.

– Мой мальчик, гляжу, ты принял свое решение! – про-
возгласила она.

– Да, моя Королева, – прогнулся я в поклоне, – мое сердце изнемогает от печали и жалости, ибо надумал я оставить этот Дом...

Меня как громом поразило, и я впервые в жизни увидел, как величественна и холодна может быть Королева Севера! Она поднялась с трона и теперь стояла освещенная северным сиянием, нестерпимо блестя драгоценными камнями:

– Любезный приятель! Вы требуете от меня того, что хотела было я и сама сделать, а именно отпустить вас в землю обетованную и сердцу своему милое... А мне иного и сделать не можно, ибо в противном случае завело б вас сие в печаль великую и кроме того – в противопоставление мне злое. Знай, ничуть не обидел ты нас, променяв безмерное богатство силы и славы царства нашего на дщерь человеческую – и мир весь свидетель есть тому. Только о душе своей мужественной позаботься – не дай одолеть ее нестерпимой болезни, которую еще и усугубить может в тебе любезнейшая тебе дева. Прошу твердо уповать на Бога своего, и сделанное единожды навсегда препоручение себя в его святую волю ободряет мой дух и успокаивает сердце. Уповаю также, что промысел наш не оставишь и при всяком случае будешь печься о благе христиан, дабы не повторили они судеб народов Великой Тартарии, Великого Египта и многих других великих и удивительных стран и государств.

– Королева моя, верь! Во всех трудах своих и бедствиях неотступно буду следовать наказам и поучениям твоим! – я вновь припал на колено и склонил голову. И с минуты этой понял, что потерял свою Королеву и свой мир...

– Вы же, благороднейшее сословие, всякого чина и сана, – обратилась она к присутствующим, – Ветра Северные, Течения Холодные! Верностью и повиновением утешайте Государыню и Матерь Вашу, утешайте и самих себя несомненным познанием духа человеческого несломленного в отроке сем. Прочее припадаем все принцу нашему, ибо не весь Кай уйдет от нас – в сердце своем будет нас хранить, как и мы сбережем образ его в сердцах наших! Величество же самодержавнейшая Государыня ваша отрет свои неутолимые слезы и
усладит сердечную горесть участием своим в судьбе детей оных тем, что откроет дорогу им в их дом родной. Сама же вам путь проложит на другой край земли и распространит силу и славу свою до последнего океана, как и власть же нашей державы на землях сих зыблющихся и на море крепкую, ныне и в другом краю света сотворит.

Сказав это, она махнула жезлом! Тотчас снежные олени подвезли ее сани, ветра, которые окружали ее трон, взвились, готовясь ринуться вслед, а течения забурлили... Королева наклонилась:

– Прощай, мой мальчик! Будь счастлив! – поцеловала меня, и ни одной слезинки не упало из ее прекрасных глаз. Затем она поднялась на сани и, гикнув, исчезла в глубине коридоров...

Что ж, лишь потом, много лет спустя, понял я, что это было испытание. И я не прошел его. На последнем этапе споткнулся – человеческое, слишком человеческое не дало завершить обряд посвящения! Знания древних богов и вечность остались ждать иных – более достойных! Я же остался в мире людей...

Когда я попытался попрощаться со знакомыми зверями: медведями, песцами, совами, моржами, волками, зайцами, куропатками и прочими, – вдруг с ужасом услышал резкие и грубые звуки рыканья, воя и клекота – вместо уже ставших родными звуков звериной речи... Они с испугом разбегались и уползали, улетали, отпрыгивали и шарахались – я вновь стал для них чужаком! – и рыдания подступали к моему горлу – сегодня потерял не только свою Повелительницу, но и своих несостоявшихся подданных... Лишь олениха, которая кормила меня своим молоком, подпустила к себе, на ней мы и вернулись к людям.

Не стану расписывать подробно, как мы вместе возвращались – у Писателя вы найдете краткое и, в принципе, правдивое описание. Лишь вспоминаются короткие фразы да рассказы Герды, которые я затем пересказал Писателю. Будто огромная тяжесть спала с моих плеч – и, согласитесь, на самом деле это огромная тяжесть – быть ответственным за судьбы мира. Может быть, я и потерял бессмертие, но вновь обрел способность, вовсю разойдясь, перебивать Герду в ее шутках и смеяться друг над другом – всего этого я расписывать не буду. Упомяну только, что я уже говорил ранее: лишь только наступит зима, как всё поменяется... Но до нее еще было далеко.

По возвращении

Когда же по прошествии многих дней мы вернулись домой, меня вновь потянуло к людям. Разумеется, я изменился: это все верно заметили. Но не думаю, что стоило непрестанно меня щадить. Вовсе не нужны были эти озабоченно-пытливые взгляды, лишь мешавшие мне показать, что кризис кончился и я стал лучше, чем был когда-то. Нелепо, но именно теперь никто не хотел мне верить: сомнения окружающих всплыли на поверхность, когда мои развеялись, а их стереотипное: «как живешь? всё ли в порядке?» – действовало мне на нервы. И лишь дворовые мальчишки приходили в восторг от моих рассказов. Но меня их мнение обо мне теперь не трогало. А это, в свою очередь, не устраивало их. Поэтому я попал меж двух огней – правдивая история повергала взрослых в уныние, а дворовые ребята просто стали считать меня сбрендившим от пережитых приключений. А что же, собственно говоря, я ждал? Я видел ханжество непорочных, непотребство добродетельных, предательство верных, прелюбодейство любящих, мелочность щедрых... Душа моя плакала, видя погибающий мир, и селилась там мертвящая пустота. Что я мог сказать своим близким – что мир гибнет? Но я не мог и оставаться в стороне, показывая гордыню и тщету – ибо знал, что такое же несовершенство было и во мне. А вы? Что скажете вы? Как мне стоило вести себя?! Я спрашиваю просто, без всяких эмоций, так, как вы себя и ведете... Не знаете? Даже и не предполагаете? А я вот всё думаю: неужели Снежная Королева уже тогда хладнокровно высчитала ту цену, которую мне предстояло заплатить за возврат в людской мир? Она предупреждала меня тогда, но я не так всё понял. Поэтому и должен был, свободный от всех старых привязанностей, выйти из ее игры, пережив боль. Тем более, я сам нарушил правила, которые столь долгое время почитал священными. Что ж, в защите ее я более не нуждался, поэтому она и не стала смягчать удар, который нанес мне мой бывший мир. Заподозрив, что она именно это предвидела и даже, может быть, желала, я лишь пожал плечами. Я открыл тайну
неуязвимости – равнодушие. Прошло некое время, и уже ничто не жгло меня, когда при мне произносили имя «Снежная Королева» и просили издевательски рассказать о ее чертогах из сугробов или температуре ее снежных грудей... А ведь именно это лекарство наших обывателей я обличал горячее всего!

Вы качаете головой, вы порицаете меня. Вы, очевидно, ожидали, что в дальнейшем я еще больше отступлю от своих чувственных впечатлений и ощущений и подчиню их кристаллической четкости и совершенной симметрии логики и анализа. И тут я разочарую вас. Чего же вы хотели? Способен ли я был на то, что не удается большинству ребят моего возраста, – жить без самообмана, лицом к лицу с действительностью?! Понимаю, вы, возможно, надеялись, что хоть одному человеку это удастся – воспитаннику Снежной Королевы. Но слишком мало времени было у меня, да сможете ли понять, чего мне стоил взгляд Герды, брошенный на меня в тех ледяных чертогах, по сравнению со всеми моими знаниями, полученными от моей Королевы?! Вижу, всё-таки понимаете меня, ведь в вашей шутке насчет того, что миром правят женщины, есть доля истины. Вот и я отступил – стал приспосабливаться...

Мне тяжело рассказывать историю своего падения – но тогда это было не так! Наоборот, с радостью прислушивался, как чувства мои, наполняя меня, заставляли дрожать мою душу – чувства, которые я давным-давно себе запретил, способность к которым постепенно, видимо, утратил, находясь во владениях Королевы. Способности мои к холодному анализу и понимание языка птиц и зверей оставили меня, переходя в ощущение невосполнимой утраты. Да, вижу, разочаровал вас, но это было, было! Сам того не замечая, я теперь тоже предпочитал легкие пути, и обещание, данное Королеве, казалось теперь пустой бессмыслицей. Исполнение его больше уже не было мне столь очевидно и постепенно забывалось, перестав быть сосредоточием моих устремлений.

Нет, молодой человек, Повелительница Севера не сошла, чтобы ослепить предателя, что еще раз подтверждает ее статус – настолько далека она оставалась от мелочной мести. Но частичная слепота начала всё-таки одолевать и меня, ибо без нее в нашем городке невозможно в полной мере быть рядовым обывателем. В случаях, когда раньше я бы вспылил, ныне я оставался равнодушным. Не свойственное мне прежде довольство овладело мной: я решил написать книгу о своем путешествии на Север! Я воспретил себе грусть, как бесплодное расточительство времени и сил. Мне уже не казалось опасным, что я теперь причастен к тому образу жизни, за которое клеймил недавно достопочтенных бюргеров, и перестал заниматься разоблачением душевных переживаний. Если бы там, на Севере, мне сказали, в кого я превращусь через пару месяцев, то я бы подверг его обструкции, пылая неподдельным негодованием... Более того, мой взор всё чаще и чаще стал останавливаться на Герде – она уже не выглядела угловатой невзрачной девчонкой с двумя косичками: Герда превращалась в красивую, полную достоинства девушку... И я уже не мог, как раньше, бесцельно болтать с ней о чем-то постороннем. Иногда, окунаясь в ее взгляд своим, я терялся – интонации голоса предательски менялись, я замолкал, а она быстро опускала голову, и в эту минуту мне казалось, что я теперь не знаю Герду из прежних времен. А однажды я прикоснулся к ее волосам, настолько мне они понравились – гладкие и белокурые... И она сказала:

– Послушай, Кай, ты очень изменился, я теперь буду всегда бояться, что ты вновь уйдешь к той женщине...

– К какой женщине? – притворился я непонимающим.

– К Снежной Королеве, – ответила Герда и покраснела. – Знаю, она прекрасна. Но если ты уйдешь к ней еще раз – этой разлуки я уже не смогу пережить...

Да, выше всего мы ценим признание и понимание своей нужности близким людям и ту радость, которую эти признания несут. Но слова Герды повергли меня в смущение, от которого, спасаясь, я занялся розами... Мне теперь не было решительно наплевать на ее слова. В душе поднялась эмоциональная буря, и я не знал, огорчаться или радоваться: во мне, оказывается, теперь жили две, в корне отличающиеся друг от друга, личности, что грозило в будущем большими смутами и переживаниями... Оказывается, еще не до конца умудрился
узнать себя, думал, что уже ничто никогда не сможет озадачить меня. Ошибался. Несмотря на ту игру, в которую играл по возвращении в мой город: «быть-всегда-начеку». Герда не догадывалась об этом и поэтому, не задумываясь, нарушила все правила: вручила свою судьбу в мои руки – как когда-то Королева вручила судьбу своего царства в те же руки. И мое правило: ни от кого не быть зависимым, которое до этого надежно защищало мой внутренний мир, на этот раз не сработало. В который раз я выпал из своей роли! Что же мне оставалось делать? Я всё еще думал, как мне объяснить Герде, что путь на Север мне заказан навсегда, когда понял, что она стала избегать меня и встречается со мной лишь в присутствии бабушки.

Муки творчества и дальнейшие события

Итак, я решил писать свою книгу. Герда была готова перебеливать листы. Я безвылазно просидел за столом весь вечер, а потом всю ночь. Но слова отказывались ложиться на бумагу: всё, что выходило, выходило коряво и нечитабельно. А потом вновь день – и лист бумаги, на котором сиротливо накарябана строчка: Подлинная история Кая, рассказанная им самим... Страшная мысль вызревала в моем сознании – мысль о том, что мне не дано воссоздать эту историю о путешествии к Снежной Королеве... Неужели я не был способен и на это?!

После безрезультатных попыток что-то написать я лег в постель и не поднимался трое суток. Мне было трудно примириться со своим поражением, пусть даже физически я чувствовал себя совершенно здоровым. Поскольку тогда врачи еще не были знакомы с понятием «меланхолия» или «срыв», то уже известный вам плешивый врач определил мое заболевание более понятным словом – «сплин». А мне чувствовалось, что нахожусь перед неизбежной развязкой всех запутанных своих дел. И это была не какая-то глуповатая классическая драма, это была жизнь моя... Я уже был не тот Кай, что два года назад, – и догадывался, что слово «грусть» связано со словом «любовь», а «отчаяние» подразумевает «безнадежность».

Сейчас я понимаю, что невольно встал на путь раздвоения – с одной стороны стремился быть обыкновенным среднестатистическим парнем, не подверженным случайным чувствам; с другой – стремился стать проводником высшей силы, не понятой и не разгаданной – силы, которая, по сути дела, должна была освободить нас от страха и сомнения перед завтрашним днем. Однако тогда моя слабая борьба с обстоятельствами была небольшим утешением самолюбия, ибо противоречила чувству уязвленной справедливости и ставила на путь фатализма и всепокорности. То время вспоминается плохо – казалось, эти месяцы я не жил: мне кажется, я существовал, как рыба в аквариуме – мутный эфир окружал меня, все мои чувства были замороженными, а поступки заторможенными; или я был растением – вялым и безжизненным.

Я уже несколько дней не выходил из дома... Бабушка, долж-
но быть, подумала, что мы поссорились с Гердой, и как Герда ни переубеждала ее – не верила. Но ничего мне не говорила, просто ходила рядом и глубоко вздыхала. К концу недели Герда напрямую заговорила о моем отказе ходить в мастерские на фабрику, о том, что бабушка не спит ночами – как будто сам этого не знал! – что надо что-то делать и решать для себя... И тут Герда расплакалась. Моя тихая скромница Герда, с горячим сердцем и бескорыстной любовью... Это было настолько большим потрясением для меня, что я привстал на кровати. Ее слезы будто осветили меня – мое отвратительное высокомерие, мое пренебрежение ею... Она сидела у окна на стуле бабушки и прижимала передник к глазам. На улице уже стояли холода, и на плечи ее был накинут платок. Помню потому, что мои ладони коснулись ее вздрагивающих плеч:

– Герда, ну что ты? Герда, перестань! Ты и не знаешь, какие надежды связываю с тобой! Знаешь ли ты, я на многое готов, чтоб ты не плакала?! Даже собирался выйти завтра – совершено серьезно.

Герда ничего не сказала, молча встала и ушла.

Ее неожиданные слезы и слом вывели меня из омута сплина. Я был себе противен и искренне негодовал на себя и на свою слабость – ибо как-то забыл в эти дни, что рядом есть близкие люди, которым не безразличен, и что гублю их своей холодностью и отстраненностью! – но ничего не мог с собой поделать... У меня не было желания что-то объяснять – и не потому, что было уязвлено самолюбие. Глубоко ошибаетесь. И не потому, что был опечален или вообще отказывался понимать все перипетии последних дней. Я заперся от мира потому, что всё это время судьба оставалась глуха ко мне: родители погибли; Снежная Королева, которую я так настойчиво искал, исчезла; писательский талант, на который понадеялся – подвел; соседи и близкие считали пропащим; ребята во дворе – чокнутым... Мог ли я после всего этого оставаться довольным и всё время прощать ее?! – тогда ответа я не получил.

«Дело табак» – это выражение моего отца всплыло в моей голове. Я лежал и смотрел в потолок. Но не некрашеные доски видел я и не узоры сучков и годовых колец – а теплые картины детства всплывали в памяти моей. Родители сидят в креслах у камина и смотрят в огонь. Книга, которую читал отец, лежит у него на коленях, а у мамы в ногах корзинка с вязанием. Папа держит в руках бокал с вином – глинтвейн – он предпочитал его всем остальным винам. Бокал старинный, на длинной ножке – из бабушкиной коллекции. Он что-то говорит, а мама счастливо смеется! Я смотрю на них, и сердце заполняется счастьем. Я сижу на маленькой скамеечке под присмотром бабушки и кидаю в огонь щепочки. У отца тоже счастливый взгляд – он отвечает на мамину улыбку и подмигивает мне, я жду этого движения и, довольный, отвечаю тем же...

Слезы катятся по моим щекам...

Герда больше не появлялась у нас. Иногда я смотрел в ее окна напротив. А дома у Герды было всегда красиво. Садик на балкончике и квартира тщательно ухожены. Ни одной грязной чашки, все постели застланы. Беспорядка она за собой не оставляла, не хотела, чтобы ее хоть в чем-нибудь упрекнули. Жила она с мамой на военную пенсию, которую им выплачивало государство за отца, не вернувшегося с одной из бесчисленных войн.

Я не слышал ее голоса, не видел ее силуэта. Еще один удар судьбы. Я уже было смирился с исчезновением последнего лучика своего счастья в этом царстве тьмы, когда однажды услышал шум подъехавшей кареты и, через минуту, голоса людей, поднимающихся к нашей каморке. Один из голосов принадлежал Герде. В дверь постучали и, не дождавшись моего слабого голоса, распахнули. Я зажмурил глаза и вновь раскрыл – они не обманывали меня! Около двери стояла Герда, а рядом с ней, чуть пригибаясь и задевая головой потолок, длинный и худой человек. То был Писатель, которого разыскала Герда и который согласился записать мое приключение. Лишь одного он потребовал взамен – быть единственным автором этой истории. В свою очередь, я попросил не указывать местоположение дворца Снежной Королевы – это и были наши секретные соглашения!

Пока Герда с бабушкой суетились, собирали на стол, Писатель довольно серьезно выслушал меня и, профессионально задавая вопросы, заставил вновь пережить то путешествие... Благодаря его обещанию опубликовать эту историю я мог позволить себе некоторое отдохновение души. Мне не было более нужды искать в себе вдохновения или вымучивать из себя фразы, которые гладко ложились бы на бумагу. Я стал спокоен, и когда перед сном закрывал глаза, фантазия уносила меня в прекрасное будущее – длинная череда картин рисовала братство людей и подданных Королевы: блестящее окончание моего предназначения – мое имя у всех на устах, восторги, награды, неувядаемая слава. И, главное, признание и прощение Снежной Королевы!

Думаю, вам неинтересно будет знать, о чем мы говорили с Гердой после посещения Писателя – к делу это не относится, главное – результат! Месяцы жизни после этого события ушли у меня на то, чтобы вновь вернуть себе образ мышления, присущий жителям нашего городка, и влиться в его жизнь.

Конечно, я помню, когда появилась книга: был понедельник, сентябрь 1844 года, погода в тот день стояла солнечная. Под ногами хлюпали лужи после ночного дождя, а я шел на мануфактуру – весной мне исполнилось четырнадцать, и я овладевал профессией столяра. Около дверей книжного магазина стоял его хозяин, явно поджидавший кого-то. Увидев меня, шагнул навстречу и, потрясая воздетой вверх книгой, вскричал:

– Кай, да вы теперь с Гердой знаменитости! Ты только посмотри, здесь про вас пишут!

Я же, не выказав ни капли удивления, не подав ни единого знака, который свидетельствовал бы о том, что меня ошеломило его известие, держался так, будто для меня нет ничего более обычного, чем публикации о нас с Гердой в столичных книгах, – а в душе поднимался восторг!!! Я поприветствовал господина Нильса: можно взглянуть? Господин Нильс, сверкая довольствием от собственного великодушия, разрешил взять мне книгу насовсем – это был второй том «Новых сказок» Писателя.

Отойдя за угол, я тут же присел и залпом, глотая строчки, прочел историю про Снежную Королеву. Вернее сказать, это была история Герды. И я потерял свою Королеву еще раз. На этот раз невозвратно.

Сохраняя присутствие духа, поднялся и продолжил свой путь.

Вечером с непроницаемым лицом объявил Герде, что она самая настоящая девушка из всех девушек, которых я знал, протянул ей книгу и ушел.

Я стоял у окна и любовался розовым кустом, когда услышал, что стучат в дверь. Это была Герда. Она пришла ко мне на этаж, чтобы слить свою меланхолию с моей.

– Он уничтожил Снежную Королеву, – сказала она, – и твою мечту, но он не уничтожил нас... Давай воспользуемся этим!

Никаких неподобающих вопросов, никакого удивления, никаких упреков. Книги не было в ее руке... Мы просидели в комнате весь вечер, бабушка приготовила нам чай. А потом сидели друг подле друга без сна и всю ночь. Я был всего лишен, а значит, погрузился в полное молчание. Герда всё спрашивала: почему ты молчишь? Видимо, думала, что в моей власти говорить или молчать. Но теперь я стал никем. И ей не под силу было представить всю глубину той тишины, что царила во мне. Никому не под силу было представить эту тишину. Я ломал голову над тем, какую же ошибку совершил. Ибо счастье мое до сих пор покоилось на простом ожидании исполнения своего предназначения. Но ожидания оказались обмануты, и я не знал, как исправить создавшееся положение. Я мог бы поехать к издателям или газетчикам и обрисовать им настоящее положение дел. Или мог поехать даже к Писателю, призвать его к ответу. Но я также прекрасно понимал и то, что стал бы биться в глухую стену: кто бы мне поверил? И я никуда не поехал.

Ну, что? Заслужил я еще один бокал вина?! Всё, что я вам излагал, все мои воспоминания и размышления вы вежливо вы-
слушали, но, понимаю, вам до этого явно не было большого дела. Вы оставались бесстрастным, и я вам об этом сказал. Вы и глазом не моргнули. Вас интересуют не перипетии моего жизненного пути, а нечто особенное – путь к Северному полюсу или координаты замка особы, которая однажды похитила меня. Всё это знакомо – не вы первый и, надеюсь, не вы последний... Когда был молод, я возмущался! И хладнокровно ополчался на празднолюбопытствующих. Я прекрасно помнил, как были похоронены мои мечты, когда наивно открыл душу, свои надежды и желания Королевы перед таким же вот любопытствующим... Я часто мысленно разыгрывал сцену встречи с Писателем, в которой, вооружившись новым жизненным опытом, нещадно бил его оружием обвинений, угроз и упреков. Каждый ход, каждую позицию знал наизусть. Но, прожив определенное число лет, потерял к этим сценам всякий интерес. Пришло другое – начал догадываться, что не так уж это плохо, что люди интересуются той историей! Это значит, что я еще раз могу попытаться восстановить истину – и не дабы козырнуть тем, что это было со мной, а всё-таки чтобы донести до вас, людей, что существует другой мир, и он пытается удержать равновесие с миром нашим... Не знаю – плохо ли, хорошо ли у меня получается, но я пытаюсь – и так раз за разом...

Финал истории

Знаете ли вы, что значит «личность»? Маска. Поэтому эти слова однокоренные: «личина» и «личность». Именно поэтому, надевая личину, мы начинаем играть роль – каждый свою. Или даже несколько ролей – и настолько маска прирастает к нашему истинному «я», что со временем невозможно одно отделить от другого! Впрочем, я говорю вам банальные вещи.

Вот и тогда я надел свою личину: легкая улыбчивость, веселое настроение. Чувство облегчения на одной стороне, великодушие – на другой. Все сдержанно-счастливы – под чуткими взглядами соседей и хороших знакомых. И через пару месяцев я уже потерял грань – где только искусное подражание хорошему настроению и приветливости, а где истинная радость и веселье. С Гердой мы стали очень близки, и не удивительно, что по исполнении нам восемнадцати лет мы поженились. Бабушка стала совсем старенькая, на столяра я так и не выучился, а стал, как и отец, ходить на рыбачьей шхуне. Герда ждала меня на берегу, как и многие до нее жены рыбаков, а компанию ей скрашивал маленький Мартин, который родился вскоре после нашей свадьбы. Обе женщины окружили его всяческими ласками и любовью, так что в семье истинным господином стал он.

Так, наверное, и было бы мне суждено жить на свете жизнью обыкновенною: таскать из моря треску, радовать своим возвращением женщин, нянчить маленького Мартина; сидеть, подобно отцу, у камина и слушать заливистый смех моей любимой Герды; по воскресеньям ходить в церковь и так далее – ну, чем не рай?! Однако не всё так просто! Для большинства, может быть, мы и казались образцовой семьей и эталоном счастья. Но не для Герды, ибо она знала мой секрет. Приступы прежнего беспокойства одолевали меня, только лишь в воздухе начинало пахнуть снегом. Пожалуй, снег и спасал меня от той размеренной и, казалось, бессмысленной жизни, которую я вел. Только когда шел снег, вспоминал я, что существует другой мир и я ему принадлежал. Будто смутный сон, я вспоминал свои способности понимать зверей, понимать законы струения ветров и течений и многое другое... Герда всегда чувствовала эти мои настроения и всегда начинала тревожиться. Она не подавала вида и не хотела, чтобы я чувствовал ее беспокойство. Со временем я научился скрывать свои «зимние» порывы – но никогда не забуду первую зиму после возвращения.

Вызывала ужас не сама потеря – это принимается легко! – а необратимость потери. Ужас пришел потом – в тишине, в тепле дома. Сотни раз я переживал встречи с Королевой. Вникал во все мелочи, в незначительные движения ее рук, глаз, головы.... И ужасался тому, что больше таких минут не повторится – явственно помнил ее пальцы и губы на моем лице – ее обжигающие поцелуи. Она не целовала меня часто – ибо знала, что могу умереть от счастья! Да, не жизнь мне было страшно потерять – любовь!

И вот я, новый ваш знакомый, сижу напротив вас за ужином, и разговор подошел к концу. Не знаю, достигли ли вы своей цели... Я же рассказал вам свою тайну, которая вовсе уже не тайна. Вы спрашиваете, что это за ледяные та-
ны? Аха-ха-ха!!!!! Еще одна выдумка Писателя! Многие хотели достигнуть Северного полюса из-за них: помните, в книге слово «вечность» собралось, а я не загадал желание... Нет,
не было ледяных танов – помните, была ледяная карта земных полушарий?! Вот на них ледяными стрелками показывала Снежная Королева своим ветрам пути океанических и атмосферных течений и учила меня искусству равновесия этих путей... В опустевшем Ледяном замке, в тронном зале, до сих пор можно увидеть эту карту с разбросанными ледяными стрелками. Ну, а вечность, вечность – это и есть проклятие Снежной Королевы – здесь Писателю в интуиции не откажешь! Я вот о чем сейчас подумал: может быть, я понадобился Королеве, чтобы освободить ее от этого проклятия? Ведь, глядя на мои игры, на мимолетные мгновения моего счастья, она желала познать их. Желала понять, что значит любить и быть любимым. Да, она не любила никого. Но совершенству не надо любить – ибо это уже будет несовершенство. Она позволяла любить себя – и это было главное.

Во мраке памяти покоятся воспоминания о моих детских приключениях, о Ледяном замке Снежной Королевы. Сейчас он пуст – Королева покинула его ледяные чертоги. Так вот, открываю вам тайну – помните последний наш с нею разговор и ее уход?! Это был не разовый акт, теперь у нее новый дом – на Южном полюсе. Почему? Осмелюсь предположить, что она просто не смогла жить в прежнем дворце, где перестал звучать мой детский смех, где теперь никто не играл в салки и прятки, просто не смогла примириться с моим уходом. И там, в пустыне вечного одиночества, может быть, она боялась более страшного заточения – заточения в своих воспоминаниях? – так много вопросов и так мало ответов!

В последние годы я часто думал, да и сейчас так считаю, что под влиянием нашего общения Снежная Королева изменилась больше, нежели я сам. Поистине, только неземная красота ее ничуть не переменились. А вот душа... – она стала иной, более человеческой, что ли...

Но не только грустит она, мой друг, грущу и я, но не сетую. Потому что грусть – это терпение, терпение – это опыт. А там, где опыт – там надежда. В этой жизни нет иного блага, кроме надежды. Может быть, кто-то другой, юный, вот вроде вас, сможет достичь ее и освободить ее душу. Спасти мою Королеву. Так что, если желаете найти ее – то вам совсем в иную сторону... Мне же сейчас противен этот большой город – о, он значительно вырос со дня моего детства! – где нельзя уже любить, где не найти совершенства. Люди здесь боятся холода – и потому прячутся в черных прокопченных стенах. Я же холода не боюсь – каждый раз жду зимы, когда белый пух полярных сов скроет всю мерзость и грязь этой части мира. До сих пор я могу слышать мелодичные позвякивания стеклянных кристалликов снежинок, до сих пор могу различать сотни оттенков белого.

Сейчас я живу в мире своих воспоминаний, в мире  е е  совершенства – диком, холодном, но вольном и лишенном греха. Герда покинула меня, окончив свой земной путь, Мартин вырос, выросли и его дети... Уже его внуки смеются над рассказами прадеда и дергают его бороду – так что живу я бесцельно и бессмысленно, грею тело под этим холодным солнцем, слушаю мелочные разговоры, а по ночам вспоминаю необыкновенную женщину: прекрасную и мятежную – повелевающую армиями ветров. Женщину, дерзнувшую стать смертной – пусть и на миг! – чтобы познать несовершенство нашего мира и пережить минуты счастья и любви со мной, маленьким мальчиком.

Теперь уже поздно гадать, как сложилась бы моя жизнь, не встреть я Снежную Королеву. Но я обязан сказать: не от меня зависело – идти за ней или нет. По крайней мере, я смог покинуть ее, пока еще было время. Можете многое поставить мне в упрек – и я вряд ли что смогу сказать в свое оправдание! – и прежде всего, легковерие, послушание, зависимость от условий, которые она мне навязала. Но поверьте, я многим искупил и свое легкомыслие, и заносчивость. И сейчас, сидя перед вами, со всей искренностью говорю вам: другой истории своей жизни вряд ли могу пожелать... Ну, а теперь спасибо – выслушали старика. Кого должен поблагодарить за кружку пива? Как?.. 

– ...как вы сказали? Руаль Амундсен?