С Майей Фроловой беседует К. Смородин
К.С.: Майя Флоровна, я прочитал ваш роман «Современная девочка» и хотел бы побеседовать о нем. Действительно ли было то, что описано в романе?
М.Ф.: Случай этот, конечно, был с убийством Ники. Описаны реальные события в Дрогобыче. Дрогобыч был тогда тоже областным центром, как и Львов. Ника, к сожалению, погибла. Я в юности такое пережила! Я училась с этой компанией в одном классе. Мама Ники – архитектор Матвиенко, приехала в Дрогобыч делать памятник. Ей дали квартиру, я бывала у Ники. А вот Жёлтиков, который ее убил...
К.С.: Прототип Мищенко?
М.Ф.: Да. Он ее убил, завернул в ковер и ее долго не могли найти. Но я не могла так написать, нужна – надежда... Через какое-то время, когда мы с моим отчимом Георгием Ивановичем были в Киеве, увидели маму Ники. Захожу в магазин, вдруг – она. Я любила ее, бросилась к ней, а у нее в глазах помутилось. Понимаешь, я ведь подруга Ники. Да, это всё пережито. Все мои книжки – это этапы моей жизни. Там, конечно, в сюжете всё наворачивается, но вот этот случай действительно был.
К.С.: А другие герои – тоже настоящие?
М.Ф.: Все настоящие. Вот девочка-беженка, дочь председателя горисполкома, которая забеременела...
К.С.: Прототип Штукиной Лены?
М.Ф.: Да. Вся эта история из жизни «золотой молодежи». И я тоже была на вечеринке, тоже меня напоили и два дня меня потом рвало, и я это на всю жизнь запомнила.
К.С.: Значит, в Кларе-Пупочке немножко от вас?
М.Ф.: Нет, Пупочка, так её и звали за то, что она маленькая, была. Вся эта компания – дети высокопоставленных, приехавших туда, начальников. И я не могла понять тогда, откуда у них такие особняки? Я жила на Калинина в маленьком бедненьком домике-квартире. А те, с кем я училась, жили в особняках за красивыми заборами. А в доме у них была мебель, картины, ковры. Я не могла понять, откуда у них всё это? Почему они такие богатые? Там сады, беседки, качели, гамаки... А потом, когда уже повзрослела, узнала, что там раньше жили богатые польские паны, когда они бежали, оставили всё. И остались эти особняки с мебелью. Кстати, Дворец пионеров – это тоже такой особняк, где раньше жил пан. Вот и начальство, когда приехало, – нахапало. То есть им это всё досталось бесплатно. Или они формально расписались – по рублю заплатили за шкаф, за пианино... И поэтому у них всё это было, они были – богатые, а мы – бедные. Я ведь всё время удивлялась, откуда у них гобелены, которых не было в наших домах, не только у меня, а вообще в нашей действительности. Это всё потом с Запада перешло. Потом ведь у поляков и вкус другой...
К.С.: Буржуазный?
М.Ф.: Да.
К.С.: Майя Флоровна, расскажите про Иванку, если таковая существовала на самом деле...
М.Ф.: Иванка была. Но, конечно, сюжетно я многое изменила. Откуда я ее знала? Раньше в селах не давали паспортов, а девчонки-подростки убегали и пристраивались где-то в прислуги. Моя мама Бронислава Брониславовна тоже таких девочек брала к себе. Надо сказать, мама много добра сделала. Мама отдавала жилплощадь, они там жили и устраивались работать – на хлебозавод. Как раз на Калинина был хлебозавод. Они там работали и помогали по дому – стирать, убирать. А потом мама их устраивала учиться в училище какое-нибудь. Это всё при мне было, уже когда я студенткой была. И вот была Иванка, ее я из всех девочек больше запомнила. Из ее биографии как раз – то, что бандеровцы из леса выходили, отбирали всё и обижали, это всё правда.
К.С.: А Регина Чеславовна существует?
М.Ф.: Так это же моя учительница. Я даже оставила ее имя. Она была потом председателем Комитета мира в Драгобыче. И Валя Борц из молодогвардейцев приезжала к ней, она была известная. Когда я бывала у мамы в Дрогобыче, всегда к ней заходила. Она Освенцим пережила. Однажды мне сказала: Майечка, у меня в Освенциме два сына остались. Рассказала, как бежали оттуда. А потом она стала учительницей немецкого языка, она знала несколько языков. И я с ней очень дружила, всегда с ней переписывалась. Даже для нее заказывала цикорий в Ростове Великом, ей он был нужен для поджелудочной. И она потом туда отправляла корзинку с фруктами и конфетами. И еще что было удивительно. Она красила волосы. Тогда же наши женщины не красились, седели и с простенькой прической ходили, а у нее были волосы черные-черные. Она была типичная полька. Жили они с мужем вдвоем, никого у них не было после войны. На кладбище они сделали польский склеп, где была написана ее фамилия, только даты не поставлены. Она говорила, когда муж умер, что никого нет, и ее похоронят в этом же склепе, закроют-замажут и будет вот такая могила. Там целая аллея этих склепов была. Я ей говорила: что вы, Регина Чеславовна, вы еще такая крепкая, а она говорила: нет, Майечка, надо позаботиться заранее.
К.С.: Получается, что «Современная девочка» – часть вашей жизни...
М.Ф.: Я тебе говорю всё время, что у меня жизнь была очень насыщенная. И «Современная девочка» тоже из жизни, ведь этого не придумаешь всего...
К.С.: А кто были родители у Жёлтикова-Мищенко?
М.Ф.: У него отец был председателем облторга. И они жили в специальном доме, где дежурил милиционер. В Дрогобыче и сейчас есть этот дом и та квартира. На втором этаже, откуда он бежал после убийства. Нам даже потом показывали царапины на стене, где он спускался.
К.С.: Как же Ника оказалась у него? Получается, она сама к нему пришла, раз он ее дома убил.
М.Ф.: Понимаешь, было две школы – женская и мужская. Мужская находилась в центре, напротив Дворца пионеров. Ника, кстати, жила почти рядом с Дворцом. Мы ставили спектакли в своей женской школе, а парни приходили посмотреть, правда, насмешничали только. Вот так и складывалась компания. Ведь я тоже туда попала, была у Жёлтикова, где меня как раз напоили. Мы же все дурочки были. Как сейчас простые девочки смотрят на богатых и рвутся к «золотой молодежи». Я дружила с Никой и другими девочками, например, с Тамарой Колосовой, которая потом пела в филармонии Магадана, где я тоже жила. Не специально, но везде получалось присутствовать. Попали в компанию, пошли в гости. А там, как сейчас помню, ликер был сладкий, розоватый, вкусный, мне понравился. Поскольку я не пила никогда, напоили. Вот так и заманивали девочек, по какому-либо поводу. Видимо, Желтиков Нику на день рожденья пригласил или еще на какое-то мероприятие. Тем более, она такая видная была, мама ее – архитектор из Киева, тоже в хорошей квартире жили. Видно, она ему не поддавалась, и вот он ее задушил, завернул в ковер и поставил за шкаф. И не могли найти – пропала Ника. Хоть там же милиционер стоял у входа, и только потом кто-то вспомнил, что в дом заходила девочка. А Желтиков спустился из окна, убежал в лес. То, что он в лес к бандеровцам сбежал – это тоже точно было.
К.С.: И в жизни так же? Он еще и к бандеровцам убежал?
М.Ф.: Он убежал в лес. Не специально к ним. Я той ситуации уже не знаю, но, возможно, деньги пришлось заплатить, чтобы его оттуда вернули. Вся эта трагедия пережита. И суд потом был, где я выступала как свидетель. И следователь допрашивал. Видишь, я тоже в «Современной девочке»...
К.С.: У меня было такое подозрение...
М.Ф.: Душа у меня долго болела от пережитого. Ведь я была в восьмомм классе. Я написала этот роман, когда жила уже в Черкассах на Чиковани, после переезда из Кутаиси. Я рассказала эту историю Фёдору Моргуну, а он мне: «Садись и пиши!» Тогда моя старшая дочка Женя уже поступила в Москву в медицинский, со мной была младшая Анечка, муж служил. Вот и привел мне в пример Веру Панову, написавшую «Спутники», которыми она и прославилась, пока ее семья отсутствовала: «Бери пример с нее!» И я помню, как сидела за столом и плакала. Пишу – всё вспоминаю, плачу. А внизу – мясорубка крутится, там кафе было. Вот так и работала.
К.С.: А у Алёши есть прототип?
М.Ф.: Да, но только я ему придумала немножко историю с ногами. Алёша – сын полка, он, кстати, за мной ухаживал. У него был орден Красной Звезды, прикрепленный к задрипанному кительку. Так что все они были... А Таня, музыкантша в романе, на самом деле была дочкой репрессированного. Ее настоящая фамилия – Лаврова. Из Ленинграда. Ее семья Черняк спасла, и она взяла их фамилию. А Лавров был какой-то партийный, когда кировские дела пошли, его взяли. Я уже из ее писем узнала, что она фамилию вернула потом. Вернулась в Ленинград. Она вышла замуж за известного скрипача Крамера. Я слышала его на концерте, а Таня была пианисткой. Она мне даже писала, что хочет по «Гусям – красным лапкам» написать оперу. Я ей ответила, что могла бы помочь. Потом у нас как-то прервалось общение, наверное, они уехали за границу. Ты видишь, как всё перепутывается, в писательской душе откладывается?
К.С.: А Алик Рябов – главный друг Мищенко? Есть у него прототип?
М.Ф.: Это Роман. Это та же «золотая молодежь». Я уже их не помню всех по именам. Он потом женился на Маше. В нашем классе была Маша Петина – очень красивая девочка из хорошей семьи, может, даже интеллигентной, умница, гордость школы. Она тоже не общалась с нами – простыми девочками. Потом оказалось, что Маша вышла за этого Алика-Романа. Он был одним из заводил компании. Он жил рядом с Желтиковым тоже в роскошной квартире. И я удивлялась, почему такая умница вышла за него замуж? Правда, потом родила дочку и ушла от него.
К.С.: А Хомяков – сын генерала?
М.Ф.: Он был тоже. Я уже не помню так подробно, как я там описала. После выхода книги, Георгий Иванович (отчим Майи Флоровны. – Прим. редакции) мне рассказывал, что однажды когда брал воду из колонки, к нему подошел Коля. Он тогда не участвовал в этих оргиях, был как бы сбоку. В полувоенной форме ходил. Его семьи я не знаю, и забыла его фамилию. Так вот, он попросил у моего отчима почитать «Современную девочку», сказал, что слышал о ней. Георгий Иванович не хотел давать – у него был всего один экземпляр. Но Коля сказал: «Я вам клянусь, что принесу». И он действительно принес и сказал: «Ну Майя – молодец, как всё написала». Все, конечно, себя узнали. А еще я училась в классе с дочкой знаменитого Щёголева. Это та девочка, которая плакала на скамеечке у Регины Чеславовны. Отец ее пришел в школу, был вечер танцев. А Света с кем-то из этой компании закрылась в темном классе. До отца, видно, дошли слухи. Он пришел и извлек ее оттуда. Как хлестал ее по щекам – рассказывали потом. Еще была Нина – дочь председателя КГБ Дрогобычской области. Но она не входила в компанию. За ней приезжала машина – увозила, привозила.
К.С.: Откуда же там все-таки было столько начальства?
М.Ф.: Тогда была отдельная Дрогобычская область, это потом ее соединили со Львовской. Так что был обком партии.
К.С.: Тогда всё понятно – партийное начальство. А «Евгения Онегина» действительно ставили?
М.Ф.: Ставили. Я пела в хоре «девицы-красавицы...». А Таня Черняк-Лаврова пела Татьяну. А Скафенко был Онегиным...
К.С.: Тот самый Сопенко?
М.Ф.: Да. Его младший брат потом был ректором Киевского университета. Я была первой любовью Володи, помню наши свидания... Кстати, он тоже читал «Современную девочку», когда уже стал каким-то начальником. Но он не был в «золотой» компании. Его семья была бедная и очень трудолюбивая. Он был отличник, гордость школы, и «компания» его не трогала, уважала. Так вот он ухаживал за мной, и я гордилась, что была его первой любовью. Коля сказал, что он давал читать роман и Володе Скафенко. А Регина Чеславовна потом говорила, что она с ним сталкивалась на каком-то форуме мира. Поскольку она была председателем Комитета мира, а он кем-то в министерстве иностранных дел. И тогда он ей сказал: «Ну что, Регина Чеславовна, мы с вами делаем одно дело. Я как представитель министерства мира, а вы – как председатель комитета». Видишь, как судьба свела...
К.С.: А как сложилась жизнь сына полка Алёши?
М.Ф.: Судьбу Алёши я не знаю. Алёша хотел жениться на мне. Его друзья уговаривали меня, что я должна потом выйти замуж за Алёшу, потому что он любит меня. Мы дружили, общались, но мы же не занимались сексом. Это парни из «золотой молодежи» тогда уже жили с девушками. Беженку, беззащитную девочку, жалко. На суде уже с животиком была. Потом ее увезли.
К.С.: Всё документально почти...
М.Ф.: Это надо было всё пережить! Это должен быть запах города, запах природы, леса...
К.С.: Да, это есть в романе. Поэтому он такой хороший получился, и столько народа его прочитало и читает...
М.Ф.: Меня не будет – увидите еще письма детей в «архиве». Мне столько писали!
К.С.: Я – взрослый, а тоже читал с большим интересом.
М.Ф.: Я не перечитывала роман. Только когда надо было выкидывать куски, читала со слезами, плакала. Уже не помню, что выбрасывала. О том, что их родителей поставят обычными работниками. А обычные работники разве могли жить в такой роскоши? Это было такое время – были бандеровцы, которые некоторых из верхушки убивали. Некоторые приезжали в командировку, бандеровцы убивали, похороны были без конца. А остальные были бед-
ные. По карточкам получали американские посылки, обноски американские. Как сейчас продают вещи...
К.С.: Секонд хэнд.
М.Ф.: И тогда тоже привозили, раздавали по карточкам. Люди бедно одевались, бедно одевались учителя. Когда наши войска возвращались из Германии и ехали через город – мы бегали в лес, рвали для них цветы. У нас, конечно, не было такой бурной встречи, как в России. Это же Западная Украина. Но всё равно встречали хорошо. Так мама мне на что-то выменяла у какого-то солдата пиджачок. Он был немножечко порезан или порван, она аккуратно заштопала. Так что я ходила в этом мужском-мальчишеском, с карманчиками, вышитом пиджачке на фоне этих богатых девочек. Но за мной многие ухаживали! Я была видная девочка, конечно.
К.С.: Завидная...
М.Ф.: Много пришлось пережить. Когда был суд, следствие и всё вскрылось, то на меня и моих подружек стали смотреть по-другому. Компания эта уже жила с девушками, и получалось, что, вроде, и мы такие же. И я с таким клеймом ходила. Какой-то парень, не помню уже кто, остановил меня на улице и говорит: «Ну, расскажи, действительно так было? Что вы там с ними...» Тогда же это считалось вообще дикостью. Так вот, пережить очень много пришлось. Видишь, всё это осело в душе, и я написала. Меня подтолкнул Фёдор Моргун...
К.С.: Молодец – Фёдор!
М.Ф.: Сказал: «Давай, пиши, работай, пока ты тут одна, без семьи». Анечка не считалась семьей. Мы с ней жили дружно, она только переживала, когда я где-то задерживалась. Телефонов не было, потом уже поставили. А я тоже должна была бегать по делам, и общаться мне хотелось со своей средой творческой...
К.С.: А Жёлтикову сколько дали?
М.Ф.: Не знаю. Я же тогда уехала к папе в Меденичи, там пошла опять в 8-й класс. Меня, кстати, не хотели отпускать из школы – хорошо училась. Много всего пережито. Потом я жила у чужой женщины в Киеве, в ее комнатушечке, папа – в Смеле, мама – в Дрогобыче. За мной там никто не смотрел. И я ходила в Собор и в Ботанический сад гулять. В Соборе пел прекрасный хор. Помню свое удивление и восхищение всем этим великолепием. И особенно восхищала икона «Нечаянная радость». Смотрела на людей, как они к ней подходили, и всегда удивлялась тому богатству, которое было у этой иконы. Там была протянута ниточка и висели кольца, часы, и внизу лежали под стеклом. Однажды попала на проповедь об этой иконе. И поняла, что со мной всю жизнь так – попадаю в тяжелые, безвыходные ситуации, и вдруг – нечаянная радость. Я всегда эту «Нечаянную радость» вспоминала...
К.С.: Майя Флоровна, какая у вас удивительная жизнь! Вы жили в лучших городах Советского Союза. Не просто приезжали, а жили в Киеве, Москве, Львове, Владивостоке, Петербурге, Магадане... Да и Дрогобыч был в то время – особый город.
М.Ф.: Да, моя душа очень насыщена. Везде же своя специфика. И всё это есть в моих книгах. Я очень много знаю. Мне даже жаль, что это уйдет со мной. Но с другой стороны, я много рассказала своим «Пегасикам» (литературная студия в г.Черкассы, которой руководила М.Ф.Фролова около 40 лет. – Прим. редакции). И главное – как важно не тряпки иметь, а увидеть-познать. Раньше были ребята, которые воспринимали, а сейчас всё больше ребят, которые не воспринимают. Может быть, я бы не оставила еще «Пегас», но мне уже с ними не интересно. Ребята хорошие по-своему, но они восприняли тот мир, ту мораль, которая вокруг них сейчас. Через игры, через интернет, через новую идеологию, через ужасные учебники, через безумные конкурсы, когда за три строчки дают грамоту и говорят, что ты – поэт. Вот и противопоставь им настоящее. И учителя не требуют, чтобы учили стихи, читали поэзию. А я заставляла, говорила – стыдно не знать. Сейчас писатель должен идти и пропагандировать книгу и на примере рассказывать, что нужно и стоит читать. Не только о своих книгах рассказывать, но и о других хороших. Вот такой момент наступил.
К.С.: Спасибо, Майя Флоровна, очень интересная беседа получилась...
М.Ф.: Хорошо. Вот ты прочитал мою книгу и столько нового обо мне узнал. В книгах – моя жизнь.
Это интервью М.Ф.Фроловой записано в ноябре 2011 г. 14 апреля 2013 г. она умерла.
При полном или частичном использовании текстов ссылка на сайт http://www.strannik-lit.ru/обязательна.
