Старой хозяйки сейчас уже нет в живых, да и хозяин, царство ему небесное, давно на том свете. Теперь обширным хозяйством владеет их сын, человек энергичный и старательный, и никто не завидует тому, что он стал самым богатым крестьянином в округе. Дочь их вышла замуж за железнодорожника и живет в городе, дела у них идут хорошо. И за все это они должны благодарить свою мать. О том, что когда-то и хозяйство, и семья едва не рухнули, помнят только старики, да и те помалкивают, потому что молодежи знать это незачем.

Уже в детстве хозяин был неугомонным мальчишкой, а как только достиг того возраста, когда подростки начинают интересоваться женским полом, то совсем потерял голову. И поэтому все удивились, когда он в конце концов остановил свой выбор на тихой, ничем не приметной девушке. Старшая дочь в семье, жившей недалеко от города, она была больше городской, нежели деревенской.

Кое-какие достоинства у нее все же были, и хозяин неплохо с ней ладил. Не раз он выпутывался из неприятностей только благодаря ее советам. Однако, что касается женского пола, то здесь дело было не совсем чисто, и люди, которые всегда готовы облачить свое злорадство в благопристойное сочувствие, все чаще и чаще наведывались к хозяйке, жалостливо нашептывая, как ей, бедняжке, не повезло, и какой это срам, что ее муж такой бабник.

Но она на это только спокойно отвечала: «Я все знаю», давая тем самым все больше пищи для сплетен. А своему мужу в нескольких, совсем негрубых словах она так сумела отбить охоту бегать к прислуге, что тот умерил свой норов и даже застыдился, сам не зная почему. Хозяйке, какой бы слабой она ни была, удалось направить неуемную энергию мужа в нужное русло, и она запрягла его в работу как вола, заставляя делать все, что ей нужно.

В конце концов, где-то под сорок, он остепенился. К тому времени у него уже были двенадцатилетний Тони и семилетняя Анна, и жена подумывала о третьем ребенке. Вот тут-то его и попутал бес, но на этот раз он вляпался уже по-настоящему. Была у них во дворе одна работница, которая положила глаз на хозяина, решив заполучить его во что бы то ни стало. Она увивалась вокруг него, как кошка вокруг горшка сметаны. Чего она только не придумывала, чтобы хозяин как бы невзначай застал ее в одной рубашке, всякий раз норовя потеснее к нему прижаться, пока тот, не устояв, все же предался с ней похоти. А когда эта стерва поняла, что хозяин может совсем ускользнуть от нее. Она начала кому нахально, кому плаксиво рассказывать о том, что с ней приключилось. Однако пылкая кровь не мешала хозяину иметь ясную голову, и, рассчитавшись с этой бабой, он выгнал ее со двора.

Но, как оказалось, на этот раз он не на ту напал. Месяц или два все шло хорошо, пока та тайком не объявилась снова, чтобы сообщить: она ждет от него ребенка. На что крестьянин ответил: «Ладно, как только это произойдет, я заплачу тебе, как того требует справедливость, если ты ни о чем не проболтаешься».

На что бабенка рассмеялась ему в лицо: не для того она все это затевала, чтобы он смог заткнуть ей рот своей несчастной подачкой.

Случилось так, что хозяйка не смогла помочь мужу, потому что она ничего не знала. Именно в этот раз, когда, как говорится, любой собаке в округе было все известно, именно сейчас ей совершенно ничего не было известно, а у крестьянина не хватало мужества рассказать ей обо всем. У него просто душа уходила в пятки от страха при мысли о том, что она может что-нибудь узнать. Весь остаток воскресного дня он разбирался с чертовой бабой в лесу, где та назначила ему встречу. Он почувствовал себя беспомощным и одиноким, и не было никого, кто мог бы посоветовать ему, как поступить, а та, видя это, совсем обнаглела и в конце концов потребовала от него ни больше ни меньше, а чтобы он выгнал свою жену и сделал хозяйкой ее. Так и не добившись своего, она решила снова кинуться на него, надеясь, что тот потеряет рассудок.

И хозяин опять сорвался, но теперь все вышло намного хуже, чем она ожидала. Он схватил ее за горло, сдавив и не разжав рук до тех пор, пока та не испустила дух.

Крестьянин даже не старался замести следы своего преступления. Он оставляет труп в лесу, возвращается домой, молча принимается за работу и ждет.

Спустя три дня жандармы забрали его прямо от плуга. Проходя мимо своей, побледневшей, как смерть, жены, с трудом вышедшей к нему из дома, он лишь сказал ей: «Я убил одну женщину и мне теперь уже ничто не поможет. Смотри за детьми и не поминай лихом!» Он протянул ей руку и тут же хотел было снова опустить, но она молча взяла ее обеими руками, взглянула на него и, ни о чем не спросив и не издав ни звука, вернулась в дом к детям, чтобы проследить за тем, чтобы они не выбежали во двор и не увидели, как два местных жандарма уводят их отца, закованного в кандалы, и как сбегаются люди поглазеть на убийцу и разнести по округе страшную весть.

Ознакомившись с делом, окружной суд присяжных решил, что крестьянин убил без умысла, в слепом гневе, что, вероятнее всего, так и было на самом деле. Поэтому он отделался минимальным наказанием за убийство, совершенное в состоянии внезапно возникшего душевного волнения, и получил пять лет тюрьмы с отбыванием срока в Штраубиге. Жена написала ему в письме, что он, конечно, должен отбыть свое наказание, как это и положено, но пять лет – это ведь не вечность, и она будет ждать его так, как если бы это были всего лишь какие-то пять дней. А потом все пойдет хорошо и даже лучше, чем прежде, потому что теперь-то он знает, как она к нему относится. И сам дьявол не сможет разделить людей, полностью доверяющих друг другу.

Кроме того, она старалась сохранить у него ощущение того, что он, как и раньше, является полноправным хозяином усадьбы. Спрашивала, к примеру, правильно ли она сделает, если купит у соседа поле и отдаст за это луг за лесом, и еще, как он отнесется к тому, что она не будет сдавать картофель прошлогоднему скупщику, потому что тот мало за него платит.

Так множеством незримых нитей она привязывала его к жизни, к своему хозяйству, к будущему.

Управляющего, который любил позлословить, что, впрочем, стало обычным делом в усадьбе, хозяин которой сидит в тюрьме, она уволила, а прислугу держала в узде.

Да и сельскому пастору, который на первой же проповеди начал весьма лицемерно и елейно разглагольствовать о том, какая тяжелая кара Господня и за какие грехи пала на общину, хозяйка поубавила пылу так, что пастор с тех пор прикусил язык.

Детей она воспитывала в глубоком почтении к отцу, и старый директор школы, царство ему небесное, мужчина прямой и грубоватый, неизменно ей в этом помогал. Стоило ему лишь где-нибудь услышать ехидные насмешки в их адрес, он сразу же, словно ангел-хранитель, бросался на защиту детей.

Постепенно всякие злорадные пересуды поутихли, а то и прекратились совсем. Повсюду – и за трактирным столиком, и по дороге в церковь – все чаще стали говорить о хозяйке, о том, как славно она держится, как будто и не было ни ее мужа, ни того, что он натворил.

Когда ей затем разрешили свидания с мужем, она ежемесячно отправлялась в долгий путь – и в ненастье, а зимой и по заметенным дорогам – ради десяти минут, которые были отведены им для разговора.

За хорошее поведение его освободили на два года раньше срока. Это известие пришло совершенно неожиданно. Дело было весной, и почтальону пришлось разыскивать хозяйку в поле.

Та сейчас же велела запрягать лошадей и немедленно отправилась в Штраубинг. Это было в субботу, накануне Вербного воскресенья.

В воскресенье она возвратилась с мужем. В этот день дети и молодежь шли с пышными букетами цветов, и когда повозка с хозяином и его женой поравнялись с ними, то кто-то из толпы, остановившейся посреди улицы, размахнулся и бросил свой букет в коляску, так что та стала пестрой от рассыпавшихся цветов.

Будь хозяин один, он вообще не осмелился бы вернуться или проскользнул бы во двор лесом, под покровом ночи, чтобы никто его не заметил. Но хозяйка настояла на своем, заметив, что он уже сполна получил все отмерянное ему Богом и правосудием. И нам нет никакого дела до тех, кому это не по нраву.

Впрочем им, да и всем остальным было по душе, что сам сельский староста подал мужу руку, и это замечательно, что он опять здесь. Подходили к ним и другие так, как будто ничего и не было.

И только пастор из-за того, что в Вербное воскресенье дети забросали цветами хозяйскую коляску, в своем святом рвении докатился до кощунственного сравнения приезда хозяина с входом Господним в Иерусалим. Но над ним только посмеялись, говоря: «Тот, кто освободился в субботу, возвращается домой в воскресенье».

С тех пор минуло уже добрых сорок лет. Да и старя хозяйка уже умерла…

Перевод с немецкого

А. Злобина, Е. Левиной