Иван КАПИТОНОВ
...случайный гость Ясной Поляны*
Женитьба
И тесен, мал тот мирок, в котором я живу, если исключить его. А соединить нам наши мирки в один – нельзя. Он так умен, деятелен, способен, и потом это ужасное, длинное прошедшее. А у меня оно маленькое, ничтожное.
С.А. Толстая «Дневник»,
запись от 16 декабря 1862 г.
Среди моих старых записей двадцатилетней давности есть и такая:
«Почему же я все-таки стал писать? Одно из двух – либо от радости, что немного понял жизнь. Либо от глубокой безысходности, что не пойму ее никогда. Я еще не определился». Я и сейчас не знаю точных причин, по которым когда-то взялся за «перо». Как всегда, причин целая совокупность.
Люди и женятся по самым разнообразным причинам.
А ключевая из них – время
пришло.
В женитьбе Льва Николаевича есть один эпизод, совершенно «толстовский», о чем бы и хотел здесь поведать. На всякий случай подчеркну, что фактический материал взят из «Дневника» Софьи Андреевны, что называется, непосредственной участницы тех событий.
Первое десятилетие XXI века я довольно часто по служебной надобности бывал в Нижнем Новгороде и с большим удовольствием посещал антикварный магазин на улице Бекетова. В этом антикварном магазине просто замечательный букинистический отдел. Если в советское время люди всеми возможными способами старались «подписаться» на собрания сочинений поэтов и писателей, то теперь их «замечательные» наследники просто мечтают как можно быстрее избавиться от ненужного «хлама». Собрания сочинений, часто довольно редкие, стоили сущие копейки: я привозил книги оттуда авоськами, багажником автомобиля. Как-то пересчитал и оказалось, что я являюсь счастливым обладателем 135 собраний сочинений и нескольких больших по объему тематических «серий».
И вот однажды я привез из Нижнего Новгорода двухтомный «Дневник» Софьи Андреевны Толстой. Довольно быстро его прочитал и... проникся высокой степенью уважения к этой незаурядной женщине. Та предвзятость, что во мне, как и во многих активных читателях, была к жене писателя, вынужденного из-за семейных обстоятельств уйти из дома на закате жизни, моментально улетучилась. Думаю, что все мы должны ей быть просто благодарны за то, что имеем такое огромное эпистолярное наследие Льва Николаевича.
Она освободила его от каких-либо хозяйственных забот по управлению имением, стала первым помощником в писательском деле мужа, переписывала его «каракули» и испещренные поправками тексты, редактировала, занималась вопросами издания книг, а Лев Николаевич получил возможность сосредоточиться на творчестве и блистательно это сделал.
Но вернемся к личной жизни и тем семейным отношениям, что только начинали налаживаться.
Льву Николаевичу – 34 года, юной еще Сонечке – 17 лет. Она юна, неопытна и смотрит на будущего мужа с любовью и обожанием: боевой офицер, известный литератор. Девичьи мечты полны романтики и самых идеальных представлений о жизни, в том числе и семейной.
И вдруг совершенно неожиданно для юной своей избранницы Лев Николаевич за несколько дней до свадьбы приносит свои дневники... для прочтения. Мотивация такого «свадебного подношения» вроде бы достаточно основательна: между супругами не должно быть никаких тайн и недомолвок.
С.А. Толстая:
«Меня потрясло чтение этих дневников, которые он дал мне прочесть, от излишней добросовестности до свадьбы, и напрасно: я очень плакала, заглянув в его прошлое».
Вообще у нормального мужика, пусть даже среднестатистического, просто в голове не укладывается – зачем так подставляться? Представляете, юная невинная девушка, любящая будущего мужа и строящая, естественно, планы и мечты о будущей счастливой совместной жизни и вдруг – дневники мужа, врученные им лично. А в них столько «приключений тела»: дворовые девки, продажные женщины, неприличная болезнь.
В «нервическом состоянии» супруги, конечно, есть и доля вины самого Льва Николаевича. И все же первые двадцать лет супружеской жизни можно назвать вполне благополучными. Как в каждом браке, было все: счастье, печали, проблемные разговоры, повышенные эмоции. Словом, все как у людей, а то и лучше. Под «лучше» я понимаю – рождение детей. Софья Андреевна в своих пятнадцати беременностях родила, и именно «в любви», тринадцать детей. Как она писала в своем «Дневнике»: «Я десять лет своей жиз-
ни была беременной». Согласитесь, это ведь тоже крест, тяжелейший крест материнства.
Кстати, день их свадьбы тоже прошел нетривиально. Так он описан в «Дневнике» Софьи Андреевны:
«Наступил и день свадьбы, 23 сентября. Я весь день не видала Льва Николаевича. Только на минуту забежал он, и мы сидели с ним на уложенных уже каретных важах, и он начал меня мучить допросами и сомнениями моей любви к нему. Мне даже казалось, что он хочет бежать, что он испугался женитьбы. Я начала плакать. Пришла моя мать и напала на Льва Николаевича».
Довести свою будущую жену до слез в день самой свадьбы, еще до начала самой процедуры; это ведь тоже надо суметь... Плюс первая разборка с будущей тещей.
В «Дневнике» самого Льва Николаевича мало расхождений со словами Софьи Андреевны: и «...сомненья в ее любви и мысль, что она себя обманывает... В день свадьбы страх, недоверие и желание бегства».
Желание «убежать» как можно дальше в день собственной свадьбы, перед самым «венцом» – само по себе красноречиво. Нет, основания для появления той самой «легендарной» записи в «Дневнике» – «не то» или «не та» – все же есть...
Помнится, у меня в день моей свадьбы желание было только одно – поскорее бы все это закончилось. Не так это и интересно – сидеть наряженным павлином во главе стола.
У Федора Достоевского, в его «Дневнике писателя за 1876 г.» есть такие слова: «Я человек счастливый, но кое-чем недовольный».
Думается, что в первые двадцать лет своей жизни Софья Андреевна вполне могла сказать что-то похожее. Она искренне любила своего мужа, но его «дневники», которые он дал ей почитать перед свадьбой, конечно же, оставили отпечаток.
Дневниковая запись Софьи Андреевны начала супруже-
ской жизни:
«Читала начала его сочинений, и везде, где любовь, где женщины, мне гадко, тяжело, я бы все, все сожгла. Пусть нигде не напомнится мне его прошедшее. И не жаль бы мне его трудов, потому что от ревности я делаюсь страшная эгоистка».
Еще бы... Тем не менее первые двадцать лет брака, повторюсь, были достаточно благополучными. А потом, в 1883 году в их семейную жизнь вошел «черный человек». Да ладно бы женщина, как это часто бывает. Мужчина, по фамилии Чертков. Фамилия-то какая «говорящая». Как в школе говорили, корень данной фамилии (или «проверочное слово») – черт...
Был ли счастлив в своем браке Лев Николаевич? Комментарии по этому поводу разбросаны в сотнях книг... А по большому счету – не нашего ума это дело. Если кто до сих пор не прочитал «Дневники» Софьи Андреевны, обязательно это сделайте. Это возможность посмотреть в приоткрытую дверь чужой спальни. Это мир очень яркого, интересного и по-настоящему талантливого человека. Она ведь и повести писала. Первую еще до свадьбы со Львом Николаевичем. А потом рядом с гением словесности любой (любая) поневоле распишется...
Социальные нормы делают человека нормальным «ширпотребом»; исчезает «лица необщее выражение». Призыв «быть как все» делает из человека полено, а не Поленова, подарившего миру свои замечательные полотна. Так и Лев Николаевич не абы кто, – великий Толстой, а не обыкновенный толстый или не очень обыватель.
А мне все же Софью Андреевну по-человечески жаль... И так-то с этими мужиками-дураками хлопот не оберешься, а тут еще и гений...
Нашел в своих старых записях:
«Говорят, что хорошим писателем можно стать лишь, пережив большие потрясения. Мне настолько хреново, что чувствую себя равным Льву Толстому».
Точно не вру, так и было написано ровно двадцать лет назад, в 2001 году. Сейчас уж и не помню, что так сильно тогда беспокоило, но глупость свою показал: нашел с кем себя сравнивать...
Любой брак – скопище коряг-передряг, занятных и не очень событий и эмоций. Выбраться из них вдвоем удается не всегда. В любом случае, семейная жизнь Льва Николаевича, как говорит современная молодежь, «круче любого его романа».
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ТРУДЫ...
Лев Николаевич женился, началась тихая семейная жизнь со всеми ее радостями и треволнениями.
И появилась... замечательная возможность сосредоточиться на творчестве. Софья Андреевна всячески старалась способствовать литературным занятиям. Стали появляться работы, сразу же ошеломившие читательскую общественность. Появился вместе с трудами и писатель, равного которому не было до этого в России. Появился великий Толстой...
«Казаки»
И отъезжающий стал говорить об одном себе, не замечая того, что другим не было это так интересно, как ему. Человек никогда не бывает таким эгоистом, как в минуту душевного восторга. Ему кажется, что нет на свете в эту минуту ничего прекрасней и интереснее его самого.
Лев Толстой, «Казаки»
Когда человек уезжает на Кавказ, причем не на отдых, а на войну, ему много чего хочется. В том числе и высказаться о себе самом. Кто его знает, будет ли еще одна возможность?..
Из всего, что мной было прочитано у Толстого до сих пор, то есть до этой работы, больше всего понравились... «Казаки». Давно знаю на собственном опыте, что никогда не нужно перечитывать полюбившиеся произведения; разочарование практически неизбежно. Ведь «очаровывался» ты, будучи молодым, веселым, жизнерадостным, а сейчас перечитываешь, чем только не обремененный. И все же открываю те же страницы вновь, и делаю это с надеждой. Вдруг вспомнишь что-нибудь хорошее, но уже забытое, увидишь свежим взглядом, что должно было привлечь внимание еще при первом прочтении, но почему-то не привлекло.
Много было речей, вина; друзья провожают героя на Кавказ. Почему собрался ехать на Кавказ, он теперь и сам не скажет: несчастная любовь? долги? чувство долга? Ехать не очень уже хотелось, но надо. Друзья обнялись на прощание, Дмитрий Оленин сел в сани, двое оставшихся договорились завтра «встретиться в клубе».
Читаю и наслаждаюсь текстом. Судя по всему, я уже полюбил стиль письма Льва Николаевича, в нём есть красота и те детали, что и делают текст интересным и нестареющим. В этом тексте есть какие-то дрожжи, в соответствии с «деятельностью» которых текст каждый раз будто новый, в том числе и по заключённому в нём содержанию. Это ведь великий сек-
рет – писать так, чтобы тебя было интересно читать и через пару сотен лет.
Оленин ехал на Кавказ и вспоминал, думал, мечтал:
«Все мечты о будущем соединялись с образами Амалат-беков, черкешенок, гор, обрядов, страшных потоков и опасностей. Все это представляется смутно, неясно; но слава, заманивая, и смерть, угрожая, составляют интерес этого будущего».
Слава на войне зарабатывается большим количеством пролитой собственной крови, а часто и жизнью. Да и слава ли «зарабатывается»? Скорее всего рядовой, ничем не примечательный могильный холмик...
А Оленин всё едет и едет навстречу собственной судьбе. Невозможно и сосчитать, сколько русских мужчин вот так же слетались на свет губительного огня.
«Есть ещё одна самая дорогая мечта, которая приклеивалась ко всякой мысли молодого человека о будущем. Это мечта о женщине. И там она, между гор, представляется воображению в виде черкешенки-рабыни, со стройным станом, длинной косой и покорными глубокими глазами».
Только с такими мечтами и стоит отправляться на войну, мысли о долгах – портному, друзьям, карточному шулеру – не согревают. Но трофеи на войне редко достаются воинам, гораздо чаще – идущим за ними мародёрам и тыловым интендантам. Всегда интересно наблюдать за судьбой ловца удачи, когда сам уже ничего не ловишь, а лишь с ностальгическими интересом наблюдаешь за всё новыми и новыми попытками сложить свою голову...
Мы много что потеряли за двадцатый век, и одна из существенных потерь та, что мы практически и не заметили – ка-
зачество российское. Казаки –
служивые люди, особый род
войск, вроде пограничников.
Они не только охраняли границы государства, а охранять их всегда было от кого, но и тихой сапой осваивали новые территории, раздвигая границы всюду, где могли. Они формировали особую культуру, полную воли, самостоятельности, свободы почти немыслимой в самодержав-
ном государстве. Ну, а в годы войны, а войны для страны шли чуть ли не одна за другой – это лучшие воины, которых спра-
ведливо боялись и уважали.
Интересен и быт казачества, описанный Львом Николаевичем с поразительной любовью. Да, в его душе и характере действительно было что-то от казака-воина. Быт казаков в мирное время, но всегда в условиях возможного нападения горцев, делился на мужскую его разновидность и, стало быть, женскую. Начнём с первой.
«Вся часть Терской линии, по которой расположены гребенские станицы, около восьмидесяти вёрст длины, носит на себе одинаковый характер и по местности, и по населению. Терек, отделяющий казаков от горцев, течёт мутно и быстро, но уже широко и спокойно. <...> По правому берегу расположены мирные, но ещё беспокойные аулы; вдоль по левому берегу в полуверсте от воды, на расстоянии семи и восьми верст одна от другой, расположены станицы. <...> От станицы до станицы идёт дорога, прорубленная в лесу на пушечный выстрел. По дороге расположены кордоны, в которых стоят казаки; между кордонами, на вышках находятся часовые. Только узкая, саженей в триста, полоса лесистой плодородной земли составляет владение казаков. <...> На этой-то плодородной, лесистой и богатой растительностью полосе живёт с незапамятных времен воинственное, красивое и богатое староверческое русское население, называемое гребенскими казаками».
Здесь очень много интереснейших деталей, характеризующих быт казаков. Добавим ещё и такие:
«Живя между чеченцами, казаки переродились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев; но удержали и там во всей прежней чистоте русский язык и старую веру».
«Казак большую часть времени проводит на кордонах, в походах, на охоте или рыбной ловле. Он почти никогда не работает дома. Пребывание его в станице есть исключение из правила – праздник, и тогда он гуляет».
То, что казак-мужчина, образно говоря, палец о палец не ударяет в собственном дому, за столетия сформировало и особую разновидность русских женщин-казачек:
«...настоящий мужской, тяжёлый труд и заботы, переданные ей на руки, дали особенно самостоятельный, мужественный характер гребенской женщине и порази-
тельно развили в ней физическую силу, здравый смысл, решительность и стойкость характера. Женщины большей частью и сильнее, и умнее, и развитие, и красивее казаков. Красота гребенской женщины особенно поразительна соединением самого чистого типа черкесского лица с широким и могучим сложением северной женщины».
Я ещё по-хорошему и не вчитывался в текст «Казаков» по второму разу, а уже надышаться не могу – красотой и свежестью окружающей природы, красотой и силой русских людей, волею судеб замкнутых в предгорьях Кавказа, да и там пустивших могучие корни русской культуры и быта. Каждый несёт свою меру ответственности, каждый исполнит ему предначертанный долг: защищать страну, кормить свою семью, беречь традицию, всё это делать достойно, с гордо поднятой головой. Здесь также достаточно тяжёлого крестьянского труда, но здесь и в помине нет крепостного права, каждый работает на себя и, соответственно, что наработал, тем и богат. В сравнении с Центральной Россией здесь жили богато и свободно, это ли не образец для идеального государства, здесь Толстой, как будущий общественный деятель, получил богатый и разнообразный материал для размышлений.
Так и живут русские люди на краю русской земли: с крестом на груди, с винтовкой или серпом в руке, с Божьим словом и крепким словцом на устах...
Повесть «Казаки», конечно, нужно читать. Никакие цитаты, пусть даже большие по объему, не способны передать всей красоты текста: она – красота – здесь панорамна, а не лоскутна.
Так получилось, что повесть эта писалась целых десять лет. Многое поменялось за это время – концепция работы, имена и даже характеры героев. И в жизни самого писателя много всего произошло. Толстой почти реализовал свое ярко выраженное желание забросить писательство...
Было также желание сделать из «Казаков» эпический роман, способный затмить в русской литературе все написанное до него. Слава Богу, что писатель не стал все же дезертиром на литературном фронте. И очень жаль, что не получилось второе. Повесть по большому счету осталась незавершенной работой. А ведь это могло бы быть произведение, вполне сравнимое с вершинами его же писательского труда, а то и самым грандиозным из них.
В «Казаках» много ярко выписанных персонажей. Помимо главного героя Оленина это и молодой казак Лукашка, и дед Ерошка.
Лукашка – молодой лихой казак, которому море по колено. Он жаждал покорить весь мир (как положено), а начать планирует с завоевания конкретной первой красавицы станицы и самой богатой невесты вокруг – Марьянки. А дед Ерошка все уже доказал этому миру. Было время, он тоже был казак не последний, а сейчас, на закате жизни, – скромная часть окружающей действительности. Есть «вечный жид», а есть наша русская версия «вечного человека» – «вечный казак». Давно он уже не несет никаких общественных и иных нагрузок, живет себе человек в удивительной гармонии с природой, берет себе от нее только самое необходимое, снисходителен к подтруниваниям и розыгрышам со стороны молодых казаков; что с них взять, вчерашних детей. Но вчерашние дети, может быть, не сильно вдумываясь в значение своей службы, берегут покой своих близких и границы государства, за которыми чуть дальше вглубь страны живут более «дальние», но тоже свои.
И вот в этот уже устоявшийся, во многом нашедший состояние равновесия мир, приходит Кавказская война, длившаяся в истории нашей страны дольше любой другой и дольше всех остальных войн России в XIX веке вместе взятых.
В этот устоявшийся мир приезжает молодой офицер Оленин. Ну и чтобы сюжет повести совсем был интересный, определил автор Оленина на постой в дом красавицы Марьянки. Лукашке это как-то сразу не понравилось... а нам-то, читателям, самое то...
В Японии в Киото есть «Сад камней», давно уже ставший одним из известнейших символов Страны восходящего солнца. Обратите внимание, какое поэтическое название японцы дали своей стране – «Страна восходящего солнца». Не случайно и символ этот полон поэзии и философии, удивительной национальной мудрости.
На небольшом прямоугольном пространстве, казалось бы, хаотично разбросаны пятнадцать необработанных черных камней, совершенно разных по форме и размеру. Потому что форма и размер здесь не главное. Скорее они подчеркивают разнообразие мира. Вокруг этого сада – деревянная галерея. Ты можешь пройти по галерее в одну сторону, потом в другую, встать где тебе угодно, подпрыгивать максимально высоко, но...
...ты увидишь ровно четырнадцать камней из пятнадцати. Один всегда остается невидимым. И в этом есть глубокая, конечно же восточная, мудрость и символика. Мы никогда не видим всего, что есть перед нами: в действительности, в отношениях между людьми, а уж тем более в тексте. В текстах Льва Толстого за одно прочтение ты поймешь не более половины от заложенных в них смысла и красоты. А то и вовсе – не более трети. Нужно читать и перечитывать. Я когда-то перечитал понравившиеся много лет назад произведения Куприна, Тургенева и... сильно расстроился. На новом витке моей жизни в них не было ничего для меня привлекательного. А с Толстым, с его «Казаками» все получилось иначе.
Нужно читать и перечитывать Толстого. Возможно, не все работы, но лучшие – точно. А уж какие из произведений Льва Николаевича лучшие – каждый решает сам. Тех же «Казаков» и «Записки князя Н. Нехлюдова. Люцерн» как только современники не критиковали. А мне понравилось...
