Диана Кан

* * *

Сбежавшая с картины Хокусаи

(Да так, что ветер взвизгнул за спиною!),

Я в русских несуразных снах витаю,

И дым печной клубится надо мною.

О, Хокусаи-сан, как вы неправы,

Мне душу посыпая жгучим перцем!..

Большой волной несчастной Канагавы

Тоска нет-нет да и подкатит к сердцу.

И поддаюсь великому соблазну –

Цветенье сакур узнаю во вьюгах...

Какой непредсказуемой и разной

Бывает Русь в своих сынах и внуках!

Они порою не светловолосы.

Дела их не всегда богоугодны.

Они таят коварные вопросы...

И только в снах своих они свободны!

Но не востока утренняя свежесть

Под восходящим ввысь японским солнцем –

А снится им заснеженная нежность

Руси сквозь индивелое оконце.

 

* * *

Неуёмное сердечко уйми –

Не удержишь ветра в грешной горсти.

И колико сокола ни корми,

А с руки его – хоть плачь! – отпусти.

Воронья-то, воронья над тобой!..

Помогала ты им стать на крыло.

Но лишь крылья ощутив за спиной,

На тебя же и закаркали зло.

Что им неба золотой окоём,

Денно-нощное раденье твоё?..

По полёту соколов узнаём.

По помёту узнаём вороньё.

Сколько ворона с руки ни корми,

Всё равно в его глазницах мертво.

Ясна сокола на небо вздыми –

Свет Отечества в очах у него.

 

* * *

Пускай меня зовут последней стервой,

В пример мне ставят бабушку Ягу,

Но всё равно я буду только первой,

Ведь быть второй я просто не могу.

Вот так – и только так! – надменно мнилось

Мне в молодом запальчивом бреду.

Но если вправду предсказанье сбылось,

За свой успех отвечу я в аду.

Простите, нерождённые сыночки!

И вы простите, гневные мужья,

Что за предощущенье главной строчки

И жизнь, и душу заложила я.

За то, что мне всегда казалось мало

Любви земной и радостей земных...

Но строчка-дочка тайно вызревала

Под певчим сердцем, воплощаясь в стих.

Она ревниво всю меня хотела –

Чтоб ею лишь дышала и жила...

Вот с губ вспорхнула, в небо улетела.

Ну а меня с собой не позвала.

 

* * *

Уснул и не проснулся.

И – в небеса ушёл.

Ты никогда не гнулся,

Хоть был твой крест тяжёл.

Безрадостно светало...

Любимая жена –

Россия промолчала,

В себя погружена.

Не выла, причитая,

Соломенной вдовой.

Скорбяще дождевая,

Склонилась над тобой.

И в вечность утекала...

И каплями дождя

Всё в губы целовала

Холодные тебя.

 

* * *

Ужель тебе к лицу твоя судьба,

Ты, прежде ветром крытая крылатым,

Бревенчатая русская изба,

Обложенная сайдингом, как матом?..

Здесь синий март – протальник-зимобор –

Сменял апрель – зажги снега, играй овражки.

И обрусевшим розам не в укор

Вновь палисады обживали кашки.

Где этот палисад? В разгаре дня

Я помню, как от зноя неподвижны,

Заморские гортензии тесня,

В нём безраздельно царствовали пижмы.

Красавишны, царевишны мои,

Форштадтским ветром венчаны на царство,

Судьбой своей с моей судьбой сродни,

Они так любят мне во снах являться.

В растерянности на ветру стою

И думаю: «Зачем пришла? Не знаешь?..»

...Родной Форштадт, тебя не узнаю!

И ты меня узнать не поспешаешь.

 

* * *

Измельчали мы, измельчали...

Мы не те, что были вначале.

Где косая сажень в плечах?

Где Перунов огонь в очах?

Где предания отчего края?

Расклевала картавая стая...

Где любовь, что веками нам снилась?

Триаршинной косой удавилась.

Алой лентою кровь утекла...

Вот такие, мой друже, дела.

 

* * *

Куда от прошедшего деться?

Залить покаянным вином?

Романс «Разорватое сердце»

Надрывно звучит за окном.

Лишь юность способна так гордо,

Презрев прегрешенья свои,

На два примитивных аккорда

Пропеть о высокой любви.

А голос всё выше и выше...

О, как же походит на нас

Котов расшугавший на крыше

Наивный жестокий романс!

Ты морщишься. Ты не в восторге.

Но вспомни, забывчивый мой,

О том, как наивно жестоки

Мы были с тобою весной!

А ты, как котяра домашний,

Вольготно и сытно живёшь,

Забыв о любовном бесстрашье,

Жестокий романс не поёшь.

 

* * *

Коварной волей фотомастера

Однажды и уже навеки

На коллективном фото замерли

Друзья, завистники, коллеги.

Мгновенья дружного бодрячества

Не выглядят на фото зыбкими...

А ведь чего только ни прячется

За белозубыми улыбками!

Тщеславье, зависть, честолюбие...

А пуще прочих – хуже некуда! –

Израненное самолюбие

Любви, что некогда отвергнута.

«Столь разные, что вместе делаем?..» –

Невольно думается с ужасом.

Здесь даже ревность застарелая

Галантностью прикрыта дружеской.

Но вновь, лучась улыбкой тихою,

Со всеми жду – вот птичка выпорхнет

Из объектива юным соколом,

Рождённым только для высокого!

Не потому ль так страстно хочется

Остаться дурочкой наивною

И вновь свершать от одиночества

Побег в то фото коллективное,

Где средь притворства изощрённого

Лишь ты один – вконец растерян! –

Стоишь с лицом приговорённого

Ко мне, как к самой высшей мере.

 

 

* * *

 

В следующий раз они попытаются взять нас изнутри...

 Маршал Г. К. Ж у к о в, 1945 год

 

И вновь мы устоим, когда, мечи попрятав,

Они вползут в наш дом, рядясь в друзей.

И станут, опоив заморским ядом,

Морить старух и развращать детей.

Допустят наших дунек до Европы –

Пусть пляшут по борделям нагишом.

И переоборудуют под «шопы»

И школу, и завод, и космодром...

Мы устоим... Хотя и поневоле

То влево нас, то вправо занесёт.

Мы даже убедить себя позволим –

Мол, рынок нас не выдаст, Бог спасёт!

И будет счастье, словно локоть, близко –

Мы по-американски заживём.

Мы, может, даже выучим английский

(Немецкий-то учить нам было в лом!).

Маркетинг, киллер, диллер, супервайзер,

Промоутер, бэбиситер, бэби-бум...

Мы думали: из грязи – прямо в князи.

А на поверку выйдет – русский бунт.

 

Сметающий содомские пороки

От гатчинских болот и до Курил,

Бессмысленный, кровавый и жестокий –

Тот, о котором Пушкин говорил.

 

 

* * *

Когда заря заполыхала ало

И волжский окровавила прибой,

Я выплакаться к Волге прибежала

И долго причитала над водой.

 

Печали, что копились долго-долго,

Слезами и словами излила.

Так долго я рыдала, что лишь Волга

Меня понять и выслушать могла.

 

О том, что жизнь не оказалась гладью,

И что любовь земная так горька,

Рыдала я над волжскою быстрядью:

«Прими обратно, матушка-река!..»

 

Полночных звёзд рассеянный стеклярус.

Зари вечерней сумрачный пригас...

И – плыл ко мне поднявший алый парус

С проть-берега отчаливший баркас.

 

 

* * *

Ты говорил мне пустые слова,

Не отражавшие суть:

«Вот и Нева!..» – Ну и Нева?

Это не важно ничуть!

И отражались, как вещие сны,

В сумрачной невской волне

Белые ночи, чёрные дни,

Медный кумир на коне.

 

И провожал поезда на Москву

Город, пленявший умы.

И неотрывно смотрели в Неву

Неотразимые мы.

 

Только и надо – объятья разжать

Перед свиданьем с Москвой...

...Город, привыкший врагов отражать,

Не отразил нас с тобой.

 

 

* * * 

Нам спасение с неба Принесший,

И Взирающий скорбно с икон,

Пригвождённый, Распятый, Воскресший,

Неужели и Ты побеждён?

 

Неужели неостановимо

Вновь на Русь наползает орда?..

Третий Рейх против Третьего Рима –

А четвёртым не быть никогда!

 

Это тьма против русского света.

Это свастика против звезды.

Это вран против сокола... Это

Заметают убийцы следы.

 

Это выздоровленье больного –

Волей Вышнего неистребим

Восстаёт из неверья былого

Кумачом обезбоженный Рим.