Александр Пузиков

* * *

Накрыла погода зимой на полгода.

Опущены руки уставшего тела.

Себе лишь в угоду, без заднего хода.

Гори всё огнём. Лишь бы только согрело.

А может, весна к людям всё-таки ближе,

Чем в плюсе растущие столбики ртути?

Ошибки усвоят, заветы напишут,

И больше никто ничего не забудет.

Пропитаны гонором злобным трущобы.

Ватага волков всё людское погубит,

Завоешь по-волчьи в таёжной чащобе.

Так было, так есть и, как будто бы, будет.

А может быть, к людям весна всё же ближе,

Чем детский восторг от асфальта сухого?

Слова осознают и речи услышат,

А дело взойдёт много выше, чем слово.

Цепных череда радикальных реакций.

О лёд одного обморозив ладони,

Надёжней уже никого не касаться.

Так будет вернее, так будет спокойней.

А может, научимся всё-таки сами

Друг в друге поддерживать климат весенний?

Зима календарная по расписанию,

А холод в сердцах в тот сезон был последний.

Любовь Красавина

* * * 

под небом севера,

под небом юга,

по тихим волнам,

сквозь бурю, в шторм

стоять у борта

и плыть по кругу

для вечной битвы

с одним врагом.

не слёзы вовсе,

а просто брызги

солёной крови,

морской воды...

чужие звёзды

теперь так близко,

но в них не видно

лишь той звезды,

что от рожденья

светила рядом.

туман скрывает

далёкий свет.

не виден берег

обычным взглядом,

сломался компас

и карты нет.

и волны бьются

о борт, как сердце

ломает рёбра

на каждый вдох.

и не замёрзнуть,

и не согреться

и не добраться до берегов.

да, будет встреча...

и под ногами

не волны больше,

а – вновь земля.

пылает небо

кровавой сталью,

и у причала –

два корабля.

доплыть сквозь мины,

доплыть сквозь бури,

где море – пламя,

где море – лёд...

круг на воде.

в тумане утро.

корабль уходит

за горизонт.

Евгений Ольховой

(Ледяной Джек)

Снегурочка

У Лю ямочки на щеках, а из-под шапки пушатся лёгкие непослушные волосы. Она неуклюже ворочает большой и рыхлый ком – слоистый снег проседает под тяжестью, налипает неровно и ненадёжно. Пятилетняя сестра Лю упирается мокрыми вязаными варежками в комок поменьше:

– Снегурочку. Давай слепим Снегурочку.

Панельные пятиэтажки таращатся окнами на муравейник маленького двора. Внизу – чёрные муравьишки на белом, вверху – белые, снежные, на чёрном.

Мимо по обледеневшей дорожке скользят на каблуках одноклассницы Лю, хохочут и взвизгивают, когда с гаражей летят крепкие снежки, нацеленные в огромные меховые помпоны. Лю отворачивается и бьёт по снежным щекам Снегурочки, будто хочет привести её в чувство:

– Одна сторона толще...

– У нас самая красивая! – радуется сестра, оглядывая снеговиков, снежных зайцев и колобков, выросших во дворе.

Лю кивает. Их Снегурочка топорщит крутые бока и ручки-веточки.

– Ужи-и-инать! – кричит в форточку мама.

– Эх, сломают, – печально тянет маленькая.

– Пусть только попробуют, – Лю угрожающе прищуривается в сторону гаражей, на которых, как взъерошенные галчата, сидят пацаны.

Сёстры исчезают в дымном прямоугольнике подъезда.

Вечером Лю, поджав ноги, сидит на табуретке у горячей батареи, пытается читать и посматривает в окно.

– Ты в сновиденьях мне являлся,

Незримый, ты мне был уж мил...

Cтроки путаются, не запоминаются, их смысл ускользает и смешивается с бьющим в стекло мокрым снегом.

Снежное воинство испуганно жмётся вокруг Снегурочки, когда во двор вываливается мальчишеская толпа. Крепкие удары разбивают напополам комья крепости, сшибают уши снежным зайцам, сносят головы снеговикам, так любовно отполированным детскими руками.

– Вот гады! – Лю стучит книжкой по подоконнику.

Есть там один... Двоечник Женька. Он всегда со всеми дерётся, рисует на стенах тупые граффити, гоняет на старом «Юпаке»... Теперь придётся успокаивать сестрёнку, если эти сволочи...

Возле Снегурочки они остановились. Потоптались. И не тронули. Пошли куда-то дальше, нестройной ватагой. Вон Женька, в смешной, древней ушанке. И в кроссовках. Дурак. Понтуется... Она ему однажды едва не накостыляла в школе... А потом столкнулись на лестнице и он посмотрел как-то виновато... Не стал ломать Снегурочку, видел, что это их с сестрой...

– Люда, сбегай в ларёк, у папы сигареты закончились!

Так неприятно снова вбивать ноги в сырые сапоги...

Дверь злобно хлопает пружиной. Снегурочка возвышается среди снежных развалин. Лю обходит, чтобы заглянуть ей в лицо. На груди у Снегурочки приколот веткой тетрадный
листок, на котором расплылись синие чернильные слова «Людка Ремизова».

Уже не Снегурочка, а уродливая снежная толстуха скалится на Лю, ширится необъятными целлюлитными боками, таращится пучеглазо и беспомощно.

Лю с размаху всаживает пятку ей в живот, молотит кулаками по глупой морде. Снежная бабища жалобно ухает и рассыпается. Лю плюхается на развороченное снежное мясо и рыдает.

– Лю-лю-люююю, – воркуют глупые жирные голуби на соседском балконе.

По железному карнизу бьёт капель, падающая с крыши:

– Блю. Блю. Блю.