ИЗ ЛЮБВИ К СОВЕРШЕНСТВУ

Рассказ

После всего случившегося меня в течение нескольких лет преследовали кошмары – тот вид кошмаров, когда кто-то или что-то гонится за тобой по пятам, а ты делаешь отчаянные, но безуспешные попытки спастись. После таких снов всегда чувствуешь себя отвратительно. Я так и не смог решить, заслужил ли я нечто подобное.

Все началось, едва я перебрался к тете Мюриэл. Когда я получил от нее письмо с приглашением, у меня уже в течение шести месяцев не было работы, да и ел я за последнюю пару недель не так часто.

Вообще-то тетя Мюриэл была не совсем моей теткой, а какой-то двоюродной бабкой со стороны матери. Я еще бегал в коротких штанишках, когда последний раз видел ее. Раньше подобное приглашение вызвало бы у меня удивление. Правда, в письме она объясняла, что она одинокая, стареющая женщина и хотела бы видеть возле себя кого-нибудь из родственников. Но в тот момент я был слишком голоден, чтобы удивляться. В письмо были вложены чек и билет до Дауни, где она проживала.

Когда я расплатился чеком за комнату и заказал себе обед, причем двойную порцию каждого блюда, у меня осталось два доллара тринадцать центов. После обеда я сел в поезд до Дауни и на следующий день незадолго до полудня поднимался по ступенькам крыльца дома тети Мюриэл.

Дверь открыла сама тетя Мюриэл. Казалось, она искренне рада видеть меня. Ее губы растянулись в приветственной улыбке.

– Как хорошо, что ты приехал, Чарльз! – сказала она.– Даже не могу выразить тебе свою признательность! Так мило с твоей стороны! – Она всегда была очень эмоциональна.

Я понемногу проникался симпатий к старушке. За последние пятнадцать лет она, казалось, ничуть не изменилась. Как и тогда, она была затянута в корсет и носила платье с воротничком. Я не преминул сделать ей комплимент.

– О, Чарльз,– проворковала она,– ты мне льстишь! – Она выдала мне еще одну улыбку и повела в зал.

Затем я поднялся вслед за ней на второй этаж, в свою комнату с высоким потолком и кроватью с пологом, которой для полноты картины не хватало только занавесок со всех сторон.

После того, как она вышла, я положил свой чемодан из кожзаменителя в просторную кладовку и отправился в ванную, находившуюся по соседству.

Когда я спустился в столовую, стол уже был сервирован для ленча, и служанка, выглядевшая намного старше своей хозяйки, сновала взад и вперед с новыми блюдами. Подбадриваемый моей теткой, я наелся до отвала, а затем откинулся на стуле с сигаретой в руке и стал слушать ее болтовню.

Она изливала душу относительно своего возраста и одиночества и радовалась, что теперь рядом с ней будет находиться близкий родственник.

Предполагалось, что я возьму на себя всякие мелкие дела, как например, выгуливать собаку – весьма неприятного шпица по кличке Тедди – или относить письма в почтовый ящик. Я сказал тете, что это мне вполне подходит.

В разговоре наступила небольшая пауза. Затем, подняв Тедди с пола, она посадила его к себе на колени и пустилась в повествование о том, что она называла своим хобби. За последний год она пристрастилась к рисованию, и это для нее стало, по ее выражению, каким-то наваждением.

С Тедди под мышкой, она поднялась, подошла к серванту из орехового дерева и вернулась, держа в руке папку с рисунками.

– Почти всегда я рисую здесь, в столовой,– сказала она.– Здесь хорошее освещение. Ну-ка, скажи, что ты думаешь о них? – Она передала мне штук пятьдесят – шестьдесят небольших рисунков.

Я разложил рисунки на столе по соседству с неубранными тарелками и стал внимательно их разглядывать. Все они были выполнены карандашом, хотя один или два подправлены акварелью, и на всех было изображено одно и то же – четыре яблока в низкой китайской вазе.

Над рисунками переусердствовали: тетя Мюриэл стирала, рисовала и снова стирала, так что бумага имела жалкий вид. Я напрягал свои извилины в попытках сказать что-нибудь приятное.

– Вам действительно удалось схватить, э-э, основную сущность этих яблок,– выдавил я из себя через несколько секунд.– Очень реалистично.

Тетя улыбнулась.

– Я так рада, что они тебе понравились,– ответила она.– Эми, ну, служанка, сказала, что глупо так помногу работать над ними, но я никак не могла остановиться, пока не довела их до совершенства.– Она выждала, а потом добавила: – Ты знаешь, Чарльз, что было самое трудное?

– Да?

– Яблоки стали вянуть. Это было ужасно. Как только я заканчивала, я убирала их в холодильник, но через две или три недели они стали порться все равно. И так продолжалось до тех пор, пока Эми не догадалась окунуть их в растопленный воск.

– Неплохая идея.

– Да, ты согласен? Но знаешь, Чарльз, я что-то за последнее время немного устала от этих яблок. Хотелось бы попробовать что-нибудь еще… Я все думаю, вон то маленькое дерево на лужайке очень живописно…

Она подошла к окну, чтобы показать мне это дерево. Я последовал за ней. Это было совсем молодое деревце, только-только распускавшееся. Моя тетка сказала, что это персик.

– А как ты думаешь, Чарльз, это будет хорошим сюжетом? Собираюсь попробовать сегодня днем, когда ты выведешь Тедди на прогулку.

Эми помогла тете Мюриэл завернуться в несколько слоев пальто, а я вынес в сад стульчик, мольберт, коробку с карандашами и бумагу.

Она долго возилась со всем этим, но мне удалось в конце концов расставить их так, как ей хотелось. Потом, хотя с гораздо большим удовольствием вздремнул бы у себя наверху, я пристегнул поводок к ошейнику Тэдди и направился осматривать город Дауни.

Вскоре я обнаружил, что общественная жизнь в Дауни сосредоточена вокруг аптеки, но я ухитрился убить еще два часа, позволив Тедди обследовать все заинтересовавшие его фонарные столбы.

Когда я вернулся, я ожидал увидеть тетю Мюриэл за работой, но не было ни ее самой, ни мольберта со стульчиком. Я огляделся, но так ее и не обнаружил, поэтому я засунул Тедди в его коробку в столовой, а сам отправился наверх, к ожидавшей меня кровати.

Заснуть мне так и не удалось. По какой-то причине я продолжал думать обо всех этих вымученных изображениях вазы с яблоками и пролежал до самого обеда в кровати, уставившись в потолок.

Обед был вкусным и обильным. Правда, тетушка была несколько раздражена. После того как Эми убрала тарелки, а тетушка водворила Тедди на его привычное место на коленях, я узнал, в чем дело.

– Сегодня плохо рисовалось,– пожаловалась тетушка.– Ветер все время трепал листья – ни одного не смогла дорисовать до конца.

– Я что-то не заметил, чтобы было очень ветрено, тетя Мюриэл,– довольно неосторожно обронил я.

– Ты вообще ничего не замечаешь! – рассердилась она.– Эти листья не оставались в покое ни одной минуты.

Я поторопился исправить ошибку.

– Я понимаю, что такому вдумчивому художнику как вы, это может мешать,– успокоил я ее.– Извините. Я не так часто общался с людьми искусства.

Обращение к ней как к человеку искусства польстило ей.

– О, я уверена, ты не хотел меня обидеть,– сказала она.– Просто я могу работать над чем-либо, только если предмет абсолютно неподвижен. Вот почему я так долго провозилась с яблоками. Но мне бы очень хотелось нарисовать это дерево. Интересно…– Тут она погрузилась в глубокое раздумье, продолжавшееся до тех пор, пока она не опорожнила две чашки кофе.

– Чарльз,– сказала она наконец,– я вот все думала… Я хочу, чтобы ты завтра срубил мне это дерево и отнес его в дом. Я поставлю его в один из бидонов для молока. Тогда ветер не будет мне мешать.

– Но это же прекрасное дерево,– запротестовал я.– Кроме того, после того, как его срубят, оно долго не протянет.

– Ну, это всего лишь дерево,– ответствовала она.– Я возьму новое из питомника. А по поводу того, что оно будет сохнуть, так с этим прекрасно справляется Эми. Она кладет в воду аспирин и сахар, и растения стоят вечно. Конечно, мне придется работать побыстрее. Но если я буду рисовать два-три часа утром и четыре-пять после ленча, то я чего-нибудь добьюсь.

Так что все было решено.

На следующее утро сразу после завтрака тетя Мюриэл повела меня к сарайчику с инструментами в задней части дома и вручила ржавый топорик. С каким-то нездоровым интересом наблюдала она, как я его затачивал, а затем проводила меня на место экзекуции. Ощущая себя убийцей, я отделил двумя-тремя ударами молодой побег от корня и отнес его в дом.

Оставшуюся часть дня, а также следующие три или четыре дня я провел в саду. Мне всегда нравилось работать с растениями, а здесь было несколько прекрасных экземпляров, правда, за ними совершенно не ухаживали. Я прополол многолетние и удобрил землю вокруг них костяной мукой. Кто-то оставил в сарае запас «Красной стрелы» и сульфата никотина, и я довольно долго опрыскивал растения от тли и жучков.

В пятницу за завтраком я обнаружил завернутую в мою салфетку пятидолларовую банкноту. В удивлении я взглянул на тетю Мюриэл. Она кивнула в знак того, что это предназначалось мне, и слабый румянец появился на ее дряблых щеках.

Я аккуратно сложил ее и сунул в карман, почувствовав прилив нежности к старушке. Очень мило с ее стороны дать мне на карманные расходы. Я решил после обеда посмотреть в магазинах какую-нибудь безделушку для нее.

Я обнаружил, что возможности Дауни ограничены. После колебаний между китайским олененком и аквариумом в виде чаши с золотыми рыбками с веерообразными хвостами я решил, что в живых рыбках куда больше разнообразия. Тут оказалось, что Дрейк, продавец, тоже бывал в Калифорнии, и мы с ним чуть ли не оказались знакомы. Мы договорились с ним встретиться на следующий вечер.

Тетя Мюриэл, казалось, искренне обрадовалась рыбкам. Из нее так и сыпались восклицания, пока она рассматривала их извилистые прозрачные хвосты. Наконец она водрузила чашу на небольшой столик возле мольберта.

Жизнь понемногу входила в обычное русло. По утрам и сразу после полудня тетя Мюриэл рисовала в столовой, в то время как я работал в саду. В остальную часть дня я выполнял различные поручения, гулял с Тедди и иногда занимался мелким ремонтом по дому.

Где-то в середине второй недели моего пребывания у тети Мюриэл персиковое дерево окончательно засохло. За обедом, голосом, каким обычно объявляют о всенародном бедствии, она сказала, что выбросила его. у скорбного одра мы принялись перебирать пачку из тридцати двух не до конца завершенных набросков. Я выбрал из них один наиболее удавшийся. Тетка согласилась, что и ей он нравится больше других, хотя остальные, впрочем, тоже. Но я видел, что она уже подумывает о том, что будет рисовать дальше.

На следующий день она не могла усидеть на месте, выискивала новый сюжет. Она без конца выскакивала во двор, где я занимался рассадкой львиного зева, чтобы спросить мое мнение относительно того или другого. За ленчем я заметил, что она частенько в раздумье поглядывала на чашу с рыбками, но в тот момент я не придал этому значения.

Вечером, когда я вернулся от Дрейка, она встретила меня в дверях и с плохо скрываемым торжеством в глазах повела на кухню.

– Я немного нервничала из-за этого,– сказала она, положив руку на дверцу холодильника.– Но, ты знаешь, все вышло отлично.– Она открыла холодильник и вытащила чашу с золотыми рыбками. Я тупо уставился на чашу.

– Я понимала, что рыбок никак не остановить, а я просто ИЗНЫВАЛА от желания нарисовать их,– продолжала она. И вот я думала, думала… Я и сейчас считаю, что это была отличная идея! Я просто повернула регулятор холода, и все уже затвердело! Я боялась, что чаша лопнет, но нет. Посмотри, лед совершенно прозрачный.– Она взяла кухонное полотенце и стерла с чаши влагу, так что теперь я мог видеть двух золотых рыбок, аккуратненько замурованных в прозрачном льду.– И теперь я могу рисовать их без всяких хлопот. Разве это не замечательно?

Я сказал, что да, замечательно, и пошел наверх, как только счел для себя приличным. Тот случай оставил неприятный осадок. Не то чтобы я горел желанием иметь в доме рыбок, но все-таки… Казалось, она получала такое удовольствие, наблюдая за ними, и купил их ей я – а, к черту!

На следующее утро я проснулся несколько подавленным, потом вспомнил о причине этого. А когда вспомнил, то решил, что веду себя по-идиотски. Так расстраиваться из-за гибели каких-то двух пучеглазых рыбок было верхом слабоумия.

После завтрака тетя Мюриэл достала из холодильника чашу и принялась за работу. Я же пошел в сарай и какое-то время провозился с распылителем.

Позже, посмотрев на облупившуюся стену дома, я подумал: а почему бы не покрасить ее? Я спросил тетку и получил ее одобрение. После небольшой прикидки я принес из магазина ведро краски и стал пачкать стену.

Работа продвигалась медленно. Дни шли за днями, и я стал постоянным клиентом магазина. Тетя Мюриэл закончила свое уже восемьдесят первое исследование на тему замороженных золотых рыбок, пока я покрыл дом одним слоем краски. А чтобы прилично выглядеть, ему требовался еще, по меньшей мере, один.

 Весна незаметно перешла в ранее лето. Я по-прежнему красил дом, а тетя Мюриэл рисовала рыбок, и нас обоих все более захватывала наша работа. На жизнь жаловаться не приходилось. Дрейк познакомил меня со своей сестрой – энергичной брюнеткой, мягкой и в то же время всегда готовой к отпору, что более всего привлекает меня в женщине. Себе он тоже подыскал подружку, и мы по нескольку раз в неделю выбирались куда-нибудь вместе. Моя городская квартира с невыплаченной арендной платой, безуспешные поиски работы и голодные времена казались где-то далеко-далеко.

Я закончил красить дом за день до того, как тетя Мюриэл решила, что она выжала из рыбок все, что можно. У Сеня сразу поднялось настроение. Я развел в мыльной пене сульфат никотина, приготовил смесь «Красной стрелы» и в свое удовольствие разбрызгал все это на запущенные растения.

На следующий день за обедом тетя Мюриэлл вручила мне последнее из своих изысканий по золотым рыбкам, которое я присоединил ко всей коллекции. Я уже начинал ненавидеть эти анатомические исследования всех сюжетов, но приходилось как-то терпеть.

– Чарльз, я все думаю… Как ты считаешь, Тедди подойдет мне в качестве следующего сюжета?

Я посмотрел на ее колени, где лежала собака, и сказал, что, пожалуй, подойдет, но будет ли он вести себя спокойно?

Тетушка выглядела озадаченной.

– Не знаю,– призналась она.– Надо что-нибудь придумать. Может быть, после завтрака сразу кормить его обедом? Или же… Тут она снова погрузилась в раздумья, а я спустя какое-то время потихоньку улизнул на встречу с Вирджинией – сестрой Дрейка.

Мы сидели с Вирджинией на качелях у ее дома, держась за руки. Нас окружали сумерки, а легкий ветерок доносил запах сирени. Это было спокойное, нежное, немного сентиментальное свидание.

Наступила суббота. После завтрака тетка сказала, чтобы я взял Тедди на прогулку и не приводил, пока он хорошенько не проголодается. По возвращении она собиралась сразу его кормить в надежде, что после прогулки в сочетании с обедом он сможет поработать в качестве модели.

Мы покорно двинулись в путь. Каждый фонарный столб в городе мы с Тедди обследовали, по крайней мере, дважды, и если он не выдохся, когда я привел его обратно, то это уж не моя вина. Тетка взяла его за поводок и отвела в буфетную, где его ожидала целая гора гамбургеров в миске.

Тедди накинулся на еду словно поросенок. Когда он покончил с этим, он с решительным видом разлегся на полу в буфетной. Тетке пришлось самой отнести его в столовую и уложить на солнышко около своего мольберта. Не успел я покинуть комнату, как он уже спал.

В тот день мы собрались за ленчем позже обычного, почти в половине третьего, чтобы тетя Мюриэл могла максимально использовать сонное состояние Тедди. Я проголодался, а запеченные цыплята Эми были просто великолепны. Так что я смог уделить тетушке внимание не раньше, чем покончил с превосходным муссом из персиков. Только тогда я обратил внимание на ее расстроенный и мрачный вид.

– Вам хорошо работалось, тетя Мюриэл? – спросил я.

Она с такой силой затрясла головой, что подвески на ее серьгах устроили перезвон.

– Ах, нет-нет, Чарльз, Тедди…– Со скорбным видом прервалась она на полуслове.

– В чем дело? Разве он не уснул?

– Если бы моя тетка принадлежала к другому типу женщин, ее смех был бы сардоническим. Она же только негромко фыркнула.

– Да нет, уснул,– ответила она.– Он уснул. Но пока он спал, он все время дергался, вздрагивал, и не знаю что еще. Чарльз, это было что-то невозможное. Все равно что рисовать дерево во время бури!

– Плохо. Наверное, вам придется поискать новый сюжет.

Какое-то время тетка молчала. А когда я взглянул на нее, мне показалось, что я заметил слезы в ее глазах.

– Да,– медленно ответила она,– наверное, придется… Я думаю, Чарльз, я выберусь сегодня в город и куплю что-нибудь для Тедди.

Я почувствовал, как холодок пробежал у меня по спине. Вскоре это прошло, и я уже думал о том, как это мило сто стороны тетушки так заботиться о собачонке, принимая во внимание то, какое значение придает она своей живописи.

Она поднялась ко мне в комнату перед самым обедом, чтобы показать вещицу, купленную для Тедди. Это был ярко-красный ошейник с маленьким колокольчиком, резиновая косточка со вкусом шоколада и коробка каких-то сладостей для собак, которые, судя по этикетке, были весьма калорийными засахаренными фруктами.

Пока она надевала на Тедди ошейник, я скормил ему пару темно-коричневых таблеток в форме ромбиков из коробки. Она накинулась на них, ворча от удовольствия…

Воскресное утро я пронянчился со своими старушенциями, пока часы не подсказали мне, что если я не потороплюсь, то опоздаю на намеченную с Дрейком и девушками вылазку за город.

Мы прекрасно провели день. А когда Дрейк забрался в дубовую рощу, Вирджиния со смешком посадила мне за шиворот мохнатую гусеницу.

Уже совсем стемнело, когда я вернулся домой. Еще до того, как я вошел, я заметил, что везде горит свет, и в доме царит обстановка всеобщего смятения. А когда я открыл дверь, то увидел в прихожей тетю Мюриэл в полуобморочном состоянии. Эми размахивала перед ее лицом бутылочкой с  нюхательной солью.

– Тедди,– выдохнула тетушка при виде меня.– О, Чарльз, он…

Я сделал успокаивающий жест, и тут тетушка разрыдалась. Слезы потекли по слою пудры на ее щеках и закапали на воротник.

– Тедди,– протянула она с завыванием.– О, Чарльз, он умирает!

Подсознательно я ожидал этого, но тем не менее вздрогнул.

– Что случилось? – спросил я.

– Я выпустила его побегать во дворе часа три назад. Его слишком долго не было, и в конце концов я вышла поискать его. Я звала его, звала и, наконец, нашла под кустом рододендрона. Его вид был просто ужасен. Так что я сразу побежала в дом и позвонила доктору, но пока он сюда добрался, бедняжка Тедди стал совсем плох. Кто-то, должно быть, отравил его.– Она снова пустилась в слезы.

Я гладил тетушку по плечу и бормотал слова утешения, в то время как мой мозг напряженно работал. Кто-то из соседей? Тедди был довольно спокойной тварью, но иногда он все-таки лаял, а некоторые вообще просто не любят собак.

– Доктор Джонс был очень добр и так сочувствовал. Он унес бедняжку Тедди в сумке. Он хочет отдать Тедди своему знакомому, чтобы тот его усыпил.

Усыпил? Я ощутил, как у меня на спине и под мышками выступил пот. Я машинально вытащил из бокового кармана носовой платок и подал его тетке. Она взяла и приложила его к глазам.

– Все-таки, это такое утешение,– сказала она, шмыгая носом,– знать, что он… не мучился… в свой последний… день.

Я отвел ее наверх в ее комнату и дал успокоительного. Я подождал, пока она выпьет, и постарался отвлечь ее разговорами. Спустя некоторое время она вполне успокоилась, и я смог пойти к себе.

Я лег на кровать и какое-то время неподвижно смотрел в потолок. Сердце у меня билось сильно и учащенно. Потом я достал из кармана пальто сигареты и закурил.

Пачка кончилась, а я все лежал, глядя в потолок, не думая ни о чем, почти бессознательно не допуская свою память туда, куда сознание не хотело углубляться. Около двенадцати и разделся и лег спать.

На следующий день я чувствовал себя подавленным. После того, как я отставил в сторону свой завтрак, зашла тетя Мюриэл. Ее глаза были воспалены. Я поздоровался и вышел в сад.

День был сырым и хмурым, да мне и не очень хотелось работать. Я немного повозился с пионами и семенами, потом решил обработать секатором вишню, чтобы дать ей побольше света. Это надо было сделать уже давно. Когда закончил с этим, я пошел в сарай за льняным маслом и бордосской жидкостью, чтобы приготовить припарку для деревьев.

Доставая банку с жидкостью, краем глаза я уловил какой-то непривычный отблеск позади нее. Это оказалась банка арсената свинца. На этикетке – привычный череп со скрещенными костями. Я открыл банку. Яда в ней не хватало примерно на четверть дюйма.

Конечно, она могла находиться в сарае и раньше, я не был уверен в обратном. Этого мнения я и решил придерживаться.

Не помню, чем я еще занимался в тот день. Наверное, слонялся по саду, стараясь ни о чем не думать. Разок тетя Мюриэл подходила к окну, чтобы позвать меня на завтрак; я ответил, что не голоден.

Я думаю, она весь день смотрела на коробку Тедди в гостиной.

В конце концов я пережил это. Два или три дня спустя, когда Тедди доставили от набивщика чучел, я уже так далеко задвинул все это дело в своем сознании, что моя реакция стала мне казаться несколько комичной и даже необъяснимой. Даже когда тетя Мюриэл достала свои карандаши и принялась за бесконечную серию набросков маленького чучела, это на меня не подействовало. И если бы кто-нибудь спросил меня, я бы сказал, что для нее вполне естественно рисовать животное, которое она так любила.

Пока она вновь и вновь рисовала Тедди, я начал перекрывать крышу. Работа была не из легких, так как дом изобиловал старомодными башенками и куполами, и когда я закончил, лето было уже в самом разгаре.

Тетя Мюриэл все время настаивала, чтобы я отдохнул, но я просто не мог бездействовать.

После крыши я взялся за оранжерею в задней части двора. С Вирджинией мы встречались почти каждый вечер, и я твердил себе, что со мной все в порядке. Правда, я замечал небольшое постоянное снижение веса, но убеждал себя в том, что это результат чрезмерного курения.

Однажды душной августовской ночью моя тетка достала стопку рисунков, сделанных с Тедди, и мне пришлось их вместе с ней просматривать.

– Думаю, надо сделать еще несколько набросков,– сказала она, когда я отложил в сторону последний рисунок.– А потом… потом мне придется искать что-нибудь еще.– Ее вид был печален.

– Пожалуй,– протянул я уклончиво. Я почему-то почувствовал себя неуютно. Но я не знал причины – настолько тщательно скрывал я ее сам от себя.

– Чарльз,– спустя минуту сказала она. Она выглядела более обычного подавленной.– Ты сделал вновь счастливой старую женщину. Эта Вирджиния, с которой ты проводишь столько времени – ты ее любишь?

– Ну-у, думаю, да.

– Я вот о чем… Как бы ты посмотрел, Чарльз, если бы я ссудила тебе денег, чтобы ты основал здесь свое дело по разведению растений? У тебя прямо-таки талант к этому. Конечно, мне бы тебя недоставало, но если бы ты захотел… Уверена, ты был бы счастлив с Вирджинией и…– Тут у нее перехватило дыхание, и она не смогла продолжать.

Милая тетушка! Я обошел стол с ее стороны, обнял ее и поцеловал. Я как мог выразил, насколько я был бы счастлив, и как я мечтал именно о том, что она предложила. Свое собственное дело, и Вирджиния в роли жены! Она была лучше доброй крестной из сказочки.

Мы засиделись допоздна, обсуждая будущее – планировку питомника, инвентарь, рекламу, ведение дела – все это приводило меня в восторг, и тетушка, казалось, слушала с удовольствием.

Поднимаясь к себе наверх, я был в таком восторге, что мне казалось, я никогда не доберусь до кровати. Пока я раздевался, я насвистывал. И, несмотря на все возбуждение, уснул, едва моя голова коснулась подушки.

Я проснулся часа в три утра с крепко засевшей во мне уверенностью. Как если бы смутные подозрения, которые я отметил днем, во время моего сна чем-то дополнились и переросли в твердую уверенность. Не в силах сдержать дрожь, я сел на край кровати.

Тетя Мюриэл решила меня убить. С любовью, с раскаянием, она собиралась положить яд мне в пищу. Плача и сокрушаясь, она встанет у смертного одра наблюдать мою агонию.

Со слезами на глазах, она будет откладывать вызов врача, пока не станет слишком поздно. Она будет самым несчастным человеком на свете. А после моей смерти она отдаст мня лучшему в Дауни гробовщику для бальзамирования.

После этого она приступит к рисованию меня в течение недели по восемнадцать часов в сутки; затем, все так же раскаиваясь, предаст меня земле, но боль ее раскаяния будет облегчена сознанием того, что мои последние дни на земле были счастливыми. А собственное дело и женитьба на Вирджинии Дрейк были, как я понимаю, для меня тем же, чем для Тедди красный ошейник и шоколадная косточка. Я еще раз проверил свою логическую цепочку – она была безупречна. Оставался только один момент – я должен был знать наверняка.

Я натянул халат и, пробравшись на цыпочках по коридору, спустился по черной лестнице вниз. Когда я забрался в сарай, я зажег спичку и нашел на полке за бордосской жидкостью то место, где должен быть стоять арсенат свинца. Его там не было.

Вернувшись в комнату, я оделся, покидал в чемодан свои вещи и исчез в классической манере: связал узлами простыни, закрепил их на спинке кровати и соскользнул на землю. На станции я сел в поезд.

Больше я никогда не слышал о тете Мюриэл. Уже из Лос-Анджелеса я послал несколько открыток Вирджинии, без указания адреса, просто  чтобы сообщить, что я ее не забыл. Вскоре я устроился в частную фирму и встретил прекрасную девушку. События шли своим чередом, и мы вскоре поженились.

Но я многое бы отдал, чтобы узнать одну вещь: что тетя Мюриэл будет рисовать дальше?

Перевод с английского

В. Ермакова