Наталья Рузанкина

Лечите душу ощущениями...

Оскар  У а й л ь д

Каждое путешествие – подарок Божий, в котором, как камни в самоцветном ожерелье, – впечатления, встречи, расставания, общение с людьми, неповторимые чувства дружбы и влюблённости. Влюблённости в удивительный мир, где луговые и морские просторы, сверкающие проспекты городов... Прошлым летом моя заветная мечта – побывать в Праге и в Париже – из недоступной и звёздной вдруг стала приближаться, вырисовываться гранями Нотр-Дама и Собора св. Витта, пражской ратуши и Версаля... Когда-то в детстве читала про величественное здание Гранд-Опера и в своих самых смелых снах не представляла, что однажды, в палящий полдень, буду сидеть на ступеньках великого сооружения и слушать пианиста, который играет прямо на улице «Ноктюрн» Шопена...

Разбитая гора самоцветов

Наше путешествие началось с Праги. Этот город для меня всегда ассоциировался с бравым солдатом Швейком, с незабываемым сапёром Водичкой, в общем – со смехом, теплом и любовью. Швейковский лукавый доброжелательный характер – основа чешского характера, здесь вас спросят сначала на чешском, затем – на английском и, наконец, со смехом перейдут на русский. В золотистом тумане утра перед нами предстали величественные, лёгкие, кружевные башни собора святого Витта, и с тех пор это зрелище – самое прекрасное воспоминание путешествия, которое не смогли затмить даже
кружева Нотр-Дама, синяя кристальная пирамида мастера Пея (Лувр) и золото Версаля.

Всё неудобство автобусной экскурсии померкло перед невиданными красотами, которые удалось запечатлеть и в сердце, и в памяти. Знаменитый собор святого Витта был на реставрации, и потому нам не удалось побывать внутри, но и внешней красоты и величия его хватило, чтобы навсегда изумить душу. Стрельчатые громады, кажущиеся невесомыми, устремлены в небо, коричневые, бежевые, палевые тона, самоцветная радуга витражей... Это чудо строилось 600 лет и названо в честь христианского мученика мальчика Витта. Наш экскурсовод по Праге – Ксения восхищённо рассказывала о том, как чехи восторгаются нашим храмом св. Василия Блаженного. «Он похож на пряник! – радостно восклицает она. – Чехи очень любят всё цветное, нарядное!» Я вновь потрясённо оглядываюсь на кружевные, ажурные стрелы, рвущиеся под облака. Всё-таки мой любимый стиль в архитектуре – готический...

Прага напоминает разбитую гору самоцветов – всё в ней так ярко, празднично, сверкающе. Она вся – одна огромная нескончаемая сказка, в которой есть место и красоте, и величию, и трагедии, и неиссякаемому юмору, который составляет главную особенность чешского национального характера. Лёгкость восприятия даже самых серьёзных вещей, неиссякаемое жизнелюбие – вот что отличает этот замечательный народ, а ещё его отличает смешной и удивительный язык. Гуляя на площади перед ратушей и углубляясь в многоцветье пражских улочек, наша тургруппа с хохотом повторяла некоторые особенно понравившиеся чешские слова: духи – вонявки, пилот – летец, стюардесса – летушка, самолёт – летадло, лодка – плавидло и ещё много интересного и неожиданного.

В лабиринте разноцветных улочек, будто из сказки Андерсена, выступает множество лавочек с сувенирами, а также с богемским стеклом и чешскими гранатами. Чешский гранат – уникальный камень, аналогов которому нет. Во всём мире ожерелья, браслеты и кольца с этим камнем считаются символом влюблённости, алый затухающий огонь будто дремлет в их полупрозрачной черноте. А далее – бирюза и сапфир богемского стекла, и это – одно из самых красивых зрелищ в моей жизни. Лучи, сверкающие грани, переливы, загадочное мерцание, стеклянные цветы, причудливые птицы, бокалы, подсвечники, крохотные прозрачные дворцы...

После торопливого пробега по сувенирным лавочкам возвращаемся к ратуше, поднимаемся на смотровую площадку по суперсовременной винтовой лестнице. Прохлада древних стен, высасывающая сердце высота и мозаичная россыпь древнего города внизу. С ратуши открывается потрясающий вид, и я фотографирую православный храм св. Николая напротив и две знаменитые чёрно-бежевые башни под названием «Адам и Ева». Вновь спускаемся на площадь, где, несмотря на жару, уже начинается цирковое представление прямо у памятника Яну Гусу. Трагический герой предреформатор и рядом – акробатические номера, клоунские улыбки, актёры с позолоченными лицами в камзолах и париках... В Праге совместимо несовместимое, и этому потрясающему городу прощаешь то, что не простилось бы любому другому...

Полюбовавшись несколькими живыми куклами, спускаемся на набережную Влтавы, у нас по экскурсионному расписанию – прогулка на маленьком белом теплоходе. Внутри очень уютно, ресторанные столики, небольшие диванчики, ледяные напитки, но можно выйти на палубу, усесться под тент и потягивать апельсиновый сок. Двое высоченных красавцев-чехов – официанты, принимают заказы, на них почему-то – футбольная форма. Влтава бурная и порожистая, по берегам – панорама, от которой захватывает дух. Наш маршрут – от исторического центра Праги Чехова моста до Вышеграда и обратно. Проплываем под знаменитыми пражскими мостами (их всего 18), любуемся знаменитым «Танцующим домом» архитекторов Фрэнка Гэри и Влада Милунича. Два часа речной экскурсии в созерцании пражских архитектурных чудес проходят незаметно. Мы снова на набережной, и отравляемся на знаменитый Карлов мост с его скульптурами епископов, святых, князей и императоров. Проходим мимо скульптуры св. Яна Непомуцкого, одного из самых почитаемых пражских святых. У Карлова моста – художники, совсем как в переходе на Пушкинской в Москве, но цены за мгновенный портрет – космические, и поэтому мы любезно отказываемся запечатлеть себя на фоне Влтавы. Экскурсия шествует дальше, к дому великого Франца Кафки, где мы дружно смеёмся над всемирно известными малопристойными скульптурами двух мужчин. Оставшееся свободное время – на покупку сувениров и на визиты в пивные ресторанчики, нужно же еще попробовать знаменитого чешского пива и национальное блюдо – вепрево колено, свиную ногу, запечённую в пиве. Встречаемся в десять на ратушной площади...

«Давайте по-русски»

Перед поездкой я очень долго боялась заблудиться в лабиринтах тех чудесных городов, которые мне предстояло посетить, а сейчас вдруг поняла: для трёхчасового самостоятельного путешествия по Праге мне не нужны спутники. В этом путешествии буду только я и Прага, всё остальное помешает. Захожу в сувенирную лавочку и, совсем как в юмореске у Петросяна, указывая на керамическую пивную кружку с цветным изображением знаменитых башен, заявляю: «Уан, плиз, кружка!» Хозяйка, полноватая, жизнерадостная, смеётся: «Давай лучше по-русски». Накупив магнитиков, брелков и окончательно устав от хождения по горячим булыжникам, усаживаюсь на лавочку в каком-то совершенно средневековом, но многолюдном дворе, перед глазами – золотой, бирюзовый, алый, лазурный круговорот великого дня моего открытия Праги, а ещё – отметины на домах в память о страшном наводнении 2002 года, когда разъярённая Влтава пыталась смести с лица земли древний город. На другом конце скамеечки – элегантный старичок в лёгкой летней кепке и тёмных очках, он откладывает в сторону газету, приветливо улыбается, я сбрасываю шлёпанцы, вытягивая горящие от долгой ходьбы ступни, хотя чувствую себя несколько смущённой. Ноги ноют нестерпимо, хорошо ещё, что не записалась на внеплановую экскурсию под названием «Таинственная Прага»! На этой увлекательной экскурсии нам обещали показать все памятные места, замки и дворцы, где совершились кровавые преступления и теперь обитают призраки!

– Мадам, – вдруг, церемонно поклонившись, на чисто русском спрашивает старичок, – вам нравится наш город?

– Это чудо, – искренне отзываюсь я. – Он кажется нездешним, сказочным каким-то. Я много слышала о нём, но когда увидела...

Повисает пауза, старичок продолжает улыбаться.

– Мадам, – снова спрашивает он, – теперь вы счастливы?

– Да, – выдыхаю я, – теперь я счастлива...

Я оставляю его на той бульварной скамье, и он кажется мне каким-то добрым духом великого города, снизошедшим ко мне, чтобы внушить ощущение этого огромного счастья соприкосновения с Прекрасным и Вечным. Спускаюсь в маленький пивной ресторанчик, там обнаруживаю компанию наших девочек из Воронежа, собирающихся сделать заказ.

– Порции килограммовые, как раз на четверых! – изумлённо восклицает одна. – Четвёртой будете?

– Всегда, – радостно отзываюсь.

Приносят знаменитую свиную ногу с кнедликами (большими клецками, нарезанными дольками), свинина и кнедлики тают во рту, необыкновенно вкусно, но жирно. Чехи – Гаргантюа в еде, любят много и вкусно поесть, а уж чешские блюда из свинины и знаменитые колбасы и сосиски не имеют себе равных в мире и превосходят немецкие и польские. После свинины – литровая кружка ледяного пива, причём я осиливаю только малую часть. Выходим из пивного ресторанчика, снова петляя по улицам и площадям, фотографируя наиболее приглянувшиеся виды. Я уже фотографирую всё подряд, так поражают меня фантастические улочки Праги.

– Смотри, заряд кончится, – предупреждает меня одна из воронежских красавиц. – Подзарядить-то негде будет.

Я со смехом отмахиваюсь, возможности дешёвого китайского фотоаппарата кажутся бесконечными, хотя впереди – тысячекилометровый переезд Прага – Париж, день в Париже и только вечером – отель. Как я потом проклинала свою беспечность, когда фотоаппарат благополучно отключился в Лувре, где мне удалось сделать всего один-единственный снимок! И вновь мы на ратушной площади, и мягко спускается тёмно-золотой вечер, загораются старинные фонари, радостная, смеющаяся толпа, множество наречий (здесь и русские, и англичане, и немцы, и японцы, и итальянцы), и всё то же ощущение великого нескончаемого праздника. Подходит маленькая девочка, смуглая, с «египетской ночью во взоре», тянет крохотную ручонку, бормочет: «Мадам, пани...» Опускаю несколько крон в цепкую ладошку, сбоку слышу на русском возмущённое: «Ну и зачем, зачем, они побогаче вас будут!» Пожилая дама объясняет мне, что попрошайки – румынские цыгане, племя вороватое, лукавое, «налетели, как саранча, не знаем, что с ними делать». Оказывается, румынские цыгане – проблема не только Чехии, но и всей Европы.

В густом вечернем воздухе вдруг раздаётся щемящая душу музыка, я, с фисташковым мороженым в руке, пробираюсь через многоликую толпу и застываю, потому что играет еврейский оркестр, и музыкант в еврейском костюме со скрипкой на плече – близко-близко... Через пару минут блаженного беспамятства и растворения в мелодии вдруг обнаруживаю, что плачу, плачу в пражском золотом вечере посреди знаменитой площади, слушая еврейский оркестр. Не глядя, бросаю кроны в кружку музыкантов, и усаживаюсь, подстелив немало повидавший пиджак, прямо на булыжную мостовую, ибо все лавочки заняты. С соседней срывается полный темноволосый мужчина в позолоченных очках, в футболке и смешных шортах.

– Синьора, синьора, – он указывает на освободившееся место, предлагая мне пересесть с мостовой на скамью.

– Грацие, – благодарю я, справедливо считая его итальянцем, и несколько минут просто сижу, закрыв глаза, а праздник продолжает властвовать вокруг. Открываю глаза, смотрю в густеющее вечернее небо, перевожу взгляд на площадь, где вновь начинается цирковое представление и гимнасты-акробаты в салатовых трико, красивые, юные, взлетают над булыжной мостовой, являя чудеса храбрости, потому что работают без страховки. Два молодых человека выполняют дух захватывающие номера, третий же танцует, поражая кошачьей пластикой, костюмы всех троих светятся. О, Прага, ты вся – Чудо и Удивление, я влюбилась в тебя без памяти и уже никогда не забуду... В десять вечера перед ратушей собирается вся группа, усталые и радостные, переполненные незабываемым городом, спускаемся к Влтаве, с набережной которой – наш отъезд в Париж.

Ярко-синяя лучезарная ночь, и воды Влтавы, не чёрные, а тоже ярко-синие, и позолота фонарей по берегам, и сочная лимонная луна в небе, и дворцы и замки, тающие в этой живой, дрожащей синеве – импрессионистский гениальный пейзаж, намного гениальней, чем пейзажи моих любимых Ван Гога, Гогена, Манэ. «Автор на свете один только – Бог», – вспоминаю я замечательные строки саранского поэта Виктора Мишкина, и сердце охватывает трепетное восхищение теми, кто создал этот дивный каменный цветок по имени Прага, ибо водил их руками, несомненно, Дух Божий.

Как Париж встретил «русскую мафию»...

Тысячекилометровый автобусный переезд – подвиг, а мы пережили два таких переезда: из Праги в Париж и из Парижа в Берлин, и только в Бресте на обратном пути поняли, что мы герои! Спинки сидений откидываются лишь чуть-чуть, и мне со своим ростом метр восемьдесят просто некуда вытянуть ноги, кое-как пристраиваю их на небольшую дорожную сумку под сиденьем. «Доставайте подушки, пледы, носочки, устраивайтесь поудобней, приятных снов», – улыбается нам руководитель группы Екатерина, симпатичная молодая блондинка. Легко сказать «поудобней»! Позади пара молодожёнов устраивает разборку вполголоса, молодой супруг шипит раздражённо: «Ты зачем столько наменяла, куда ты теперь эти кроны денешь, и зачем тебе эта бирюлька!» В Чехии мы поменяли часть евро на местную валюту – кроны, чтобы накупить сувениров, да и в ресторанчиках кроны принимали охотней, чем евро, а молодая супруга купила ещё и гранатовое сердечко, достаточно дорогое, что и вызвало раздражение мужа. Наискосок напротив – семья Чазовых, папа, мама и двое детей-подростков, подвижные, как ртуть. Вот они затевают шуточную драку, и папа несколькими строгими словами прекращает весёлое буйство. К слову, папа Чазов в бежевой летней рубашке и мятых шортах – постоянно недовольный – персонаж весьма колоритный...

А в зените следующего дня – Париж... Самый экстравагантный, самый неповторимый и эксцентричный, вечно древний и вечно юный, весь – в хлопанье голубиных крыльев (столько голубей, как возле Нотр-Дама, я не видела нигде), в тугих пыльных листьях бессмертных каштанов, в сиянии куполов зданий, соборов и дворцов, прославленных на весь мир, в лучшем на свете аромате лучшей в мире выпечки.

«Здесь вы можете увидеть людей, которых не встретите ни в одном другом городе мира, ибо за их внешний вид им грозит попасть или в полицию, или в психлечебницу, а здесь они могут стать завтра законодателями мод», – предупреждает нас Екатерина. Наша первая остановка – рядом с набережной, возле сувенирных лавочек, – подтверждает слова руководителя: навстречу нам с беззаботной улыбкой идёт молодой человек в зелёных стрингах, приталенном пиджаке и с букетом цветов в руках. «Ой!» – потрясённо произносит моя соседка из Архангельска, повар из Курска Женя замечает: «В дурдоме каникулы!» «Это – писк завтрашней моды», – смеюсь я и прошу сфотографировать меня на фоне массивного подножия Эйфелевой башни. На набережной – множество туристов и клошаров, кто-то из бездомных загорает, развесив на скамейках и ограде нехитрое тряпьё, в середине августа в Париже температура доходит до сорока. На мне – чёрный сарафан и балетки, на голове – бейсболка. «Тепловой удар заработаем», – жалуюсь Екатерине, та успокаивает: «Здесь на улицах – маленькие питьевые фонтанчики, можно напиться и освежиться».

После величественной и суровой красавицы Влтавы Сена – грязно-бирюзовый ручеек в тяжёлом серо-белом ожерелье каменных набережных, замков и дворцов. Вид – менее величавый и разноцветный, чем у пражской набережной, но более оригинальный, более причудливый и изысканный. Клошары тянут руки за подаянием, очень часто их сопровождают псы весьма внушительных размеров, при виде темнолицей старухи, сидевшей на тротуаре в окружении двух лохматых, изнемогающих от жары собак, я вспоминаю нашу городскую полусумасшедшую Ирину, что часто просит подаяния у церкви также в сопровождении собак, за что и получила прозвище «дама с собачками». «А милостыню-то в евро берёт!» – ехидно замечает папа Чазов, и я понимаю, что дневной заработок этой весьма живописной старухи, возможно, равен моему полугодовому доходу.

– Вот она жизнь: загорай в Париже на бережку, ничего не делай, зарплата в валюте, – завистливо замечает ворчливый парень из Рязани, бывший десантник. Старуха настолько колоритна, что я пытаюсь сфотографировать её, но она вскакивает с неожиданной для своих лет прытью и что-то гневно кричит. Спутники смеются, а я вдруг поняла, что не имею права фотографировать  э т у  её жизнь, которую она выбрала, и, возможно, счастлива по-своему. После гневной хриплой отповеди старухи я не пробовала больше фотографировать клошаров...

С живописной набережной едем к смотровой площадке на знаменитую Эйфелеву башню, мимо окон – улицы, бульвары, дворцы, весь неповторимый, великий город. Все дома в городе – 6, 7 этажей, со своими причудливыми крышами напоминают утюги, последняя перестройка была при императоре Наполеоне Третьем в середине XIX века, позже перестраивать было запрещено. Перед Эйфелевой торгуют сувенирами афрофранцузы. Екатерина предупреждает: они очень своеобразные и непосредственные, но не вздумайте посмеяться над ними, реагируют весьма жёстко. На смотровой площадке – несколько сувенирных лавочек и продавцы сувениров, улыбчивые и нахальные бывшие алжирцы, тунисцы, марокканцы. Смешивая французские и английские слова, бросаются к нам, но, поняв, что мы из России, переходят на плохой русский. Покупаю у одного из них магнитики, брелки, делаю несколько снимков (тонкий, чёрный, кружевной силуэт Эйфелевой башни на фоне сизо-золотого парижского воздуха – дивное зрелище). Афрофранцуз не отстаёт, бежит за мной к автобусу, размахивая разноцветными упаковками. Видя, что больше ничего не удастся продать, бросает обиженно: «Эх, Наташа!» Оказывается, моё имя – самое распространённое русское имя на Западе. В автобус со смехом вбегает наша гламурная воронежская красавица, бросается на сиденье напротив. Преследующий её темнокожий атлет с сувенирами в автобус не заходит, но, разложив товар на ступеньках, начинает неподражаемый монолог: «Наташа, Оля, Юля, Маша, Барбара, Дура! Я учился! Учился Патриса Лумумба!» Весь автобус уже стонет от хохота, солидная дама из Подмосковья восклицает: «Девчата, да он из Лумумбария!» Степенно переваливаясь, в автобус поднимается повар из Курска Женя, похожий на Вини-Пуха. Афрофранцуз кричит: «Брелки – по два! Возьми по два!» Повар невозмутимо ответствует: «Вся эта куча – по два. Договорились?» В ответ слышится обиженное: «Русский мафия!»

В поисках Эсмеральды...

Продолжая смеяться, едем дальше. Следующая экскурсия – посещение знаменитого музея парижских духов «Фрагонар». «Фрагонар» – внутренний бренд, его продукции нет на внешнем рынке, купить что-либо иностранцу можно только здесь. Приобретаю небольшой набор туалетной воды с непередаваемым пьянящим ароматом, слушаю историю создания знаменитых парижских духов и все курьёзы, с этим связанные. Любимым запахом великого короля Луи XIV был запах розы, однажды он опрыскал духами с этим ароматом свои покои в Версале. Придворные в ужасе разбежались, сам король, кашляя от удушья, покинул свои апартаменты. Несколько дней после этого королевские покои в Версале тщательно проветривали... После «Фрагонара» – Лувр, бывший дворец французских королей и самый великий музей мира. Его не обойдёшь и за месяц, а у нас всего пара часов и нужно посмотреть самое основное. От главного входа (знаменитая стеклянная пирамида китайского мастера Пэя) попадаем на первый этаж (по-французски – нулевой). Перед нами – лучшее, что когда-либо было создано на свете, античные шедевры Венера Милосская и Ника Самофракийская, Амур и Психея скульптора А.Кановы, знаменитые Рабы Микеланджело (Бунтующий раб и Умирающий раб), созданные им для гробницы одного из римских пап. Правда, коллегия кардиналов забраковала эту скульптуру, найдя её слишком чувственной. Наш гид в Лувре, Маша (русская, но замужем за французом), с трудом пробирается среди толпы бойких туристов с характерными монголоидными чертами лица, улыбается устало и произносит: «То ли Париж, то ли Тянь-Шань!» Вьетнамцев, китайцев и японцев в музее – большинство. Маша предупреждает нас: «Следите за сумками, Лувр занимает первое место в мире по кражам!» Поднимаемся на второй этаж (по-французски – на первый). Рассматриваем легендарный Наполеоновский зал, апартаменты Наполеона Третьего. Мебель из драгоценных пород дерева, из яшмы, оникса, малахита, бесценная столовая утварь, короны и драгоценности Наполеона Третьего и его жены, императрицы Евгении, золото и серебро, алмазы, сапфиры, рубины и изумруды...

Покинув наполеоновские апартаменты, идём в залы живописи, перед глазами бесценное: Ботичелли, Тициан, Веронезе, и, наконец, зал Леонардо с его «Иоанном Крестителем» и «Джокондой». В ужасной толчее, судорожно вцепившись в сумки с деньгами и документами, подходим к гениальным, известным на весь мир творениям. Не в этой толчее созерцать Леонардо, но выбирать не приходится, и поток туристов проносит нас мимо бесконечно прекрасного юного Иоанна Крестителя и туманно улыбающейся Джоконды с её извечной тайной. «Ну и что, я ожидала большего, она не произвела на меня впечатления!» – жалуется одна из наших экскурсанток. Мне хочется ответить ей словами Раневской: «Милая, эта дама столько веков производила впечатление, что уже сама выбирает, на кого ей это впечатление производить». От чудовищной толпы вокруг кружится голова, состояние предобморочное, вся красота и величие человеческого гения обрушились на нас, и мы, с нашими зелёными от усталости лицами и ноющими ногами, с трудом выдерживаем это бремя.

Из Лувра – к знаменитому Нотр-Даму и Латинскому кварталу, у Нотр-Дама – голуби и воробьи, кормящиеся прямо из рук. Очередь в собор большая, но движется быстро, присаживаюсь на деревянную скамью сбоку и смеюсь от души, видя замечательную надпись, врезанную в тёмное дерево: «Здесь был Шурик!» Белое волшебство готических башен на фоне небесной лазури, знаменитые химеры, внутри – чёрно-золотой полумрак, древность, величие, сияние сотен свечей и невыносимой красоты витражи... Делаю снимки, покупаю пару сувениров, выхожу, опьянённая собором, смотрю вокруг.

– Кого ищешь? – проплывает мимо одна из гламурных воронежских красавиц.

– Эсмеральду, – оказывается, во мне ещё осталась способность шутить!

– А кто это? – наивно удивляется красавица.

Обедаем в маленьком французском ресторанчике, вкуснейшее тушёное мясо, салат, выпечка, от которой захватывает дух, и маленький кувшинчик красного вина. После обеда – прогулка с гидом по знаменитому Латинскому кварталу к Сорбонне и в Люксембургский сад. Перед Сорбонной – бронзовый Монтень, и наш очередной гид Филипп предлагает, по обычаю, подержаться за носок сапога Монтеня, чтобы вновь вернуться сюда. Перебрасываясь шутками, хватаемся за отполированный до позолоченного блеска носок. Посещаем церковь Сан-Северина, Сан-Северин – святой покровитель студенчества Сорбонны, витражи церкви даже красивее, чем в Нотр-Даме. Далее проходим причудливыми парижскими двориками, встречая весьма чудаковатых и экстравагантных личностей (например, старуху в кружевной шляпе и перчатках, но почему-то в тёплом зимнем кашне, с тремя крохотными визгливыми собачками на поводке). Очень много афрофранцузов, и это бросается в глаза всем.

Мимо замка Клюни (резиденции монахов-бенедиктинцев), мимо любимого дворца Марии Медичи следуем в Люксембургский сад. Прогулка на закате по этому волшебному саду, море алых, лиловых, розовых и белых цветов, вьющиеся розы арками над головой, густой и сладкий цветочный воздух, косые лучи закатного солнца...

– Когда Ахматова и Модильяни гуляли по этому саду, стулья и скамьи здесь были платными, и у Модильяни не было денег, чтобы оплатить скамью, – сообщает нам экскурсовод.

– Модильяни? Кто это? – вновь удивляется одна из наших гламурных красавиц.

– Нельзя оставлять такие воспоминания о великом художнике, – возмущается моя соседка из Архангельска, и мы усажи-
ваемся с ней на скамью, к нашему счастью, бесплатную. Оставшиеся до окончания экскурсии десять минут просто отдыхаем, созерцая цветочное буйство во-
круг. Парижский вечер густеет, из золотисто-розового становится сиренево-лиловым, по плану у нас – поездка на Марсово поле, где стоит знаменитая на весь мир стеклянная стена с надписью «мир» на разных языках.

В этот фантастический вечер на Марсовом поле я сначала хожу босиком по дорожке из мелкого гравия, затем усаживаюсь на газон с мелкой шелковистой травой. Полное ощущение нереальности и того, что происходит что-то великое и прекрасное в жизни... Затем – поездка по ночным Елисейским полям, шампанское и шоколад на уже знакомой нам площадке перед Эйфелевой башней, и сама башня, переливающаяся в ночном небе множеством огней... О, Париж, ты – самый удивительный город на земле, я готова приехать к тебе ещё и ещё, но жить бы я хотела в Праге... Усталые, но безмерно счастливые, отъезжаем в свой отель в пригороде Иссэ-д-Виль. Парижане, в основном, живут в пригороде, сам Париж – памятник истории и архитектуры, где любое строительство запрещено. Выпиваем с девочками в номере бутылку «Бордо» и проваливаемся в сон.

Еще один день в Париже

Второй день в Париже посвящён Версалю. Версаль – бело-золотое чудо, воплощённая мечта великого Луи XIV. Своё прозвище «Солнце-король» Луи получил, будучи ещё ребёнком. Как-то он с нянькой гулял по саду и она сказала: «Посмотри, какая большая лужа, подойди, и увидишь в ней своё отражение». Малыш подбежал и, ничего не увидев кроме солнца, радостно закричал: «Я – Солнце, я – Солнце!» При владычестве этого короля Франция достигла вершины своего могущества, Луи XIV отличался необыкновенной силой воли, фантастическим трудолюбием и великолепным знанием людей, а также чудовищной гордыней. Знаменитые залы Версаля с аудиогидом проходим достаточно быстро. Вот они перед нами, знаменитые на весь мир салоны Аполлона (тронный зал короля),Марса, Венеры, Дианы, Меркурия, покои Луи XIV и его супруги Марии-Терезии, удивительная Зеркальная галерея, бронза и серебро, золото, мрамор и полудрагоценные камни... Знаменитый парковый комплекс Версаля был закрыт для экскурсантов, и нам лишь через ограду пришлось любоваться его великолепием. Торопливо делаю снимки, вокруг, как и в Лувре, – разноязыкая многонациональная толпа.

После краткого отдыха в маленьком кафе за кофе и мороженым (Версаль – пригород Парижа) возвращаемся в центр. Подымаемся на скоростном лифте на знаменитую высотку Монпарнас, в своё время вызывавшую столько споров, затем – три часа свободного времени... Три часа свободного времени в Париже – что я помню из них? Ослепительный, тягучий зной, тугие пыльные листья каштанов, мотоциклисты, с рёвом проносящиеся по улицам, не соблюдающие никаких правил. Помню Вандомскую площадь, по которой бродила, смутно улыбаясь от счастья пребывания  з д е с ь, сувенирные магазинчики, где накупила платков по десять евро с логотипом ПАРИЖ для презентов подругам, берет, шарф и сумку с таким же логотипом. Помню множество велосипедистов на улицах, зрелище, редкое для наших городов, а для Европы, и особенно для Парижа, – обычное. К зданию Оперы, красивейшему из красивейших, подхожу тогда, когда никто из группы ещё не появился, сажусь на ступеньки, оглядываюсь, и мне становится страшно: здесь, в самом сердце Парижа, я не вижу ни одного белого лица. Арабы, негры, представители Юго-Восточной Азии, но ни одного европейца. Это реалии сегодняшнего Парижа. Чувство щемящей грусти и сожаления охватывает меня...

Вечером – отъезд из отеля и, напоследок, ещё одна автобусная экскурсия по Парижу. Покидая ночной, блещущий огнями, невообразимый и ошеломительный город, который, как и дивная Прага, теперь навсегда останется в сердце, отправляю эсэмэску знакомому священнику: «Я видела Прагу и Париж. Теперь можно и умереть!» На моё сообщение немедленно приходит ответ: «Не благословляю умирать. Вам столько ещё предстоит увидеть!»