Анна и Константин СМОРОДИНЫ
В майские дни состоялась премьера фильма Никиты Михалкова «Цитадель» («Утомлённые солнцем» – 3). Надо сказать, что фильм «Предстояние» мы посмотрели с большим душевным волнением, не согласившись с хором критиков, что это – провал и неудача режиссёра. Именно потому рецензия Александра Кондрашова на «Предстояние», опубликованная в «Литературной газете», запомнилась тогда как умное, глубокое, тонкое суждение о фильме. И прежде всего замечанием о том, что секуляризированным, то есть обмирщённым, погрязшим в житейском, умом понять этот фильм невозможно, потому что он – цепь евангельских притч на фоне огромной и страшной войны. Потому и помнился Александр Кондрашов единомышленником в жёстком идеологическом противостоянии, в центре которого – фильмы Никиты Михалкова и сам режиссёр. Писали ведь о фильме много, но что?.. Вот Дмитрий Быков в «Новой газете» снисходительно похлопал по плечу: «фПоздний Никита Михалков – осознав, вероятно, свой эстетический потолок, хотя и не признаваясь в этом себе самому, – обставляет собственное творчество разнообразными внеэстетическими обстоятельствами, которые позволили бы проигнорировать художественную слабость»... Вот Роман Сенчин в «Литературной России», и кстати, не он один, возмутился финальной сценой «Предстояния», когда юный умирающий танкист просит медсестричку раздеться перед ним, увидев тут чуть ли не пошлость. А ведь это так ясно свидетельствует о чистоте парня, которую девушка, тоже чистая, почувствовала и, сострадая, страдая сама, разделась. Стоит в глазах эта выразительная картина: посреди поля боя, хаоса смерти – обнажённая женская фигура как бы в преодолении смерти, мёртвый мальчик-танкист и только она – живая...
Но вернемся к новой статье Кондрашова о «Цитадели». В ней телекритик обвиняет режиссера в желании угодить либералам: и война в фильме не такая, и Сталин не такой, и немцы симпатичные, и народ-победитель изображен быдлом...
Считать ли Никиту Михалкова БОЛЬШИМ ХУДОЖНИКОМ? Думается, вопрос этот – риторический. И в своих запоминающихся фильмах, и в своей общественной деятельности, и даже в том, какой резонанс вызывает то и другое – от ожесточённого неприятия до восторга, – Никита был и есть крупный ЧЕЛОВЕК и БОЛЬШОЙ ХУДОЖНИК. Внутри себя нужно всё время помнить об этом и ещё надо помнить слова Пушкина: да, грешен и поэт, но «не так, как вы»! И если веришь Михалкову в «Пьесе для механического пианино» или «Обломове», если веришь ему в «Предстоянии», веришь, что он искренен в общественной деятельности, в частности в «Бесогоне», то почему следует предполагать, что именно в «Цитадели», в третьей части фильма, он взялся осуществлять либеральный заказ, дабы потрафить обхаивателям Родины и войны?
Никита – большой художник, не те он задачи решает, не будет он врать – ни в творчестве, ни лично. Каков мотив должен быть? Ещё больше славы? Мелко это, скучно. Жизни на это жаль, таланта. Ошибаться, конечно, может. Оступаться. Быть подверженным какой-то неправомерной позиции. Но вульгарно врать? Неприложимо это к его личности, уже достаточно раскрывшейся для всех нас. И понятно, что в столь масштабном полотне лично для себя Михалков выясняет принципиально важные жизненные вопросы. В своей человеческой и профессиональной зрелости Никита разбирается с самим собой, с искусством, с пониманием Родины и народа.
Фраза Кирика (актёр Владимир Ильин), к которому ушла Маруся, ключевая и остро актуальная, является чрезвычайно важной для автора квинтэссенцией. Обращаясь к Котову, Кирик говорит: «Вы – большой человек, но наступит время маленьких людей. И тогда большие пожалеют о том, что они – большие!..» Вот оно и пришло это время. И то, что ЖЕНЩИНА выбирает маленького человека, по замыслу Михалкова, глубоко оправдано, потому что с большим ей беспокойно и не по себе, и судьба её может тоже в трагичность оступиться с большим. Это важно для понимания современной ситуации далеко не только в искусстве. Мы говорим: время менеджеров. Нет, не менеджеров, а просто маленьких людей, живущих под низкими потолками, у которых громадным вырастает только их ЭГО.
Александр Кондрашов отмечает, что сцена встречи с дочерью в финале – «не могла не тронуть. Это лучшая сцена Михалкова-актёра, и если бы его герой, отослав на безопасное расстояние дочь, подорвался бы на мине, я многое простил бы фильму...»
Но ведь так и есть! В этом фильме, далёком от реализма и в то же время реальном иначе – чувствами, мыслями, ДВОЙНАЯ КОНЦОВКА. Это существующий художественный приём. Реальная судьба Котова завершается взрывом. Главный герой погибает, и в этом – правда. Экран гаснет. И вдруг снова действие возобновляется, и мы как зрители утешены этим, потому что главный герой мифа не может погибнуть. Эта другая, вторая, концовка – представляет собой завершение притчи о людях не только на войне, но и вообще – в переломных, обнажающих суть, экстремальных для личности ситуациях. Вторая концовка эта совершенно притчевая. Видеть в ней просто довесок, «проникнутый европейскими ценностями», неумно. «Немчик в финале вызывает сострадание», – пишет в рецензии Кондрашов. Немчик этот, больной, чуть не юродивый, в равной мере и отвращение вызывает как искалеченное в самой своей природе существо, пусть и звучит это неполиткорректно. И ещё по поводу «европейских ценностей» в этой сцене. Виктор Астафьев, человек и писатель довольно жёсткий, бывший детдомовец и фронтовик, известный своими нелицеприятными высказываниями о народе, в своей повести «Весёлый солдат» рассказывает, как и он, и его жена подавали милостыню пленным немцам. Картошку и хлеб, хотя сами жили впроголодь, и подавали, буквально на свою ненависть и ожесточение наступая... Просто бывает, что НЕЛЬЗЯ НЕ ПОДАТЬ. Нельзя не сострадать. Перестаёшь быть человеком, если не сострадаешь. Пусть своё огнём жжёт и болит.
И это не по-«европейски», а по-новозаветному!.. И художник может дать этот взгляд. Именно как бы – после жизни, после смерти, после всех катастроф, личных и общественных... А всё же финал – наши танки, идущие «На Берлин!». И в этом нет поражения и расплывчатости, а есть жизнеутверждение и сила.
Говорит А.Кондрашов, что народ в фильме изображён быдлом. «...Женитьба безногого героя Павла Деревянко на какой-то золотушной дурочке с веселящейся поперёк войны толпой, безудержно быдловатая радость «а-ля-рюс», и братание Котова с народом, дарение часов и поцелуев...»
Сцена свадьбы в этом фильме – особенная, она – из главных, из переломных. Тема же «народа» неотделима от темы «Котова» – человека из народа. Кто такой Котов? Военачальник, высоко вознёсшийся и живущий отделённо, особость свою осознавая, культивирующий в себе не лучшие народные черты. Кость от кости своих братьев-реформаторов, переустроителей народной жизни, революционеров. Восстания крестьян подавлял, монашка убил, много чего понаделал, за что – по высшему счёту – и получил расплату. Так вот это ПОНЯТЬ О СЕБЕ – трудно, почти невозможно. Сюжет это – христианский, сквозной, на который все прочие притчи – нанизаны. Котову Михалков даёт это понять, ведя его по пути потерь и страданий. Кондрашов иронически заявляет, что «Котов, как Моисей, ведёт народ к спасению, и воды отверзаются...» Вообразил себя, короче, Моисеем, избранным вождём. Нет! Котов идёт по пути понимания себя – внутрь, и как раз понимает о себе, что ТАКОЙ ЖЕ, как прочие, так же страдает телесно и душевно, в тюрьме – унижался и боялся и не хочет попасть туда снова, и вообще – просто человек, и вот тут рождается желание со своим народом РАЗДЕЛИТЬ СУДЬБУ (Ахматова: «И была я со своим народом там, где мой народ, к несчастью, был...»), тем самым искупить своё, потому и идёт с палкой впереди других. Безоружным почувствовал себя легендарный комдив перед Богом, голым, уязвимым, обыкновенным. Многое он узнал и вспомнил о себе, и здесь – начало покаяния.
А свадьба – это та сцена, где Котов впервые видит народ в радости и поражается этой твёрдости духа, и учится душевно, и жаждет. Ведь Котов в этот миг – опустошён, оставлен женщиной; дом его, по сути – прошлое, разорен и его больше нет; он только что его вновь обрёл и снова потерял, он бесприютен навсегда, здесь и отчаяние возможно, и тут видит – безногого солдата с невестой, которые бесхитростно рады продолженью жизни в них самих, и окружающие захвачены этим чувством-стихией – осознанием ЖИЗНИ вопреки войне вокруг.
Кстати, это одно из главных чувствований фильма. Ведь и начальная сцена о рождении младенца – о том же, о жизни вопреки войне. В этом понимании, которым проникается Котов, есть как раз христианский взгляд на мир. Автор приводит своего героя к покаянию, которое происходит, может, только потому, что в сердце его живёт удивительно тёплая любовь к дочери. И вот через эту любовь, через этот живой кусок сердца и происходит оттаивание, преображение души жестокосердого Котова. Пусть и пишет А.Кондрашов, что «православных мотивов уже нет, как корова языком слизнула...», это не так! Фильм Михалкова (вся трилогия) – это по-настоящему христианское искусство. А как хорош сам Михалков в сцене свадьбы, где ему удаётся это упоение стихией чувства! Вообще актёры замечательны многие: и Маковецкий, и Анна Михалкова, и Надя, и Меньшиков, и Мадянов с его тяжким персонажем, и Чурикова... Да практически все!
Не показалось натяжкой и то, что «маленький комарик» спас жизнь наклонившегося солдата-штрафника в исполнении А.Смольянинова. Тут надо опять о православии... Бог – и в мелочах, в дуновении лёгкого ветерка, в комарике, в паучке... Кстати, тот же приём использован в фильме В.Хотиненко по роману А.Сегеня «Поп». Там – муха, через которую показан сначала герой и вообще – мир, и которую убить – страшно, невозможно... Кстати, немец-меломан, погибший из-за паучка, вовсе не «симпатичен», он отвратителен в своей сытости и даже в том, как он слушает-пожирает, удовлетворяясь, музыку.
Ещё Кондрашов считает, что режиссёр не рванул «к горним высям эпоса», не оправдал надежд. Однако ПРИТЧА считается самым высоким жанром в искусстве, она обобщает, ставит акценты и тем близка к народному мифу. Но всё же фильм-трилогию «Утомлённые солнцем» – 3, конечно, следует считать эпическим, масштабным, панорамным произведением. Это многосложное произведение, с большим потенциалом мыслей, чувств, художественных образов и находок, с великолепной операторской работой, и говорить о нём – интересно. Это ли не признак таланта?..
«Сталин. Если в «Предстоянии» это – воплощение чего-то сказочно пугающего, – пишет рецензент, – то в «Цитадели» это, извините, дурак... Сталин у Михалкова говорит кровожадные глупости...»
Да, тему Сталина обойти в военных фильмах и книгах невозможно. Но, напомним, фильм Михалкова далёк от примитивного реализма (и это заявлено), это не документальное произведение, и художник свободен дать свой взгляд на проблему вождя и народа, дав образ абстрактного тирана. Почему вообще идёт такая борьба за Сталина? Понятно – всё, что касается войны и Победы, – дорого и драгоценно и кровью полито, и всуе прикасаться нельзя. Но Михалков – не всуе. Однако кто запретил наконец спросить о том, почему для русских надо считать единственно возможной формой правления и лучшей к тому же – тоталитаризм. Ведь, как ни крути, против нашего народа в первую голову были направлены репрессии уничтожения. Выбиты духовенство, офицерство, пассионарное крестьянство, – основа основ народа. Да, в такой огромной стране власть должна быть единой, мощной, державной, но – отеческой для народа. И обожествлять Сталина, и приравнивать его имя к самой Победе – невозможно. Да, и кстати, он нам – не родной. А если попробовать отстранённо взглянуть? Сколько уж измываются киношники над известными историческими фигурами: и Ивана Грозного не побоялись, и Есенина с Достоевским затрогали... И их ли одних! И ничего! Творческая свобода! Отчего Никите отказывать? Хотя, повторимся, у него Сталин скорее олицетворяет судьбу, играет роль языческого божества, направляя потоки, сталкивая лбами, заваривая кровавую кашу. Историческую достоверность надо искать у Солженицына, а не у Михалкова. У Михалкова правда иного рода, и это тоже правда!..
И ещё цитата: «...кинорежиссёру... странно выступать в роли бесогона – со своими бы чертями разобраться». Странно делать такие замечания! Ведь Михалков весь – общественная фигура и что бы он ни сделал – обсуждается с пеной у рта.
Хочется в завершение сказать о том, что, на наш взгляд, вызывает безумное РАЗДРАЖЕНИЕ, когда речь заходит о Никите, да и в целом – о семействе Михалковых. Это их БАРСТВО. РУССКОМУ НЕЛЬЗЯ БЫТЬ БАРИНОМ! Почему, собственно говоря? Всех выбили? Вот если б беем, ханом или князем грузинским – пожалуйста, а русским уготована другая социальная роль, на которую Михалковы – не согласны! Вот, например, что писала в своём дневнике, опубликованном не так давно в «Новом мире», Лидия Чуковская об Александре Исаевиче Солженицыне: «...молодой, белозубый, быстрый, лёгкий, сильный, очень русский... одно остаётся в силе: очень русский. Светло-голубые глаза, неопределённого цвета волосы. Шофёр? Монтёр?..»
Какая говорящая цитата! Русский – шофёр, монтёр. Аристократом – нельзя, в семнадцатом году отменили. А тут – баре Михалковы, взяли и выжили. Да, при всех режимах уцелели. Баре нашего народа, и, согласитесь, присутствие этой барственной семьи в общественной и культурной жизни страны ярко и необходимо. По природному праву чувствуют себя ДОМА, живут со вкусом и на широкую ногу, не виноватятся зазря, с достоинством идут по жизни.
И ведь это здорово, что Никита Сергеевич – не просто русский барин. Он – русский художник, в душе которого болит и Родина, и народ, и потому всё, что он делает в кинематографе, очень русское. И надо учиться ценить это, ценить СЕЙЧАС, а не потом.
