В этот день Инга и Катя сидели на Катиной кухне и кушали водку. Игорь, Ингин муж, был в отъезде; Катя же своего мужа вы-гнала к родителям еще вчера вечером, а теперь жаловалась подруге на судьбу («пьет, дескать, гад и домой возвращается за полночь»).
– Ну, мы вот с тобой тоже пьем, – возразила порядком пьяная Инга.
– В том-то и дело, что пьет он без меня, – сказала Катя горько. – Где пьет и с кем – непонятно.
– Ага, – сказала Инга.
Мелкие синие розочки на кухонных занавесках водили безумный хоровод; вообще было как-то нехорошо и хотелось к тому же еще выпить; бутылка меж тем опустела. Инга, покачиваясь, вышла на балкон; внизу мужик в джинсовых шортах мыл из шланга красную «копейку».
– Эй! Мужик! – крикнула Инга и пощелкала для верности пальцами, как будто звала официанта.
Тип внизу не реагировал; Инга рассердилась.
– Ну, ты, у машины! – позвала она еще раз.
Мужик поднял голову и посмотрел на Ингу с интересом; голубая струя с шипением буравила асфальт.
– Слушай, – сказала Инга, – ты можешь положить этот дурацкий шланг?
– Зачем? – удивился хозяин «копейки».
– Ну, понимаешь, – объяснила Инга, – мы тут пьем с подругой на кухне. У нее горе – муж ушел. Ты не мог бы нам сходить в магазин за водкой? Мы тебе деньги отдадим сразу, и на чай добавим.
– Хорошо, – согласился мужик, и, отвернувшись от Инги, направил струю воды на грязный жигулевский бок.
– Ну и не поняла я, – сказала Инга после некоторой паузы, – ты идешь нам за водкой или не идешь?
– Домою машину – и пойду, – ответил мужик, не оборачи-ваясь.
Инга пошла в комнату и легла на диван; Катя подошла и села рядом, опять начала жаловаться на своего благоверного.
– Сейчас нам водку принесут, – сообщила Инга. – Готовь деньги, – и внезапно провалилась в сон.
Проснулась она от того, что Катя пихала ее в бок, тянула за руки:
– Инга, просыпайся, там твой «мужик» пришел!
– Какой мужик? – вздрогнула Инга, открывая глаза.
– Ну, которого ты за водкой послала. У него бутылка водки и бутылка шампанского.
– Кого я куда посылала? – Инга не могла сообразить, где она находится.
– Ну, Боже мой, ну, этот тип, ты его почему-то мужиком назвала, он сидит и смеется, ему на самом деле лет тридцать, и оказывается, он мой новый сосед. Эти соседи, ну, у которых сын все на скрипке играл, мотал нервы моему мужу, съехали, и вот теперь у нас новые соседи.
Такое количество информации Ингины мозги просто не в состоянии были переварить.
– Какие соседи? – уточнила она, икнув.
– Новые. Вот этот тип, сейчас мы с ним будем знакомиться, и его семья. Ты не обратила внимания, когда с лестничной площадки заходишь к нам в блок, ржавая батарея валяется? Это их батарея. Он уже извинился, сказал – завтра выбросит. На помойку отнесет, то есть.
Поддерживаемая Катей под руку Инга вошла на кухню, стараясь по возможности держать голову выше и не спотыкаться.
– Здрасте, – сказал гость.
– Ага, – согласилась Инга. – И где водка?
Гостя звали Пашей; лицо его Инга никак не могла рассмотреть, все окружающее расплывалось – салфеточки, тарелочки, рюмочки, и, главное, синие розочки на занавесках.
– Слушай, он такой урод, – спросила Инга у Кати шепотом, как ей казалось, – или это у меня с глазами что-то?
Катя изобразила на лице нечто невнятное; Инге показалось, что гость таки расслышал ее слова; тогда она придала своему лицу по возможности более сладкое выражение и сказала уже громко:
– Слушай, ты такая лапочка, с ума сойти просто. Я бы тебе двух сыновей родила, честное слово.
Катя хихикнула.
– Это не проблема. Рожай, – сказал Паша.
Прочие воспоминания под воздействием водки окончательно слились с окружающим фоном, превратились в синие розочки; кажется, Паша помог Кате довести Ингу до дивана, где она и уснула благополучно.
Утром Инга принимала душ в Катиной ванной, когда вернулся сосед. Из-за шума льющейся воды Инга не слышала звонка в дверь. Она вышла на кухню, завернутая в огромное мохнатое полотенце, со словами «Катька, у тебя есть кофе?», и вдруг увидела незнакомого какого-то мужчину весьма приятной наружности. Инга широко раскрыла глаза и остановилась, не зная, что еще можно сказать.
– Доброе утро, – вежливо улыбнулся гость. – Как спалось?
Инга продолжала молчать.
– Меня Паша зовут, – напомнил гость. – Мы вчера знако-мились.
Паша принес девчонкам пива; Инга, сонная, с распухшими веками, некрашеная, мрачно отворачивалась к стене, когда сосед со смехом вспоминал вчерашний вечер. Инге было немного стыдно, особенно за то, что она назвала Павла уродом (оказывается, он слышал это, Боже ты мой); поэтому она поспешила скорее попрощаться с Катей и засобиралась домой.
Павел вышел вслед за ней в коридор.
– Чего ты так быстро? – спросил он.
Инга почувствовала некоторое раздражение.
– У меня сегодня муж приезжает, – сказала она сквозь зубы. – И Максима надо скорее у матери забрать, уже искапризничался, наверно, весь.
– Кто такой Максим? – поинтересовался Паша. – Не говори только, что сын.
– Сын, – подтвердила Инга.
– Я думал, ты не замужем, – сказал Паша театрально-разочарованно, почему-то ей показалось, что он знает точно о ее замужестве. Ах, ну да, кольцо на пальце.
– Зря думал.
– Замужние женщины не пьют с чужими мужьями по ночам, – сказал Паша.
– Все-то ты знаешь, – разозлилась Инга. – Вот просто ненавижу такие разговоры.
– Не должны пить, по крайней мере, – грустно поправил гость.
Он хотел проводить ее; Катя за Пашиной спиной делала Инге большие глаза и еле сдерживала смех.
– Я замужем, – повторила Инга резко, – и провожать меня бессмысленно.
Чем-то этот Паша раздражал ее.
Она уже приготовила ужин и помогала Максиму складывать узор из кубиков, когда раздался звонок в дверь. Это мог быть только Игорь; Инга побежала открывать, и сынишка бросился за ней с криком «Папа!»; в дверях стоял Паша с букетом из трех белых роз в руках. Инга опешила и отступила; Паша очень ловко протиснулся в дверь и закрыл ее за собой.
– Привет, это тебе, – сказал он как ни в чем не бывало. – Мне показалось, что ты обиделась на меня. Я не мог так этого оставить.
– Ты что, ненормальный? – спросила потрясенная Инга. – А если у меня муж дома? Что он может подумать?
– Но он же не дома, – широко улыбнулся Паша.
Инга стояла, как дура, с розами в руках.
– Уходи, – сказала она наконец. – Я совсем не хочу тебя видеть. Игорь должен вернуться с минуты на минуту, и он черт знает что подумает. И потом, как это ты узнал мой адрес? Неужели Катя...
– Катя не при чем, – прервал ее Павел. – У нас не такой уж большой город, и такая красивая девушка, как ты...
– То есть, ты знаешь адреса всех красивых девушек в городе, – уточнила Инга.
– Я знаю твой адрес, – уточнил Павел, – я не буду говорить, откуда, но вчера по счастливой случайности...
– Мама, а когда придет папа? – спросил Максим.
– Ты слышал? – спросила Инга у Павла. – Мы ждем папу. Так что до свидания. Розы красивые, я оставлю их, пожалуй.
– У меня есть еще шампанское, – сказал Павел, доставая из спортивной сумки запотевшую бутылку. – Мы могли бы выпить за твою блестящую идею.
– Какую еще идею?
– Вчерашнюю, – сказал Паша. – Ведь ты обещала родить мне двоих сыновей.
В дверь опять позвонили; теперь это мог быть только Игорь.
– Мне это подходит, – сказал Павел, – У меня одна дочь, и, кажется, моя жена не собирается больше рожать.
Прежде, чем Инга успела что-либо сообразить, он повернулся к двери и распахнул ее. Инга попыталась спрятать розы за
спину, но бутылку шампанского в руках у Паши спрятать было
некуда.
– Привет, – сказала Инга Игорю и потянулась, чтобы поцеловать его. – Понимаешь, тут вышла идиотская история. Вот
этот тип...
– Павел! – радостно воскликнул Игорь и протянул Паше руку. – Какими судьбами?
– Да вот, проходил мимо, – улыбнулся Паша.
– Понимаешь, это Павел, мастер из соседнего цеха, – объяснил Игорь. – Я его сто раз уже к себе домой приглашал, посидеть, а он все никак. Ну-ка, Ингуся, покидай быстренько чего-нибудь на стол, чего у нас там есть. Здравствуй, Максим! Ждал папку? А я вот тут тебе подарок...
Поздним вечером Инга лежала с подвыпившим мужем и никак не могла заснуть. Вспоминала, как весело они пили втроем шампанское, а потом коньяк... Игорю даже в голову не пришло, что Пашка приходил по ее, Ингину, душу. Три белых розы – знак уважения к жене хозяина – были водружены в хрустальную вазу на сервант. Инга перевернулась с боку на бок и тяжело вздохнула.
– Игорь, ты спишь?
– А? Сплю, конечно. Ты чего не спишь?
– Меня угрызения совести замучили, – призналась Инга.
– Какие угрызения?
– Понимаешь, этот тип, мастер твой, Павел... он не к тебе приходил.
– А к кому?
– Только не ревнуй. Обещай, что не будешь ревновать.
– Вот еще.
– Вчера я была у Катьки в гостях. А этот тип, он ее новый сосед. Они недавно переехали. И он зашел к Катьке в гости, и мы там познакомились. И он откуда-то узнал мой адрес, и пришел ко мне, с цветами и шампанским, понимаешь? Я его выгоняла, я собиралась его выгнать, но он не уходил. Я бы все равно его выгнала. Я не знаю, что он там подумал, наверно, я ему понравилась.
Игорь громко расхохотался.
– Вот идиотка! Ингуся, извини, но это твое самомнение... Павел пришел ко мне. Я давно его приглашал, я дал ему адрес. Вот он и зашел, ближе к вечеру, знал, что я буду дома. А ты что подумала? – он опять засмеялся.
– Что подумала, то и подумала, – огрызнулась Инга, краснея в темноте. – У него шуточки такие, у этого твоего Пашки. Я, говорит, к тебе пришел.
– Да уж, шутник он отменный, – согласился Игорь. – У нас на заводе его очень любят. Он как отколет какую-нибудь шутку... Но вообразить, что он сюда пришел, чтобы... Это все потому, что ты без ума сама от себя, – сказал Игорь ласково. – Думаешь, все мужики в округе только и ждут, чтобы упасть к твоим ногам. Да?
– А ты, – сказала Инга, – мог бы хотя бы для приличия поревновать.
– Хорошо, – зевнул Игорь, – в следующий раз обязательно.
Следующий день был понедельник, и нужно было идти на работу, и дни потекли сами собой, и Инга забыла про Пашку. К выходным розы завяли; опуская их в корзину с мусором, Инга только усмехнулась про себя... надо же! Вообразила себе. Игорь прав, у нее завышенное самомнение, вот и все. С какой стати она восприняла Пашкины шуточки как покушение на собственную честь?.. Хотя, с другой стороны, что еще она могла подумать?
Прошла еще одна неделя. В пятницу вечером, выходя из ателье, где она работала закройщицей, Инга вдруг услышала знакомый голос.
– Эй, привет! Ну, кто мы сегодня – примерная жена или свободная женщина за рюмочкой водки?
Это был Пашка.
– Давай я тебя до дома подвезу, – предложил он.
– Ты к Игорю? – спросила Инга, расправляя юбку.
– Нет, я тебя подвезти. Что ты так на меня смотришь? Ты кошек любишь?
– Люблю, – опешила Инга.
– Особенно персидских, да, ты говорила за столом. Слушай. У меня есть к тебе деловое предложение. Тебе ничего не надо в городе?
– Не знаю, а что?
– Я завтра еду в Петербург по магазинам, жена посылает. Если хочешь, поехали со мной.
Предложение было более чем заманчивым. Инга собиралась как раз на этой неделе или следующей покупать себе осеннее
пальто.
– А что я скажу Игорю?
– Скажешь, что поехала в город по магазинам. Со мной. Он отпустит. Да что ты так на меня смотришь? Я же не в театр тебя приглашаю, в конце концов!
– А в театр я бы с тобой и не пошла! – разозлилась Инга.
В субботу утром Инга сидела рядом с Пашкой в его «жигуленке», завитая, накрашенная. Пашка, невероятно довольный чем-то, гнал машину и насвистывал. Инге не говорил ни слова. Она хмурилась сначала... потом вдруг, поймав его взгляд, рассмеялась.
– Чего ты? – улыбнулся он в ответ.
– Да так. Представляешь, какой маразм, я не смогла мужу сказать, что в Питер с тобой еду. Не знаю даже, почему.
– А что ты сказала? – поинтересовался Пашка.
– Сказала, что с Катькой еду.
– А он не может Катьке позвонить и проверить?
– Нет, он мне доверяет.
– Тогда ты все правильно сделала, – сказал Пашка, заговорщицки подмигнув Инге. – Потому что ты действительно мне нравишься. Я тебя и в Питер везу только в надежде завести с тобой... как бы это сказать поаккуратнее... половые отношения.
Улыбка тут же слетела с Ингиного лица.
– Ты серьезно? – спросила она глупо.
– Нет, шучу, – ответил Пашка.
Они закупили дешевых продуктов на Сенной, заехали в «Апрашку» (Инга купила свитер и джинсики Максиму, Пашка – платьице для дочери), потом на ярмарке в СКК Инга выбрала себе шикарное пальто, бежевое, до пят, с пышными складками и высоким воротником. У нее не хватало пятидесяти рублей, Пашка добавил.
– Я верну, – сказала довольная Инга.
– Искренне надеюсь, – сказал Пашка.
Она все ждала с каким-то странным чувством, что он предложит нечто эдакое... завернуть в гостиницу или еще что-то в этом роде... но Пашка держался очень серьезно, как будто они вдвоем были посланы в деловую командировку, не более. В «Кэрролсе», за столиком у окна, Инга окончательно успокоилась, расслабилась... Шутник этот Пашка, ничего не скажешь... но знакомство с ним надо поддерживать, почему бы не съездить в город за продуктами вот так, на машине, очень удобно, и она сегодня же скажет Игорю, что ездила в Питер с Пашкой, пусть смеется, нужно обязательно сказать, ведь между ними ничего не было, и быть не может, это все больное Ингино воображение, есть же какая-то мужская солидарность, действительно, нельзя же вот так... с женой друга...
– Мы сейчас заедем к одному моему приятелю в гости, ненадолго, – сказал Пашка, – а потом поедем домой, хорошо?
Сердце у Инги вдруг учащенно забилось. К какому другу? Зачем? «А твой друг будет дома?» – хотелось спросить ей. Она кивнула и сделала вид, что занята горячим яблочным пирожком.
– А что это у тебя мордочка стала такой хитрой? – спросил Пашка. – Чувствуешь, что сюрпризом пахнет?
Друг был дома, гигантский такой мужчина в сером вязаном жилете, он шумно приветствовал Пашку, пахло шерстью и рыбой, у Инги кружилась голова, и она все ждала, что друг пойдет куда-нибудь за выпивкой и оставит их вдвоем, но вместо этого он вынес из дальней комнаты огромную меховую шапку и положил ее Инге на колени со словами: «Ну что ж, выбирайте».
Обалдевшая Инга заглянула в шапку... и увидела копошившихся два, три, четыре бежевых комочка. Комочки разевали розовые рты и попискивали. Это были персидские котята. Появилась их мать, большая, курносая, потом другая кошка, голубого цвета, появилась на столе длинная бумага кошачьего паспорта.
– Как называть будем? – спросил громадный друг, принимая из рук у Инги выбранного ей котенка.
– Боже мой, так неожиданно, – сказала расчувствовавшаяся Инга. – Я думала, это как-то сложно... в кошачьем клубе...
– Василий – председатель «кошачьего клуба», как ты это назвала, – сказал обрадованный ее реакцией Пашка.
Даже имя у «кошачьего» друга было кошачье.
Инга перебрала в памяти все известные ей звериные имена... почему-то вспомнился одноклассник, разбившийся на мотоцикле перед выпускным вечером, первая ее любовь, он так смешно мяукал на уроках... Лидия Ильинична, толстая математичка, заглядывала под столы и спрашивала возмущенно: «Кто принес кошку? Я прекращаю урок, если вы не выгоните кошку!»
– Никита, – сказала Инга.
– Ничего себе, – удивился Пашка. – Ты же не ребенка называешь! Хотя... Вась, знаешь что... напиши там: Никита Мурашов.
Василий засмеялся.
– Какой еще Мурашов? – не поняла Инга.
– Это фамилия Пашкина, – пояснил Василий, заполняя
паспорт.
– А зачем моему котенку твоя фамилия? – возмутилась Инга.
– Ну как же, – ответил Пашка с серьезным видом, – ребенка ты мне отказалась рожать, вот пусть тогда котенок вместо ребенка, я человек честный, пусть сын будет под моей фамилией.
Василий захохотал громче, а Инга покраснела – до кончиков ушей.
В машине котенок спал на заднем сиденье, свернувшись клубочком в старом шарфе. Шарф отдал Василий, от него воняло нафталином на всю машину. «Чтобы кошек моль не ела», – пошутил Василий, заворачивая кота. Счастливая Инга то и дело оглядывалась назад.
– Красивый у нас сын, – сказал Пашка, смеясь. – Правда? – и свернул с трассы на боковую дорожку – в лес.
– Куда ты? – спросила Инга.
– Я понимаю, – сказал Пашка, – что когда женщину с сыном забирают из роддома, то сразу к ней нельзя приставать. Но на самом деле хочется, Ингуся.
Она посмотрела ему в глаза и испугалась чего-то. Он выключил радио и сидел, наклонившись вперед, странно улыбаясь.
– Шуточки у вас, Павел, уж очень неожиданные, – сказала Инга.
И неловко потянулась влево, чтобы поцеловать его в губы.
Он довез ее до дома, до самого подъезда.
– Я тебе помогу сумки поднять наверх.
– А Игорь?
– Скажу, что случайно встретил тебя и Катьку на остановке у вокзала. Вот, подвез. Разве я могу допустить, чтобы жена друга ехала в общественном транспорте с такими сумками?
– Ну, – сказала Инга, видя, что он собирается выходить из машины, – и когда же тебе вновь захочется увидеть жену друга?
– Вновь? – не понял Пашка. – Жизнь длинная. Даст Бог – увидимся, городок небольшой.
Он был серьезен и холоден, и Инга вдруг напугалась – сама не зная чего.
– Нет, – повторила она, – а с тобой-то мы теперь когда увидимся?
– Ты о чем? – спросил Пашка, как будто все еще не
понимая.
– Ну как... – она попыталась улыбнуться, – у нас с тобой теперь общий сын, и не только...
– Инга, – сказал Пашка с легкой укоризной, – ну о чем ты? Ты женщина замужняя, я мужчина женатый... Так нельзя.
– Что значит нельзя? – изумилась Инга. – Так ведь ты же... ты... – она искала, но не находила слов.
– Инга, ты же знаешь, ты очень красивая женщина, – сказал Пашка тихо. – Ты мне понравилась. Ну и... вот.
– Вот, – согласилась Инга, – ну а дальше-то что ты хочешь делать?
– Дальше я ничего не хочу, – сказал Пашка, опуская глаза. – Я получил, что хотел.
– Да ты чего? – сказала Инга зло. – Ты что – вот такой, да? А зачем ты...
– Да, я такой, – перебил ее Пашка. – Мы же оба этого хотели, разве нет? Что тебе еще надо?
– Мне? – она выскочила из машины, не помня себя, начала дергать ручки задней двери, хватать сумки, пакет с пальто, шарф с размяукавшимся котенком. – Мне – ничего!
Когда она побежала к подъезду со всем своим добром, он даже не стал ее останавливать.
...Максим с радостным визгом носился вокруг испуганного котишки, Инга деланно-оживленно примеривала новое пальто, крутилась во все стороны, демонстрируя его Игорю, Игорь хвалил покупку, целовал взлохмаченные Ингины волосы... она не видела ни его глаз, ни своего отражения в зеркале... все плыло перед глазами, как тогда, когда она была пьяна. Нельзя, невозможно было быть такой дурой!
Паспорт «Никиты Мурашова» Инга запрятала на самую дальнюю полку, в папку с аттестатом о среднем образовании и телеграммами родственников многогодичной давности. Сначала хотела выбросить, но потом решила: нет уж, пусть лежит, при чем тут котенок, он же не виноват, что его хозяйка такая дура! Бедненький чистокровный перс, Максим просто замучил его в первые два дня, котенок жалобно мяукал, а потом привык, но жить пушистику у Инги суждено было совсем недолго – двух недель он не прожил. Инге вздумалось морить тараканов. Она купила на рынке средство какое-то в прозрачном футлярчике, специально попросила, «чтобы безвредное для кошек». «Не причиняет вреда домашним животным», – было написано в инструкции. Инга от души посыпала белым порошком плинтуса, решетки, канализационные трубы и ушла на работу. Вечером Максим первым заметил, что с котенком творится что-то неладное.
– Мама, а что Никита молоко весь день не пил? – закричал он.
– Ну не пил и не пил, не голоден, значит, – отозвалась Инга. – Сейчас я ему попробую кусочек рыбки предложить, большой уже котенок.
Но Никита не стал есть и рыбу. Он сидел на своей подстилочке в большом кресле, и глаза у него были грустные-грустные. Потом его стошнило прямо на кресло, и Инга испугалась, вспомнив про тараканий мор.
Пришел Игорь.
– Что-то наш кот приболел, – сказала Инга. – На кресло наблевал, не ест ничего.
– Так это от тараканьей еды, – сразу же отозвался Игорь. – Нажрался, наверно, твоего порошка.
– Там же написано, что безвредно для животных, – возразила Инга.
– Написать что угодно можно, – сказал Игорь.
В этот момент позвонили в дверь, и Игорь пошел открывать, а Инга возилась с тряпочкой у кресла.
– Так-так, – услышала она над собой, – что это тут со зверенком происходит?
«Зверенком» было созвучно «ребенком»; Инга вздрогнула – это был Пашка.
– Пока непонятно, – сказала она холодно. – Здравствуйте, Павел.
– Ингусь, мы тут решили выпить немножко, – сказал виновато вошедший Игорь. – И повод есть. Понимаешь, наши цеха соревнуются, и Пашкины ребята сегодня по всем показателям нас обошли. Их цеху премию выписали.
– А вам, значит, премию не выписали? – возмутилась Инга.
– Нам нет. Вот Пашка по этому поводу угостить меня хочет. Он деньги дает. Я за винцом сбегаю?
– Как хочешь, – сказала Инга.
– А ты что, пить совсем не будешь?
– Ты же видишь, у меня животное больно! – воскликнула Инга.
– Ну, я быстренько.
Она услышала, как хлопнула дверь, и, разогнувшись от кресла, встретилась глазами с Пашкой.
– А я к тебе пришел, – сообщил Пашка.
– Я ужасно рада, – сказала Инга почти с ненавистью. – Видишь, котенок болен. Мне не до вас сегодня, мужики, честное слово.
– Он помрет, – сказал Пашка, взглянув на котенка.
– Что значит помрет? – закричала Инга шепотом, чтобы не услышал Максим в соседней комнате. – Если его стошнило, сразу помрет? Объелся чего-нибудь, подумаешь.
– На самом деле, как я говорю, так всегда и случается, – заметил Пашка наставительным тоном. – Что же ты не уследила за нашим дитем, а?
Она сверкнула злыми глазами и хотела выйти из комнаты, но Пашка поймал ее за руку.
– Подожди, – сказал он тихо. – Я ведь действительно к тебе пришел. Чтобы тебя увидеть.
– Увидел? – поинтересовалась Инга.
Он молчал.
– Знаешь что, – сказала Инга, – ты был действительно прав тогда в машине. Все это ужасно нехорошо. И нехорошо то, что ты после того случая пришел сейчас сюда. Мог бы выпить с Игорем в другом каком-нибудь месте. Неужели ты не понимаешь, что я неловко себя чувствую?
Пашка все держал ее руку, не отпускал.
– Я просто так сказал тогда в машине, – проговорил он так же негромко. – Мне было интересно, расстроит ли это тебя.
– Меня это совсем не расстроило.
– А мне показалось, чуть-чуть... Инга, прости, но я не могу без тебя.
Она задохнулась на секунду, захлебнулась какими-то умными, хорошо просчитанными словами, а Пашка уже обнимал ее и тянулся губами к ее губам. Максим громко тарахтел железной дорогой в соседней комнате.
– Я завтра за тобой заеду после работы, – сказал Пашка, отпуская ее.
Она высовывалась из окна по пояс, чтобы увидеть его машину. За Максимом должна была заехать мама, Игорь появится дома не раньше чем через два часа. Инга три раза смывала косметику, прежде чем добилась желаемого результата. Сердце пело и выпрыгивало из груди – чем этот Пашка мог так понравиться ей, она не знала сама.
Он заметил ее еще из машины, высунулся и помахал рукой. Ветер нес по тротуару первые золотые листья. Инга покраснела (выходило так, что она торчала в окне, ждала его), пригладила волосы, побежала вниз.
– Сбежал с работы, – радостно сказал Пашка. – Второй раз уже из-за тебя сбегаю с работы. Это безобразие, Инга. Цех стоит, пьяные рабочие слоняются среди сломанных станков.
– Почему среди сломанных?
– Стоит мне на пять минут отлучиться, все оборудование тотчас же ломается, – пояснил Пашка. – А я такой домашний маг. Говорю: «Сейчас заработает». И тут же, действительно, начинает работать.
Он привез ее в какую-то до предела заставленную мебелью квартиру, квартиру друга, все получилось быстро и сумбурно, и вот уже Пашка вез Ингу к дому матери. Теперь уже она не спрашивала о встрече.
– Я подъеду через пару дней, – сказал Пашка.
В ее собственной квартире было слишком тихо. Максим за-глядывал под столы и диваны, выискивая Никитку, и вдруг заплакал, закричал. Котенок лежал у окна, неестественно вытянувшись. «Он помрет», – вспомнила Инга Пашкины слова. Она оттаскивала Максима от кошачьего трупа, еле сдерживая слезы, болтала какую-то ерунду: «Он уснул, не мешай, ему надо поспать, он выспится и поправится». Она сама не помнила, как отвела Максима назад, к матери, потом вернулась домой. Игорь и Пашка прятали котенка в коробку из-под обуви.
– Ингусь, ты кушать хочешь? – спросил Игорь сладко, за-слоняя коробку. – Там на кухне вчерашний салат, я не ел еще.
– Я знаю про Никиту, – сказала Инга.
– Мы похоронить его хотели, – пояснил Игорь. – Пока ты не видела.
– Я думал, мы его на помойку выкинем, – сказал Пашка.
Слезы прорвались откуда-то, и Инга вся залилась всхлипываниями. Пашка смотрел на нее с удивлением.
– Я же говорил тебе – она у меня такая чувствительная, – сказал огорченный Игорь. – Пойдемте, в сарайчике у дома лопату возьмем и похороним.
В подъезде Пашка замешкался, якобы для того, чтобы помочь спуститься рыдающей Инге. Игорь на вытянутых руках нес коробку с котом.
– Чего ты ревешь? – спросил Пашка неловко. – Мы с тобой еще кого-нибудь родим.
Инге было не до шуток.
– Ну хочешь, я попугайчика тебе подарю, – не унимался Пашка.
Инга мотала головой отрицательно.
– Я же тебе говорил, что он умрет, – сказал Пашка, – могла бы мне поверить, подготовиться морально. Видишь, я специально за Игорем заехал, повез его домой скорее, думал, мы успеем до тебя его унести.
– Откуда ты мог знать, что он умрет? – спросила Инга, всхлипывая.
– Да ниоткуда, – сказал Пашка, придерживая дверь подъезда. – Черт меня дернул вчера сказать, что он умрет. А когда я говорю, всегда так и получается. Глаз у меня черный, вот что.
– Это точно, – согласился Игорь (он стоял у подъезда и держал коробку уже под мышкой). – Ты знаешь, почему он у нас тогда выиграл? Короче, он пришел к нам в цех, посмотрел так на гору продукции и говорит: «Ну, вот это еще все ничего, а дальше брак будет». Паш, так ты сказал?
Пашка кивнул.
– Мы сразу не заметили, а только когда следующую партию выпустили, ОТК заявил, что все брак, – продолжал Игорь. – А мы с Пашкой тогда на спор, что-то вроде тех соцсоревнований, что при коммунизме были. Вот он, гад, и выиграл.
Инга посмотрела на Пашку недоверчиво.
– А вот у моей жены, у той глаз совсем черный, – сказал Пашка. – Все, что вслух произносит, сбывается, будто она ведьма какая. Нам почему квартирами пришлось меняться. Там у нас одна соседка была такая вредная, она все бочку катила на Ленку, на дочь нашу, та уж визгливая очень, как расшумится на весь двор, и бабке этой спать мешает. Ну, бабка давай на мою жену орать, такая, мол, сякая, дите не воспитываешь и сама дура. А Валентина моя и говорит так спокойно: «И язык чтоб у вас отнялся». Забрала Ленку и домой пошла. А через день бабулю парализовало ни с того ни с сего, и действительно, лежит, не двигается, слова сказать не может. Ну, соседи-то все слышали тот скандал, и стали после этого специально за женой моей следить. И, как они говорят, все, что она ни скажет, – все сбывается, особенно со зла если. Вот соседи нас и невзлюбили, разговорчики всякие, перешептывания за спиной. Мы квартиру-то сменили, но я думаю, с характерцем моей жены ее скоро и на новом месте любить не будут, да и городок у нас маленький, дурная слава быстро бежит.
– Какую вы ерунду болтаете, Павел, – сказала Инга, вытирая слезы.
– Это правда, – сказал Пашка, – я раньше сам не верил, но теперь гляжу – правда.
Он сразу заметил, что Инга немного успокоилась, и перехватил инициативу в свои руки. Отнял у Игоря коробку, нес ее, напевая весело похоронный марш. Инга сердилась, но он не останавливался, настроение его передалось и Игорю. С шуточками они выкопали неглубокую могилку, Пашка прочитал над свежей кучкой земли залихватскую похоронную речь: «И хотя животное было мне вроде сына – да, да, я не стыжусь этих слов, хотя, пардон, я вижу у могилы настоящих отца и мать этого бедного создания, – все-таки я не вижу причин предаваться столь долгой грусти. Жизнь продолжается, господа!» В эти минуты Инга ненавидела Пашку, но почему-то ей было немного смешно и уже не хотелось плакать.
Дома кутерьма продолжилась. Мужики купили водки и устроили поминки. Инга сначала дулась в уголке, а потом присоединилась к ним. В разгар веселья («Устроили праздник из моего несчастья», – кричала Инга) она вдруг подумала, что уже не может толком сказать, кто из этих мужчин – ее муж, а кто – любовник; а может быть, лучше всего им было бы жить вот так, втроем?
Утром Инга с непонятным каким-то чувством, смесью удовольствия, страха и раскаяния осознала, что лежит на двуспальной своей кровати рядом с Игорем, а дальше, у стены, по правую руку от Игоря, спит Пашка. Это было, вообще-то, уже слишком. Ей не хотелось вставать, она лежала и вспоминала вчерашнее: как Пашка звонил домой «с похорон»; как Игорь объяснял по телефону Пашкиной Валентине, что, действительно, похороны имели место, а теперь в разгаре поминки; как пытались уложить Пашку на Максимовом детском диванчике и как смешно он там не умещался; как в конце концов порешили спать все вместе.
Пашка проснулся раньше Игоря; Инга закрыла глаза, но чувствовала сквозь прикрытые веки, как Пашка, перегнувшись через ее мужа, долго и пристально смотрит на нее; потом он поднялся и начал быстро, бесшумно одеваться.
В конце сентября Игорь подарил Инге шарпея. Подарил и уехал в командировку. Ему казалось, что Инга до сих пор не забыла про Никиту, да и Максим все канючил: «Папка, или котенка, или собачку». Шарпей, желтый, плюшевый, игрушечный, весь в складочках, кушал собачью еду «для щенят» и смешно зевал, показывая розовый язык. Когда Инга сказала Максиму, что он будет ночевать у бабушки, Максим разрыдался: он хотел быть рядом с шарпеем. Инга же хотела быть рядом с Пашкой, ее не удовлетворяли короткие свидания в чужой квартире; очередной отъезд Игоря был удобным предлогом затащить Пашку домой и провести с ним всю ночь.
Пашка, казалось, был удивлен и недоволен появлением
шарпея.
– Муж подарил? – спросил он. – Я же предлагал тебе попугайчика, а ты не захотела.
– Я не хочу попугайчика, – сказала Инга. – Что можно делать с попугайчиком? Его не погладишь, не приласкаешь. Собака – совсем другое дело. Смотри, какой он лапочка.
– Тебе нельзя собаку, – сказал Пашка. – Она у тебя тоже умрет.
– Почему? – опешила Инга. – Я хотела собаку. Зачем ей умирать?
– Потому что ты невнимательная, – сказал Пашка. – Я тебе говорю: собака у тебя тоже умрет. Верни ее хозяевам, пока не
поздно.
Инге не хотелось ссориться с Пашкой, и она промолчала. В конце концов, это был ее вечер. Шампанское, свечи, и любимый мужчина рядом. Любимый – в этом она теперь была уверена.
Свечи, впрочем, тоже удивили Пашку. Он, сощурившись, смотрел, как Инга зажигает их одну от другой и ставит в тяжелые подсвечники.
– Какая ты романтичная, оказывается, – сказал Пашка. – Я как-то немножко по-другому вначале тебя представлял. Знаешь, эта твоя первая фраза: «Мужик, сбегай в магазин за водкой».
Инга засмеялась.
– Какой кошмар! Мне стыдно вспоминать. Ты меня не возненавидел после этого?
– Я влюбился в тебя с первого взгляда, – сказал Пашка, обнимая ее. – Боже мой, Ингуся, как я влюбился, это же ужас, это же невозможно так...
Дня через два после возвращения Игоря из командировки шарпей заболел. Шерсть из него полезла клочьями, и на третьи сутки он облысел почти полностью. «Аллергия, – заявил ветеринар, – ничего страшного. Попробуйте вот эти таблетки...»
Таблетки не помогли. Шарпею стало хуже. Он лежал в большом кресле, расчесывал до крови свое лысое тельце и тихо поскуливал. Его местонахождение напомнило Инге Никиту, и она заволновалась. Что там такое опять говорил Пашка? Инга пометалась из угла в угол, потом надела пальто и побежала к Катьке. Было воскресенье, сонная Катька и сонный ее муж тупо смотрели на Ингу, не понимая, чего она хочет. Инга слышала свои слова так, будто их произносил кто-то другой. «Ваш сосед... он просто колдун какой-то... Катя, знаешь, он, оказывается, работает с моим мужем, я тебе не говорила?.. Так представляешь, всякий раз, когда он заходит в гости к Игорю, он напускает порчу на очередное наше животное...» Катин муж засмеялся. Катька, посвященная в сердечные Ингины дела, сделала серьезное лицо.
– Вовик, ну что ты смеешься? При чем тут «бабская фигня»? Эти наши новые соседи вообще со сдвигом. Тут вон эта Валентина ковры на балконе вытрясала, а Меньшов, ну, который на «мерседесе», наезжать на нее начал, мол, трясешь свою пыль на мой белый «мерс». Ну, Валентина спокойненько так ушла с балкона и говорит Меньшову: «А пошел ты на... со своим «мерсом». И что ты видишь? Тут он заводил его, заводил два дня, а потом отвез в автосервис и начал на «джипе» ездить.
Катин Вовик, все еще посмеиваясь, отправился на лестницу – вызывать на разговор соседа. У Инги дрожали руки – ей казалось, что дома умирает шарпей, вот прямо сейчас. Пашка был какой-то мрачный и кислый, их с Ингой оставили вдвоем
на кухне.
– Ну и что случилось? – поинтересовался Пашка.
– У меня собака умирает, – выпалила Инга.
– А я-то при чем?
– Ну как, ты же сказал, вот и... Ты же сказал, что он умрет, как Никита.
– Правильно я сказал, – подтвердил Пашка. – Не умеешь ты с животными обращаться – нечего их и заводить. Кота загубила, теперь собаку...
– Пашенька, милый, ну что же теперь делать-то? – взмолилась Инга.
– Что хочешь, – мрачно сказал Пашка. – Я заеду к тебе в среду на работу, хорошо?
Весь день Инга обрывала телефон, пытаясь дозвониться до бывших хозяев собаки. Ее телефонная истерика, кажется, произвела на них впечатление. В понедельник утром щенок вернулся на прежнее место жительства.
– Ну, что пес? Сдох? – поинтересовался Пашка в среду.
Ингу передернуло.
– Нет, – сказала она. – Я вернула его хозяевам его матери. Они обещали подыскать нового владельца. Когда он поправится, конечно.
И шарпей поправился. Инга уже не удивлялась. Она знала точно, что во всем виноват Пашка.
– Обыкновенная аллергия, – объяснили хозяева пса. – Он абсолютно здоров. Если хотите, можете забрать обратно.
Инга не хотела. Она любила Пашку и боялась его. Раз он сказал, что не судьба ей иметь животных, значит, так оно и есть. Максим поканючил еще недели две и успокоился.
Жизнь вошла в привычное русло. Свидания с Пашкой стали для Инги обычным делом, и все-таки она ждала их всякий раз с замирающим сердцем. Все вокруг обрело какой-то новый, невиданный доселе смысл – и пробуждения по утрам в темной еще комнате рядом с незамечаемым ею мужем, и утренний макияж, наносимый теперь особенно тщательно (для Пашки!), и путь из дома на работу (вот под этим деревом целовались с Пашкой в машине, ночью; вот из-за этого поворота всякий раз выезжает Пашкина машина, когда он заезжает за ней в ателье, вот здесь...).
У Инги была тайна. Игорь не знал, не подозревал ничего, он крепко сдружился с Пашкой, они выпивали иногда вместе по воскресеньям. Если и ползали какие-то сплетни по их маленькому городку, где каждый каждого, пожалуй что, и в лицо знает, – до Игоря эти сплетни не доходили.
В конце декабря Пашка праздновал день рождения.
– Я бы хотел пригласить тебя и Игоря, – сказал он Инге виновато, – но, понимаешь, Валентина... женщины ведь чувствуют такие вещи, правда, не то что мужики. Я не хочу, чтобы она поняла по моему взгляду...
Инге очень хотелось хоть как-то поздравить Пашку, но как – она не знала. Тут еще Игорь подлил масла в огонь. Вернулся с работы поздно, распространяя вокруг себя запах спиртного.
– Не сердись, Ингусь, – закричал еще с порога весело, – сегодня у Пашки Мурашова день рождения был, отметили. А в субботу он дома справляет, с родными.
Это было высшей несправедливостью. Ингин муж, значит, имел право отметить день рождения ее любовника, а она – нет. К субботе у Инги вызрел план.
Все три окна Катькиной квартиры глядели во двор; Пашкина же квартира имела два окна, выходящих во двор, и два – на тихую, застроенную гаражами улочку. В субботу вечером Инга, Катька и еще одна их подружка, Лена, прокрадывались по высоким сугробам к маленькому балкончику окна Пашкиной гостиной. Из гостиной доносились музыка и смех, и вряд ли там могли слышать включенный на полную мощь Ленкин магнитофон с разухабистым кучинским «я думал, ты судьба моя, а ты – обыкновенная». Лену тоже пришлось посвятить во все происходящее, и та с радостью согласилась принять участие в вечерней вылазке. Перед мероприятием приговорили бутылку вина.
– Песню он точно не услышит, – констатировала Катька. – Что будем делать?
– Ну, давай просто цветы забросим, – сказала немного разочарованная Инга; ей уж очень хотелось привлечь к себе внимание. Ничего, пускай хотя бы так, выйдет Пашка покурить и увидит розы на балконе, вон они какие красивые, ярко-алые, только замерзнут, жаль.
– Можно покричать, – предложила Ленка, глядя, как Инга разворачивает укутанный в четыре слоя бумаги букет. – Сейчас закинем цветы на балкон и будем орать втроем хором: «Павел!» Должны же они услышать.
– Замечательно, – обрадовалась Инга. – Просто гениально!
Инга мелко дрожала от возбуждения. Она имеет право поздравить Пашку, имеет право, и поздравит, и плевать ей на всех Валентин.
Тут девчонки столкнулись с непредвиденной проблемой. Букет оказался слишком легким, и закинуть его на балкон второго этажа не было никакой возможности. Красное пламя бутонов, вздрагивая, поднималось вверх метра на три и шлепалось в глубокий снег, сносимое ветром куда-то вбок.
– Я придумала, – вдруг закричала Катя, стоя по колено в сугробе, растрепанная. – Нужно привязать к букету что-нибудь тяжеленькое!
Десятиминутные поиски «тяжеленького» к успеху не привели, и тогда Катька побежала домой. Вернулась она с бутылкой из-под вина, на ходу забивая ее снегом. К этому времени радостное возбуждение, одолевавшее Ингу, прошло, и дрожала она теперь от холода. Затея уже не казалась такой восхитительной.
– Мы подарим ему цветы прямо в вазе! – со смехом сказала Катя, засовывая розы в узкое горлышко. – Колючие, сволочи!
Она размахнулась и точным броском послала подарок в сторону Пашкиного балкона. Взорвалось и зазвенело, осыпаясь, стекло, музыка и смех мгновенно стихли. Инга, пьяная от холода, представила, как грохнулась бутылка на пол, как обалдело смотрят на нее хозяева и гости.
Первой опомнилась Лена.
– Поздравляем! – завопила она в полной тишине. Инга и Катя нескладно поддержали ее.
Показались в разбитом окне ошеломленные лица. Выкрикнув еще раз слова поздравления, девчонки бросились через сугробы к дороге. «Она не знает, – утешала себя Инга. – Валентина не знает, кто из нас троих – я».
Новый год Инга встречала с мужем и сыном. Было тихо и неуютно, хотя Игорь изо всех сил пытался устроить какое-то подобие праздника. Он простил жене измену – простил сразу и безоговорочно, когда обливающаяся слезами, злая Инга выложила ему все. Может быть, он думал, что она плачет от раскаяния, Инга же оплакивала завершение своего романа. Ей было легче, если бы Игорь оставил ее – оставил так же легко, как это только что сделал Пашка.
– Ну, мать, ты действительно больная, – сказал Павел спокойно и холодно. – Не знал, извини.
– Я отдам деньги за стекло, – пролепетала Инга.
– Стекло уже вставили, – ответил Пашка все тем же чужим голосом. – Ты мне больше не звони, хорошо?
У Инги хватило ума спросить, почему.
– Не нужны мне сумасшедшие любовницы, – пояснил Павел. – Так что давай расстанемся мирно. С Игорем я буду общаться, он мужик хороший. А ты – просто стерва.
Инга не хотела, чтобы Пашка приходил к ним для общения с Игорем, и поэтому сочла нужным рассказать своему мужу обо всем.
– Ты теперь уйдешь от нас? – спросила она в конце своего рассказа.
– Куда уйду? – ответил Игорь вопросом на вопрос. – Инга, не плачь, это же я во всем виноват. Ты говорила мне, а я, дурак... И Мурашов хорош... друг... – он стиснул кулаки.
А Инга плакала, плакала не переставая, и в желтом огне новогодних свечек сгорал ее мир... все ее мечты о долгой любви с Пашкой.
На третий день нового года она не выдержала. Вереница гостей – родственников ее и родственников Игоря – закончилась, и стало совсем уж неуютно среди разбросанных ленточек серпантина и гор немытой посуды.
– Я к Катьке, я ненадолго, – сказала Инга мужу. – Ты не смог бы вымыть хотя бы какую-то часть посуды?
Катиного Вовика, как всегда почти, не было дома (пьянствовал где-то с друзьями), и Инга решила, что сейчас вдоволь наплачется перед подругой. Но странное дело – слезы уже кончились, пересох навечно, казалось, их ручей.
– Это не любовь, – сказала Катька уверенно. – Ну какая же это любовь, подумай ты сама? Из-за какой-то ерунды, из-за разбитого стекла все рушить? Наверно, он давно хотел с тобой расстаться, но повода не находил, такая ты была послушная. А тут вот повод нашелся. Подумаешь, стекло. Мог бы понять, что ты его хотела поздравить, как лучше хотела. Да и ты, я смотрю, на удивление спокойно восприняла все это. Что-то я не вижу в твоих глазах никакого отблеска трагедии.
Только Инга хотела объяснить, что слезы все уже выплаканы были в предновогоднюю ночь, только хотела предложить Катьке встать на место мурашовской Валентины (разбитое стекло в день рождения мужа, три пьяных размалеванных девицы под окнами), как раздался вдруг звонок в дверь. То, что это был Пашка, Ингу не удивило, да и Катьку не удивило тоже.
– Проходите, проходите, – закричала она весело в ответ на Пашкино: «А не найдется ли у вас соли, соседушка?»
Инга отработанными движениями бросила на лицо дополнительный слой пудры – Пашка, раздевшись в коридоре, уже входил на кухню.
– Какие люди! – сказал он, останавливаясь, и Инге почему-то показалось, что он ожидал, очень даже ожидал ее здесь увидеть.
– Здравствуй, – сказала Инга сдержанно.
– Ой, ребята, – шумела Катька, задвигая гжелевскую солонку подальше в шкаф, – а у меня ведь соли тоже нет! Вы посидите, подождите меня, я сейчас быстренько до магазина. Заодно и водочки возьму, мы тут с Ингой как раз собирались пропустить помаленьку в отсутствие мужей. Я быстренько!
Она схватила пакет и умчалась, а Пашка с Ингой остались вдвоем.
– Может, возьмешь все-таки деньги за стекло? – спросила Инга после паузы.
Пашка покачал головой.
– А я тебя в окно увидел, – сказал он вдруг. – Увидел, как ты к нашему дому шла. Думаю, дай зайду. Не чужие все же. С Новым годом, Инга.
– С Новым годом, Павел, – согласилась Инга. Голос у нее внезапно охрип, а пальцы сделались как деревянные и не слушались, когда Инга пыталась невозмутимо перебирать бахрому на скатерти.
– Ты Катерине скатерть не порть, – сказал Павел с улыбкой, – а то вместо денег за окно деньги за скатерть отдавать придется.
Инга решала, что бы такое гадкое ему ответить, но тут в дверь опять позвонили. «Неужели Катька такая идиотка?» – возмущенно подумала Инга, отпирая дверь.
В дверях стояла незнакомая совсем женщина, впрочем нет, виденная когда-то, в ателье, наверно. Женщина была в синем махровом халате, и темные ее волосы замотаны были в розовые бигуди на «липучках».
– Павел здесь? – спросила она отрывисто и сама себе ответила: – Я знаю, что здесь.
Она просочилась в квартиру мимо изумленной Инги и через полминуты была уже на кухне (успев заглянуть в спальню).
– Валя, иди домой, я сейчас приду, – услышала Инга Пашкин голос. Это была его жена.
– Тебя никто не торопит, – сказала Валентина и повернулась к Инге, застывшей в дверях кухни. – Ну, вот мы и познакомились. Это ведь вы нам окно разбили, верно?
– Я заплачу, – сказала Инга. Все было как во сне. Павел – такой спокойный.
– Иди домой, Валя, – повторил он, чуть повысив голос.
– Пойду-пойду, – усмехнулась Валентина, – только вот не домой.
– А куда же? – равнодушно осведомился Мурашов.
– А я схожу в гости к мужу твоей любимой. Это ведь несправедливо – я все знаю, а ее драгоценный муженек, наверно, нет.
– Он тоже знает, – сказала Инга.
– Ты заткнись, – приказал Павел Инге. – А ты, Валентина, не ломай комедию.
– Комедию? – возмущенно выкрикнула Мурашова. – Это кто же здесь, интересно, комедию ломает? В магазин ты, говоришь, отправился? А дверь в квартире напротив хлопнула? А потом гляжу я в окошко – и вместо того, чтобы собственного мужа увидеть, который в магазин отправился, вижу, как соседка вдруг куда-то улепетывает! Что же я должна подумать, с кем это ты тут... ха-ха! Освободили тебе место для гулянки?
– Может быть, я с Вованом выпить собрался, – устало сказал Пашка.
– Да? И где же в таком случае Вован? – Валентина театрально огляделась в поисках предполагаемого собутыльника. – И потом, чтоб ты был в курсе, Вован сегодня выпивает с мужем Гальки Скоровой из третьей квартиры у него в гараже.
Павел развел руками.
– Ты все-таки иди домой, – попросил он Валентину. – Я буду через три минуты. Сейчас вот закончу лекцию о разбитом окне и подойду.
– Дрянь! – сказала Валентина и вышла, причем Инга не поняла, относились эти слова мурашовской жены к ней или к
Пашке.
С минуту они сидели молча.
– Ты иди, правда, – сказала Инга. – Как-то глупо это все.
– Сейчас пойду, – сказал Павел, подходя к окну. – Сейчас мы вместе пойдем.
Инга увидела, как через двор промчалась Валентина в наспех накинутой шубе и цветном платке, прикрывавшем, вероятно, бигуди.
– К тебе поехала, – констатировал Пашка. – Вернее, к Игорю твоему. Сейчас поймает тачку и поедет устраивать разборки.
– А откуда она знает, где я живу? – удивилась Инга.
– Да она вообще все знает, – отмахнулся Пашка. – На худой конец могла посмотреть в моей записной книжке. Я сдуру горделиво так и любовно твой адрес там записал. Нет, чтобы просто написать «Игорь»... Осел!
– Я Игорю все рассказала, – сообщила Инга.
– Ну, вот и замечательно, – сказал Пашка. – Поехали тоже к тебе. Если Валентина будет умницей и успокоится, то мы просто выпьем все вместе за наш окончательный с тобой разрыв.
«А он действительно окончательный?» – хотелось спросить Инге, но Пашка уже одевал в коридоре свою куртку и возился с Катькиным замком – «как он, просто захлопывается, не оставим же мы дверь открытой?» Пашкиному самообладанию можно было только позавидовать.
На морозе Пашкина «копейка» долго не хотела заводиться, и в результате они с Ингой прибыли к месту «разборок» на полчаса позже Валентины. Ингиным глазам представилась восхитительная картина – Игорь с Максимом в большой комнате запускали игрушечный электропоезд, напрочь игнорируя присутствие на кухне Валентины в синем халате и бигудях. Ее чернобурка валялась на кухонном столе, рядом с немытыми рюмками и тарелками. И весь вид Валентины говорил о том, что она готова к бою.
– Ингуся, у нас тут гости, – крикнул из комнаты Игорь, и Инга порадовалась тому, какой у него спокойный голос – почти такой же спокойный, как и у Пашки.
– Причем во множественном числе, – сказала Инга, стараясь подражать невозмутимости своих мужчин.
Игорь вышел из комнаты и за руку поздоровался с Пашкой, отводя глаза.
– Я тут побеседовала с вашим мужем, – ринулась в бой Валентина, – но смотрю, его что-то не очень это взволновало. Наверно, он привык, что его жена трахается (Валентина употребила более крепкое слово) с кем попало.
– Валечка, неужели я – тот самый «кто попало»? – спросил Пашка, улыбаясь. – И потом, чего тут волноваться, дело давнее, давно забытое. Давай-ка мы все успокоимся и выпьем...
Лучше бы он не говорил этого, потому что тут Валентину
понесло.
– Это за что ты мне предлагаешь выпить? – взвизгнула она. – За тебя и за эту суку, может быть? Может быть, за то, что вы благополучно водили меня за нос целых полгода? Нет уж, дорогой. Если этого ублюдка абсолютно не волнует то, где с кем спит его жена, то для меня этот вопрос...
Игорь абсолютно спокойно стерпел «ублюдка», только дверь в комнату, где играл Максим, притворил.
– Давай не здесь, – предложил Павел Валентине. – Неудобно... люди.
– Люди? – не останавливалась Валентина. – Лю-ю-юди? Кто здесь люди? Эта тварь подзаборная? Или ее лопоухий муженек?
Игорь стоял и молча слушал, а Инге вдруг стало стыдно – впервые перед Игорем, за себя, и за Валентину, и за Пашку, и за свои дурацкие и ненужные с ним отношения...
– Да я этой твари тут все разнесу! – продолжала Мурашова. Поискав глазами, она вдруг взяла и ухнула на пол грязную тарелку. Инга опешила.
– Валька! – сказал Пашка предостерегающе и испуганно одновременно.
Валентина схватила следующую тарелку и запустила ею в Пашкину голову – тот едва успел увернуться. Потом хватанула целую стопку посуды – тарелки и блюдца со звоном рассыпались осколками, как тогда стекло в мурашовской квартире. «Это мне за то окно», – уговаривала себя Инга, не зная, как остановить погром. А Валентина уже дергала в исступлении кухонные занавески.
– Вот тебе, сука! – кричала она. – Я тебе тут все порушу! Будешь знать, как чужих мужей уводить!
Занавески поддались и рухнули вместе с гардиной, напрочь вырванной из стены. Из комнаты выскочил Максим.
– Мама, а почему тетя... – удивился он.
– Ага, значит, у тебя, тварь, и ребеночек есть, – прошипела Валентина, останавливаясь и сужая глаза. – И ты посмела... Да чтоб твоему отродью этому... чтоб он сдох, твой сучонок!
Она стояла, не зная, что еще сказать и сделать в безысходной ненависти, а перед глазами Инги понеслись, как в немом кино, черно-белые картинки. Дохлый кот Никита... грустные глаза пушистого щенка... глянцевый белый «мерс» Катькиного соседа Меньшова... никогда не виденная Ингой парализованная старушка... Инга почувствовала, как кровь ударила ей в виски, и больше уже ничего не видела и не слышала вокруг себя. Единственным ее желанием было зажать рот этой мерзкой колдунье, остановить поток фраз... Она опомнилась только тогда, когда почувствовала, как сильные руки мужа отрывают ее пальцы от мягкого махрового халата... и тут же услышала дикие крики, вой Валентины, и ощутила страшную усталость. Игорь усадил ее на табуретку, прислонил спиной к стене. Оглянувшись, Инга увидела Павла – он стоял в дверях с очень странным лицом, а дальше, на полу, лежала, тихонько подвывая, неподвижная Валентина в разорванном халате. Все ее лицо было в крови, и выдранные вместе с волосами бигуди-липучки были разбросаны по полу рядом.
– Ты... – сказала Инга, почти теряя сознание, – ты... поклянись, что мой мальчик не умрет.
После отъезда «неотложки» с Валентиной и Павлом Игорь отпаивал Ингу коньяком. Максим был отправлен к срочно вы-званной по этому случаю бабушке.
– Что я ей сделала? – спросила пьяная Инга у мужа.
– Ты? – он истолковал вопрос по-своему. – Сначала ты пыталась ее задушить. Потом головой стучала об пол. Потом в волосы, кажется, вцепилась. Я и не знал, что ты...
– Я боялась, что она сглазит Максима, – сказала Инга.
– Я понял. Я был так потрясен всем... Меня удивило, что Павел молча стоял и наблюдал, это ведь я потом оттащил тебя.
– И ты даже сейчас не возненавидел меня? – спросила Инга с вызовом.
Игорь тяжело вздохнул.
– Конечно, я не ждал такого от тебя.
Она молчала, ожидая, что он скажет дальше.
– Ну, может быть, у меня не самая плохая жена, – проговорил Игорь неуверенно. – Я увидел сегодня, какие еще бывают жены. Наверно, лучше иметь супругой такую тигрицу, готовую встать на защиту собственного сына, чем истеричку, которая перебьет всю посуду в доме... Мне бы хотелось, конечно, чтобы ты ревновала меня чуть-чуть... но не так, как жена Павла... Все-таки я люблю тебя, Инга.
Из глаз Инги сами собой полились слезы.
– Ты не обращай внимания, – сказала она, всхлипывая, – это как бы такая реакция после всего... это я так расслабилась.
– И потом, – продолжал Игорь, как бы не слыша ее, – теперь, кажется, я точно могу быть уверен, что у тебя с Пашкой все закончено.
Валентина пролежала в больнице десять дней. Игорь дважды навещал ее с конфетами и фруктами. В голове у Инги роились самые разные мысли. То она начинала панически бояться, что Мурашова напишет-таки на нее заявление в милицию (Пашка поклялся, что этого не будет), и состоится суд, и посадят ее в тюрьму за нанесение тяжких телесных; то начинала бегать кругами у телефона: позвонить Павлу или не позвонить, нет, нельзя, невозможно после всего, но пока Валентины нет дома, как удачно было бы встретиться; то ей вдруг казалось, что что-то страшное случилось с Максимом, и она срывалась с работы; то ни с того ни с сего начинала мечтать, как у ее Игоря с Валентиной в больнице внезапно начнется любовь, и они создадут новую семью, а ей тогда волей-неволей придется жить с Пашкой. Она все ждала, что Мурашов сам позвонит ей, но он не звонил.
– Ну все, Валентину выписали, – сказал однажды Игорь, вернувшись с работы. – Павел сказал.
Он так спокойно произнес имя своего соперника, как будто не было ничего – ни Ингиной измены, ни этой идиотской посленовогодней сцены.
– Меня в тюрьму она упрятать не собирается? – поинтересовалась Инга.
– Нет, Павел сказал, нет. В сущности, он сказал, там не было ничего страшного. Легкое сотрясение мозга. Она больше была напугана твоей агрессией, чем... Инга, пожалуйста, давай забудем все. Все кончилось. Все действительно прошло.
– Прошло, – подтвердила Инга.
Она могла утверждать это с такой легкостью, потому что Павел не звонил.
Он позвонил лишь в начале февраля – на работу Инге.
– Инга, – сказал он, – тут, понимаешь, такая история...
– Валентина написала на меня заявление, – догадалась Инга.
– Хуже, – сказал Пашка. – Меня посылают в Москву совершенствовать квалификацию. На два месяца.
– Ты звонишь, чтобы мне это сказать? – удивилась Инга. Пашка говорил с ней так, как будто они полюбовно расстались лишь вчера – до сегодняшнего вечера, например.
– Инга, понимаешь, я не могу без тебя, – сказал Пашка. – Два месяца тебя не видеть.
– Что ты хочешь этим сказать? – ее голос дрогнул. – Ты уже целый месяц благополучно меня не видел.
В трубке повисла пауза; Инга слышала Пашкино дыхание.
– Видел, – сказал он наконец. – Я приезжал к твоему ателье и подсматривал, как ты уходила с работы. Я прятался в соседнем подъезде, а машину оставлял у универсама. Вчера вот ты уходила с работы с этой рыженькой... в белых ботфортах... и проходя мимо подъезда, где я прятался, вы очень громко смеялись. Ты вообще очень веселая по вечерам... ты совсем по мне не скучаешь, да?
Инга боялась только одного – вдруг Пашка поймет, что она плачет. Поэтому она собрала в кулак все, что еще можно было собрать, и спросила как можно равнодушнее:
– Так чего ты хотел, Павел?
– Я уезжаю послезавтра из Питера в Москву... поезд в десять вечера с какими-то там копейками. Мне нужно обязательно увидеть тебя до этого... сегодня, завтра... когда ты сможешь?
Тридцать четыре разнообразных ответа промелькнуло в голове у Инги; она улыбнулась своему плачущему отражению в зеркале и ответила вопросом на вопрос:
– А ты подумал о том, нужно ли это мне?
Послезавтра была суббота. С утра Инга затеяла генеральную уборку. Игорь взялся помогать, и помощь его была очень уместна. Он подтирал оставленные Ингой лужи, собирал осколки случайно уроненных ею чашек, разыскивал постоянно пропадающий тюбик с полиролью (лежал раз от разу на самых видных местах) и даже собирал веничком обратно в коробку горку просыпанного Ингой стирального порошка.
К вечеру Инга выдохлась. Села на диван, опустила руки. Что-то такое странное происходило. Что-то было не так. Что-то рушилось. Она даже себе не хотела признаться, что именно.
– Игорь, можно я схожу к Кате? – спросила осторожно.
– Ты у меня спрашиваешь? – удивился он.
Она надела зимнюю куртку поверх домашнего легкого платья, сапоги натянула на тоненькие нейлоновые колготки, не причесалась, не накрасилась. Как сомнамбула, шла по улицам. Это ведь было уже с ней – было! – нет, не с ней, это Валентина Мурашова бежала по улице в платке, повязанном на бигуди и в шубе, одетой на халат, а она – Инга – вот, спокойно идет.
– И ты не захотела с ним прощаться? – вытаращила глаза Катька. – Ведь это могло бы быть примирение! Разве ты не хотела этого?
– Катька, Катенька, – закричала Инга, хватая ее за руки, – ради Бога, дай мне денег на такси, нет, поехали со мной в Питер, но нужно срочно, я боюсь одна!
Это была целая история – как ловили тачку, как уговаривали ее хозяина ехать на ночь глядя в Петербург, как торговались по поводу цены, как ерзала потом Инга на переднем сиденье, поминутно взглядывая на часы и умоляя шофера ехать быстрее...
На вокзал приехали ровно в десять. Инга мчалась вдоль заснеженных ларьков, Катька пыхтела сзади, пока на искомом перроне чуть нос к носу не столкнулась с Валентиной.
– Как приедешь – сразу позвони! – кричала она и показывала спрятанному за окном вагона Пашке, что надо позвонить: водила пальцем по ладони кругами, будто вертела диск телефона.
Инга остановилась, как вкопанная. Катька налетела на нее.
– Это конец... – прошептала Инга... – конец...
– Видно, не судьба, – ответила Катька словами из песни.
Через пару минут поезд тронулся, и Валентина в своей чернобурке зашагала рядом с вагоном, на ходу помахивая рукой в черной пушистой перчатке, а потом побежала, смешно подпрыгивая. Инга стояла и смотрела, как мимо нее проплывают бесконечные окна, провожающие толкали ее, кто-то больно ударил сумкой. Вдруг как будто молния какая-то сверкнула в мозгу – невозможно, немыслимо было вот так стоять дальше. Она вскочила в последнюю, кажется, открытую дверь, отпихнув изумленную проводницу, и крикнула уплывающей вместе с перроном Катьке:
– Позвони Игорю! Скажи, что я к родственникам в Тулу...
И пригнулась, спрятавшись за проводницу, – вагон проскочил мимо запыхавшейся Мурашовой.
– Извините, здесь нет Мурашова Павла? – услышал Пашка незнакомый голос. Он вздрогнул и зашевелился, а голос повторил свой вопрос уже ближе по коридору.
– Мурашов – это я, – сказал Пашка, высовываясь из купе, – чем могу быть полезен?
Улыбаясь, приблизилась проводница – другая, не та, что только что проверяла билеты.
– Тут одна пассажирка в моем вагоне вас спрашивает, – и продолжила уже тише: – Она у меня сейчас сидит. Говорит, вы за нее заплатите.
– Что за пассажирка? – нахмурился Пашка.
– Ну как... пассажирка. Смешная такая, маленькая, беленькая, волосы до плеч.
– Где она? – спросил Пашка, вскакивая с места.
Через два дня Инга вернулась домой. Игорь ни о чем не спрашивал ее. Инга послонялась из угла в угол и, дождавшись, когда ляжет спать Максим, зазвала Игоря на кухню.
– Почему ты меня ни о чем не спрашиваешь?
– О чем, Инга?
Она покачала ногой в зеленом тапке.
– Обо всем. Ты же знаешь, что я ездила с Павлом...
– Я ничего не хочу слышать, – прервал ее Игорь.
– Как это не хочешь?
– Не хочу. Ты предлагаешь нам расстаться?
– Нет. Не знаю, – растерялась Инга.
– Тогда я ничего не хочу слышать. Ты с ума сошла! Я ничего не хочу слышать. Катя сказала, что ты поехала к родственникам в Тулу...
– И ты бы поверил, если бы я сказала, что была в Туле?
– Я бы поверил всему, что ты сказала. Ты не была в Туле?
Инга только сейчас увидела, какие усталые глаза у Игоря.
– Ты не была в Туле? Ты хочешь сейчас разрушить все, что у нас есть? Ради человека, у которого тоже семья и который... Инга, у него черный глаз, он приворожил тебя... я не знаю, как... но ты не нужна ему, поверь мне. Чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы наш ребенок остался без отца? Или ты хочешь оставить его мне, а сама с Павлом...
Она сама не знала, чего она хотела. Она не готова была
сейчас...
– Я действительно была в Туле, – сказала Инга. – Так
лучше?
Игорь счел нужным промолчать.
Павел позвонил Инге за неделю до своего возвращения из Москвы, на работу. Она не запомнила ничего из того, что он говорил. Только одну фразу. «Если бы ты вернулся не к Валентине, а ко мне, – сказала Инга, – я бы бросила все. Я бы пошла за тобой на край света. Мне действительно было плохо без тебя». «Мне тоже было плохо без тебя, – сказал Павел. – Но все не так просто, понимаешь? Я даже думал над тем, как было бы просто, если бы Валентины не существовало. Просто не было – и все. Но ведь она есть. Я слишком поздно встретил тебя, понимаешь?»
Какой-то неприятный осадок остался после этих его слов. Какая-то мелочь... А в остальном все было замечательно. Пашка возвращался. Игорь... сейчас он смирится со всем, Инга это поняла. Будь что будет.
Усилием воли Инга выбросила из головы дурные мысли. Все должно быть хорошо. Скоро приедет Пашка. Ей захотелось немедленно, сейчас же рассказать об этом кому-нибудь. Она позвонила Катьке и, услышав Катькин голос, бросила трубку, не сказав ни слова. Ей хотелось дурачиться, хотелось сделать что-то такое... По дороге к Катькиному дому она купила цветов. И все-таки этого было мало, радость била ключом. Она решила разыграть Катьку.
Лестничная площадка на Катькином этаже была перегорожена матовым, непрозрачным стеклом с красивой дверью, и у двери красовалось три звонка – Катькин, мурашовский и еще одних соседей, Гордеевых. Инга надавила Катькин звонок. Дверь на площадке открылась тут же, Инга даже не успела удивиться – в окно ее Катька увидела, что ли? – она тут же быстро опустилась на корточки. Вот сейчас Катька откроет дверь блока и никого не увидит...
Медленно повернулась ручка замка, сердце у Инги весело стучало. Дверь распахнулась, и прямо перед Ингой оказались ноги в нейлоновых колготках. Переполняемая радостным бешенством, Инга залаяла по-собачьи и для верности сюрприза легонько укусила ногу в колготке. Она услышала вскрик ужаса над собой, в тот же миг – скрип открываемой Катькиной двери, и, подняв глаза, увидела как валится прямо на нее Валентина Мурашова, в короткой куртке, с клетчатой авоськой – наверно, собиралась в магазин.
– Инга, ты чего? – удивилась Катька.
Мурашова, бледная, держась за сердце, опустилась на це-ментный пол рядом с Ингой.
– Это... опять вы... как вы меня напугали... – прошептала она и легла как-то странно, на бок, прикрыв глаза. Инга с цветами в руках оторопело переводила глаза с Катьки на Мурашову.
– Я ее за ногу укусила, – почему-то весело сообщила она.
Валентина Мурашова лежала поперек порога и, кажется, уже не дышала.
