Франсуа – Люк Шармон

Диссертация

Рассказ

Это был мужчина, которого нельзя было не заметить.

Его гардероб насчитывал двадцать костюмов.

Один и тот же галстук он надевал самое большее – три раза.

В своих апартаментах в Ритце он принимал красивых женщин, известных артистов и дипломатов.

Ходили слухи, что у него золотое сердце.

Способность обольщать, которой обладают восточные люди, создавала вокруг него особый ореол, возбуждающий любопытство.

Ему было около тридцати. Его высокий рост и стройное тело, темный блеск глаз, широкий и покатый лоб, смуглый цвет кожи всегда производили впечатление. И женщины, мимо которых он проходил, вздыхали, улавливая запах гарема...

Он любил роскошь и удовольствия, стремился к ним и ничего не делал для того, чтобы занять какой-либо пост или сделать карьеру. Его образу жизни завидовали, но за глаза ругали, хотя сами на людях кичились своей близостью к младшему сыну короля Бирабии.

В действительности Магомед бен Галауд бен Габка, в узком кругу Медмед или Мед, прибыл из богатого королевства, простирающегося от Ирака до Ирана.

В своей стране он слышал о Франции, о ее культуре, гостеприимстве, искусстве... И о ее девочках. На родине он сблизился с французами и француженками. Во время многих вечеров (о, эти восточные вечера, когда ночь кажется бессильной оттолкнуть день!) он мечтал о путешествии на далекую землю, бредя Ремсом и Монмартром, Ниццей и Версалем.

Король же – увы! – отказывал сыну. Не по причине денежных затрат, конечно. Он принадлежал к тем родителям, которые с возрастом и приобретенным жизненным опытом опасаются развлечений на чужбине, потому что подобные приключения как правило оканчиваются потерей чести и здоровья.

Однако Мед решил уехать. Как всегда, когда речь шла об удовольствиях, он проявлял хитрость и волю, да и обстоятельства складывались в его пользу. Во французском посольстве служил один блестящий, но парализованный долгами секретарь. Именно с ним Мед и встретился. Это было началом их дружбы, надежным залогом которой стал внушительный подарок принца. И уже через две недели секретарь имел возможность рассчитаться со своими кредиторами, но колебался, жалея расстаться с деньгами, отодвигал сроки платежа. Тем не менее за дело принца он взялся рьяно.

И вот уже министр иностранных дел Бирабии сообщает своему королю, что правительство Франции желает принять у себя в скором времени младшего сына короля, который мог бы приобщиться к французской и европейской культуре под руководством лучших учителей.

Известие было настолько приятным, что король улыбнулся от удовольствия: вот уже несколько месяцев он мечтал попросить финансовую поддержку столь же бескорыстную, столь и эффективную у французских рантье. Итак, он велел передать своему сыну, что согласен направить его в Париж. Но поставил условие: принц напишет и успешно защитит там диссертацию доктора филологических наук.

После скорого прощания трехмоторный лайнер английской авиакомпании умчал Магомеда бен Галауда бен Габка с наспех упакованными чемоданами в Бурже, где его не встретило ни одно официальное лицо. И не без причины...

После шести месяцев приемов, путешествий, идиллий принц начал ощущать усталость и скуку. Его мысли все чаще обращались к семье, и наконец он вспомнил о диссертации, которую должен был успешно защитить.

Вот почему в один из понедельников Мед отправился в Сорбонну. Он хотел прежде всего найти расторопного профессора, способного помочь ему в выборе темы и организации работы. В тот день его поступки диктовала внезапно напавшая на него серьезность и рвение безукоризненного студента.

И надо ж такому случиться: в секретариате – никого. К счастью, ему на глаза попался привратник, который ежедневно, в течение вот уже тридцати лет мерил шагами коридоры Парижского университета, постигая глубину человеческих характеров и азы всех наук. Принц рассказал о цели своего прихода. Предполагая даже, что его знатность могла бы вызвать особые симпатии, он счел нужным представиться. Напрасный расчет: Буржона не так легко было пронять. Он считал, что по всему свету огромное множество принцев, герцогов, миллиардеров. И в то же время кто другой из привратников может похвастаться своей близостью к Великим Французским Профессорам?!

Да, он знал их очень хорошо, этих ученых мужей: профессоров филологического факультета – близко; профессоров естественных факультетов – как будто они были из его семьи. Что касается профессоров юридического и медицинского факультетов, тут наблюдались некоторые трудности...

Мед представил себе, какую пользу можно извлечь из знакомства с этим человеком, и предложил ему посидеть вместе в кафе. Буржона, сияя от радости, повел его в «Сурс».

Принц надеялся, что напишет диссертацию примерно за три месяца. Но это предположение, высказанное хотя и осторожно, в условном наклонении, так ошеломило привратника, что тот остолбенел. Затем положил сигарету и долго собирал крошки табака, просыпавшегося в складки жилета в момент оцепенения. Наконец он заявил, что написание диссертации требует трех – четырех лет, а часто и больше. Нередко бывает, что почтенный директор лицея, преподаватель пенсионного возраста, ученый со стажем защищает свой труд уже незадолго до смерти.

И тогда Мед решил, что прогресс покинул Францию, ибо темпы здесь очень медленные. Но почти тотчас же он подумал (и пришедшая ему в голову мысль компенсировала предыдущую и в какой-то мере оправдывала французскую культуру): «Ведь продолжительность работы определяется темой диссертации?» Буржона согласился, но без воодушевления: со времени своего долгого и унизительного добровольного пребывания в армии он испытывал к логике бессознательную и воинственную злобу.

Не тратя время на пустые разговоры, приступили к поиску простых тем. Принц, который терпеть не мог научные труды, проявил ярко выраженный интерес к антологиям: на нескольких страницах они представляют биографию автора, дают короткие и многозначительные отрывки из его произведений. Все это можно без усилий запомнить, затем внести в блестящие рассуждения.

Вот почему Мед признавал в своей личной библиотеке (правда, невероятно ограниченной) только произведения такого рода. Вот почему принц, после того как Буржона предложил ему еще двадцать слишком длинных и трудных по его мнению тем, спросил: «А что если мне написать книгу о Бирабии в латинской литературе? Достаточно было бы прочитать и представить тексты, а «негры» за хорошую плату найдутся. У меня даже план вырисовывается: история, география, политическое развитие, экономическое...»

Ошеломленный Буржона, потерявший надежду на какое-либо вознаграждение, схватился за голову и безо всякой связи вдруг вспомнил свою жену: «Бедная старуха! У нее плоская, как доска, грудь! Между тем в молодости...» Потом, когда принц отлучился, он выругался, плюнул с отвращением: «Моему внуку четыре года, а он еще писается в постель. Негодяй!..»

Но вдруг вопрос принца вернул привратника к разговору, и он уже был готов ответить:

– Слишком легко! Было бы даже неприемлемо для университетского диплома... Надо поработать с научными трудами и критикой... Очень долгий путь... Что я вам говорил...

Но между тем пробил час закрывать Сорбонну. Наступило время, когда коллеги Буржона встречались в баре на Бульмише, чтобы выпить аперитив. И задержаться было совершенно невозможно. Поэтому Буржона наскоро одобрил принца и сказал, что тот предложил идеальный вариант. Мед, в свою очередь, подумал про себя: «Насколько умен простой люд!»

Теперь надо было решить, к какому профессору обратиться за научным руководством. Буржона, встречаясь с ними утром и вечером, досконально изучил настроение и привычки, значимость и здоровье каждого. Выбор пал на профессора латыни Балладу, проживавшего в доме 65 по улице Сорбонны.

Имя Балладу на провансальском наречии означало – «счастлив, как рыба в воде». И оно великолепно подходило профессору.

Успешно избежав женитьбы и вовсе не нуждаясь в любовницах, он жил среди своих латинских текстов. Тома (литературное наследие Рима в полном собрании) плотно стояли на деревянных стеллажах, занимая весь кабинет. Какое упоение — жить и работать в этих стенах! По крайней мере, для Балладу. С другой стороны, благодаря своему научному рвению, великий профессор пользовался в ученом мире непреходящей славой. Хотя на самом деле никто не знал, переиздавал ли он хоть раз за шестьдесят прошедших лет, значительно обогатив и расширив, свой знаменитый, но единственный труд, который он опубликовал по окончании педагогического института: «Парный латинский дательный падеж, рассматриваемый в его древнееврейском, ассирийском, халдейском происхождении».

В то время, как бен Галауд вошел в дом, Балладу работал, как он это делал ежедневно, вот уже пятнадцать лет, над критическим трудом «Война галлов».

Принц постучал, когда профессор только что застал Цезаря на месте грамматического преступления: текст содержал настоящее время сослагательного наклонения там, где должно было быть прошедшее незаконченное. Еще более удивительным фактом, который позволял непременно отстаивать свое право на открытие, было то, что ни один грамматист до сих пор не заметил этой ошибки. О, счастливый день! Надо немедленно составить убедительную заметку и послать ее в институт! Так, идя открывать дверь (жил он один), исследователь был еще пунцовым от удовольствия.

Представившись, принц изложил мотив своего визита. Но Балладу прервал его на полуслове. Сначала спросил, знает ли гость «Войну галлов», изданную в собрании Бюдэ, и сразу же, не дожидаясь ответа, спросил еще, не обнаруживал ли он когда-нибудь ошибку в 638 строке текста?

Принц никогда не читал Цезаря. Но (божественная фортуна!) он принял задумчивый вид, скрывая свое неведенье, затем закатив свои прекрасные восточные глаза, ответил глубокомысленно, что знал, но забыл. И после того с восторгом и восхищением обратил свой взор к профессору.

Увидев это, академик ослаб от радости.

«Вот он, его истинный последователь! О, как добры ко мне боги!» — примерно так Балладу рассуждал в течение двадцати минут с неиссякаемым воодушевлением, изливая, как из источника, самые необоснованные хвалы. После чего он подписал контракт о диссертации, проводил посетителя до двери, вновь сел за стол, постукивая руками по краю, что ему не позволял обычно делать мучительный, упорный ревматизм.

Всякое начало приносит чудесное обещание: оно порождает надежду. Затем, со временем, возникают препятствия, накапливаются трудности. Как ни старайся одновременно видеть небо и землю, горизонт грез суживается и затушевывается, энтузиазм пропадает.

То же произошло и с Галаудом. Сначала ему нравилось посещать Сорбонну, в библиотеке которой он работал. Он находился в среде, если не аристократической, то, по крайней мере, образованной. Богато одетый, всегда элегантный, он никогда не проходил незамеченным.

Одни юноши взирали на него равнодушно, другие, считая его дилетантом, смотрели на него с пренебрежением. Но девушки рассматривали его не без удовольствия. Мед это заметил и интерес француженок льстил ему. Затем он им пресытился.

Как его утомляли эти долгие ожидания, которым вас подвергают библиотекари, прежде чем объявить, что они не находят нужный вам том! Как утомляло его чтение латинских текстов в поисках строчек о Бирабии! Как надоело ему почти целых два месяца проводить послеполуденные солнечные часы в холодном и строгом помещении!

Постепенно он стал реже посещать библиотеку и в конце концов совсем забросил ее.

Оказывается, ни аристократизм, ни самые блестящие связи не могли продвинуть работу ни на шаг. По крайней мере, в деле с диссертацией.

Но фортуна, лелеявшая и бережно хранившая принца, к счастью, снова повернулась к нему лицом. От нечего делать он заглянул в биографию Мирабо. В ней говорилось о «неграх» великого оратора. И это было для Меда прекрасным сюрпризом. Через два дня он зашел в центр по безработице, завербовал там тридцатилетнего секретаря, голодного, скелетоподобной наружности, по имени Жозеф Дуняк, и тот сразу начал изучать вместо принца груду латинских текстов.

Говорят, аппетит приходит во время еды. Когда Дуняк больше не ощущал, благодаря Меду, тоску по пище, ему показалось отвратительным жить неделями по-нищенски. Он начал посещать рестораны, куда ходили только истинные буржуа. Он находил удовольствие медленно пережевывать пищу, сидя за столом с рюмочкой коньяка. Чем больше он тратил, тем меньше работал. А еще говорят: «одежда не делает монаха». Но люди считаются больше с одеждой, чем с сутью. Вот почему предусмотрительный Жозеф заказал себе гардероб и начал выходить в свет. С тех пор как принц взял его на службу, прошло только шесть месяцев, но Мед мог видеть его только в конце дня.

И вот однажды утром Дуняк появился, весь сияя, и радостно объявил, что его взяли на службу секретарем одного многообещающего депутата министерства. Посему он намерен отправиться отдохнуть несколько дней у своих престарелых родителей. А затем он приступит к своим обязанностям секретаря депутата. Быстро попрощавшись и не забыв, однако, потребовать свой обычный гонорар, Дуняк скрылся.

Моралисты, как известно, осуждают эгоизм, видя в нем порок, унижающий нашу природу и вызывающий раздоры. Когда Дуняк уехал, Мед смог оценить с горечью их мудрость. Рассеяв заблуждения, он слонялся по своему кабинету, перелистывал книги, которые затем отбрасывал, не читая, или откладывал на потом. Вечером после ужина он отправился погулять. Но ходьба только усилила горечь и смятение, так, без удовольствия, а он очутился в одном из кабаре на пляс-Пигаль.

Девица, которая к нему подошла, была небольшого роста, подвижная, с распущенными волосами до плеч, шелковистыми, волнистыми, белый цвет которых эффектно подчеркивался черным цветом платья! Этот контраст привлек взор Галауда, высоко оценившего и формы девицы.

Та, будучи психологом, как и все танцовщицы в кабаре, сразу же заметила, что принц грустит, и начала говорить о своих неприятностях, скуке, несчастье таким тоном и так убедительно, что Мед посчитал ее еще более жалкой, чем он сам. Поскольку он был человеком галантным, чувствительным, то почувствовал к ней большую нежность. Он воскресил в памяти «Даму с камелиями», представил трагическую правду своего любимого романа, понял также, что его светские связи не дают ему ничего надежного и, в свою очередь, открыл ей сердце.

Последующая ночь была поистине восхитительной, и, когда, проснувшись, принц прикоснулся к телу Ветты, он вновь пережил чудесное волнение совсем свежих воспоминаний.

— Ты знаешь, милый,— сказала женщина, когда он брился,— не нужно больше убиваться. Малыш очень хорошо сделает твою работу.— (Последовало молчание: ох, уж эти бюстгальтеры с застежкой на спине!) — У этого мальчика большое будущее, он работает уже для газет и журналов. Но так как его имя еще пока неизвестно, ему платят ничтожно мало. Ты понимаешь? — (Снова молчание: затем растрепанная голова появилась из комбинации).— Он такой несчастный! Это добрый малый, ты знаешь... И нежный, и услужливый: он в лепешку расшибется ради меня! Он смерть примет ради меня!

Любовь Малыша к Ветте и деньги, которые он теперь получал от принца, придали энергию безымянному журналисту. С неиссякаемым упорством, неистовой настойчивостью он продолжил и быстро закончил исследования, все отредактировал, сделал последнюю правку. Он дошел даже до того, что письменно разъяснил пункты, по которым Меду могли бы задать вопросы на защите...

Защита, по мнению принца, прошла триумфально, и он пожалел, что не разослал приглашения.

Действительно, заседание было чрезвычайно интересным. Оно состоялось в июне, когда изнуряющий жар солнца жег все живое и неживое.

Члены комиссии чувствовали себя непринужденно в зале, который был почти пустым, если не считать присутствия Ветты и нескольких любопытных. В начале заседания, стремясь побыстрее закончить дело, каждый старался высказать. Но когда жара и пищеварение достигли полной гармонии, установилось безмятежное спокойствие. Докладчик разглагольствовал медленно и безостановочно, напоминая размеренно шагающего пехотинца; каждый второй заседатель сладостно дремал, то и дело впадая в глубокий сон, в надежде, что ангел-хранитель не даст ему проспать самый ответственный момент.

Надежды дремлющих оправдались: ангел дал о себе знать (и, между прочим, очень эффективно) посредством ботинка председателя. Балладу, закончив свое критическое замечание, был вне себя, увидев полнейшее безразличие своих собратьев. Он не нашел ничего лучшего для пробуждения их интереса, кроме как треснуть своим профессорским ботинком ближайшего к нему собрата по большой берцовой кости. И тогда, словно перед боем, сигнал побудки, передаваемый по цепочке друг к другу, достиг края стола: комиссия встала и удалилась для совещания.

Опасность того, что комиссия заснет в соседнем зале, к счастью, миновала: она вернулась в полном составе через несколько минут, и Балладу, весь сияя, смог объявить, что университет, оценив диссертацию, присуждает принцу ученую степень доктора филологии.

Хорошо сказано: дипломы преображают личность, и нет ничего справедливее того, что диплом определяет наше уважение к его обладателю.

По возвращении принца в Бирабию, левые партии громко оповестили об интеллектуальной победе Меда. Он, утверждали они, самый большой ум королевской семьи и достоин наиболее высоких почестей. Так как наука и культура всегда покровительствовали толпе, можно было только очень надеяться на такого принца. И престиж Меда возрастал и укреплялся с каждым днем.

Поразмыслив, Галауд убедился в том, что левая оппозиция объединяет интеллигентных политиков, способных к поклонению, но без фанатизма. Король правильно бы поступил, если б пошел на переговоры с такими людьми, во всяком случае для того, чтобы сохранить трон.

В это время дела в Бирабии шли неважно. Нельзя было поднять цены на хлеб: покупательная способность была крайне низкой. Свирепствовала безработица. Большинство клеймило монархию. Короче говоря, запахло мятежом. И все: и знающие, и ничего не понимающие – настойчиво требовали реформы системы.

Обстоятельства способствовали тому, что оппозиция количественно увеличивалась. Принц, которого утомила всякая борьба, особенно политическая, пожелал остаться в стороне от партий и дел. Тем более, что в качестве младшего он не мог с полной уверенностью претендовать на власть.

Но неожиданно случилось так, что он оказался на виду. Любезная Ветта приехала в Бирабию вслед за Медом, и если повсюду ее представляли как секретаря принца, то никто не сомневался в ее более интимной роли в жизни Меда. А языки, разумеется, делали свое дело.

Король, телохранители которого имели уши, узнал с их слов о назревающем скандале. Он решил действовать, позвал сына и приказал ему жениться не позже, чем через шесть месяцев, на одной из бирабийских герцогинь. Мед легко согласился: женитьба почти ни к чему не обязывала: Ветта его любит, она не обидится.

Замечателен финал, на который хорошо реагирует женщина! Когда принц объявил Ветте о намерении жениться, парижанка возмутилась: он потерял разум, забыл все, чем он ей обязан, идет у монарха на поводу, позволяя поступать с ним, как с мальчишкой! Напомнив ему об их взаимной любви, она сказала, что никогда не смирится, что скорее убьет его, а затем покончит с собой.

Услышав это, Галауд почувствовал себя менее готовым к вступлению в брак. По случайному совпадению, как раз в это время король Англии, презрев почести и трон, отрекся от престола, чтобы жениться на прелестной простолюдинке, совсем недавно разведенной. «Почему,— возмущалась Ветта,— почему, если принцу хочется жениться, не вступать в брак со своей секретаршей? Этот жест закрепил бы счастливый союз и стал актом большой политики. Таким образом, Галауд накануне серьезных волнений продемонстрировал бы, что он отмежевался от королевской семьи. Он дал бы левым партиям самое яркое и самое конкретное свидетельство своей преданности делу демократии».

...Небольшой замок в провинции с сотней гектаров земель и лесов, драгоценности и гарем, скупо сокращенный до семи женщин (между прочим, молодых и прекрасных),— таково было жалкое приданое, которое Мед получил от короля наряду с колкими замечаниями и расплывчатым благословением.

Но народ аплодировал принцу, и левые провозгласили его своим кандидатом на престол. А накануне мятежа руководители движения посоветовали Галауду покинуть страну. Так как он знает Париж, пусть он там и обоснуется. Поскольку республика была провозглашена, он будет представлять во французской столице Бирабию, а затем вернется как глава ее правительства.

Король, который больше не надеялся на сына, вовсе не возражал против отъезда. И младший сын короля отправился во Францию. С ним отправилась его супруга, около тридцати чемоданов и гарем в полном составе.

И Мед, и Ветта казались довольными: ничто так не удручало их, как монотонное существование, ничто так не радовало, как сулящие развлечения, перемены. В этом одинаковы уроженцы Бирабии и Франции...

Месяц спустя после падения трона либералы полностью захватили власть. Они стали распоряжаться банками и внешней торговлей. Менее полезные среди них заняли посольства. И хотя они вели себя, как и любые господа, народ аплодировал в их лице чудесным избавителям от монархии.

Через три месяца возникла новая партия. Принципиально враждебная той, которая захватила власть, она объединила сторонников королевской власти и сомневающуюся массу.

Между тем, в городе удовольствий, благодаря неограниченным субсидиям, Мед и Ветта жили восхитительно легко. Фонды, которые вручала ежемесячно бирабийская дипломатическая миссия, позволяли им вести королевский образ жизни. Они сняли в квартале Отей шикарный особняк в цветущем саду да еще с аллеей грабов. Вокруг дома возвышалась высокая и мощная стена.

Ветта и Мед много принимали, еще больше выезжали в свет. Тайна, парящая над гаремом, возбуждала любопытство.

Однако с народами происходит то же самое, что и с личностями. Руководили новой бирабийской партией перебежчики из либералов, которые не получили теплых местечек. И дела приняли драматический оборот. Начались покушения, возмущения: через восемь месяцев после отречения от престола короля униженные, опозоренные, оскорбленные либералы были выдворены из правительства. Революция продолжалась самым непредсказуемым образом.

Но пролитая кровь, руины не волновали принца. Он жил далеко от Бирабии; он не любил толпу и дружил с теми, кому не грозила опасность. Кроме того, он был облечен доверием своего народа. Однако ему пришлось задуматься над событиями: изгнание либералов изменило его положение. Новый посол Бирабии в Париже прекратил платежи, дерзкие бирабийские анархисты предупредили Меда, что они его убьют. Слава богу! Французская полиция всегда на страже великих мира сего: он продолжал жить.

Но какой жизнью! Уволили нескольких слуг, приемы не устраивались. Позднее Ветта запретила своему супругу бывать на бегах, в игорных залах. Она решила одеваться просто, не обновлять свой гардероб раньше, чем через год. Так принц с супругой начали жить наподобие скромных буржуа. По воскресеньям они гуляли по набережной Сены и посещали кинотеатры квартала. Какое утешение в любви нужно было Меду, чтобы он это перенес! Удары судьбы подавили его дух, и, не будь Ветты, он, вероятно, выбрал бы самоубийство. Она, как любящая и практичная женщина, предпринимала все, что было в ее силах, дабы поправить положение. Он посещал влиятельных лиц, имеющих право входа в самые знатные дома. Напрасный труд! В Исполнительном совете все министры на этот раз были республиканцами. Финансисты оправдывали любой строй, который им позволяет действовать и обогащаться. Что касается сливок общества, политическая деятельность им ненавистна.

И вот встал вопрос о работе. К счастью, дипломы во Франции обеспечивают их владельцу достойное положение. Ветта была осторожна в отношении диплома доктора наук, сомневаясь в филологических способностях мужа. Поэтому она нашла ему место редактора. Не прошло и месяца, как, остервенев от плохого вкуса и лени принца, издатель уволил его без предупреждения.

Оставалось только свободное преподавание. И Ветта раздобыла для мужа должность преподавателя французского языка. У бирабийца не было глубоких знаний по французскому языку, но это какое-то время восполнялось его благовоспитанностью и невозмутимостью. Из-за безразличия своего наставника ученики могли позволить себе не выполнять домашних заданий. Деликатность Меда, кроме того, мешала ему строго наказывать недисциплинированных.

Ученики и учитель сочувствовали друг другу: их объединяло одно – боязнь работы.

Директор учебного заведения хватился своим посетителям высокой университетской степенью бен Галауда, а тот считал себя счастливым, что защитил диссертацию: она спасла жизнь ему.

Наука, идущая постоянно вперед, утверждает, что на земле одни люди живут, чтобы работать, а другие — чтобы не прикладывать ни матейшего усилия. Принц принадлежат ко вторым. После двух месяцев работы он слег. Социальная и финансовая канитель, плохое качество пиши, которую он вынужден был терпеть, апатия – все это стоило ему физического здоровья и сделало его мнительным. Но врач считал, что трех или четырех месяцев полного отдыха будет достаточно, чтобы принц пришел в себя.

Обливаясь слезами (здоровье супруга ее так беспокоило!), Ветта отвезла его в долину Шеврез и сняла ему в небольшой гостинице комнату на солнечную сторону. Вернувшись в Париж, она продала свою последнюю драгоценность: обручальное кольцо, подаренное ей когда-то Медом.

Ветта обладала практической сметкой, и ей отнюдь нельзя было отказать в изобретательности. Ее характер отличался непреклонной волей. Вдали от супруга, потерявшего всякую надежду на лучшее, она смогла принять решение и действовать по-своему. Ни она сама, ни принц впоследствии не пожалели об этом.

Спустя некоторое время, Ветта стала навещать мужа каждое воскресенье. Она приезжала около полудня, уезжала ночью, но ничего не говорила о своем новом занятии. И, хорошо воспитанный, Мед не спрашивал ее об этом. Ему достаточно было жить и получать еженедельные подарки, черпая в оптимизме жены утешение.

Прошло три месяца. В одно из воскресений, встречая Ветту, Галауд увидел, что она приехала в новом, только что купленном автомобиле: он вдруг почувствовал себя бодрым и заговорил о возвращении в Париж. Но Ветта посоветовала ему продлить отдых еще на месяц, и после дивных часов самозабвения и ласк они расстались.

В тот же вечер принц начал страдать как никогда от отсутствия жены. Он представлял ее изнурительную работу ради него шесть дней подряд в какой-то огромной конторе, о которой она мельком упомянула, и где работало, кроме нее, еще несколько женщин.

Он изумлялся, восхищался (лишь при демократическом строе любая личность может возвыситься, если она обладает умом и смелостью!) – и одновременно терзался ревностью. В конце концов мучения привели принца к ужасному подозрению: жена обманывает его! Конечно: только высокопоставленный покровитель мог обеспечить ей такой быстрый и необычайный успех, который не оправдывался ни образованием Ветты, ни ее природной находчивостью и сообразительностью. И вот, совсем потеряв голову от этих мыслей, бен Галауд бросился на вокзал, сел в первый же поезд, идущий в Париж... И вот он уже на пороге своего отеля Отей...

Его встретила незнакомая привратница. По правде сказать, миловидная, она понимающе улыбнулась ему, не стала задавать вопросов, и принц, пройдя через сад, обновленный весной, вошел в вестибюль.

На вешалке висело несколько мужских шляп и элегантных пальто: из соседних комнат слышались голоса. Мед заволновался. Так вот как работала его жена?! И надо же было случиться, чтобы он, возвратясь после стольких месяцев отсутствия, застал ее врасплох здесь, далеко от конторы, устраивающую прием? Сердце супруга наполнилось гневом. Но он решил, что лучше взять себя в руки, чем прежде времени метать молнии, и вошел в салон.

Двое пятидесятилетних мужчин с жирными, лоснящимися лицами тотчас же смолкли. Здороваясь с ними, Галауд заметил в петлицах их черной одежды орденские ленточки Почетного Легиона. Он прошел в угол комнаты, упал в первое попавшееся кресло и закрылся газетой. Мужчины сдержанно возобновили свой разговор.

— Ты не можешь себе представить,— донеслось до Галауда,— как мне нравится приходить сюда. Скромный персонал, уютный дом. И насколько же эти женщины знают свое дело! Как они красивы и профессионально изобретательны! А что касается такта, деликатности хозяйки дома — то это настоящая принцесса!

«Так,— подумал Мед,— теперь у меня есть доказательства: Ветта солгала мне; она устраивает приемы и тех моих женщин, которых сама же от меня ревниво прятала и запирала, приглашает на них! Что же она от меня скрывает?»

Его размышления были прерваны появлением Люксюр, к его удивлению, почти полуголой: на ней было только легкое возбуждающее чувственность трико из тюля и газа. Затейливая игра полупрозрачной ткани при каждом ее движении сама по себе ввела бы в грех самого целомудренного из аскетов. А пока что она явно разжигала этих двух пятидесятилетних, один из которых и поспешил за ней.

Вне себя от гнева и возмущения, Мед бросил газету и стремительно вышел из салона. В конце коридора он увидел Ветту. И когда ее супруг, готовый расправиться с ней, приблизился, она сказала тихо, но с холодной и властной улыбкой: «Одну минуточку, мой друг», и продолжила, обращаясь к худощавому мужчине в легком пальто:

— Поверьте, месье, я огорчена. Мне бы так хотелось, чтобы вы встретились сегодня с вашей подругой! Но мне совесть не позволила бы — вы понимаете — вызвать сюда эту милую красотку: врач считает, что она абсолютно истощена. Однако — и голос жены и ее взгляд обещали больше, чем слова,— однако я могу вас уверить, что девушка, которую я вам предназначаю, доставит вам еще больше наслаждения.

И Ветта с ободряющей улыбкой повела мужчину на второй этаж и быстро спустилась обратно.

— Входи! — сказала она Меду. Он сел посреди будуара в кресло. Его пальцы, длинные и тонкие, беспрестанно постукивали по подлокотникам, и этого было достаточно, чтобы заметить его нетерпение и гнев.

Ветта совсем не растерялась: она знала мужчин. Кроме того, она прекрасно изучила своего мужа и точно предвидела его реакцию. Лучшая защита — это нападение. Поэтому от нее требовалось вспылить, нашуметь сильнее, чем он. Тогда он, покоренный, снова окажется под игом: только сила успокаивает слабых и притягивает их.

Произошла невообразимая сцена. Ветта, пользуясь своим метким, лихим жаргоном, процветающим только на Монмартре, убедила принца в том, что она все оставила ради него. Она могла бы воспользоваться дружбой и покровительством одного из местных политических деятелей или богатого промышленника и жила бы сейчас в шикарном отеле, столь же престижном, сколь и доходном. А вот Мед соблазнил ее; с первой же встречи привязавшись к нему, она прожила как рабыня... И какая рабыня?! Умнее и энергичнее, чем сам хозяин, она давала ему советы, направляла его, поддерживала. Он обязан ей своим счастьем и успехами. Без нее он никогда бы не написал диссертацию, благодаря которой в Бирабии его приняли в свой круг левые интеллигенты, и он стал считаться другом народа. Да без этой диссертации, а значит, и без своей супруги он гнил бы сейчас в какой-нибудь бирабийской тюрьме, измученный голодом, лишениями, а может быть и пытками! Он родился под счастливой звездой: именно об этом говорит его встреча с Веттой.

Она, однако, когда ее муж потерял финансовую поддержку и заболел, сделала все для его выздоровления. Она была для него одновременно и матерью, и самой безрассудной любовницей. Ценой хлопот и расчетов она привлекла в отель богатых и полезных важных особ. Благодаря им деньги снова появились в этих стенах, а с ними — и волшебные возможности. Да, Ветта смогла нанять слуг, снова купить мебель, обеспечить принцу отдых, необходимый для того, чтобы он снова мог занять свое место, по крайней мере, вести приличный образ жизни.

Что касается женщин гарема, они с радостью прекратили свое вдовство, столь же пагубное, как и бесчеловечное.

Итак, все развивалось благополучно, но об отеле прослышала полиция. Осведомленных инспекторов Ветта не могла убедить в том, что принимает только обычных гостей, что сюда изредка заходят приличные господа, платонические поклонники бирабийских красавиц.

Судья уже рассматривал дело, когда один из друзей дома (защитник настолько действенный, насколько и бескорыстный) узнал от Ветты, что Мед блестяще защитил диссертацию, что он доктор наук. И все изменилось. Кто осмелится составлять акты и протоколы против такого человека? Судья понял, что речь идет о благородном иностранце, живущем по законам и обычаям своей страны, о друге Франции, который почтил ее своими трудами. Кратко обоснованное распоряжение о прекращении дела из-за отсутствия состава преступления принесло Ветте и ее гостям одновременно со спокойствием уверенность в сохранении тайны.

Так Мед узнал все о том, что изобретательная и верная супруга смогла совершить ради него. Он не только не рассердился, но даже посчитал свою любовь слишком ничтожной наградой жене.

С этого времени Ветта продолжала заниматься исполнением трудных обязанностей хозяйки отеля. Сам принц зажил счастливо, вкушая сладости любви, покоя, достатка. Он считал, что женщины могут прекрасно справляться со своими обязанностями, создавая славу мужчине и поддерживая его авторитет в обществе. Не было гостя, который не похвалил бы его за культуру, за изысканный вкус и вклад в науку, потому что среди посетителей его дома были люди не просто образованные, а профессиональные писатели, литературные критики и даже академики.

Иногда речь заходила о том, что принц мог бы занять профессорское место в университете...

Перевод с французского Л. Фроловой