Осеннее солнце поднималось выше над горизонтом, ярче освещая улицы большого города, состоящие из железобетонных домов, дорог, дорожек и деревьев, полностью покрывшихся жёлтой листвой. Час пик уже закончился, горожане разошлись по местам работы или учёбы, поэтому на улицах было малолюдно.

Утреннюю тишину нарушали ширканье метлы дворника, убиравшего возле школы листья, и крики детей, игравших в футбол. У них была физкультура.

– Эй, лаовай, поиграй с нами в мяч! – крикнул один из ребят. Дети любили доброго старого дворника, часто угощавшего их конфетами, хотя и смеялись над ним. Его внешность была крайне непривлекательной: измазанные в грязи брюки, темная куртка, покрытая какими-то светлыми пятнами. На распухшем морщинистом лице выделялся большой нос, густо покрытый красными прожилками, большие, не раскосые глаза выдавали в нём человека чужой для этих мест расы. Но на этот раз лаовай не обратил на детей никакого внимания, его трясло от похмельного синдрома, он думал, как бы ему поскорее закончить работу и сбегать за бутылочкой «Маотая» – как раз винный магазин с огромной вывеской, покрытой иероглифами, вот-вот должен был открыться.

Классную комнату заливало лучами солнца из больших окон в пластиковых рамах, у школьников, только что пришедших с физкультуры, было хорошее настроение. Усталые, с взъерошенными после футбола волосами, они вытаскивали из школьных сумок учебники для нового урока и садились за парты. На всех с большого портрета, висящего над доской, строгим взглядом смотрел Мао Цзэдун. Раздался звонок на урок, и в класс вошёл преподаватель – мужчина лет сорока, невысокого роста, овальность его лица подчёркивали очки с округлыми стёклами в хромированной оправе. Начался урок истории.

– Итак, – начал говорить учитель, – как вы уже знаете, наш народ пришёл с востока, а сто лет назад эта земля была населена совсем другим народом, ныне почти уже вымершим. Если говорить коротко о причинах вымирания... Государство аборигенов переживало глубокий упадок, вызванный моральным деградированием населения. Институт семьи потерял уважение, супружеские пары не хотели заводить детей и от не-
обратимого спада рождаемости их становилось всё меньше, результатом чего стала катастрофически низкая численность людей, сделавшая существование страны невозможной.

– Они глупые были! – выкрикнул с места Чжан Минь, хулиганистый толстый отличник, он, как и преподаватель, тоже носил очки, только линзы были прямоугольные и узкие, в позолоченной оправе.

– Нет, – возразил учитель, – ими была создана великая культура, великих писателей этого народа вы будете проходить в следующем году, но, к сожалению, свои культуру и религию они предали забвению и осмеянию, а любой народ, утративший корни, исчезает с лица земли.

– Ну тогда точно дураки!

– Ты слишком быстро стремишься осудить, – снова не согласился историк, начиная раздражаться выкрикиванием
с места Чжана и укоряя себя за то, что не проявлял должную строгость к ученикам. – Представь себя рядовым членом общества, живущим в нищете. У тебя просто не хватило бы денег на содержание большой семьи. Те же, у кого были деньги, не хотели обременять себя детьми, ведь в этой цивилизации люди ставили только одну цель: достижение комфортной жизни.

Вдруг руку подняла Ван Джи – высокая худенькая девочка с короткой стрижкой:

– Возле моего дома археологи восстанавливают древний храм, он от них остался?

– Да, – ответил учитель, довольный тем, что ученики заинтересовались темой, – этот храм был разрушен самими же аборигенами, сейчас он восстанавливается энтузиастами из университета. Если хотите, в следующее воскресенье вам будет организована экскурсия. Кто пойдёт, поднимите руки!

Руки подняла большая часть ребят.

Но тут преподаватель опомнился, заметив, что не говорит того, что написано в учебниках Китайской Народной Республики, и со строгим лицом громко произнёс:

– Но главная причина гибели их государства в том, что они отошли от единственно верного социалистического пути развития!

– А что, совсем никого не осталось? – спросил всё тот же Чжан Минь, не поднявший руки.

– Ну, в нашем городе остался всего один коренной житель, по прозвищу лаовай, хотя его предки жили всегда здесь, все почему-то думают, что он гастарбайтер, – учитель подошёл к окну и указал детям на дворника, с которым они хотели поиграть в мяч.

А дворник уже закончил свою работу, листья были собраны, и довольный лаовай, или Сергей Александрович Иванов, как его звали на самом деле, решил устроить себе перерыв и зайти домой. Он шёл по улице мимо восстановленной церкви, про которую говорил учитель, её белые стены с прикреплённой мраморной табличкой «Памятник архитектуры аборигенов» светились в солнечных лучах, но Сергей Александрович, проходя мимо, не посмотрел в сторону храма, желая побыстрее попасть в магазин, чтобы купить водки и опохмелиться.

Солнце по-прежнему ярко освещало классную комнату, урок закончился, все ушли, стало тихо и безлюдно, лишь только великий Мао смотрел с портрета на класс, довольно улыбаясь.

Станки

Сказка на производственную тему

На большом заводе, в просторном зале цеха стояли станки. Их было семь. В центре стоял самый мощный из них, станок, привезённый из Америки, у себя на родине он был устаревшей моделью, но здесь, как с самым главным, с ним работали только лучшие специалисты, и от малейшей поломки поднимался сильный переполох. Тщательно протёртый белыми тряпочками, всегда чистенький, он гордо блестел надписью «Made in USA» на боку. Рядом стоящий промышленный робот из Японии «Камуро супер», прозванный рабочими «Камасутрой», отличался крайне капризным нравом, подаваемый на участок сжатый воздух оказался для него сильно грязным, в результате после долгой мороки пришлось поставить ему дополнительные фильтры. Покрашенный голубой краской «итальянец», помещённый в одном ряду с «американцем» и «японцем», был красив: обставленный стёклами защитных экранов его манипулятор с лёгкостью разрезал лазерным лучом тонкие листы стали, разбрызгивая вокруг снопы искр.

У стены стояли три «немца». Самый старый на заводе, трофейный станок, привезённый из фашисткой Германии, являлся местной достопримечательностью – к нему всегда подводили только что устроившихся на работу новичков. Он пом-
нил, как вытачивал снаряды для фронтов второй мировой, как его вывезли из разгромленного Берлина, и здесь, в только что построенном тогда цехе, на нём точили детали задорные комсомольцы послевоенных пятилеток. Теперь станок редко пускался в работу и стоял в резерве. В нутре старого «немца» затаилась злоба побеждённого к победителю – несколько раз деталь по неясным причинам вырывалась из патрона, раня работающего на станке, хотя никаких неисправностей не находили. Станок из ГДР хотя и был помоложе, но уже окончательно сработался и подлежал списанию на свалку. Разобранный, со снятым шпинделем, он сиротливо ожидал своей участи. Недавно купленный современный металлорежущий автомат из ФРГ смотрел на своих старых соотечественников с презрением, игнорируя старичка-«нациста» с гэдээровцем-«коммунякой», чувствуя себя ближе духом к «американцу» и «итальянцу»: если заготовку было необходимо обточить на нескольких разных станках, то современный «немец» охотно брался доводить деталь до ума после «американца», но если ему давали команду доделать что-то после старого «немца», то у «немца» современного случалась поломка.

В углу был помещён накрепко привинченный к бетонному полу отечественный станок. За десятилетия, от многократных перекрашиваний, на поверхности станины накопилось много слоёв, и краска в некоторых местах облупилась, обнажив чугун. Этот станок находился в самом униженном положении. Если про других, даже про трофейного и «гэдээровца», говорили с уважением, то его склоняли самыми разными эпитетами, обвиняя в неспособности работать. Во время работы «американец», «немец» и остальные подмигивали друг другу лампочками на щитах управления, переговаривались скрипом резцов, но когда в это общение пытался войти «россиянин», ему никто не отвечал. Так всё продолжалось, пока однажды не произошёл случай.

Наступило утро последнего дня месяца. Электронные часы, висящие под потолком, ещё не показывали начало смены, а рабочие-станочники уже были на своих местах. Вокруг японского робота, который своим трёхпалым манипулятором брал детали и растачивал, поливая водой заготовки, ходил почти на цыпочках пятидесятилетний ветеран труда с крайне настороженным лицом: мало ли что можно ожидать от привередливой мудрёной машины, изобретённой инженерами чужой далёкой страны. Американский станок обслуживал тридцатилетний бодрый мастер с высшим техническим образованием. «Итальянец» быстро разделывал лазером тонкие листы металла, рядом стоящий 20-летний парнишка следил за ком-
пьютерным монитором щита управления, одновременно с кем-то обмениваясь эсэмэсками по телефону. Другой молодой человек того же возраста работал на современном немецком станке. День обещал быть напряжённым – поступил большой заказ, и станочному участку необходимо было выточить партию валов для точных механизмов, выпускаемых заводом. Привезённые толстые стальные стержни лежали у входа. Пятидесятилетний рабочий взял один из стержней и вставил в захват станка. Но японец, взяв его механической рукой, тут же отбросил в сторону. Привыкший к закидонам нежной техники старый станочник предложил попробовать на «американце», но холёный станок США, недовольно покрутив стержень в патроне, высветил недовольную надпись на мониторе щита: по-английски она гласила, что материал непригоден.

– Странно, – сказал мастер, – давайте попробуем на немецком оборудовании.

Но для современного «немца» заготовки оказались слишком велики, не помещались в патроне, «итальянец» вообще был неприспособлен для таких работ. Трофейный же станок начал искрить, задымив сразу после включения: старичок-«нацист», с закрашенной на боку свастикой, радовался очередной возможности напакостить. Все растерялись и позвали начальника.

– Да стержни же кривые!– неожиданно заметил мастер. – Поставщик подвёл!

– Ребята, придумайте что-нибудь! – взмолился только что пришедший начальник, представляя, как с него снимут скальп на планёрке. – За заказ отвечаем головой!

– А давайте на российском станке попробуем! – предложил ветеран труда.

Начальник махнул рукой, он уже ни на что не надеялся, мастер растерянно стоял, не зная, что сделать.

Старый рабочий подошёл к станку. «Выручи, родной!» – шепнул он, проведя рукой по нему. Ветеран вставил заготовку в патрон, нажал «пуск», после чего заревел двигатель, затем повернул отполированный руками нескольких поколений рабочих рычаг, и старый русский станок, жужжа зубчатыми колесами, скрипя направляющими, взялся за привычную работу. Целый день он трудился, снимая резцом стружку, и вот – к вечеру всё было готово.

– А я его списать хотел, – говорил обрадованный начальник.

Отечественный станок, протёртый после работы тряпкой, смоченной в керосине (мастер заставил молодых вычистить его до блеска), стоял освещённый лучами прикреплённого к нему светильника, а посрамлённые импортные стыдливо молчали, прекратив работу.

С тех пор уже никто не смел говорить о «русском» плохо, ранее чванливые иностранные станки теперь сами пытались завести с ним разговор, зажигая цифры на электронных табло своих щитов, а российский станок в ответ всего лишь хрипел изношенными шестерёнками.