Сергей АКСЕНТЬЕВ

Диссертация

Хрущевская кукурузная оттепель тихо «почила в бозе», а сам ее творец без лишнего шума был отправлен на персональные подмосковные делянки – выращивать огурцы по методу академика Лысенко.

Новая эпоха в лице сладкоречивого Леонида Ильича решительно заявила о себе кадровыми перестановками. В училище прибыл новый начальник – капитан первого ранга Бутырин Ростислав Матвеевич, холеный мужчина сорока семи лет, доктор военных наук. Да не откуда-нибудь, а их подмосковного военного НИИ, где длительное время возглавлял научный сектор.

Какими ветрами околостоличного доктора наук занесло на южную оконечность Апшерона – никто толком не знал. Злые языки поговаривали, что где-то в чем-то он «дал маху» и поэтому подведомственный ему сектор при первом удобном случае прикрыли. А так как человек он был не без связей, то друзья предложили скомпенсировать потерю научного кресла в престижном НИИ креслом адмиральским, пусть и в каспийской Тмутаракани. Поколебавшись, Ростислав Матвеевич разумно решил: адмиральские погоны на земле не валяются, а из всякой ссылки при соответствующей настойчивости и поддержке рано или поздно можно вернуться в края цивилизованные.

Приняв дела и немного осмотревшись, собрал он офицеров и поведал:

– Познакомился я с состоянием дел в училище и ужаснулся!

Народ насторожился: «куда клонит?», а новый начальник, распаляясь, продолжал:

– Педагогов и воспитателей с учеными степенями и званиями – кот наплакал!

Военный люд заерзал и тихо загудел.

– Отныне, – торжественно, словно на присяге, произнес адмирал, – беру этот вопрос под свой личный контроль! Начальник отдела кадров!

– Есть! – вскочил и вытянулся в струнку сухопарый капитан второго ранга Ульян Морошкин.

– Завтра к утреннему совещанию представить мне перечень должностей, которые должны замещаться офицерами с учеными степенями и званиями. Садитесь! – махнул рукой, словно отрубил. – Заместитель по учебной и научной работе!

– Есть! – простуженным фальцетом отозвался тщедушный капитан первого ранга Степан Еловой.

– Не надо водку из морозилки пить, – коряво пошутил Бутырин.

Еловой с перепугу закашлялся.

– Значит, так, – не дожидаясь, пока тот придет в себя, приказал начальник, – списки всех адъюнктов и соискателей ко мне на стол. Я сам буду им гайки закручивать! А вас, Алексей Петрович, – повернулся он к одиноко сидящему за столом президиума начальнику политического отдела, – попрошу провести соответствующую работу среди аппарата политотдела, начальников факультетов и их замов. Они воспитатели, вот пусть и пишут диссертации на воспитательно-патриотические темы.

Начпо учтиво закивал и саркастически улыбнулся.

– И еще: объявляю, что отныне начфаки – это Дэ-Ка-Ны! Как в порядочных вузах. И спрос с них за науку будет жесткий. Понятно?

...Бакинское лето жарило на всю катушку. В стеклянной рубке дежурного, словно в аквариуме без воды, жадно заглатывали остатки неизрасходованного кислорода дежурный по спецфакультету капитан второго ранга Кирилл Огурцов, человек убойно-острый на язык, и его помощник пятикурсник Хо Ли Куань, юркий парнишка, приветливый, всегда улыбающийся и учтивый. Огурцов укрылся в комнате отдыха, рассупонился и осторожно задремал.

Над столом вспыхнула и истерично задергалась красная лампочка.

– Начфак вызывает! – крикнул Куань.

– Хоть бы в воскресенье оставил свою писанину. Торчит на факультете, как бельмо в глазу, – чертыхнулся Огурцов, нехотя поднимаясь с койки.

Дверь кабинета начфака была распахнута. Потолочный вентилятор лениво крутил обвислые лопасти, перемешивая очень горячий верховой воздух с почти горячим низовым. За столом, в майке, с накинутым на шею мокрым полотенцем, обливаясь потом, сидел недавно назначенный начальник факультета Ага Алиевич Муса-заде – тучный капитан первого ранга с круглым, в мелкую рябинку, добродушным лицом. Под столом стоял большой эмалированный таз с водой. В него Муса-заде пристроил свои босые волосатые ноги.

Как и все восточные люди, был он по-детски доверчив и болезненно восприимчив к подначкам. Указания свыше выполнял, не рассуждая, трагически серьезно. Тезис начальника училища «все в науку» Ага Алиевич расценил как боевой приказ. Он неделю досаждал начальнику кафедры марксизма-ленинизма и своему заму по политической части, требуя актуальной темы для разработки диссертации.

Получив наконец желаемое, с решимостью камикадзе ринулся на штурм научного Эвереста, твердо для себя определив, что чем больше перепишет цитат из книг, тем солиднее будет диссертация.

Надо отдать должное напористости соискателя: трудился он до исступления, почти не выходя из кабинета, прихватывая субботы и воскресенья, чем и вызвал ропот своих замов. Фанатичное рвение шефа в науку их здорово раздражало. Оно требовало больших дополнительных затрат душевной энергии для имитации собственной бурной научной деятельности. А поскольку всякие дополнительные энергозатраты быстро истощают психику, то обстановка на факультете угрожающе накалялась, словно перед близкой баталией. Замы, психуя на упертость начальника, переругались друг с другом, «сливая» накопившиеся заряды скрытого электричества на дежурную службу. Дежурить по факультету стало сущим адом. Без солидного запаса юмора нервы к концу суток превращались в клубок проводников под высоким напряжением.

Только Ага Алиевич в этом вселенском бедламе, как индийский йог, был спокоен и отрешен, продолжая кропать свой бесценный научный опус.

– Вот что, – увидев вошедшего дежурного, произнес начфак, – возьми список литературы, пойди в библиотеку и подбери мне книги. Да смотри, ничего не пропусти!

– Тяжело? – ехидно-сочувственно осведомился Огурцов, внезапно озаряясь.

– Не то слово! – искренне отозвался Муса-заде, обрадованный тем, что хоть кто-то в этом аду ему сочувствует, – каторга! А что делать? Ты же слышал, что на совещании потребовал начальник училища? – От волнения он пошевелил пальцами ног. Вода в тазу приятно забулькала. – Тебе что! – вздохнул Ага Алиевич. – Ты молодой. Всё у тебя впереди. А вот мне скоро пятьдесят, – ему явно хотелось выговориться, – и на хрена мне вся эта канитель? Но послужить еще годков пять хочется. Вот и пишу.

– О чем речь? – небрежно спросил Кирилл, кивнув на россыпи исписанных корявым почерком листов.

– «Героизм комсомола Закавказья в боях на Малой Земле», – торжественно зачитал начфак.

– О-о! Тут важно охулки на руку не класть! – многозначительно протянул Огурцов, садистски-самодовольно наблюдая за реакцией Аги Алиевича.

– Что-о? – сурово переспросил шеф.

– Это в том смысле, что надо торопиться, пока ветер дует в паруса! – Подождав, пока начфак придет в миролюбивое исходное состояние, Кирилл доверительно-язвительным тоном продолжил: – Рассказывают, в хрущевские времена один мужик представил к защите диссертацию: «Некоторые проблемы районирования засухоустойчивых сортов кукурузы на приусадебных участках Мурманского Заполярья». Четыре годы угрохал. А тут бац, и Никиту Сергеевича сняли!

– И что? – насторожился Ага Алиевич.

Огурцов сделал вид, что не расслышал. Рассеянно взял со стола исписанный листок, вперился в него, тихонько присвистывая и как-то неопределенно покачивая головой.

– Так что с мужиком-то? – озабоченно повторил Муса-заде.

– С мужиком-то? – не отрываясь от бумаги, протянул Огурцов. – Нормально с мужиком – помер!

– Это ты брось, – замахал на него начфак. – Дурацкие у тебя, Огурцов, шуточки. Иди лучше принеси книги, да службу правь, как положено, а то все торчишь в комнате отдыха вьетнамцев за телевизором.

Научная баталия

Благословенные застойно-застольные времена в самом расцвете. В просторном конференц-зале оборонного «ящика», украшенном изящной лепниной и портретами корифеев науки, идет апробация кандидатской диссертации соискателя Бориса Кукина на тему: «Влияние низкочастотных гармонических колебаний односедельного клапана на запорные характеристики раздаточного узла взрывозащищенной магистральной сети». Номограммы, таблицы и графики – всё честь по чести. Цветастый плакатный иконостас почти во всю стену. За полированным, во всю длину зала, столом расположились ученые мужи, представители отделов и приглашенные специалисты.

– Уважаемые коллеги, – мягким баритоном обращается к присутствующим председатель профессор Егор Палкин, – доклад Бориса Николаевича мы выслушали, его ответы на вопросы тоже. Настал черед обсуждения.

Присутствующие одобрительно загудели, предвкушая близость фуршета за счет соискателя.

– Слово предоставляется главному специалисту, заслуженному деятелю и почетному члену многих академий профессору Савелию Леонтьевичу Гулькину.

От этих слов Кукин съеживается, бледнеет и бескровными пальцами мертвой хваткой впивается в кафедру. Легкая тошнота, сильное головокружение и ватная слабость во всем теле делают безвольным будущего кандидата наук.

Профессор Гулькин – элегантно седеющий, пышущий здоровьем и избыточной энергией мужчина неопределенного возраста. Он пружинистой походкой проходит к председательскому столику, картинно берет указку, бросает цепкий оценивающий взгляд на хорошенькую стенографистку и начинает:

– Говоря концептуально, следует отметить новизну и оригинальность предложенного автором научного подхода к весьма нетривиальной проблеме. Соглашаясь с автором о невозможности строгого математического описания рассматриваемых явлений, – он последовательно тычет указкой в плакаты 3, 5 и 7, – я бы посоветовал ему разработать изящную, – тут Гулькин делает многозначительную паузу, косясь на стенографистку, – полуэмпирическую модель на основе теории подобия и размерностей...

За пространной речью профессора ревниво следит заведующая отделом гидродинамики доцент Ираида Мухина – молодящаяся старая дева с пышной грудью и бицепсами штангиста. Нетерпеливо ерзая на стуле, она изо всех сил пытается обратить на себя внимание выступающего профессора, но тот интересуется только стенографисткой. И это Мухину бесит. Не выдержав, она перебивает Гулькина:

– А вот здесь я с вами совершенно не согласна! – она нервно вскидывает забальзамированное макияжем остренькое личико, возмущенно взмахивает длинными накладными ресницами и вонзает в оппонента острый взгляд болотно-зеленых глаз: – Я настаиваю на машинном моделировании стохастически неустойчивых процессов! – оценивающе просканировав юную фигурку стенографистки и поняв бабьим чутьем, что проигрывает ей, взволнованная завтоделом продолжает: – Конечно, с определенными ограничениями по частотам и амплитудам колебаний. Это же очевидно! – бросает Мухина язвительно улыбающемуся Гулькину.

И, чтобы показать высшую степень презрения к легкомы-
сленному оппоненту, с ожесточением трахает стулом об пол. Отчего мирно дремавший в конце стола профессор Савелий Тихонький испуганно вздрагивает и просыпается.

– Извините, Ираида Плутоновна, – виновато лепечет он спросонья.

Заметив оживление в конце стола, председатель объявляет:

– Слово имеет профессор Тихонький!

– Я, собственно, слова не просил, – растерянно озирается Тихонький. – Но если уважаемый коллега настаивает, то скажу пару фраз. Тема, конечно, актуальная, и соискатель достоин всяческих похвал. В целом работа «пионерская». Столь сложную техническую проблему еще никто ни поднимал. И я считаю, всё, что мы здесь услышали от автора – несомненный прорыв в гидродинамике нестационарных процессов.

– Категорически воз-ра-жаю! – взвивается долговязый кандидат наук Степан Дулькин. Он вскакивает, выбрасывает костлявую руку в сторону Тихонького и обличает: – Как вы, уважаемый Савелий Аполлинариевич, можете говорить о «пионерской» работе, если ее и в руках-то не держали и вообще не являетесь специалистом в данной области?

Тихонький поспешно садится и закрывает пылающее лицо руками.

– Гидродинамика, да еще и нестационарных процессов, – почти кричит Дулькин, – это не ваша мутная электроника! – Аскетичное лицо Дулькина, явно перегруженное интеллектом, меняет окраску с мертвенно-бледной на землисто-серую: – Вы хоть один электрон сами, лично, когда-нибудь видели? Вот! И не увидите! А беретесь судить о гидродинамике нестационарных процессов!

– Степан Иваныч! Степан Иваныч! – стучит авторучкой по графину с водой председатель Палкин. – Попрошу без личных оскорблений и только по существу!

– А я и говорю по существу! – запальчиво огрызается Дулькин. – Тема актуальная, но работа сырая. В ней нет системного анализа, синтеза полученных результатов и практических рекомендаций по исполнению.

– Правильно! В самую точку! – кивают головами некоторые члены совета.

– Я предлагаю, – ободренный поддержкой научных масс, торжественно произносит Дулькин, – считать работу товарища Кукина в целом диссертабельной, но требующей серьезной доработки как в теоретическом, так и в экспериментальном плане...

...В смежном с конференц-залом кабинете возится с батареей центрального отопления сантехник Егор Лопата. Мужчина видный, слегка выпивший, но справедливый и глубоко рассудительный. Через приоткрытую дверь он с интересом прислушивается к научной баталии и живо сопереживает, явно симпатизируя Кукину. При этом рассуждает вслух: «И чего на парня ополчились? Напустили туману «системный анализ», «гармонические колебания», «стохастические процессы». Тьфу!»

Егор начинает торопливо подтягивать муфту, но, разволновавшись за Кукина, срывает резьбу, матюгается и бросает ключ.

– Ученые-моченые! – в запальчивости кричит Лопата во весь голос. – Нашли проблему – клапан дребезжит в трубе. Разбери его, черт возьми, замени прокладку, поставь на место – и все дела!

...Дверь в конференц-зал плотно закрывается...

Рвануло

Не успели предать земле очередного вождя, как грянула Перестройка. И все вдруг поняли «Кто из Ху», а на головы военных ученых мужей манной небесной посыпались открытия...

Завлаб капитан второго ранга Курымов с начальником отделения убывали в головной институт с отчетом о последних испытаниях. Правда, порадовать коллег особенно было нечем. Вот уже полгода они бились над схемой подрыва, а толкового результата так и не получили. Перепробовали черт-те-какие варианты – и ни-че-го!

– Где-то мы чего-то делаем не так, – вслух рассуждал Кирилл Максимович, – но вот Где? и Что?

В дверь робко постучали.

– Войдите! – недовольно бросил Курымов.

Вошел модно одетый, аккуратно зализанный на пробор молодой человек.

– Позвольте представиться, – вежливо начал он, – аспирант Заикин из Казанского университета. Я от профессора Дрыгалова, – плутовато улыбнулся и протянул Курымову конверт: – Вам письмо от Семена Петровича.

– А что ж сам-то не позвонил? – спросил Курымов, вскрывая конверт.

– Семен Петрович, – благоговейно сообщил прилизанный молодой человек, – срочно улетел в Швейцарию на международный симпозиум. Просил передать свои извинения за беспокойство и обещал сразу же по приезду связаться с вами.

В короткой записке Семен просил бывшего однокашника по военмеху помочь его аспиранту в постановке эксперимента. «Это твоя тема, – писал он, – ты в этих вещах бог, так что помоги, Кирюша, научной поросли».

Курымов из-под очков глянул на аккуратненького аспиранта.

– Что от нас требуется?

– Я хотел бы, если это, конечно, возможно, – робко, словно послушник, пролепетал Заикин, – испытать на ваших стендах новый способ подрыва. Его нам недавно в одной организации предложили.

«Эка все зашевелились, – язвительно отметил про себя Курымов, – почуяли запах лакомого пирога. А когда я им доказывал, что это стоящее дело, то тот же Семен смотрел на меня, как на графа Калиостро. Один только Димка Сухарев из московского НИИ сразу ухватил суть и помог двинуть работу».

И опять вскользь глянул на аспиранта. Тот, отводя глаза, снова неопределенно улыбнулся.

«Черт, чего он все улыбается, словно девку охмуряет», – с раздражением подумал Кирилл Максимович, а вслух произнес:

– Я улетаю в командировку. Буду через три дня. За этот срок вы соберите установку и составьте методику проведения эксперимента. Приеду – заслушаем вас, а там решим.

И вызвал по селектору младшего научного сотрудника старшего лейтенанта Петра Жарких и инженера лейтенанта Николая Васильева. Едва те вошли, без всяких предисловий объявил:

– Надо молодому человеку, – он кивнул в сторону Заикина, – оказать помощь в подготовке эксперимента. Что и как – он расскажет сам. Ты, Петр, остаешься за старшего в отделении и займешься научными вопросами, а ты, Николай, – по части железа и согласования работ с полигоном. До моего приезда никаких испытаний не проводить. Поняли? – Курымов строго посмотрел на троицу. Те закивали головами.

Эдик, так звали казанского аспиранта, оказался нахрапистым парнем. Едва вышли из кабинета завлаба, как он с ходу взял в оборот своих помощников:

– Значит, так, мужики, времени у меня в обрез, установку начнем городить прямо сегодня. Показывайте место, давайте инструмент и приборы. Схема у меня с собой. Вперед!

Хозяева недоуменно переглянулись, но подчинились. Вкалывали без перекуров, и через два дня установка была готова.

Эдик стал настаивать на испытаниях, но Васильев категорически воспротивился.

– Во-первых, такие опыты проводятся только на полигоне, – урезонивал он прыткого аспиранта, – во-вторых, ты же слышал, что шеф запретил без него проводить опыты.

– Так мы и не будем нарушать заветов вашего шефа, – парировал Эдик, – испытаем установку с минимальной навеской. Надо же знать, как она работает. А то вытащим ее на полигон, а она не фурычит!

Николай глянул на Петю Жарких – сутулого меланхолика с бескровным лицом монаха. Тот лениво раскачивался на стуле, скрестив на груди худые руки.

– Ну, чего ты молчишь? Вразуми своего нетерпеливого коллегу!

Петька, сделав задумчивую физиономию, многозначительно изрек:

– Конечно, нарушать заветы шефа – это непорядок. Но! Бывают форс-мажорные обстоятельства. Например, сжатые сроки...

– Какие сжатые сроки? – удивился Николай. – Завтра утром прилетает шеф. Мы доложим о готовности к испытаниям. Полигон дают в любое удобное для нас время.

– Правильно говорит Петя, – подхватил Эдик. – Что мы ему доложим? Что железо собрано, да? А работает ли это железо?

Жарких согласно кивал головой.

– Так ты, Петр считаешь, что установку надо испытать прямо здесь, в дворике? А если рванет?

– Да ничего там не рванет, – замахал руками Заикин, – навеску сделаем капелюшку!

– Хрен с вами, – психанул Николай, – делайте как хотите. В конце концов, тебя шеф оставил главным. Вот ты и решай.

– Чего это вдруг меня? – взвился Петька. – Я такой же главный, как и ты.

– Ну ладно, мужики, хватит хмыкать, – урезонил Эдик, – попробуем, да и дело с концом. Ничего там не рванет. Я гарантирую. Тем более всё «на мази», осталось подцепить навеску.

Все трое, как по команде, закурили.

...Взрывом тряхануло воздух. Со звоном посыпались стекла. Где-то что-то рухнуло. Испытатели ошалело глядели друг на друга.

– Кретин! – выдавил Николай и схватил за грудки прилизанного аспиранта. – Ты сколько туда подцепил?

Эдик молчал. Улыбка тихого идиота блуждала на его лице.

...Окна, выходящие во дворик, зияли пустыми переплетами рам. Пол в агрегатной и в коридоре был усыпан битым стеклом. Сорванная с петель дверь «чертежки» валялась возле опрокинутого кульмана. Резкий запах горелой пробки вызывал тошноту. В дворике все было покрыто густым серо-зеленым налетом. Ферму, к которой крепилась навеска, покорежило, будто она побывала в раскаленной печи.

Наскоро ликвидировав последствия взрыва, вспомнили о кинокамере. Петр кинулся во дворик. Камера была цела.

...Бесстрастная кинолента отчетливо зафиксировала все этапы развития взрыва. Это была удача. Эдик оживился, схватил пленку и нырнул в фотолабораторию. Появился через час, победно размахивая пачкой глянцевых снимков:

– Вот он, голубчик, результат! Ха-ха-ха! Вот это вещество! Вот это схема!

Фотографии не по одному разу внимательно пересмотрели. Начали было разбираться в деталях, как неожиданно Эдик выдал:

– Ладно, мужики, детали потом, мне надо срочно рвать домой. Я еще успею на ночной самолет. Мой шеф завтра приезжает. Порадую его результатом!

Поймав на себе тяжелый взгляд Николая, Заикин осекся.

– Ты че, Коля, – трусливо забормотал он, – ей-Богу, мне надо спешить. Фото я отпечатал в двух экземплярах. Пленка остается у вас. Мы же, считай, все сделали. Результат получили. И какой!!!

– По-лу-чи-ли! – процедил Васильев. – Значит, ты, гад, специально подцепил полную навеску и теперь летишь осчастливить своего шефа? Сорвал пенки и – как мышь в нору? А мы, лопухи, за всю эту хренотень, – он обвел рукой лабораторию, – должны отчитываться. Так, что ли?

Эдик суетливо разбирал фотографии, не реагируя на слова Николая. Закончив, отодвинул на край стола стопку снимков:

– Это для Кирилла Петровича. Извините за некоторые издержки опыта, – Заикин пугливо глянул на ребят. Попытался улыбнуться, но на его холеной физиономии получилась жалкая ужимка: – Не переживайте. Я вашему шефу все напишу и попрошу, чтобы он не катил на вас бочку. Это же наука!

– Вот что, Эдик, – медленно, как бы нехотя, отрезал Жарких, – катись-ка ты в свою Казань со своей наукой. Мы тут без тебя во всем разберемся!

...Войдя в лабораторию, Курымов почувствовал что-то неладное: во-первых, ни души; во-вторых, какой-то необычный полумрак и резкий специфический запах: «Что у них тут стряслось?» Заглянул в агрегатную и опешил: окна без стекол плотно закрыты металлическими ставнями.

– В этом склепе есть кто-нибудь живой? – с раздражением крикнул Курымов.

В конце коридора приоткрылась дверь и показалась голова Жарких.

– Здравия желаю, Кирилл Максимович! – пролепетал Петька. – С приездом!

– Петр, что тут у вас произошло? – потребовал ответа шеф.

– Ничего, Кирилл Максимович. У нас все нормально.

– Как это нормально? А ставни на окнах в агрегатной? А выбитые стекла? И что это за едкий запах? Свинячью шкуру, что ли, палили?

– Ставни? Это... – прикидывая на ходу, как бы смягчить первый удар, замямлил Петька, – это потребовала «Охрана труда», чтобы обезопасить людей во время испытаний.

– Какая, к чертовой матери, «Охрана труда»? – начал заводиться Курымов. – Стекла тоже повыбивала «Охрана труда»?

– Стекла? – Петр глупо хихикнул и весь съежился. – Стекла того...

– Чего того?!

– Их того, побило взрывной волной.

– Какой взрывной волной? – взревел Курымов. – Вы что, в дворике проводили испытания? Ну!

Петька дернул головой и часто заморгал:

– Мы хотели только попробовать установку, а оно рвануло! – Жарких округлил глаза и перешел на шепот: – Повышибало стекла, а у Танечки в чертежке повалило кульман. Но вы не волнуйтесь, – засуетился он, – жертв и разрушений нет.

– Та-ак... Значит, жертв и разрушений нет? А где этот прилизанный гений?

– Он, того... Ночью уехал.

– Как уехал?

– Он сказал, что ему нужно срочно домой. Вот, просил вам передать фотографии.

Курымов в сердцах выхватил у Петьки пачку снимков и не глядя бросил на стол.

– Мы ведь эффект получили! – робко заикнулся Жарких.

– Какой эффект? Выбивания окон, что ли?

– А вы посмотрите, там все видно, – кивнул на рассыпавшиеся по столу снимки Петр. – Скоростная киносъемка получилась отличной.

Завлаб собрался было продолжить разнос, но, мельком взглянув на фотографии, зацепился взглядом за самую крайнюю. На ней был отчетливо зафиксирован момент начала формирования детонационной волны.

Курымов схватил снимок и, размахивая им перед носом младшего научного сотрудника, приказал:

– Рассказывай!

Перепуганный гневом шефа, тот начал сбивчиво объяснять:

– На следующий день, как вы уехали...

– Короче, – перебил его Курымов. – Без лирики. Я и так знаю, что ты мне сейчас поведаешь: собрали установку, не терпелось попробовать, решили втихаря в дворике, а оно рвануло. Так?

– Так! Вы же сами знаете, – осмелел Петька, – эксперимент – это все равно что грипп: если уж подхватил, то пока не переболеешь...

– Ладно умничать, – оборвал Кирилл Максимович, – давай по существу.

– Ну так вот, – продолжал Жарких, – поставили навеску ихнего вещества. Вещество так себе. Наше лучше.

– Петр, не уводи. Говори по делу, – в нетерпении прервал шеф.

– Сынициировали его. Сначала ничего, но потом вдруг как рвануло! Полетели стекла. И вот такой результат, – кивнул на фото.

– Та-ак... – протянул Курымов. – Значит, говоришь, рвануло? И утверждаешь, что хорошо рвануло?

– Ей-Богу, хорошо, Кирилл Максимович. А ставни мы в тот же день повесили. Сняли на время с пустующего склада на заднем дворе.

– Так, так, – пропустив мимо ушей Петькино признание и вглядываясь в фотографию, задумчиво повторял Курымов. – Так, так! – он быстро подошел к доске, схватил мел и начал торопливо набрасывать схему.

Сделав последний штрих, Кирилл Максимович резко обернулся. Глянул на обескураженного старшего лейтенанта:

– Вы же, говнюки, сами того не ведая, получили двухтактную схему подрыва. И помогла вам в этом стена корпуса, в которую уткнулась ударная волна. А вещество здесь ни при чем! И ихняя схема тоже...

Еще ничего не соображающий Петька расцвел улыбкой.

– Смотри! – Курымов одним махом стер рисунок и начал объяснять: – Инициируем вещество, – с краю появилась жирная точка. – Это первый такт. По нему бежит взрывная волна, – он быстро нарисовал несколько дужек. – Уткнувшись в стенку, – заштриховал вертикальную полоску, – волна отражается и бежит обратно, – дужки поменяли направление, – но отраженная волна сталкивается с падающей волной, – Курымов с силой ударил кулаком о кулак. – Столкнувшиеся волны дают пик давления и порождают вторичный взрыв, или второй такт. Вот в чем весь фокус, – и снисходительно потрепал по шевелюре оторопелого младшего научного сотрудника. – А мы искали, да не там. Оказывается, все просто. Это же классика! А классику, будущее научное светило, – торжественно произнес он, – надо знать, чтить и умело применять! – и вдруг, сделав каменное лицо, отчеканил: – За неисполнительность и нарушение мер безопасности объявляю вам, товарищ старший лейтенант, строгий выговор!

– Есть «строгий выговор»! – гаркнул Петр, и по его лицу разлилась дурацкая улыбка: легко отделался!