«Никогда не забывайте, что истина куда удивительнее вымысла, достаточно лишь найти её...»
Чарльз Ф о р т, исследователь неизвестного
Есть в селе Вертелим Старо-Шайговского района Мордовии загадочное и легендарное место – гора Калма-Кужа, что дословно в переводе означает – могильная поляна. Ещё в пионерском детстве, приезжая в деревню к бабушке, я слышал легенду про гору Калма-Кужа:
«В очень далёкие времена жил мокшанский князь, который не покорился татарам и ушёл со своим родом в глухие леса. Долго они выбирали место для того, чтобы остаться там жить. И вот, наконец, нашли лесную поляну на высоком холме, окружённую девственным лесом и глубоким непроходимым оврагом. Никто из врагов так и не нашёл место, где укрылся непокорённый князь. Как будто мордовские боги скрыли это место от чужих глаз. Был у князя неизвестно откуда добытый золотой меч, который многие лихие люди хотели у него отнять. Перед смертью князь завещал похоронить его вместе с золотым мечом на этой горе. И всему роду было завещано хоронить своих умерших там же. Только сделав это, присоединяясь после смерти к золотому мечу, потомки князя смогут прожить тысячи лет и не канут в небытие. Но кто потревожит покой мёртвых в поисках золотого меча, на того ляжет страшное проклятие».
Тогда всё это казалось обычной мордовской сказкой, в которую, естественно, я не поверил. Шли годы, как-то в середине девяностых, приехав в очередной раз, я услышал интересное продолжение ожившей легенды.
Оказывается, в 1965 году на Калма-Куже проводились раскопки под руководством профессора Алексея Циркина. В экспедиции всё лето работали студенты исторического факультета. Профессор слышал про легенду и организовал эту экспедицию в надежде найти раритет. Старики говорили: «Вот, приехал сюда саблю золотую искать», – и открыто предупреждали местную власть, чтобы те запретили нарушать покой мёртвых. Один коммунистический атеист из властей смеялся над стариками, говоря, что какие они ещё тёмные люди и как можно бояться каких-то старых костей? Не прошло и полгода, как его ударил инсульт. И у него, прикованного к постели, атеизм мгновенно испарился. Но это было только начало конца. С каждым годом огромное, богатое село стало умирать. Более того, в 90-е годы его поразил остервенелый всплеск жестокости и насилия. Убийства и грабежи происходили чуть ли не еженедельно. Многие вертелимцы стали знаменитыми киллерами, на которых были десятки загубленных душ по всей нашей необъятной стране.
Профессор золота не нашёл, но результаты экспедиции были сенсационными. Самые старые захоронения датировались второй половиной XIII века. Людей на Калма-Куже хоронили непрерывно (только вдумайтесь в цифру) на протяжении пятисот лет. Кроме этого, были открыты документы XIX века, в которых, со слов старожилов села, было записано, что в незапамятные времена людей везли хоронить с мест в радиусе 150 км, из современных Ельниковского и Инсарского районов Мордовии. Всё это говорило о том, что легенда имела под собой прочную почву.
До сих пор не поддаётся осмыслению тот факт, что заставляло людей столь длительное время так сильно почитать это место? Годы шли, но вопросы о невидимой связи времён периодически волновали меня. И вот, приехав в очередной отпуск в 2005-м году, я решил посетить Калма-Кужу.
К этому времени многое изменилось, бабушка переехала в другое место из Вертелима, сейчас её уже нет в живых. У неё там было два дома: один большой, новый, дед перед смертью построил в 1986 году. Моя мама со своими братьями и сёстрами отдали этот дом церкви, то есть пожертвовали его на восстановление разрушенного храма в Вертелиме, потому что только с возрождением веры можно было вдохнуть новую жизнь в практически вымершее село. Зрелище, которое предстало передо мной в июне 2005 года, было просто страшное. Такой деградации и ужасающей нищеты я никак не предполагал увидеть. По долгу службы мне приходилось бывать во многих российских сёлах и деревнях, но такого развала я ещё нигде не встречал. Все бандиты и киллеры уничтожили друг друга в бессмысленной бойне. Всё общественное (колхозное) с каким-то дьявольским остервенением было разграблено и уничтожено.
Заколоченные окна, покосившиеся, выцветшие дома, заросшие берёзками и одуванчиками брошенные поля, и на этом фоне одинокие фигуры малочисленных жителей, в основном, стариков, во взглядах которых печаль, уныние и спокойное ожидание неизбежно приближающейся смерти. Всё погружено в какую-то субстанцию обречённости и фатализма. Никто из них не жаловался на жизнь и не ругал власть, это было так непривычно, если сравнивать их со сварливыми и вечно недовольными пенсионерами в трамваях, сберкассах и паспортных столах больших городов. Вот он – результат десятилетий жизни без веры, без стремления, без мечты!
Долгожданный день настал, обычный июньский день. Я и мой любимый сын Дима, одевшись по-деревенски, идём на Калма-Кужу. Проводник наш – дядя Саша (мамин родственник) – один из тех печальных стариков. Идти четыре километра. Неожиданно портится погода: ветер, холодный моросящий дождь, тяжёлые свинцовые тучи. Но мы твёрдо решили не останавливаться и идти! По дороге с удивлением узнаю, что я, оказывается, не первый.
Многие из тех, кто уехал жить в другие города, попав в Вертелим, идут на Калма-Кужу. Видно, не только у меня, но и у них в глубине души имеется чувство неразрывной связи с далёкими предками, лежащими там. Дима мой плачет. На сапоги, которые на три размера больше, налипло по килограмму грязи. Идти мальчишке тяжело. Я его подбадриваю: «Надо идти, путешественникам всегда нелегко». Тем временем дорога пошла вдоль глубокого оврага, заросшего непроходимым лесом. Дядя Саша рассказывает ещё одну жуткую историю. Оказывается, время от времени из этого леса, который рядом с Калма-Кужей, выходит какой-то человек, в белой одежде, с белым лицом и белыми волосами. Выходит и жалобно воет: «Уау-а-а-а»! И манит рукой людей к себе в лес, как будто хочет что-то рассказать и показать, но не может и от этого плачет. А к какому-то из дяди Сашиных знакомых он даже подходил и смотрел в лицо, когда тот решил заночевать в поле на сенокосе. Правда, это было очень давно.
Ещё этого белого и немого видели женщины, когда ягоды собирали. Он подсматривал за ними, а потом с воем убежал. А один раз этот белый в село приходил и женщину в бане напугал. Та думала – муж воды принёс, открыла, а там лицо белое и вой жалобный: «Уау-а-а-а!!!» Посмотрел на неё и как будто испарился. Та от испуга сознание потеряла. Вот так за этими разговорами мы и дошли до Калма-Кужи. С виду обычная поляна на опушке леса, абсолютно никакой мистики и ничего привлекательного.
Вот и ямы эти от раскопок сорокалетней давности: две – размером пять на пять метров, холмики рядом, все травой заросли высокой и густой. СТОП!!! И точно, только трава. Рядом поле брошенное, всё берёзками заросло, а тут лес по кругу и трава на поляне, ни кустика, ни деревца нет. В ямах тоже ничего. Точно это Кужа (поляна), видно, и в древности деревья на ней не росли. Удивляемся и смотрим дальше. Дядя Саша рассказывает: когда раскопки были, многие сельчане приходили смотреть.
Старики ругались на археологов, проклинали. Взрослым было безразлично, а дети истлевшими костями играли. Говорят, волосы на некоторых черепах очень хорошо сохранились, даже косы были тёмные и мягкие. Потом все кости в одну кучу сложили и тут же закопали. Кстати, впоследствии Калма-Кужу хотели вспахать, но трактора постоянно ломались, стоило только подъехать к священному месту. Как будто что-то неведомое останавливало технику.
Вокруг поляны с трёх сторон крутой овраг, заросший лесом. Название у него «oрган», так называли остатки от варки позы – священного напитка. Её варили во время языческих молений, а остатки в овраг выливали. Поэтому и стал он называться «орган». В XIX веке, когда вертелимцев окрестили и построили церковь в селе, долго ещё продолжались моления на Калма-Куже, хотя там никого уже не хоронили. Приходские священники приходили на моления и выливали позу, стыдя своих новокрещён, но те упорно продолжали совершать языческие обряды, в то же время посещая и церковь. Пытаясь перенестись в мыслях в те времена, я задавал себе вопрос: почему же именно это место стало для моих далеких предков святым?
Может быть, на самом деле лежит в земле, где-то под ногами, золотой меч! А может быть, и не было его никогда. И тут ответ пришёл сам по себе, как будто какая-то неведомая сила его мне подсказала...
Был или не был золотой меч – неважно, это всего лишь металл, изделие, у которого есть свой срок. Важно то, что золотой меч стал символом уважения и любви к своим традициям, связующим звеном поколений. Он – хранитель памяти о тех забытых людях, которые погребены здесь. Он защищает праведных и карает отступников, которые ходят в образе белого человека, страдают в одиночестве и просят родных взять к себе на Калма-Кужу.
Все эти видения крутились в воспалённом сознании.
– Я пришёл поклониться вам, вы не забыты, я помню о вас! Я привёл с собой сына, в нём тоже течёт частица вашей крови. Защитите нас, мы свои!!!
Эти фразы невольно повторял я про себя. И чудо: моросящий дождь разом кончился, ветер стих, сквозь свинцовые тучи пробился мягкий солнечный свет, радугой играя в росе на траве. На душе стало необычайно легко и радостно. Вся поляна была залита тёплым светом. «Они приняли нас! Они благодарны нам! – твердил внутренний голос. – Золотой меч здесь! Надо верить, надо любить, и тогда ты тоже когда-нибудь обретёшь вечную жизнь».
Наполненные жизненным пафосом, мы спускались с горы вниз. Под нами на равнине раскинулось умирающее село, посреди которого стояла старая церковь. Я повернулся назад и увидел одинокое деревце на холме, которое сильно раскачивалось от внезапно налетевшего ветра.
Боже, это не деревце, это старый князь машет нам рукой, он прощается с нами. На мгновение что-то блеснуло у него на боку – это же меч, золотой меч – он в ножнах, значит, впереди другое время, время созидания и любви, бессмысленные убийства и насилие прекратятся. Боже, что это?
Из чащи, раздвигая ветви, выбирается белый человек. Склонив голову, он подходит к князю, при этом с его уст срывается:
– Прости, князь!
Белый человек – это дух всех отступников и предателей рода. Старый князь всё прощает и забирает его с собой. Медленно они поднимаются на Калма-Кужу и исчезают в лучах мягкого света.
– Помни, ты уже прикоснулся к нам! Скоро ты многое узнаешь и поймёшь! Мы любим тебя! Мы верим в тебя! – донес до меня ветер слова старого князя.
Казалось бы, всё, но по дороге что-то неведомое заставило меня зайти в старую церковь.
Я стал снимать внутри на видеокамеру. Позже, дома, когда я показывал запись своей маме, она вскрикнула от неожиданности:
– Смотри! Что это?
В темноте старой церкви чётко запечатлелись два высоких креста из света.
Перед глазами вновь возник старый князь. Он сказал:
– Ты должен всё про нас знать!
«Господи, что со мной? Золотой меч, светящиеся кресты... – в голове всё смешалось. – Может, я схожу с ума? Что со мной происходит?» – мысли, перебивая друг друга, бились в голове.
«Нет, ты прикоснулся к легенде, и Калма-Кужа подает тебе знак, она хочет открыть тебе свою тайну», – твердил в ответ внутренний голос.
С того момента моя жизнь стала неразрывно связана с легендой о золотом мече. Я потерял покой. Желание узнать о событиях давно ушедших лет заставляло меня собирать по крупицам драгоценную информацию о жизни своих предков.
И, словно в благодарность, их магнетическая сила и мудрость, к которым я прикоснулся в тот июньский день, подсказывали, где искать. Герои Калма-Кужи сами приходили ко мне, называли свои, давно забытые имена и с гордостью рассказывали о том, как радовались и переживали, верили и мечтали, любили и умирали. Все они очень хотели, чтобы далёкие потомки узнали про их нелёгкую, но по-своему прекрасную жизнь. И на своём примере желали ещё раз напомнить, что жить надо в любви и с верой, потому что наше земное бытие рано или поздно закончится, но от него напрямую зависит, будет ли дальнейшая вечная жизнь светлой или темной, и будет ли она вообще.
Просыпаясь, я набрасывался на книги и интернет. И часто мурашки шли по коже от найденных фактов, которые чудесным образом совпадали с рассказами героев, приходивших во снах, ещё и ещё раз подтверждая неразрывную связь прошлого и настоящего.
Постепенно, шаг за шагом, Калма-Кужа открывала мне свою тайну. Закрыв глаза, я вновь и вновь погружался в то трагическое и героическое время. И вот сейчас, поднимая завесу времени, я хочу, чтобы и вы узнали историю золотого меча.
«В царстве морданов (Mordanorum) было два князя: один князь со всем народом и cемьёй покорился владыке татар, но другой с немногими людьми направился в весьма укрепленные места, чтобы защищаться, если хватит сил...»
Ю л и а н, венгерский монах, миссионер, 1237 год
Старый Пуреш не был вызван на хурал (военный совет), который провел с командирами чингисид Байдар накануне битвы. Смотрителя Хуврага это сильно насторожило. Вечером прискакал гонец от Байдара и огласил приказ:
– Тумен мокселей выводится в резерв. Ночью он должен переместиться в поле за десять километров от лагеря, причём обоз остаётся на месте. Китайцы с утра зажгут дымы и тем самым закроют мокселей от рыцарей. Тумен Орду завяжет битву и, медленно отступая, увлечёт немецкую «свинью» к оврагу, после чего Пуреш должен ударить в тыл рыцарям.
– Что это Байдар нас решил в резерве использовать, до этого всегда впереди, перед собой гнал? – спросил через переводчика Пуреш у гонца. Лицо монгола хитро скривилось. Он снял с шеи золотую пайцзу, поднял её вверх и воскликнул:
– На то воля повелителя! – (повелителем монголы называли Чингисхана), после чего развернулся и ускакал со своими телохранителями.
Смотритель Хувраг молчал, молчал и Пуреш. Оба поняли, что, волей Чингисхана, завтра они обречены на смерть. Пуреш накануне, объезжая округу, был на этом роковом поле, оно с двух сторон зажато поросшими лесом оврагами.
«Лёгкой коннице мокшан развернуться негде. Если ждать рыцарей спешившись, надо строить засеку, но на это уже нет времени, или отходить к лесному оврагу и биться там под прикрытием деревьев. Но как можно ослушаться приказа Чингисида. Да плюс этот едкий китайский дым!..»
Так размышлял Пуреш, вспоминая недавнее взятие Сандомира, когда китайцы зажгли дым, только мокшанам толку от него было мало, треть Пурешевой рати полегло под стенами города.
«Что же задумали монголы? Неужели они узнали про мое-
го секретного посла к Генриху? Но как? Ведь даже Хувраг ни о чём не догадывается».
В это время смотритель произнёс:
– Видишь, Пуреш, как Байдар тебе доверяет, он благодарит тебя за Сандомир и за Краков! Мы ударим Генриху в тыл и с победой завершим битву!
В душе он не верил своим словам, они звучали как самоуспокоение, монгольское воспитание, гордость за принадлежность к племени Темучина не давали ему права высказывать сомнения при лесных варварах (монголы всегда считали «жителей лесов», пашущих землю, низшей кастой).
– Да уж, завершим, – с грустной иронией думал Пуреш. Он знал, что Генрих собрал огромные силы, с польских, германских и чешских земель пришли к нему рыцари и ополченцы. А биться с крестоносцами в открытом поле, когда они идут, закованные в броню, единым строем «свиньёй», тысяче легковооружённых мокшанских ратников – верная гибель, тем более без поддержки, ведь никого же не будет с ними завтра. Ни половцев, ни булгар, и русская дружина ещё два дня назад куда-то переместилась.
«Что-то хитрое задумал Байдар, одно ясно, что в этой битве нам отведена роль смертников. Что ж, видно здесь Оцюшкай1 уготовил нам место упокоя, здесь, за тридевять земель от родины. Он отвернулся от нас за то, что мы покинули землю предков, за то, что покорились монголам, польстились на обещание стать с ними равными и завоёвывать вместе с ними мир».
Горький ком стоял в горле у старого Пуреша. Прошедшая жизнь вихрем прокатилась в глубине души.
«Нет, монголы знают себе цену, они никогда не будут равняться с нами. Равным для них будет только тот, кто их победит. А мы все, вместо того чтобы объединяться против них, грабили друг друга, плели интриги, радовались, когда соседние княжества дрались между собой. Не захотели сами объединяться, и вот результат: нас объединила другая, более жестокая сила – воля покорителя мира Чингисхана».
Все здесь – бывшие враги: суздальцы, рязанцы, муромцы, булгары, половцы, аланы. Все здесь стыдливо прячут друг от друга глаза, падая ниц перед бунчуком повелителя.
«А что мне было делать, как спасти свой маленький народ? – в тысячный раз оправдывал себя Пуреш. – Уйти, как Пургаз1, в тверди2, но долго там не высидишь, да и нет у нас таких крепостей, как у эрзян, и лесов таких нет. Мы уже привыкли к жирной степной земле, которая так щедро родит хлеб».
Задумался оцязор3 и с тоской посмотрел на своих воинов. Три года прошло, как увёл он их с родной земли. Три года никто из них не впрягал лошадь в соху, не шёл босыми ногами по теплой пашне, разбрасывая зёрна пшеницы, не вынимал из бортей душистые соты.
«А захотят ли они жить как раньше? – вдруг поймал себя на мысли Пуреш. – Ведь они уже совсем не те».
Три года войны сделали своё дело. Его воины прошли с монголами полмира, видели большие города, красивые дома бога-креста, величественные каменные замки и дворцы, почувствовали сладкий вкус поверженных городов и деревень – вкус золота, вина и чужих женщин. Вон сколько их в лагере, подумал Пуреш, услышав девичий смех у костра. Они ещё не знают, что завтра достанутся другим воинам, хорошо, если их разберут по туменам, а если рыцари осилят монголов, тогда их ждёт костёр или, в лучшем случае, меч крестоносца, потому что женщин, живших с варварами, они считают ведьмами.
– Ну, всё, пора! Пора идти к Оцюшкаю, там заждались меня три тысячи воинов, которые легли в землю чужих степей и лесов, не пускает он их на родину, говорит: когда князь ваш, отступник, придёт и покается передо мной, тогда дам я вам покой и разрешу вернуться на родную землю. – Глаза старого князя заблестели от слез, перед ним вместе с мёртвыми воинами стояли два его сына, погибшие в этом проклятом походе.
– Пора, пора! Мои любимые Тюштян и Атямас, скоро я встречусь с вами!
И вот уже гонцы побежали по лагерю, извещая сотников о подготовке к выступлению...
Продолжение следует (читайте в №3 за 2011 год)
