* * *

Я не видел Родину; я не знаю Родины.

Я придумал облако и придумал поле.

Ввечеру на скошенном пахнет мёдом, вроде бы...

На заре у озера ивы плачут, что ли...

Возвращаться некуда; убиваться – не о чем.

Журавлиным клёкотом в давнее не кинет.

Не закружит допьяна хороводом девичьим.

На ресницах около не качнётся иней.

Я живу, где городом небеса приближены

И дожди приправлены пролетарским потом.

Где припевы клейкие и прилавки книжные,

Удивляя в розницу, вдохновляют оптом.

Это – тоже Родина.

Мне другой – не надобно.

Правоту слагаемых утверждает сумма.

И, конечно, истина – коренится в заданном.

«Поле, небо, облако!..»

Надо же, придумал.

* * *

Воспоминания, как будто,

Подвластны мне.

Они мерцают поминутно,

Как свет в окне.

Но среди них – усмешкой плута –

Эскиз один

Ненаходим

И, почему-то,

Необходим.

Стираю пыль,

Сметаю ворох

Ненужных дум –

Не вызываем этот шорох,

Не слышен шум

Дождя...

А может – камнепада?

Или – машин?

И непонятно: кто-то рядом?..

Совсем один?..

Кого обидел там некстати?

Кого любил?

В какой спокойной благодати

Повинен был?

В каком грехе, в какой напасти?

И в чём – ещё?..

Но знаю точно – был причастен.

И был прощён.

* * *

В это утро случился негаданный дождь.

                        Мне и прежде везло на дожди.

«Уходи, – говорила, – чего ты ждёшь?

                        Почему не спешишь уйти?..»

Кружевной водой заливало сад;

                        Лужи пенились, как вино.

Я на полпути повернул назад, –

                        Дождь не кончится всё равно.

Я нарвал букет полупьяных трав

                        И глазастых, как ты, цветов.

И шептал цветам, что кругом не прав;

                        И прощенья просить готов.

И звенело стекло, и звучали шаги,

                         И – бессвязно уже, невпопад, –

Облетали слова и – дождём – лепестки

                        Уцелевших к дождю утрат.

* * *

Чёрное шоссе – кокон и труба –

                        пеленает нас, сирых.

И сечёт стекло белая крупа –

                        подаянье рук сильных.

И растянут в газ миллионом вёрст

                        наш автомобиль тесный.

И течёт рекой красно-белых звёзд

                        неизменный путь – Крестный.

Чёрное шоссе – мёртвая вода;

                        неподвижный взгляд ночи.

Также устремлён, тоже – в никуда

                        Первый среди нас, прочих.

Не дают взлететь умные ремни –

                        пластик прикипел к коже!

И слепят глаза встречные огни

                        застилая свет... Божий.

* * *

Красные розы на мёртвое тело.

Время настало.

Душа отлетела.

На целлофане – серебряный крест.

Тесный погост.

И безлюдье окрест.

Девушка тонкая с модным журналом.

Шмель задохнувшийся, с вырванным жалом.

Хрупкая ржавчина старых оград.

Розы могильные пахнут ли, брат?

Ветер зелёный.

Трава голубая.

Горько стоять у небесного края.

Холодно падать в бездонную синь!..

Губы сожми.

Руки раскинь.

* * *

Ангел мой небесный,

От тоски железной

Есть на свете средство

Верное вполне:

Помоляся Богу,

Выйти на дорогу

И нетайно плакать

В звёздной тишине.

Слёзы – не водица,

Можно позабыться.

О земном забыться,

Помнить об ином:

Что ещё случится,

Что ещё приснится,

Что нам всем приснится

В небе голубом...

* * *

Земля – колыбель человечества...

К. Ц и о л к о в с к и й

Самолёты взлетают к небу.

Только в небе – пусто и голо.

Ничего в этом небе нету!

Вечный космос.

Вечное соло

Тишины...

И – от нас уходящий,

Забывающий нас понемногу –

Одинокий вперёдсмотрящий,

Одиноко взывающий к Богу.

Наши слёзы и наши требы

Застилает вселенский ветер.

Самолёты летят по небу

Между Родиною и смертью.

ПОКРОВ

Он был хороший человек.

Она была красива.

Им постелила новый снег

Небесная Россия...

Она – беспечно холодна;

Он – безупречно весел;

Они летели в никуда

В неновом мерседесе.

Шоссе уткнулось в облака,

Как в пепельницу новость,

Когда помешкала рука,

Переключая скорость.

И примирённо вознеслись

Осколочками кружев

В непредугаданную высь

Нечаянные души.

Внизу – холодная юла

Мерцала неустанно,

И нервно нюхала тела

Изнанка целлофана,

А им – сияло золотым,

И – в свете запредельном –

Родное сделалось родным,

Бесцельное – бесцельным...

Он был хороший человек.

Она была красива.

А что верней – рассудит снег:

Один-единственный на всех...

Российского разлива.

* * *

Переболел, и стало легче.

Перемолчал, и – улеглось.

Осенний день с утра исчерчен

дождём и ветром вкривь и вкось.

Идёт игра; и ставки те же,

Но – по-другому рассвело...

И всё отчётливей и реже

стучится ветка о стекло.

И значит, – можно без опаски,

до наступленья тишины,

стирать с души частицы краски;

стыда; раскаянья; вины...

А к пониманью прежних истин

тогда – наверное – придёшь,

когда уснёт, зарывшись в листья,

всю душу выплакавший дождь.

* * *

Прими как осень, а не лето,

                                              канун зари.

Мир без вопросов и ответов,

                                          вне и внутри.

Благодари пустынный, грешный

                                           и млечный путь.

И всех, покаявшихся прежде,

                                               не позабудь.

Прими как данность тайну сини

                                                над головой.

Повремени; побудь в России;

                                                            пока живой...