Анна Смородина

 

* * *

           А когда стали терять...

                             А. Ахматова

 

Звали бы меня Мадина или Айгуль,

что-то такое красивое – вроде «высокой звезды»

                                  или «восходящего утра»,

и жила бы я где-нибудь на озере Иссык-Куль,

и любовалась бы на небеса перламутровые.

 

А лучше бы китаянкой – из Гумилёва,

сидела бы и слушала, как звенит колокольчик,

и не было бы мне нужды говорить ни единого слова,

просто статуэтка для услаждения дня и ночи.

И никакой тебе русскости, да разве вместишь тягость?

Никакого тебе единства, где двое – общая плоть.

Сама по себе и всё. Вот тут и получишь радость.

Ещё б черепаху со змеем вздумал скрестить Господь.

 

Сиди себе там, в Китае,

слушая колокольчик.

А смерть? Так душа ж не растает –

в зверя иль в птицу вскочит.

 

Но бремена друг друга в общей жизни носите.

Бросишь ли эту ношу? Кому ж говорил Спаситель?

А та китаянка, знаешь, подымет глаза пустые,

и слушает, как бряцают браслеты её золотые.

 

Состарилась на покое. И я подустала тоже.

Но вечность мы не разделим. Ты сам рассуди нас, Боже.

Когда б я звалась Мадина... Но русская я по крови,

и мне Ты взвалил на плечи всю тяжесть Твоей любови.

 

* * *

В прозрачном платье, на загорелой руке – браслет.

Это я и мне девятнадцать лет,

а в окрестном мире в меня невлюбленных нет.

 

И этот симпатичный прохожий –

на меня обернулся тоже.

Как радостно всё здесь, Боже!

Легкий ветер меня унести может,

приподнять над московским бульваром...

Моя юность не станет старой,

даже старше не станет нисколько,

просто станет ужасно больно,

что это никогда не повторится,

вся эта обыденность и беспечность,

и ничего не значащие лица

прошлого – с гулькин нос, а впереди – вечность.

Этого не будет никогда,

и только ветер слабо дышит оттуда,

из того мира, сказавшего мне: да!

Ты – необходимое чудо!

Ты – желанная всеми – где?

Любимая всеми даже в молчанье,

в ненастоящей еще печали,

в игрушечной радости и беде?..

Как я умней тебя! Как я счастливей!

Как не жалею, что годы – дым!

Но – «никогда». Это слово гортань сдавило.

Никогда мне не будут сладостными те плоды.

 

Иду. Такая обстоятельная – самой тошно,

из тысячи угадывая девятьсот девяносто девять слов,

и только одно сияет непознаваемо и неложно.

И это слово – Любовь.

 

* * *

Я Ангела сегодня увидала –

он на руках у матери сидел,

и сомкнутые крылышки-ключицы

под кофточкой торчали на спине.

Он рот раскрыл, точно галчонок,

и к ложечке серебряной припал.

Такой простой, такой земной ребенок...

Я на него смотрела осторожно,

его коснуться было невозможно.

Счастливый Ангел мимо пролетал...

17.12.2006 г.

 

* * *

Как хорошо молчать!

Молчанье вес имеет.

Не то, что пустота!..

На сахарны уста

Поставлена печать.

Пускай душа умнеет!

29.10.2008 г.

* * *

Оправдалась скорбями своими, бедой

и сиротскою лебедой –

вместо хлеба.

Отвернулась, ушла –

                                   из-под неба.

И себя самоё не стыжусь,

и достойной участья кажусь,

обвиняя судьбу сломавшуюся, –

пожалейте меня, оправдавшуюся!

Июль – август 2009 г.

 

 

Рождественское

Смотрю из глубины – всё серебро:

священническая риза, покровцы...

Кадило перетряхивает звуки –

как бы фольгу шуршащую внутри,

горстями ёлочными здесь и там рассыпав,

зачерпывают пригоршню ещё.

О, как чудесно! Будто сказки

                                                 зачин звучит.

Хрустальным ключиком как будто дверцу

волшебную открыли: «Крак!»

                                      и застучали башмачки...

Лёд, серебро, стекло – звучат, сияют...

Тьму разгоняют свечи и огни...

Плеснуло ладаном... И первые слова...

Благословенно царство серебра...

 

 

* * *

Расправь же крылья, ангел мой!

Ты видишь сам – ищу спасенья.

Но от победы над собой

Умоюсь кровью пораженья.

Горит проклятая утроба:

Гордыня, похоть, ревность, злоба, –

Темнеет жизнь – темнеет свет...

Смиряйся, жено, говоришь?

Нет!

Ты молчишь...

 

 

В Успенье

Мати во гробе, а я – в голубой косынке...

Всю-то печаль возверзу на Господа Бога.

Мне только радость, а Богу –

                                          пускай поминки.

Взятки-то гладки с меня, больной и убогой.

Как же томлюсь я в своём безответном веселье!

Удочерённая Матерью Божьей –

                                               в нагрузку.

Всё бы мне петь да играть на детской

                                                        свирели,

Тешить и нежить свои прихотливые

                                                        чувства.

Вот ведь дитя какое мировой утробы!

Вот ведь любимое как – душа и кровинка.

С вечной своей улыбкой стою у гроба

В платье таком нарядном

                                      и голубой косынке.

Нынче же праздник! Сытный,

                                       хмельной и добрый.

Справим успешно. Всё выполним

                                                чин по чину.

Праздник? Но оттого лишь, что

                                           Мать – во гробе!

Сладость? Но оттого лишь, что

                                           горечь – Сыну!

 

 

 

Из цикла «Чёрно-белые стихи»

Господи, помяни мя – под землёй,

                                                в сплетении тоннелей, –

там могут взорвать.

В пластиковой кабине лифта,

в шахте, прогрызенной внутри 22-х этажного дома.

В потоке машин на 3-ем кольце,

которые перестраиваются так стремительно

                                                 и напряженно,

                                                                         что тошнит в душе.

Господи, прими мою sms,

которую я посылаю при виде

                  стеклянно-бетонных монстров Москва-Сити.

Всё моё нутро сжалось, скукожилось

                                                          в младенца

и жаждет к Тебе.

 

Попав в пустыню и страшась хищных зверей,

один старец безостановочно взывал:

«Господи, помяни мя!..»

И я воплю так же посреди этих пространств,

заполненных броуновским движением

людей и механизмов.

Изо всех сил, чтобы Ты услышал: «Помяни мя!..»

 

А ещё некоторые говорят, что те,

                               кто взял новый паспорт,

                                               ИНН и страховой полис,

приняли печать сатаны и больше не нужны Богу.

Но я знаю, что это ложь!

                        И пока меня не сожрал мегаполис:

Господи, помяни мя!

Смерть и так ходит рядом –

в грохоте, металле и пластике,

                               в своём собственном гламуре.

И Ты один! Ты один противостоишь ей!

24 августа 2010 года

 

* * *

Знакомый батюшка, бывший военный лётчик,

сказал так: «Это хорошо, что у меня нету детей,

                                         потому что – убил бы...»

Это он сказал, когда приехал

                               к центральному собору

после одиннадцати вечера по какому-то делу

                                                      и увидел:

готов – в чёрном, байкеров – в заклёпках и татуировках,

                                            в розовом – гламуров.

Он очень простой, этот батюшка,

потому и сказал: «Сына убил бы...»

 

* * *

Просить стыжусь и не могу копать,

как тот, евангельский...

А ведь могла бы нарожать

дитёнков ангельских.

Не родила славянский взвод.

Копать – не в силах.

Просить стыжусь. А мой народ

лежит в могилах.

За коим, так сказать, жила?

Коптила небо?

Ведь прямо сказано: жена!

В дитях потреба!

Диктует размягчённый дух.

В расслабе тело.

Хотя бы трёх, хотя бы двух...

Не захотела!..

Бери лопату да копай,

помрёшь же, дура!

Лежит остывшая пускай

клавиатура.

– Где нерождённый?

                                 Где родной? –

лопату брошу.

Бегу с протянутой рукой:

– Подай, хороший!..

А он – чужой. Стоит, молчит

и вижу – поздно.

И жизнь моя, как соль, горчит,

как в небе – звёзды.

3 марта 2011 года

 

 

* * *

За окном вознесённый сугроб

ветра лапами моет лоб.

Весь причёсан – то вниз, то вверх

раскудрявился – как на смех

оседает, живёт, дрожит,

ледяная пружина спит...

Белым снегом в лицо пылит.

Потихонечку, но – бежит...

 

Сила взрыва – тугая мысль

притворилась белым холмом,

принакрылась серебром,

заключилась в сугробе том.

А он – белый и молодой

скоро станет живой водой!..

5 марта 2011 года

 

 

* * *

Как светляки сияют спутники,

и звёзды гроздьями висят.

Мы – странники, мы – путники.

Мы вышли в сад.

                        И мирозданием объятые,

                        летим – снаружи и внутри...

                        Крылатые –

                        до утреннем зари.

Пред тайною – как дети малые...

Вся отстранённая – луна...

Душа – таинственно реальная –

трепещет рыбкою со дна.

                   Орут лягушки в праве искреннем

                   орать, перекрывая тишь.

                   А мы с тобой – как будто вымысел...

                   Всего – лишь...

В ночь на 21 мая 2011 года

 

 

* * *

...Талантливость, похожую на святость,

И святость – даровую,

                               как талант...

Николай Шатров к Борису Пастернаку

 

Неужели всякий дар – призыв к святости?

Иначе – зачем дан? Умножать красоту

творенья? Но умножишь не страстями,

вылитыми на страницу, а любовью,

в крайнем случае – печалью об её отсутствии,

жалостью к людям, к погибающему

миру, где поселилась червоточина.

Божий ли дар – эта острая, резкая страстность,

утончённость, лепестковость натуры.

Цель: не упиваться шелестом, запахом и цветом,

а собрать себя в целое. То есть дар –

поприще, призыв к преодолению, преображению,

который звучит явственно и всё!

Дана – и острота, и глубина восприятия мира.

Все творческие, талантливые люди должны быть

святыми. Слово, живопись, музыка.

Выход: бросить всё, заниматься сокровенным,

внутренним человеком. Потом придёт новое.

Пример: Иоанн Дамаскин...

16 августа 2011 года

* * *

Стою – как восклицательный знак.

Когда упаду в яму – превращусь в тире,

потом – в дефис, потом – в точку.

Но! В камере хранения Господа Бога.

Он знает шифр, придёт и откроет,

и из точки снова превращусь в человека,

в восклицательный знак во славу Божию!..

17.09.2011 г.