Константин Смородин
На смерть друга
Валерию Юрчёнкову
1
А когда начинаешь терять,
понимаешь, как щедро дано нам;
горько лишь, что не смог ты понять
это раньше – по вечным канонам.
День встаёт словно Спас на Крови.
Разве времени бег поколеблен?
И опять вместо гимна любви
ты твердишь покаянный молебен.
3.10.17 г.
2
Он где-то лежит, осунувшийся, лысый,
а на лице, я уверен, покой,
и его не волнуют чужие лица,
в том числе, верно, и наши с тобой.
Перед ним распахнула врата вечность,
и он парит в ней, не зная дорог,
и если там даже ветер встречный,
он справится, верю. Милостив Бог!..
4.10.17 г.
3
Все мы внутренне одиноки,
загнаны в угол примитива,
мы из-за мотивов порока
не слышим собственного мотива.
А может, всё на свете гораздо проще, –
и, заблудившись в трёх соснах,
думаешь, что заблудился в берёзовой роще,
и не видишь поля и восходящего солнца?
5.10.17 г.
4
Смотрю: освобождают твой кабинет,
и собираются друзья и враги вместе,
и выливают на страницы газет (и в интернет)
слова о значенье твоём и месте
(ну конечно же, первом в общем ряду).
Мне хочется крикнуть за тебя: «Пошли вы на хер!
Больше я к вам не приду.
Мне надоел ваш шахер-махер!»
Вот такой медиум из меня, мой друг.
И я такой же, как все. При жизни
и ты жил расхристанно. На этой тризне
мы прозреваем внезапно, вдруг.
И вот всё кончено. Тишина.
Поставлен крест на твоей могиле.
Природа осенью обожжена.
И все флотилии лесов застыли.
6.10.17 г.
* * *
Ты не насладился женщиной,
потому что ей насладиться невозможно,
так же, как невозможно утолить жажду лимонадом, –
это путь ложный, даже если идёшь осторожно,
ты всё равно не придёшь туда, куда тебе надо.
Ночь солью звёзд посыпала краюшку неба.
Ты в очередной раз не поступил мудро.
Солнце, очистив горизонт, откусит ночного хлеба
и запьёт его горечь парным утром.
* * *
Мне приснилось: есть сын у меня
(неужели случилось такое),
и душа замерла от огня,
что не спрячешь внутри и не скроешь.
Он играл на зелёном лугу,
оглянулся, меня узнавая.
И теперь я понять не могу –
он простил меня, или?..
Не знаю.
28.01.17 г., ночь
* * *
Всё осыпано золотом ночи,
всё увито плющом тишины.
Это город мой, ставший короче
на полшага из общей длины.
Почему так? Увы, я не знаю.
Чьи инструкции? Чьи чертежи?
Из травы, я смотрю, вылезают
заи прошлого, будущего ежи.
Это город мой? Это мой голод,
мои замыслы и рубежи,
это голос мой, сорванный голос,
эхо площади, колос межи.
Чем пронизаны улицы детства,
через юность сквозной парапет?
С кем живёшь ты теперь по соседству,
давний выходец призрачных лет?
* * *
Воскресенье, а я не в церкви.
Вознесенье, а я всё ниже.
Тяготение лучших к центру?
Ах, налейте мне щей пожиже!..
Жизнь проходит. Куда мне деться
от себя и своей гордыни?
И трепещет, сжимаясь, сердце
посреди городской твердыни.
Ах, налейте мне щей пожиже!..
Ах, скажите, куда мне деться?
Близорук стал, но зорче вижу.
Поумнел, но впадаю в детство.
* * *
Так ты дурак или блаженный?
Поди, сегодня, различи,
когда весь мир несовершенный
блажит, дурачится, кричит?..
* * *
Дождь барабанит в свой барабан.
Улицу вывернул вновь наизнанку
свет оловянный. Неведомо нам,
что ожидает нас здесь спозаранку.
Может быть, выпадет снег? А пока,
дверь затворив, добрый бог удалился.
Голых деревьев толпа словно снится.
Дождь барабанит. И – ни ветерка.
* * *
Поезд отбыл со станции отправленья.
Где конечная – не знает никто.
В перечне остановок – путаница. У проводника – раздвоение.
А пассажир напротив исчез, забыв в купе пальто.
В этом абсурдном мире всё недействительно.
Мы пересекаем бесконечный мост.
И если есть на свете мировое правительство,
то машинист тепловоза – его мозг...
Интернету
Затяжная метель. Депрессуха.
Жизнь, подвешенная на гвоздь.
...даже если услышишь – вполуха,
даже если посмотришь – вскользь.
Каждый хочет такого друга,
чтоб его понимал сполна.
...а окно заметает вьюга
и кричащего из окна.
