Дорогие друзья! Вот и завершился конкурс «на лучший мелодраматический рассказ о семейной жизни-2013» по версии «Молодежного журнала «Странник». В редакцию поступило несколько десятков работ из самых разных уголков России, Белоруссии и Украины. Многие из рассказов достойны хороших слов. Но все-таки наибольшее соответствие темы и качества было у одной из самых молодых участниц конкурса – Полины Мурашовой в ее «Сказке» (№3 за 2013 г.), где отражен немножко наивный, теплый и мечтательный взгляд на семейную жизнь. Мы рады поздравить ее с победой! Особенно приятно, что для Полины эта публикация явилась дебютом в печатных изданиях.

А сегодня мы хотели бы представить вашему вниманию рассказы, также присланные на конкурс. Они скорее не «мелодраматичные», а «современные» и не столько «о семейной жизни», сколько просто «о жизни». Но их объединяет то, что они, безусловно, достойны внимания читателей. Итак, поехали!

Стас Колокольников

«Моё полное имя Станислав Владимирович Колокольников, мне 39 лет. Учился я в Литинституте им. Горького. Моей дипломной работой была повесть «Удивительное свойство моряков жить под водой». Чтобы хоть как-то опубликовать её, я устроил благотворительный концерт с участием своих друзей-музыкантов. Концерт прошел 23 ноября 2011 года в клубе «Билингва» в Москве. На сцене отыграли: американский блюзмен Роберт Лайтхауз, наши сибиряки Черный Лукич, «Территория 22» и «Теплая трасса». Пришло около ста человек, на сборы с концерта я отпечатал повесть в частной типографии и всем, кто покупал билет, вручил эту книгу. После этого я съездил в Индию на полгода, вернулся на родину, на Алтай, и подался в садоводы».

 

Идолы для дебилов

 

Рита кричала из кухни какую-то чушь о том, что показывали по телевизору. В соседней комнате надрывалась музыка, там младшая сестра подпевала сладкоголосым парнишкам. Я сидел в кресле и пускал слюни над глянцевым журналом.

– Наплевать, – громко сказал я.

– Что ты говоришь? – прокричала Рита. – Я не слышу!

– Наплевать, – повторил я.

В дверь позвонили с осторожной настойчивостью.

– Открой! – крикнула Рита. – У меня кипит!

За дверью стоял парень лет двадцати двух. Лицо его выражало подхалимское дружелюбие и лоснилось так, как будто он только что намазался жирным кремом.

– Вам сегодня очень повезло! Наша фирма устроила для вас подарочную акцию! – затараторил парень, протягивая сверток. – В этом комплекте то, о чем вы так долго мечтали!

«Странно, – подумал я, глядя в самые честные глаза, – мир разваливается и катится к чертям. А кругом упорно стараются этого не замечать и перепродают друг другу его обломки».

Я хлопнул дверью.

– Кто это был? – спросила Рита.

– Голодный призрак, – ответил я.

– В смысле? – не поняла Рита

Я и сам не понял, к чему это сказал. Стоял и молчал, равнодушно наблюдая, как сужаются зрачки Риты.

«Кажется, у любви нет совести, – подумал я, видя в глазах почти ненависть, – да и откуда ей взяться».

– У тебя совсем нет совести, – сказала Рита, – ты меня не слушаешь.

– Точно, – подтвердил я.

И добавил, только не вслух: «Наплевать».

В дверь опять позвонили. По коридору прошла младшая сестра и впустила в квартиру двух дружков, похожих на выспавшихся домашних котов. Один из них заметил меня и приветственно кивнул. Второй этого не сделал, он даже не взглянул в мою сторону.

Насладившись ароматами, доносившимися с кухни, я направился в комнату. В коридоре было слышно, как у сестры громко разговаривали ее дружки:

– Ты зря этим не пользуешься, – насмешливо упрекнул один.

Кажется, это был тот, что поздоровался со мной.

– Наплевать, – равнодушно сказал второй.

– Гм, – немного удивился их диалогу я.

Не успел я опуститься в кресло, полистать журнал и прикинуть, сколько еще протяну в этом дурдоме, то есть на этом свете, как Рита заявилась из кухни и сердито спросила:

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– С чего бы это? – тоже спросил я.

– Наш с тобой мир рушится, а ты даже ничего не собираешься предпринять.

– Рушится? – повторил я.

– Да.

– Наплевать, – неожиданно для нас обоих вслух произнес я.

Рита заплакала и убежала. Я выдохнул усталость и поплелся на кухню успокаивать. Хныкать Рита перестала только после моего признания, что я повредился умом от безделья и теперь не контролирую свои слова и действия. Она ощупала мою голову, погладила по щеке и поцеловала в шею. Я загорелся и потащил ее к постели. Она сделал вид, что не поняла, потом обиделась и укусила меня. Ну да, когда-то я и полюбил Риту за трогательную дикарскую непокорность.

В телевизоре начался новый сериал. Забыв обо всем, Рита замерла у экрана. Я молча наблюдал, как она отдается ему.

Не заводи в доме телевизор, если хочешь остаться в нем хозяином. Не помню, кто это сказал, может, и я. Да уж, лучше натыкать в каждый угол по радиоточке и слушать классическую музыку, чем сидеть по комнатам вместе с ласковыми убийцами. Работа и так обкрадывает людей на половину жизни, так они еще добровольно несут оставшееся идолам. Есть за что ненавидеть телевизоры.

На кухне появился один из дружков сестры, тот, который кивал мне, и тоже уставился в экран. Можно было подумать, что оттуда ему машут рукой и показывают фокусы. Впрочем, так оно и было.

Мне такие фокусы не нравились. Я пошел прочь.

– Ты куда? – не отрываясь, спросила Рита.

– В сортир.

– Где у вас стаканы? – спросил дружок.

– На полке над раковиной есть три веселых бокала с надписью «Капитан Морган». Раньше таких у нас было шесть, – стал объяснять я, пытаясь отвлечь парня от экрана. – Один я разбил буквально вчера, а два других сразу, как только их нам подарили на свадьбу.

– Отлично, – сказал кто-то с экрана. – Теперь нам всем чертова крышка.

– Побереги нервы. Они тебе еще пригодятся, – ответили ему.

– Вам уже ничего не пригодится, – сказал я им.

Я прошел мимо уборной, открыл стенной шкаф в коридоре. В углу пылилось воздушное ружье Ритиного папаши, который притаскивал домой всякий хлам со своей работы. Он всегда мне говорил, пока был жив: «От тебя, подлеца, дому никакого прока, ты только и норовишь что-нибудь сломать или выкинуть». Подумав, я достал ствол и прямо из коридора прицелился в экран. Выстрел вышел сам собой, пулька попала в вазу, стоявшую на полке над телевизором.

Дружок сестры упал на пол и закрыл руками голову. Рита завизжала так, что я испугался. Мне даже показалось, что я убил ее, хотя точно видел, что пострадала лишь ваза.

– Не убивайте меня! – прокричал дружок сестры. – Я ничего не сделал!

– Всё без толку, – сказали с экрана, – у этого парня нет мозгов.

Бросив ружье, в панике я выскочил из квартиры и, пробежавшись по лестнице, вылетел во двор. Перебежал дорогу и замер на тротуаре при воющих звуках патрульной машины. Она проехала в другую сторону.

Какого черта я стрелял? Неужели меня довели? Последний раз я стрелял из водяного пистолета в свою тетушку, которая встала на пути к банке вишневого варенья. С тех пор я покорно терпел всё, что мне навязывали, и жизнь казалась вполне сносной штукой.

Теперь я смотрел на мир другими глазами. Он весь исходил сверкающей блевотиной. Она не марала, она хоронила заживо.

– Эй, приятель, – прокричал мне в ухо долговязый парень с улыбкой шире нас обоих, – не хочешь побыть стати-
стом? На набережной через полчаса пройдут съемки. Я вижу, ты всё равно слоняешься без дела.

Со мной все обращались как-то панибратски. Наверное, у меня лицо простака.

– Отвали, – сказал я.

– Двадцать долларов, чувак, за полчаса работы, – подытожил парень.

– Что нужно делать?

– Нужно постоять в толпе зевак возле трупа.

– Какого еще трупа?

– Не настоящего, чувак. Загримированный актер, его
убьют бандосы.

– За что?

– Это ты узнаешь через пару недель, когда увидишь себя на экране. Ха!

– Двадцать баксов? – спросил я.

– Да, чувак.

Я согласился.

Актер, игравший труп, высокомерно прошел через толпу статистов и снисходительно улегся на тротуаре. Его смочили кровью (вернее, специальной краской), придали лицу застывшее выражение мертвеца и попросили всех смотреть на него так, словно он каждому был должен по состоянию.

Мы постояли пару минут. Потом нам разрешили перекурить, актер потрепался с режиссером и его положили под другим углом. Мы опять постояли возле тела, только теперь с выражением лиц, как будто мы ему были должны по целому состоянию.

– Все свободны, – объявили нам, – деньги получите на выходе с площадки.

Только я получил двадцатку, как меня схватили за руку. Это был помощник режиссера.

– Послушай, – сказал он, – ты единственный, кто смотрел на труп не как все.

– А как?

– Словно это ты его убил.

– Ты к чему?

– У режиссера родилась идея расширить сюжетную линию. Если продюсер будет не против, он хотел бы связаться с тобой и обговорить условия.

– Ты серьезно?

– Это твой шанс!

– Катись к чертям, – спокойно проговорил я, словно предложил прокатиться на велосипеде. – Вместе со своим режиссером.

Помощник режиссера недоуменно пожал плечами и отошел. Ему было наплевать на меня.

Я тоже пошел прочь. За мной увязался какой-то тип. Сначала он шел позади, потом пристроился рядом. Этот тип был невзрачен и плохо одет. Таких замечают, только если они начинают вымогать кошелек и вопить дурным голосом.

– Послушай, – нервно вздрагивая, сказал он, – я слышал ваш разговор. Почему ты отказался? Если бы такое предложили мне...

– Я не продаюсь, – оборвал я.

– Не морочь голову! – возмутился он. – Ты только что продал себя за двадцатку.

– Это была разовая платная услуга.

– Не заливай. Ты что-то скрываешь. Или ты просто испугался?

– Не просто испугался, – остановился я. Так, чтобы смотреть этому типу в лицо, непонятного цвета, точно засиженное мухами, – а пришел в ужас.

– Пришел в ужас? В смысле? – не понимал тот.

– В смысле, что кругом столько дебилов! – заорал я и схлестнулся с типом.

Я ему съездил по уху, а он оторвал мне карман на рубашке и расцарапал плечо. Нас разняли мужчины, слонявшиеся поблизости в поисках разрушенного чуда архитектуры. Теперь на этом месте стоял наскоро скроенный уродец из стекла и пластмассы.

– Плохо дело, ребята, – покачал головой мужчина с осанкой графа Честерфилда, – какой бы ни была причина стычки, но одному из вас стоило проявить ум, чтобы избежать драки.

– Пошел ты, – огрызнулся мой противник.

Зло посмотрев друг на друга, мы разошлись. Через пару кварталов, окончательно избавившись от кармана и одышки, я понял, что нужно выпить.

Со стаканом мои отношения были между интимными и деловыми. Нам нечего было скрывать друг от друга. И в то же время мы уважали друг друга, потому и держали дистанцию. Пил я везде. На ходу на улице, сидя в сквериках на лавках, за столиками в кафе, дома и в гостях. Пил я обычно как в последний раз.

Разменяв двадцатку, я купил две бутылки «массандры». Из одной я сразу отпил почти половину и, заткнув пробкой, бросил в пакет, как старого дружка. Вторую аккуратно уложил рядом, нежно погладив, словно сонную подругу.

В меланхоличной прогулке я обошел несколько старых кварталов. От нечего делать я заглядывал во дворы и вынюхивал следы прошлых веков. Раньше, когда не было такого количества бездушных идолов, мир крутился иначе. Недалеко от дома, где жил Бунин, я выпил еще и ради хохмы обратился к вывеске с изображением поэта его же словами:

– Я человек! Как бог, я обречен познать тоску всех стран и всех времен!

Темнело, и усталость ломилась в спину, как к себе домой. Хотелось только одного – вздремнуть.

Метро я переносил плохо из-за ощущения, будто ка-
таешься в чужом гробу. Сделав на троллейбусе круг по Садовому кольцу, отделявшему суету зерен от суеты плевел, я сошел у площади трех вокзалов. Здесь жизнь наполнялась особым смыслом, обгонявшим другие смыслы с криками и гомоном, поспешая заглянуть себе же под хвост.

На Ярославском вокзале я вежливо прикорнул у чьих-то тюков. Так, что меня почти не было видно. Тюки пахли дорогой, ржаным хлебом и огурцами. Я отключился на несколько минут, и мне приснился странный сон.

Я стоял у огромной картины. Табличка под рамой смело заявляла: «Спасение Титаника». Изображение на полотне привлекало обезоруживающим оптимизмом. В разверзнутых голубых небесах летали ангелы с золотыми трубами, меж редких облачков парили божественные лики, тяжелые айсберги на пути прежде обреченного корабля превратились в столпы послушной воды и таинственно замерли. На самом же корабле царило радостное воодушевление, взволнованные люди заполнили палубы: дети с разноцветными шарами, молодые женщины в светлых платьях, офицеры в белых мундирах, все одинаково счастливы и безлики. Отражаясь в воде, огромный корабль там превращался в Ноев ковчег, на котором встречали голубя с веткой оливы в клюве.

Проснулся я разбитый, с горечью во рту. Тюки из-под меня забрали, вместо них лежала мятая газета. Машинально взяв её и думая, что делать дальше, я принялся разглядывать объявления. Меня заинтересовало только одно: «Прапорщик примет в дар семиструнную гитару т. 713 88 23».

Непонятно почему меня вдруг охватила уверенность, что я должен позвонить по указанному номеру. Вскочив, я чуть ли ни галопом побежал в город искать бесплатный телефон. Свой сотовый я оставил дома.

Поблизости снимал квартиру приятель. Нужно было проехать несколько станций метро. Решившись, я все-таки спустился под землю. Постояв у первого вагона, я вошел во второй. Через станцию в дверях появился подросток со спортивной сумкой и что-то достал оттуда.

– Шарики-ракеты! – бойко объяснял подросток. – Со свистком!

Принцип действий был прост. Подросток тут же его продемонстрировал. Шарик со свистом пролетел через весь вагон и, сморщенный, упал на рукав крупного мужчины, сидевшего напротив меня и беседовавшего с молодой женщиной. Мужчина брезгливо поморщился и стряхнул шарик. Я жизнерадостно улыбнулся.

Подростка сменил молодой негр с семьей, при нем была жена и четверо детишек. Негры не часто катаются в метро целыми семьями, и внимание всего вагона переключилось на них. Никого не замечая, негры походили на глубоководных рыб с выпученными глазами. Рыб не касалась эта реальность. Куда же они плыли? – может, подумал кто-то из пассажиров. Похоже, что никуда, просто мимо.

Я поднялся на выход. Мужик, поймавший шарик-ракету со свистком, с неприязнью посмотрел в мою сторону.

– Семь один три восемь восемь два три, – зачем-то сообщил я ему номер прапорщика.

Семья негров вышла на той же станции. Некоторое время я двигался за ними и думал, что бы делал, если бы родился чернокожим. В голове крутилось только одно, чего бы я точно не делал. Не поехал бы туда, где жили белые братья. Почему? Да потому что их мир провонял пластмассовой смертью, их будущее бессмысленно, как девяносто пятая серия бездушной саги, промывающей мозг из всезнающего «ящика». Банально? Вряд ли вы найдете причину поинтереснее.

На эскалаторе я прошел вперед и встал за двумя молоденькими девицами с формами, приятными для созерцания.

– Вот, представляешь, какие бывают совпадения, – о чем-то договорила менее смазливая девица.

Вторая, мельком глянув в мою сторону, добавила:

– Я бы тоже на что угодно согласилась, лишь бы попасть на обложку такого журнала.

Первая только вздохнула.

– Я своего добьюсь, – твердо сказала вторая.

И как-то мстительно посмотрела на меня, словно я протестовал. С ее фигурой и личиком можно было добиться даже больше, чем просто попасть на обложку глянцевого журнала. Я бы тоже на ее месте многого добился.

Мимо проехал совсем юный парнишка с дредами на черепке. Он высокомерно глянул на нас и на темнокожую семейку, словно был самим Бобом Марли, хотя вряд ли знал даже о Ли Перри. Обернувшись ему вслед, я подумал, что любая идея, даже самая нужная и гуманная, может успешно продаваться и так морочить людям голову, что та рано или поздно превратится в мусорку, которую легче спалить, чем очистить.

С этой мыслью я и появился на поверхности.

За несколько минут до полуночи я звонил в дверь старого приятеля. У приятеля было отличное настроение, он радостно встретил меня. Пританцовывая, он ходил по комнате и чуть ли не каждую минуту целовал свою жену в щечку. Они так хорошо ладили, что я даже забыл, зачем явился. Потом вспомнил.

Телефонная трубка была теплой, словно заждалась меня.

– Але, это прапорщик?

– Нет.

– Вам нужна семиструнная гитара?

– Нет.

– Странно.

– Ничего странного, ты уже восьмой, кто мне сегодня звонит. Если я узнаю, чья это шутка, то разобью ему об голову все гитары, которые скоро буду принимать в подарок.

– Ну, пока, – попрощался я и положил трубку.

Приятель выслушал разговор, посмотрел на меня как на огородное чучело, а потом принялся угадывать и давать советы:

– Ты пил сегодня. Поругался с Ритой. Все-таки следи за собой, а то не ровен час, до тебя не докричишься. Люди здесь сходят с ума быстрее, чем делают вдох-выдох.

– Лапа, беги скорей сюда! – позвала из комнаты его подружка. – Наш сериал начался!

– Вот-вот, – сказал я.

– Хороший сериал, – усмехнулся приятель. – В англий-
ском стиле, много смешного.

– Конечно, – согласился я.

– Пошли посмотрим.

Когда я сел перед телевизором, то чуть не взвизгнул от боли. Вот где уродовали мой мир! Вот где прятался враг номер один! В этой чертовой штуковине! Она оставляла от жизни обрезки! Вместо людей подсовывала кукол!

Приятель с подружкой в обнимку пялились в экран и смеялись, как дети. Не хотелось портить их идиллию, только поэтому я не стал накидываться на паршивый ящик. Сходил в уборную и сам убрался из дома.

На метро я опоздал. Впрочем, ехать никуда не хотелось. Везде неуютно, когда хочется катапультировать на другую планету. Я встал у спуска в подземку и закурил.

Ночь разрешила бродягам появиться на улицах. Они расползались вокруг, как насекомые, обретшие частичку разума. Им не нужны идолы, чтобы цепляться за жизнь. Один из бродяг, двигавшийся мимо, как сломанный заводной медвежонок, остановился и попросил сигарету.

– Ты смотришь телевизор? – угостив, спросил я.

– Да.

– Наверное, смотришь всё подряд?

– Да.

– А где смотришь?

– Так, где придется.

– Когда это было в последний раз?

– Вчера, сквозь витрину магазина я видел большую драку и взрыв самолета.

– И что?

– Мне понравилось и то, и другое.

– Подожди.

Я пошел в ближайший ларек и купил два крепких пива.

– Тебе хочется попасть в телевизор? – спросил я у бродяги.

– Как это?

– Сняться в каком-нибудь фильме или передаче.

– В передаче про собак, – беззубо улыбнулся бродяга, – у меня была большая добрая псина, она защищала меня, но ее сбила машина.

Было совсем поздно. Мы выпили еще по паре бутылок, и денег не осталось. Бродяга пошарил в пакете и, протянув бутылку, карябающим ночь голосом предложил:

– Угощайся.

Поборов брезгливость, я осторожно приложился к горлышку. После второго глотка живот расплавился в огне, адская река потекла по телу, превращая голову в разваренный овощ.

Утро прихватило меня на лавке рядом с бродягой. Мы лежали валетом, как родные братья. Меня тошнило и мутило.

Плохо понимая происходящее, я возвращался домой. Мир диктовал условия, по которым я не мог прожить без своего угла. По крайней мере, нужно место, где меня никто не увидит, и я смогу сварить похлебку и послушать тишину, которую не отнимут.

Только я переступил порог, как Рита со слезами бросилась мне на шею и заныла, словно в дешевой постановке. Что я мог сказать? Только одно:

– Прости, малыш, прости.

– Что же будет дальше? – рыдала она. – Ты разлюбил меня?

– Прости, малыш, – твердил я. – Когда я начинаю нервничать по поводу жизни и понимаю, что мир катится к чертям, то всё делаю не как нормальные люди. Я просто схожу с ума...

– Я не понимаю тебя, – жалобно произнесла Рита. – Почему мы не можем просто любить друг друга и жить спокойно?

– Любовь, малыш, это не то, что ты себе представляешь, – с трудом говорил я. – Это всегда намного хуже и лучше...

– Я тебя не понимаю, – еще жалобнее повторила Рита.

– Думаешь, я тебя понимаю? Что с тобой происходит, малыш? Кому ты подарила свои мозги?

Рита заплакала. Иногда от ее слёз во мне скреблась жалость, а чаще вырывалось бешенство. В этот раз заскреблась жалость, я стал гладить Риту и говорить о любви.

– Ты ужасно пахнешь, – сказала Рита.

– Я подружился с бродягами. Выяснил, что пойло у них отвратительное.

– Иди прими душ, потом я тебя покормлю.

– А где твоя сестра?

– Вчера еще ушла на концерт.

– С теми двумя котами?

– С другим парнем.

– Ты меня ждала?

– Не спала всю ночь.

Чуть позже мы перекусили, выпили вина и легли в постель. Обнялись и уснули. Пусть мир катится, куда ему вздумается, напоследок подумал я, уткнувшись в подушку. Всё равно мне катиться вместе с ним, пока я сплю с женщиной.

Следующее ничем не примечательное утро я в одиночестве наблюдал в окно. Пустой двор, только старик рылся в мусорном баке. Сначала он нашел костыли. Примерил их, повертел в руках и отставил в сторону. Потом нашел старую куртку, попытался в нее влезть, но она была откровенно мала. Наконец из глубины мусора он извлек какой-то сверток. Надорвал его, озираясь, быстро сунул в свой пакет и исчез.

Дурацкая скучная жизнь, равнодушно размышлял я. Можно устроиться на работу, можно пропить остаток дней, можно сойти с ума. И ничего не изменится, пока ты не поймешь, что тебя обманули. И нужно будет начинать по новой.

Я попробовал попить чаю, что-то съесть. Организм отторгал продукты, словно редкую дрянь. И Рита куда-то ушла.

Вскоре замаячило тоскливое настроение, задувая сердце. И тут под окном зашуршали шины. Несколько раз громко, по-хозяйски, посигналил автомобильный гудок. Хлопнули дверцы. Грубые, как бревна, голоса прокатились по двору. Я выглянул. Две детины в черных костюмах перерывали мусорку, как кроты. Судя по энтузиазму, они искали не старые куртки и башмаки.

«Повезло старику, – обрадовался я. – Может, оно и хорошо, что каждое мгновение у кого-то появляется шанс купить новую жизнь, в сущности своей похожую на старую. Но все-таки...»

Настроение медленно поползло вверх. Напевая, я автоматически включил телевизор. Потом выключил. Подумал и опять включил. Ведь скоро меня покажут.

Андрей Петрушин

 

 

Пока тебя не было

 

Осень. Дождливая осень. Снега еще нет, а листьев уже не будет. Я стою у окна и жду его возвращения. Предстоит разговор. Скорее всего, последний. Мне надоело прятаться. Надое-
ли эти тайные встречи с любимым, единственным человеком. Надо рубить этот узел. Иначе я сойду с ума.

Тайные отношения прекрасно существуют до тех пор, пока оба человека в команде играют в любовников. Но когда страсть перерастает в любовь, скрывать это невозможно! Сердце рвется от тоски по любимому. Иногда накатывает очень сильная волна непонятных чувств. Ты бежишь к телефону, чтобы позвонить ему. Но не успеваешь набрать номер. Он сам тебе звонит: «Ты сейчас думала обо мне?» – «Да. На меня что-то нашло и я решила тебе позвонить. Но не успела». – «У меня тоже было непонятное чувство». Как все мужчины, он сдержан в своих эмоциях. Но я чувствую, я знаю, что эта волна – это нити наших душ, соединившиеся друг с другом в тонком мире. В том мире, где есть только истинные чувства.

Эти чувства я не смогу получить от другого человека. Даже от него. Никогда. Он идет, неся свой любимый рюкзак на плече, и весело покачивает прозрачной коробкой. Мой
любимый тортик. Он постоянно его покупает. Когда возвращается.

Это неправильно. Это глупо и жестоко. Но как я хотела, чтобы он не вернулся в этот раз. Или хотя бы задержался. Ну, допустим из-за перелома ноги. Тогда можно было избежать этого разговора. А просто поставить перед фактом. Когда бы уже всё случилось.

– Привет. – Веселый и уставший, он сразу заметил мой холодок. – Что опять случилось?

– Ничего. Всё нормально. – Я не знаю, как начать этот разговор. Почему он не сломал ногу? – Всё как обычно.

– Как обычно ты меня как минимум в щеку целуешь. – Он просверлил глазами во мне дырку. – Что случилось?

Ненавижу, когда он так, чеканя каждое слово. Ладно. Пора:

– Пока тебя не было, я... Я была с мужчиной.

– Проститутка, – как-то буднично он это сказал.

– Я другого и не ожидала.

Всё. Начинается. Сейчас нотации будет читать.

– А зачем ты мне это говоришь? Мне это зачем знать? Что, нельзя просто развлечься и не вовлекать меня в свои игры?

– Ты всё равно узнал бы. Я решила, что лучше скажу сама.

– Зачем мне это знать? Меня не было месяц. И всё опять повторилось. Ты забыла, что было в прошлый раз?

– Ну, прости. Ты должен понять меня.

– Мы столько лет прожили вместе. Мы – как единое целое. И ты так со мной поступаешь?

– Мы не можем быть единым целым! – Какой он болван.

– Хорошо. Значит, мы расходимся, как в море корабли?

– Думаю, да. Я очень его люблю.

– Полюбила всего за месяц?

– Нет. Мы уже год встречаемся.

– Так это тот же, кто вогнал тебя в депрессию полгода назад? Вы опять здесь кувыркались? – он побежал в спальню. – Блин! Как ты меня достала!!!

– Да ладно. Он приходил сюда всего один раз, – соврала я.

– Один раз? Тебе этого кажется мало? – Глаза налились кровью. – Теперь ты обязана мне сказать, кто он. Я в прошлый раз проявил сверхтерпение и не стал тебя колесовать, чтобы узнать имя этого подонка.

– Он не подонок. Я его люблю.

– Так любишь, что в прошлый раз я тебя на окне поймал? В этот раз что будет? Петля? Или таблетки для разнообразия?

– Он не виноват. Это я – дура. – Хорошо хоть любимый не знал про мои попытки полетать.

– С этим не поспоришь. – Тут он замер в задумчивости. – А может, заранее сдать тебя в дурку?

– Дебил! Я сама тебя сдам.

И как я жила столько лет с таким уродом? «В дурку»! Сволочь!

Он сел на диван. Минут пять мял сигарету. Потом бросил ее в угол. Взял другую.

– Кто он?

Я набрала побольше воздуха в легкие и:

– Ильдар.

– Кто? – Его лицо перекосилось. – Мой водитель?

– Да. – Мне почему-то стало неловко. Я спрятала глаза.

– Ты точно дура. – Он вскочил и подбежал ко мне. – Ты дура! – проорал он мне в лицо.

Я отошла к стене.

– Этот нищеброд окрутил тебя? Этот сопляк? Да у него ничего нет. И работы теперь не будет.

– Не ори! – мой визг охладил его. – Можно подумать, у тебя лучше?

– Кто лучше? Ты о чем?

– Ты думаешь, что я не знаю о твоей любовнице?

– А вот это не твое дело. Ты не имеешь право вмешиваться в мою личную жизнь!

– А ты имеешь?

– Да. Я содержу тебя.

Обидно это слышать от некогда близкого человека. Надо его уколоть:

– Вечно от тебя несет какими-то вонючими лекарствами.

– Не смей так говорить!

– Ой. Задели медицинскую проблемку. – На всякий случай я ушла на кухню.

Пульт от телевизора разлетелся об стену. Жаль. Нестарый еще был.

Я стояла у окна. Слезы текли по щекам. Дождь стучал в окно. Осень с обеих сторон стекла. В комнате было тихо. Легкий запах табака добрался до моего носа. Мне будет не хватать этого.

Он подошел сзади. Положил руку мне на плечо:

– Я всё понял. Мы не можем дальше жить вместе. Я ухожу.

– Куда? – Вот это поворот.

– Туда. Я оставляю тебе квартиру. И всю мебель. И ухожу.

– А где ты жить будешь? По командировкам мотаться?

– Ну, по командировкам. Я же жил этот месяц где-то.

– Так ты никуда не ездил?

– Ездил. Не один. Хорошо сейчас в Крыму. – Злорадная улыбка взбесила меня.

– Значит, ты мне врал про свои командировки? Вот ты гад! – Я его ждала, переживала. А он тусил у какой-то подружки.

Всё. Разговор окончен. Надо бежать. Немедленно. А то наделаю глупостей.

– Я подарок тебе привез.

– Я видела. Я не хочу торт. – Впрыгнула в ботинки. – Сам съешь. Или с этой.

Хлопок дверью. Лифт, несколько ступенек. Стоп. Слезы душили меня. Тяжело ломать старую жизнь. Но другая жизнь уже стояла у подъезда и подмигивала мне фарами.

Я села в машину.

– Как всё прошло?

– Дай сигарету. – Меня трясло. Противоположные чувства разрывали меня. Он не ездил в командировки. Не во все свои отъезды. Он мне врал. У него есть женщина. Он уходит к ней. Но оставляет квартиру. Вот и как мне к нему теперь относиться?

– Ты ведь не куришь? – наивное удивление.

– Ты об этом не знаешь. И еще много о чем.

Молчание. Его ерзание на сидении:

– Он обидел тебя?

– Скорее тебя. Назвал скотиной, – соврала я. Зачем?

– Я этому козлу морду набью. – Ах, горячий татарский парень.

– Не надо. – Я затянула дым. – Он оставляет мне квартиру.

– Не понял. Он уходит? Не ты?

– Он.

– Здорово.

– Тебе придется уволиться.

– Час назад я оставил заявление его бухгалтеру.

– Ты не сомневался, что я уйду от него? – Вот это наглость!

– Сомневался. Только я не могу больше с ним работать.

– Мы с ним прожили много лет. Я очень к нему привыкла. Я... Я... – И тут я разревелась. Туш, помада, тени. Всё текло на белоснежную рубашку того, ради которого я сломала, уничтожила прошлую жизнь. Он обнял меня и сильнее прижал к себе. Я чувствовала стук его сердца. Я не ошиблась...

 

 

 

 

Кирилл Головкин

 

 

Вместе навсегда?

 

В маленьком ресторанчике было тихо и уютно. Вокруг царил приятный полумрак. Легкая музыка играла где-то на грани восприятия, не мешая, а только помогая расслабиться. Это их любимый ресторан. Они сидели друг напротив друга и пили вино.

– А помнишь, как мы пошли в первый раз в кино?

– Помню, мы ходили на «Титаник». Ни за что не пошел бы туда по своей воле! Но это была прекрасная возможность пригласить тебя на романтический фильм. И я решился.

– Да-да! А кто же тогда проронил скупую мужскую слезу в конце? Я-то ревела и не отрицаю!

– Мне что-то в глаз попало. Всё равно я не люблю Ди Каприо.

Они оба засмеялись.

– Ты всё еще смеешься над моими шутками. Уже столько лет! Я, как всегда, в ударе.

– Да, этого у тебя не отнять. Ты же знаешь, я люблю твой юмор. Иногда дурацкий и оттого еще более смешной...

– Дурацкий, значит? Ты не говорила, что он дурацкий, когда я пошел знакомиться с твоими родителями. Это был кошмар! Только юмор меня и спасал. Да еще твоя улыбка.

– Ну-ну. Не всё так плохо было. Моя мама наготовила, как на Новый год, а ты из-за нервов почти ничего не ел. Она тогда подумала, что тебе не понравилась ее стряпня.

– Ничего подобного. Ты же знаешь, как я люблю тещину еду.

– Ну, скажем так, не сильнее, чем креветки и вино.

– Наш с тобой любимый деликатес!

– А давай закажем сейчас креветок? Вдруг жутко захотелось. Зачем напомнил! Я на диете, так что чуть-чуть.

– Да ты вечно на диете!– засмеялся парень и подмигнул официанту.

Сделав заказ, парень взял девушку за руку и сказал:

– Нас столько всего связывает. Столько приятных воспоминаний и моментов.

– Да. Мне иногда кажется, что, кроме тебя, меня никто не поймет.

– Ну это понятно, с таким-то характером. Ты – та еще стервочка!

– Э-э-э! – притворившись обиженной, девушка отвернулась. Но через несколько секунд не выдержала и улыбнулась: – Ну вот как? Как у тебя получается смешить меня просто из ничего? Поднимать мне настроение, делать приятным любой момент? Ты волшебник!

– Ну, я конечно, не Гендальф, но тоже кое-чего умею.

– Тебе почти тридцать, а ты всё так же любишь всякие гиковские штучки! Не знаю, чем так хорош твой любимый Гендальф... Но то, что ты такой, какой есть... Это прекрасно.

– А кем еще быть, как не собой? Жизнь слишком коротка, чтобы носить чужие маски.

– Началось! – девушка снова улыбнулась. – Опять твоя штампованная философия...

– Не-не-не. Это вовсе не она. Я серьезно. О, креветки уже в пути. Поберегиииииись!!!

Два часа пролетели, как одно мгновение. Они разговаривали, шутили, смеялись. Настроение было идеальным. Такой получился островок счастья в приглушенном свете ресторанчика. И им совершенно не было дела до окружающих. Они были друг для друга. По крайней мере на это короткое время. Потому что уже скоро они разъедутся по разным городам, каждый вернется в свою жизнь. И всё так же будут жалеть о том, что когда-то давно не уберегли свое счастье. Но никто из них в этом так и не признается.

 

 

Берегите лето

 

Ласковое июльское солнце понемногу уходило за горы. Еще несколько минут – и неровная кромка скал скроет его от наших глаз до завтрашнего утра.

– Что может быть красивее заката на море? – спросил, зажмурив глаза, Олежка.

– Банально, но ты прав. Романтик ты, дружище.

– Раньше я таким не был.

Я вздохнул и, глотнув холодного кваса, передал бутылку другу. Тот благодарно кивнул, отхлебнул и снова с удовольствием улыбнулся. В последнее время он часто улыбался, я таким его раньше не видел. Но эти перемены явно к лучшему.

Мы отдыхали на побережье Крыма уже седьмой день. Каждый день нашего отдыха был настолько ярким и незабываемым, что я невольно задумывался, смогу ли я еще когда-нибудь в жизни провести время лучше. Мне будет не хватать этих солнечных, наполненных действием и весельем дней, проведенных в компании моих лучших друзей. Пять парней и четыре девчонки – люди, знакомые с пеленок, ходившие в одну школу и сейчас учившиеся в одном вузе. Мы всегда были вместе, сколько себя помню. На моей памяти мы ни разу не ссорились, все праздники отмечали вместе. Вот и в Крым приехали одной большой компанией уже в третий раз. Но этот раз был особенным.

Первые дни мы не вылезали из теплого, нежного моря, жарились под яростными лучами солнца днем и купались ночью в темных волнах. Встречали закаты и рассветы, пили, веселились, танцевали и пели. Ходили на дискотеки, в бары, а однажды даже выбрались в кино на любимый фильм Олежки. И с удовольствием посмотрели его все еще раз. И ведь кинотеатр был необычный. Самый настоящий летний авто-кинотеатр. Еще одна мечта моего друга сбылась. На следующий день мы прыгали с банджи, съезжали на троссе через ущелье. Прыгали в воду с высоких скал. Экстрим – это наркотик!

А потом были горы. Невероятно красивые, дикие, волнующие воображение и сбивающие дыхание. Хотелось поселиться там навсегда, дышать свежим горным воздухом, купаться в лесных речках и водопадах и ни о чем больше не думать. Только в горах ощущаешь полную свободу. Забравшись на очередную скалу, чувствуешь себя на «вершине мира».

Мы мало спали, мало отдыхали, почти не появлялись в номере. На такую ерунду не было времени. Даже наш домосед Данька периодически ловил себя на мысли, что ему больше не нужен интернет, что стало, опять же, предметом дружелюбных шуток наших «дурносмехов» Таньки и Насти. Мы вообще смеялись столько, что наши соседи, да и просто прохожие, наверняка с радостью сдали бы нас в «психушку». Но нам было всё равно.

Вчера мы прыгали с парашютом. Уговорили всех, хотя девушки боялись до последнего. Но мы знали, что это нужно сделать. Всем вместе. Это было невероятно! Ощущения просто нереальные! Олежка и Макс повторили прыжок, а мы все наблюдали за их вольным полетом, затаив дыхание. Когда парашюты раскрылись яркими цветками в синем небе, все радостно заголосили, а сверху послышался ответ, полный торжества и счастья.

А сейчас мы пойдем гулять на всю ночь на причал, где будет пенная вечеринка.

На завтра тоже куча планов – мы снова идем в горы, покорять очередную вершину, затем покупаемся на диком пляже за горным хребтом и сварим на костре уху, которую лучше всех готовит Олежка. И потом у нас будет еще два незабываемых дня на море. Только после этого мы все сядем на поезд, который увезет нас домой в привычную суету провинциального города. Там у Олежки будет еще немного времени, чтобы попрощаться с родными и близкими. Диагноз окончательный, к сожалению. Жаль, что смех все-таки не прибавляет жизни, но все-таки он был нужен. И я рад, что все мы были вместе. Что мы не вспоминали о болезни. Что Олежка улыбался чаще, чем раньше. С нами он провел незабываемое, но короткое, как его жизнь, лето, которое уложилось всего в десять дней.