Иван Капитонов

Знаясь с умными людьми…

Повесть-эссе[1]

Продолжение. Начало см. «Странник» № 3, 2000 г.

Если я знаю, что знаю мало, я

добьюсь того, чтобы знать больше.

В. Ленин

Солдату всегда надобно думать.

Солдат умом должен воевать.

Если ты не играешь, тобой играют.

А. Суворов

Эти афоризмы взяты наугад из синей записной книжки моего старшего брата и приведены здесь только как повод поговорить о нем.

Александр был старше меня на два года, мы были очень разные. Почти как в сказке: было у отца три сына, двое умные, а младший – далее по тексту. Добродетели в отличие от пороков – большой дефицит, и их распределение диктуется какими-то недоступными понятию, но достаточно справедливыми законами. Он был более целеустремленным и упорным в достижении поставленных задач, я более способным к школьным наукам. Мы очень любили друг друга и дрались через день. Инициатива практически всегда исходила с моей стороны, а она, как известно, наказуема. Двух – трех затрещин мне, как правило, не хватало, поскольку уважал зуботычины. Ловко от них уворачивался, но недолго. Справедливое возмездие опрокидывало меня на пятую точку и… спустя несколько минут мы ходили, обнявшись, по вселенной и ее окрестностям.

Первые годы учебы давались ему нелегко, я же схватывал на лету все, даже много лишнего. Аттестат по окончании школы был близок к идеальному, текст же моей характеристики, выданной после десятого класса, полный ярких, объективных и содержательных оценок дарований и успехов, матушка не может простить нашему бывшему классному руководителю уже четверть века. Саша, серьезно подготовившись, шутя поступил в военное училище, меня же выгнали через сорок минут с начала первого вступительного экзамена в рядовой «заштатный» техникум родного города. Дальнейший путь традиционен для выходца из семьи гегемонов – завод, армия. В тот день, когда он женился, я, будучи в наряде, в посудомойке столовой полка, выгребая жирной ладонью остатки еды из бачка, думал: «А ведь где-то сейчас хорошо выпивают, возможно, и за мое здоровье». Прошло не так много времени, и в сопровождении офицера автор этих строк ехал в почти пустом трамвае, чтобы затем из аэропорта отправиться домой в краткосрочный отпуск, представленный в связи с трагической гибелью брата. Я стоял на задней площадке, убегали вдаль мокрые рельсы, чуть ли не за стеклом о чем-то кричали чайки – гордые птицы рижских помоек, но о чем – я не слышал: по моим щекам текли слезы, долго, обильно, бесконтрольно. Это был единственный случай, когда я плакал, не считая раннего детства. Пришла пора взрослеть и становиться чуточку серьезней. Настало время жить за двоих, реализуя на собственном примере призыв популярной тогда песни – «За себя и за того парня».

Мне достались в наследство почти новый армейский тулуп и та самая синяя записная книжка, наполовину заполненная различными цитатами, высказываниями основоположников марксизма-ленинизма, русских и советских военачальников, различными выписками из воинских уставов и прочей идеологической дребеденью той поры. Так было положено начало коллекции афоризмов, увлечению, сильно повлиявшему на мою жизнь.

Где-то в далеком Хабаровском крае, в небольшом городке с красивым названием Свободный есть заброшенная могила молоденького лейтенанта, на которой я ни разу не был; так ложились карты. Сейчас я вдвое старше Саши, и если мною сделано что-то путное в жизни, то в этом заслуга его смерти. все эти строки, если того они заслуживают, посвящаю светлой памяти моего брата Александра.

*   *   *

Когда уже далеко уйдешь по жизненному пути,

то замечаешь, что попал не на ту дорогу.

П. Буаст

Земную жизнь пройдя до половины,

я очутился в сумрачном лесу.

Гете

Тоже верно. Под этими словами подпишутся девять десятых взрослого работоспособного населения.

Жизненный путь. Никогда он не представлялся автобаном, по которому несешься в роскошном кабриолете: ровный асфальт исчезает под новыми, тихо шуршащими шинами, ласково светит дивное солнце, изумительная природа радует красками, разнообразием ландшафта, легкий ветерок нежно треплет волосы, мягко массирует плечи и ненавязчиво шепчет: «Хорошо-то как, Господи!»

Нет: скорее это река, мутный поток воды, по которому плывешь не на великолепном круизном четырехпалубном лайнере в кругу молодых, красивых, интересных, дорогих твоему сердцу друзей, а на вертящемся под твоей задницей бревне неплотной древесины, полузатопленном, но по-прежнему беспокойном. Все искусство навигации заключается в необходимости сжимать ненадежное плавсредство замерзшими в студеной воде ногами и, по возможности, выгребать на стремнину, дабы, зазевавшись, не причалить к берегам смерти, унылый пейзаж которых и на расстоянии невесел, а дотронуться рукой просто жутковато. Отчего такие невеселые аналогии? От жизни. вроде бы в личном плане – тьфу, тьфу, чтобы не сглазить – все нормально. Красивая жена, полное женских добродетелей создание, дети, как и положено, умные, добрые, в меру послушные (тысячу лет им счастливой жизни), относительное финансовое благополучие. Так в чем же дело? классическое раздвоение личности: душа тянется к возвышенному, к творческой работе, бренное тело бьется в зарабатывании рублей.

Рассказывают, что жил-был человек, которому так же было грех жаловаться на судьбу. Но вот однажды в один прекрасный день он бросил все: работу, дающую хорошие деньги, положение, уединился от семьи, друзей, от суеты и исполнил мечту всей своей жизни – написал три фантастических романа. Внимательно прочитал, задумался, бросил их в огонь и вышел к людям. Когда его спросили, зачем он потратил столько ненужных усилий, времени, он со светлой улыбкой ответил: «Понимаете, если бы я их не написал, всю жизнь бы думал, что во мне погиб гениальный писатель».

Эти строки – мой первый фантастический роман. Если хватит упорства и настойчивости, будут и второй, и третий. Если хватит ума, ограничусь одним произведением.

*   *   *

– Подавайте, Василий Васильевич, за

октябристов, – кричал Боря, попыхивая

трубочкой.

– Твои октябристы, Боря, болваны; но так

как у жены твоей удивительные плечи, а

сестра твоя целомудренна, то я подам за

октябристов.

В. Розанов

Выборы. Как-то незаметно они вошли в наш дом и уселись на самом видном месте: без Государственной Думы уже не представляем нашей жизни, без выборов в местные Советы нам скучно – мы зеваем, прикрывая рот ладошкой, и говорим окружающим: «Что-то давно выборов не было, месяца два, пожалуй».

Что ни говорите, а жизнь только тогда начинает играть красками, когда приближается очередное народное волеизъявление. Кандидаты воруют друг у друга самые пышные и мудреные завитушки программ, обзывают конкурентов последними печатными словами, «сливают» столько компромата – ощущение торчащей из экрана трубы ассенизаторской машины не покидает ни на минуту. В дверь стучатся различные темные личности: просят расписаться в каком-то листке, а заглядывают в коридор и далее, как опытные наводчики; по всему подъезду пропасть листовок и агиток. Все тумбы обклеены портретами потенциальных защитников простых обывателей. Над фото уже изрядно поработали местные юные художники, пририсованные усы – самое невинное дополнение к чьей-то довольной физиономии.

Каюсь, грешен. Сам дважды принимал участие в выборных баталиях, не только в качестве ротозея, спешащего к урне, но и кандидата в депутаты: оба раза удачно. Впервые это было на первых действительных выборах, а не голосовании, в 1990 году в районный Совет. Из двух соискателей стал призером, то есть вторым, к тому же, очевидно, наши фамилии показались столь отвратительными электорату, что даже необходимый кворум не набрался. Вы будете смеяться, но в этом же году были довыборы в Городской Совет, ну и четвертый из восьми. Были впоследствии еще предложения по выдвижению моей кандидатуры, но я отказался, справедливо рассудив, что по отношению ко мне действует какая-то зловещая геометрическая прогрессия. Продолжение ее может выглядеть следующим образом: на следующих выборах – восьмой, на последующих из пяти кандидатов – шестнадцатый. Нет, увольте, надо пощадить и самолюбие. К тому же вовремя обратил внимание, что тары для мусора и для бюллетеней называются одинаково – урна. Символично. У тех, кто придумал эту игру, было сильно развито чувство юмора и здорового цинизма. Так что для каких-то партий, «групп товарищей» я человек потерянный: своих политических амбиций у меня нет, а обслуживать чьи-то – недостает тщеславия. Как хотите, а мужчине более пристало бегать не за мандатом, а за предметом, схожим по звучанию, но не по содержанию.

Все на выборы!

P.S. Да. Чуть не забыл. Осенью 1996 года прислали повестку с требованием немедленно явиться в местный околоток, называемый по-нынешнему РОВД. «Ну, все, посадят, – решил я, – пойду хоть узнаю, за что». На полусогнутых явился к указанной двери – очередь человек сорок. «Сколько подельников, – обрадовался, – на миру и смерть красна». Скоро выяснилась и причина нашего сбора. Пару месяцев назад проходили президентские выборы, и одного из претендентов на трон отфутболили, забраковав большое количество подписных листов, якобы собранных у населения, мечтающего видеть данного индивидуя на царстве. Поскольку сборщикам подписей была отвалена крупная сумма, а деньги во много раз большие, обещанные утвержденным кандидатам на предвыборные телодвижения, накрывались большой шляпой, жадный правдоборец сдуру подал в суд, и наше приглашение в правоохранительные органы было продиктовано необходимостью установить истину. И что вы хотите, в представленных списках все оказалось истинным: Ф.И.О., адреса, паспортные данные, за исключением подписей якобы сагитированных избирателей, в том числе и моей.

Все в духе времени, это еще не грязь выборных баталий, а невинный прикол, на котором можно было или «срубить бабки», или раскрутиться за казенный счет, что само по себе может быть дороже любых материальных приобретений. Единственные технологии, непрерывно совершенствующиеся в нашей бедной, очумелой стране, – избирательные; в этот раз неизвестные доброхоты, записывая номер документа и координаты места жительства, шуровали, видимо, в адресном столе ЖЭУ, а в следующий – в моем письменном. Вот теперь точно – все на выборы!

*   *   *

Наши враги в суждениях о нас гораздо ближе к истине, чем мы сами.

Ф. Ларошфуко

Да, верно, увидеть и оценить красоту, совершенство или недостатки человека со стороны, конечно же, проще, чем изнутри; для этого даже необязательно быть врагом. Хотя и ты сам, и недруг в оценке твоего «я» субъективны; тебе мешает изначальное довольство собой, присущее любому индивидууму, враг отторгает все, даже заслуживающее уважения. Человек – павлин, раскрывающий свой дивной красоты хвост для всеобщего созерцания и сердце для всеобщего поклонения, враг же ждет, когда павлин запоет, чтобы вынести свой вердикт. Человек всегда найдет оправдание всем своим поступкам, даже самым низменным; противник способен вынести приговор даже героическим усилиям.

И что удивительно, оба правы, только каждый ищет свое. Враг хорош уже тем, что более требователен, чем ты сам. Тебе кажется, что вокруг несокрушимая броня, а неприятель в твоем самомнении найдет десяток слабых мест и тут же поспешит нанести удар. Противник воспитывает лучше любого педагога, мобилизует оперативнее любого военкомата, счищает жир самодовольства и расслабленности лучше любой диеты. Враг – это лучший спарринг-партнер, это тест на профпригодность и необходимость твоего пребывания на земле.

*   *   *

Много странного и диковинного

приходилось мне видеть, но двух

предметов не встречал в природе:

достоверно законченного праведника,

достоверно законченного злодея.

В. Соловьев

Первые пять месяцев армейской службы прошли в первом взводе учебной роты под предводительством старшего лейтенанта Николая Николаевича Мигаля. Это был удивительно замечательный человек: грамотный ответственный, инициативный, заботливый. Он приходил на службу с подъемом и уходил после вечерней поверки, все это время возился с нами – бестолковыми юнцами, еще ничего не видевшими в этой жизни, вырванными из родного гнезда «священной обязанностью гражданина СССР». Командир вбивал, в хорошем смысле этого слова, в наши лысые головы особенности воинской специальности радиотелеграфиста, международную политику партии и правительства и как мог облегчал тяготы службы: практически не было ни одного воскресенья, единственного выходного у офицерского состава, в которое он  бы не водил нас в город – на спектакли местного театра, в кинотеатры, на гастроли заезжих артистов, на экскурсии в музеи, на концерты органной музыки в Домском соборе. «Да-а, ротный – это человек, – с уважением восклицали мы и тут же удивленно добавляли: – Как его до сих пор жена из дома не выгнала? Толку от него в семье никакого, целый день в полку». Когда он смотрел на тебя, казалось, не только видел насквозь, но и знал, о чем ты думаешь, что скажешь через пять минут и сделаешь через полчаса.

Перед самым нашим выпуском его перевели с повышением командовать боевой ротой нашего же полка; в числе трех счастливчиков, кого он взял с собой, оказался и ваш покорный слуга.

Как мы служили, не скажу – военная тайна, но поверьте на слово: скучно не было. У нас были потрясающие ребята, а впереди, «на лихом коне» – потрясающий командир.

До дембеля оставалось не более полугода. Полковому фельдшеру потребовался новый водитель на санитарную машину, и он стал активно сватать на это шикарное место одного из лучших шоферов нашей роты Сашу Бакума. А последнего и уговаривать не надо: ни подъема, ни отбоя, спи целый день в машине, опять же спирт… Одна проблема: ротный уперся и не дает своего согласия. Нам было жалко нашего друга, но мы прекрасно понимали и командира: отпускать таких специалистов – последнее дело. И вдруг ситуация счастливо разрешилась: Саша все-таки сел за желанную баранку. Всеобщая радость не длилась и дня: стало известно, что Мигаль, человек, которого мы уважали, любили и считали отцом, продал одного из своих чад, нашего товарища, за семейную путевку в военный санаторий. Мы были ошеломлены, и больше всего – недавнее «яблоко раздора» Саша Бакум. Полтора года неустанных трудов возвели, казалось бы, незыблемый пьедестал, но он рухнул от одного двусмысленного поступка: всего-то желания получить компенсацию за, в общем-то, правильное решение. Последовавший затем единодушный бойкот недавнего любимца мог привести к непредсказуемым последствиям; вчерашний кумир написал рапорт о переводе для дальнейшей службы в Монголию и отбыл в бескрайние степи дружественной страны, оставив после себя страшные руины в еще формирующихся душах «паствы», ошеломленной предательством своего наставника.

Эта история вроде бы как о праведниках с изъяном, а теперь – о злодеях с сердцем.

На крыльце одного из жилищных управлений, куда забрел в поисках знакомого сварщика, встретил приятеля Владимира, носившего в годы учебы шикарную кликуху – «Волдырь». Это один из самых жизнерадостных, обаятельных и неунывающих людей, кого мне посчастливилось встретить в жизни. Фортуна была неимоверно «щедра» к нему: из тридцати девяти прожитых лет двадцать (без трех месяцев) просидел в тюрьме, вернее сказать «на зоне». На его невидимом рыцарском щите был написан задорный девиз: «Сколько у государства ни воруй – своего не вернешь», и он неукоснительно следовал ему, подминая под себя превратности судьбы, происки органов правопорядка и прочие мелочи, впрочем сильно отразившиеся на его здоровье. Не знаю, на чем он специализировался, но судя по тому, что каждая из его ходок тянула в среднем на пять лет, это были не старое белье, сохнущее во дворе, и не газетные киоски.

Крупный расхититель социалистической собственности, как и положено мужчине в расцвете лет, был весьма состоятельным: у него был желтый цвет лица, в пасмурную погоду, впрочем, смахивающий на загар, приобретенный у южных морей, дешевые железные зубы, отбитая печень, несколько малодрагоценных камней и горсть-другая незолотого песка в почках да старый подержанный сварочный аппарат, лишь чудом не ставший в свое время «вещдоком». Постоянное отсутствие жилья и долгое сожительницы не слишком беспокоили его: он привык обходиться как без необходимого, так и без лишнего. На данный момент ему нужна была какая-нибудь шабашка, дабы не сорваться из-за презираемых «бабок» в очередную хохму. Мы остро нуждались друг в друге и поэтому договорились быстро. В условленное время я ждал его, приготовив «фронт работ», но он так и не приехал. Больше я его не видел. Может быть, действительно сорвался?

Однажды во время перемены в наш класс вбежал мой сосед по парте: «Поцы, Волдыря забрали!» В его голосе было столько радости, можно было подумать, что нашего приятеля забрали в отряд космонавтов. Месяца через два от Володи пришло письмо, еще больше ошеломившее нас: в нем он по-детски неумело, с обезоруживающей искренностью признался в любви к одной из наших одноклассниц. Удивительного в том было мало, кто в нее не был влюблен, но все хранили свои чувства где-то глубоко, и лишь наш незадачливый друг кричал об этом во всю мощь отбитых легких, изливая всю боль отчаяния и безысходности. С присущей возрасту бестактностью мы несколько раз вслух читали послание, но не было и тени насмешки: все понимали, это святое. Тут же написали ему ответное письмо, полное участия, через какое-то время другое. Третьего уже не было: мелкие бытовые дрязги, собственные романтические эмоции, якобы учеба, оттащили наше внимание в сторону. Последний школьный звонок совсем успокоил иногда просыпающуюся совесть.

Когда воруют у государства, утверждают, что тащат у каждого из нас. То, что Володя, по слухам, спер у меня и вовремя не приварил к месту пару железок, с легкой душой прощаю ему. За то письмо яркого троечника с кучей грамматических ошибок, за неразделенную любовь к отличнице, за первую любовь, невольным свидетелем которой я оказался. Надеюсь, и он простит меня.

*   *   *

О всякой вещи существуют два противоположных друг другу рассуждения.

Протагор

Как минимум, два, а зачастую значительно больше. На заре горбачевской эпохи довелось достаточно много общаться с корреспондентом одного из центральных журналов – женщиной экзальтированной, непрерывно дымящей и относящейся к провинциальной жизни как к неизбежному злу, в котором по роду службы ей приходится ковыряться пером. В ее задачу входило написание очерка о молодом труженике, чьи производственные доблести могли служить примером подрастающему поколению в славное время бесконечно светлых перспектив.

Нужно отдать ей должное, она была профессионалом: целую неделю не расставалась со своей героиней, была с ней на производстве, на улице, в бане, за накрытым столом, в парикмахерской – словом, всюду, где можно было зацепить черточку характера, деталь поведения, определить жизненные установки, восприятие действительности, суть мировоззрения.

Последний день ее командировки. В ожидании поезда шумно «стучим посохом», несмотря на свирепствовавший «сухой» закон, запугавший до смерти все начальство и оскорбивший до глубины души все остальное население.

– Как с материалом? Есть что-нибудь стоящее? – небескорыстно интересуюсь я.

– Да, все нормально, материал хороший. Думаю, очерк получится неплохой, но если бы мне поручили написать разгромную статью, я сделала бы это на этих же фактах, на этом же участке, с этой же милой девушкой. Немного сместив акценты, сделав ударения на соседние слоги, переставив несколько запятых, тут же можно было написать и о застое производства, непонимании текущих задач, молодежной индифферентности и прочих ущербностях, присущих не одной только вашей деревне с двухсоттысячным населением, но и такому «Содому», как Москва. Все зависит от социального заказа, на ваше счастье он оказался со знаком плюс.

С последними словами из ее ноздрей вышли столь густые клубы дыма, что сделали бы честь лесному пожару средней тяжести.

Социальный заказ в подаче информации, действительно, играет важную, но не определяющую роль в собственном суждении на тот или иной предмет, событие, явление. Помните известную фразу: «Сколько людей, столько и мнений». Для разнообразия рассмотрим несколько примеров.

Предмет. Какой возьмем? Да хоть табурет. Казалось, незатейливая вещь, а сколько различных, причем часто противоположных мнений. Мастер, при его изготовлении сбивший лихим ударом молотка ноготь, продавец, наконец-то сбывший неликвидный товар ротозею со скромным бюджетом, его владелец, по пьяни садящийся мимо и сильно беспокоящий своей головой чугунную батарею тесной кухни, хозяйка, с видимым удовольствием разбивающая на нем лесные орехи, их чадо, юный пижон, еще не посещающий школу, но уже пытающийся увековечить на сидении собственноручно придуманную азбуку, домашнее животное, с прикрытым от удовольствия глазом точащее о ножку свои когти. Несколько сбитых древесин, а какой спектр эмоций!

Теперь события. Чеченская война. Мать, потерявшая сына, думает о ней иначе, чем головорез, обменявший его уши на жидкую пачку купюр. Политиком, делающим себе имя на подобных катаклизмах это событие оценивается несколько иначе, чем завшивленным голодным солдатиком, судорожно подтягивающим к себе окровавленными дрожащими руками оторванную ногу. Несчастное создание, похищенное полгода назад и тихо скулящее на холодном бетоне каменного мешка с отстреленными для устрашения двумя пальцами, тихо проклинает свою родину, создавшую всю безысходность его бытия и ничего не предпринимающую для его освобождения; неизвестная личность, сделавшая фантастическое состояние на поставках оружия и разворовывании федеральных средств, направленных на «восстановление разрушенной инфраструктуры», довольно потирает руки; беженец с узлом бежит из-под обстрела с кучей малолетних перепуганных детей в ночную неизвестность; жена омоновца, направленного в «южную» командировку, в страхе смотрит на громко зазвонивший телефонный аппарат; все они имеют свое мнение об этом необязательном чудовищном событии, и оно не едино.

Наконец, явление. Явление Бориса Николаевича народу. Ныне оно оценивается практически однозначно, и все-таки есть десяток лиц, в том числе и сам «гарант конституции», думающих иначе. Действительно, прав древний мыслитель, высказавший бесспорную мысль, подтверждаемую и колченогим табуретом, и нетвердо стоящим на ногах руководителем.

*   *   *

О, каким серым будет этот мир,

когда меня не станет.

Нерон

Когда меня не станет – знаю пока приблизительно, информация об этом получена следующим образом.

Как-то, года три назад приболела матушка: зашевелились камешки в почках, и мы с двоюродной сестрой навестили ее в самом начале жутких болей, сопутствующих данной ситуации. Наше желание вызвать «скорую» наталкивалось на категорическое сопротивление больной: недавнее ее недельное пребывание в палате не дало никаких результатов. Присутствующая здесь же наша общая знакомая Мария взяла решение проблемы на себя. Об их семье и ее родителях хотелось бы рассказать особо.

Во времена моего раннего детства Шиповы несколько лет снимали у нас комнату. Глава семейства дядя Саша, несмотря на потерянную во время войны ногу, был весьма жизнерадостным человеком: глядя на мое любимое занятие – прыгать с его костылями во дворе, он весело смеялся и обещал мне передать их в наследство, если они понадобятся по-настоящему. Его супруга тетя Таня была душой любой компании, ибо умела играть на гитаре и обладала несильным, но приятным голосом. Репертуар ее не был широк, но состоял из одних шлягеров той поры: «Когда б имел златые горы», «Крутится, крутится шар голубой», «Бродяга, судьбу проклиная» и еще что-то цыганско-каторжанское. Трое старших детей, в том числе и Мария, строили социализм на необъятных просторах лучшей в мире страны. Остальные три брата – Саша, Иван, Виктор являлись для меня, младшего по возрасту, образцом для подражания: они были удивительно дружны, никого не боялись, стояли друг за друга горой, носили модные узконосые ботинки, офицерские ремни и брюки-клеш неимоверной ширины. А Иван вообще для меня был богом: он несколько раз давал мне выстрелить в дощатую стену сарая из самодельного пистолета, постоянно, особенно в вечернее время, носимого с собой. Словом, это была удивительная семья, общение с ее членами – основное богатство моих потрясающе светлых шестидесятых годов. Когда они. Получив четырехкомнатную квартиру на Юго-Западе, переезжали от нас, провожать пришла вся улица: погрузили нехитрый скарб, особенно бережно обращались со старой шестиструнной гитарой; обнялись и долго смотрели вслед давно уже скрывшемуся за поворотом грузовику.

Время – независимый судья. Какой бы вердикт оно не вынесло, ты никогда не найдешь двери его кабинета, чтобы подать кассационную жалобу или занести гостинец за оправдательное решение. Умер от фронтовых ран дядя Саша, не вписав обещанные костыли в свое завещание, вслед за ним ушла и его супруга, унося с собой свои дивные, казавшиеся вечными песни. Старший сын Николай, которого я никогда не видел, повесился от причин, известных ему одному. Как покончил с собой Александр – не знаю, вполне возможно, это был единственный выход для почти законченного алкоголика. Особенно жаль мне Виктора, милого, обаятельного, доброго, кудрявого крепыша, накинувшего петлю на шею после очередной ссоры с женой. Где-то существует давно уставший от себя и сильно утомивший своими подвигами общество Иван. Он никак не решит, где же лучше – в тюрьме или на воле; ему везде скверно, и потому вечно мечется од одного к другому, но от его вечности, судя по всему, осталось всего ничего.

С Марией, давно вернувшейся на родину, у моей матери сложились особенно доверительные, почти родственные отношения, она крестила у Маши двоих детей и вообще являлась близким другом. Утрата родителей и трех братьев сильно изменили восприятие мира: она стала очень религиозной, ударилась в мистические дебри и, возвращаясь к началу нашего рассказа, взялась вылечить больную своими методами. Прочитав несколько молитв, сопровождая их незамысловатыми пассажами над головою матери, Мария затем предложила нам заглянуть в наше будущее. Двоюродной сестре Любе, не имевшей в двух браках ребенка, она предсказала долгожданное появление первенца. Взяв мои указательные пальцы в свои ладони, Мария закрыла глаза и после длинной паузы, показавшейся слегка затянутой, тихо молвила:

– Где-то есть женщина, приносящая тебе много вреда.

Ни опровергнуть, ни подтвердить утверждения я не мог, с другой стороны, это льстило мужскому самолюбию: значит, где-то есть существо прекрасного пола, как минимум испытывающее ко мне интерес.

Затем она добавила, глядя мне в глаза:

– Умрешь ты не скоро, но и на этом свете долго не заживешься.

Что же, рубль – тоже деньги. Значит, на несколько уик-эндов я могу вполне рассчитывать. Еще с минуту Мария не выпускала моих пальцев, напряженно всматриваясь в меня, ее взгляд был необычен и не содержал ни одного оттенка, могущего быть понятым. Последняя фраза по поводу моего светлого будущего была простой и короткой:

– Больше я тебе ничего не скажу.

Жаль, видно, самую хорошую новость она все-таки утаила.

Подведем итоги усилий Марии в тот теплый, пахнущий зреющими яблоками июльский день. Матушку она (хотите верьте, хотите нет) действительно вылечила, на всякий случай тут же стучу по дереву. С Любой вышла промашка, ребенок так и не превратился из надежды в реальность. Как-то будет со мной? Надеюсь, что отведенные нежданной предсказательницей годы все-таки будут в моем распоряжении.

Та наша встреча была последней: через два месяца Мария покончила с собой, выпив необходимую для этого дозу уксусной кислоты, добавив свою толику красок в историю простой русской семьи, неожиданно оказавшейся склонной к суициду.

И все-таки, действительно, каким будет мир, когда меня не станет? Он останется таким же полным противоречий и прекрасным в своем несовершенстве, но уже без меня. Молодые люди по-прежнему будут стремиться обрести любовь, а зрелые – покой. Будет больше счастья, ведь должно же в конце концов оно прирасти в моей непостижимой, дорогой сердцу стране. Талантливые будут творить, способные – способствовать всеобщему процветанию. Нужно оставить и немножечко преступлений: иначе закиснут дрожжи. Мир будет жить и катиться к новым свершениям и неудачам, закономерно не обращая внимания на превращение в прах еще одной своей песчинки – человека. И лишь давние, сильно постаревшие друзья будут изредка собираться у скромного памятника с моей фотографией и обязательной эпитафией: «Я жизнь прожил: мне понравилось». Они будут слушать божественные песни Жанны Бичевской на стихи иеромонаха Романа, пить водку и вспоминать своего, нескучного некогда, приятеля. Уход из жизни – не трагедия, а реализация ее сути. Мир живет и катится…

*   *   *

Думаете ли вы, что если бы Лаура была женой Петрарки, он писал бы ей сонеты всю свою жизнь?

Дж. Байрон

О, Господи! И так всякой дряни много на свете, а ты еще жинок наплодил.

Н. Гоголь

На одного Орфея, спустившегося в ад искать свою жену, столько найдется вдовцов, которые не хотели бы отправиться даже в рай со своими женами.

Ж. Пети-Сан

Женщины имеют только одно средство сделать нас счастливыми и тридцать тысяч средств составлять наше счастье.

Г. Гейне

Вот ведь надергал цитат, теперь оправдывайся, что не женоненавистник.

Женщины не должны обижаться на нашу горячность – ведь и от вас выслушиваем черт знает что. И все-таки, даже если мы иногда правы…

Совершенно недавно обратил внимание на одну деталь: как много на улицах, в общественном транспорте, в компании близких мне друзей женщин с седыми волосами. Отчего появляются эти выделяющиеся пряди, безжизненность которых не может скрыть, как правило, невысокое качество отечественной и болгарской красок? От хорошей жизни? что мы смогли дать нашим женщинам, чтобы ожидать ответного позитивного отношения? Беспокойную старость нашим матерям, небогатое настоящее женам, неопределенную будущность дочерям. За что, по большому счету, любить, благодарить женам нашего брата-акробата? За мешок муки, принесенный вместо прошлогодней зарплаты, за сигаретный дым, с которым улетучиваются последние наличные? За варикозное расширение вен от родов, абортов, многочасового стояния у кухонной плиты? За невозможность купить даже не то, что хочется, а необходимое, за тревожный полусон в ожидании загулявшего супруга? За какую еще нашу доблесть? За наше невнимание, за неумелые дежурные ласки, неспособные вызвать ничего, кроме раздражения, за диван, с которого встаем, лишь для посещения туалета, за телевизор с садящимся кинескопом, не дающим возможности насладиться единственной женской отрадой – сериалом «Во имя любви»?

Наш двор окружает каре, составленное из десятиэтажек. Во дворе несколько чудовищных, якобы игровых, металлоконструкций, к которым никогда не подходят дети, и два стола, постоянно занятых почтенными отцами семейств. С утра осуществляется торжественный ритуал опохмеления, ближе к обеду просто карточная игра с параллельным поиском инвестиций, затем снова стук водочных, пивных бутылок, склянок с самогоном. Вечером во дворе появляются на несколько минут их дражайшие супруги, с тем, чтобы с тяжеленными, набитыми продуктами сумками скрыться в разбитых дверях подъезда. Лишь только приготовив ужин, накормив домочадцев, примерно после двадцати часов они выходят посидеть десяток-другой минут на свежем воздухе, издали поглядеть на своих благоверных, заходящихся в пьяном споре, и тяжело вздохнуть: «Слава Богу, еще один день прошел». Сюжет не уникален. Женщины, как правило, живут дольше мужчин, но разве это жизнь? Шутка старая, но не устаревает. Фигуры супругов тоже не идеальны. У нее отвислые плечи, от постоянного ношения тяжестей руки кажутся длиннее. В мужской фигуре не осталось ничего мужского, ни мускулатуры, ни стати, ни осанки, ни уверенности в движениях; лишь неряшливо разбросанная по торсу некачественная шерсть и неявно выраженные так называемые первичные половые признаки. Все, «бобик сдох». Картина нерадостная, а что делать? Покаяться и измениться к лучшему? Хорошо, с кого начать? С себя? Вы серьезно? Надо попробовать, тем более что седых волос и у моей жены достаточно.

*   *   *

Выпил русского настою,

Услыхал е… мать,

И пошли передо мною

Рожи русские плясать.

Н. Некрасов

Немного необычная цитата из творческих трудов поэта, преподносимого школьной программой певцом униженных и оскорбленных, заступником простого русского народа.

Тема винопития столь богата насыщенным материалом и любима народом, что писать об этом – истинное удовольствие. Встретить на Руси интересного пропагандиста нетрезвого образа жизни проще простого. Достаточно выйти на улицу, желательно с «пузырем».

Несколько лет назад с диагнозом «сальмонеллез» оказался в больничной палате. Кому в жизни недостаточно острых ощущений – бесплатный совет: откройте холодильник и выпейте пару сырых яиц. Главное – не переборщить: от трех можно «откинуть коньки». Уже проверено: третье, к счастью, не допил. В критический момент, длящийся несколько дней, жизненные приоритеты претерпевают колоссальные метаморфозы; в нормальные дни ты можешь мечтать о чем угодно: сокровищах пещеры сорока разбойников, пересечении границ прекраснейшего из женских тел, неимоверных талантах, вдруг взорвавшихся внутри тебя, изобретении вечного двигателя, бескровном умиротворении Чечни, загородной резиденции «Горки-9» и прочих земных радостях. Здесь же мечты возвышеннее и бескорыстнее: главное – не заснуть и успеть домчаться, поддерживая больничные шаровары двумя руками, до заветной, милой сердцу и не только, незатейливой конструкции из санфаянса. Но мы немного отвлеклись.

Прошло несколько дней, выздоравливающие соседи по палате, спешащие к тележке, развозящей обед, перестали выглядеть самоубийцами или, на худой конец, садомазохистами, жизнь, возвращаясь в свою нормальную колею, бросила на соседнюю койку поздним вечером еще одного горемыку, пребывавшего в полной прострации. Но в отличие от нас, приходящих в себя не менее 3 – 4 дней, он к утру был если не бодр, то энергичен и разбудил всех нас громким вопросом: «Мужики, похмелиться ни у кого нет?» Ларчик открывался просто, и открыл его сам дядя Вася – шестидесятилетний плотник одной из строительных контор, седыми волосами и цветом лица похожий на вождя апачей: «Ребята, вы съели что-то не то, а я выпил не то, это разница». На нашу реплику о том, что вчера выпито им, возможно, то, но слишком много, он резонно возразил: «Запомните, молодежь, много водки не бывает, тем более слишком много».

Он пробыл с нами почти неделю и, как добрый, умелый Шахерезад, рассказывал нам свои неповторимые байки. Если в «Декамероне» все истории связаны с Эросом, то у дяди Васи с Бахусом. Где он пил, с кем, что и сколько. По его рассказам, от Сахалина до Калининградской области не осталось ни одного населенного пункта с жителями более десяти тысяч человек, где он бы не пил или, на худой конец, не похмелялся: с рыбаками и торгашами, с железнодорожниками и бомжами, с начальниками и грузчиками, с преступниками и их охранниками, с докторами и покойниками. Пил в подвале и на чердаке, в могиле и самолете, в туалетах и ресторанах – всюду, где есть стакан, горлышко бутылки, где можно просто сделать глотательное движение горлом. Как добрый наставник неразумных еще учеников, он учил нас, как правильно употреблять стеклоочиститель, лосьон «Огуречный», сколько пшиков «Дихлофоса» оптимально для кружки пива, какой толщины должен быть кусок хлеба и какой сапожный крем каким слоем должен быть на него намазан, чтобы получить наилучший результат. Из всей гаммы кремов для обуви он выделял «Эффектон» за тонкий вкус и дешевизну, сильно сокрушаясь, что настоящего «Эффектона» остается все меньше и меньше: сплошь подделка, чаще китайская, а от нее забалдеть можно не больше, чем от удара оглоблей по ребрам. Особая песня – про клей «БФ», чуть не сгубивший его, а посему особенно дорогой и симпатичный.

Однажды я не удержался и спросил:

– Дядя Вася, это сколько же ты выпил за всю свою жизнь? – даже не пытаясь и вообразить предполагаемый объем.

Он ответил вопросом на вопрос:

– Тебе сколько лет?

– Тридцать пять.

– Так вот, сынок, я в трезваке провел времени больше, чем ты живешь на свете.

Последовало новое, обширнейшее направление повествований, из которого следовало, что раз пятнадцать он попадал в медвытрезвитель два раза в сутки и его рекорд – три привода за день.

– Утром меня выпускают из «Тополей» и отдают сетку, полную «бомб» по ноль-семь. Мы, недолго думая, еще с одним жмуриком, освободившимся, как и я, раз – и за гаражи. Только присели, разлили, а они тут как тут, видно, специально наблюдали. Но тоже – человеки: одну портвейна выпить дали. Завели к себе, выписали новую квитанцию, заплатил все по-честному. Дай, думаю, махну на ТЭЦ-2, дела там были. Поехал, зашел в кафе. Лучше бы не заходил, опять забрали, отвезли в другой, на Светотехстрое, а меня там любили, никогда не обижали, выпустили. Правда, квитанцию выписали, заплатил. А к вечеру, когда и «бомбы», и деньги кончились, я был уже такой «тепленький», что, спасибо, снова подобрали, на холодной земле мне много спать нельзя, почки застужены, они ж, собаки, могли и почаще ездить, чтобы люди добрые не мерзли. Так что, получается, я даже не три, а четыре раза на дню был в трезваке. Поди, рекорд Гиннесса?

К нашему рекордсмену каждое утро приходила жена. Беспробудное пьянство мужа, так веселившее нас, прошло красной нитью и через ее жизнь: это была простая, кроткая, вызывающая симпатию женщина, давно махнувшая рукой на «интересы» супруга и протащившая семейный воз в одиночестве – у них было три сына, все «пристроены», у каждого своя семья, квартира и прочий достаток. Общение с инфекционными категорически возбранялось, поэтому, сидя на другом подоконнике, мы наблюдали, как наш сосед поднимает на веревке на родной третий этаж котомку с продуктами от своей благоверной; среди нехитрой снеди обязательно находилась стеклянная посуда, содержащая не менее двухсот грамм водки – стандарт, без которого жена не могла явиться пред его грозные очи.

О чем бы мы ни говорили: о погоде, о спорте, о книгах, – дядя Вася обязательно встревал и иллюстрировал примерами из собственной жизни, естественно, в любимом ракурсе. Однажды, решив загнать его в тупик, заговорили о классической музыке: здесь-то явно не его стезя. Мы тоже не специалисты – несли всякую нелепицу, соединяя знакомые фамилии композиторов со знакомыми названиями опер, нимало не заботясь о правильности стыковки, передавая весьма приблизительно сюжетную канву известных произведений. Еще не закончился несолидный запас информации на заданную тему, как наш небиблейский плотник вставил реплику:

– Помню, один раз рояль поднимали на седьмой этаж. Чуть не померли, но хозяина на угощение раскрутили по полной программе. Налопались.

– Это, наверное, было пианино, а не рояль.

– Какая разница, но водка точно была «Пшеничная».

В день, когда он, выписавшись, уходил по коридору с десятитысячной купюрой в кармане, тогда еще достаточной для известного дела, мы почти осиротели: какой самородок нас покинул. Этакий русский вариант универсала: как лесковский Левша сделает любую столярку, как «вечный жид» найдет клиента, чтобы ее толкнуть, как Гаргантюа пропустит через горло любые полученные суммы, как лошадь Мюнхгаузена никогда не утолит жажды.

На наше счастье, на наше всеобщее счастье, есть еще «женщины в русских селеньях», творящие известные бытовые незаметные подвиги, пока их благоверные находят «истину в вине». В этом наше непрочное, незатейливое счастье.

*   *   *

– О, Критон, я должен Акслепию

петуха…

Сократ

Это – последняя фраза умирающего великого мыслителя. Эти ли слова о бытовых взаимозачетах должен был произнести на смертном одре обладатель одного из самых ярких, ироничных и глубоких умов на земле? Ницше делает вывод о том, что Сократ, «бодро прошагавший по жизни», сильно от нее страдал и «сумел отомстить ей за это – теми туманными, ужасными, благочестивыми, кощунственными словами!» Немецкий философ как истинный ученый старался в каждой чужой мысли увидеть глубинность смысла, глобальность причин и мотивов произнесенного. А по-моему, Сократ оказался просто хорошим соседом, неспособным уйти в мир иной, оставив в раздражении хоть одного мелкого кредитора.

Последние слова умирающего; люди обряжают их высокой торжественностью, строгой нравственностью, в них должен звучать суровый наказ остающимся: «Смотрите, неразумные, не опозорьте своим существованием моего бытия». Но это в идеале, когда все долги розданы.

В нашем тихом городе, лишенном ярко выраженных достоинств и недостатков, в городе-обывателе, в гуще социальных слоев жила нормальная среднестатистическая семья из трех человек: родителей и их чада. Супруги вступили в брак, уже, что называется, повидавши виды, закалив в житейских бурях привычки, характеры, особенностью которых были ярко выраженные мужское начало, стремление каждого быть генералом, а не человеком свиты, а уж тем более не ординарцем. Худший вариант брака: женщина с гонором и мужчина не тряпка, это как раз про наших героев.

Искры семейного очага, лихо раздуваемого обеими половинами, столь весело и жизнерадостно поднимались мощным столбом к потолку, что обещали спалить общий дом еще до конца отопительного  сезона. Время шло: ссоры плавно трансформировались в скандалы, последние стали сочетаться с легким рукоприкладством, переходящим в нормальные трудовые будни и тихие домашние вечера – все, как у людей.

Глубоким вечером, хорошо погостив у друзей, супруги, возвращаясь домой, вновь нашли проблемную тему, прекрасная половина всю дорогу окучивала психику своего «изверга» аргументами, доводами, выводами и обобщениями, слышанными последним достаточное количество раз для того, чтобы устать отмахиваться. Рутинная, монотонная работа более свойственна женскому организму: мужчина может свихнуться от однообразия. Поднявшись к себе на седьмой этаж, муж вышел покурить на балкон, провожаемый энергичными высказываниями жены; сделав последнюю затяжку, немного подышал свежим воздухом и… шагнул вниз. Когда приехала «скорая», он еще дышал и смог среагировать на страстный призыв своей супруги: «Вова, родной мой, хороший мой, скажи хоть что-нибудь!» решительный горожанин открыл глаза, смог улыбнуться своей половине и выдохнуть: «Пошла ты на…»

Наш населенный пункт знает истории и более насыщенные, но и из этой бытовой притчи можно сформулировать два совета молодым людям. Первый: не курите на балконе, может продуть. Второй: постарайтесь выбрать себе спутника жизни таким образом, чтобы не пришлось в конце материться. Уж лучше что-нибудь про петуха. Как Сократ.

Окончание следует

●

АНОНС!

Майя Фролова. «Минуй меня!» – цикл рассказов.

«До того дня он Ляльку не видел, а при встрече так и приковался к ней взглядом, вспыхнул весь, изумился. Понятно мне все это было, не раз уж я наблюдала такое, когда мужчина впервые на Ляльку глядит. Но за Анютку обидно стало, в такой-то единственный в жизни день должен ли жених других женщин замечать, кроме невесты своей? Но – красота, такая уж у нее сила…»

Красота, таинственная и манящая, обжигающая и желанная, способная приносить не только радость, но и глубокую печаль, способная ранить. Переплетение житейских историй, каждая из которых повествует о встрече с дивной, совершенной красавицей, заставляет автора сделать необычный вывод: людям не по силам присутствие красоты и потому – «минуй, минуй меня, чаша сия!..»

●