Думается, что далеко не все могут похвастаться тем, что бывали в заповеднике. А вот нашему молодежному журналу такая возможность представилась прошлым летом. Впечатлений хватило не на один журналистский блокнот, да и диктофон с фотоаппаратом работали с полной нагрузкой.

Средне-русская природа воспета неоднократно, но всякий раз по-особенному задевает душу, удивляет, восхищает. Настоящей экзотикой  нам, горожанам, показались лесные чащи, где свои достопримечательности: «кабаний остров», «журавлиный луг», «седые» двухсотлетние сосны, бобровые плотины, древние исполины-дубы – свидетели минувших эпох, «башмачковый лес», где обнаружены орхидеи под поэтическим названием «Венерины башмачки». С истинным радушием открыл нам это царство настоящий хозяин Симкинского природного парка устойчивого развития (так официально называется заповедник) Вячеслав Михайлович Смирнов.

Вячеслав Михайлович у нас в республике – человек известный, по сути он – зачинатель экологического движения в Мордовии, руководитель организации «Зеленый мир», которая в этом году отмечает свое десятилетие, депутат Государственного Собрания  Республики Мордовия. Но перечисление официальных титулов  определяет лишь социальный статус человека. А сущность личности, наверное, раскрывается в той обстановке, которую человек любит больше всего. По словам самого Вячеслава Михайловича, Симкинский заповедник и биостанция, созданная как небольшой университетский научно-исследовательский центр, остаются его любимым местом в мире, уголком природы, где вольно дышится после городских джунглей, и где он стремится проводить время с весны до поздней осени, слушая голоса птиц на ранних рассветах.

Вячеслав Михайлович – человек, готовый делиться своим миром, своим восприятием жизни. По его инициативе в исследовательскую и природоохранную деятельность вовлечены школьники. Опыт этот во многом – уникальный. А цель и проста, и сложна одновременно: воспитать единомышленников, тех, кто не станет бездумным «потребителем», а постарается не только не навредить, но и сберечь, и сохранить. «Научить видеть красоту мира – значит: научить любить его», – считает Смирнов.

Войти в заповедное царство Симкинского парка приглашает цикл публикаций нашего журнала. Лирическое эссе Т.Б.Силаевой, биолога и бессменной помощницы В.М.Смирнова в освоении экологических троп, своеобразное признание в любви биостанции. «Летние каникулы в заповеднике» – дневниковые записи участницы экологических сборов 2002 года. А интервью с Вячеславом Михайловичем приоткрывает образ этого неординарного человека – педагога, эколога, общественного деятеля. 

– Вячеслав Михайлович, расскажите, пожалуйста, о своих родовых корнях, о предках.

– Родственники мои и по линии отца, и по линии матери – выходцы из деревни Богослово Истовского района Новгородской области. Отец, будучи военным, обычно на все лето отдавал меня в эту деревню, стоявшую среди лесов в очень красивом месте. Деда по материнской линии я почти не помню. Знаю лишь, что он был начальником железнодорожного узла в Истове. По отцовской линии помню и дедушку, и бабушку. Дед Кузьма был из потомственных, зажиточных крестьян, про которых принято говорить «кулаки», но вообще-то он любил сам работать на земле, содержал большую пасеку. Сам делал грабли, вилы, это были довольно интересные самодельные орудия труда, и сельчане нередко приходили к нему за этими инструментами. Так как деревня стояла в лесу, то и все лето у меня обычно проходило или среди чащобы, в еловом бору, или на речке. Отца в 1959 году перевели в Саранск. Меня он забрал с собой. Я учился в четвертом классе и сразу же был определен в школу №9. Тогда же в моей жизни появился человек, сыгравший огромную роль в моем приобщении к миру природы – широко известный в Саранске птицелов Борис Красин, для меня попросту – дядя Боря. Видя мою заинтересованность, он часто брал меня с собой на ловлю птиц. И это было для нас не забавой, а увлекательнейшим делом, ведь необходимо было знать повадки тех или иных видов птиц, уметь отбирать особо ценных для ловца манных, подсадных птиц. К окончанию школы я уже прекрасно знал пернатых, более того – множество их перебывало у меня дома, приходилось держать даже дятла и соловья.

Вопроса «кем быть?» у меня не возникало, ведь отец как военный настаивал на продолжении этой традиции. Но в Казанском военном училище меня забраковали по здоровью, и я вернулся обратно в Саранск. В 1966 году поступил на химико-биологический факультет. К тому времени я знал птиц лучше всех своих преподавателей и без особых трудностей мог различать птиц по голосам, хотя вообще-то для того, чтобы со стопроцентной точностью определить птицу, ее необходимо подстрелить, и только редкие знатоки природы способны безошибочно определить птицу только по голосу. Конечно, каких-то тонкостей редких крупных птиц я не знал, но всю «мелочь», всех певчих птиц наших лесов и полей изучил «от и до» и поэтому довольно свободно общался с преподавателем, когда мы выходили на обследования.

– Вы держали у себя знаменитостей певчего мира – скворцов, канареек?

– Да, я держал и скворцов, и соловьев. В пении наших местных соловьев всего пять колен, а у известных курских – все восемь. Но об этих особенностях соловьев каждого региона знают только знатоки, причем это чаще знатоки не из ученого мира, а любители, разбирающиеся в тонкостях.

– И много ли таких любителей было в Саранске?

– Уже упомянутый Борис Красин был одним из самых известных птицелюбов. Я был знаком еще с тремя увлеченными людьми, которые по знанию птиц были на уровне профессоров. Время от времени мы собирались, хвалились друг перед другом своими пернатыми питомцами. Помнится, было престижно иметь двенадцатикратного щегла. Обычно у щегла на хвосте всего три рулевых пера имеют белые пятна, а вот когда эти пятна есть на всех двенадцати хвостовых перьях, то такой щегол считался престижным, и о человеке, который поймал и держит такого щегла, знали уже многие. Был такой щегол у Красина, да и я тоже в свое время мог похвалиться двенадцатикратным щеглом. Насекомоядных птиц всегда трудно содержать, это связано с заготовкой корма, особенно зимой, тут есть свои тонкости.

– Одно время в Саранске наблюдался пик голубеводства...

– Меня эта чаша как-то миновала. Для меня держать голубей – это как держать домашнюю скотину. А лесные пичуги – создания более нежные, тонкие. Конечно, и в голубях есть своя красота, эстетика. Но ловля и содержание диких птиц, на мой взгляд, очень увлекательное занятие, сродни рыбалке и охоте.

– А кроме птиц были еще какие-то увлечения?

– Собирал марки, даже составил неплохую коллекцию, но потом подарил одному преподавателю из университета. Хотя до сих пор, когда вижу красивую, редкую марку, стараюсь ее приобрести. Занимался в драмкружке, делал успехи в волейболе – сначала играл за сборную школы, потом за сборную университета и даже сборную города Саранска. В юности увлекался кукольным театром и полгода посещал танцевальный кружок.

– Кому принадлежит идея создания биостанции?

В университете судьба свела меня с Александром Ивановичем Душиным. Он был из репрессированных; потом обвинение сняли, но с ограничением по месту жительства, он «прописался» в Саранске. Это был умнейший человек, кандидат наук. Меня он поразил своей увлеченностью природой, и даже в старости он не потерял своей самобытности, своей любви ко всему живому. По его рассказам, родом он был из Пензенской области, Белинского района. Окончил Нижегородский университет и там работал: охранял коллекцию университета, отстреливал определенные виды птиц и животных. А в результате на него был написан донос, якобы он в лесу организует какое-то подпольное движение. Александр Иванович был сослан в Норильск, где стал заниматься лечением заключенных. Вернувшись, Душин защитил кандидатскую и сформировал вокруг себя определенный круг молодых людей, тех, кто бескорыстно служил общей идее создания своего уголка, наподобие нынешней биостанции. Собственно, мы и обязаны Александру Ивановичу тем, что это место (Симкинский природный заповедник) теперь наше. Здесь мы и пропадали все лето. Я приезжал сюда еще в апреле-мае, как бы на практику и оставался до сентября. А по окончании университета я стал первым официальным директором биологической станции. Хотя я здесь бывал еще в школьные годы, поскольку когда-то место биостанции занимало охотничье хозяйство, приписанное к военной части, где служил мой отец, так что я часто приезжал сюда на рыбалку. Почему я так прикипел к этому месту? Все очень просто: здесь я встретил свои первые рассветы, свою первую любовь, первые цветы ранней весной. А весна – мое любимое время года, ведь это пробуждение жизни. И любимое время суток у меня – это рассвет, пробуждение дня.

Я благодарен семье своей жены Натальи, которая понимала меня во всем, я ведь тут находился всю весну, все лето, и для семьи это, конечно, было тяжело. С Наташей мы учились в одной группе, но она была больше химик, работала в пищевой лаборатории. Хотя сюда, на биостанцию, она приезжала часто, особенно с сыновьями. К сожалению, Наташа уже два года как ушла из жизни.

Жизнь ведь не носит печати постоянства...

– А что вы скажете по поводу содержания животных в неволе вообще и Саранского зоопарка в частности?

– В конце 70-х у мэра города Анатолия Ледяйкина появилась идея создания зоологического парка города Саранска. Он обратился к Сухареву, чтобы тот помог подобрать человека, который занялся бы разработкой и проектированием, а потом уже и строительством зоопарка. Причем планы затевались по максимуму: у нас ведь в Мордовии любят – если уж что-то задумано, то этого не должно быть больше ни у кого. Сухарев порекомендовал меня. Да мне и самому было интересно заниматься этим, я объездил все зоопарки тогдашнего Советского Союза, начиная от Ленинграда до Дальнего Востока (всего посетил 39 зоопарков), побывал в Берлинском и Варшавском зоопарках, познакомился с устройством и условиями содержания животных. Разработанному нами проекту была поставлена оценка «отлично». Но стоимость проекта составляла 32 миллиона рублей. Республика такие деньги выделить не могла. Было принято решение уменьшить сумму до 3 миллионов рублей, то есть почти в десять раз, за счет сокращения количества экзотических животных. Зоопарк планировалось построить в лесном массиве Юго-Запада. Но – снова неудача. Была провалена московская олимпиада, провалена в том смысле, что не было получено прибыли. Построенные специально спортивные сооружения легли огромным убытком на бюджет, и Андропов издал указ: заморозить на некоторое время все культурное строительство по стране. Таким образом, на зоопарке был поставлен крест.

В итоге через много лет зоопарк построен, но уже без всякого размаха и, что гораздо хуже, – без всяких научных консультаций. Условия содержания животных плачевные. Конечно же, зоопарки – учреждения весьма дорогие, не самоокупаемые, а целиком ложащиеся на бюджет республики, на плечи граждан. Кстати, это касается зоопарков всего мира, нигде нет самоокупаемых зоопарков. Современные требования экспозиции создают необходимость в том, чтобы условия жизни для животных в зоопарке были максимально приближены к условиям естественной среды их обитания. Сегодняшний опыт саранского зоопарка пока отрицательный. Современный зоопарк – это такое довольно сложное заведение, где наряду с экспозицией животных должны быть блоки подсобных помещений, без которых немыслимо существование зоологического парка. А вот у нас в Саранске они отсутствуют. Хотя везде сначала строят столовую, ветеринарный блок. Только что прибывшее животное обязательно должно пройти карантин, а в саранском зоопарке карантина нет. То есть прибывшее животное сразу же выставляют в экспозицию вместе с другими животными, и какие болезнетворные вирусы оно может занести с собой, остается только догадываться. Все мы знаем, что сейчас любое заведение обязано иметь лицензию, право на деятельность, но нашему зоопарку лицензию не выдаст никто, потому что не выполняются даже элементарные санитарные требования. Многие посетители находят удачной внешнюю архитектурную организацию зоопарка, но его внутренняя планировка абсолютно не отвечает правилам техники безопасности. Поэтому это учреждение сейчас необходимо закрыть для посещений, провести требуемую реконструкцию, достроить ветлабораторию, столовую и склады. Но на это, как всегда, нет денег. Хотя надо отметить, что трудности по созданию зоопарка в небольших городах заключаются отчасти и в том, что проходит полгода-год, и все жители города в зоопарке уже побывали. Значит, нужно создавать условия, нужно пополнять экспозицию. Не будут же люди ходить в зоопарк только ради того, чтобы посмотреть на убогое содержание животных.

– Вы принесли идеи экологической работы в школу. Как это произошло?

– Меня пригласили на работу в школу. Для меня это особых трудностей не представляло, так как в университете я занимался преподаванием на биологическом, медицинском, сельскохозяйственном факультетах. Школа №13, в которую я пришел директором, была небольшой, где все дети на виду. Там я проработал два года. Затем, как перспективного директора, меня отправили в школу №7. Туда я пришел уже со своей идеей, касающейся проблем экологии. Об экологии ведь, когда я учился, знали немногие. О ней заговорили впервые всего лет тридцать назад, а до этого речь шла в основном о борьбе с браконьерством.

Работая в университете, чувствуя молодежь, я понимал, что с молодыми людьми мы говорим на разных языках. Дело в том, что моя любовь к живому была заложена еще в детстве, подсознательно, я не был потребителем по отношению к природе, я не занимался собирательством, то есть в лес шел в первую очередь за ощущениями, а не за грибами-ягодами. Но я не видел интереса, увлеченности у тех молодых людей, которые сознательно выбрали биологический факультет, это были далеко не те люди, которые хотели бы заниматься тем, чему учатся. Что бы мы ни делали, как бы мы ни вдалбливали интерес к природе – это для молодых людей слишком поздно, начинать следует с более раннего возраста. Ведь можно, как говориться, научить и медведя плясать, а вот чтобы у тебя было выработано сознательное отношение к тому, что учишь, о чем говоришь – это должно быть заложено в детстве. Если мы сразу этого не сделаем, потом уже бесполезно учить. Мне приходилось встречаться с англичанами, и они спрашивали, за счет чего пополняется бюджет нашей организации «Зеленый мир». Я говорю – за счет штрафов предприятий, которые нарушают природоохранительные нормы. Они удивляются: «А разве такое может быть?» И тут я сам стал задумываться: действительно, почему такое может быть? Почему у иностранцев даже мысли не закралось о том, что можно произвести сброс отходов, навредить себе или кому-то еще? И я понял, что необходимо идти «в низы», чтобы сформировать сознательное отношение к природе, причем в раннем детстве, и лучше даже не в школе, а начиная с детского сада.

– А у нас в городе был такой экологический детский сад?

– Да, когда я пришел в школу №7, я подключил к своей работе детский садик №85. Воспитатели приняли скорректированную мной программу, по которой получалось, что дети, переходя из этого садика к нам в школу, шли как бы по ступенькам экологического познания.

– Тут уже просматривается глобальная идея.

– Всё проще. В школе у меня, предположим, 2000 детей, и все они варятся в одном котле, а я должен предоставить им право выбора в посещении предметов. Через чувственное восприятие у ребенка должно формироваться отношение к природе. Вот говорят, что нужно воспринимать через красоту, и это так и должно быть, ребенок должен удивляться. Мы должны уметь удивляться, а через удивление пытаться понять, что же мы видим.

Тяга к знаниям у детей проявляется наиболее полно в 5-7 классе, после этого интерес пригасает, и наша задача – не потерять на этом отрезке их любопытство, пробудить у детей устойчивый интерес к добыванию знаний. А далее, когда ребенок поймет, чем он хочет заниматься, проявит рвение, его ждет переход на следующую ступень. Для этого у нас в школе были заключены договора с биологическим и географическим факультетами университета. Я, конечно, понимал, что нельзя подогнать всех под одну мерку, поэтому у нас был выбор по гуманитарному, политехническому, химико-биологическому направлению. В принципе, у любого директора есть учебный план, программа, учреждение его работает как завод, выпускающий продукцию – и на этом всё. Но беда в том, что раньше хоть какая-то нравственная идея была, а потом, когда этой идеи не стало, тут-то и зашло все в тупик. Я же прекрасно представлял, чего хочу. Поэтому у нас появились занятия исследовательской деятельностью. Эти занятия, я считаю, снимают «обязаловку». Кроме того, мы доказывали делом, а не на словах необходимость борьбы за чистоту окружающей среды.

– А чем конкретно вы занимались?

– Мы не говорили, что у нас река Инсар грязная, что кто-то должен мусор этот убрать. Мы с ребятами сами пошли и убрали. Власти увидели, что мы действительно заняты делом, и подогнали нам экскаватор. Мы погрузили на него мусор, а чиновники поняли, что с нами можно работать, что мы не пустословы.

В одном из районов города строилась бензоколонка. Зная, что я работаю в экологическом направлении, жители этого района обратились ко мне. А чем тут поможешь? Собрал я ребят, мы вышли и легли на дорогу, чтобы остановить движение. Конечно же, надо было организовывать самих жителей, воздействовать на самосознание, что, мол, если не вы сами, то кто же будет вас защищать? Когда такая же ситуация со строительством бензоколонки произошла в районе Юго-Запада, то горожане, принимая во внимание наш опыт, уже сами выходили на улицу, перекрывали дорогу и тоже отбились. Уровень самосознания требует постоянной подпитки, требует, чтобы кто-то его направлял, организовывал, чтобы это были не хаотичные всплески, а нацеленные действия.

Вместе со школьниками мы чистили родники, занимались озеленением улиц, обсаживали водоемы деревьями, вообще проводили множество разных акций, но главное в этих акциях – дать понять детям, что их действия что-то значат, что это все не просто так, не в пустоту. И хотя шли мы от элементарного, к примеру, проводили конкурс рисунков в защиту окружающей среды и эти рисунки вывешивали в автобусах, и это пусть даже на уровне подсознания, но все-таки играло свою определенную роль. Занимались мы и защитой малых рек, расчисткой берегов. Важно ведь не то, чтобы ребята в грязи повозились, а важно, чтобы наш труд увидели местные жители. Потому что необходимо привлечь внимание людей к этим проблемам, а у детей ответная реакция искренняя, непосредственная. Очень важно, чтобы ребятишки поняли, что их проявленная инициатива находит поддержку у взрослых.

Исследовательская деятельность позволяет детям на конкретных примерах увидеть экологическое неблагополучие, проблемы загрязнения окружающей среды. Наш Саранск отличается тем, что огороды, всевозможные посадки расположены в непосредственной близости от транспортных дорог, магистралей. Хотя во всех правилах экологической безопасности указано, что расстояние от посадок до дороги должно составлять минимум сто метров. У нас же сажают свои огороды чуть ли не вплотную, и выхлопы бензина оседают на фруктовых деревьях, на овощах. Причем, когда я поднимал эту проблему в правительстве, меня уверяли, что Мордовия будет покупать бензин, который не содержит свинца, но пока по-прежнему закупают бензин некачественный – ведь он дешевле. Но дело в том, что свинец обладает способностью накапливаться в овощах, а питание такими отравленными продуктами вызывает серьезные болезни. Так что же, нам нравится расплачиваться за дешевый бензин дорогими лекарствами?

Пока Чернобыль не грянул, у нас как-то никто и не задумывался, что радиация – это опасно. Пожарные, которые полезли тушить пламя при взрыве Чернобыльской АЭС, не имели на себе никакой защиты, потому что они попросту не знали об этой невидимой опасности. И никого в живых из них уже не осталось. А плоды этой аварии мы пожинаем до сих пор, ведь что страшно – радиация передается с хромосомами, влияет на наследственность, и кто знает, когда и как проявится это уродство в будущих поколениях. Между прочим, и у нас в Мордовии в этом отношении далеко не все благополучно. К примеру, где у нас в республике делают самый лучший сыр? В Ичалках. А где больше всего зараженность после Чернобыля? Там же, в Ичалковском районе. Людей оттуда никто не выселил, предприятия не закрыли, коровы продолжают пастись на зараженных пастбищах, на молокозаводы сдается молоко, оно, конечно, перерабатывается, но никто же с него радиацию не убирает. Я могу привести массу примеров нашей экологической безграмотности. Может, мы, русские, такие все безалаберные, живем одним днем, не думая о будущем... Но, честное слово, обидно мне за нас.

– То есть проблему нужно решать в корне?

– Да, можно и так сказать. Почему я начал заниматься именно исследовательской деятельностью со школьниками? Потому что слова – это слова, и часто они уходят в пустоту, другое дело – увидеть все своими глазами, руками пощупать, понять и уже никогда не навредить природе. Я прекрасно осознавал, что вариться в собственном соку, быть одному – мало. Если по моей системе занимается класс, то нельзя сказать, что вся школа работает в этом направлении. Но и имея целую школу, работающую в нужном русле, необходимо общаться с коллегами, которые бы поддерживали... Грустно, но факт: здесь я был белой вороной, и на российском уровне получил больше признания, чем в республике.

– Типичное явление...

– Здесь я слышал недовольный ропот, мол, чего это он тут добивается, куда лезет... А за пределами республики меня приглашали на все симпозиумы, на все конференции, то есть там как ученый, как деятель я состоялся. Но в конце концов в Министерство образования республики стали приходить официальные письма на мое имя, с течением времени появились коллеги и союзники.

Надо отметить, что тогда как раз начались кардинальные перемены в стране, к власти пришли демократы, пошло с нами на сотрудничество Министерство экологии во главе с новым толковым руководителем – Владимиром Николаевичем Сафоновым. Он нас поддержал, даже сделал подарок – грузовой автомобиль, оказывал финансовую поддержку, чтобы мы могли проводить наши мероприятия. И как раз в то время у нас окончательно созрела идея наших экологических сборов. Правда, первый сбор был организован в основном при поддержке АЛСАРа – российско-американского университета. Они выделили грант на проведение российского экологического сбора. Когда я приехал на международную конференцию «Дни Волги» в Нижний Новгород и послушал выступления, я почерпнул много нового для себя. Один ученый из-за рубежа рассказал о том, что все дети и учителя на Западе занимаются по каким-то экологическим проектам, и это считается престижным, и к этому все стремятся.

Выступала на той конференции Татьяна Викторовна Наштопова, кандидат химических наук из Обнинска. Она поделилась информацией по своему проекту «Дерево моего рода», и я увидел, что в ее наработках есть то, что близко мне, поэтому я подошел к ней и предложил провести у нас в Мордовии экологический сбор, на котором мы смогли бы более полно обсудить волнующие нас вопросы. Татьяна Викторовна согласилась, и по возвращении домой я сразу же стал продумывать организационные вопросы. Место для проведения экологических сборов было найдено почти сразу. Это так называемая Священная поляна.

– О Священной поляне знают все, кто хоть раз побывал на биостанции. Расскажите, откуда она взялась?

– Это место мне показал когда-то, еще в конце 60-х, председатель правительства Астайкин, который частенько приезжал сюда отдохнуть. Поляна эта окружена уникальными дубами, возраст которых перешагнул за пятьсот лет. Когда я впервые попал на поляну, были живы все четыре дуба, сейчас осталось три исполина, но живой только один. Астайкин предлагал мне огородить дубы, но я подумал: для чего это я в лесу буду городить? Да и не ходит сюда никто. Поэтому просто сделал на дубы таблички с надписью «Памятник природы. Охраняется государством». А вот перед организацией экологического сбора понял: лучшего места не найти. С ребятами мы собрали экспедицию, несколько дней искали подходы к поляне, поскольку дело было в ноябре, стояла грязь непролазная, сырость. Затем подняли архивы, нашли в них упоминание об этом месте, описали. В архивах Симкинской церкви обнаружились сведения начала XIX века о преследованиях язычества, касающиеся этого места. Надо сказать, что и в более позднее время эта великолепная поляна не была забыта, сюда стремилась молодежь, особенно по весне, летом, в праздник Троицы. На этой поляне и мы по традиции открываем свои сборы, на этой поляне дети знакомятся с историей родного края, ну и здесь же мы завершаем наши встречи, подводим итоги, как бы докладываем нашим предкам о том, что сделали. Я не хочу сказать, что мы возвращаемся в язычество, но хранить и уважать то, что нам досталось от предков, мы должны. Тем более, что нам есть что перенять из старины для современности, и прежде всего это отношение к окружающей среде, ведь неспроста мы говорим об экологии как науке о доме, об отношениях с ближними, с миром.

– Немного об истории экологических сборов и о местных «изюминках».

– Первый сбор у нас состоялся 1 августа 1994 года. Собралось около 60 человек – ребята из седьмой школы, нижегородцы и обнинцы. Ребята из Обнинска в этом направлении уже работали, поэтому у нас шел интенсивный обмен опытом, мы позаимствовали у них такую форму занятий, как игровая экология. И признаться, ознакомившись с идеями и проектами наших гостей, мне было обидно за Мордовию, за то, что мы в вопросе экологического обучения отстаем, что педагогическая мысль у нас плетется где-то в хвосте. По итогам нашего первого сбора мы поняли, что такие занятия значат действительно очень много. Мы заговорили об этноэкологии. И созданный нами термин «этноэкология» был принят в российской науке, признан академиком Моисеевым, а седьмая школа получила диплом.

Система наших экологических сборов предполагает, что сбор – это своего рода семья, где должен быть глава рода, на котором держатся все устои. Конечно, наши сборы можно было бы проводить на базе больших пионерских лагерей – ныне просто оздоровительных, – но опять же сама обстановка будет навязывать что-то прошлое, чуждое современным детям. Наш девиз включает в себя как бы три стрелы – активное познание, активное исследование, активный отдых. Наша цель – помочь ребенку раскрыться. Конечно, отдых у нас понятие особое, наш отдых тоже имеет экологическое направление, выраженное в игре, в различных мероприятиях. И когда идет игра, когда идет спектакль, дети волей-неволей в эту работу вникают. Мы пришли к выводу, что экологический спектакль может быть одной из форм образования, когда дети сами и артисты, и зрители, и ученики, и учителя. Когда мы что-то навязываем ребенку, он инстинктивно это отторгает. К примеру, до трех лет ребенок сидит дома, познает все сам, затем мы отдаем его в детский садик и там его начинают «пичкать». А ребенку этого не надо, у него душа не принимает. А мы, любящие родители, этого не видим, говорим ему, что он плохой, раз не хочет слушать воспитателей.

– Вячеслав Михайлович, а что вы можете сказать по поводу даваемого на сборах образования?

– Существует три направления, которые складываются на экологическом сборе, и все они очень важны. Первое – это активное познание. Ребенка мы учить ничего не заставляем, какое-то определенное занятие он посещать не обязан, ребенок сам выбирает то, чем он хочет заниматься, что его интересует. Единственным обязательным «предметом» у нас является игровая экология, где через игру дается объяснение экологическим понятиям, терминам, чтобы ребенок мог через них разобраться в сложных экологических системах. Ежегодно проводятся шесть образовательных циклов, сложился свой костяк преподавателей. То, что дети видят здесь – в лесу, на озерах, в поле, – требует художественного восприятия, умения понять и передать это все. Поэтому очень важно помочь ребенку раскрыться, передать свои чувства через поэзию, музыку, рисунки. Сам я очень жалею, что не обладаю талантом живописца, и, наверное, поэтому увлекаюсь фотографией, чтобы хоть как-то компенсировать свои художественные порывы.

– Итак, на образовательных циклах закладывается фундамент знаний, необходимых ребенку. А что дальше?

– Дальнейшая ступень – это активное исследование, то есть занятия, на которых ребенок может испытать, проверить на практике то, о чем слышал, о чем читал. Через исследование он должен сам найти ответы на интересующие вопросы. Разумеется, это не значит, что мы предоставляем ребенка самому себе. У нас идет взаимный поиск, ведь преподаватель может тоже чего-то не знать, и если он ищет ответ вместе с ребенком, то ребенок чувствует себя равным в этом процессе.

Третья ступень, третье направление нашей работы – активный отдых. Сюда мы включаем внеклассные мероприятия, которые закрепляют полученные знания. Ведь когда экологический сбор заканчивается, очень важно, чтобы наши занятия не пропали даром, чтобы приобретенные здесь знания не потерялись в дальнейшем.

Если рассматривать историю появления нашего актива, то впервые организация оформилась в 1991 году. У меня тогда появилась одна идея, следуя которой я создал класс из двадцати четырех человек. Создавался класс по принципу общности интересов, то есть были в нем и троечники, и отличники, но в конце концов именно за счет работы на интерес, на увлечение из этого класса вышли такие ребята, что восемь из них уже стали кандидатами наук. Причем сами будущие кандидаты до прихода в мой класс оценками не блистали. Встречи наши экологическим сбором не ограничиваются, у нас действуют советы, выбранные в ходе занятий из самых активных ребят. Общественная деятельность для детей необходима. Она дает им возможность самовыразиться.

– Вячеслав Михалйлович, читателям нашего литературно-художественного журнала интересно, какие книги вы любите читать, какие авторы вам близки?

– Я еще в детстве перечитал всего Джералда Даррелла. Конечно же, любил книги о природе, причем не конкретно-научные, а скорее писателей-ученых. Любил Формозова, у меня даже была книга для детей, напечатанная еще в XIX веке, называвшаяся «Среди природы». Привлекала историческая направленность книг Пикуля. Из поэтов наиболее близок Есенин. И я очень завидую ему в том, что не могу вот так же красиво и просто сказать о березе, о клене. Сейчас я вновь вернулся к творчеству Чехова, Мельникова-Печерского. С удовольствием их перечитываю.

– А домашние животные у вас есть? Это сейчас модно. Так же, впрочем, как и иметь экзотические растения.

– У каждого человека в жизни наступают моменты, которые требуют дополнительного притока положительной энергии. Вот и мне в один из жизненных периодов стал необходим надежный, всецело преданный мне друг. И я знал, что таким другом должна быть собака, что это должен быть спаниель, добродушный и верный. В то время в Саранске собак подобной породы еще не было, и поэтому мне пришлось обзванивать соседние регионы, и вот в Пензе нашлась чистопородная собака с потомством. Я сразу же выехал за щенком, и вот уже 12 лет рядом со мной живет ласковый спаниель Веста, визитная карточка всех наших экологических сборов, наш талисман, ведь она на биостанцию ездит со мной. Был еще один период жизни, когда я почувствовал в себе потребность в разведении комнатных цветов, причем не всяких там бегоний или азалий, а именно лиан. Мне ведь приходилось много ездить по разным регионам, откуда я привозил немало экземпляров этих удивительных растений. Дело в том, что когда я был директором седьмой школы, я мечтал создать в школе музей развития органического мира, музей природы. А в качестве украшения мы обустроили еще один музей – музей тропиков, то есть зимний сад. Вообще-то следует оговориться, что я не сторонник экзотики. Потому что получается так, что мы лучше знаем биологические особенности слона, жирафа, носорога, но смутное понятие имеем о наших российских белке и зайце. Лианы же привлекли меня своей необычностью, своей стойкостью, неутомимым стремлением к свету, умением «ползать» по стенам. Зимний сад мы создали, но, к большому сожалению, сейчас он гибнет, поскольку хозяева сменились, должного ухода нет, забота и внимание отсутствуют. А ведь когда-то в наш зимний сад ходили словно на экскурсию, и даже с улицы любопытствующие прохожие заглядывали.

– А были ли союзники ваших дел среди учителей в рядовых районных школах? Вы старались как-то привлечь их к своей деятельности?

– Я неоднократно проводил семинары среди учителей, в том числе и для районных, сельских, показывал им на примере нашего экологического сбора, как им можно организовать что-то подобное у себя в районах.

– Результаты это какие-то дало?

– Да, сейчас круг наших союзников, друзей по республике широк, практически из всех районов мы периодически получаем исследовательские работы. Так что я надеюсь, что память я о себе оставил и дело это не погибнет, что оно будет жить, что будут последователи. Вообще-то я боюсь, что еще многого не успею в жизни, поэтому стремлюсь поручить дорогие мне места людям, которые идут со мной по жизни рядом – преподавателям, детям, ну и вообще людям, близким по духу.

– Но ведь дарится не только место, но и трепетное отношение к нему?

– Несомненно. В первую очередь отношение к красоте. Я всегда повторяю, что нужно уметь видеть в обычном что-то прекрасное, что-то особенное. И детей надо подтолкнуть, помочь им разглядеть это прекрасное, показать, как листва колышется, как вода шумит, как роса на траве под утренним солнцем сверкает.

– Жаль, что не каждый из нас может это оценить и понять, почувствовать.

– Именно поэтому я и забочусь о передаче опыта в надежные руки. Конечно, одна выдающаяся личность – это большое дело, но и она может быть сменена, забыта. И я смотрю по своей бывшей школе – вот ушел я из нее, а коллектив учителей хоть и идет на прежнем, мной наработанном багаже, но своего ничего нового-интересного нет. А над учителями, которые пытаются как-то развернуться в этом русле, свои же коллеги, попросту говоря, смеются. Без моего авторитета верх взяли учителя, которые решили, что в прежнем, стандартном режиме работать и легче, и лучше, меньше хлопот, меньше ответственности.

– А если ввести систему: «Больше работаете – больше получаете»?

– Так ведь мы и доплачивали именно тем учителям, которые брали на себя лишние часы. Но это вызывало зависть остальных. Приходят эти завистники ко мне жаловаться, я говорю – работай, и тебе будем доплачивать. Нет, так они не согласны, а вот доплату все равно подавай. В общем, неразберихи всегда хватало.

– Вячеслав Михайлович, давайте отложим эту грустную тему. Расскажите, пожалуйста, немного о ваших проектах, связанных с этноэкологией.

– Наш первый проект в этноэкологическом ключе назывался «Речка моего детства». У каждого из нас должна быть своя малая родина, а там родничок, который у тебя остается на всю жизнь в памяти, ручеек или речушка, что протекает возле твоего селения. Я не совсем понимаю, когда говорят так масштабно: «Я люблю Родину». Ведь что такое Родина для каждого? Это что-то сокровенное и маленькое, и именно твое. Мы неспроста начали именно с проекта «Речка моего детства» – потому что в детстве наибольшие впечатления связаны именно с водой, ведь все лето дети обычно проводят на речке, на пруду. И вот мы по этому проекту стали изучать Инсар, то, как заселялись берега, кто там жил. То есть окунулись в наше прошлое. И неожиданно для себя узнали много интересного. К примеру, мало кто ответит, откуда могли взяться на костюмах мордовских женщин украшения из ракушек-каури, которые встречаются только в Средиземном море. Но оказывается, мордва торговала медом, воском, спуская свой товар по Волге, а тамошние купцы мордву обманывали и вместо денежек давали эти самые ракушки-каури. Таким образом, в этот проект органично включается знание исторического прошлого. Но опять подчеркну, что главное – воспитать, развить живое чувство природы, хрупкости окружающего мира, из которого и произрастает любовь к своей земле.

Беседовал К.В.Смородин