Сергей ВАСИЛЬЕВ

 

Бизнес-леди и ее дочь

Повесть

 

Глава первая

Людмила Федоровна закончила объявлять обладателей двоек и троек, поэтому Даша наконец-то расслабилась. На пятерку она не рассчитывала, а четверка ее устраивала полностью. Ожидая конца урока, она уставилась в окно, где по небу плыли облака, напоминавшие то странных животных, то фантастические замки, то еще что-то, не имевшее названия, но очень красивое. ...Эх, был бы фотик – такие клёвые снимки можно сделать!.. Но фотика у нее не было, и, чтоб не расстраиваться, Даша снова повернулась к математичке, продолжавшей занудным голосом:

– ...Ефремов – четыре. Решил всё правильно, но слишком много исправлений. Артем, это ж городская контрольная работа – неужели нельзя сначала прорешать всё в черновике, а потом переписать? Времени ж было достаточно.

– Можно, – послышался голос с предпоследней парты. – Людмила Федоровна, а на фига? Мне четверки хватит.

– Тебе, конечно, хватит! – взорвалась учительница. – Но надо заботиться не только о своих ничтожных амбициях, а и о школе в целом! Вы же взрослые люди! Седьмой класс, как-никак! Пора соображать – чем выше будет процент успеваемости, тем больше нам выделят финансирование! Или ты не хочешь, чтоб, например, в кабинете химии появилось новое оборудование?

– А на фига? – прошептал Павлик Грошев; но прошептал так, чтоб слышали все.

Вырасти до неприличия смешку, зародившемуся на задних партах, учительница не позволила.

– Тебе, Грошев, всё «на фига»! Я понимаю – тебе б какой-никакой аттестат получить, пока не загремел в колонию!

– Людмила Федоровна, – Грошев расплылся в улыбке, – а после аттестата я по возрасту для колонии не подойду. Тогда в реальную тюрягу, – и тут класс всё-таки засмеялся, предпочтя авторитет Грошева авторитету учительницы.

Дело в том, что Павлик состоял на учете в инспекции по делам несовершеннолетних, и хотя в школе он никому ничего плохого не делал, но слухи ходили самые разные, и его побаивались. Не все, конечно – было два человека, если не друживших с ним, то, по крайней мере, державшихся на равных: здоровый Олег Мартынов, который три года тренировался в «Золотых перчатках» и даже участвовал в первенстве области по боксу в своей возрастной группе, и Артем Ефремов, высокий, хорошо сложенный – он занимался баскетболом в секции при местном «Динамо». Когда «детские» динамовцы играли на первенство города, весь класс ходил за него болеть; команда, правда, проиграла, но Артем был лучше всех!

– Так, закончили веселье! – Людмила Федоровна взяла предпоследний листок, отмеченный штампом департамента образования. – Вика Артемьева – четыре. Ошибка в примере, хотя мы таких примеров миллион перерешали. И вот, – она гордо встряхнула последним листком – единственная отличная работа!

Даша завертела головой, пытаясь сообразить, чью фамилию пропустила, но учительница смотрела на нее и улыбалась, что вообще случалось крайне редко.

– Это работа Даши Скворцовой! Честно говоря, Даш, не ожидала, но ты меня очень порадовала.

– Ну ты, блин, даешь! – восторженно прошептала лучшая Дашина подруга и заодно соседка по парте Настя Малышева.

Сначала Даша не поверила, но не могла ж Людмила Федоровна так глупо шутить? И ошибиться не могла – приглядевшись, Даша узнала свой заваленный вправо почерк.

– Молодец. Если будешь так стараться, то можешь и до пятерки в четверти дотянуть.

– А на фига? – громко прошептал Грошев, но на этот раз желаемой реакции не последовало, так как все знали – для Даши успеваемость, особенно по математике, имела большое значение.

Нет, за плохие оценки ее не наказывали и даже особо не ругали, но от них впрямую зависело материальное благополучие. Например, Даша тут же решила, что сегодняшняя пятерка вполне тянет на МР-3 плеер, который ей никак не удавалось заслужить с самого начала учебного года. ...А уж если вытянуть четверть на пятерку, то можно вести речь и о смартфоне; типа такого, как у Наташки Гороховой...

Засмеялся грошевской шутке только Костя Кручинин, но для него в этой жизни не существовало ничего серьезного, поэтому смеялся он по любому поводу.

Учительница положила Дашину работу в общую стопку, и в это время прозвенел звонок.

– Дашка, могла б дать списать, – заметил Вадик Орлов, сидевший как раз позади Даши.

– А ты просил?

– А ты б дала? Блин, или ты всем даешь, кто просит?

– Дурак, – Даша стукнула его, но Орлов как ни в чем не бывало помчался к двери. Разговор был шуточным, потому что больше тройки Вадику не требовалось, а насчет другого значения слова «даешь», так Даше он совсем не нравился.

Ей вообще пока еще никто не нравился так, чтоб даже подолгу думать о нем с замиранием сердца, не говоря уж о чем-то большем! Хотя кандидат имелся. Многие девчонки ей даже завидовали и не понимали, чего она «кобенится», вырываясь от Артема Ефремова, когда тот обнимал ее, норовя сжать грудь, которая, правда, пока лишь угадывалась по наличию лифчика.

 

Из школы Даша, как обычно, вышла с Настей. Правда, после Настиного двора Даше еще требовалось обогнуть Торгово-Развлекательный Центр, перейти проспект, пересечь соседний двор, и только тогда она оказывалась дома.

Слушая в Настиной интерпретации вчерашнюю серию «Папиных дочек» и безуспешно примеряя их переживания на себя, Даша не заметила, как они дошли до ТРЦ.

– Слушай, – Настя остановилась, – может, в киношку зарулим? У тебя деньги есть?

– Дома есть. Только в шесть мать придет – ругаться будет, что без разрешения.

– Так спроси разрешение. Ты ж сегодня отличница.

Даша достала телефон и, услышав знакомый голос, хитро начала издалека:

– Мам, нам результаты городской контрольной объявили. У меня единственная в классе пятерка!

– Ты умница, Дашуль, – слова были хорошими, но голос звучал слишком серьезно. Впрочем, Даша давно привыкла к тому, что главное для матери – работа, а оценки дочери – это лишь крохотный ветерок, способный чуть качнуть настроение в ту или другую сторону.

– Мам, можно мы с Настей в кино сходим?

– А уроки ты когда собираешься делать? Для кино есть выходные – вот и сходите, чем болтаться во дворе. Согласна?

– Согласна, – вздохнув, Даша убрала телефон. – Облом. Сказала, в выходные сходите.

– Суровая она у тебя. Да если б я своим такую пятерку выкатила, они б передо мной на ушах стояли.

– А у меня вот так... Ладно, Насть, пока. До завтра.

Дальше Даша пошла одна. Настроение сразу испортилось, но не настолько, чтоб расплакаться, ведь ничего неожиданного не произошло. Наоборот, было б удивительно, если б мать сказала: «Конечно, дочка, иди! Ты заслужила!» Так мог бы сказать отец, но он ушел от них еще шесть лет назад. Сначала Даше было ужасно жалко, потому что папа был добрым и веселым, но мать объяснила: что ни делается, всё к лучшему. Дашу он-де воспитывал неправильно, зарабатывал мало, ни к чему не стремился, имел друзей-алкашей, с которыми вечно пропадал в гараже (хотя Даша не помнила, чтоб он возвращался пьяным или с «алкашами»).

Постепенно, по мере того, как образ отца стирался в памяти, Даша и сама стала думать, что, скорее всего, мать права, а выяснить истину уже не представлялось возможным – отец женился на другой женщине и уехал в другой город. Даша даже не знала, в какой именно, мать этого не говорила, от алиментов отказалась сразу после развода; в интернете Даша его тоже не нашла. В общем, в конце концов она решила, что, возможно, никакого отца и не было, а значит, режим, благодаря которому в дальнейшем она должна «стать человеком», существовал всегда, а остальное – лишь детские фантазии.

Согласно режиму, по-настоящему отдыхала она в выходные. В остальные дни ей разрешалось гулять только после того, как сделаны все уроки; причем по средам к ним добавлялась уборка квартиры, а по пятницам – мытье пола на кухне. Последние пункты именовались «хозяйка растет», так как, кроме приготовления еды (этого она Даше пока не доверяла), мать зарабатывала деньги. Она вела бухучет на одном большом предприятии, где у нее имелся кабинет и две помощницы, и еще в нескольких мелких фирмах, из-за чего убирать в ее комнате было сложно – везде лежали разноцветные папки, перекладывать которые запрещалось. Даша их и не перекладывала, но, заглядывая из любопытства, видела цифры с дополнением «руб.», завораживавшие наивное детское воображение.

Тем не менее в будущем становиться бухгалтером Даша не хотела; «моделью» или даже «мисс чего-нибудь», как многие девчонки, тоже: мать успела внушить ей, что всё это случайно и недолговечно, а в жизни нужен фундамент, основанием которого, естественно, служат заработанные трудом и знаниями деньги.

Даша соглашалась, что чем больше денег, тем лучше жизнь, но никак не могла уловить логику, по которой мать их тратила. Например, то, что она ездила не на «бюджетном» «Рено», а на небольшом черном «Лексусе», было нормально и правильно. Также нормально и правильно каждое лето они летали к морю, причем то на Бали, то в Доминикану, ибо Турцию и Египет мать считала «отстоем». Еще Даша могла позвать на день рождения хоть весь класс, и под это мероприятие легко снимался целый зал в «Макдональдсе»! А вот паршивый плеер приходилось зарабатывать оценками.

А чем у нее плохие оценки? С начала года ни одной двойки! Тройки, конечно, встречались, но она ж пока и не просила смартфон или тем более свою голубую мечту – профессиональный фотоаппарат! Где тут логика? Обладать этими вещами Даше хотелось гораздо больше, чем раз в году накормить всех гамбургерами и напоить колой!.. А по деньгам получалось практически одинаково.

Не понимала Даша отношения не только к деньгам, но и ко многому другому; например, к супу. Она его терпеть не могла, но режим предписывал обязательно съедать суп каждый день. Мать даже варила его специально, и у Даши не хватало совести спускать плод столь трогательной заботы в унитаз или забывать убрать в холодильник, чтоб тот прокис.

...Блин, – думала она, – если суп – такое классное средство от язвы и гастрита, то его давно должны делать в таблетках и продавать в аптеке, как другие лекарства!.. Не понимаю.

Еще не понимаю, почему та же Настя со своими круглыми тройками может идти в кино в любой день, а я нет? Почему Гороховой всё покупают просто потому, что у ее отца куча бабла, а я должна и учиться, и слушаться, и помогать, а всё равно получаю в год по чайной ложке, хотя не думаю, что у матери сильно меньше денег. Это она какая-то не такая или, может, я чего-то не догоняю?..

Съев злополучный суп и вымыв посуду, включая ту, что осталась от завтрака, Даша села за уроки, чтоб вечером хоть на часок вырваться на улицу, где режим переставал действовать – там торжествовал экспромт; не всегда веселый, а иногда просто скучный, но всё-таки экспромт под названием «жизнь».

Мать пришла, как всегда, в шесть. Порой Даше начинало казаться, что даже время стояния в пробках у нее строго рассчитано и учтено. Встречать друг друга не являлось семейной традицией, поэтому Даша продолжала корпеть над химическими формулами, когда мать сама заглянула в комнату.

– Трудишься?

– Ага, – Даша подняла голову, – заканчиваю химию и останется одна история.

– А ее-то чего учить? – искренне удивилась мать. – Раз прочитала и мели языком хоть весь урок. Учить надо математику, английский; еще физику-химию для полноценного развития... ты ж не собираешься стать каким-нибудь учителем или врачом с копеечной зарплатой?

Год назад Даша выбрала себе профессию, только боялась сказать о ней: вдруг фотокорреспондент в понимании матери – такая же фигня, как и остальное, напрямую не связанное с финансами? Причем Даша представляла себя не на модных показах, щелкающей вспышкой из-под подиума, а рядом с какими-нибудь повстанцами, с рваным обгоревшим флагом неизвестной страны, под свистом пуль. Правда, реально она еще не пробовала хоть чуть-чуть рисковать, но почему-то была уверена, что способна и риск ей обязательно понравится.

– Врачом и учителем не собираюсь, – призналась она честно.

– Значит, учи такие науки, чтоб потом заниматься бизнесом. Деньги – это свобода, исполнение любых желаний. Ты согласна?

– Да, мам. Когда закончу уроки, можно пойти погулять?

Мать сначала взяла дневник, увидела там четверку по русскому языку и улыбнулась:

– Можно, конечно. Только там дождь.

– Вроде ж не было, – протянув руку, Даша сдвинула штору – по стеклу оказались рассеяны мелкие капли, а небо буквально за пару часов потемнело. – Ну и ладно, – она вздохнула, решив, что гулять в интернете ничем не хуже. Просто на улице было спокойнее, ведь дома в любой момент могло появиться задание, требующее мгновенного исполнения.

За ужином мать долго рассказывала, какие идиоты окружают ее на работе (видимо, чтоб Даша не стала такой же), а потом спросила:

– А у тебя что интересного?

Даша решила, что школьный быт в глазах матери тоже будет выглядеть общением с идиотами, поэтому ответила:

– Ничего. Ну, если только результаты контрольной – я тебе по телефону говорила.

– Дашуль, я всегда знала, что ты умная, способная девочка, и когда хочешь, можешь...

– Мам, – Даша не стала до конца выслушивать то, что ей повторялось ежедневно, – а как поживает мой плеер?

– Он поживает хорошо, – мать засмеялась. – Ты с моделью определилась?

– Нет. Они ж появляются новые и новые.

– Вот выбери, и в воскресенье сходим купим.

– Правда?! – Даша обрадовалась, что всё произошло так легко и просто; наверное, Наташка Горохова так же подходит к отцу, и тот с улыбкой отвечает: «Выбери и сходим купим». Только там это происходит по Наташкиному желанию, а здесь по каким-то непонятным «заслугам».

– Дашуль, – мать совсем нестрого насупила брови, – что значит – правда? Напомни мне, пожалуйста, был ли хоть один случай, чтоб я что-то пообещала и не сделала?

Даша сделала вид, что задумалась, хотя прекрасно знала, что ничего подобного не вспомнит, и потом сказала твердое «нет».

– Вот видишь, – мать встала. – Вымой, пожалуйста, посуду и, как доделаешь уроки, отдыхай. А мне, извини, надо работать.

Нельзя сказать, что Даша была счастлива, ведь плеер – это не повод для такого огромного чувства, но всё-таки она осталась довольна, что не зря убила три дня на подготовку к контрольной.

 

К утру дождь закончился, зато похолодало, и мать сказала, что пора надеть ветровку. В остальном наступившая среда в точности повторяла прошедший вторник и, скорее всего, будущий четверг. Даша даже подумала, что режим, который для нее определен, правильный, потому что всё в жизни протекает одинаково, и к этому надо привыкать с детства, чтоб не питать никаких иллюзий, а потом не испытывать разочарований.

По дороге в школу, глядя на наступавшую осень, Даша думала эту ужасную мысль, постепенно доводя ее до абсурда. Единственное, что мешало абсурду стать абсолютным, было воспоминание о плеере, который ей купят в воскресенье.

В таком настроении поднявшись в класс, Даша увидела, что ребята окружили Наташку Горохову, и та им что-то увлеченно рассказывала. Это был редкий случай – Наташку в классе не особо любили, потому что школа была самой обычной, и родители у всех были самыми обычными, а ее отец слыл почти олигархом. Почему он не определил дочь в элитное заведение, не понимал никто, пока однажды Артем Ефремов случайно не подслушал разговор химички с их классным руководителем, Ларисой Ивановной. «Знаешь, Лар, – сказала химичка, которая была лет на пятнадцать старше Ларисы Ивановны, – я сегодня общалась с Гороховым-старшим, и мне кажется, ему нравится выглядеть полубогом, которому завидует вся наша серая масса».

Если так, то всё сразу встало на свои места, но даже это объяснение не изменило отношения к самой Наташке.

Выяснить лично, в чем заключался внезапный интерес, Даше помешал звонок, поэтому она спросила Настю, вернувшуюся из окружавшей Горохову суматохи.

– Такой классный планшет отец Наташке купил! – Настин голос звучал восторженно. – Ноутбук со смартфоном – два в одном; камеры, тыловая и фронтальная; Wi-Fi, 3G, дисплей здоровущий... – Настя замолчала, так как вошла химичка и пришлось встать. А потом начался урок.

...Блин, про плеер даже говорить не буду, – решила Даша. – Дура, чему радовалась – тут вон что покупают, и просто так ведь! Учится она не лучше меня – четверки с тройками вперемежку... и вообще корова!..

В принципе, «коровой» Наташа не была – просто пухленькая девочка с «неспичечными» ногами, круглой попкой и, в отличие от многих одноклассниц, четко обозначившейся грудью; да и личико у нее было симпатичным.

...Зачем вот она приперла планшет в школу? Да повыделываться – больше он тут на фиг не нужен!..

– Скворцова! – строгий голос химички вернул Дашу к действительности. – О чем я сейчас говорила?

– О... – покраснев, Даша встала, но сориентировалась быстро, прочтя тему на доске, – о соединениях железа.

– Молодец, – учительница тоже оглянулась на доску, – читать умеешь. Только на уроке, Скворцова, работать надо,
а ты, по глазам вижу, летаешь где-то в облаках. Садись и слушай.

Даша села, пытаясь уцепиться за фразу, с которой продолжилось объяснение материала; вообще, в данный момент думать о химии ей было даже приятнее, чем изводить себя сравнением с Гороховой.

Пятиминутных перемен хватало лишь на то, чтоб перейти из одного кабинета в другой, а вот на большом перерыве интерес к планшету возродился, и когда Даша с Настей вернулись из столовой, вокруг Гороховой опять толпился народ.

– Всё, Наташка теперь самая крутая, – засмеялась Настя, – пойдем тоже глянем.

Оказывается, в планшете имелся даже GPS-навигатор, и Наташка, с радостью демонстрируя возможности новой игрушки, прокладывала всем желающим кратчайшие пути в любую точку города. Кто-то попутно интересовался типом процессора, кто-то – объемом памяти, а Даша спросила:

– Наташ, а сколько он стоит?

– Сорок штук! – гордо ответила та.

– Нехило, – Артем, оказавшийся тут же, даже присвистнул, а Даша подумала: ...И что? Мать запросто может мне купить! Только ведь не купит...

Вырвавшись из толпы одноклассников, она вернулась за парту. ...А вот взять и уронить его, случайно так? Что тогда с Гороховой будет?.. Блин, связываться неохота – она сразу ж к Ларисе побежит жаловаться; папашка ее небось подключится... а может, и не подключится – не думаю, что он разрешал таскать его в школу – тут же и спереть могут... Хотя какое мне дело до ее планшета? Я фотик хочу!..

Даша отвернулась, разглядывая портреты великих русских писателей, равнодушно взиравших со стены, – в их время не было ни планшетов, ни достойных фотиков...

Глава вторая

До того, как память выдаст массу общеизвестных способов решения конкретной проблемы, испуганное сознание рождает отчаянную, совершенно невозможную идею, неизменно попадая в глухой тупик. Так и Даша внезапно решила, что неплохо бы обратиться к Богу, но не представляла, как это делается.

Нет, в кино-то она видела, что молиться – это значит креститься и шептать какие-то слова, но вот какие, чтоб Бог соизволил помочь? ...И вообще не факт, что он полезет в такое дело, – подумала она. – Дура, что на меня нашло? Зачем я сунула в рюкзак Наташкин планшет?.. Я ж собиралась только спрятать его в классе, чтоб Горохова поистерила, а потом общими усилиями мы его нашли, – вспомнила Даша свой глупый план. – Чего я притащила его домой?.. Или уж, когда мать нашла, надо было сказать, что, типа, подобрала на помойке, а я, дура – не знаю, откуда он.

Ну, правильно, она и решила, что мне его либо подкинули, чтоб подставить, либо я его украла – у нее, блин, всё всегда логично. То, что я правда сама не знаю, как это сделала, ей не понять. Пойдет теперь разбираться, кто я, лохушка или воровка. Попала! Я же вчера искала его вместе со всеми и, как все, строила умную рожу, типа, не видела никакого планшета...

Надо как-то забрать его! Только как?.. И чего я сразу, как пришла, не выложила дневник? Идиотка, знаю ведь, что мать каждый день проверяет оценки!..

Вот если б она завтра проспала и чертометом понеслась на работу! Потом, вечером, я бы ей выдала, типа, пацаны пошутили, пока я болтала с девками, а сегодня позвонили и попросили принести – я и принесла. Классный план! Жаль, у нас нет снотворного...

Даша лежала в постели, глядя в темный потолок широко открытыми глазами, а впереди была целая ночь.

...Если не удастся забрать, Наташка сразу развоняется, типа, я – воровка. Хотя народ, пожалуй, не поведется... ну, кроме Галки Саенко. Тут важнее, что дома будет. Мать накажет, точно, но как? Плеер не купит? Ладно, обходилась без него и обойдусь. Если вот гулять по вечерам запретит, тогда хуже. А что делать, раз уж вляпалась по собственной дури... Интернет же она не отключит! Иначе как я учиться буду?.. Короче, как-нибудь прорвемся...

Повернувшись на бок, Даша закрыла глаза. Простое и понятное «как-нибудь прорвемся» подействовало лучше любого снотворного.

 

Разбудили Дашу звуки с кухни.

...Не проспала ведь! И почему она такая правильная? Никогда никуда не опаздывает, ничего не забывает... нет, нельзя быть такой!..

– Ты встаешь? – мать заглянула в комнату. – Слушай, а Лариса Ивановна ваша когда приходит?

– Ой, мам, к самому звонку! – соврала Даша, еще надеясь на чудо. – И поболтать она знаешь как любит? Пока вы с ней проговорите, ты точно на работу опоздаешь.

– Не опоздаю, – мать улыбнулась, – там есть хитрая дорога, без пробок; я по ней часто езжу, так что не волнуйся. Просто это вопрос принципиальный – как планшет попал к тебе.

– Ну и ладно, – потерянно вздохнув, Даша, согласно режиму, отправилась в ванную. ...Блин, даже дорогу просчитала! Не человек, а робот какой-то! И как назло, первая – Ларискина физика! То можно было покружить ее до звонка – не стала бы она выдергивать учителя с урока... Эх, а лучше бы Лариса заболела!.. Кстати, она вчера чихала, – радостно вспомнила Даша, – чего ей приходить? Чтоб нас заражать?..

Детское сознание не в состоянии оценивать вероятность наступления события, и дело тут не в незнании высшей математики, а в изначально восторженном отношении к жизни, поэтому для Даши болезнь классного руководителя мгновенно стала свершившимся фактом. Перескочив через ставший совсем не опасным визит матери, она принялась планировать, чем можно занять целых сорок пять свободных минут.

Пока она завтракала, одевалась, ехала в машине, и даже когда уже шла по коридору рядом с матерью, словно ледокол, рассекавшей стайки учеников, Даша была уверена, что Лариса Ивановна, действительно, заболела, поэтому когда та вышла из учительской в привычном коричневом костюме и с журналом под мышкой, просто остолбенела.

– Подожди здесь, – сказала мать строго и направилась навстречу учительнице.

Потом они отошли к окну; лица у обеих были серьезными и говорили они серьезно. Только тут Даша осознала, что чудес не бывает и делать на них хоть малейшую ставку нельзя. В голове возникла такая жуткая смесь страха и беззащитности, что она даже не могла вспомнить, с чего это ночью стала уверена в успешном разрешении ее реально дурацкого поступка.

Мать передала планшет Ларисе Ивановне, та сунула его в журнал и вместе они подошли к Даше.

– Идем, – приказала мать сухо, и Даша пошла, не решившись даже спросить куда. Вся ее сущность будто скатилась вниз, а мысли, наоборот, улетели вверх – получалось, что шла одна оболочка, именуемая телом.

Втроем они вошли в тут же притихший класс. Правда, звонка еще не было, поэтому никто не суетился, занимая места за партами. Все смотрели на незнакомую женщину, совершенно потерянную Дашу и с интересом ждали продолжения.

– Здравствуйте, ребята, – сказала Лариса Ивановна. – У нас случилось ЧП. Помните, у Наташи Гороховой пропал планшет?

Невнятный гул голосов подтвердил, что все об этом помнят.

– Так вот, загадочным образом он обнаружился у Даши Скворцовой. Наташ, это твой?

– Конечно! Дашка, значит, ты его сперла?

– Ничего я не сперла!

– Разумеется, нет, – Лариса Ивановна улыбнулась, – он сам запрыгнул к тебе в рюкзак и спрятался там, да?

По классу пробежал смешок, и, глядя в лица ребят, Даша подумала, что переоценила свое место в классной иерархии.

– Не запрыгнул, – она опустила голову, – но я не крала...

– Даш, как тебе не стыдно врать? – вздохнула учительница. – Ребята, и что нам теперь делать?

– А давайте сдадим Дашку в детскую комнату! – весело предложил Грошев – ему, наверное, было скучно одному состоять там на учете.

Все засмеялись, понимая, что предложение несерьезное, ибо в России своих ментам не сдают ни при каких обстоятельствах.

– Мы объявим ей бойкот до конца года! – крикнула Галка Саенко, всегда знавшая, что и в каких случаях надо кричать.

И это было уже реально. Даша представила, как привидением бродит среди сразу ставших бывшими друзей; как Артем смотрит сквозь нее на других девчонок; как... как даже списать не у кого! Множество кошмаров слилось в огромный черный ком, и Даша заплакала.

– Я правда не хотела... ну, пожалуйста... как же я буду...

– Ребята, послушайте!

В классе сразу стало тихо. Услышав уверенный голос матери, Даша тоже подняла успевшее сделаться мокрым лицо.

– Ребята, что бы ни случалось в жизни, на ближайшие годы вы всё равно останетесь единым коллективом. Вы всё равно должны общаться, помогать друг другу, и, поверьте, еще не известно, кто с кем будет дружить, а кто с кем враждовать к окончанию школы. Поэтому у меня есть встречное предложение: давайте обойдемся без бойкота. На первый раз, а я уверена, что он же и последний, вы прощаете Дашу, а я сама ее накажу.

– Чего, неделю в кино пускать не будете, да? – ехидно спросила Наташка, второй день пребывавшая в центре внимания и наконец-то ощутившая себя «звездой».

– При чем здесь кино? – мать пожала плечами так, словно все были обязаны знать способы наказания четырнадцатилетних девочек, уличенных в краже, но поскольку класс молчал, ей пришлось пояснить: – За свой поступок Даша получит ремня.

– Круто, блин! – как всегда, засмеялся Кручинин.

Даша была в шоке. До этого ее даже шлепали так давно, что знала она об этом исключительно со слов матери, а самое страшное наказание, которое помнила, было стояние в углу в третьем классе, когда вместо того, чтобы убирать в комнате, она сбежала к подружке смотреть видик. Что такое ремень, Даша даже представить не могла; это было нечто из старинной жизни, которую они проходили по истории – да, тогда детей и даже некоторых взрослых, вроде, наказывали таким варварским способом. И вот мало того, что теперь этот ужас обещали ей, так еще и весь класс был в курсе!

– Мам, ты что, собираешься... – кровь бросилась Даше в лицо; было стыдно даже договаривать фразу до конца, и она уставилась на мать округлившимися глазами, в которых мгновенно высохли слезы, а остался только ужас.

– Собираюсь, а что? – мать недоуменно пожала плечами. – Если все знают, что ты совершила, то пусть знают и как ты будешь наказана. Вы согласны, Лариса Ивановна?

Учительница, похоже, не была согласна, но, чтоб не ронять родительский авторитет, еле заметно кивнула.

– Так что? – мать снова обратилась к классу. – Принимается?

– А чего, нормально, – ответил Олег Мартынов, физически самый сильный, что давало ему право отвечать за всех, и весело подмигнул: – Дашка, как завтра сидеть-то будешь?

Даша не знала, куда провалиться. Если б мать сразу не взяла ее за руку, она, наверное, просто убежала бы и ревела со стыда в каком-нибудь темном углу до самого вечера.

– А я вам не верю, – вдруг подала голос Наташка. – Вы свою дочку бить не будете. Поругаете небось и всё. А у нас деньги потом начнут пропадать – они не планшет, их не отличишь...

– Да не воровка я! – закричала Даша в отчаянии.

– Врешь! А зачем спрашивала, сколько он стоит?

– Так! Хватит! – поскольку Лариса Ивановна продолжала бездействовать, мать, по праву единственного дееспособного взрослого, взяла правление в свои руки: – Наташ, поскольку украли твою вещь, то, как самое заинтересованное лицо, можешь вечером зайти и узнать, будет ли Даша наказана и как.

– Мам!! – такого унижения Даша не могла выдержать – она кинулась, пытаясь ударить мать свободной рукой, но та легко перехватила это движение, и Даше осталось лишь снова зареветь.

– Конечно, зайду, – Наташка довольно ухмыльнулась, но, поймав неодобрительный взгляд учительницы, демонстративно развернулась к ней. – А что такого?

– Всё правильно, Наташ, заходи, – мать посмотрела на часы: – Так, мне пора. Считаем, что мы договорились, и никаких бойкотов, – она отпустила дочь и вышла, ни с кем не прощаясь.

Почувствовав свободу, Даша чуть тоже не выскочила из класса, но вовремя сообразила, что мать не успела уйти, а чтобы скандал продолжался еще и в коридоре, на глазах у всей школы?.. Она рухнула за парту и, закрыв лицо руками, зарыдала.

– Даш, – Лариса Ивановна погладила ее по голове, – лично я не сторонник таких методов, но если мама решила, ничего не сделаешь. Ты хоть расскажи, зачем украла этот дурацкий планшет?

– Я приколоться хотела... – слыша нормальное обращение, Даша убрала руки от лица.

Весь класс, собравшись вокруг, прислушивался к начавшемуся диалогу, ведь домашнее наказание – это одно, но им-то тоже требовалось выработать свою линию поведения.

– И в чем же прикол? – Лариса Ивановна присела рядом, но Даша молчала, не зная, как доступно объяснить учительнице, что это несправедливо, когда при одинаковых возможностях у Наташки есть всё, а у нее ничего. – Что же ты планировала сделать с планшетом?

– Да толкнуть она его планировала, – подсказал Грошев, лучше всех знакомый с миром спекулянтов и барыг. – У «жучков» он нормально стоит.

– Это правда, Даш? Тебе дома денег не дают?

– Дают... – Даша чувствовала, что голова ее раскалывается, и не от мыслей, а от воцарившейся пустоты. Она уже не знала вообще ничего и продолжала реветь, размазывая слезы.

– Ладно, Даша, тебе надо успокоиться, хорошо подумать, а потом, надеюсь, ты нам всё объяснишь, – посмотрев на часы, Лариса Ивановна встала. – Урок у нас сорвался, но ничего не поделаешь, в жизни случаются форс-мажоры. И всё-таки давайте усаживайтесь. Кто-нибудь помнит прошлую тему?

Расселись все быстро, но тему никто не захотел вспомнить.

– Понятно, – Лариса Ивановна вздохнула. – Давайте тогда в оставшееся время просто поговорим. Предлагайте – о чем?

Класс негромко загудел. Лариса Ивановна, наверное, думала, что все взялись подыскивать тему, но Даша слышала, о чем, например, говорили сзади Кручинин с Орловым:

– Блин, Дашкина мать – баба реальная, да? Только почему дома? Надо было прямо в классе! Как я вчера в интернете глядел – там старшеклассницу, симпотную, типа Ритки Хохловой из 11-го, училка накрыла с сигаретой, – шептал Кручинин восторженно, – и за курение в школе выпорола ее при всём классе. Прикинь, у нас бы Лариса Катьке Журбиной линейкой по жопе надавала!..

Даша слушала всю эту чушь совершенно невольно, но радовалась, что даже таким дебилам ее кража совсем не интересна. Она перестала реветь, и в голову стали возвращаться мысли; пусть сумбурные, но уже подлежавшие выражению словами. К примеру, она подумала: ...Вот курить реально вредно, а я-то только прикололась. Может, мать всё-таки передумает?.. Достав платочек, вытерла слезы. Видя происходящие изменения, Настя толкнула подругу под локоть.

– Даш, а правда, чего ты с ним хотела сделать?

– Сама не знаю, – глубоко вздохнув, Даша проглотила последние слезинки. – Я ведь не собиралась его красть, честно.

– Не, Наташку ты клево опустила, – Настя засмеялась. – О, небось ей дома влетело, когда явилась без планшета. Так ей и надо!.. Даш, а тебя когда-нибудь били?

– Никогда.

– Меня тоже...

Разговор прервался, потому что Наташа подняла руку.

– Лариса Ивановна, вы вот так на меня посмотрели – ну, когда я сказала, что хочу прийти к Скворцовой. Но вы нас сами учили, что за свои поступки надо отвечать!

Зря она произнесла эту фразу, так как в русском человеке, живущем по принципу «авось пронесет», она автоматически вызывает протест. Возникла пауза осмысления, когда слышно было, как Даша пару раз шмыгнула носом, и за это время в сознании многих произошел резкий поворот – наверное, они вспомнили поступки, отвечать за которые совсем не хотелось. И первым озвучил новое понимание ситуации Артем Ефремов.

– Слушай, Горохова! – крикнул он. – А ты всегда за всё отвечаешь? Или это касается только других?

– Я – всегда!

– Неужели? – оставив в покое Дашу, Настя обернулась: – А ну-ка дай тогда свой дневник!

– Зачем? – опешила Наташа. – Не дам я тебе ничего! Кто ты такая? – она села, но тут заинтересовалась и Лариса Ивановна.

– Насть, а что у нее в дневнике?

– А вы, Лариса Ивановна, сами гляньте.

– Да я его каждый день вижу, – тем не менее учительница взяла дневник, лежавший на парте; ей Наташа не могла помешать и, покраснев, опустила голову.

– Лариса Ивановна, – продолжала Настя, – вы не эту неделю смотрите. Отверните назад. Помните, у нее трояк по русскому был? И где он? Вы смотрите-смотрите дальше – она у нас вообще, типа, чуть не отличница!

Весь класс уставился на Наташку с тем же удивлением, с каким недавно взирал на Дашу. Ситуация поменялась кардинально – теперь заревела Наташка.

– Но тут нигде, вроде, не подтерто... – Лариса Ивановна удивленно смотрела каждую страницу на свет.

– В том-то и фокус, – засмеялась Настя, – у нее два одинаковых дневника – этот и чистый. Она скрепки разгибает, страницу вынимает, а вставляет чистую и заполняет.

– Класс! – восхитился Грошев, знавший толк в аферах.

– Я тебе дам класс! – Лариса Ивановна погрозила ему пальцем. – Наташ, это правда?

Но та лишь продолжала реветь, громче и громче.

– Что за день открытий такой! – вздохнула Лариса Ивановна. – Одна, оказывается, ворует, другая подделывает документы... убийц среди вас нету?

– Нету... – ответил нестройный хор.

– И то слава богу, – Лариса Ивановна усмехнулась. – А тебе, Горохова, я напишу, чтоб завтра отец пришел в школу, – она взяла ручку, – и проверю...

– Не проверите, – покачала головой Настя. – Она дома лист поменяет, а завтра, к уроку, обратно этот вставит. Она и с оценками раньше так делала, а потом поняла, что вы назад не смотрите, и перестала дергаться.

– Да что у вас тут творится! – в сердцах Лариса Ивановна бросила ручку. – Ладно, я найду способ, как с ним связаться.

И в это время прозвенел звонок. Все вскочили с мест, но Лариса Ивановна остановила неистовый порыв к свободе.

– Еще минуту внимания! Сейчас у вас физкультура, но Александра Петровича пока нет...

Если б отменили математику или русский, класс бы ответил дружным «ура!», а физкультура – это был не предмет, а так, веселуха, поэтому бурной реакции не последовало.

– ...он судит городские соревнования по волейболу, так что появится, скорее всего, к концу урока. Но вы не расслабляйтесь. Переоденьтесь и занимайтесь сами. По школе не носиться! Мартынов, ты, как спортсмен, организуй занятия. Понятно?

– Понятно, – довольно улыбнулся Мартынов, наконец-то его реальная власть оказалась закреплена и юридически, пусть всего на какие-то сорок пять минут.

 

В коридоре девчонки сразу окружили Настю.

– Слушай, а ты как Горохову вычислила?

– Один раз сама видела, но обещала молчать. А если она так на Дашку наехала, то на фиг все обещания.

– Вот ведь тварь какая! – возмутилась Вика Артемьева. – Теперь еще и Дашке влетит из-за ее гребаного планшета!

– А планшет-то при чем? – вступилась Галка Саенко.

– Действительно, – подхватила Полинка Зуева, – это Горохова твоя! Хотела, чтоб мы, типа, обзавидовались? Вот фиг ей!.. Даш, а ты не бойся – жопа полдня поболит и пройдет...

– Ты-то откуда знаешь? – Настя смешно выпучила глаза.

– В книжке вычитала! – огрызнулась Полинка, но явно невпопад – она и книга с первого класса являлись антагонистами, поэтому все засмеялись. Вообще почему-то всем стало весело.

...Как оно классно повернулось-то, – подумала Даша,
смеясь вместе с другими. – Еще б с матерью договориться...

Прозвенел звонок, и девочки двинулись в раздевалку, где уже сидела Наташка, но никто ее будто не заметил.

– Вы скоро? – за дверью раздался громкий голос Мартынова. – Девки, а то сам зайду! Сегодня я командир!

Конечно, никуда он не зашел, и девочки не спеша сами потянулись в зал.

– Горохова, принеси мяч, – скомандовал Олег Мартынов, как настоящий преподаватель.

Тренерская была открыта, и Наташа пошла. В другое время она бы поспорила, почему это должна носить «всяким тут» мячи, но сейчас сложилась не та ситуация, чтоб качать права.

Она включила свет, но через минуту крикнула:

– А где он?

– Надо помочь, да, Олег? – Артем посмотрел на Мартынова, и тот благодушно махнул рукой.

– Валяйте. Я не против.

С Артемом пошел Павлик Грошев, а проходя мимо девчонок, Артем поманил и Дашу. Ничего не понимая, она тоже зашла в тесную комнатку с тусклой лампочкой.

– Закрой дверь, – скомандовал ей Артем.

– Вы чего? – увидев столько «помощников», Наташка испуганно прижалась к полкам с инвентарем.

– Догадайся, – Артем развернул ее к столу. Наташка завизжала, но стены, для тепла обитые толстым пенопластом, плохо пропускали звук. Еще она отчаянно брыкалась, повалив стул и рассыпав корзину с мусором.

– Неправильно ты, дядя Федор, бутерброд ешь. Смотри, как надо, – схватив Наташку за длинные волосы, Грошев прижал ее голову к столешнице.

– Что вы делаете! Гады! Отпустите! – Наташка вырывалась, но волосы оказались прочными, и Грошев держал их крепко.

– Правда, пацаны, вы чего, с ума сошли? – опешила Даша.

– Не ссы, – подмигнул Артем, – ее девственность на фиг никому не нужна, – он снял со стены одну из скакалок, с которыми занимались первоклашки, и сложил в несколько раз.

Наташка наконец сообразила, что с ней собираются делать.

– Ребята, не надо... – захныкала она. – Если из-за Дашки – да я не пойду к ней, честное слово! Ну, отпустите, пожалуйста...

– Молодец, сообразила, – Артем обернулся: – Даш, решай – или всё-таки надрать ей задницу? Так, на всякий случай.

Даша открыла рот; потом закрыла, поняв, что нежданно-негаданно обрела неограниченную власть над противной Гороховой. Ее так и подмывало крикнуть: «Конечно, надрать!» Она даже подумала, что здорово еще и сфоткать это на телефон, но ни с того ни с сего вспомнила пафосную речь матери – дружбы с Гороховой она, конечно, не представляла даже в далеком будущем, но сработала привычка, что мать всегда права.

– Не надо, Тём. Пусть живет, – она махнула рукой.

– Ну, как скажешь, – Артем повесил скакалку на место, и тогда Грошев отпустил волосы. Наташка тут же вытерла слезы.

– Даш, – по инерции она еще всхлипнула, – честное слово, я не пойду к тебе.

Артем конкретизировал ситуацию:

– Мы ничего тебе не сделаем, но если будешь выделываться... – он покосился на связку разноцветных скакалок: – Поняла?

– Поняла, – Наташка шмыгнула носом. – Я пойду, да?

– Топай. И смотри у меня! – пригрозил Грошев.

Вся пунцовая, Наташка вышла из тренерской, а Артем достал мяч с самой верхней полки. ...Класс! Горохова не придет! – Даша чуть не прыгала от радости. – Без нее, может, уболтаю мать – я ведь правда не хотела ничего красть...

Когда они, втроем, появились в зале, Наташки там не было; с остальных уроков она тоже отпросилась, по причине якобы острой зубной боли, на которую и учителя, и одноклассники списали ее жалкий вид с припухшими заплаканными глазами.

 

...Ай да Тёмка! Это он за меня ее так!.. – мысль эта всплывала, наверное, сотый раз, и теперь, когда начался очередной урок, Даша смотрела в спину математички, выводившей на доске формулы, но они ее совершенно не интересовали. Мысль требовала анализа еще несуществующих, но, оказывается, вполне возможных чувств, и Даша с удовольствием занялась им. До конкретных выводов было далеко – за один день такие вопросы не решались, однако сама внутренняя дискуссия рождала какое-то новое состояние души.

Последним уроком была биология, где старушка Любовь Васильевна рассказывала о доминантных признаках фасоли, о скрещивании черных кроликов с белыми, и на этом благодатном фоне проводимый анализ обретал всё более конкретные формы. Но тут прозвенел звонок.

Радостный сумбур, творившийся в голове, улетучился; недавние события потускнели рядом с событиями грядущими, и Даша даже ушла одна, не дожидаясь Насти.

Зайдя домой, она первым делом посмотрела на часы. ...Хорошо хоть не среда – квартиру не драить, а то уже два, – внутри у нее всё сжалось, – осталось четыре часа! Надо срочно делать уроки – мать на это всегда ведется...

 

То, что ровно в шесть в замке повернулся ключ, было предсказуемо, и тем не менее Даша будто рухнула в пропасть. Ее охватил панический страх, победить который можно было только действием, а никак не ожиданием, и вопреки традиции Даша сама тихонько вышла из комнаты.

– Мам, я правда больше не буду... – кроме этой убогой фразы, ничего ей в голову так и не пришло.

– Надеюсь, – мать как ни в чем не бывало разделась, разулась и направилась в ванную.

– Мам, я, честно, хотела приколоться! Ну, чтоб Наташка подергалась! Потом я б вернула!..

– Даш, – мать вытерла мокрые руки, – начнем с того, что если ты без спроса взяла чужую вещь, это уже квалифицируется как кража. Собиралась ты ее вернуть или нет, суду неизвестно. По факту, например, ты принесла ее домой, и она преспокойно лежала в твоем рюкзаке. Во-вторых, что это за «прикол», если ты даже с друзьями им не поделилась? Наоборот, когда все искали планшет, врала, что ничего не видела, а потом врала мне, что не брала его. Согласись, это похоже совсем на другую версию.

– Согласна, – Даша вздохнула.

– А тогда какие вопросы? – мать открыла шкаф и из пяти висевших там ремней выбрала тот, который обычно надевала с зеленой юбкой. – Идем.

– Ну, мамочка!.. – прильнув к ее груди, Даша захныкала: – Я никогда-никогда не буду! Честно!.. Ну, прости, пожалуйста!..

– А я разве говорила, что не прощу? – удивилась мать. – Прощу, конечно. Но чтоб все сегодняшние слова до завтра не вылетели из твоей головы, ты должна быть наказана. Безна-
казанность, Даш, ведет к кажущейся вседозволенности, а это скользкая дорожка, – она завела дочь в спальню. – Раздевайся.

У Даши осталась последняя, призрачная надежда: возможно, если беспрекословно слушаться, то мать всё-таки пожалеет ее; пусть не совсем – теперь это было понятно, но побьет как-нибудь несильно. Поэтому она молча сняла джинсы, как всегда, аккуратно сложила их.

– Ложись.

Даша легла на живот.

– Мамочка, не надо!.. Я буду хорошей!..

– Никто не говорит, что сейчас ты плохая. Ты очень славная девочка, – мать намотала на руку ремень, оставив короткий подрагивающий язычок, – а наказана будешь за кон-
кретный поступок.

И тут Даше будто плеснули на ягодицы кипятком.

– Больно! – она инстинктивно вскочила на колени.

– Ну-ка ложись! – мать подняла ремень.

Деваться было некуда, и, вытерев кулачком слезы, Даша легла. «Кипяток» стал плескаться по ягодицам, с каждым разом делаясь всё горячее. Даша вздрагивала, зарывшись лицом в мокрую подушку, и тут позвонили в дверь.

...Блин! – внутри у Даши всё оборвалось. – Неужто Наташка обманула и приперлась-таки?.. Не надо было ее жалеть...

Мать вышла, прикрыв за собой дверь, но возникший в коридоре голос неожиданно оказался взрослым.

– Оль, а ты чего это расхаживаешь во всеоружии?

Даже не видя гостью, Даша узнала Веру Васильевну, мать Ритки Хохловой. Жили Хохловы в соседнем доме, но с матерью она случайно познакомилась в налоговой инспекции. Вера Васильевна тоже работала бухгалтером; только, в отличие от матери, закончила какие-то ускоренные курсы, поэтому часто забегала за консультацией к профессионалу. Даше она не нравилась, но сейчас ее визит был просто счастьем!

– Что, Дашку воспитываешь? Тоже курит небось?

– Да нет...

Но договорить матери Вера Васильевна не дала:

– А моя, представь, начала. Врала – мол, это подружки, а я только рядом стою... Месяц нас за нос водила, паршивка, пока я сама ее не застукала! А муж у меня вообще никогда не курил. Прикинь, он дальнобойщик, так даже напарника взял самого молодого, но чтоб только некурящего. Вечером Ритка приходит; опять, значит, всё про подружек, а он ей юбку за-
драл да как дал ремня! Ох, он ее лупил! Я думала, на попе синяки останутся...

Даша на секунду забыла о собственных бедах и застыла с округлившимися глазами – она и представить не могла, что так можно наказывать почти взрослую девушку, самую красивую в школе, да еще за какое-то паршивое курение!

Мать так и не могла вставить ни слова, потому что Вера Васильевна тараторила без остановки:

– ...и что ты думаешь? Сначала Ритка, конечно, психанула – целую неделю дулась, не разговаривала с нами, даже
из дома собиралась уходить, но передумала. В итоге, Оль, слушается, как миленькая, и насчет курева – тьфу-тьфу-тьфу. Может, конечно, маскироваться лучше стала, но вряд ли. Я к чему говорю – правильно ты всё делаешь. Если моей, здоровой дуре, на пользу пошло, то твою-то только драть и надо – возраст у них такой, что слов не понимают...

– Вер, – мать воспользовалась секундной паузой, – а ты чего, собственно, пришла-то?

– Ой, Оль, я ж всё о наболевшем! А пришла – отчет вот не могу свести. Глянь, пожалуйста, если не трудно. В принципе, это не срочно, но лучше б до конца недели.

– Завтра гляну. Там твои отчеты – три цифры.

– Оль, спасибо! Ты меня всегда выручаешь! В следующий раз обязательно с шампанским приду.

Даша чувствовала, что по мере приближения прощания ее стало трясти, ведь если сопоставить курение с воровством, то ее сейчас ожидает такое, что представить страшно!

Хлопнула дверь, и мать вернулась в спальню.

– Слышала? Так что мотай на ус. Это ж вы возвели Ритку в ранг «невозможной звезды»; ну, она, естественно, и вознеслась до небес – кто откажется быть небожителем? Но всегда надо знать край, чтоб не падать больно. – Подойдя ближе, мать остановилась: – Кстати, ты-то курить еще не надумала?

– Не, мам, – Даша решилась поднять голову, – у нас девчонки балуются, но мне даже сам дым не нравится.

– Это радует. Тогда вернемся к твоему поступку.

Даша напряглась; несчастная попа и так горела, поэтому она уже ненавидела и Горохову, и планшет, и себя за то, что просто взяла его в руки, но мать вдруг присела рядом.

– Ну как, прочувствовала, что бывает с девочками, которые не думают головой и потому творят глупости? Надеюсь, одного раза хватит и больше пороть тебя не придется.

– Прочувствовала, – Даша робко улыбнулась, не веря, что всё так внезапно закончилось.

– А взрослых за подобные вещи сажают в тюрьму. Но если включать мозги, которые, кстати, у тебя совсем неплохие, то возникнет масса схем, по которым можно получать большие деньги, серьезно не нарушая закон. Это, Дашуль, называется бизнес. Вот и прикинь, что лучше.

– Я уже прикинула, мам...

– Тогда одевайся, – мать собрала одежду и бросила на диван. – Ты уроки сделала?

– Да! – Даша поспешно оделась.

– Ну вот, – засмеялась мать, убирая ремень в шкаф, – еще б ты уроки не сделала! Ужинать будешь?

– Не, мам. А за плеером мы в воскресенье пойдем?

– Конечно. Пятерку твою ведь никто не отменял.

– А можно я погуляю? – совсем уж обнаглела Даша.

– Иди, раз уроки сделала.

Время возвращения они никогда не обговаривали – Даша и так знала, что не позже девяти должна быть дома.

Переодеваясь у зеркала, она из любопытства спустила трусики – попа была ярко-красной, с выползавшими на худенькие бедра розовыми полосками. ...Блин, еще хорошо отделалась, – подумала она радостно, – даже плеер пойдем покупать!.. А насчет бизнеса чего она сказала? Это, типа, воровать надо, только с умом, что ли?.. Но разбирать непонятный тезис в данный момент не было никакого желания.

– Мам, я ушла! – крикнула Даша и, едва спустившись вниз, достала телефон: – Настька, ты где?.. Ага, сейчас подгребу.

Проходя через соседний двор, Даша увидела смеющуюся с пацанами Ритку и попыталась составить иллюстрацию к рассказу Веры Васильевны, но картинка не складывалась.

...С другой стороны, а зачем Вере врать?.. Точняк, нет смысла... Кто б мог подумать, что Ритку выдрали, как маленькую, из-за какой-то сигареты! Что б там мать ни говорила, всё-таки она крутая... или не очень?..

Размышляя на эту тему, Даша перешла проспект, миновала ТРЦ, но едва увидела на дворовых качелях Настю, сосредоточенно тыкавшую в кнопки телефона, выкинула ненужную старшеклассницу из головы.

– Ой, Дашка! – Настя спрыгнула с качелей. – Ты, блин, прям вся довольная. Неужто пронесло?

– Ага, разбежалась. А то ты мать не знаешь? У нее не сорвешься. Главное, простила; даже, видишь, отпустила гулять.

– А Горохова не приходила?

– Не-а, – Даша засмеялась, но объяснять, почему, не стала.

– Всё равно надо ей отомстить – это ведь из-за ее планшета тебе влетело, так? – Настя принялась изобретать сценарии «страшной» мести, пока Даша не спохватилась, что ей пора домой. Собственно, мстить никому она и не собиралась, радуясь, что ее «прикол» закончился относительно благополучно.

 

Глава третья

Настя, как обычно, поднималась по еще пустой лестнице. Почему-то родители считали, что она постоянно опаздывает, и выпроваживали ее аж за сорок минут, хотя до школы она доходила за пятнадцать. В принципе, Настю это не напрягало, так как общаться с одноклассниками было приятнее – с ними можно было просто болтать, а родители лезли с расспросами и потом пытались обсуждать ее проблемы со своей взрослой точки зрения. Настя была неглупой девочкой, поэтому догадывалась, что так они пытались зафиксироваться в ее жизненном пространстве, куда вход для них становился всё уже, ведь допускать их туда Настя не собиралась – что там делать продавщице и охраннику? У нее имелись другие ориентиры.

Когда Настя добралась до третьего этажа, ее окликнула Лариса Ивановна, и пришлось спуститься на целый пролет.

– Насть, ты дружишь с Дашей Скворцовой. Не знаешь, Горохова всё-таки пошла к ней? Это такое унижение...

– Знаю. Не пошла.

– Ты молодец, – учительница облегченно вздохнула, с чего-то решив, что Настя причастна к этому, – а я всю ночь переживала. Наверное, не стоило устраивать такое судилище, да еще при ее матери, да, Насть?

– Конечно. Тем более она ничего плохого не хотела – просто поставить Горохову на место. Знаете, как она всегда выделывается своим барахлом? А Дашке обидно. У меня, допустим, семья небогатая, а у нее мать зарабатывает прилично, ей тот планшет купить – раз плюнуть. Но вы видели, какая она? Дашка, бедная, из кожи вон лезет, чтоб заслужить что-нибудь.

– Но я не знала, – Лариса Ивановна снова вздохнула, – на родительских собраниях она, вроде, сидит тихо, только слушает. Даше-то сильно досталось?

– Еще как! Ремнем!..

– Какой кошмар! – Лариса Ивановна всплеснула руками. – Даша такая хорошая, послушная девочка. Ну, пошутила неудачно... это я виновата. Надо было просто оставить обеих после уроков и спокойно во всём разобраться. Насть, вы уж поддержите Дашу – представляю, какой у нее стресс. Еще дураки всякие начнут доставать...

– Вы что! Артем за нее любому башку отшибет!

– А Даша нравится Ефремову? – в голосе Ларисы Ивановны прозвучала радость.

– А вы не замечали?

– Почему? Замечала... – голос Ларисы Ивановны стал не слишком уверенным, и Настя решила, что физика для нее гораздо важнее классного руководства. – Ну, беги. Ты настоящая подруга, – не зная, что еще сказать, учительница погладила Настю по голове, и та побежала, увидев на заполнившейся учениками лестнице спину Павлика Грошева.

– Как там Дашка? – спросил тот первым делом.

– Всё о’кей, – для убедительности Настя сделала соответствующий знак. – Главное, я сейчас классно с Ларисой пообщалась! Она раскаялась и теперь с Дашки будет пылинки сдувать.

– Ну и зашибись!

 

Едва зайдя в класс, Даша услышала голос Кручинина:

– Дашка, и как новые ощущения? – но тут его голова дернулась, едва не ткнувшись в парту носом. – Ты чего, блин?.. – Кручинин потер пострадавший затылок, глядя на возникшего рядом Артема. – Интересно же...

– Если еще кому интересно, обращайтесь напрямую
ко мне.

Артем как ни в чем не бывало пошел дальше и, дождавшись, пока Даша положит рюкзак, вывел ее в коридор.

– Ну, что? – лицо его было не злорадным; Даше оно даже показалось ласковым, и придумывать она ничего не стала.

– То самое. Мать же всегда делает, что обещала.

– Бедная, – Артем обнял ее, но совсем не так, как обычно, и Даша неожиданно вдруг ощутила новое состояние покоя и защищенности и, наслаждаясь им, на глазах у всех прижалась к Артему и затихла.

– Всё будет классно. Главное, не расстраивайся, – прошептал он ей в самое ухо.

Смысл фразы Даша не поняла, но набор слов выглядел жизнеутверждающе, и она улыбнулась.

Идиллию, как регулярно случается в школьной жизни, разрушил звонок, вместе с которым появилась противная русичка, требовавшая на уроках полного внимания и тишины, поэтому всё постороннее быстро затерялось среди проблем синтаксиса и морфологии.

 

Предупреждение Артема возымело действие, и Дашу больше никто не трогал; Наташка вела себя, как никогда, тихо, поэтому жизнь погрузилась в привычную рутину, с легкими всплесками отношений на переменах.

В большом перерыве Даша с Настей, как всегда, отправились в столовую, но по дороге им встретилась группа старшеклассниц, среди которых была и Ритка.

...Курить ведь небось пошли, – ни с того ни с сего вспомнила Даша, – надо всё-таки убедиться...

Для чего в этом надо убеждаться, она сама не знала – наверное, сработал инстинкт, пробуждающий в людях непреодолимое желание обладать чужими тайнами.

– Я сейчас. Пока очередь займи, – бросила она Насте.

Сбежав по лестнице, Даша несколько минут стояла на улице среди визжавших в бессмысленном восторге малышей и ждала, пока старшеклассницы скроются за углом; потом пошла следом – туда, где асфальт был густо усыпан «бычками», а стены исписаны десятками признаний в любви. Малыши сюда старались не заглядывать, боясь получить «по ушам» – каста курильщиков не любила посторонних, но Даша сделала вид, что не смотрит в их сторону, а оглядывалась, будто ища кого-то. Впрочем, и одного взгляда ей хватило, чтоб увидеть, как Ритка по-киношному элегантно стряхивала пепел, стуча пальчиком по длинной тонкой сигарете.

...Что и требовалось доказать!.. Только кому требовалось и зачем?.. Даша пошла обратно, размышляя, что дало ей новое знание. Скорее всего, ничего. Единственное, что приходило в голову, было приятное осознание всеобщего безбоязненного нарушения законов и обещаний – именно так в ее понимании и выглядело мудрёное понятие «демократия», которым с экрана телевизора постоянно козырял Президент.

Два последних урока прошли без происшествий – все происшествия начались потом, когда после занятий, как обычно, пришла Лариса Ивановна. После стандартных
вопросов и стандартных ответов по итогам дня она подошла к Гороховой.

– Что-то не могу я дозвониться твоему отцу ни по одному номеру. Может, ты циферки перепутала?

– Я всё правильно сказала, – покраснев, Наташка встала.

– Сделаем так, – Лариса Ивановна оперлась о парту, – давай всё-таки дневник – я там напишу, а чтоб ты опять не сжульничала, отец рядом пусть напишет, когда придет. Понятно?

– Да, – Наташка нехотя полезла в рюкзак, но вдруг принялась интенсивно шарить внутри.

– Что, теперь дневник исчез? – засмеялась Лариса Ивановна, а за ней и весь класс.

– Нет, – Наташка подняла растерянный взгляд, – планшет...

В первый момент Даша инстинктивно испугалась, но на нее никто даже не взглянул, к тому же Грошев крикнул:

– Да ты сама его небось спрятала! Называется «подстава»!

Лариса Ивановна взяла Наташкин рюкзак и вытряхнула содержимое – дневник оказался на месте, а планшет, и правда, отсутствовал.

– Он же был! Галь, скажи! – Наташа повернулась к Галке Саенко, сидевшей рядом, и та кивнула. – Куда я его спрячу?

– Школа, Наташ, большая. Пошли, поищем! – вскочил Артем. – Начнем с женского туалета.

Класс снова засмеялся, и Лариса Ивановна повысила голос:

– Ефремов, сядь! Наташ, учитывая, как ты всех обманывала с дневником, предположение Грошева имеет право на жизнь. Или ты хочешь сказать, что его опять взяла Скворцова?

– Я и к парте ее не подходила! – не выдержала Даша.

– Успокойся, – Лариса Ивановна, сделав успокаивающий жест, снова обратилась к Наташке: – Над шуткой смеются один раз; второй – это уже не смешно.

Наташа, видимо, решив, что искать планшет никто не собирается, заплакала. Глядя на нее, Лариса Ивановна вздохнула.

– Хорошо, Наташ. Но если мы сейчас ничего не найдем, то... ну, не знаю, как ты будешь дальше учиться вместе с ребятами, – она повернулась к классу: – Ребята, давайте закроем этот вопрос раз и навсегда. Я не полицейский и никого не могу принуждать, но покажите, пожалуйста, Наташе свои рюкзаки и потом можете идти домой.

– Да пожалуйста! – Даша вскочила первой, пытаясь расстегнуть заклинившую от резкого движения «молнию». – Смотри!

– Дашенька, успокойся, – учительница обняла ее, прижала к себе, – иди домой. Уж ты точно ничего не брала. Иди, а мы тут сами сейчас разберемся.

Ситуация менялась так стремительно, что Даша не догадалась даже сказать «спасибо» и «до свидания», а молча закинула рюкзак на плечо и вышла, хлопнув дверью.

– А мы продолжим, – Лариса Ивановна вышла на середину класса. – Кто еще хочет доказать Наташе свою честность?

– Вообще-то у нас в стране презумпция невиновности, – заметил грамотный в таких вопросах Грошев.

– Согласна, – Лариса Ивановна кивнула, – но я никого и не заставляю. Я спрашиваю – кто хочет, то есть добровольно.

– Если добровольно, запросто! – Грошев кинул перед Наташкой папку, заменявшую ему рюкзак: – Ищи. Что найдешь, твое. Только сигареты не трогай.

– Паш, а ты что, куришь?..

– Нет, Лариса Ивановна, – засмеялся Грошев, – для друзей ношу. А то, знаете, «друзья» встретят во дворе – дай закурить...

Фраза внесла долгожданную разрядку – оцепенение спало; все засмеялись, и пока Наташа копалась в тетрадках Грошева, Настя встала следующей.

– Может, это я его сперла? Типа, как Дашкина подруга?..

 

Спустившись вниз, Даша, и правда, успокоилась, ведь ужасного-то ничего не произошло – ей верили все, включая Ларису Ивановну. ...Надо хоть узнать, чем закончится обыск, – она присела на подоконник. – Неужто правда эта дура сама его спрятала, чтоб подставить меня? Но почему?.. Уж тогда б Настьку – она ж раскрыла аферу с дневником... или Артема, который хотел отлупить ее, а я-то при чем?..

При воспоминании об Артеме исчезновение планшета померкло – Даша поняла, что ждет не ребят, а именно его, и вовсе не за тем, чтоб узнать новости.

Прошло минут двадцать, но никто не спускался. Даша уже собралась сама вернуться наверх, когда вдруг появились все и сразу, громко возмущаясь, жестикулируя – оказывается, они ждали результатов рядом с классом, в коридоре.

– Ну и кто спер планшет? – Даша кинулась к Насте.

– А кто его знает? – пожал плечами шедший рядом Артем. – Ни у кого не нашли. Лариса осталась пытать Горохову.

– Да сама Наташка и сперла, – махнула рукой Настя.

– Или кто-нибудь из учителей, – слышавшие эту реплику Грошева засмеялись, но он продолжал совершенно серьезно: – Чего ржете? Штука классная, в хозяйстве нужная, а на их зарплату такую не скоро купишь.

Обсуждать порядочность педагогов никто не захотел, и, разбившись на привычные компании, все потянулись по домам.

Дашу с Настей неожиданно догнал Артем, а потом в арке появился еще и улыбающийся Грошев.

– Всё пучком! Человек ждет. Давайте.

– Даш, дай рюкзак, – не дожидаясь разрешения, Артем сам снял его, расстегнул и достал Наташкин планшет – уж его-то Даша ни с чем не могла спутать. У нее пропал дар речи, а лицо стало таким, что Настя обняла ее.

– Дашка, ну, ты чего? Всё классно получилось!

Грошев забрал планшет и исчез, а Даша обалдело смотрела то на Настю, то на Артема и в конце концов сообразила:

– Так он всё время был у меня?!.. Какие вы сволочи! А если б я попалась?..

– Не попалась бы, – успокоила Настя, – я Ларису обработала.

– А вдруг? – была бы Даша поздоровее, она бы кинулась драться, а так даже с Настей справилась бы вряд ли.

– А попалась, я бы сказал, что подсунул его, а ты вообще не в курсах, – успокоил Артем, – типа, решил прикалываться дальше, – он обнял Дашу, но та резко сбросила его руку.

– Да пошли вы все! – она устремилась в арку, но Артем с Настей догнали ее.

– Даш, подожди пять минут! Ну, просто подожди!.. – они с двух сторон схватили ее за руки.

Даша вынуждена была остановиться. Сиюминутный гнев сменился страхом потерять всех друзей сразу, и сознание принялось искать в случившемся хоть какой-то здравый смысл, а не только одну сплошную подлость.

– И что будет через пять минут? – спросила она.

– О, уже через две!

Проследив за взглядом Артема, Даша увидела Грошева, вышедшего из подъезда.

– Порядок, – подойдя, тот достал пятитысячные(!) купюры. – Это тебе, Насть. Тём, тебе. Даш, а тебе за риск, – и протянул вместо одной целых две.

Первым Дашиным желанием было разорвать, растоптать их, но сознание взбунтовалось – она ведь никогда даже не держала в руках таких денег! ...Блин, это нормальный смартфон!.. Даша подняла взгляд – ребята, уже попрятав деньги, весело улыбались.

– Но это преступление... – произнесла Даша жалобно, чувствуя, что пальцы не выпустят красивые оранжевые бумажки.

– Какое преступление? Кто сказал? – засмеялся Грошев. – Планшет завтра уедет в другой город и тю-тю.

– Да какая разница, куда он уедет? Это воровство!

– Это не воровство, а справедливое перераспределение материальных благ, – пояснил Артем.

– О, ты сказанул! – Грошев восторженно хлопнул в ладоши.

– Не, реально, – воодушевился Артем, – что стоит Горохову-старшему купить Наташке новый планшет? Да ничего! А ты вот не можешь, хотя ничем не хуже нее.

– Мать могла бы, – сказала Даша неуверенно, – но считает, что пока он мне не нужен...

– ...а еще тебе не нужен новый телефон, ведь твоя «Нокия» за три копейки еще пашет, да? – подхватила Настя. – И несчастный плеер ты не заслужила! А про фотик ты даже заикнуться боишься, так?

– Вот-вот! – расхохотался Грошев. – Дашка, ты знаешь, сколько стоит нормальный фотик? Да чтобы мать купила его, тебе придется не только школу, но и вуз закончить!

– Ага, с красным дипломом, – уточнил Артем, сжимая Дашин кулачок с купюрами и засовывая его ей же в карман. – Так что бери и не выделывайся.

– Молодец! – видя, что Даша не сопротивляется, Настя чмокнула ее в щеку. – Давайте решим, кого еще можно грабануть.

– Чего, во вкус вошла? Мата Хари, блин! – засмеялся Грошев, достав тысячную купюру. – Это бонус. Предлагаю взять пива и пойти в одно классное местечко.

Даша почувствовала, как ее накрывает какая-то неизвестная ей реальность, и испугалась, причем даже сильнее, чем когда вчера вечером вернулась мать.

– Нет, мне домой надо, – она поспешно замотала головой, зато Настя согласилась сразу, а Артем сказал:

– Паш, я Дашку провожу и приду. Я твое место знаю.

Компания распалась, и пары двинулись в разные стороны.

До самого проспекта Даша шла молча, в смятении думая, куда влипла и что теперь делать? С одной стороны, ситуация выглядела ужасно, ведь если всё откроется, можно, кроме стопроцентной порки от матери (хотя и этого не хотелось бы), реально угодить в колонию на несколько лет. Но с другой – призрак оранжевых бумажек стоял перед глазами, пальцы еще помнили их чуть шероховатую поверхность, а самое главное – в сознании четко отпечаталась мысль, что желания, оказывается, могут исполняться легко и быстро.

...Ведь если ничего не откроется, смартфон я могу купить хоть завтра. А оно не откроется – все думают, что Наташка сама его спрятала; вот пусть и доказывает, что не верблюд! Кто знает, как оно было на самом деле?..

– Тём, – Даша подняла голову, – и давно вы воруете?

– Честно? – Артем засмеялся. – Первый раз.

– Прикольно, – Даша поняла, что способа легализации незаконных доходов у них тоже нет, но фотоаппарат из несбыточной мечты уже незаметно превратился в реальную цель. – А вы правда хотите еще кого-нибудь грабануть?

– Да ничего мы не хотим! – возмутился Артем. – Мы что, банда? Всё само сложилось. К тому же больше у нас брать-то не у кого и нечего – кроме Гороховой, одно нищебродье!

– А грабить на улице не хотите попробовать?

– Ты чего, дура? – Артем явно не въехал в шутку. – Это сумочки дергать? Павлик, может, и способен на такое, но я – пас. Вот Горохову наказать да еще бабла срубить – запросто, а в бандюки я не записывался!..

Даша вдруг окончательно успокоилась – оказывается, действительно, просто «так сложилось», и ничего страшного тут нет, и никто не виноват. ...Ну да, просто так сложилось!..

– Тём, – мысли перекинулись на более важную, как казалось Даше, тему, – скажи честно, ты бы правда признался, если б Лариса нашла планшет?

– По-любому! А если б струсил, так мы заранее договорились: тогда Настька должна была меня вломить; сказать, что видела, как я совал планшет в твой рюкзак. Так что, Даш, к тебе по-любому никаких вопросов.

– Я тебе верю, – она сжала руку Артема, но замаскировала этот почти интимный жест так, будто просто споткнулась, переходя дорогу.

– А ты со своими бабками что сделаешь? – спросил ничего не заметивший Артем, когда они снова оказались на тротуаре, и руки распались сами собой.

– Смартфон куплю. Только надо придумать, как показать его матери. Дальше буду на фотик собирать, – фраза вырвалась сама собой, но получалось, подсознание уже всё решило, независимо от самой Даши.

– Дальше собирать?.. – Артем смотрел на нее растерянно.

– Ну, да. Только так воровать я больше не буду. Мать говорит, что воруют одни дураки и за это их сажают, а умные люди придумывают свой бизнес.

– Бизнес – круто, – Артем уважительно кивнул. – И ты что, можешь что-то придумать?

– Пока не знаю, но попробую обязательно.

Подойдя к подъезду, они остановились.

– Даш... – Артем подался вперед, явно собираясь поцеловать ее, но это выглядело нелепо, когда мысли уже метались в поисках бизнеса, и Даша поспешно набрала код.

– Пока, Тём. Спасибо, что проводил, – она юркнула в дверь.

В лифте полезла за ключом, но сначала попались две красивые, только сильно помявшиеся бумажки; долго смотрела на них, убеждаясь, что они реальны, и быстро спрятала, когда лифт остановился. ...А Гороховой так и надо! Богачка! Нечего выделываться!.. – вырубила она некстати пробудившуюся совесть, и та послушно отключилась. – Но воровать точно не буду – у меня есть мозги, и я должна придумать схему!..

Хотя Даше хотелось есть (ведь большой перерыв был потрачен на глупые шпионские игры), первым делом она решила сделать тайник. Коробочка, куда складывалась сдача от еже-
дневных «обеденных» полтинников, не подходила – мать прекрасно знала о ней, так как сама же объявила первого сентября: «Я знаю, что у тебя будут оставаться деньги. Можешь тратить их на ерунду, о которой через неделю не вспомнишь, а можешь откладывать и в конце четверти покупать себе что-то более-менее серьезное, даже не советуясь со мной».

...Кстати, сегодня я сэкономила весь полтинник, – вспомнила Даша; достала его из кошелька, но бледный синюшный цвет выглядел убого рядом с радостными оранжевыми красками. Прежде чем положить его в коробочку, Даша пересчитала свои полуторамесячные накопления – оказалось четыреста девяносто рублей.

...Блин, теперь – пятьсот сорок. Смех, да и только! Что ж серьезное можно на них купить? Так, три раза сходить в кино или в «Макдональдс»! Точно Грошев сказал – на фотик придется копить до окончания вуза; если, конечно, нормально закончу школу и поступлю потом...

Восстановив в памяти процесс еженедельной уборки, Даша определила идеальное место для тайника. Правда, для этого пришлось влезть на стул и заглянуть на шкаф – там лежала  неприметная фанерка, повторявшая размеры крышки. Назначение ее было неизвестно, но если приподнять ногтями, то, пока сумма не достигла, например, миллиона, купюры запросто помещались под ней. И главное, мать не заглядывала туда никогда!

Закончив самое важное дело, Даша поела пельменей, которые, по возможности, предпочитала супу, и достала учебники. Только вот алгебра абсолютно не лезла в голову.

...Блин!.. – она посмотрела на лежавший рядом телефон. – Видеть его не могу! Вот куплю смартфон и всё! И что мать сделает?.. Да что угодно! Например, поломает и выбросит – что ей десять штук?.. А потом еще выпорет, и небось не так, как вчера...

Попа уже не болела, но воспоминания остались очень яркие. Даша подошла к гардеробу; открыв его, сняла вчерашний ремень и, как мать, намотав на руку, полоснула по дивану так, что поднялось облачко пыли.

...Нет уж, – быстро повесила ремень на место, – ничего покупать не буду, пока не придумаю, как всё объяснять. А пока начну копить сразу и на фотик. Срочно нужна схема...

Успокоенная, она всё-таки принялась за алгебру.

 

Даша слышала, что открывается дверь, но не вышла.

– Как дела? – мать заглянула в комнату.

– Ой, мам! – Даша отложила ручку. – У Наташки сегодня опять планшет пропал! Мы после уроков все ей рюкзаки показывали, но, похоже, она сама его спрятала.

– И на кого хотела свалить? Не на тебя, надеюсь?

– Не знаю, – Даша пожала плечами, – я самая первая отстрелялась и ушла.

– Это вот правильно. А они пусть разбираются. Видишь, Дашуль, умнеешь прямо на глазах.

...Конечно, умнею! Еще б придумать своей умной башкой, откуда у меня может взяться новый смартфон!.. Хотя это-то я в конце концов придумаю, а вот...

– Мам, – Даша отвернулась от учебника, показывая, что разговор предстоит длинный, – а какие бывают схемы?

– В смысле? – брови матери удивленно выползли на лоб.

– Ну, схемы... – Даша покраснела, решив, что ляпнула глупость, – которые, чтоб не воровать... ты говорила.

– Ах, это, – засмеявшись, мать присела на диван. – Прежде чем придумывать схемы увода денег, Дашуль, надо придумать сам бизнес. В основе любого бизнеса лежат три основопола-
гающих момента и куча всяких неписаных правил. Так вот, первый момент – это идея. То есть как ты собираешься зарабатывать. Второй – бизнес-план. Это сколько денег ты предполагаешь вложить, какую планируешь получить прибыль, через сколько времени сможешь окупить вложения... в общем, есть такой документ, составляемый по специальной форме, без которого никто тебе не даст начальный капитал. Когда потребуется, я научу тебя составлять его. И третий – команда. Один человек не может объять необъятное – даже самому умному руководителю нужен надежный бухгалтер, грамотные исполнители... Слушай, а что это ты вдруг заинтересовалась?

– Да так, – Даша пожала плечами, – решила вот...

– Молодец. В принципе, ты уже взрослая. Попробуй придумать какой-нибудь бизнес – абсолютно любой, а потом разберем, как на нем можно подняться. И не стесняйся спрашивать – я тебе всё объясню не заумно, как в книжках, а так, чтоб ты поняла.

– Мам, а какие правила? – вспомнила Даша.

– Правила, Дашуль, тебе, наверное, слишком рано. Это когда ты еще чуть-чуть повзрослеешь.

– Мам, но мне интересно...

– Ну, например: все продавцы врут. Ложь составляет не менее пятидесяти, но и не более девяноста процентов любой рекламы. Поэтому, чтобы серьезно заниматься бизнесом, надо, кроме мозгов, научиться складно и не краснея врать.

– Ты это серьезно?..

– Абсолютно. Или еще... Бизнес – не кормушка, из которой все жрут досыта. Кое-кому ничего не достается, и эти кое-кто либо слишком рисковые, либо слишком трусливые. Надо уметь ходить по грани между риском и осторожностью, а иначе потеряешь всё.

– А еще? – не унималась Даша, желавшая знать всё и сразу, даже не понимая, как следовать этим правилам в жизни.

– Еще?.. Еще никого никогда нельзя жалеть, ни партнеров, ни конкурентов, ни друзей, ни врагов. Никого! Только так можно стать богатым.

– Совсем-совсем никого? – это правило поразило ее даже больше, чем лживость рекламы. – А вдруг, например, мы с Настькой что-нибудь замутим? И ее тоже?

– Я и говорю, Дашуль, в тебе еще слишком много детских понятий, чтобы принять правила бизнеса. Займись пока лучше основой – придумай, чем бы ты хотела заниматься. Не отвечай ни сегодня, ни завтра, а подумай хорошо, ладно? – Мать встала: – Пойду поем, а то целый день как белка в колесе, без обеда.

Когда дверь закрылась, Даша уставилась в окно, за которым был еще не вечер, а так, «последневье». ...Нет, ну как можно никого не жалеть? Скорее всего, или мать что-то недоговаривает, или я чего-то не поняла, – успокоившись этим шатким определением, она вернулась к поставленной задаче. – Придумать, блин, бизнес! В четырнадцать лет я ж не открою магазин или салон красоты; мне надо... надо то, не знаю что!.. Но на фотик я заработаю, хоть так, хоть эдак!..

На кухне зазвонил телефон. С кем и о чем говорила мать, Даша не вслушивалась, но та опять зашла сама.

– Дашуль, ты знаешь, где Хохловы живут?

– Знаю, конечно. А что?

– Сбегай, пожалуйста, отнеси этой, с позволения сказать, бухгалтеру, ее отчет. Я всё там подправила, но слушать ее болтовню что-то нет настроения – устала сегодня.

– Запросто, мам!

Одеться и перебежать в соседний двор было делом десяти минут. Поднявшись на лифте, Даша позвонила.

– Заходи, – хозяйка отступила, пропуская девочку.

– Не, Вера Васильевна, – Даша протянула файл с отчетом, – мне домой надо, – уж ей-то тем более не о чем было болтать с чужой взрослой женщиной.

– Что, получила вчера, так теперь быстренько домой? – Вера Васильевна понимающе улыбнулась.

Даша могла возразить, что получила совсем не за поздние приходы и уж точно не за курение, но не стала ввязываться в разговор, а быстро спустилась вниз и, выскочив из подъезда, неожиданно увидела Риту, вылезавшую из серебристой «Ауди».

...Круто!.. – Даша замерла. – А в школе, дураки, парятся по ее поводу – тут всё давно по-взрослому...

– Никит, – Рита склонилась к открытому окну так, что мини-юбка задралась на неприличную высоту, – мне правда домой пора. Я ведь еще маленькая девочка и должна слушаться предков, – она засмеялась, совсем как не маленькая, да и не девочка вовсе.

– Завтра позвоню, – ответил парень.

Они поцеловались через окно, и Рита скрылась в подъезде. «Ауди» уехала, а Даша еще несколько минут стояла, разглядывая сгущавшийся вокруг вечер. В голове прыгали обрывки мыслей, которые она боялась растерять. И вдруг они сложились, как пазл.

...Вот она, идея! И начальный капитал для нее не нужен, а команда у меня есть...

Даша достала телефон:

– Насть, слушай, я знаю, как нормально срубить бабла.

– Дашка! Я ж говорила, что ты – голова! А Павлик не верил; сначала даже «балластом» тебя обозвал. Даш, давай завтра всё обсудим, а то тут родичи ходят, подслушают еще.

...Вот так, Риточка! – Даша убрала телефон. – И не жалко мне тебя ничуть! А то первая красавица!..

 

Ночью Даше снились деньги – множество оранжевых купюр дождем сыпались с неба; она ловила их, весело гоняясь за каждой унесенной ветром бумажкой, поэтому проснулась с радостным ощущением сбывающейся мечты.

Мать, как всегда, готовила завтрак, и Даше пора было вставать, но так не хотелось расставаться со сном. ...Блин, – подумала она, – у Настьки камера в телефоне – такой же отстой, как моя; у Артема... даже не помню. У Грошева классная техника! Вот ему и поручим!..

– Даш, ты вставать думаешь? – заглянула мать.

– Конечно, мам! – выпрыгнув из постели, Даша побежала в ванную. ...Скорее бы поговорить с Настькой! Фотик жуть как хочется!..

Но до самого звонка Настя списывала задачи, не решенные дома, поэтому Даша в нетерпении попыталась изложить свой план прямо на уроке, прикрывая ладошкой рот. Несмотря на эту маленькую хитрость, математичка несколько раз строго глянула в ее сторону и в конце концов не выдержала:

– Скворцова! Еще звук – кладешь дневник и выходишь за дверь! Тебе ясно?

– После уроков соберемся у меня, – успела бросить Настя, и, замолчав, девочки уставились на доску, потому что «за дверь» в данном случае означало еще и двойку с записью в дневник. ...Так можно остаться без плеера... – подумала Даша, старательно вникая в условия уравнения.

Но, слава богу, на математике, да и на остальных уроках, всё обошлось. А на физике Даша сама не поняла, как, промямлив что-то невразумительное, получила четверку – наверное, Лариса заглаживала свою вину за устроенное позорное судилище.

Впрочем, всё это уже не имело значения, так как физика была последней и бессмысленное времяпрепровождение наконец-то закончилось. Теперь оставалось определиться с главным – понравится ли идея «команде», и что делать, если нет – искать другую идею или другую команду?

 

Открыв дверь, Настя на всякий случай заглянула в квартиру первой и только потом запустила «подельников», как шутливо обозвал их всех Грошев. Даша бывала у подруги часто, а пацаны разглядывали обстановку с интересом, и в конце концов Грошев сделал неутешительный вывод:

– Да, Настька, брать у тебя нечего.

– И что с того? – Настя вызывающе вскинула голову, но Грошев неожиданно обнял ее:

– То, что надо поправлять твое финансовое положение.

– А то сама не знаю, – буркнула Настя, но не отстранилась.

Раньше они никогда так не дружили, и Даша поняла, что упустила некий важный момент. ...Наверное, это началось, когда они ходили пить пиво, – она взглянула на Артема, но тот молча встал у окна, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

– Даш, так что ты там придумала? – отпустив Настю, Грошев плюхнулся на скрипучий диван.

Когда Даша пересказала откровения Веры Васильевны, Настя захлопала в ладоши, видимо, радуясь, что Ритка никакая ни принцесса, а такая, как все; Грошев же философски заметил:

– Вот ты какой, северный олень...

Воодушевившись, что никто не крутит пальцем у виска, Даша перешла к парню из «Ауди» и закончила сценой в «курилке», которую наблюдала вчера.

Первым идею понял Грошев, но вместо восторгов скептически пожал плечами.

– Не, мысль реально не тупая, – пояснил он свой жест, – но шантаж – больно стрёмная штука. Вот смотри, Даш, – он вальяжно закинул ногу на ногу, а голос его приобрел менторские нотки, – сфоткать Ритку – это два пальца об асфальт, тем более я знаю, в каком клубешнике вся их «стая» тусуется, там ее можно не только с сигаретой поймать...

– Ну так!.. – Настя, присевшая было на стул, вскочила.

– И дальше что? – усмехнулся Грошев.

– Как что? – Даша даже удивилась криминальной безграмотности первого хулигана класса. – Отправим письмо с условиями. У Ритки, конечно, бабла нет, но ее бой-френд...

– Это понятно, – Грошев махнул рукой, – даст он бабок, и?..

Вообще, сейчас он выглядел гораздо умнее, чем в школе, и глаза у него были сосредоточенные, как ни на одном уроке; зато Артем казался растерянным. Даша даже перестала смотреть в его сторону, чтобы не расстраиваться. В данный момент Грошев безоговорочно ей нравился больше.

– и... – попыталась продолжить Настя, но замолчала.

– Тут-то собака и порылась, – Грошев засмеялся. – В таких делах главное – грамотно забрать бабло и не засветиться.

– А сколько мы попросим? – Настя, перескочив сложный момент, сразу перешла к приятному. – Штук сто?

– Ты чего, дура? – захохотал Грошев. – Какой дебил за эту дуру сто штук отвалит? Надо просить столько, чтоб их проще было выкинуть, чем забивать себе голову.

– Ну, не двадцатник же опять? – расстроилась Настя.

– Тут, Настён, надо знать край и не падать...

Пораженная, Даша уставилась на Грошева – неужели ему давно знакомы правила бизнеса, которые ей самой открыли только вчера?! Но Грошев не отвел взгляд и не усмехнулся.

– ...Классная, говоришь, тачка?.. Тогда, думаю, полтинник может отстегнуть. Но это потолок.

– А если шестьдесят? – реплика Артема прозвучала настолько неожиданно, что все повернулись к нему, и Артем смутился: – Ну, на четыре легче делить...

– Тём, – Грошев вздохнул, – ты не переживай, поделить всегда можно, когда есть что. Короче, пока не придумаем, как забрать бабки, в это дело и лезть не стоит.

– Ну, ты опытный – вот и придумай...

– Я? – перебил Артема Грошев. – Я могу тупо позвать «старших товарищей»! Они не только всё сразу придумают – они и ту «Ауди» за ночь разберут на запчасти! Только мне-то за наводку хоть какой-никакой процент кинут, а вам всем точно ничего не обломится!

– Не, я в такие игры не играю, – толкнувшись от подоконника, Артем направился к выходу.

У Даши внутри будто щелкнуло – то ли сработал «клапан благодарности» за историю с Гороховой, то ли внезапно включилось «реле собственницы», встроенное в каждое существо женского пола вне зависимости от возраста, но она скорчила жалобную рожицу:

– Тём, ты куда?.. Не уходи... – и Артем вернулся.

В другое время, проанализировав ситуацию, Даша наверняка возликовала бы, одержав первую настоящую женскую победу, но сейчас ей было не до того.

– Только не надо киношной фигни, типа, оставьте бабки под зеленой скамейкой, – поучал Грошев, – у этого «Ауди» наверняка есть друзья, которые вычислят нас на раз и навешают по полной.

– Нам что, тоже могут навешать? – испугалась Настя.

– Сто процентов, – засмеялся Грошев. – Так что думайте, чтоб проколов не вышло.

В комнате повисла зловещая тишина.

– А если просить не налик, а, например, пусть переведут бабки на телефон? – нарушил тишину, как ни странно, Артем.

– На чей? – мигом среагировал Грошев. – Владельца по номеру вычислят в пять секунд, а неавторизованную симку просто заблокируют, и ничего оттуда не снимешь.

– Но как-то же люди через телефоны...

– Тём, – Грошев слёту поймал мысль, – чтоб крутить такие вещи, знаешь, какие связи надо иметь у операторов? Ты их не то что за шестьдесят штук рублей – за шестьдесят штук евро не купишь. Те пацаны с другими цифрами работают.

– Да?.. – Артем расстроено почесал затылок.

– Народ! – вскочила Настя. – У меня мать в универсаме работает, ну, на углу. Знаете, да?

– Универсам знаем, и что? – не понял Грошев.

– У них стоят ячейки, где покупатели оставляют сумки, – Настины глаза азартно блестели, а от бивших через край эмоций она не знала, куда деть руки, поэтому беспорядочно жестикулировала. – Мать рассказывала, что ключи от ячеек пропадают у них регулярно – люди автоматом суют в карман и уходят. Замки никто не меняет, а заказывают новые ключи...

– Ну и!.. Ближе к делу!

– Короче, Павлик, если спереть ключ, через день в ячейку воткнут новый, а старый останется у нас. В письме укажем номер этой ячейки, чтобы там оставили деньги, и напишем, что фотки меняем на ключ. Пока они будут следить, кто придет за их ключом, мы своим откроем ячейку и всё заберем!

– Вот это уже нечто, – Грошев задумчиво почесал голову, а Даша, вскочив, обняла подругу.

– Настька, ты – гений!

– Ну, гений не гений, – остудил ее пыл Грошев, – но согласен, план рабочий. Давайте распределим роли. Я делаю фотки. Настька тырит ключ и пробивает всё, что надо по магазину. Даш, поскольку идея твоя, тебе и самую ответственную задачу – передавать письма с условиями, чтоб никаких концов не оставалось. Я тебе подгоню телефон, который не определяется и хозяин его давно помер – можешь с него SMS, MMS кидать...

– Паш, я не дура! – возмутилась Даша. – Знаю, что E-mail только из салонов; на конвертах отпечатков не оставлять, да?

– Дашка, это не шутки...

– А я и не шучу. Я серьезно.

– Тогда молодец, – Грошев повернулся к Артему: – А тебе остается самая почетная работа – забирать бабло.

– А если они и за ячейкой будут следить?

– Не, Тём, я, конечно, могу и сам это делать, – хмыкнул Грошев, – но тогда ты не в теме, сам понимаешь.

– Тёмка прав, – вступилась Даша, – кто-то должен, типа, на стреме стоять.

– И кто же? – Грошев выразительно развел руками. – Ни тебе, ни Настьке, сами понимаете, нельзя – вас Настина мать знает, а чтоб я на стреме стоял?.. Да мне проще самому забирать бабки, и всех лишних – с хвоста. Так что, Тём?

– Посмотрим, будет ли что забирать, – ответил Артем
уклончиво, но на данный момент и это всех устроило.

– Тогда вперед! Даш, телефон за мной, – Грошев встал.

– Подожди, Павлик, – Настя потянулась до смешного томно, и Даша поняла, что они с Артемом тут уже лишние.

На прощанье все по-мушкетерски соединили руки, но то ли они не смотрели такие «отстойные» фильмы, то ли девиз «Один за всех, и все за одного» в нынешнее время потерял актуальность, только вслух никто его не произнес.

 

– У Пашки с Настей чего, любовь? – спросила Даша, когда они вдвоем вышли на улицу.

– Кто их знает, – Артем пожал плечами, – меня это мало волнует. Мне вот кажется, с твоей идеей мы реально влипнем.

– А я уверена, что не влипнем! Сам прикинь – неужто Ритка захочет получить от родителей еще раз? Мне и то знаешь, как было и больно, и стыдно, а у Ритки взрослые бой-френды на крутых тачках – может, она уже спит с ними, а тут отец ее ремнем дерет, как маленькую. Да если даже этот, с «Ауди», зажабится, она с других пацанов соберет – что их, мало у нее? А нам-то какая разница?.. Или ты боишься?

– Ничего я не боюсь! Просто как-то...

...Ну вот! Все повелись, и Настька, и даже Грошев! А этот, влюбленный, сопли жует!.. Если бы меня с планшетом накрыли, он бы точняк не признался! Настька – да, она бы заложила его, а сам он ни за что бы не вякнул!..

– Так что «как-то»? – Даша резко остановилась.

– Понимаешь... с Гороховой всё, типа, по справедливости было – чтобы не выделывалась...

– Врешь ты! По справедливости было в спортзале, а потом вы ее тупо обокрали! Причем моими руками!..

– Ну... – Артем смутился.

– Баранки гну! – Даша усмехнулась. – Короче, ты с нами не идешь? Скажи! – слушая собственный голос, она удивлялась – никогда еще в нем не прорезался такой грандиозный азарт, и даже самый лучший фотоаппарат уже представлялся не конечной целью, а так, пробным шаром перед чем-то...

– Да я сам не знаю... – Артем тоже был огорошен Дашиным напором. Он-то думал, что она будет ходить хвостиком, благодарить, исполнять любые желания – собственно, на этом ведь и строятся отношения мужчин и женщин.

На «сам не знаю» ответа у Даши не было, и дальше они пошли молча. Впрочем, Даша чувствовала, что ей достаточно своих мыслей, а «почетный эскорт» только напрягает, и перестала обращать на него внимание. ...Ладно, сейчас с Ритки слупим штук по пятнадцать (если без Артема), но бизнес ведь не заканчивается одной сделкой. Мать свои фирмы уже сколько лет ведет... – всё, что хаотично металось в голове, внезапно выстроилось в систему, которую смело можно было назвать бизнесом, а поскольку с понятием «коммерческая тайна» Дашу мать не успела познакомить, она схватила Артема
за руку.

– Слушай! У нас ведь, кроме Ритки, половина девок курит! Будем фоткать всех и брать, типа, налог, а кто откажется платить – фотки предкам!

– А у кого денег нет?

– А нас это колышет? К тому же можно брать в зависимости от материального положения. Пусть по чуть-чуть, но если клиенток будет человек триста...

– Откуда? У нас в школе всего-то...

– Так подтянем другие школы!

– Даш, похоже, у тебя совсем башню снесло.

– Ничего не снесло! А начнем прямо с нашего класса! С Полины, Катьки Журбиной и Вики! Конечно, бой-френдов, как у Ритки, у них нет, но Вика, я знаю, на ноутбук собирает – ничего, обойдется обычным ПК. У Полины с баблом напряженка, но она у деда с пенсии тырит – ну, будет брать чуть больше. Он у нее слепой, глухой, но герой Советского Сою-
за – там пенсия о-го-го! Вот Катька... хотя тоже найдет. У
нее мать бросила курить, чтоб дочери дурной пример не подавать, Катька сама рассказывала. Блин, да если предки фотки получат, они ее так накажут, что она забудет, где сигареты продаются! Так что на первую «фотосессию» бабло найдет, а потом точняк бросит. Зато здоровее будет, так ведь? – Даша засмеялась, но смех получился мимолетным. – Короче, Тём, надо отработать всех, кто засветился с курением, с седьмых по одиннадцатые классы. Те, кто младше седьмого, реальных бабок не найдут, а за копейки рисковать нет смысла. Эх, жалко, Горохова не курит – вот кого можно было бы доить... блин, как Настька лопухнулась с дневником? Впредь такие вещи надо обсуждать, а уж потом выносить перед классом! Это я Настьке внушение сделаю...

Незаметно они дошли до подъезда.

– Даш, – Артем взял ее руку, – ты что, всё это серьезно? Я не верю... или ты реально сумасшедшая.

– А ты, в таком случае, дебил! И никогда у тебя не будет ни нормальной тачки, ни виллы «за бугром»! – выдернув руку, Даша скрылась в подъезде.

Когда щелкнул замок, разделив их прочной металличе-
ской дверью, ей на мгновение стало тоскливо, даже захотелось плакать, как всем девчонкам, когда их перестает понимать самый близкий человек, но она быстро нашла выход:

...А ведь втроем мы не уследим за всеми школами. Если только Настькиных родичей подтянуть?.. А что? Мать ключи будет обеспечивать, чтобы разные ячейки задействовать, а отец контролировать забор бабок – он ведь охранник в том же универсаме; дети не полезут на взрослого мужика в форме.

И всё равно все школы не потянем. Придется нанимать народ, а им придется платить. И сколько тогда брать с каждой клиентки?.. Блин, оказывается, без бизнес-плана не обойтись...

Какая всё-таки гениальная у меня мать! А я бочку на нее катила, дура!.. Хотя тогда я маленькая была – не понимала еще смысла жизни...

Зинаида Пурис

Спящая красавица

Рассказ

 

– Люди добрые! – взывала Ираида Петровна. – Одиннадцатый класс заканчиваем и в слове «будущее» пишем букву «ю»! Как тебе не стыдно, Меркулова?

Она требовательно смотрела на Верку, ожидая немедленного раскаяния, но Верка ожиданий не оправдывала и краской стыда не покрывалась. Пряча глаза под длинной челкой, она стояла, подставив себя под град обвинений, и блаженно улыбалась, словно визгливый голос учительницы литературы был теплым весенним ветром. Всем своим видом она показывала, что распекать ее не имеет никакого смысла.

Верка была закоренелой троечницей. Другие оценки ее не интересовали. Даже когда однажды в каких-то темных воспитательных целях ей поставили пятерку по истории, на нее это не произвело должного впечатления. Учителя махнули рукой и перестали расходовать на нее драгоценный педагогический талант.

– С такими знаниями ты не только никуда не поступишь, тебя из школы не выпустят, – пророчила раскрасневшаяся Ираида. – Получишь вместо аттестата справку.

Верка хмыкнула. Справка – это откровенное вранье. Даже если бы она выпрашивала эту справку, стоя на коленях, никто бы ее не дал. Так что через месяц она, как и все, получит аттестат. Ираида тоже прекрасно знает цену своим липовым угрозам. Ее немолодое рыхлое лицо раскраснелось не от гнева – это распалившееся майское солнце жарило сквозь окна, с которых хлопотливые родители сняли жалюзи. Первого сентября жалюзи опять будут висеть на своих местах, сияя приобретенной в химчистке чистотой, но Верки здесь не будет и в помине. Она будет наслаждаться свободой и жить взрослой жизнью. Об этой новой жизни у нее было смутное представление. В будущем Верка видела себя шикарной и значительной, в толпе поклонников, выражающих немой восторг. Что именно должно послужить причиной таких перемен, она не задумывалась.

– Ты что же, собралась дворником работать? – не успокаивалась Ираида.

– Вам-то какое дело? – огрызнулась Верка. – Мне без разницы, могу и дворником. – Она плюхнулась на свое место, давая понять, что разговор окончен.

– Вот, – обрадовалась Ираида. – Вот какое «будующее» ты себе уготовила. Потому что тебе безразлична не только литература, тебе безразлична школа вообще. А когда человек безразличен к учебе, он равнодушен к собственной судьбе. Тебе всё – всё равно. Потому что у тебя нет мечты!

А вот здесь Ираида ошибалась. Мечта у Верки была. Эта мечта висела на плечиках в магазине «Орхидея» и стоила четырнадцать тысяч рублей. Платье было ослепительно-желтым, с огромным бантом на талии и должно было идеально сочетаться с Веркиными крашенными в черный цвет волосами и с материными туфлями на шпильках. За это платье Верка готова была отдать и литературу, и школу вместе с учителями, и даже свое неясное «будуюшее», но, к сожалению, в магазине таких жертв не принимали – брали только деньгами, поэтому Веркина мечта грозила стать несбыточной.

Платье могли бы купить родители, если бы захотели. Но они не захотят. У них на всё один ответ: «нет денег». Хотя мать всё время что-то покупает. Она продает букеты в цветочном салоне и зарплату тратит на кофточки и босоножки. Выискивает места, где распродажи, скидки и «всё по триста», для нее платье за четырнадцать тысяч – это беспредел, поэтому рассчитывать Верке приходилось только на чудо.

 

Чудо произошло. Несмотря на то, что начало было малообещающим – мать повела себя как предатель:

– Отец, слыхал, что она хочет? Ни много ни мало – четырнадцать тысяч! У меня куртка зимняя за полторы, а ей платье – раз выйти – за четырнадцать!

Верка решила биться до последнего:

– А при чем тут твоя куртка? Мне что, в твоей куртке на выпускной идти?

– Тебе поступать надо, – вспомнила мать. – Думаешь, бесплатно куда возьмут?

От разговоров про «поступать» Верку начинало мутить. Время от времени то мать, то отец, напуская на себя умный вид, убеждали ее, что «поступать» надо обязательно. И сейчас мать специально зацепилась за это «поступать», чтобы уйти от разговора про платье.

– Не буду я никуда поступать!

– Скажи ей, отец!

Отец высунул из ванной наполовину выбритое лицо:

– Что я ей скажу? Я могу ее только отпороть. И тебя тоже.

– А меня за что?!

– За что?! А в кого она такая?! Кто у нас натаскал тряпья в дом – повернуться негде? Ты за всю жизнь ни одной книжки не прочитала, а шмотья накупила – шифоньер скоро лопнет. Вот и дочь такая же, пример-то перед глазами! – Отец выдохся, но всё еще продолжал махать руками, поочередно указывая бритвенным станком то на мать, то на Верку, то на шкаф.

Мать недолго собиралась с мыслями:

– Я, значит, тряпье скупаю, а ты чем занят? Ты, что ли, книжки читаешь?

– Читаю!

– Так это значит, книжками от тебя каждый вечер разит!

Они переключились друг на друга. Верка, разочарованная тем, что до ее выпускного бала никому нет дела, включила телевизор и демонстративно уставилась в экран. Хлюпая носом, она делала вид, что вникает в содержание передачи, а родители грызлись за ее спиной, обвиняя друг друга во всех грехах. Когда они перешли на крик, Верка утерла слезы и гаркнула изо всех сил:

– Хватит орать!!!

И тут произошло чудо. Отец скрылся в спальне и спустя минуту вынес оттуда четырнадцать тысячных купюр. С видом победителя он пронес их мимо потерявшей дар речи матери и вручил Верке.

Мать проводила деньги таким взглядом, словно это были ее родные дети, уезжавшие навсегда.

– Он еще и заначки делает, гад! – с тоскою в голосе пожаловалась она неизвестно кому.

 

Когда Верка шла в школу, прохожие оглядывались на нее, а она держалась изо всех сил, чтобы рот не расплывался в самодовольной улыбке. Непривычно высокие каблуки изменили походку, желтое платье топорщилось, высоко открывая длинные ноги, бант колыхался в такт шагам, а черная челка усилиями парикмахера победоносно торчала, как флаг самурая.

Войдя в школьный вестибюль, Верка замерла. Она оглядывала встречающих выпускников учителей и искала на их улыбающихся лицах выражение восторга.

– Меркулова, – погладила ее по голому плечу Ираида. – Ты в этом платье прямо конфетка в фантике! Красавица!

Слова учительницы окончательно стерли с Веркиного лица отрепетированное перед зеркалом высокомерно-безразличное выражение. Ее распирало счастье.

Актовый зал заполняли родители, родственники, любопытные соседи, друзья и подруги. Ревниво осматривающие друг друга выпускницы в своих нарядах выглядели райскими птицами, случайно залетевшими в школу. Наткнувшись на их оценивающие взгляды, Верка не стала присоединяться к «птицам». Ей было неинтересно рассматривать чужие наряды, она хотела смотреть только на себя, поэтому и отправилась туда, где для этого было зеркало.

Открыв дверь в туалетную комнату, она сначала увидела пару белых туфель, одиноко стоящую на кафельном полу, а потом двух Ленок – Иванову и Кац. Обе в платьях до пят и с полными слез глазами. Верка остановилась в нерешительности.

– Шикарно выглядишь, Меркулова! – просипела босая Иванова. – Ты водку раньше пила?

На всякий случай Верка соврала:

– Пила.

– Из горла?

Вопрос ее удивил:

– Почему из горла?

– А мы из горла. Чуть не подавились. Сейчас Светка стаканы принесет. Будешь с нами?

Верка успела забыть, зачем она пришла. Надо же, отличница Иванова вместе с такой же отличницей Кац пьют водку в туалете! Вот это да!

– А если нас засекут?

– Дура ты, Меркулова! Мы школу окончили, поняла? Нам теперь никто ничего не сделает.

Светка пришла не одна. С ней вместе в туалетную комнату ввалились близняшки Уткины.

Хихикая, девчонки подставляли свои пластиковые стаканчики, а Лена Кац с азартом разливала водку. Верка не успела опомниться, как в руке у нее оказался стакан, наполовину наполненный прозрачной жидкостью. Она поднесла его к носу.

– Не нюхай! – со знанием дела посоветовала Иванова. – А то сразу вырвет.

По рукам пошел пакет с нарезанной ветчиной, девчонки набивали ею рот, стараясь не смазать губную помаду.

– Ну ты чего, Меркулова? Пей!

Верка осторожно глотнула. Вкус у водки оказался мерзкий, тошнотворно-приторный, в придачу горло обожгло огнем. Пока она прислушивалась к себе, кто-то из девчонок взвизгнул:

– Смотрите, Меркулова пьет и не закусывает!

Верка не успела возразить. Впервые в жизни на нее смотрело столько восхищенных глаз. Это было так необычно и так здорово, что она смело сделала второй глоток. В животе у нее расплылась горячая клякса. Жующие ветчину девчонки смотрели на нее во все глаза, словно она была Дэвидом Копперфилдом, исполняющим невероятный трюк. Когда опустел стакан, восхищенная Лена Кац наполнила его вновь. И Верка продолжила пить. Ей было противно, даже очень, но она ни разу не поморщилась. Она улыбалась и чувствовала себя звездой.

Из коридора донеслась музыка.

– Начинается! – зашипела Иванова. – Пойдемте!

Девчонки побросали стаканчики в урну, туда же отправили пакет с недоеденной ветчиной и разноцветной стайкой побежали в актовый зал. Верка посмотрела в свой стакан – на дне его оставалась водка. Подумав, она вылила ее в раковину. Зрителей уже не было, и пить дальше не имело смысла.

Посмотрела в зеркало и понравилась сама себе – лицо порозовело, а глаза заблестели необычным блеском. Она хлебнула тепловатой воды из-под крана и вышла из туалета.

Музыка гремела так, словно оркестр играл не в актовом зале, а прямо здесь, в коридоре. Верка сделала несколько шагов, и ее качнуло в сторону. Она удивилась. Попробовала повторить попытку, но пол вдруг ушел у нее из-под ног, а всё вокруг зашаталось и заходило ходуном. Прислонившись к стене, Верка закрыла глаза, и в это же мгновенье свихнувшаяся карусель подхватила ее и закрутила с бешеной скоростью. Стало ясно, что сейчас она упадет и будет лежать прямо здесь, на голом полу. Она заставила себя разлепить глаза – карусель нехотя затормозила. Держась за стены и с трудом переставляя непослушные ноги, Верка дошла до первой попавшейся двери, толкнула ее и увидела маленький топчан. Не веря своему счастью, она рухнула на него и мгновенно уснула.

 

Где-то там наверху разрывался от музыки и аплодисментов актовый зал, по школе гуляли запахи деликатесных закусок и горячих блюд, а тишину коридора на первом этаже изредка нарушали обменивающиеся впечатлениями выпускники, спешащие в туалет и – быстрее, быстрее назад – туда, где царил долгожданный бал. Из этого коридора через узкую щель неплотно прикрытой двери в маленькую каморку без окон проникал свет. Здесь, окруженная ведрами и швабрами, спала мертвым сном Верка. Лицо ее было бледным, на лбу под черной челкой мелкими каплями выступила испарина. И только желтый бант, похожий на крылья огромной бабочки, своим солнечным цветом вселял надежду, что всё можно поправить и бабочка сможет летать...

 

Олег Королев

Не рой другому яму

Рассказ

 

Разгулялась вьюга, разгулялась. И ревет, и воет. Снежные клубы мечутся в утренней темноте, творя невообразимые фигуры. Сотни злых иголок вонзаются в лицо, и глаза сами собой закрываются, пытаясь разглядеть тропинку из-под плотно сжатых век, приоткрывающихся на долю секунды...

Мне 11 лет, я бегу в школу, опаздывая на первый урок. На бегу хлопаю себя по бедрам и сильно растираю их, немеющие от холода и ветра. Страх, надвигающийся темнотой из окружающего леса, подгоняет, толкает в спину и заставляет бежать, бежать...

Наконец-то огни школы, здание, асфальт, крыльцо и... тепло. Раздевалка, добрая тетя Глаша, быстро скинуть пальто, растереть щеки и – в класс. Урок уже идет.

Павел Иванович – наш учитель истории – строго смотрит поверх очков, терпеливо дожидается, пока я займу место, и продолжает рассказывать:

– Первое упоминание об Атлантиде мы находим у Платона – древнегреческого философа, жившего почти две с половиной тысячи лет назад. По словам Платона, это была высокоразвитая цивилизация...

Он вновь бросает взгляд на меня и присматривается повнимательнее:

– А что это у вас с носом? Опять дрались? – Он к нам всегда так обращается: на «вы».

С носом у меня действительно беда. Вместо носа – опухшая лиловая шишка, к тому же – с огромной ссадиной.

– Воров ловил, Павел Иваныч, – нехотя признаюсь я.

– Поймали? – почти ласково спрашивает Павел Иванович. – Ну-с, тогда поведайте нам про свой удивительный метод поимки воров на собственный нос.

Он делает паузу, поскольку внимание всего класса уже переключилось с Атлантиды на мой нос.

Я рассказываю.

Дело вот в чем: в субботу, позавчера, мы с бабушкой обнаружили, что из нашего сарая регулярно пропадают дрова. Естественно, я решаю поймать вора, для чего вечером кладу поверх двери в наших воротах добротное такое березовое полено.

Замысел, как вы понимаете, прост и эффективен. Открывает вор ночью дверь в воротах, заходит, и тут – хрясь! – полено падает ему на голову. Он, конечно, кричит, тут мы его и ловим.

Всю ночь я не сплю, прислушиваясь к малейшему шороху, и только к утру засыпаю чутким сном Зверобоя. В воскресенье утром, то есть вчера, меня будит бабушка и посылает за хлебом. К тому же, втайне от отца, разрешает купить себе что-нибудь сладкое. Счастливый, я мигом одеваюсь, стремглав вылетаю во двор и рывком открываю дверь в воротах.

Тут, действительно, как я точно рассчитал вчера, слышу – хрясь! – и свет в моих глазах выключается: полено приземляется прямо мне на нос. Я молча сажусь на корточки, мне больно и смешно одновременно. Из глаз текут слезы, из носа – кровь.

Плетусь обратно в дом и долго стою перед входом, не решаясь зайти. Выходит бабушка, всплескивает руками и тащит меня в дом. Отец же, как я и ожидал, без лишних слов «дает ремня». Вместо меня могла выйти мать или бабушка.

Пока я рассказываю, весь класс хохочет. Павел Иванович укоризненно качает головой, но тоже не может сдержать улыбки.

Урок продолжается, но хихиканье еще долго не утихает.

На перемене мы решаем с Витькой – это мой приятель – устроить вечером практические испытания нашей «шутихи».

«Шутиха» – это такое устройство, которое мы собрали по схеме из журнала «Юный техник». Название мы взяли тоже оттуда. Пара диодов, сопротивление, транзистор – вот и все дела.

Да, в общем, неважно, из чего оно состоит, важно другое – как оно работает. А работает оно так: когда замыкаешь контакты, изображение на телевизоре гаснет и вместо него на светлом экране появляется две вертикальных черных полосы. И еще звук пропадает.

Так как мы с Витькой любим возиться с электроникой, а еще больше – пакостить, это устройство мы, естественно, собрали одним из первых.

Вечером, часов в 6, мы встречаемся в условленном месте и идем в «офицерский городок». «Офицерский городок» – это 7-8 пятиэтажек, где живут офицеры со своими женами и детьми.

Подходим к пятиэтажке, подкрадываемся к одному из окон на первом этаже и включаем нашу «шутиху». Время мы выбрали подходящее – сегодня как раз наши с канадцами в хоккей играют. В такое время улицы просто вымирают – все поголовно сидят у телевизора.

Через некоторое время слышим удары по «телеку» и кучу нехороших слов. Мы, конечно, ужасно счастливы и, хохоча, бежим к следующему объекту. (Да-да, гаденыши, согласен.)

Это длится довольно долго – мы с «шутихой» успеваем обойти почти четыре пятиэтажки. И тут, у очередного окна, происходит казус, как говорит наш Павел Иванович.

Сначала всё идет по сценарию: Витька держит «шутиху», замыкает контакты, а я напряженно вслушиваюсь. Но вот закавыка – знакомых ударов я почему-то не слышу. Нехороших слов – тоже. Мы решаем, что «шутиха» сломалась, и начинаем разбираться с проблемой. Проверяем контакты, еще раз замыкаем... – тишина. Пробуем еще раз.

И тут я с изумлением вижу, как Витька ни с того ни с сего отрывается от земли и вместе с «шутихой» молча летит по воздуху в ближайший сугроб. Приземляется на четвереньки, подскакивает, как резиновый мячик, и начинает стремительно улепетывать. Причем даже не оглядываясь.

Похоже, он еще в полете всё понял.

Пока я соображаю над этим странным Витькиным поведением, моя многострадальная «пятая точка» неожиданно ощущает тяжелый пинок, и я тоже лечу вслед за Витькой...

Потом мы грелись в подъезде у батареи, сушили на ней связанные бабушками варежки и обсуждали хозяина той квартиры, перед окном которой мы испытывали «шутиху». Видимо, он не только уважал хоккей, но и почитывал иногда журнал «Юный техник».

 

Только через много лет мы с Витькой осознали, что значил в то время хоккей и для всех наших людей, и для того «футболиста», который отвешал нам хорошего пинка за наши пакости.

Сошлись на том, что мы полностью с ним солидарны, и «штрафной» этот – вполне заслуженный.

 

 

Елена Перепёлкина

Темно не страшно

Рассказ

 

Ребята засиделись на чердаке. Небо потемнело. Как ни поворачивай карты к окошку, почти ничего не увидишь. И, вроде, знаешь, что вон то темное пятно – это старый ящик, а это – всего лишь лохмотья на веревках, – всё равно жутко. Только Данька ничего не боится, темнота ей на руку. Она сидит возле биты и жульничает, скидывая плохие карты.

– Тань, зажигай, – просит Лешка.

– Давайте еще так поиграем, а то на завтра не хватит, – хитрит Данька.

Но Танечка, прошуршав в кармане, чиркает спичкой и зажигает небольшой огарок, укрепляя его на треснутом, с каплями воска, блюдце. Осветились лица, задрожали тени позади ребят. Ближе всех к окошку сидит Данька. Ей неудобно, хочется протянуть пухлые ноги – она сидит на самодельном стуле из половинок кирпичей и доски. У нее широкое лицо, нос – лепешкой, пухлые губы, встрепанные темные волосы и мелкие хитрющие глаза. И когда ее спрашиваешь:

– Дань, как ты учишься? – она бойко отвечает:

– Хорошо.

– Пятерки есть?

– Нет.

– А четверки?

– Есть.

– Сколько?

– Одна... – и тут же, смело: – По пению.

И нисколечко ей не обидно, хотя все катаются от смеха: «Ой! Певица нашлась!» Один раз Данька оставалась на второй год. Она «своя» с мальчишками из другого двора. Вместе с ними по субботам таится в низких кустах у дороги и пугает взрослых девчонок – трясет кусты и дико воет: «Ууууу!» – когда они, мелко стуча каблучками, идут на танцульки. Одни визжат, отскакивают, иные быстро проходят, не обращая внимания, а если парень затесался между подружек, то лучше дать дёру. Не посмотрит, что ты сама девчонка, оттреплет уши. Вот Данька и бежит быстрее всех, хоть и здоровая такая.

Напротив Даньки сидит Танечка. Она поглядывает на руки ребят – следит, чтобы никто не жулил. Время от времени Танечка легонько хлопает себя то по щеке, то по руке, но не попадает по комару, он успевает отлететь, звенит над ухом и садится снова. Танечка маленькая, как зернышко, за спиной длинная, тонкая, русая косичка с толстой резинкой. Когда они играют в двенадцать палочек, она так улепетывает, что часто теряет резинку, и тогда мягкие волосы рассыпаются волнами, закрывая всю спину. Она цепко, как никто из мальчишек, лазает на старую кривую грушу перед домом и быстрее всех бегает – и во дворе, и в классе. Учительница по физкультуре говорит, что шестьдесят метров Танечка бегает без двух секунд, как чемпионка мира.

Рядом устроился Лешка, брат Танечки. Они очень похожи. Сероглазые, белолицые, с родинками на лице. Только у Танечки на щеке, а у Лешки над губами. Лешка неплохой, но если видит, что тебя обижают, может неожиданно подлить масла в огонь, обидеть еще сильнее, добить. Танечка – нет.

Еще есть Антон. Он тихий, говорит робко, не выговаривая «р». Антон только вчера приехал с матерью из другого города к бабушке. И пока еще никак не проявил себя.

Рядом с Антоном, на самом краю, сидит Маша, она учится вместе с Танечкой. Маша крепенькая и высокая (выше только Антон), но, несмотря на это, у нее слабые руки. В школе Маша не отожмется и двух раз, тогда учительница заставляет ее приседать пять минут «на тройку». А через козла прыгать она вообще не берется – бесполезно.

Маша в коротких шортах, и ей всё время кажется, что по коленке кто-то ползет. Она испуганно дергает ногой, проводит по ней ладонью, задевая самодельный столик.

– Да кто елозит? – кричит Данька. – Все карты падают!

Сегодня Маша пришла с ночевкой к сестре Ирине – самой старшей и рассудительной среди них. Иринина мама уехала в Москву за товаром, ее не будет два дня. Родители ребят в этом старом бараке, где скрипят холодные половицы, где круглая печка посередине квартир, проболтались всё свое детство и так же играли в карты, в жмурки в подъезде и засиживались до поздней ночи на грязном чердаке.

Данька играет горячо, краснея. Ирина спокойно берет карты, откладывая козыри на столе. Антон и Танечка обычно выходят первые, Лешка борется до последнего. Маше частенько не везет с картой. Она нередко задумывается, пропуская ходы, бросая быстрые взгляды на Лешку.

Иногда, когда Даньку уличают в жульничестве, подни-
мается спор, от Даньки убирают биту на другой конец стола, который ребята сделали из двух старых ящиков и облезлой двери без ручки.

В этот вечер в жульничестве уличили еще и Лешку. Поднялся такой гам, что снизу затряслась лестница и послышалось громкое:

– Я вам... сейчас дам! Слезай все, а то... залезу, всех за уши вытащу!

Ребята замерли. Это Данькин отец – Урал. Злой татарин. Смех пропал. Танечка дунула на свечку. Тут Лешка, пригибая голову, чтобы не наткнуться горлом на веревки, резко рванул вглубь чердака. Данька за ним. Затряслись доски. Остальные замешкались. Показалась голова Урала, в лицо ударило светом фонарика.

– Вы чё? Дом спалить хотите? Медом вам здесь намазано? А ну слезай...

Голова скрылась. Ребята по одному стали спускаться, жмуря глаза от света в подъезде. Теперь не убежишь.

«Только бы не оступился», – подумала Маша о Лешке.

Ребята встали в ряд, а Урал, как надзиратель, стал ходить и громко ругаться. Девчонки переглядывались, сдерживая улыбки. Когда нельзя, всегда хочется засмеяться. Антон, не выдержав, прыснул.

– Смешно? – Урал приблизил злое лицо к Антону. – А дом спалите, смешно будет? А крышу проломите? Ты с матерью укатишь! А нам чё делать?

Антон нахмурился, сжал губы и громко сказал то, чего никто не ожидал от него:

– А чего вашей Даньке можно, а мне нельзя?

Девчонки ошарашенно оглянулись на него. Даньку хлыщет отец и лупит брат за каждый промах и озорство.

Матери нет. А тут такое! Наверное, Урал сразу же догадался, что это Данька сбежала сейчас через другое окно и, скорее всего, уже слезла по черемухе вниз, либо затаилась на чердаке. Если бы не Антон, вряд ли бы он вспомнил о Даньке. Ведь она могла быть и у тетки, что живет в этом же доме.

– Ух, тварь! – заорал Урал и выбежал в темный двор.

– Ты чего наделал? – закричала Танечка на Антона. – Дурак! Теперь он их поймает! А Даньку вообще убьет!

Антон молчал.

– Предатель! – строго сказала Ирина.

– Иди отсюда! – Танечка толкнула Антона в грудь. Уж очень переживала она за брата и Даньку.

Но не успели они выйти на улицу, как мимо громко пронесся Урал:

– Придет! Никуда не денется!

Девчонки испуганно расступились. Но тут же выдохнули: не нашел! И выскочили на улицу. Антон медленно пошел следом. Они покружили у высокой, наклоненной к дому черемухи, толстые ветви которой падали на крышу, прямо у окошка чердака. Громким шепотом позвали, глядя вверх:

– Леха-а! Данька-а!

Затряслись листья. Что-то брякнуло. Девчонки улыбнулись: лезут.

– Вы чего как долго? – не удержалась и крикнула Танечка.

– Мряу! – был ей ответ.

– Дуська! Тьфу ты! Дура! Ну слезай, слезай! – Танечка подхватила серую пушистую кошку, скользящую по дереву вперед лапами.

Ребята ни с чем побрели к подъезду.

– Уууу! – услышали они в кустах у самого дома.

– Ай! Ай!– испугалась Маша и прижалась к Ирине.

Раздался знакомый смех. Лешка и Данька выпрыгнули из кустов.

– Вас Урал ищет! – сразу обрубила Ирина.

– Эх, Данька... попадет тебе! – сочувственно покачала головой Танечка.

– А ты ночуй у нас! – предложила Маша.

Данька испуганно посмотрела, но тут же небрежно усмехнулась:

– Ну вот еще! Чё он мне сделает? Я тете Розе скажу!

Они пошли к дому.

– Мы только слезли... и он мимо пробежал. Как не заметил? Меня Данька в кусты толкнула! И сама как навалится! Я чуть кишки не выпустил! – смеялся Лешка.

– А как он узнал, что я с вами была? – вдруг остановилась Данька прямо у фонаря.

Девчонки оглянулись на Антона. Лешка сразу подскочил к нему и схватил за майку:

– Ты выдал?! Предатель!

– Да не он, не он! – закричала Танечка. – Вы, как слоны, топали! Чё, трудно догадаться, что ли?

Антон молчал, не поднимая головы.

– Никто не выдавал, – подтвердила Ирина. А ее всегда слушали. Девятый класс – это вам не восьмой, где училась Данька, не седьмой, не пятый, где учились Лешка и Танечка.

– Эй, мелкота! Опять конфеты не поделили? – не доходя до фонаря, из темноты крикнул кто-то приятным, чуть огрубевшим уже голосом. Еще три шага – и ребята увидели Юрзина. Он жил на втором этаже. Учился в одиннадцатом классе. И, конечно, не водился с такой малышней. Юрзин за руку поздоровался только с Лешкой. Данька приутихла. Стала позади Ирины. Запылали пухлые щеки. Юрзин совсем невысокий, коренастый, с негрубым лицом, но уже колючими щеками и всегда с нежным, слабым румянцем на скулах. Однажды, когда мальчишки и Данька пугали девчонок, в кусты влетел чужой парень и понесся за ребятами, чтобы проучить их и покрасоваться перед девушкой. Данька подбегала к крыльцу, но споткнулась о корень сирени и чуть не полетела. Парень схватил ее за шиворот и с силой потянул, так что Даньке больно стянуло шею. Но тут из подъезда вышел Юрзин:

– Чё случилось-то? – строго спросил он, отстраняя руки парня от Даньки. – Я спрашиваю: чё случилось?

– Ты вообще кто такой? Разница тебе? – грубо закричал парень, оглядываясь на девушку.

– Это сестренка моя, все претензии ко мне.

Что было дальше, Данька не видела, она заскочила домой и мимо вонючей кухни по немытым полам пронеслась в свою комнату, бросилась на кровать и затряслась в рыдании, не слыша мата отца. Первый раз заплакала Данька.

С того времени она не бросала мяч в баскетбольное кольцо на дереве, когда во дворе был Юрзин. Данька таилась за сараями, подглядывая сквозь листья кустарника, как точно он бросает мяч, как он смеется, как снимает от жары майку, как оглядывается на сараи. В школе Данька видела его на переменах и в столовой, видела, как часто заигрывает он со старшими девчонками. Тогда Данька кидала им в волосы жвачки, пулялась из трубочки рябиной и даже плевала на юбки, если шла позади. А однажды стащила с учительского стола его тетрадь.

Вечером Данька часто забиралась на черемуху и долго смотрела в окно его комнаты. Вот сидит с книжкой, вот болтает по телефону, вот улыбается, глядя на окно, и совсем ничего не знает... А вот Данька соскользнула с дерева и покатилась по стволу, раздирая ладони.

Юрзин постоял еще немного и, ни разу не взглянув на Даньку, поднялся домой. А ребята пошли на лавку.

 

* * *

На улице сидеть было прохладно. В высокой траве громко трещали кузнечики, но за разговором их песня не замечалась и казалась фоном летней ночи. Надоедали комары. Ребята наугад хлыстали себя ветками по голым ногам. Лешка сбегал домой и, с грохотом спускаясь по деревянным ступеням, выскочил с дедовой фуфайкой. Деда давно нет, а фуфайка всё висит на вешалке в коридоре среди курток и плащей. Лешка обхватил ее руками – будто завернутого в одеяло ребенка. Он сел на лавочку и укутался. Все остальные тоже вынесли курт-
ки. Маша живет в другом дворе, бежать до дома ей далеко. Ирина вынесла ей свою кофту, но Маше всё равно зябко. Она обхватила себя руками и села на корточки.

– Маш, садись со мной, – предложил Лешка.

Так стемнело, что лиц не разобрать, но по голосу можно узнать, кто где сидит: на лавочке, утонув в большой фуфайке, так что видна только маленькая белесая голова – Лешка, рядом Танечка, потом Антон, на качелях раскачивается со скрипом Ирина.

– Да не скрипи ты! – время от времени резко говорит Данька, которая стоит рядом. Ирина перестает, но скоро забывается, и снова раздается узкий несмазанный звук качелей.

Маша, помедлив, присела рядом. Крепко запахло бензином. Лешка смело накинул ей на плечи тяжелую фуфайку и не убрал руки. Маша заволновалась, заколотилось ее сердце. Она старалась всё время говорить, и когда говорила, казалось, что слышит свой голос со стороны. Еще ей казалось, что она очень кричит и все видят, как Лешка обнял ее. Стали играть в слова. Когда Антон долго придумывал слово, Лешка укрыл себя и Машу с головой:

– Так теплее, – прошептал он и тихо коснулся ее щеки. Стало жарко от близкого дыхания.

– Леш, твоя очередь! – крикнула Ирина.

Лешка спустил фуфайку, и Маша захлебнулась в холодном воздухе. Он быстро придумал слово и подсказал Маше, которая из-за волнения ничего не слышала, даже собственных мыслей.

Они долго еще играли в слова, потом рассказывали страшные истории про цыган и заброшенные дома. Много историй рассказывала Данька, и удивительным образом они случались либо с ней, либо с ее теткой, либо в ее деревне. Но страшнее всех были истории про бабку, что живет в соседнем дворе и по ночам ходит на кладбище через их улицу. Было жутко глядеть в ту сторону, и в темноте мерещилось страшное. Никто бы сейчас не заставил ребят лезть на чердак.

* * *

– А где Лешка? – громко спрашивала Маша, когда они сидели на полусгнивших деревянных ступенях крыльца.

– Я не поняла, а Лешка не выйдет? – говорила она снова как можно развязней, забывая, что уже спрашивала.

– Да спать он ушел! Надоела со своим Лешкой! – ворчала в ответ Данька, раскладывая карты на равные стопки, пытаясь узнать, какой не хватает. Дверь в подъезд была приоткрыта, и оттуда падала желтая полоса света, освещая край деревянного крыльца, карты, сосредоточенное лицо Даньки и Танечку, которая сидела рядом на коленях и внимательно следила за Данькиными руками.

– Семерки не хватает, – сказала Танечка, когда у Даньки кончились карты, и взяла в руки стопку, где было три семерки. – На чердаке, наверное, оставили.

– Ладно, завтра поищем, – пробурчала Данька, сгребая карты.

– Мы спать сегодня пойдем? – зевая, спросила Ирина у сестры. Она стояла в темноте, прислонившись к забору.

Маша ничего не ответила, она сидела на нижней ступеньке и смотрела в темноту, где совсем стихли кузнечики.

 

* * *

– А пошли по городу гулять? – предложила Танечка.

Они дошли до серого перекрестка. Рассвело. Запахло росой. Стало знобить от утреннего холода. Ни машин, ни людей еще не было. Казалось, они одни в целом мире. Только поливочная машина медленно ехала навстречу. Но она была еще очень далеко. Они побежали по дороге, бросая друг другу маленький мячик. Но как ни тяни руки, ни прыгай, он всё равно перелетит твой рост и, высоко подскакивая, полетит по пустой дороге.

Это была последняя ночь перед школой, когда можно было гулять до утра, бежать по широкой дороге, мерзнуть от утреннего холода и радостно встречать рассвет, а потом спать до обеда...

 

 

Наталья Преснякова

 

Когда уходит детство...

Рассказ

 

ЗМЕЙКА

РАЗВАЛКА

ЖЕЛЕЗНАЯ

МЕДОВАЯ

ОСТРАЯ

БЕШТАУ

Догадались? Это горы возле Железноводска. С острыми и пологими вершинами, со склонами, поросшими лесом. Невысокие. Неудавшиеся вулканы.

Что общего у меня с этими горами? Я была там недавно и полюбила их навсегда. Больше ничего.

 

Если твоя мечта – свободно парить в воздухе, как в океане, широко раскинув руки, и ты завидуешь птицам в небесном просторе, то лучше не говорить об это другим людям: не поймут, поднимут на смех.

Когда мне было десять лет, ничего подобного не происходило – просто жила, и всё, без всяких прибамбасов, без мечтаний. Всё делалось как-то само собой, весело, без надрыва. И стихи сочиняла, то есть рифмовала, забравшись на дерево, и весело распевала оттуда их, как песни. А теперь строчки набегают совершенно неожиданно, и слова в них какие-то неожиданные, нужно идти и записывать, например, такое: «Я снега первого ждала. Как грустно было мне вчера...» – и так далее. Глаза бы мои не видели этих стихов. Но я иду и записываю.

Я понимаю: мечты о полётах – пустые фантазии. Мечтать можно о том, чтобы записаться в бассейн, о пластинке «Модерн Толкинг», о рыбке скалярии, чтобы она жила в твоём аквариуме, – вот об этом мечты моих подружек.

В школе относятся к моим стихам равнодушно. Никому они не нужны – ни учителям, ни одноклассникам. «Эти стихи, Наташа, для самодеятельности не подходят, ты их слишком тихо со сцены читаешь», – вот и всё, что я услышала от нашей классной, Людмилы Петровны. Если бы я не познакомилась этой зимой с девочками из детского дома, то до сих пор считала бы, что «писание» стихов – моё личное дело, бесполезное для других людей.

Девочки, как и я, оказались зимой в так называемом санатории – сером здании среди глухого соснового леса, куда нужно было добираться сначала на поезде, потом на автобусе.

Вообще-то в нём нас должны были лечить от всяких гастритов. Вместо этого мы посещали кружки по интересам, а в основном сидели по палатам. Одолевала скука и тоска по дому. Старшие девчонки смеялись над нами и не пускали на дискотеку. Однажды я прочитала вслух стихотворение про первый снег. То, что произошло дальше, меня очень удивило. Сначала детдомовские девочки не поверили, что я сама его написала, потом побежали куда-то, привели девчонок из других палат, с ними пришла воспитательница. Они заставили прочитать стих во второй раз. Никогда не забуду, как на их лицах изумление сменилось радостью. Они меня почему-то полюбили, а одна грустная девочка подарила книжку (скорее всего, это была её единственная вещь), я тоже ей что-то подарила.

Я открываю иногда эту книжку, и перед глазами возникает худое, печальное лицо. Как оно вдруг становится радостным от моих стихов! Этот тоскливый, неуютный санаторий возник в моей жизни на мгновение и исчез – я вернулась домой. А этой девочке некуда вернуться, кроме своего детского дома, и вряд ли в нём веселее, чем в санатории.

 

* * *

Буркина – второгодница. В школе она пристаёт ко мне постоянно, это стало обычным делом. Характер у неё агрессивный, лоб – прыщавый, а ноги – толстые, как столбы.

«Ты что-то больно умная», – говорит она мне. А потом лезет в мой ранец, хватает его, тащит на свою последнюю парту. Учебники раскидывает между рядами. Да ещё кричит: «Ничего ты мне не сделаешь!» – и противно хохочет.

Вот и сегодня мне пришлось собирать учебники с пола и слушать её хохот.

Вечером мама спросила:

– Ты почему грустная? Что случилось?

Я промолчала, лишь вздохнула.

– Опять Буркина обижала? Что эта хулиганка натворила?

– Ничего. Только учебник...

– Порвала? – испугалась мама.

– Нет, помяла. Его погладить можно. Утюгом.

– Дело не в учебнике. Ты же в слезах из школы приходишь. Надо что-то делать, я опять пойду к Людмиле Петровне, я с ней поговорю... – разволновалась мама.

– Не надо, не ходи никуда. Только хуже будет. Это мои проблемы, я сама как-нибудь разберусь.

У мамы был серьёзный вид и несчастное лицо. Она переживала за меня и не видела выхода из ситуации. Принесённые ею сумки с продуктами так и остались стоять у входа неразобранными.

Появилась бабушка, посмотрела на нас, неподвижно сидящих на диване, и молча понесла сумки на кухню. Стала готовить ужин. Она вечно в хлопотах по хозяйству, толстенькая и добрая.

На улице уже темно. Скверик около дома завален снегом. Двор наш, небольшой и уютный, тоже в снегу, и скамейки у всех трёх подъездов стали похожими на горки. Самая большая гора снега лежит на столике у сарая, он даже не виден, этот столик. Летом за ним собираемся мы – дети самого разного возраста. Главные, конечно, старшие – Оксанка и Лариска, им уже по тринадцать-четырнадцать лет. Средние – я, Руслан и Галя, нам прошлым летом было по одиннадцать. Самым маленьким – Динарке, Светке, Ольге – по восемь, их только с нами отпускают, да и то не очень далеко. Что мы делаем? Раньше чаще играли у нас во дворе и в соседних. А сейчас больше гуляем по городу, ходим в кинотеатры, анекдоты рассказываем, песни поём, кто какие слышал.

Так что Буркина летом для меня вообще не существует, да и весной – тоже. Я с самой весны жду, когда приедет Лариса. Впрочем, её ждут все ребята в нашем дворе.

* * *

Как-то в далёком детстве, когда самой старшей из нас, Ларисе, было от силы лет десять, она организовала спасение бездомных котят. В палисаднике, в кустах сирени, мы устроили приют для котят, для всех, которых находили в окрестных дворах.

Тогда ещё я услышала слова Ларисы: «Главное – не быть равнодушными». Наверное, это был её девиз.

Странное дело, но такая наша Лариса была совсем не из нашего города. Она появлялась только летом – приезжала к бабушке на каникулы. Это было событием – ждать её с весны, думать, что подарить. И всё-таки она умудрялась каждый раз появляться неожиданно. Её приезд значил, что наступило лето, впереди свобода от школы, разговоры, прогулки, смех...

Лариса приезжала из города на Каме, где уже были «конторы». Хотя она и ругала наш город за отсталость, видно было, что ей здесь нравится.

В нашем городе было много чего: парк с аттракционами, музеи – краеведческий и одного великого скульптора, кинотеатр «Октябрь». Чаще всего мы ходили в парк. К нему вёл фонтанный спуск – фонтаны чередовались с водопадиками, можно было идти по бордюрам, иногда опускать руки в прозрачную воду. В парке мы могли провести весь день, возвращались в свой двор уже вечером, накатавшись и нагулявшись до упаду. Однажды мы, как обычно, гуляли по центру города и оказались возле малознакомой остановки. К ней как раз подъезжал автобус.

– Куда он идёт? – спросила Лариса.

– На Химмаш, – ответил Руслан.

– А потом?

Мы пожали плечами – не знали.

– Города своего не знаете! – возмутилась Лариса. – А ну поехали, выясним.

Мы быстро вскочили на ступеньки, двери захлопнулись за нами.

Автобус проехал через мост, мимо деревянных домов, потом начался район, совсем не похожий на наш: дома здесь были многоэтажными. Автобус немного покружил по лабиринту улиц и... выехал из города.

Дорога пошла полями. Мы прильнули к окнам. По капустному полю передвигалась странная машина. Она разбрызгивала воду – создавала настоящий дождь для капусты.

– Поливалка! – закричали мы. Было здорово увидеть из окна автобуса поливалку.

Сбылось то самое, интересное, ради чего мы и отправились в путешествие.

Покатав нас вдоволь, автобус оказался в другом районе, похожем на Химмаш, – некоторые из нас бывали здесь с родителями. Мы выскочили на остановке и увидели приближающийся автобус со знакомым номером. Он привёз нас обратно в центр, почти к самому дому. Так мы объехали город
и совершили маленькое «кругосветное» путешествие. Это
произошло благодаря Ларисе.

Вообще, жизнь наша летом была полна всяких приключений. Лариса любую прогулку превращала в открытие – такой вот удивительный, счастливый характер.

 

* * *

Последний наш летний поход был в кинотеатр «Октябрь». Коллективный просмотр, когда мы занимали половину ряда, был обычным делом. Динарка во время сеанса, как всегда, ела конфетки и шуршала бумажками, мы смеялись в самых удачных местах фильма и делились впечатлениями (невозможно же молчать весь сеанс).

Тот фильм назывался «Бум». Главной героиней была французская девочка по имени Вик. Она влюбилась в одноклассника, увешала все стены своей комнаты его увеличенными фотографиями.

В общей сложности мы смотрели этот фильм четыре часа, остались ещё на вторую серию – «Бум-2». В начале фильма Вик было тринадцать лет. Во второй серии она повзрослела до пятнадцати и начала крутить романы с парнями постарше.

Мне фильм понравился, знаю, что и другим тоже. И музыка в нём было отличная, и никто не скучал в эти четыре часа, они пролетели, как один миг.

Прошёл почти год. И вот в конце этой зимы я влюбилась. В одноклассника.

Конечно, не фильм причина этой глупой любви. Я про «Бум» почти забыла, точнее, не думала о нём. Причина в одиночестве, в том, что зима затянулась почти на весь март и время двигалось еле-еле.

Такая унылая жизнь просто требовала появления чего-то хорошего. Я начала приглядываться – и вот оно, прекрасное, рядом – Серёжа Шагин.

Я вдруг словно в первый раз увидела своего соседа по парте, поняла, какой он необыкновенный человек.

Во-первых, у Шагина удивительные глаза – большие и тёмные, с невероятно длинными и густыми ресницами. Это я знала и раньше. Но теперь заметила, что из этих глаз идёт свет – загадочный, мерцающий, похожий на сияние. Во-вторых, у него есть мечта – стать чемпионом мира по лёгкой атлетике.

Здорово ощущать в себе любовь! Какое-то время я была счастлива. Я любовалась светом внутри себя. Но вдруг мне словно кто-то шепнул на ушко: «А Серёжа-то не знает. Я его люблю, а он об этом и не догадывается. Рассказать ему?»

Но я рассказала маме. Мама слушала внимательно про глаза Серёжи, про ресницы и про его несбыточную мечту.

– Что мне теперь делать? – спросила я, закончив рассказ.

– А ничего, – сказала мама.

Я растерялась:

– Как... ничего? Он же не знает!

– Ну и пусть не знает, – вздохнула мама. – Многие влюбляются в одноклассников. Я тоже была влюблена в шестом классе. И всё прошло. И у тебя пройдёт. Он ведь нормально к тебе относится?

Я кивнула. Серёжа относился ко мне по-товарищески. Но я уже не могла разговаривать с ним, как прежде. Его необыкновенные глаза словно магнитом тянули меня к себе. И возникало странное напряжение в разговоре.

– Не стоит ничего менять, – повторила мама, – разговаривайте, общайтесь.

Я не спорила. Но внутренне замкнулась, закрылась от мамы на ключик. У меня было своё мнение на этот счёт.

Во мне вдруг проснулась Вик, решительная девочка из Парижа. Я почувствовала себя героиней фильма.

Загадочное «люблю» должно было прозвучать для Серёжи. Задуманное мной дело нелегко было осуществить. Я это понимала, трусила ужасно и в то же время мечтала встретить в Шагине близкую душу.

В результате появилась чисто детская идея – написать голубым фломастером четыре слова: «Серёжа, я люблю тебя». Почему-то без подписи.

Ничего хорошего из этой идеи не вышло. Записку я незаметно положила в портфель Шагина на перемене. Здесь всё сошло гладко. Но дальше Шагин повёл себя плохо, совсем не так, как тот киношный мальчик. Он ходил по классу, показывал всем листочек и кричал: «Кто это написал?!» Мальчишки хохотали. А если бы я поставила свою подпись?

С другой стороны, чего я ждала от Шагина, когда писала любовную записку и не подписывалась? Что он сам догадается, подойдёт и спросит: «Это ты писала? Зачем?» А я ничего не смогла бы ему ответить. Вот был бы ужас!

 

* * *

Прошла весна, весенние каникулы, пробежала последняя четверть. Всё! Можно больше не думать о неприятном, мысли о школе до осени выброшены прочь из головы.

Первого июня, часов в десять, ко мне заявилась подружка Галя Пиксайкина.

Вообще, мы с Галей совсем не похожи. Я – высокая. Галя – маленького роста. Лицо Гали с острым подбородком, напоминает треугольник. А я румяная, даже немного полная. Галя из многодетной семьи. Она гордая и серьёзная, говорит внушительно, нахмурив брови, даже когда шутит или рассказывает анекдоты.

– Привет. Пойдём на праздник, – сказала она утвердительным тоном.

– Какой ещё праздник?

– В честь Дня защиты детей, – Галя даже не сомневалась, что я пойду, поэтому скомандовала: – Лучше брюки надень. Там спортивные мероприятия будут.

И мы пошли на праздник. Он был недалеко, во дворах, но не в нашем квартале. Когда мы переходили дорогу, Галя сообщила мне:

– У нас дома теперь магнитофон. Купили. Приходи Патрисию Каас послушать.

– Приду как-нибудь.

Во дворе девятиэтажки, единственной среди малорослых домов, была установлена сцена. На деревянных скамейках перед сценой сидело уже довольно много народа. Концерт начался. И почти сразу оказалось, Галя имела вескую причину вести меня сюда. Третьим номером в концерте самодеятельности выступала её мама. Она вышла в национальном костюме и спела эрзянскую песню. Галя была в восторге.

– Здорово, да? – без конца спрашивала она меня. – Ты слышала? Ведь хорошо спела?

– Угу, – сказала я, – хорошо.

Если честно, то мама Пиксайкиной пела не очень хорошо, далеко ей было до Патрисии Каас. Но зачем было расстраивать Галю? Да она и не стала бы слушать. Её мама! Пела! Просто замечательно!

После выступления мамы интерес Гали к концерту быстро угас. Хотя, по моему мнению, было ещё много интересных номеров. В стороне от сцены началась какая-то суматоха: толпились дети всех возрастов, шумели. Расслышать, что исполняют на сцене, стало невозможно – такой стоял гвалт. Галя вскочила со скамейки и потащила меня за собой. Мне почему-то было жаль уходить с концерта.

– Спортивные мероприятия! – крикнула Галя, продираясь со мной сквозь толпу. – Раздают самокаты и ходули!

Самокаты, конечно, мы не взяли, это для маленьких, а вот ходули нам достались. Я сомневалась, получится ли у меня с ними справиться. Оказалось – ничего сложного. Ходить на ходулях не трудно, даже наоборот – необыкновенно легко. Поднимаешься вверх, и ходули (или ноги, не знаю) сами несут тебя над землёй. Вперёд – вперёд – только вперёд! Смотришь на всё с высоты двух с лишним метров. Ух ты! Галя идёт рядом, тоже на ходулях. Почему-то смешно видеть её на огромных деревянных ногах. Ей тоже смешно: когда она смотрит на меня, то заливается смехом.

– Здорово, да? – кричит она, удаляясь от меня на приставных деревянных ногах.

– Классно! – кричу я. Вперёд! Вперёд!

Казалось, это никогда не кончится. Ноги не уставали. Силы были неисчерпаемы.

Праздник удался на славу. День защиты детей. День детства. Первое июня. Радость. Веселье.

 

* * *

Мне двенадцать лет. Конечно, я не взрослая – это понятно. Но всё-таки становлюсь взрослее, чем раньше.

Я полюбила смотреть на себя в зеркало. Вернее, просто не могла оторваться от трюмо. Смотрела на себя с трёх сторон. Что-то мне нравилось в себе, например, волосы – мягкие и вьющиеся. Брови и глаза тоже хорошие. Но всё портят очки. Я решила их не носить. Тем более что сейчас лето.

Нос. Длинноват. Лучше бы он был вздёрнутый, курносый. Я кладу палец на переносицу и слегка тяну нос вверх. Вот так. То, что надо!

– Что ты делаешь? – мама не одобряет моих стараний и возмущена.

– Нос слишком большой, – говорю я.

Ещё мне не нравится румянец. Могу покраснеть, залиться краской и пылать, как огонь, из-за любого пустяка. Ничего невозможно с этим поделать. Мальчишки в школе смеются. «Как свёкла!» – кричат они. «Красная, как свёкла» – это ужасно. Зато у меня нет ни одного прыщика.

Я снова уставилась в трюмо. Мама чем-то озабочена. Начинает расспрашивать про тот зимний тоскливый санаторий. Как там лечили мой гастрит. Она хочет, чтобы у меня всё было хорошо.

– Мы поедем на Кавказские Минеральные Воды, – вдруг говорит мама.

Её замысел прекрасен. Тем более, что лето уже началось, а Лариса ещё не приехала – во дворе пустынно, кто в деревне у бабушки, кто – в лагере.

А впереди – горы, снеговые вершины, как на фотографиях, где мама, совсем молодая, стоит на высоких обрывах с рюкзаком. Таких фотографий полно в нашем альбоме. Ещё есть блокнот, сильно потрёпанный, с песнями Визбора, Кукина. В группе других туристов мама пела песни у костра, переходила вброд горные реки. Романтика. Или мамина молодость, оставшаяся в шестидесятых годах на Кавказе.

* * *

Мы едем на юг.

Поездом, в плацкартном вагоне. Все мои мысли теперь здесь. Моё место на верхней полке. Взрослые, те, кому досталась верхняя полка, недовольны. Слышно, как они ворчат и жалуются.

А меня всё устраивает. Открыто окно, дует лёгкий дорожный ветерок. Можно смотреть в окошко, а можно – вниз, на пассажиров. Соседи в нашем плацкартном «купе» хорошие: женщина средних лет с дочкой Иришей. Ириша, правда, маленькая – ей шесть лет, забавная такая девчонка, с двумя торчащими в стороны косичками.

Поезд идёт, разговоры взрослых меняются, становятся то загадочными, то ироничными, то серьёзными – «про жизнь». Иришка рвётся из нашего закутка, ей хочется бегать, ходить, обследовать вагон. Понимаю. Я сама была такой совсем недавно. И мне эти взрослые беседы были «до фени». А теперь прислушиваюсь. Интересно.

«Дежурная» тема всех родителей – успеваемость детей. Плавно перешли с моих оценок на Пушкина и Лермонтова. Потом – на Кавказские Минеральные Воды. Ведь Пушкин и Лермонтов там были в прошлом веке.

– А теперь мы едем, – весело говорит мама Ириши. – Увидим горы, Кисловодск, Пятигорск.

Мы едем в Железноводск.

Мамы возвращаются опять к писателям.

– Вот поэты «серебряного века», – говорит мама Ириши явно мне. – Скоро вам их в программу включат, будете изучать.

– Мы их толком и не знаем, одни имена, – говорит моя мама, – Цветаева, Пастернак...

– Да, – вздыхает мама Ириши, – вот у Пастернака известное... – она понижает голос и переходит на шёпот: – «Свеча горела на столе, свеча горела...»

И всё. Обе мамы внизу замолкают загадочно. Я понимаю почему, слышала это стихотворение по радио. Там, кроме свечи, еще «скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья...» Мне смешно: во дворе и школе ещё не такое услышишь. Но мамы педагогично молчат. Я смотрю в окно: пока ничего интересного – ёлки, берёзы...

* * *

На следующее утро мы проезжаем Белгородскую, Курскую области. «Черноземье», – говорят взрослые. Смотрю в окно – точно, черноземье. Чёрная-чёрная земля.

Мы едем. Двадцать минут, полчаса, сорок минут... Чёрная земля не кончается. Вагон затихает. Потом отовсюду слышится то ли шёпот, то ли ропот: «Что это? Почему поля не засеяны?»

Мы едем в конце июня. «Поля должны зеленеть», – запоздало понимаю я. Но поля не засеяны. Наши мамы тоже в растерянности. Вдруг откуда-то вырывается слово «Чернобыль». Его начинают повторять все. Вагон загомонил. Мамы внизу тоже шепчутся, повторяя страшное слово «Чернобыль». Ещё слышатся слова «радиация» и «близко тут».

Во мне всё холодеет. Я боюсь радиации. Боюсь, хотя мне двенадцать лет. Она же невидимая и действует на нас незаметно.

– Наш папа в прошлом году на базаре по дешёвке персики купил, – рассказывает уже нормальным голосом мама Ириши. – То есть мы думали сначала, что персики. Оказались – абрикосы! С кулак почти величиной. Они, конечно, опасные, мы их есть не стали. Здоровье дороже.

За окном чёрные-чёрные поля. Чернобыль. Радиация. Мне жалко себя, маму, людей, которые тут живут. Тихонько плачу на верхней полке. Никто не увидит этих слёз.

 

* * *

К вечеру за окном пошли поля повеселее. Я забыла про Чернобыль. Мы проезжаем Харьков. На перроне жизнерадостные женщины торгуют черешней, огурцами, вяленой рыбой. Это юг. Поезд мчится по вечерней степи. Памятник тачанке. Ростов-на-Дону. Совсем уже поздним вечером мы проезжаем море. Поезд тихо едет вдоль моря, так тихо, что кое-кто из мужчин успевает искупаться и на ходу запрыгнуть обратно. Море плещется внизу, под обрывом, как туман, как сон. Иришка приникла к окну. Поезд пошёл быстрее. И море растворилось, исчезло в вечерней мгле. «Всё...» – грустно выдохнула Иришка. А мне не жалко. Ведь мы едем к горам.

* * *

Мы приехали в Железноводск и живём на улице Суворова. Я думаю, красивее улицы нет. Домики одноэтажные, перед каждым – розы. Просто чудо. В начале улицы деревья сплетаются шатром, аркой. И в этой арке видна гора Змейка. От Змейки нас отделяет только степь, много-много травы. С другого конца улицы видна гора Развалка. У Развалки вид немного угрожающий, она почти всегда покрыта клочками тумана и кажется совсем близкой. На углу улицы, на повороте, стоит шелковица – дерево со сладкими синими ягодами. Мы не проходим мимо. Всякий раз по пути в столовую срываем несколько ягод.

Гора Железная – самая удивительная, её мы увидели в Железноводске сразу, сойдя на вокзале. Она стояла под голубым небом, заросшая изумрудным лесом до самой макушки. Я влюбилась в неё с первого взгляда. Форма у неё приятная – склон плавно изгибается, а вершина – как купол. Зелёный-зелёный. И в зелени видны белые-белые здания санаториев.

На Железную мы ходим пить минеральную воду. Здесь в парке живут белки, совсем ручные, выпрашивают у отдыхающих еду: сидят вдоль дорожек на бордюрах и ждут. На фоне Железной нас фотографировали. Вот я стою, такая же высокая, как взрослые.

Если от Железной, от её красоты наступает что-то вроде шока, то Медовая – милая гора для моего сердца. Она не такая шикарная, как Железная, скромнее. И вообще она меньше всех гор. Зато на ней живут люди, она обжитая. На её пологих склонах полным-полно всяких домиков. А вершина – дикая и неприступная – настоящая скала. Вот такое противоречие. И лес на ней тоже есть, переходит с её склонов на другие горы. Медовая подарила мне путешествие, подъём к вершинам.

 

* * *

Может быть, в воздухе Железноводска слишком много кислорода, может, он, наоборот, разрежённый, не знаю, но ощущение от него странное. Чувствуешь не головокружение, не запах, а что-то среднее. Что, что было в этом воздухе? Какая-то неземная свежесть в сочетании с яркой красотой. Но мама (бывалый турист!) вдруг от этой неземной чистоты воздуха захандрила, да так, что мы с ней пропустили несколько коллективных подъёмов в горы.

У мамы очередная блестящая идея: отпустить меня в поход одну, без неё, с группой взрослых.

Идти со взрослыми в горы, идти наравне с ними в том же темпе и всё время вверх – значит чувствовать себя такой же сильной и самостоятельной.

Мама, наверное, понимала, как для меня это важно, потому и отпустила. Конечно, я вернулась в восторге.

– Теперь можешь смело говорить: «я покорила гору», – сказала мама.

– Всего одну. И не «покорила», а просто поднялась на неё.

– Но ведь поднялась. Не отступила, не испугалась трудностей?

– Не отступила. А некоторые люди повернули обратно.
Семья с мальчиком лет пяти. Он всё время отставал, потом стал плакать. И до вершины дошёл из этой семьи только папа.

– Значит, всё-таки крутой был подъём.

– Да. На вершине – неземная красота. Это нужно видеть. Жаль, что ты не ходила.

– Рассказывай. Слушаю.

...Мы начали подъём с горы Медовой и постепенно переходили на другую гору – Острую. Её вершина и была целью нашего путешествия. Мы шли, шли по Медовой, лес становился всё гуще, непонятно было, перешли мы на другую гору или нет, только тропинка вела вверх всё круче и круче, в лесу сумрак, прохлада, и вот неожиданно – яркий свет, голубое небо.

«Здравствуйте, горы! – безмолвно кричит моя душа. – Я пришла к вам, солнце, ветер, простор!»

Внизу волнуется зелёное-зелёное море – море леса, зелёных вершин. Горы повсюду, горы вокруг, но они не заслоняют взора, они со мной наравне; справа и слева – Медовая, Железная. Чуть в отдалении – Бештау лежит растянутой громадой из пяти вершин. Белые квадратики внизу, в долине – город Железноводск.

Моя душа поёт, я лечу через горы, скалы, дальше и дальше, вместе с ветром, прочь от маленькой площадки, на которой мы стоим, огибаю вершины Бештау и наконец плюхаюсь в мягкое море деревьев. И возвращаюсь. Нет, понимаю, это просто счастливый сон. Я по-прежнему стою на самом краю обрыва, а вершины деревьев далеко внизу, расстояние до них огромное. Но полёт был.

Милые горы Железноводска, такие незначительные, такие невысокие! Вы прочно заняли место в моём сердце. Эльбрусу не удалось вас потеснить. Он так и остался где-то далеко.

И вот мы уезжаем из Железноводска. Я прощаюсь с горой Железной, маленьким вокзальчиком, как будто сказочным, со шпилями и башенками. Слёзы наворачиваются на глаза. Откуда-то возникает мысль: в Железноводск мы больше не вернёмся, и я его никогда не увижу. Он станет недостижим.

Аэропорт. Ночь. Я стою на веранде, на втором этаже. Слышен рокот самолётов. Внизу по лётному полю движутся их горящие огни. Мы идём на свой самолёт. Мы сейчас полетим. Но руки не превратились в крылья, наоборот, нагружены вещами. И в самом самолёте нет ощущения полёта – теснота, не хватает воздуха, закладывает уши.

И всё-таки спасибо самолёту. Он несёт меня домой, к бабушке. Я соскучилась по ней.

 

* * *

– Миленькие мои, – говорит бабушка и целует нас. – Приехали.

– Прилетели, – говорю я.

В доме родном – квартире – всё блестит чистотой, пахнет свежей краской. Бабушка, как всегда во время нашего отдыха, трудилась без устали.

Отпускная жизнь закончилась, начинается обычная. Мама завтра выходит на работу, в своё конструкторское бюро. А мне до сентября можно гулять.

 

* * *

Двор почему-то пуст. И звонков в дверь не слышно.
Никто за мной не заходит.

На следующий день я узнаю шокирующую новость: Лариса не приехала. И ждать её бесполезно. Её бабушка обменяла квартиру, вернулась в город на Каме. Наша компания лишилась Ларисы. Это был удар. Но не последний.

Наступил август. Ничего во дворе без Ларисы не клеилось. В кино мы, конечно, ходили. Но некому было создать настроение, никто не умел после сеанса, как Лариса, сказать: «Давайте обсудим фильм. Кому что понравилось или не понравилось?» А тут ещё сюрприз. И опять неожиданно. Нежданно-негаданно.

Я стою у окна, опираясь на подоконник. Из двора медленно движется грузовик, на нём громоздятся вещи. Это уезжает семья Оксаны.

«Что-то происходит со взрослыми, – понимаю я. – Всё рушится, меняется. Почему? Зачем?»

Нам было хорошо вместе, в нашем детстве. Но хорошее закончилось. Детство уехало. Вместе с Ларисой и Оксаной.

Почему я так решила? Ведь оставались (пока ещё!) и Галя, и Динарка, и Руслан.

Но детство, и правда, уехало. Мы, оставшиеся, ещё долго ждали писем, новостей от Ларисы. Она почему-то не написала. И мы постепенно становились другими. Равнодушными, как это ни печально. Пришли девяностые годы. У кого-то появились свои мелкие радости (магнитофон, рыбка скалярия), а у кого-то большие горести. Отдельные.

А я с этого лета перестала мечтать о полётах и завидовать птицам. Потому что научилась летать. Во сне. Очень даже неплохо летала, пока совсем не выросла.