С недавнего времени у Кати появилось новое развлечение – звонить Ане-Анжелике и молчать в трубку. Теперь она делала это ежедневно. Специально бегала на улицу к телефону-автомату, чтобы позвонить. Мягкое сладкое «Алё» в трубке полностью соответствовало тому образу женщины-вампа, который рисовала себе Катя. Порой она еле удерживалась от искушения, чтобы не позвонить сопернице второй раз на дню, и третий, и четвертый. Мелодичный голосок на том конце провода действовал подобно наркотику. Катя стоически молчала, слушая распевные кошачьи интонации («Говорите! Слушаю вас очень внимательно!»), молчала, пока ее собеседница, бросив напоследок нечто вроде «перезвоните, вас не слышно», не вешала трубку. Но сегодня...

Сегодня утром, проснувшись минут на пятнадцать раньше мужа, Катя разглядывала его лицо. Такое родное когда-то – и почти незнакомое теперь. Она упустила что-то в его жизни. Она не помнила этих морщин на лбу и этих складок в уголках рта... и этого жесткого выражения всей его физиономии... жесткого даже во сне. Ромка спал, закинув левую руку за голову (вспухшая мышца плеча, сила и мощь), и вдруг Катя увидела какой-то розовый рисунок у него на запястье. Какие-то едва заметные буквы, полустертые. Не дыша, она приблизила лицо и прочитала: «Казино Морган». Вот, значит, где он был вчера, вот почему вернулся так далеко за полночь... Вчера... Вернее, сегодня, всего несколько часов назад.

Вот почему сегодня она решилась заговорить.

– Алё? – привычно мурлыкнула трубка.

– Анжелика? – Катя назвала соперницу ее настоящим именем.

– Да, – голос был немного удивленным.

– Здравствуйте, Анжелика.

– Здравствуйте. А кто это? – невинно поинтересовалась Анжелика.

– Неважно, – ответила Катя после секундной растерянности. – Я звоню, чтобы сказать вам... Вы не должны больше встречаться с Романом.

– Что? – искреннее удивление в голосе, даже интонация стала чуть более презрительной.

– Вам нужны его деньги, не так ли? – спросила Катя и почувствовала, что краснеет.

– Нет, не так, – мягко ответила трубка.

– Девушка, вы поступаете очень нечестно, – сказала Катя. – Рома женат, у него есть ребенок...

Где-то в глубине души она надеялась: ее соперница не знает этого. Все, что говорит Ромка, про психологию, про серьезные разговоры – придумано. Сейчас эта фотомодель будет шокирована и...

– Я знаю, – ответил кошачий голос.

– Знаете – и хотите увести его от жены?

– Простите, с кем я разговариваю? – в голосе собеседница появились железные нотки.

– Это неважно, – Катя распалялась от дерзости соперницы. – Вы отменная стерва, моя дорогая. Вам нравятся чужие мужчины?

– С кем я разговариваю? – от мурлыкающих интонаций не осталось и следа.

– Я хочу сказать, что у вас ничего не получится, – торопливо продолжала Катя. – А то, что он таскается с вами по всяким злачным местам... Вы отбираете эти деньги на ваши развлечения у его ребенка, вы это понимаете?

– Извините, но я не люблю беседовать с анонимами, – сказала Снежная Королева, и голос у нее был таким, каким он и должен быть у Снежной Королевы – ледяным. – Представьтесь, пожалуйста.

Катя с честью выдержала эту атаку, только дух перевела.

– Я хочу сказать вам, – продолжала она, чтобы вы оставили эту затею. Рому вы все равно не получите, а то, что вы делаете – очень грязно.

И повесила трубку.

 

* * *

И настал тот – самый страшный – день. Когда Катя увидела Анжелику. Нечто рыжее в рыжей куртке. Тот навязчивый, странный образ, который преследовал ее потом... долго, долго, долго.

Она только что вернулась с занятий и отправилась в универсам – за продуктами. В холодильнике было почти пусто. Нужно было что-то приготовить Ромке на вечер... и себе с Шуркой тоже. У нее еще было какое-то предчувствие. Она очень тщательно надевала новую замшевую шапочку перед зеркалом и зачем-то накрасила губы (в магазин-то!). Она вышла из подъезда, помахивая сумочкой, дошла до угла и повернула направо, прошла еще квартал и остановилась у перекрестка, чтобы перейти дорогу...

Прямо навстречу ей ехал беленький «Кадетт» мужа, она узнала бы его из тысячи машин, с этими полосочками, ромбиками, цветными кружочками аппликаций на корпусе... И прежде, чем разглядеть за рулем Ромку, Катя увидела то, что бросалось в глаза в свете заходящего солнца – облако темно-золотых, рыжих, красных, освещенных солнечными бликами волос на переднем сиденье. Это была ОНА.

Те мгновения, пока «Опель» мужа приближался к перекрестку, замедляя скорость перед выбоиной у светофора, показались Кате вечностью. Она успела разглядеть прищуренные на солнце глаза соперницы – глаза победительницы, глаза хищницы. Наглые высокие скулы, темно-малиновый надменный рот, узкие черные брови – крылья улетающих птиц. Она успела увидеть, почувствовать этот взгляд, живой и холодный, нервный и счастливый; ей казалось, она слышит этот счастливый смех – Снежная Королева на переднем сиденье была так довольна чем-то...

Не успев ничего сообразить, осознать, поняв лишь, что Ромка не увидел, не заметил ее, Катя метнулась в сторону «Опеля», на дорогу, взмахнула рукой... Прибавив скорости, белый «Кадетт» пронесся мимо, безжалостно забрызгав грязью ее сапоги и дубленку. Катя так и осталась стоять на дороге. Она была раздавлена, смята, она...

Худшего произойти не могло.

Позднее она вновь и вновь прокручивала в памяти этот эпизод, воссоздавала перед глазами видеофильм своего унижения, упивалась острой болью в груди. Чужая, великолепная женщина сидела рядом с Ромкой на ее, Катином, месте, сидела на правах хозяйки, сидела привычно, так, как будто...

А она, Катя, была всего лишь столбиком на дороге, не препятствием даже – так, чем-то мелькнувшим и незамеченным в пути.

 

* * *

– Это была моя жена, – сказал Роман. Оглянуться было свыше сил его – там, на дороге, осталась маленькая Катя в маленькой своей дубленочке, в купленной недавно шапочке... и ужас, казалось, навеки застыл в глазах ее.

– Та, что бросилась под колеса? – спросила Анжелика. Она даже не оглянулась назад. Роман не оглянулся тоже.

– Господи, ну почему все так глупо? – воскликнул Роман. – Сейчас, наверно, она будет звонить.

– Я подумала, что это кто-то так странно голосует, – сказала Анжелика. – Она так размахивала руками...

Эти нелепые взмахи тоненьких рук в широких рукавах дубленки, это бледное испуганное лицо так и стояли перед внутренним взором Романа.

– Конечно, я могу сказать, что я просто ее не заметил... – рассуждал Роман.

– И что ты просто подвозил пассажирку. То есть меня, – саркастически продолжила Анжелика. – Что мы даже не знакомы.

– Одно простейшее правило, – мучился Роман, – не ездить мимо собственного дома... И куда только ее черт понес?

– И что ты так переживаешь? – спросила Анжелика высокомерно. – Ты что, не имеешь права никого подвезти?

– Нет, я не могу сказать, что я ее не заметил. Она просто-таки под колеса бросилась.

– Да уж, – голос Анжелики стал издевательски резким. – Я думала, мы ее раздавим, – она развернулась к Роману и смотрела на него пристально, с улыбочкой... с мерзкой такой улыбочкой. – Влип ты, Ромочка, – сладко сказала она.

«Нужно взять себя в руки, – подумал Роман, – я мужик или не мужик? Сейчас она начнет смеяться надо мной».

– Я имею право поступать так, как хочу, – сказал он. – Неудобно, конечно, получилось. Как будто я нарочно вез тебя мимо своего дома... Ее просто наглость моя удивит.

– Да я не об этом. Ну, я слышала голос твоей жены, видела фотографии... Но была какая-то надежда... Знаешь, бывают просто люди нефотогеничные, на фотографиях плохо получаются. Мне показалось...

– Что? – дернулся Роман.

– Я бы ни за что не подумала, что это твоя жена, – Анжеликины глаза вдруг резко сузились. – Кстати, если бы ты уважал мои чувства, то мог бы не говорить мне об этом. Что это она.

Роман почувствовал угрызения совести. Действительно, при чем здесь Анжелика? Это он повез ее этой дорогой... Получалось так, что он уже причинил боль Кате и пытался сейчас причинить боль Анжелике... Замкнутый круг.

– Извини, – сказал Роман. – Я так и хотел сделать, но в последний момент... Ты бы все равно заметила, что я нервничаю.

– Да, но я бы не знала почему. Мне бы в голову не пришло, что это – твоя жена.

Она так нажала на слово «это», что у Романа побежали мурашки по коже.

– Почему? – спросил он.

– Мне показалось, что это какая-то пожилая женщина. Почти старушка. Безумная голосующая старушка. Сгорбленная, голову в плечи, нелепые жесты рук, дебильная шапка...

– Ну, насчет шапочки ты зря, – возразил Роман. – Ей очень идет. Это я покупал.

– Ты испортил мне все настроение, – сказала Анжелика мрачно.

– Извини, я не хотел.

Затрезвонил мобильник Романа. Конечно же, это была Катя:

– Ты можешь заехать домой?

– Не могу, – Рома бросил беглый взгляд на Анжелику. Та делала вид, что происходящее ее совершенно не касается.

– И чем ты таким занят? На работе сидишь?

– Нет, не на работе.

– Рома, я видела тебя! – сорвалась на крик Катя. – С этой сукой!

Холод какой-то сковал Романа. Если бы Катя не произнесла эту фразу, все было бы иначе. Она была бы маленькой несчастной девочкой, которую он бросил посреди дороги. Но теперь... Какое она имеет право? Черт возьми!

– Я занят сейчас, – холодно сказал Роман.

– Кто был с тобой в машине? – допытывалась жена. – Это и есть Аня?

– Какая разница? Я не обязан перед тобой отчитываться.

Анжелика по-прежнему смотрела вбок, в окно; ее как будто не было здесь. «Боже, – подумал Роман, – мы же собирались в кино, погулять, что я вообще делаю? О чем я говорю, с кем?»

– Рома, ты же здесь, недалеко. Пожалуйста, заедь на пять минут хотя бы, мне надо с тобой поговорить.

– Говори, – сказал Роман равнодушно.

– Я не могу по телефону. Пожалуйста, заедь! На пять минут!

Она была близка к истерике, Роман чувствовал. Анжелика, напротив, казалась спокойной и сдержанной, сонной даже. Ее спокойствие непостижимым образом передалось Роману.

– Я не могу. У меня человек в машине.

– Значит, пусть человек едет к себе домой!

– Это невозможно. У нас дела.

– Рома! – закричала Катя.

– Я приеду вечером, и мы поговорим.

– Рома!

– Все, – отрезал Роман, нажимая красную кнопку.

Практически сразу же телефон зазвонил вновь, и Роман отключил трубку. Только тогда Анжелика повернулась и посмотрела на него. Как будто вернулась откуда-то. Два разных желания боролись в душе Романа. Нужно было заехать домой и успокоить Катю, на каких-то пять минут заехать, остановить эту истерику, эти слезы, эту ненависть... Но тут, рядом, была Анжелика, критически улыбающаяся, великолепная, стоящая над Катей, над ним, Романом, над всем...

– Ты очень обидишься, если я попрошу тебя посидеть в кафе? – спросил Роман.

– Что? – она удивленно подняла брови. – Мы же только что поели!

– Ну, я возьму тебе кофе, мороженое, и ты меня подождешь, – предложил Роман.

– Хочешь домой съездить? – усмехнулась Анжелика.

– Я ненадолго. Тут недалеко хорошее кафе, посидишь минут пятнадцать...

– Останови машину.

– Ну, чего ты...

– Останови машину, пожалуйста, – повторила Анжелика спокойно.

– Ну, подожди, – остановив «Опель», Роман попытался взять руку Анжелики в свою, но она отдернула ее. – Я тебя очень прошу: подожди. Я понимаю, это все капризы маленькой зарвавшейся девчонки, но ты не понимаешь, как она страдает! Ты ведь не такая, как она, ты умная.

Он попытался придать своему лицу как можно более умоляющее, покорное выражение. Поссориться с ними обоими одновременно – это уж слишком.

– И что?

– Мне нужно буквально пять минут с ней поговорить. Я ее успокою, и мы поедем в кино.

– Ради Бога, – Анжелика развела руками. – Только ни в какое кино мы не поедем.

– Но почему?

Лицо ее было непреклонным. Она ждала – что он решит. Роман с размаху саданул кулаком по рулю, прямо по сигналу гудка.

– Хорошо, я никуда не поеду. Все, я сглупил. Извини.

Анжелика помолчала пару минут, потом улыбнулась сдержанно – улыбкой победительницы.

– Ты! – сказала она повелительно, но глаза смеялись. – Ты испортил мне настроение! Окончательно.

– Я предупреждал тебя, что я ужасный, мерзкий тип. Ну, прости.

Роман завел мотор и развернулся в направлении центра. Все это время, после неожиданного столкновения с Катей, его «Опель» просто бессмысленно колесил по улицам.

– У меня такое чувство, что мы раздавили ее, – сказал Роман тихо. Он никак не мог вытравить из памяти образ Кати, оставшейся на дороге... поистине раздавленной его колесами. Бледное, без кровинки, лицо зеленоватого, слегка лягушачьего оттенка, огромные глаза... да, скорее полные ненависти, чем испуга. И ее слова – «с этой сукой»... Сколько же злости в его маленькой жене! Она вся просто переполнена ненавистью! Холодной, мерзкой ненавистью – ненавистью не только к блистательной Анжелике, но и к его, Романа, счастью с Анжеликой. Жаба... Роман вдруг поймал себя на том, что это самое точное сравнение. Холодная, липкая, переполненная злом... с широко разъехавшимися тазовыми костями и тоненькими ножками, коленки так резко выдаются... Роман хотел бы забыть. Забыть эту дорогу и брызги грязи... Только Анжелика рядом. Она-то ни в чем не виновата. Ни в чем.

 

* * *

Рома повел ее на «Матрицу». Анжелика слышала, читала что-то в прессе, видела даже фотку – два человека, как бы подвешенные в воздухе, сцепившиеся руками в непонятном поединке... Кажется, этот фильм называли эпохальным, разрушающим все барьеры... Интересно было посмотреть. Они опоздали, опоздали из-за этих дурацких препирательств в машине, и когда вошли в зал, на экране висел огромный черный паук, железный, и тянулся щупальцами к человеку, погруженному в какую-то липкую жидкость. Рома, видевший уже фильм на кассете, тут же наклонился к Анжелике и начал что-то объяснять, пересказывать начало фильма, он говорил жарко, громко, зрители в зале уже стали оглядываться на них недовольно... Впрочем, Анжелика почти ничего не слышала, другое занимало ее. Голый человек на экране, без волос, без бровей и без ресниц, показался ей удивительно знакомым. Она мучительно напрягала мозг, пытаясь понять, вспомнить... И только когда того же человека показали лежащим в свитере, с бровями, с ресницами и слегка отросшим ежиком волос, Анжелику как током прошибло: экранный герой был копией Макса. Да, чуть другая линия волос, может быть, более жесткий подбородок, но общее впечатление...

– Это главный герой? – резко повернулась Анжелика к Роме.

– Да, – немного удивился тот.

– А как зовут актера, ты знаешь?

– Кеану Ривз.

Анжелика еле сдержалась, чтобы не ляпнуть тут же, что этот парень похож на ее Макса. Вряд ли это было бы интересно Роме, только вызвало бы ненужную ревность. Она, как завороженная смотрела на экран: героя пару раз назвали красавчиком. Выходит, даже по голливудским меркам Макс красив? Анжелика-то знала, что Макс – да, эффектный, сильный, да, когда-то (при первой встрече) она была поражена его необычной красотой, но сейчас все в нем казалось таким привычным... Она замечала: вот появилась пара седых волосков на виске, еще рановато бы... вот прыщик выскочил на щеке, надо бы выдавить и прижечь... Какие-то все больше недостатки подмечала. А сейчас, глядя на огромный экран, не могла отделаться от мысли, что это ее (каким, правда, боком ее, непонятно) Макс, и ей даже было неприятно, когда черноволосая партнерша по фильму прикасалась к герою. Надо отдать должное двойнику Макса: он обошелся без любовных сцен, и даже финальный поцелуй, подаренный ему героиней, пробудивший его к жизни, он пережил в бессознательном состоянии. Поэтому, слегка прослезившись над силой чужой любви, Анжелика вышла из зала довольная и взволнованная. Как будто кино было про Макса и Макс не изменил ей. Взбудораженная, помимо прочего, идеей фильма, Анжелика судорожно соображала, что бы такое сказать и сделать. Хотелось решительных действий. Позвонить Максу, например. Или наехать на Рому. Хотя какая разница, если, по замыслу авторов фильма, весь наш мир – компьютерная игра? Где-то там переключаются какие-то диодики, и тебе становится легче или больнее, ты плачешь или смеешься... а по сути – не происходит ничего.

Действовать – означало вновь почувствовать себя живой. Махать руками и ногами наподобие героев «Матрицы» Анжелика не могла, с взрывчаткой тоже было туговато, а прыгать с крыши на крышу она не стала бы даже со спецстраховкой. И все ощущение дискомфорта, неудобства, непричастности к супергероям Анжелика по-детски решила излить на Рому. Хотя нет: не по-детски. Будь она ребенком, начала бы скакать, палить из воображаемых пистолетов, ходить по поребрику, как по карнизу небоскреба – она делала так в детстве. А сейчас Анжелика была взрослой женщиной, и в соответствии с логикой женского поведения ее жертвой стал близрасположенный мужчина.

– Я думаю о том, что наши отношения стали развиваться как-то не так, – сказала Анжелика в машине. Сказала и ждала, внутренне ликуя, возражений каких-то ждала... Напрасно.

– Мне тоже начинает так казаться, – спокойно ответил Рома.

– Я хочу все изменить, – не сдавалась Анжелика.

– Что изменить?

– Где-то мы с тобой повернули не туда, – деланно беспечно сказала Анжелика. – Все стало слишком серьезно.

– Слишком серьезно, – эхом повторил Рома.

– Мы начнем все сначала, – сказала Анжелика решительно; на мгновение эта мысль показалась ей выходом. – С нуля. Попробуем еще раз.

Рома посмотрел на нее с сомнением.

– Разве это возможно? Разве мы сможем забыть обо всем, что уже было с нами?

– В том-то и дело, что не надо забывать, – живо согласилась Анжелика. – Мы можем увидеть, где мы сделали ошибку. Мы теперь сможем все прожить по-другому.

– По-другому – как?

Анжелика вся была во власти компьютерных мыслей. Если наша жизнь – всего лишь игра компьютерная, типа «дюк нюкемов», что ж, попробуем снова пройти все лабиринтики. Вновь сразимся со всеми монстрами. Тем более что теперь мы уже знаем, где какое оружие лежит.

– Пока не знаю, – ответила она. – Так, как правильно. Чтобы никому не делать больно.

– Моя жена... – начал Рома.

– И я не хочу больше, чтобы ты говорил о своей жене. И о моем муже. Мы ошиблись в этом. У каждого из нас своя жизнь, и мы не должны лезть в жизнь друг друга.

Рома был не согласен:

– Ты думаешь, это возможно теперь?

Где-то уже щелкали единички и нолики, и новая программа была запущена. Анжелика решила обозначить контуры первого (и главного, как ей казалось) монстра. Она уже видела его лицо в предыдущей игре.

– Я не знаю. Но я знаю, что я больше ничего не хочу слышать про твою жену. Ты очень часто говоришь, что ты ужасный, но это все в тебе появляется только тогда, когда ты общаешься со своей женой. Я сегодня увидела ее... и я поняла, что она и есть то черное, мерзкое... Все это такая грязь... Я не хочу.

– Не хочешь чего?

– Я не хочу больше знать об этом, – Анжелика по-киношному взмахнула руками. – И я не хочу, чтобы это хоть как-то касалось меня.

Она ждала, что Рома будет защищать свою Катю, она уже готовила оружие. Но Рома сказал:

– Я очень боюсь, что ты права. В последнее время, когда я думаю о своей жене, мне тоже кажется, что она...

По его лицу пробежало нечто вроде судороги, губы дрогнули.

– В последнее время? – жестко переспросила Анжелика. – А куда ты смотрел раньше?

– Раньше – когда?

– Ты рассказывал миллион вещей, которые были с вами давно и от которых у меня просто мороз по коже!

– Ну, например?

– Да миллион! – Анжелика попыталась припомнить: что он там такое особо ужасное рассказывал? – Ну, например, когда от тебя была беременна девушка. То, что твоя жена чуть ли не пистолет у тебя просила, чтобы ее застрелить!

Наверно, это был действительно удачный пример. Рома даже задрожал, Анжелика увидела, как трясутся его руки на руле.

– Она не смогла бы! Это было сказано от избытка чувств!

– Да? А о чем она собиралась поговорить с твоей любовницей, когда хотела ей звонить?

– Не знаю, – растерялся Рома. – Наверно, хотела просить ее сделать аборт.

У Анжелики вдруг возникло ощущение дежавю – может быть, от одного взгляда на тошно-серую, немаркую, практичную обивку салона. Нечто вроде предчувствия... а когда забеременею я? – к чему эти мысли?..

– Да? Да, конечно, – оборвала она свои идиотские мысли. – А ты знаешь о таком элементарном понятии, как женская солидарность? Твоя жена сама рожала! Она же знает, как тяжело носить ребенка! Сколько нервов это стоит! И о чем она еще собиралась говорить? Может быть, угрожать? Может быть, добиться, чтобы у девушки случился выкидыш?

– В моей жене действительно много такого... – сказал Рома грустно, – и самое главное – это я, наверно, воспитал в ней. Я хотел, чтобы она была жестче. Чтобы не была размазней.

Анжелика вспомнила плотно сжатый рот Кати Потехиной, ее острый подбородок, геометрические скулы... Подросшее дитя-дебил. «Тебе бы следовало воспитывать в ней мягкость, – подумала Анжелика. – Хоть какую-то женственность». Она вспомнила себя – себя, может быть, глупую, со своим всепрощением – такое недалекое время назад...

– Рома, когда любовница моего мужа была беременна, был момент, что я заставила его общаться с ней! Когда он уже хотел бросить ее! – Анжелика перешла почти на крик, так ей было легче бороться с неприятными воспоминаниями. – Может быть, я дура, но я говорила ему: «Саша, она же беременная, подожди, пока она родит, съезди к ней, ты ведь не представляешь, как это тяжело!»

– Моей жене тоже сейчас тяжело, – вступился Рома.

– Ей – тяжело? – Анжелика широко раскрыла глаза, изумляясь. – Чему там может быть тяжело? Там ничего нет внутри! Пустота! Черная, звенящая пустота! Ничто!

Она опять взмахивала руками, едва не ударилась о ручку двери, замолчала в негодовании.

– Ты знаешь, моя жена говорит про тебя практически то же самое, – тихо сказал Рома.

– Что? – опешила Анжелика.

– Ну, что ты чувствовать не можешь... Переживать и вообще... Что ты пустая внутри... как все красивые люди.

– Ну, естественно! – воскликнула Анжелика. – Что ей еще остается говорить?

– Но я почему-то верю тебе, а не ей, – так же тихо продолжал Рома. – Что бы про тебя ни говорили, я чувствую, что ты... светлая.

Он перегнулся и поцеловал ее в губы, ожидая, наверно, примирения. Но Анжелике было сложно сразу расстаться с компьютерными демонами. Она сидела, тяжело дыша, и руки ее сжимались в кулаки.

– Ты светлая, – повторил Рома, и морщинки на лице Анжелики потихоньку стали разглаживаться, – светлое облачко в моей жизни. Яркий свет... в моей темной жизни.

Если он действительно чувствовал это, то Анжелика могла считать себя победительницей. Победительницей карманных монстров...

 

* * *

На долю Кати оставались теперь только разговоры. Выяснение обстоятельств, не имеющих значения, обстоятельств, которые она знала и без выяснений. И в три часа утра, когда Ромка наконец соизволил появиться дома, она начала еще один долгий, путаный и бессмысленный разговор.

– Ты же обещал приехать вечером, – сказала Катя.

Ромка молча раздевался – похоже, у него не было ни малейшего желания общаться на подобные темы.

– Там, в машине, была Аня? – спросила Катя напрямик.

– Да, – ответил Ромка, не глядя ей в глаза.

– И куда вы поехали?

– Оставь меня, пожалуйста.

– Она сидела на моем месте! – вскрикнула Катя, и от сознания собственного унижения у нее потемнело в глазах.

– Твое место – водительское, – ответил муж холодно. – Эта машина, между прочим, на тебя записана. Я пару раз учил Аню водить... и, ты знаешь, у нее это получается лучше, чем у тебя с твоими водительскими правами.

С минуту Катя не могла сообразить, что ему ответить. Ее водительские права достались ей с трудом, с боем, а практика вдвоем с Ромкой была поистине ужасна. Когда она делала что-то не так, муж психовал, кричал, мог даже ударить ее... И по сей день Катя боялась сесть за руль. Она зажималась, ожидая критики и окриков Ромки, и от этого ничего не получалось вообще. У Снежной Королевы, значит, получалось... И это могло означать две вещи. Либо девушка-психолог уже умела водить машину и пользовалась любовью Ромки ко всякого рода поучениям, либо просто процесс обучения с участием надменной Анжелики проходил как-то иначе, чем с ней, Катей. Скорее всего.

– Как ты не понимаешь, что она тебя использует! – Катя знала, что этот аргумент должен подействовать безотказно.

– Использует в чем? – заинтересовался Ромка.

– Ей не нужен ты! Ей что-то нужно от тебя!

– Что именно? Что с меня можно взять?

– Я не знаю! Все твои женщины используют тебя! Никому из них не нужен ты сам!

– У Ани все есть, – сказал Ромка. – Работа, деньги, одежда...

– Значит, она хочет выйти за тебя замуж! – ляпнула Катя. И сама испугалась своих слов.

Ромка улыбнулся как-то странно.

– Если бы ей было нужно это... я был бы счастлив. Ведь это бы и означало, что ей нужен я.

Катя почувствовала, что срывается, летит в пропасть. Нужно было зацепиться за что-то, задержаться, удержать мужа...

– Ты нужен только мне! – сказала Катя.

– Ты противоречишь сама себе, – его голос был скучным. – Я устал.

– Рома, ты мне нужен! – получилось немного театрально.

– Я знаю, – сказал Ромка.

Самый страшный вопрос вертелся на языке у Кати. Она прошла за мужем в ванную, тупо смотрела, как он моет руки, лицо...

– Она хочет, чтобы ты на ней женился?

Ромка медленно вытирал руки полотенцем.

– Я думаю, нет, – сказал он наконец. – Ей просто хорошо со мной.

Кровь ударила Кате в лицо, и сдерживать чувства больше не было никакой возможности:

– Она грязная, мерзкая шлюха!

Выходя из ванной, Ромка протиснулся мимо Кати так, как будто она была вещью. Как будто она была шкаф.

– Если я еще раз услышу от тебя нечто подобное, – сказал он уже из комнаты, – я не буду с тобой вообще разговаривать. Ни о чем.

 

* * *

Наконец было принято решение снять квартиру. В грязненькой, многолюдной, шумной гостинице моряков Анжелика с Ромой вместе спускались из маленького номера с чахлой мебелью в холл, чтобы звонить по разным арендным агентствам. Она свято верила, что эта гостиница – последняя в длинной череде их пристанищ, каждое из которых было незаметно (чуть-чуть!), но все-таки хуже предыдущего. Сегодня Анжелика поняла, что не все уже так ладно в ее жизни. Маленькая полосочка теста «Be sure» дважды была перечеркнута пополам. Каких-то пять дней задержки, а неведомые силы, спрятанные в этом глянцевом клочке картона, знали, знали... Анжелика сама еще не верила, а они – точно знали, были уверены. Она решила про себя, что если вправду все так, то – аборт, аборт, ни к чему осложнять их и без того сложные отношения с Ромой, ни к чему все портить своей беременной беспомощностью, растущим животом. В этот раз – аборт, вот если когда-то еще раз (нет, предохраняться, купить все, что нужно, но если все-таки, если судьба так начертает) – тогда «да». А сейчас – рано. Глупо и невозможно. Да и хочет ли она ребенка от Ромы?

 

* * *

Роман вдруг понял, что начинает уставать от Анжелики. От ее красоты, от ее неуемной страстности. От накала чувств. От яркого, обжигающего блеска ее глаз. Он устал. Она была такой большой и ее было так много. Она так шумно и убедительно доказывала свою правоту. Она...

«Она просто чужая», – вдруг понял Роман однажды. Весь этот ее блеск, ее уверенность, ее набитый деньгами кошелек, ее дорогая одежда – все это было чужим. Красивым – и чужим... А красивым ли?

Однажды в бассейне он вдруг увидел, что Анжелика потолстела. Ее животик приобрел округлость... и бедра уже не были такими изящными... Он перевел взгляд выше и увидел, что щечки ее тоже округлились. Он уже так привык к ней, что перестал разглядывать ее, перестал замечать изменения, происходящие с ее телом. Наверно, она перестала следить за собой. А в ответ на его шутку: «мой толстый зайчик» пожала плечами: «я всегда толстею к зиме. Чтобы не мерзнуть».

Чтобы не мерзнуть. Она, несомненно, была теплой, Анжелика, и с ней рядом было, несомненно, тепло. Но...

Ее было слишком много, и она была слишком шумной. Слишком шумной, слишком уверенной в себе, подавляющей. Рядом с ней Роман не был уверен ни в чем. Он забывал о том, что знал точно. Он терял свое мнение и становился частью Анжелики. Частью ее, несомненно, убедительной, концепции.

Теперь еще это решение снять квартиру. Да, это была идея Романа – но решение все-таки приняла Анжелика. Она так ухватилась за это его предложение: «Уже холодно, трахаться в машине – несерьезно». Она так отчаянно ухватилась за эту идею, что Роману стало страшно. Она сидела рядом с ним в его «Опеле», откинувшись на сиденье, и обсуждала возможные варианты. Там, конечно, безобразная ванная, но кафель можно заменить; а вообще не нравится та, другая, квартира, она дороже, но не требует никакого ремонта... Она слишком большие надежды возлагала на эту квартиру. Она, наверно, хотела жить там с Романом. Она сидела рядом с ним, в своем коротком голубом пальто, широко разведя ноги в расклешенных джинсах... и рассуждала о том, какой должна быть их квартира. У Романа кружилась голова, и он не знал, как возразить, но возразить было нужно.

– Я сказал своей жене, что никогда не брошу ее, – сообщил он наконец. – Это правда. Я только сейчас это понял. Я не знаю, какие чувства ты испытываешь ко мне...

– Я должна говорить об этом? – удивилась Анжелика.

– Понимаешь, слова... Я не верю словам. Я уже очень долго прожил с Катериной. Я не хочу ничего менять.

Анжелика ничуть не удивилась.

– По-моему, ты остыл к идее снять квартиру, – сказала она без всякого выражения.

– Нет, – возразил Роман. – Но... У нас ведь все как-то не так сейчас, тебе не кажется?

Анжелика нахмурилась:

– Что не так?

Можно было просто сказать «все не так», сказать и попросить ее выйти из машины... «Боже, почему все так тягуче, это уже похоже на последнее объяснение», – подумал Роман. Обыденность.

– Не знаю... – он тоскливо посмотрел за окно, где метрах в тридцати красовались сетчатые решетки «парадного подъезда» Анжеликиной бани. – Я думаю, я не готов. Может быть, ты возлагаешь на меня слишком серьезные надежды?

– Я вообще не возлагаю на тебя никаких надежд, – заявила Анжелика.

– Это и пугает меня. Все, что ты делаешь, слишком несерьезно.

– Что именно? – жестко спросила она.

– Твое отношение к жизни. К мужчинам.

– Знаешь, не тебе об этом судить, – в ее голосе была какая-то скрытая злость. Роман напрягся, пытаясь предугадать, с какого края будет предпринята атака.

– Конечно, – сказал он. – Почему ты не хочешь вернуться к Саше?

Злая усмешка исказила лицо Анжелики:

– Если ты непременно хочешь, чтобы у меня был еще другой мужчина, то это не проблема.

– Вот как? – опешил Роман.

– А как ты думал?

– У тебя есть какие-то варианты?

– Конечно.

– Вот как? Какие же?

– Ну, у меня есть, например, Макс – я тебе про него рассказывала.

– Да?

Это оказалось неожиданностью для Романа: он был уверен, что единственный, кто еще претендует на Анжелику, это ее бывший муж. Женатый Максим всплыл абсолютно некстати. В течение нескольких минут Роман пытался переварить эту новость. Не может быть! Интересно, а Анжелика с ним спит? А где и когда? Ревность нахлынула теплой волной. Анжелика просто сидела и смотрела на Романа.

– Ты встречаешься с ним? – наконец выдавил из себя Роман.

– Иногда, – сказала Анжелика небрежно. – Это не то, что ты думаешь. Мы сто лет знакомы.

– И что?

– Ничего, – лицо ее вдруг исказилось странной гримасой. – Оставь меня.

Роман с трудом продирался сквозь дебри догадок, воспоминаний, домыслов. Что еще она говорила об этом Максиме? Почему он раньше не придавал значения ее рассказам о нем? Он даже не знает, сколько лет этому идиоту! Наверняка уже не мальчик. Судя по кругу ее общения – может быть, какой-нибудь бандит?

– Если ты говоришь, что я нужен тебе, зачем тебе еще Максим?

Анжелика усмехнулась невесело:

– Я знаю, что ради меня он пойдет на все. Стоит мне пальцем поманить – и он придет. Оставит свою жену, двоих детей – и придет.

«Ты и от меня этого хотела! – внутренне ужаснулся Роман. – Тебе это нравится, тебе это нужно, ты этого от меня добивалась!»

– Так легко? – спросил он вслух.

– Он сто раз говорил, что в любой момент сделает это, – произнесла Анжелика гордо. – Я сказала ему, что это не должно быть связано со мной. Если он хочет уйти от жены, просто уйти, если он не может с нею жить – пусть уходит. Я потом решу, как мне поступить. На самом деле я очень боюсь сделать кому-то больно... и я никогда не была уверена, что я именно та женщина, которая ему нужна.

– Он, наверно, взрослый? – спросил Роман. Перед глазами почему-то возник образ невысокого полноватого бизнесмена... Мягкий характер, возможно, небольшие залысины и негромкий голос...

– Нет... – Анжелика вдруг улыбнулась чему-то. – Он очень смешной. Он похож знаешь на кого? Вот мы на днях смотрели «Матрицу». Он похож на главного героя.

Все созидаемое в мозгу Романа рухнуло. Начавший было обретать плоть образ рассыпался. Фильм «Матрица», главный герой? Что, Кеану Ривз? Этот черноволосый красавец, сумрачная мечта юных девушек, почти принц? И чем же он, интересно смешной?

– То есть ты встречаешься со мной и с ним, – уточнил Роман.

– Да нет... – Анжелика по-прежнему улыбалась. – Нет. Ты не понял. Это не встречи ради секса. Просто... мы друзья. Очень давно. Это целая жизнь. У нас много общих воспоминаний...

– Мне кажется, что ты мной манипулируешь, – после недолгого молчания сказал Роман. – Ты очень опасна для мужчин.

– Да? – радостно удивилась Анжелика.

– Нам нужно сделать паузу в наших отношениях.

– Ты так думаешь? – озадаченно спросила она.

– А ты так не думаешь? – резко бросил Роман в ответ.

Анжелика нахмурилась и произнесла недовольным тоном:

– Ну, не знаю. Что, если я не захочу потом встретиться с тобой еще?

– Мне нужно все обдумать, – сказал Роман. – Я не знаю. Все это слишком далеко зашло.

– Все зависит от тебя. От того, что ты хочешь.

– Я хочу отдохнуть, – признался Роман. Это было наиболее точное определение для его сегодняшних ощущений.

– От меня? – насмешливо спросила Анжелика.

– От напряженности наших отношений. И потом... разве тебе не кажется, что у нас сейчас все не так, как прежде?

– Что не так?

Они повторялись. Это был бесконечный, бессмысленный разговор, и он тяготил Романа своей нелепостью и неопределенностью. Нужно было прекратить беседу хотя бы временно. Роман просто физически чувствовал, как Анжелика вытягивает из него все жилы.

– Я не знаю, – в который раз повторил Роман, болезненно морщась. – Ты сказала, что хочешь начать все сначала... но все стало совсем не так.

– Это потому, что мы бесконечно обсуждаем твои отношения с женой, – заявила Анжелика.

– И поэтому тоже. Я слушаю тебя, а ты очень влияешь на мои мысли... Но понимаешь, Катя не такая плохая, как ты все время говоришь, а когда ты пытаешься внушить мне это, это разрушает и наши отношения тоже.

– Я неоднократно предлагала тебе не говорить больше о личном, – сказала Анжелика холодно.

– Ты же знаешь, что это невозможно! – воскликнул Роман. – О чем тогда говорить, о погоде?

– На улице дождь, – произнесла Анжелика мрачно, мельком взглянув в окно.

– И потом, дело не только в этом. Если честно... – Роман тяжело вздохнул. – В последний раз, когда мы были в гостинице... в гостинице моряков, я имею в виду... Все было уже не так. Не так, как раньше. Даже в постели.

– Может быть, потому, что мы были пьяны?

– Не знаю. Может быть. Может быть, просто потому, что я устал. Но в этом уже нет той прелести. Вначале, когда мы познакомились, я молиться на тебя был готов... Я прикасался к тебе, как к какому-то божеству, посланному мне свыше, а теперь все стало не так. Все слишком обычно.

Роман помолчал минутку, отгоняя от себя неприятные воспоминания. Нет, это было, не стоит даже пытаться забыть. Может быть, виной тому Кеану Ривз, ее связь с ним... Может быть, нет... Кстати, почему именно после просмотра «Матрицы» Анжелика заявила, что им стоит начать все заново? Заново – с участием в ее жизни ее старого друга? Что может быть лучше старой дружбы? Ту безоговорочную преданность, какую дарит Анжелике этот чертов красавчик Максим, он-то ей подарить не в состоянии!

– Мне даже показалось, что ты была очень осторожна, – сказал Роман. – Я не знаю, почему, но ты не отдавалась мне так, как раньше. Иногда мне даже казалось, что ты хочешь оттолкнуть меня.

Что-то странное, дикое, сумасбродное промелькнуло в глазах Анжелики.

– И ты не знаешь, почему? – спросила она.

– Нет, – осторожно ответил Роман.

– И не догадываешься?

– Саша? Ты опять с ним?

– Идиот, – сказала Анжелика.

– Да, я идиот, – согласился Роман.

– Я действительно теперь другая, – произнесла Анжелика с пафосом.

– Почему?

– Я не хочу говорить об этом.

– То есть что-то все-таки происходит? – добивался Роман.

Анжелика тяжело вздохнула, посмотрела вверх-вбок-направо. «Говори, – молил ее Роман взглядом, – говори». Пусть скажет «убирайся к черту», пусть скажет...

– Происходит, да? – повторил он настойчиво.

– Я не хотела говорить тебе об этом, – произнесла Анжелика, разворачиваясь к нему, поворачиваясь всем телом. Набрала побольше воздуху в легкие и выдохнула с этой своей высокомерной улыбочкой: – Я беременна.

 

* * *

Превозмогая тошноту и внезапную слабость (как-то очень быстро начался токсикоз, с Катенькой не так было), Анжелика три дня кряду носилась с квартиры на квартиру. Лица агентов смешались в одно, и, когда она назвала энергичную черноволосую агентессу Володей (другой агент, молоденький, смешной, с едва пробивающимися рыжими усиками), поняла – не может больше. Так и сказала Роме по телефону.

– Эх, ты, – ответил Рома. – Я-то тебя считал деятельной девушкой. Ну ладно, я попробую сам. Вы, женщины, ничего не можете.

Это было с утра, а к вечеру, как по волшебству, появилась квартира, и Анжелика ставила размашистые свои подписи на бесконечных документах («здесь, здесь и здесь») – Рома решил не светить свое имя.

– Ну вот, – сказал он, обнимая Анжелику, когда агент с хозяином вышли и хлопнула гулко дверь подъезда. – Это теперь наша квартира.

Был немыслимо горд собой, хотя оплату за квартиру честно разделили на двоих, поровну. Анжелика тоже обняла его, гордящегося, так уютно и тепло с ним было... Ее защитник. Ее мужчина. Внезапный прилив нежности. Когда ждала Катеньку, тоже стала до ужаса сентиментальной, плакала от любой ерунды, над любым хэппи-эндом.

– Ты хорошо решила? – перебирая ее локоны, спросил Рома.

– Что?

– Что не хочешь сделать аборт?

Она хотела сделать аборт, но тот разговор в машине... все так повернулось... Рома внезапно заволновался, залился краской, какая-то улыбка, счастливая, детская, промелькнула на губах... «Что же, выходит, я скоро опять отцом стану?» И после этих слов она поняла, что нет, не сможет, все оставит так, как есть, это судьба распорядилась, она же не хотела, не просила, старалась уберечься... И пути назад уже не было, и непонятно, зачем Рома еще спрашивал.

– Не хочу, – сказала Анжелика твердо и потом, осторожно: – А ты хочешь, чтобы я сделала?

– Нет, – поспешно сказал Рома и тут же исправился: – Не знаю.

– Что бы ты ни сказал, ребенок все равно будет, – весело сказала Анжелика, присаживаясь на диван. – Это мой ребенок.

Рома посмотрел на нее с восторгом – совсем как в начале их знакомства. Его восхищала ее беспечная решительность. Опустился на колени перед ней, произнес доверительно:

– Мне теперь придется много работать.

– Зачем? – удивилась Анжелика.

– Чтобы содержать и твоего ребенка тоже.

Ее покоробило «твоего», хотя только что сама беспечно приписала намечающееся дитя одной себе. Но от Роминых таких слов вздрогнула.

– Рома, я в состоянии сама себя обеспечить, – сказала веско. – И своих детей тоже. Лучше бывай со мной почаще... сейчас хотя бы.

– Я тоже хочу бывать с тобой почаще, – поднимаясь с колен, сообщил Рома. Сел рядом, руки уронил на колени – большие, мужские руки, со шрамами, с жесткими прожилками, волосатые руки. Вот это вот – привыкни, Анжелика, – родное (да, конечно, родное), вот на этого человека будет похож твой ребенок (как странно!..).

– Значит, придется время брать за счет твоей семьи, – сказала Анжелика и, не дождавшись ни возражений, ни одобрений, продолжала: – Ром, какие-то три месяца еще.

– Какие три месяца? – встрепенулся Рома.

– Ну, встречаться мы с тобой будем еще три месяца.

– Почему?

– Ну, четыре, – щедро добавила Анжелика. – Потому что через четыре месяца у меня уже живот будет заметен.

– И что? – не понял Рома.

– Ты будешь со мной везде ходить, когда у меня живот будет заметен?

С замиранием сердца ждала ответа: скажи «да», ведь мы же теперь одно, ведь есть теперь то общее, чего не было раньше, это раньше никак нас нельзя было связать в одно...

– А почему нет? – сказал Рома.

 

* * *

То, что вначале так шокировало Романа, буквально уже на третий день стало привычным. «Я стану отцом», – повторял Роман про себя. «Я стану отцом», – повторял он так, как будто до сего момента отцом не был, как будто это было нечто еще не испытанное, новое в его жизни. Настало мгновение, когда осознание этой перспективы вдруг наполнило его немыслимым счастьем. Роман так живо представил себе маленькую девочку (обязательно девочку!), смешную, непременно кудрявенькую, улыбающуюся беззубым ротиком... И одновременно с этим ощущением счастья он почувствовал благодарность к Анжелике, благодарность, и теплую привязанность, и даже возродившуюся любовь. И тот факт, что матерью его ребенка уже была Катя, что ребенок этот, живой и умненький, бегал по их общей квартире, как-то отошел на второй план. У Романа теперь была Новая Квартира, место, где он мог применить свои силы; и, собираясь на первую ночевку с Анжеликой в новом месте, Роман прихватил с собой теплое одеяло, комплект белья и полотенца. Анжелика принесла ложки и вилки, а посуда и чайник в квартире были; из предметов первой необходимости не хватало подушки, и Роман подсунул себе под голову плюшевую мышь, когда они с Анжеликой занимались любовью.

– Ты точно уверена, что не хочешь сделать аборт? – спросил он после. Вот если бы было возможным родить ребенка прямо завтра! А так впереди – долгие месяцы Анжеликиной беременности, она уже сейчас так осторожна в сексе, а чуть погодя у нее появится пузико...

– Я уверена, – сказала Анжелика твердо. – Ты не хочешь этого ребенка?

– Знаешь... – Роман улыбнулся смущенно, – наверно, хочу. Я так и знал, что когда-то так будет. Я чувствовал. Хорошо, что это с тобой. Он хотел сказать: «Я чувствовал, что у меня будет внебрачный ребенок, и рад, что он родится у тебя». Это было правдой: когда выяснилось, что Ольга не беременна от него, это даже показалось Роману странным. Он точно знал, что такое случится в его жизни. Он даже ждал этого, и он не очень-то удивился, если честно.

Глубоко за полночь они уснули в чужой квартире, на чужом диване, с плюшевой мышью вместо подушки, и ночью Анжелика выдернула мышь из-под головы у Романа, и когда он проснулся, она спала, уткнувшись носом в затасканное серое мышиное пузо, обнимая игрушку, как любимого. Она не любила спать в обнимку с Романом, она отталкивала его во сне... не то что Катя, бедная Катя, пытающаяся во сне прижаться к мужу своим маленьким худеньким телом... вот только Роман отодвигался все дальше и дальше от жены.

 

* * *

В понедельник Ромка подсунул Кате статейку, вырезанную из какой-то газеты. Его лаконичное «прочитай» не оставляло никаких сомнений, что статья эта чем-то важна для них обоих. Катя уселась на кухне и начала читать.

В чем заключается основная мысль материала – Катя поняла сразу. Автор рекламировал территориально раздельную жизнь в браке. То есть на примере различных знаменитостей и просто логических выкладок доказывал, что если муж с женой живут порознь (в разных квартирах), то это может надолго продлить и упрочить их отношения.

– И зачем ты это мне дал? – спросила Катя, когда улыбающийся Ромка зашел к ней на кухню.

– Ну... с определенным умыслом, – он аккуратненько свернул статью и засунул ее в карман пиджака.

– С каким?

– Я, наверное, буду покупать квартиру к лету, – объявил Ромка.

Катя почувствовала, как лицо ее медленно заливается краской. Это был абсолютно неожиданный поворот дел.

– Какую квартиру? – спросила она глупо.

– Однокомнатную, – пояснил муж. – Себе.

Катя сосредоточенно царапала обивку дивана.

– Что это значит? – спросила она. Ромка молчал и улыбался: сама, мол, догадайся. – Ты же говорил... – начала Катя.

– Это ничего не значит, – сказал Ромка. – Я думаю, все дело в том, что мы тремся с тобой постоянно в одной квартире. Это нужно для спасения нашего брака.

Он говорил так уверенно, тоном, не терпящим возражений. Он уже все решил для себя. Он не собирался советоваться с ней, с Катей.

– Подожди... – она поднесла руки к пылающим щекам. – Ты хочешь жить отдельно от нас с Шурой?

– Я, наверно, абсолютно не создан для того, чтобы жить в семье, – сообщил Ромка.

Это были не его слова. Наверняка весь этот текст был надиктован ему Анжеликой.

– Ты сейчас это понял? – спросила Катя.

– Если бы мы жили раздельно, то общались бы не по обязанности, а тогда, когда действительно хотели этого.

«Я не буду сейчас ничего говорить про Анжелику, – уговаривала себя Катя, – это ничего не даст. Что бы я сейчас ни сказала про нее, он не поверит. Не поверит, потому что она ему нужна». Но самые мерзкие ругательства, посвященные чертовой этой психологине, так и вертелись на языке.

– Рома, скажи мне одно... – Катя вдохнула побольше воздуха, – это она? Это то, чего она добивалась все это время?

– Я не понимаю, о чем ты.

Катя постаралась придать своему голосу твердость:

– Тебе придется выбрать между твоим ребенком – я даже не говорю о себе – между твоим ребенком и этой стервой!

– Я не буду ничего выбирать, – сказал Ромка.

Кате показалось, что она бьется головой о бетонную стену. Ее муж... этот тупой деревенский мужлан, этот баран... он уперся и не хочет сделать ни шагу назад. Он будет тупо и бессмысленно настаивать на своем.

– Ты хочешь, чтобы я и она существовали в твоей жизни на равных правах?

– Я еще точно не знаю, чего я хочу. Но очень скоро прав у нее будет гораздо больше, чем сейчас.

У Кати по спине побежали мурашки. На какое-то мгновение ей показалось, что волосы на голове поднимаются дыбом. Язык во рту стал горячим и толстым и не поворачивался, чтобы выговорить хоть что-то.

– Почему?.. Что?.. – она встала и вновь села. Что-то такое происходило... Должно было произойти что-то...

– Она беременна, – просто сказал Ромка.

И улыбнулся – глупо и счастливо.

 

* * *

Теперь целыми днями Катя прокручивала в голове какие-то безумные планы. Она не могла учиться, не могла работать... Все надеялась, что это сон, что она проснется и вернется в реальность, где не будет ни Анжелики, ни ее предполагаемого ребенка. Это не может быть реальностью! Должно же произойти хоть что-то! У этой идиотки может случиться выкидыш, в конце концов! Или, может быть, Снежная Королева сделает аборт? Неужели она всерьез собирается рожать ребенка от Ромки?

Это было непостижимо. Катя не могла плакать, не могла радоваться. Целыми днями она тупо смотрела в стенку, пытаясь придумать, что делать с этим событием. Иногда еще посещали приступы внезапной злости – на себя, на Ромку, на Анжелику, на жизнь... короткие и яростные, завершающиеся слабостью и бессилием. Катя вновь и вновь прокручивала в голове тот разговор с Ромкой... выражение его лица, когда он сообщил про беременность своей любовницы. Глупое, счастливое выражение лица... О Господи! Его радовало то, что он станет отцом. Отцом ребенка чужой женщины.

Катя по-прежнему рылась в вещах Ромки каждое утро, пока он мылся в ванной. Она была мазохистски удовлетворена, когда обнаружила в бумажнике мужа два билета на «Машину Времени». Это было доказательством правильности ее мучений. Он собирался пойти на концерт со Снежной Королевой. У них двоих была какая-то своя жизнь. Свои развлечения и свой будущий ребенок.

В какой-то момент Катя почувствовала, что не в силах одна нести этот груз. Подруга Ирка выслушала скупую Катину речь, закурила, задумалась.

– Если хочешь, изобьем ее, – предложила она наконец.

– Что? – встрепенулась Катя.

Она, конечно, отмахнулась от этого соблазнительного предложения, посмеялась даже над ним... но в голове у нее оно засело крепко. Мало-помалу созрел и план.

В Катиной группе учился некто Олег Петров – невысокий лохматенький блондинчик, довольно смазливый. Катя не обратила бы на него никакого внимания, но... вот странность – он обратил внимание на Катю. Подшучивал над ее обручальным колечком, иногда подсаживался на лекциях, а однажды спросил впрямую, почему Катя такая замкнутая, неужели ее никто не интересует, кроме мужа. «Может, сходим куда-нибудь?» – предложил как бы между прочим. Кате он был неприятен – эта его смазливость, светлые волосы и особенно – родимое пятно на правой щеке. Но сейчас... Катя тщательно обдумывала каждое слово, прежде чем завести разговор с Олегом. Она даже записала текст своей речи на бумажке. «Понимаешь, у меня есть одна проблема... Если бы ты помог мне ее решить... Ты мне кажешься самым подходящим из всех, и я не прочь пообщаться с тобой поближе... Все это мне нужно вовсе не потому, что я так люблю своего мужа, просто женщины странные создания, и я не исключение... Ничего особенного тебе делать не нужно... Видишь, как я доверяю тебе!» Текст был написан и тщательно запрятан (под ковер) – Катя начала сближение с Олегом. Все должно было получиться так, как надо.

 

* * *

Анжелика позвонила Роману на работу с просьбой срочно встретиться. Было девять утра, Роман только что занял свое рабочее место – и в ответ на его вопрос: «В первой половине дня?» – Анжелика заявила категорически: «Прямо сейчас».

Тридцатью минутами позже они сидели в «Барракуде» на Лиговском, и Анжелика делала вид, что с преувеличенным интересом разглядывает давно знакомые ей фанерные макеты рыб.

– Я буду краткой, – заявила она наконец, резко переведя взгляд на дымящуюся чашку капуччино. – Я хочу, чтобы ты абсолютно искренне ответил на два моих вопроса. Это очень важно для меня.

Роман вздрогнул.

– Спрашивай, – сказал он осторожно, внутренне готовясь к худшему.

– Ну да, – Анжелика энергично мешала сахар в чашке – загребущими движениями к себе. – Вы спрашиваете – мы отвечаем. Легко. – Это была прежняя Анжелика – уверенная в себе, ироничная, с презрительной усмешкой в уголках губ. Она менялась так стремительно, что Роман не успевал следить за этими переменами. – Мне не нравится твоя отчужденность. Твое недоверие ко мне. Ты что, в чем-то подозреваешь меня?

Роман нервно отправил свою ложечку по кругу, но, поймав уничтожающий Анжеликин взгляд, передумал и принялся подражать ей – грести ложкой на себя.

– Я подумал... Просто мне пришла в голову мысль, что, может быть, ты ведешь двойную жизнь.

Анжелика сощурилась, откинулась на спинку стула.

– Какую жизнь?

– Двойную.

– Конечно. Я – агент ноль-ноль-семь. Ты не знал?

– Я просто подумал...

– Меня зовут Бонд, – произнесла она надменно, растягивая концы фраз. – Джеймс Бонд. Размешать, но не взбалтывать.

– Извини, – тяжело вздохнул Роман. – Я действительно так почти ничего и не знаю о тебе.

Анжелика подняла левую бровь вверх – еще один ее великолепный жест.

– Ты можешь спросить обо всем, что тебя волнует.

– Иногда ты очень здорово уворачиваешься от прямых ответов.

– У меня такая манера общаться. Ты не умеешь читать между слов?

– Боюсь, что я могу прочитать что-нибудь не то. Мне просто пришла в голову мысль, вдруг ты еще общаешься с Сашей. Что у тебя две жизни.

– У меня двенадцать жизней, – изящным движением она поднесла к губам чашку с кофе, сделала небольшой глоток. – Сейчас я проживаю девятую. Так вот, – Анжелика тихо звякнула чашкой о блюдечко, – первый вопрос. Если когда-то сложится какая-то двусмысленная ситуация, если кто-то будет что-то говорить тебе про меня, а я скажу, что это не так, ты поверишь мне?

– Я никогда никому не верю на слово. Я верю только фактам. Я стараюсь сопоставлять факты и делать выводы.

– Так вот я тебя прямо спрашиваю: если сложится такая ситуация и ты не сможешь сделать выводы из фактов, если ты не будешь знать точно – ты поверишь мне?

Она смотрела ему прямо в глаза – пристально, серьезно, испытующе.

– Я тебе верю, если это вопрос, – сказал Роман. – Верю настолько, насколько позволяют факты. Я не могу быть уверен.

– Я поясню свой вопрос, – Анжелика вновь отхлебнула кофе, вновь звякнула чашкой. – Речь идет о том, доверяешь ли ты мне. В противном случае наши отношения не имеют смысла. Это очень важный вопрос.

Роман не был готов к такому разговору, она застала его врасплох. Ему пришлось мобилизовать все свои силы, чтобы быть правдивым.

– Я понял, – сказал он после паузы. – Я отвечу: я буду верить тебе, если факты не будут напрямую свидетельствовать об обратном. Я очень хочу верить тебе.

– Хорошо, – Анжелика улыбнулась коротко. – Тогда еще один вопрос. Вот мы с тобой сняли квартиру...

– Да.

– Ну и? – она резко крутанула чашку вместе с блюдцем, бежевое облачко пены колыхнулось и поплыло по кругу. – Иногда меня посещает мысль, а нужно ли было вообще ее снимать? Все равно мы фактически не ночуем там.

Нужно было как-то сказать ей это мягче... про пустоту и холод... Роман напрягся, соображая.

– Анжелика, понимаешь, у меня сейчас очень тяжело с деньгами. Я очень много работаю, но денег все равно нет. Я не хочу брать из уже отложенных. Я хочу купить машину весной.

– Я понимаю, – скептически улыбнулась Анжелика.

– В квартире многого нет, – продолжал Роман. – Нужны подушки, посуда, нормальная кровать, в конце концов. Сейчас у меня нет денег, чтобы купить это. Я не могу спать в таких условиях. Ты, может быть, нормально это переносишь, а я нет. Я привык к комфорту.

– Я тоже привыкла к комфорту, – сказала Анжелика. – Но я легко могу отказаться от многого.

– А я вот не могу спать головой на мыши, – заявил Роман.

– Я хотела спросить: мы когда-то будем ночевать в этой квартире вдвоем? – спросила Анжелика прямо.

– Да, – сказал Роман. – Тогда, когда я все устрою там так, чтобы мне нравилось.

– Понятно, – она отодвинула от себя чашку, встала, улыбнулась, потянулась за пальто. – That’s all. Это все, что я хотела услышать. Спасибо.

Роман вдруг понял, что все еще любит ее – такую. Вот такую – уверенную в себе, отстраненную от него, надменную, высокомерно улыбающуюся... готовую в любой момент приласкать или оттолкнуть...

– Я хотел бы быть с тобой всегда, – сказал Роман. – До конца жизни. Чтобы ты была где-то рядом.

– Я не спрашивала, но спасибо, что сказал, – произнесла Анжелика.

– Я очень боюсь испортить тебе жизнь, – признался Роман.

– Да что ты! Даже если ты захочешь, тебе это вряд ли удастся.

– В итоге, наверно, я испорчу жизнь и тебе, и Катерине, – вздохнул Роман.

– О чем ты?

– Я до сих пор не знаю, как мне быть. Я не могу выбирать между вами. Я хочу быть с обеими.

– И не надо ничего выбирать, – сказала Анжелика уверенно. – Мы же никак не пересекаемся в твоей жизни.

– Выходит, что пересекаетесь. Понимаешь, у нее в глазах такой страх. Она сама выросла без отца...

– Я тоже выросла без отца, и что из этого? – спросила Анжелика холодно.

– Она очень боится, что то же самое случится с нашим сыном. У меня самого была полноценная семья. В провинции гораздо меньше неполных семей, чем здесь, в Питере. Когда я узнал, что Катин отец оставил их с мамой, я считал его последним ублюдком.

– У тебя очень примитивный взгляд на вещи, – скептически заметила Анжелика.

– А ты... – Роман запнулся и отвел глаза, – ты не боишься, что твой ребенок вырастет без отца?

– Который ребенок? – подняла брови Анжелика. – У меня их вроде уже как почти двое. – Сделала паузу, посмотрела в окно, в который раз за сегодня пожала плечами. – Я привыкла относиться к жизни легко.

«Я заметил», – хотел сказать Роман. Но промолчал.

 

* * *

Они сидели в машине около Анжеликиного дома, и Анжелика опять тянула время. Это становилось обычаем, ей так хорошо удавалось это. Она вела длинные, изматывающие разговоры, она цеплялась к словам... Она умела удержать Романа намного дольше, чем он рассчитывал. Чтобы попасть домой вовремя, ему нужно было начинать провожать Анжелику часа за два до конечного срока – иначе ненароком сказанная его фраза повергала их обоих в состояние тягуче бесконечной беседы. И беседы эти были все об одном и том же.

– Анжелика, я должен ехать, – сказал Роман, прерывая очередной ее монолог. – Я обещал сегодня быть рано.

– И что?

– Я привык выполнять свои обещания.

Она капризно поиграла бровями – подняла их вверх, опять опустила. Из-за надвигающейся темноты эмоции менее ярко отражались на ее лице.

– Кажется, ты обещал бывать со мной чаще, – сказала Анжелика.

– Я стараюсь, – ответил Роман. – У меня очень много работы сейчас.

– Ты мог бы работать на ноутбуке в квартире на Бела Куна, – подумав, заявила Анжелика.

– Мог бы. Ты, наверно, думаешь, что это из-за Катерины?

– Я ничего не думаю.

Ее величественно-бесстрастное лицо отражалось в переднем стекле, на фоне темной стены дома и темной арки двора. Начиналась ночь, и Роман стал нервничать.

– Это ведь не только ее дом, понимаешь? Это в первую очередь мой дом, – сказал он с напором. – Я же не к ней в гости туда прихожу. Я привык работать там. Для меня неважно, есть там моя жена или нет. Это просто мое рабочее место.

– Тогда не говори, пожалуйста, мне фразы типа «я обещал быть рано».

– Извини, – Роман нервно провел рукой по волосам, – извини. Я не должен был этого говорить. Но если ты требуешь, чтобы я наплевал на то, что чувствует моя жена...

– А что она чувствует? – вцепилась во фразу Анжелика. – Она способна что-то чувствовать?

– Она очень боится сейчас, – сказал Роман.

– Чего она боится?

– Тебя.

– Меня? – Анжелика покачала головой. – Смешно.

– Она боится, что я уйду к тебе, – объяснил Роман. – В последнее время она очень сильно изменилась. Она стала такой, какой я хотел бы ее видеть.

Это была правда. Изо всех своих силенок Катя старалась соответствовать ему, Роману. Она ходила на занятия, старательно вела конспекты. Она начала читать книги. Она неуловимо как-то изменила свои манеры, или это общение с однокурсниками сказалось. Она даже краситься стала как-то по-другому. Она хотела сохранить их брак, она дорожила своей семьей.

– Ты уверен? – спросила Анжелика.

– Она даже получает удовольствие от секса, – выдал Роман самое сокровенное. – Впервые за все время нашей совместной жизни. Ей хорошо со мной.

– И как же внезапно это произошло, а? – спросила Анжелика с усмешкой.

– Она все объяснила... очень логично.

– И ты поверил? Ты думаешь, женщина не может изобразить, что ей хорошо в постели? – в голосе Анжелики появились издевательские нотки.

Роман насупился.

– Если она изображает – ей же хуже. Знаешь, если честно, меня не волнует, как все происходит на самом деле. Мне нужна красивая сказка. Моя жена хочет делать так, чтобы мне было хорошо, а все остальное...

– Ты хочешь быть обманутым?

– Наверно, да... Пойми, для меня не очень важно все это. Я хочу... какой-то душевный покой, что ли. Чтобы ничто не мешало мне работать.

– А я мешаю тебе работать? – без всякого выражения спросила Анжелика.

– Ты в последнее время стала какая-то нервная, – честно сказал Роман. – Тебя что-то не устраивает в наших отношениях?

– В наших отношениях меня все устраивает.

– Тогда почему ты так дергаешься?

Анжелика повернулась к нему резко; в какой-то момент Роману показалось, что она хочет ударить его; впрочем, она тут же взяла себя в руки, расслабилась.

– Ну, допустим, если твоя жена перестанет звонить мне с идиотскими угрозами – я, может быть, не буду дергаться, – сказала Анжелика.

– Моя жена звонит тебе? – удивился Роман.

– Тебя это удивляет?

– Если это действительно так... – сказал Роман задумчиво.

– Это так, – ответила Анжелика веско. – Более того, теперь она звонит уже не только на трубку. Она уже и домой мне звонила. Она или ее подруги – не знаю.

Роман наморщил лоб, соображая.

– Подожди, но... это невозможно.

– Что значит невозможно, если это происходит? – возмутилась Анжелика.

– Но этого не может быть! Даже я не помню номер твоего домашнего телефона! Вначале ты вообще сказала, что у тебя нет телефона, – язвительно добавил Роман.

– Да. И что? Все равно меня почти никогда не бывает дома.

Роман еще раз посмотрел в переднее стекло, где отражалось, искажаясь до безобразия, Анжеликино лицо – лоб казался очень низким, щеки нависали на подбородок, глаза превратились в щелочки.

– У тебя есть странная привычка: иногда ты врешь в мелочах, – сказал Роман.

– И что из этого? – поджала плечами Анжелика. – Я фактически не пользуюсь домашним телефоном. Мне никто не звонит домой. Мы очень долго жили с Сашей, и народ перестал звонить моей маме. А когда мы с Сашей расстались, я всем давала исключительно рабочий номер.

– Когда я узнал твой адрес, – продолжал Роман, – то нашел номер телефона в компьютерной программе... ты, наверно, знаешь этот диск, типа «Весь Петербург», там по адресу можно вычислить телефон и наоборот. Этот телефон записан у меня где-то... там, где твой адрес, где твоя расписка за мобильник... Нет, это невозможно!

За окном начинался дождь. Отдельные капли тяжело падали на крышу – как слезы.

– Значит, твоя жена нашла эту бумажку, – сказала Анжелика. – Нашла и теперь знает мой номер.

– Но... черт возьми! – вспыхнул Роман. – Ты хочешь сказать, что она роется в моих вещах?

– Я не знаю, – сказала Анжелика устало. – Просто кто-то мне звонит.

Все перевернулось моментально – с ног на голову. Вряд ли Анжелика станет ТАК врать – ведь рано или поздно он все равно узнает об этом. Но если она говорит правду, тогда... тогда...

– Если это так... Тебе действительно звонили домой? Ты ничего не перепутала?

– Я не сумасшедшая, – сказала Анжелика обиженно. – Совсем недавно ты говорил, что будешь верить мне...

– Я верю тебе, – сказал Роман.

...Тогда Катя... Боже... тогда эта маленькая стерва с ангельскими глазами... что, если она действительно роется в его вещах? Что ТОГДА делать с их отношениями? Ведь взаимная честность – это то, на чем держался их брак в самые тяжелые времена!

– В общем-то, меня бы не очень это трогало, – сказала Анжелика. – Твоя жена ругается матом?

– Ну, в принципе, может, наверно.

– Я думаю, что не совсем заслуживаю тех слов, которыми она меня покрывает, – сказала Анжелика.

– Я понимаю... – Роман с размаху долбанул кулаком по приборной доске. – Черт! Вот черт!

Дождь усиливался. Анжелика, мама его будущего ребенка, сидела рядом и ждала.

– Ладно, я ей устрою, – прошипел Роман сквозь зубы. – Поехали.

– Куда? – удивилась Анжелика.

– Ты же хотела провести со мной вечер? – Роман протянул руку и коснулся ее колена. – Поехали на Бела Куна.

 

* * *

Что-то все-таки было не так, и Анжелика чувствовала больно и досадливо: зря они сюда приехали. Она старалась затянуть время разговора, она о чем угодно готова была говорить, и в конце концов выбросила свой последний довод, то, о чем, в принципе, не хотела разговаривать с Ромой: про звонки его жены. Сейчас уже Анжелика понимала, что все ее слова были впустую, вообще все их разговоры с Ромой – ни к чему, у него все равно было собственное мнение и о ней, и о своей жене – и никакие ее слова этого мнения поколебать не могли. Да, она добилась (чисто механически) этой ночи с Ромой, но к чему и зачем? Разве только затем, чтобы заняться с ним сексом в темноте ночи: при свете были слишком видны ее располневшие бока.

Да, она ничего не могла изменить. Анжелика поняла это, но, наверно, было слишком поздно. Ей с самого начала не нужно было разговаривать с Ромой ни о чем серьезном: все равно...

...все равно, только зайдя в квартиру, еще даже куртки не сняв, он набрал свой домашний номер – и приложил палец к губам, призывая к молчанию шумно вошедшую Анжелику.

– Чем занимаешься?.. Займись лучше рефератом... Я не приду сегодня... Потому что объясню завтра утром... Что сказать?.. Я скажу тебе завтра...

Положил трубку и гордо посмотрел на Анжелику: вот, мол, на что я иду ради тебя. И на Бела Куна приехал с тобой ночевать, и с женой поговорил вот так круто...

«Мне этого не надо, – хотелось сказать Анжелике. – Мне надо, чтобы ты просто был со мной, без рисовок, без доказательств, без моих на то положенных усилий. Просто был. Просто чувствовать твое тепло. Ведь то, что внутри меня – мальчик или девочка, – оно уже тоже чувствует...»

Тупо смотрела в потолок, перекрещенный смутными серыми тенями, пока Рома старался сверху. Не было никаких желаний; те чудные мысли, что возбуждали обычно, сегодня не возбуждали. И как будто только сегодня она почувствовала запах пота, исходящий от Ромы...

...и этот же запах ощущала, лежа в темноте с тряпичной мышью под головой и пытаясь уснуть. Рома пристроился за столом и тихонько постукивал по клавишам слабо мерцавшего ноутбука. Работал. Анжелика попыталась представить, что это вот ее квартира и ее семья: она, Рома и их будущий ребенок. Но ничего не складывалось, глупо было так думать. Ее С-Дореволюционных-Времен-Без-Капремонта-Коммуналка была чище и милее, чем эта чужая квартира, напоминавшая просторный гроб. Ее домашнее одеяло было теплее, да еще мышь, заменявшая подушку, хватала лапами за шею, пытаясь задушить. И там, дома, была Катенька... Может быть, она проснулась сейчас и будит бабушку с вопросом про маму... Почему-то Анжелике было жаль себя. Эта ночь вовсе не сближала их с Ромой, наоборот – отдаляла.

Даже когда Рома лег рядом с ней, оттянув на себя лакомый кусок одеяла, ей не стало легче. Она упрямо боролась с бессонницей, зная, что наутро встать не сможет, сон завладеет ее телом полностью. Уснула, в конце концов, и проснулась через пару часов от страшных завываний ветра за окном. Это был обещанный ураган: хрустели и плакали деревья, стучало где-то жестью о кирпич, целые комья снега, казалось, разбивались об окна. Рома спал, раскинув руки, выдернув у нее из-под головы неудобную мышь, спал, оглашая квартиру богатырским храпом, и в уголке приоткрытого рта по направлению к щеке блестела дорожка слюны. И, так и не сумев заснуть до самого утра, до финальной сирены Роминого будильника на наручных часах, Анжелика лежала, не шевелясь, на спине, без подушки, замерзая под уделенным ей небольшим уголком одеяла – одна. Еще никогда ей не было так одиноко.

И неприятное утро, с непроглядной ночной теменью за окнами, с жидким чаем без ничего (вчера не купили), с мрачно-сосредоточенным Ромой напротив нее за столом – все это совсем не походило на нежное семейное утро и не давало голодной Анжеликиной душе никаких утешительных картин.

 

* * *

В такси, торопливо подкрашивая губы, Анжелика умоляла время течь медленнее: она опаздывала на полчаса. Макс  ждал ее в сауне – шикарной, находящейся в центре города, с большим светлым бассейном и искусственными пальмами в кадках. Макс любил сауны; и в этой они частенько с ним бывали, еще с первых дней знакомства: ритуалом был скотч, фрукты, шоколад, ритуалом была температура за сто градусов в парилке, ритуалом был красивый секс на чистых, хрустящих под напором сильных молодых тел простынях.

Сейчас Анжелика катастрофически опаздывала. Рома наверняка заметил ее нервозную торопливость при затянувшемся прощании. Он все что-то говорил, говорил, она уже ничего не слышала, только решала про себя, может ли она пропустить свидание с Максом, если Рома сейчас попросит ее остаться и все обсудить. Пожалуй, да, может, но при одном условии: при гарантированном спокойствии того, что Рома будет принадлежать ей. Да, она могла бы пожертвовать и отношениями с Максом, но только если бы Всевышний спустился с небес и сказал: «Оставь Макса, и Рома будет твоим навеки, у тебя будет настоящая семья и он тебе никогда не изменит». Но ничего подобного в ближайшее время в ее жизни не намечалось.

Анжелика с удивлением думала о том, что в последнее время Макс стал значить для нее гораздо меньше. Это новое в ней, будущий ребенок, это он все изменил. Ведь расставание с Максом казалось невозможным, Анжелика так крепко приросла к нему, что не смогла бы оставить его даже по требованию Саши. Да, она лгала Сашке, придумывала несуществующих подруг, чтобы побыть со своим вторым «я»... с тем, кто так прочно врос в ее жизнь... как еще один, дополнительный орган. Был момент, когда Сашка начал догадываться о ее изменах. С удивлением и радостной болью Анжелика поняла вдруг, что Макс для нее – важнее Саши. От него было больше радости, ничто не дарило ей такого внезапного оглушающего счастья, как звонок Макса с предложением встретиться. Анжелика объясняла это себе внешней красивостью Макса. Да, эффектно было подъехать с Сашей на «шестисотом» к ресторану или клубу, но отними у него всю эту атрибутику: машины, крохотный сотовый, деньги, дорогую одежду и обувь – что там еще оставалось? Ну, приятный мужчина, чистенький, гладкий, отполированный, с хорошо поставленной улыбкой...

Но Макс, Макс! От внешности его визжали и девчонки, и парни, и стоило Анжелике появиться с ним на людях – все взгляды были направлены только на них. Это был единственный мужчина, с которым Анжелика не могла сказать в точности, на кого из них двоих больше обращают внимание. Может быть, даже больше на Макса – с его необычной, яркой, фотомодельной, почти женской красотой. Анжелика боготворила его, и когда Саша начал длинный и тяжелый разговор «о наших обманах», она вдруг поняла четко: если ее припрут к стене незыблемыми фактами, она не сможет сказать легко и спокойно, что завтра бросит Макса. Не сможет.

Все изменилось слишком сильно с тех времен. Макс был привычкой, он стал просто привычкой с появлением Ромы. Вернее, с появлением внутри Анжелики новой жизни. Он просто как-то незаметно отошел на второй план. Однажды, уже после просмотра пресловутой «Матрицы», она ехала с Ромой по Фонтанке. Золотое солнце закатывалось за низкие дома, Рома щурился... И в слепящем свете Анжелика увидела силуэт, подсвеченный сзади золотым и розовым. Летящий позади черный плащ, армейские ботинки на толстенной подошве, черные кожаные штаны... Это был Нео из фильма... Только спустя какие-то доли секунды Анжелика осознала, что это Макс, и ее пронзила теплая, сладкая боль, почти жалость... тоска по несостоявшемуся. Ей захотелось выскочить из машины, прочь от этих чертовых сложностей, и броситься на шею мальчику в черном плаще, сказать: «Не уходи, будь со мной, я хочу только тебя!..»

Это было минутное, это была слабость, ведь она была знакома с женой Макса и видела его детей, она помнила бешеные скандалы с Максом – в самом начале их отношений – с битьем посуды в его квартире, со слезами обоюдными, с многочасовым затем сидением в обнимку – чтобы просто быть рядом...

Это было минутное, она забыла быстро, постаралась забыть, хотя нет-нет, а всплывал этот образ киношный, картинный, обжигал, душил, мучил...

– Вас уже ждут, – сказал Анжелике банщик удивленно и обиженно. Наверно, подумал, что высоченный красавчик с лицом кинозвезды мог бы найти себе проститутку получше, чем эта всклокоченная, бледная девчонка с неровно намазанными губами. Что поделать: Анжелика сама любую пару, появляющуюся в их сауне, рассматривала именно с точки зрения «шлюха – клиент»; ну что поделать, если Макс любит сауны...

И вдруг, оценив удивленный взгляд молодого банщика, скользящий по ее располневшей фигуре, покраснела и сжалась: ведь Макс не видел ее больше двух недель, она и тогда старательно подбирала животик и заворачивалась в простыню чуть ли не по уши... Как он оценит ее сейчас, нечесаную, измученную... Ведь обычно к встречам с Максом готовился маникюр-педикюр, все брилось-красилось, маски и солярий за день до...

Он вышел ей навстречу, в неизменной своей черной коже ниже пояса и в черной майке на лямках, высокий, безупречный... Просиял при виде Анжелики.

– Привет, – смущенно сказала Анжелика, окончательно потерявшись. – Извини, я опоздала. Я поймала тачку, и мы попали в аварию.

– В аварию? – испугался Макс.

– Да нет, ничего, ерунда, – торопливо врала Анжелика, спеша освободиться от широченных брюк и теплой «адидасовки» с капюшоном. – Просто впереди была авария, образовалась пробка, тут еще сразу гаишники примчались, хотели нас опросить ну типа как свидетелей... Не уехать было. Извини, я не накрашена, не обращай внимания.

Ей наконец удалось удачно завернуться в простыню, но новая мысль обожгла холодом: а как потом развернуть этот белый кокон перед ним, как заниматься любовью? Ее безобразно раздавшиеся бедра, жирок на животике... Конечно, Макс заметит, Рома же замечает! Сидела напряженная, следила, как манерно Макс разливает виски – «Катти Сарк», ее любимое. Его длинные пальцы, колечко на мизинце, узкие запястья – все такое родное, до мельчайшей родинки изученное... А вот она уже другая. Анжелике хотелось плакать. Близилась мысль: это конец их отношений. Нужно сказать ему, глупо будет прийти на свидание в следующий раз или через раз с потяжелевшим животом, лучше сказать прямо сейчас. Макс такой брезгливый, что касается физиологии, волос там каких-нибудь лишних, например...

– Я сегодня буду пить совсем чуть-чуть, – сказала Анжелика, отставляя стопочку.

– Почему? – удивился Макс, ну да, конечно, их совместные попойки – когда он чуть ли не на себе уволакивал ее из клуба, когда она грязно скандалила и лезла драться к окружающим девицам и виски еще требовала...

– Знаешь, у меня будет ребенок, – сказала Анжелика просто.

И даже не стала смотреть на реакцию Макса, просто начала активно есть виноград, туманно-синий – ягодку за ягодкой.

– Ребенок? – переспросил Макс и кашлянул, как будто поперхнулся. – У нас будет ребенок?

Вот такая мысль уж точно не могла прийти Анжелике в голову. Она знала на все сто один процент, что ребенок Ромин, а Макс... Нужно было быть таким наивным... Что же, он думал, что он у нее – один-единственный?

– Я думал, ты не хочешь... – продолжал Макс, залпом осушив свою стопку и не торопясь ее запивать. – Но я очень рад... Я на самом деле хотел... Анжелика, я очень рад! Ты же оставишь его, правда?

И вот тут Анжелика заплакала. Не то чтобы горько, не совсем навзрыд, но пара-тройка слезинок выкатилась из каждого глаза, как при просмотре мелодрамки. Она поспешно смахнула со щек эти жалкие свидетельства своей женской слабости – пока Макс не увидел. Наверно, кто-то решил бы, что ей стоило солгать сейчас, солгать ради будущих отношений с красавцем-любовником, солгать, чтобы проверить его чувства к себе...

– Макс, это не твой ребенок, – сказала она. – Но я его оставлю.

В этот момент повернулась, чтобы посмотреть на его реакцию. Легкая складка пролегла через бледный лоб, еле заметные морщинки в уголках глаз углубились.

– Не мой? – непонимающе повторил Макс.

Анжелике хотелось зареветь, попросить прощения, обнять Макса, прижать к себе... но она сидела очень прямо, тупо и сосредоточенно улыбаясь. Эта улыбка, как ей казалось в тот момент, как нельзя лучше соответствовала образу взрослой гордой женщины. Вот и все. Прощай, Макс.

Он поднял руку к лицу, провел пальцами по идеально подщипанным бровям: рука чуть подрагивала, дрожали и дробились мелкие огоньки в камушке его кольца.

– Ну как у нас с тобой мог получиться ребенок, если мы все время занимались этим в презиках? – спросила Анжелика, по-прежнему улыбаясь.

– Извини, – сказал Макс и налил себе еще виски. – Я просто подумал...

– Давай выпьем, – прервала Анжелика мучительный ход его мыслей.

Он пожал плечами и улыбнулся ответно – виновато, растерянно. Они выпили на брудершафт.

Макс больше не поднимал этой темы, и Анжелика молчала о главном, бессмысленно щебеча про фильмы, футбол и музыку. Сегодня они даже не обсуждали воспитание детей – еще одна объединявшая их раньше проблема, и Анжелика никак не могла понять...

...В шикарной белой спальне с горными пейзажами на стенах, коврами на полу и двуспальной чистейшей постелью, выгодно отличавшей эту сауну, кое-что она понимать начала... И тем больнее было осознавать сделанную уже ошибку. Макс не замечал ни ее внезапной полноты, ни какой-то неуклюжей неловкости. Она для него была прежней Анжеликой, желанной, прекрасной, и все было, как прежде. Она растворялась в нем – без остатка. Чужой муж, отец двоих детей, мальчик с чуть китайскими глазами, Кеану Ривз, божество великолепное...

– Я тебе позвоню через пару недель, хорошо? – небрежно сказал Макс, проводив ее до подъезда.

– На трубку звони, – кивнула Анжелика и тут же добавила вдруг охрипшим голосом: – Я всегда рада тебя видеть.

Позже, уже засыпая в своей постели, думала: как странно, с Максом ничего не изменилось, все так легко, и их отношения остались прежними. Это говорит о глубине чувств или, наоборот, о легкости? А чем они будут заниматься, встречаясь, когда Анжелика станет совсем беременной? Если он позвонит, конечно... Да нет, конечно же, позвонит, ведь все так же, как всегда, ничего не изменилось, все по-прежнему...

* * *

Катя чувствовала, что еще немного – и она сорвется. Она все чаще кричала на Шурку, отвешивала ему подзатыльники, все чаще сидела, тупо уставясь в одну точку. Она уже не стеснялась подслушивать у двери, когда Ромка разговаривал с кем-нибудь по телефону. Она прокручивала в голове возможные разговоры с мужем и Анжеликой, различные варианты ответов собеседников – и свои красивые фразы. Ей казалось, что она готова к любой беседе на любую тему, касающуюся ее личной жизни, и поэтому частенько отвечала невпопад, заранее заготовленными предложениями, переводя разговоры с мужем на больную для себя тему, продолжая внутренний диалог с Ромкой воображаемым. Когда становилось совсем невыносимо...

Она вошла в комнату, где он работал на компьютере, и начала с места в карьер:

– Ты никуда не уйдешь, понял?

– Я и не собираюсь уходить, – немного удивленно ответил муж.

– Это твой дом, твой ребенок, и я – твоя жена, – Кате казалось, что ее слова звучат очень убедительно. – Ты никуда не уйдешь. Только через мой труп. Я намерена бороться за свое счастье.

Ромка отодвинулся от компьютера, раздраженно постукивая пальцами по столу.

– Да не ухожу я никуда! «Бороться за счастье», – передразнил он. – Где ты таких выражений набралась? Заранее продумала, что будешь говорить?

– Рома, я не могу больше, – дрожащим голосом сказала Катя. – Меня по ночам кошмары мучают.

Это был хороший ход. Великолепный.

– Какие кошмары? – озаботился Ромка.

– Ужасные, – Катя едва сдерживала слезы. – Как будто она приходит и душит Шурку, а я ничего не могу сделать, ноги как ватные. А ты... ты...

– Что я?

Крупные капли покатились по Катиным щекам.

– Ты просто стоишь и смотришь, как она его душит, – договорила она шепотом.

– Ерунда какая! – сказал Ромка.

– Я боюсь засыпать!

– Меньше нужно думать об этом, – он бессмысленно водил мышкой по коврику с изображением Годзиллы. – Вообразила себе!

– Она ведьма. Она заколдовала тебя. Она как Снежная Королева, и в твоем сердце теперь – только лед.

Слезы душили, и Катя разрыдалась в голос. Она стояла, прислонясь лицом к шкафу, и плакала, пока не почувствовала на своих плечах сильные руки мужа.

– Боже мой, девочка моя! – голос у него был растерянный. – Перестань! Ты говоришь ужасные глупости!

– Ты ничего не видишь вокруг! – всхлипывала Катя. – Как будто в глаз тебе попала льдинка! Я боюсь!

Фразы были заранее заготовленными, но слезы – реальными. И, кажется, это действовало.

– Чего ты боишься? – спросил Ромка, обнимая ее.

– Ее боюсь.

– Глупо. Она ничем не держит меня.

– Так почему же ты не уходишь от нее? – резко обернулась Катя.

– Потому что я так хочу, – сказал Ромка.

Происходящее в его мозгу было недоступно Кате. Он обнимал ее, гладил по волосам – и в то же время говорил о том, что не собирается расставаться с этой стервой.

– А я не хочу! – воскликнула Катя. – Ты мой муж, и ты обещал всегда быть со мной!

– Я всегда буду с тобой, – сказал Ромка с внезапной нежностью. – Если только ты не наделаешь каких-нибудь глупостей.

– Я требую, чтобы ты бросил ее, – голос у Кати сорвался, перешел на бас. – Я никуда не уйду, и тебе не позволю уйти. Ты бросишь ее. Обещай.

– Ну, подожди, – муж прижал ее к себе крепче, поцеловал в макушку. – Подожди.

– Обещай, – потребовала Катя.

– Ну, нельзя так, – он заметно волновался. – Подожди. У нее будет мой ребенок...

– Ты бросишь ее прямо сейчас, – шмыгая носом, заявила Катя. – Тогда она еще успеет сделать аборт. Ей всего лишь нужен ты. Ребенок – это лишь повод удержать тебя.

– Ну, подожди, подожди, – Ромка отпустил ее и заходил по комнате взад-вперед. – Ты так категорически настроена...

– Да, – сказала Катя басом. – Ты пойдешь и скажешь ей, что все кончено. Что между вами больше ничего нет.

– Прямо сейчас? – жалобно спросил Ромка.

– Да, – твердо ответила Катя, вытирая слезы. – Прямо сейчас. Сегодня. Я имею право требовать этого.

– Катя... – попытался возразить муж.

– Потом ты мне скажешь спасибо за это, – категорическим тоном сказала Катя.

 

* * *

В один из дней случилось совсем странное. Роман приехал на Бела Куна вечером, как было договорено с Анжеликой – и вместо Анжелики нашел записку, небрежно брошенную на трюмо в коридоре. «Поехала забирать твой пакет, до тебя не дозвонилась. Подожди меня, пожалуйста. Анжелика». Роман остановился в недоумении. Он ничего не знал ни о каком пакете. Эта девица, эти ее безумные тайны... Роман почувствовал, что у него нет больше сил. Он опустился на табуретку в коридоре и тупо смотрел на узор линолеума, пока не зарябило в глазах. Пакет. «Твой пакет». Безумие. Даже сейчас, оставив работу в бане, Анжелика жила какой-то странной, рваной, активной жизнью, и Роману доставалась лишь малая часть этой жизни – как вершина айсберга.

Роман сидел на табуретке в коридоре чужой квартиры, опустошенный и разбитый. Он уже чувствовал, что Анжелика ни в чем не удовлетворится малым. И в отношениях с ним – тоже. А по жизни... По жизни она привыкла топать бравым маршем.

Когда Анжелика открыла дверь своим ключом и возникла огромным облаком в коридоре, Роман был слишком вял, чтобы помочь ей снять куртку. Анжелика торопливо разделась и, бросив ему: «привет», исчезла в ванной. Там она пропала минут на пятнадцать и, когда недоумевающий Роман зашел посмотреть, в чем дело, она постаралась отвернуться от него. Роман сообразил, что еще не видел ее лица сегодня, и зашел с другой стороны, но Анжелика отвернулась опять, неловко неся какую-то чушь. В маленьком зеркальце, висящем над ванной, Роман увидел, что у нее разбита губа, и мгновенно чувства жалости и закономерного удивления охватили его.

– Что у тебя лицом? – спросил Роман, стараясь сдерживать эмоции.

– Что? – она повернулась к нему неизуродованной стороной. – Ничего.

– У тебя кровь, – Роман кивнул на ее отражение. – Смотри.

– А, да.

– Что это?

– Я не хочу говорить об этом, – она старательно вытерла губу, но уже через несколько секунд алая капля появилась снова.

– Это Саша? – спросил Роман, и кулаки его непроизвольно сжались.

– Что? – опешила Анжелика.

– Это Саша, – сказал он уже утвердительно.

Анжелика повернулась анфас и смотрела на него с некоторым, как показалось Роману, ужасом.

– Нет, – выговорила она наконец.

– Что произошло? – настаивал Роман.

Анжелика вывернулась из его рук и проскользнула в комнату.

– Упала и ударилась! – крикнула она оттуда.

– Тебе сейчас нельзя падать!

Она сидела на кровати, опустив плечи, повернув лицо так, чтобы к Роману была обращены левая, здоровая сторона.

– Я знаю.

– Подожди, а что за пакет ты забирала? – вспомнил Роман.

– Это был розыгрыш, – сказала Анжелика.

– Что значит розыгрыш?

– Ну, позвонил человек на трубку и спросил Рому, – начала Анжелика. – Я дала твой рабочий, а он перезвонил через пару минут, сказал, что тебя нет на работе. Сказал, что у него для тебя очень важный пакет.

– Так где он? – Роман выглянул в коридор, пошарил глазами в поисках таинственного пакета.

– Не было никакого пакета, – объяснила Анжелика. – Извини, я не хочу сейчас говорить.

Он подошел ближе и увидел, как ее глаза наполняются слезами – медленно и неотвратимо. Анжелика моргнула, и аккуратная слезинка побежала по ее щеке, оставляя мокрый след.

– Да что случилось? – Роман опустился перед ней на колени. Он сам готов был заплакать – такое выражение лица было у его подруги.

– Тебя волнует, что случилось? – хлюпнула носом Анжелика. – Хорошо, я скажу. Этот тип избил меня, вот что случилось. Вернее, хотел избить.

– Какой тип? – испугался Роман.

– Который звонил.

– Так вы виделись?

– Господи, ну я же рассказываю тебе! – завопила Анжелика. – Черт!

От нее пахнуло чем-то спиртовым, и только сейчас Роман понял, что она порядком пьяна.

– Успокойся и расскажи нормально, – терпеливо произнес он. – Ты пила?

– Да.

– Тебе нельзя пить!

– Я знаю, – сказала Анжелика раздраженно.

– Дура! – воскликнул Роман и тут же осекся, поймал ее за руку, виновато поцеловал. – Извини, но тебе нельзя пить! Девочка моя!

Она сидела, не двигаясь, нахмурив брови, пытаясь уложить какие-то мысли внутри себя.

– Что произошло? – настойчиво повторил Роман.

Анжелика тяжело вздохнула.

– Мы договорились встретиться у выхода с эскалатора на Восстания. Он сказал, что у него через час поезд, а пакет он оставил у друга, недалеко, на Гончарной.

– Ну?!

– И мы пошли к другу. Зашли в подъезд, поднялись на верхний этаж...

– И ты с ним пошла?

– Так он сказал, что он твой друг! Он же знал твой номер телефона!

– Идиотка, – сказал Роман обреченно. – Ты что, не понимаешь? Мало ли кто знает номер моего телефона! И что он тебе сделал?

Анжелика долго молчала. Роман ждал, не смея торопить ее. «Сейчас она скажет, что он изнасиловал ее, – промелькнуло в голове, – и тогда мне придется попросить ее показать мне карточку из женской консультации. Мне нужно быть уверенным, что она была беременна до сегодняшнего дня. Иначе я всю жизнь буду думать, что это не мой ребенок».

– Он сказал, что я должна бросить тебя, – наконец сказала Анжелика.

– Что?! – обалдел Роман.

– Он сказал, чтобы я бросила тебя, – повторила Анжелика четко и зло. – И что, если я не брошу тебя, со мной случится что-нибудь нехорошее.

– Он так сказал? – спросил Роман медленно.

– Да, – отрезала Анжелика.

– Ты не сочиняешь?

– Нет, – сказала Анжелика и вдруг резко ударила кулаком по дивану – пружины тонко заныли. – Черт! Ты опять мне не веришь?

Роман пытался справиться с потоком бешено несущихся мыслей, но, похоже, это было бесполезным делом.

– И что он тебе... что он сделал с тобой?

– Я сказала, что решу это сама... свои проблемы... и он ударил меня по лицу. Потом сказал, что, наверно, я плохо поняла, взял за плечи и тряхнул... Я не помню толком. Я была очень возбуждена.

– Что дальше?

– Я ударила его и убежала.

– Ты ударила его? Как?

– Ногой в пах, – хладнокровно произнесла Анжелика.

Роман вздрогнул.

– Ты не врешь?

– Я не собиралась рассказывать тебе это, – сказала Анжелика со злостью. – Я так и знала, что ты не поверишь!

Роман вдруг осознал, что все еще стоит на коленях перед ней. Он поднялся медленно и присел на край постели рядом с Анжеликой. Она не отодвинулась.

– Ну, подумай, кому нужно так беспокоиться обо мне? – попытался быть разумным Роман. – И потом, никто из моих знакомых не знает, что ты беременная. Я говорил об этом только с женой.

– Значит, все это – с подачи твоей жены, – сказала Анжелика.

– Ерунда! Зачем ты мне это говоришь?

Анжелика устало усмехнулась. Яркая капля крови, начав свой путь в уголке губы, доползла уже почти до подбородка.

– А какие еще у тебя будут предположения?

– Как выглядел этот тип? – спросил Роман.

– Ну... – Анжелика задумалась, – он обычный. Не знаю, как сказать.

«Не успела еще придумать», – с тихим раздражением подумал Роман, но вслух спросил:

– Какого он роста? Какие у него волосы? Во что он одет?

– Ну, ростом как ты, – медленно начала Анжелика, – приблизительно... Куртка тоже типа твоей. Черная. Только, кажется, кожаная.

– Может, это был я? – нервно хохотнул Роман.

– Он похож на футболиста Бэкхема. Который на Виктории из «Спайс Герлз» женился. Ну, такой же светленький, лохматенький немножко. Симпатичный, короче. И... у него вот здесь небольшое такое родимое пятно, – она подняла руку и осторожно дотронулась до своей щеки над разбитой губой.

– Очень убедительно, – сказал Роман. – У меня нет таких знакомых. У моей жены – тем более. И у нее нет денег, чтобы нанять кого-то.

– Я зря сказала тебе, – произнесла Анжелика отчаянно.

– Наверно, зря, – согласился Роман.

Жалость к ней прошла, осталась только злость – скорее, не к безвестному типу с родимым пятном, а к самой Анжелике. Ну да, это вполне в ее характере – поехать на встречу с незнакомцем. Она же сильная, она же умная, она же ничего не боится. Она же любит эти игры. Вот и доигралась. Хорошо, если выкидыша не будет... или нет, наоборот, пусть будет выкидыш. Тогда... тогда все опять станет так просто... так просто, как кажется Анжелике.

 

* * *

Торопливо, почти сразу после высшей точки, вскочил, посмотрел на часы, начал одеваться, не попадая ногами в брючины. Сонная Анжелика сидела на краю смятой постели. Было, было, ведь все это было уже когда-то... Придавленная мышь распято изображала подушку, несвежий запах от простыней...

Рома посмотрел на нее с удивлением: что, ты не одеваешься еще? Анжелика понуро натянула ставшие несоразмерно узкими брюки, свитер, отправилась в коридор за курткой. Из коридорного зеркала глянула на нее не совсем знакомая женщина, родственница какая-то, может быть, старшая сестра. Рома уже переминался с ноги на ногу у порога.

– Я вообще-то ехал сюда, чтобы поссориться с тобой, – сказал он между прочим.

– Поссориться? – рассеянно переспросила Анжелика, потирая языком заживающую царапку на губе. – Так в чем же дело?

Рома неуверенно как-то улыбнулся, как будто у него пропала охота торопиться.

– Давай ссориться, – предложила Анжелика.

Он не ожидал такого поворота дел, такой простоты ответа: насупился, озаботился.

– Ты хочешь этого?

– Нет. Но если ты ехал ради этого...

Рома тяжело вздохнул, помялся.

– Жена категорически сказала мне, чтобы я расстался с тобой, – сообщил он угрюмо.

Так вот в чем было дело! Его внезапный звонок Анжелике на трубку, эта незапланированная встреча: «у меня есть часик-полтора». Может быть... Да, вероятнее всего, Катя Потехина сейчас ждала дома возвращения мужа – со щитом или на щите. Рома должен был принести своей благоверной радостную весть о разрыве отношений с любовницей.

– И ты собираешься со мной расстаться? – просто поинтересовалась Анжелика. Не было почему-то ни боли, ни беспокойства – ничего.

– Она предъявила мне ультиматум. Сегодня последний раз, когда она отпустила меня к тебе. Она хотела, чтобы я сказал тебе, что все кончено.

Анжелика поняла, что сейчас останется одна. Это было не предчувствие – это была почти уверенность.

– Так говори, – предложила она.

Рома все мялся, играл с дверным замком – щелк-щелк.

– Я не хотел бы этого говорить. Я просто думаю, нам нужно переждать немного. Не встречаться какое-то время. Чтобы она успокоилась. Я не могу больше так издеваться над ней.

«Издеваться над ней, – повторяла про себя Анжелика, шагая вслед за Ромой по ступеням лестницы, привычно садясь в его машину. – Если не можешь над ней – значит, надо издеваться надо мной? Обещать, дарить надежды, заставлять ждать – во имя чего? Ради каких таких благ?»

Рома с серьезным и неприступным видом возился со стартером – что-то там барахлило. Анжелика набрала побольше воздуха в легкие.

– То есть твоя жена закапризничала, или проявила характер, или еще что-то в этом роде? Подергала за веревочки – и ты, как марионетка, уже готов. Хорошо.

Ею овладело странное спокойствие. Только голос почему-то срывался, и все слова выходили с придыханием, с присвистом, и кислорода не хватало.

– Не говори так, – строго сказал Рома. – Никто меня ни за что не дергал. Я думаю, что я сам перегнул палку. У меня такая дурацкая привычка. Я боюсь кому-то причинить боль и из-за этого причиняю очень много боли самым близким людям. Чем человек ближе ко мне, тем больнее я бью. Но ведь она может и не выдержать.

«А я? – хотелось заорать Анжелике. – А обо мне ты подумал?»

И вдруг поняла – ей сейчас было бы проще, если бы Рома сказал: прощай навсегда. Эта невыясненность, это предстоящее ожидание неизвестно чего, это «то ли будет, то ли нет»... Нет уж, лучше сейчас и сразу! Или расстаться, или остаться вместе! Пусть решит что-нибудь, пусть определится. Ждать каких-то чудес в отдаленном будущем – невозможно!

– О чем ты? – спросила Анжелика, холодно улыбаясь. – Не выдержать чего? Она беременна? У нее стресс?

– Стресс, – подтвердил Рома и непроизвольно вздохнул с облегчением: машина наконец завелась. – Фигня какая-то с ней на морозе, – покачал головой. – Анжелика, ты сильная женщина. Катя тоже сильная... по-своему, но она не так сильна, как ты. Она никому не нужна в этом мире, кроме меня. Я – это все, что у нее есть. Только это делает ее сильной. Я больше не могу изо дня в день видеть слезы в ее глазах, понимаешь?

Анжелика вдруг поняла отчетливо: для него ничего не важно, кроме него самого. Кроме его благополучия и спокойствия. Ни их будущий ребенок, ни она сама, Анжелика, ни его разнесчастная Катя... Какие-то там отношения... Ей все равно никогда не понять, как он представляет себе то, что между ним и Анжеликой... Да и поздно уже понимать.

– Ты сама все испортила, – сказал Рома. – Зачем ты мне врала?

– Врала? – захлебнулась Анжелика. – Врала... в чем?

– О звонках Кати, – спокойно пояснил Рома, выводя «Опель» на проезжую часть.

– Ах, вот как? – вспылила Анжелика. – Я была права, что не хотела рассказывать тебе об этом!

– И не нужно было мне рассказывать, – сказал Рома.

В его спокойствии было что-то напускное, отрепетированное. Никакие Анжеликины возгласы не могли пробить эту стену. Он уже все решил для себя.

– Тебе не нужно знать правду?

– Правда в том, что Катя не может знать твоего домашнего телефона, – сказал Рома жестко. – Бумажка с моим телефоном лежит в моем сейфе, а сейф запирается на ключ. Ключ от сейфа один, и он постоянно находится у меня, с моими ключами. У Кати нет ключа от сейфа.

– А кто же мне тогда звонил? – растерялась Анжелика.

– Я не знаю, зачем ты все это придумала, – сказал Рома устало. – Вернее, знаю. Я даже проверил все номера телефонов у себя на аппарате дома. У меня аппарат с АОНом, и он запоминает все номера телефонов, по которым звонили. Она не звонила и на твою трубку.

Это был совершенно неожиданный поворот для Анжеликаи. Первые несколько минут она даже не знала, что сказать. Вот в чем, оказывается, было все дело. Вот почему он решил принять ультиматум жены.

– Она могла позвонить из автомата...

Рома только рукой махнул:

– Я не хочу даже слышать об этом!

– Хорошо, – сказала Анжелика в торопливом раздумье. «Опель» неумолимо приближался к стоянке, и времени на выяснения оставалось все меньше и меньше. – У меня такое ощущение, что весь мир против меня. Впервые в жизни мне стали сниться кошмары.

– Мне тоже снятся кошмары, – с внезапным жаром ответил Рома. – Как будто я ползу по каким-то узким коридорам, в темноте, кругом какая-то вода, и выхода нет. Или как будто я тону. В черной воде. И меня что-то медленно тянет на дно. Затягивает. И в какой-то момент я делаю усилие, чтобы всплыть вверх, к свету.

– И ты не знаешь, что так тянет тебя вниз? – спросила Анжелика. Она-то знала: это Катя, Катя Потехина, липкая, страшная, по-утопленничьи серая, сродни вязкой тине...

– Боюсь, что знаю, – вздохнул Рома. – Потому что в тот момент, когда я всплываю вверх во сне, я просыпаюсь и вижу рядом с собой жену. И тогда мне хорошо. Спокойно.

– Понятно, – сказала Анжелика. Ну нет, милый, на сегодня разговор не закончен. Я сегодня выясню все, чего бы мне это ни стоило. Расстаться – значит расстаться сейчас... Страшно даже подумать... расстаться...

 

* * *

В этот день сладкая дрожь терзала Катю. Предчувствие счастья. С утра Ромка сказал, что расстается с Анжеликой. Сказал твердо, уверенно, спокойно – это было его решение. Катя пыталась скрыть ликующую улыбку, но когда он ушел...

Весь день был полон невыносимого счастья. Сегодня все должно было решиться. Всему когда-то приходит конец, только их с Ромкой отношения вечны. Сейчас Катя свято верила в это. Отношения эти могли меняться, становиться лучше или хуже, но это навсегда. Точно.

Часов в восемь вечера к ее ликованию начало примешиваться беспокойство. Сначала легкое, почти невесомое. Расстаться со Снежной Королевой... Сказать пару фраз... нечто не очень важное, может быть. Почему это тянется так долго?

Шурка шумно играл в машинки, отвлекая от мыслей. Наверно, Ромка объясняет Королеве все. Чтобы донести доходчиво. Чтобы она пошла на аборт. Чтобы...

В полдесятого она уложила Шурку спать. Она не могла даже позвонить мужу! Нет, ведь он точно все решил – Катя видела это по его глазам. Нужно только подождать... Еще раз подождать...

Ромка позвонил сам. В половине первого.

– Катя? Привет, – его голос был искусственно-веселым. – Ну, как твои дела?

– Где ты? – только и смогла выговорить Катя.

– Я буду через час, – сказал Ромка.

– Где ты?

– Я на стоянке у ребят.

– Где?

– У тебя же там высветился номер, посмотри, если не веришь! – взорвался он. – На стоянке я!

Все плыло перед глазами – мир кружился, все вещи кружились, не в силах встать на свои места. «Нужно взять себя в руки, – Катя глупо улыбнулась, – взять себя в руки, это еще не конец, он еще ничего не рассказал!»

– И когда ты появишься? – спросила она.

– Через час, – проникновенным голосом произнес Ромка.

– А почему не раньше? Ты там с кем?

– Я приду домой, и поговорим.

– Она с тобой?

– Я буду через час, – ответил Ромка холодно. – Все.

Она держала в руках пустую телефонную трубку, и короткие гудки мелкими мурашками ввинчивались в мозг.

Тихо вздрагивая, Катя прислонилась к стене. Почти что смерть.

Оставалось одно: нужно идти на стоянку. И там решить все.

Там решить все. Тупо, не попадая руками в рукава, она надевала дубленку, ноги несгибающиеся совала в сапоги...

* * *

– Мне уже жена звонила, – сказал Роман, хлопнув дверью «Опеля». – Мне пора домой.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказала Анжелика. Она сидела в машине, сжавшись, обняв колени руками, и, кажется, дрожала. Все это начинало доставать Романа.

– Так говори! – воскликнул он в нетерпении.

– Я не могу так! Неужели ты не понимаешь, что это важно!

– Я понимаю, – постарался быть терпеливым Роман. – У меня жена там уже кипятком писает. Пойдем, я тебя провожу, по дороге поговорим.

Роман повел Анжелику кратчайшим путем – мимо складов с лающими собаками – туда, где он мог поймать машину для нее.

– Но я не хочу никуда идти! – возмущалась Анжелика, плетясь за ним. – У тебя такая манера разговаривать – на улице среди снегов?

Глухие высокие заборы с раздвижными железными дверями мелькали слева и справа. Роман привык так возвращаться домой со стоянки, дорога через промзону была самой короткой. Анжелика же удивленно и недовольно оглядывалась по сторонам. Они шагали вдоль железнодорожного полотна по протоптанной тропинке, которая время от времени пересекала рельсы, оказываясь то слева, то справа от них, и Анжелика спотыкалась каждый раз, когда нужно было перешагнуть рельс.

– Ты можешь представить, чтобы твоя жена, например, хотела поговорить с тобой о ваших отношениях, и ты вот так разговаривал с ней на улице? – обиженно ворчала Анжелика. – Мне холодно, в конце концов, у меня задница мерзнет! Я сегодня даже без шерстяных колготок!

Роман все ждал, когда она скажет то, что хотела сказать, а она вновь и вновь возвращалась к теме его семьи.

– Моя жена, во-первых, не стала бы шляться со мной по снегам без шерстяных колготок даже ради очень важного разговора, – ответил Роман. – Она вообще не потащилась бы со мной в такой ситуации. Она очень практичная.

– Просто она не любит тебя! – заявила Анжелика, с сопением вышагивая сзади.

– А ты? Ты любишь меня?

Они наконец-то вышли к домам, на проезжую часть. Валил снег. Анжелика остановилась напротив Романа, молчала, моргая длинными ресницами. Кожаная куртка в последнее время стала узка ей, особенно в плечах, и казалась короткой.

– Ты же тоже не любишь меня! – воскликнул Роман. – Я не знаю, что тебе от меня надо, но ты не любишь меня!

– Если что-то не сказано словами... – произнесла Анжелика грустно. – Да уж. Привык, чтобы тебе все сообщали открытым текстом. А как насчет читать по глазам?

– Что читать? Вы достали меня! – схватился за голову Роман. – Я боюсь смотреть вам в глаза! Та кричит, что любит, а в глазах – только страх, а ты... у тебя в глазах – такое!.. Ты уверена, что это не ненависть?

– Что? – сощурилась Анжелика.

– То, что ты ко мне испытываешь?

Ее когда-то казавшиеся бездонными глаза, а теперь пустые и холодные... Невозможно было даже представить, что творится у нее в душе.

– Нет, – сказала Анжелика.

– От любви до ненависти – один шаг, – заметил Роман. – Что ты хотела мне сказать?

Хотела она что-то сказать или не хотела – но она упорно не говорила это. Если бы сейчас она кинулась к нему на шею, обняла, сказала просто: «Рома, я люблю тебя»... Черт его знает, может быть, он бросил бы все ради нее... Она молчала. Как назло, проезжая часть пустовала. Роман махнул рукой двум одиноким машинам, но те равнодушно пронеслись мимо сквозь снегопад, не сбавляя скорости. Анжелику била дрожь. «От холода», – понял Роман. Нужно было что-то делать. Никакого намека на такси, и Анжелика явно не собиралась расставаться с Романом сейчас.

Они потащились назад через снега, через рельсы, мимо мертвых глухих стен. Роман все еще надеялся, что она скажет что-то такое... не ложь, не удачное построение хорошо продуманных фраз...

– Если у тебя есть хоть что-то ко мне... какие-то чувства, не знаю... давай пока оставим все вот так, – сказал Роман.

– Пока?

– Я не могу сейчас с тобой встречаться, – объяснил Роман. – Пусть все уляжется. Потом посмотрим.

– Потом? – переспросила Анжелика с издевательскими интонациями. – Ты думаешь, я потом захочу?

Только он собирался пожалеть ее – замерзшую, тяжело вышагивающую по сугробам в своих высоких сапогах, – как она бросала такую фразу...

– Тогда о чем мы вообще говорим?! – взвился Роман. – Если ты не захочешь меня видеть через месяц или два?

– Я не знаю, – сказала Анжелика устало.

– А я знаю, что моя жена всегда примет меня назад! Что бы ни случилось! А ты... Я ни в чем не уверен с тобой! В том, что будет завтра, послезавтра... Я даже не уверен, что этот ребенок – мой!

– А, вот так, – отфиксировала Анжелика.

Едва они успели забраться в машину (Роман включил печку на полную мощность, чтобы отогреть вконец замерзшую Анжелику), как его позвали к телефону. Естественно, это была Катя.

– Ты еще там? – по голосу жены Роман моментально сообразил, что дело пахнет жареным.

– Как видишь.

– Я все поняла.

– Что ты поняла?

– Ты там с ней, да?

– Ты думаешь, я трахаю ее здесь, что ли?

– Я жду еще двадцать минут, – сообщила Катя с угрозой в голосе. – Потом я приду на стоянку.

– Я сейчас отведу машину в гараж и приду, – пообещал Роман.

– Я жду еще двадцать минут, – повторила Катя.

– Знаешь, почему мне проще с женой? – сказал Роман Анжелике, вновь забираясь на водительское место. – Потому что я ее могу послать на три буквы. Потому что я знаю, что она все равно моя! Что она не обидится на меня навеки, если я обзову ее или даже ударю! Это отношения, понимаешь? А тебя я даже не могу посадить на такси и отправить домой! Ты имеешь власть надо мной! И это мне не нравится!

– Что еще тебе не нравится? – спросила Анжелика, суживая глаза.

– Ты хочешь совсем поссориться? – уточнил Роман. Он все еще надеялся, что она выйдет из машины и уйдет, она уже согрелась, и она явно ничего не собиралась говорить ему, и скоро здесь появится Катя... Да черт с ним, пусть все идет, как идет!

– Нет, это ты хочешь поссориться, – сказала Анжелика. – Ты помнишь, с чего все началось сегодня? Ты сказал, что хотел бы поссориться со мной.

Она не собиралась уходить.

– Я чувствую, что мы должны сделать паузу, – сказал Роман, выводя машину со стоянки. – Я не думаю, что мы должны расстаться совсем. Это то, что я хотел тебе сказать.

– Подожди, – Анжелика резко нагнулась вперед, как будто собиралась боднуть лобовое стекло. – И... то есть ты не будешь скучать без меня?

– Я не знаю. Я не уверен.

– Ах, так... – протянула она.

В молчании они доехали до гаражей. Роман, мысленно проклиная себя, сунул сторожу полтинник, и тот с готовностью распахнул ворота перед запоздавшим «Опелем». Анжелика молчала, пока Роман ставил машину в гараж, пока запирал двери... Затем он повернулся и категорически зашагал к воротам гаража. Анжелике ничего не оставалось, кроме как следовать за ним. Роман взял ее под руку, повел, ускоряя шаг.

– Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Ты была лучшей. Но сейчас... Разве ты это не чувствуешь? Разве ты не понимаешь, что даже в постели у нас стало как-то не так?

– А с женой – лучше? – спросила Анжелика.

– По крайней мере, я знаю ее уже семь лет, – сказал Роман. – По крайней мере, я уверен в ней. Что она не бросит меня, не кинет. Как ты Сашу. Ты ведь, наверно, его тоже любила.

– Не тебе судить об этом, – резко ответила Анжелика.

– Да, конечно, – легко согласился Роман.

– Ты мог бы быть уверен во мне, – сказала Анжелика с укоризной.

– Это все слова. Всего лишь слова. А человек... Моя жена... У меня была возможность убедиться. Не однажды.

– А ты не думаешь, что человеку глубоко на тебя наплевать на самом деле? – закинула удочку Анжелика.

– Не думаю, – ответил Роман уверенно. – Вон этот человек стоит.

В воротах гаражей, темная на фоне ярко освещенных фонарями белых сугробов, рисовалась хрупкая фигурка Кати.

 

* * *

У ворот стояла – Анжелика сразу узнала ее – Катя Потехина. Маленькая, бледная, в коричневой, вставшей колом дубленочке, детской какой-то, и в детской же шапочке, замшевой, кругленькой, по форме похожей на чепчик. Она вся напоминала собой какого-то нелепого младенца, белого, неправильного, вынутого из коляски и уродливо увеличенного до полувзрослых размеров. У Анжелики отчаянно забилось сердце, но она – виду не подавая – продолжала вышагивать с Ромой под руку. Они подходили все ближе и ближе, столкновение было неминуемо. Рома почему-то молчал, будто язык проглотил, и Катя пока молчала, смотрела на них своими огромными лошадиными глазами, которые одни занимали половину ее крохотного личика.

– Привет, – сказал Рома как-то весело, когда они подошли вплотную к его жене. – Что ты здесь делаешь?

Катя как будто только по голосу узнала мужа. Внезапно бросилась к Анжелике, подлетела, сверкая глазищами (не доставала до плеча верхом замшевой шапочки) и выкрикнула тонко, зло:

– Отойди, курица! Ты не имеешь права!

Она хотела вцепиться уже в локоть Анжелике, продолжавшей держаться за Рому, но тот отступил чуть, уводя Анжелику за собой:

– Только не подеритесь. Знакомьтесь, девушки.

Можно было только удивляться его спокойствию. Рома, казалось, был даже доволен чем-то. Но чем? Катя уцепила его за свободную от Анжелики руку, потащила на себя:

– Пойдем. Поговорим дома.

– Сейчас, – ответил Рома неторопливо, – человека только посадим на такси.

Они вышли из гаражных ворот: Анжелика и Катя вели Рому под руки с обеих сторон, как конвой. Постороннему человеку, наверно, это показалось бы смешным... или, может быть, наоборот, они выглядели милой такой подгулявшей компанией.

– А человек сам не может поймать такси? – нервно спросила Катя.

– Ты посмотри на часы, – рассудительно сказал Рома.

– Вот именно: посмотри на часы! – ядовито воскликнула Катя. – Ты же обещал!

Анжелика пока молчала. В сущности, ей и нечего было сказать сейчас. Она ждала, чем все закончится.

– Так, это все дома, – остановил супругу Рома. – Кстати, кто тебе разрешил идти сюда? Что за глупости?

– Дома Шурка один, – продолжала свою мысль Катя. – Вдруг он проснется? Пойдем.

Ей не терпелось утащить своего мужа прочь от Анжелики, как будто, уведя его сейчас, она уводила его навсегда. И Анжелика заразилась этой мыслью: если Рома сейчас запихнет ее в такси и не прояснит больше ничего в их дальнейших отношениях, то это – конец.

– Сашка один?! А ты о нем подумала, когда сюда шла? – отчитывал супругу Рома.

Они остановились на краю щедро посыпаемой снегом проезжей части, совершенно пустой, мягко освещаемой сверху фонарями. Анжелика только сейчас увидела этот снег, падающий с ночного неба. Тихий, волшебный, пушистый, он одинаково планомерно и терпеливо пытался засыпать белыми блестками и Анжелику, и Рому, и Катю; ему было наплевать на любые человеческие отношения.

Было так странно и пусто, что Анжелике подумалось: а вдруг их действительно только трое осталось на этой земле? Что тогда делать и как дальше жить? Хватит ли Ромы на них обеих?

Катя внезапно отлепилась от мужа и заняла атакующую позицию напротив Анжелики. В глазах ее сияла ненависть, бумажно-серое же нечеловеческое лицо не отражало совсем никаких эмоций.

– Я очень рада с вами познакомиться, – яростно, с наскоку начала Катя.

– Я тоже, – осторожно, но с достоинством ответила Анжелика.

– Что, похожа я на того монстра, которого вы придумали? Который вас запугивает, секретных агентов на вас насылает? – продолжала Катя, буравя Анжелику своим убийственным взглядом. – Просто Мата Хари какая-то!

– Если честно, то да, – призналась Анжелика. Эта неожиданная встреча окончательно дополнила сложившийся у нее в голове монстрообразный облик Роминой жены: как будто последний пазл сложной мозаики встал на место, и нарисовалась перед внутренним взором многоцветно-мрачная, темная и великолепная в своей ужасной отвратительности картина. Катя Потехина, персонаж дурацкого детского мультика, уродливое создание с глазами, полными зла... какой-то злобный маленький тролль из сказки... из страшной сказки... кукла Чаки из американской кинострашилки...

Повернуться и уйти – вот что захотелось сделать Анжелике, но она продолжала ждать развязки. Сейчас – или никогда.

– Ах, вот как! – по-тролльи взвизгнула Катя.

– Вы свои глаза в зеркале видели? – тихо спросила Анжелика.

– А ты свои видела? – да, это был тот телефонный голос, те самые базарные интонации. – Курица! Чего ты в него вцепилась?

Может быть, Анжелика действительно сейчас была похожа на курицу – своей ватной основательностью, габаритностью. Но почему-то это слово показалось ей много обиднее других слов.

– Катя, не надо, – пытался урезонить жену Рома. – Всё дома.

– Дома мы знаешь во сколько должны были разговаривать? – отбрила его Катя.

– Какая разница – во сколько?

– Потому что мне хочется поскорее закончить все это!

Анжелика увидела, как сверкнули глаза Ромы. Наверно, его жена в этот момент значительно превысила свои полномочия.

– А ты не думаешь о том, что, может быть, мне не хочется, – спросил он с некоторой угрозой в голосе.

Катя чуть отступила, но всего лишь на секунду, на мгновение: ей, так же, как и Анжелике, нужно было решить все сейчас.

– Ты ей все сказал? – спросила она и повернулась к сопернице. – Он тебе сказал, что вы больше не увидитесь?

Анжелика как будто снималась в каком-то фильме. Все было ненастоящее, декорации: и снег этот – искусственный, и дома – ткни пальцем, упадут. Вот пришел режиссер, опоздал чуть-чуть, отвлекся, но сцену надо режиссировать: «Он тебе сказал?..»

– Вы мне это сейчас говорите? – ренатолитвиновским тоном произнесла Анжелика, входя в роль. – Будет забавно, если так и получится...

– Рома, ты ей все сказал? – не успокаивалась Катя.

Блеснули вдали два желтых глаза, широкие светлые полосы взрезали белый, блестящий, пенопластовый асфальт. Рома шагнул чуть ли не к середине дороги, взмахнул рукой. «Ауди», красная, с четырьмя бриллиантовыми свадебными кольцами, сплетенными на капоте, мягко притормозила. Анжелике не верилось: первая машина – и уже готова увезти ее... навсегда прочь?

– Ну все, садись, – торопливо бросил Рома, о чем-то коротко переговорив с водителем.

Анжелика вдруг испугалась по-настоящему: неужели это все? Вот так, здесь, все закончится? «Не хочу!» – завопил кто-то дрожащий внутри.

– Девушка, идите, – это она Кате, внезапно изменившимся голосом, прекрасно понимая нелепость своих фраз и смехотворность попытки что-то исправить в рушащемся мире. – Рома сейчас догонит вас.

– Это вы мне говорите? – обалдела Катя. – Это я должна идти?

Красная «Ауди», дыша теплом, стояла, не двигаясь, ожидала Анжелику. Анжелика сделала шаг, вплотную к Кате, наступая, смещая ее дальше, дальше, прочь. Катя отступила.

– Если вы не хотите сейчас окончательно потерять своего мужа, дайте нам пару минут, – медленно, как во сне, произнесла Анжелика.

Наверное, было что-то такое в ее лице или в словах, потому что выражение глаз Кати мгновенно изменилось: там воцарился страх, холодный, липкий, злой, пахнущий отчаянием. Страх и ненависть – это были те две эмоции, на которые способна Катя Потехина. Только ненависть и страх. Анжелика почувствовала это. Она стояла и смотрела, как Катя перебегает дорогу, быстро, будто спасаясь от невидимых машин. Перебежала, протрусила по тротуару еще метров десять и остановилась в нерешительности, не зная, что делать дальше. К Анжелике подошел Рома, спокойный, подтянутый, уверенный в себе. Гордый своей нужностью – сразу двум женщинам.

– Чего ты хочешь? – слова, как сквозь воду.

– Мне нужно поговорить с тобой, – глупо сказала Анжелика. Любым способом, сейчас, удержать, уберечь, сохранить. От этого зависит все.

...Все – что?

Она уже не помнила.

– Потом, – сказал Рома с досадой. – Я позвоню тебе.

– Когда? – совсем уже дежурно.

– Завтра.

Я не доживу до завтра, поняла Анжелика.

– Я хочу все выяснить сейчас, – сама удивляясь равномерному спокойствию своего голоса. – Если все останется так, то ничего не надо.

– Как ты захочешь, – сказал Рома, чуть изменившись в лице.

– Мне нужно решить все сейчас, – повторила Анжелика.

– Ты с ума сошла? – тяжело вздохнул Рома. – Моя жена уходит. Я боюсь потерять ее.

Катя, вопреки его словам, никуда не уходила – напротив, стояла, не двигаясь, на той стороне улицы, и даже отсюда Анжелике было видно, как трясутся ее тоненькие ножки в маленьких ботиночках.

– А меня ты не боишься потерять? – спросила Анжелика.

– Поговорим завтра, – предложил Рома.

«Завтра» было равносильно «никогда». «Завтра» было равносильно «смерть». Анжелика отступила, качнувшись, к чужой красной машине. Хотела сказать «прощай», но губы не слушались. Было бы верхом какого-то безумного шика послать сейчас воздушный поцелуй Кате Потехиной... Она не стала, но потом, в последний момент («Сейчас надо сесть в машину, что подумает про все это водитель? Пусть думает, что все мы просто хорошие друзья») – помахала рукой.

Открыла дверцу, села, дверцу закрыла. Это был уже другой мир. «Ауди» сразу тронулась с места – наверно, Рома объяснил, куда ехать. Денег водителю не давал – это Анжелика точно помнила. Деньги – ах, да, есть еще какие-то в кошельке. Она расплатится. Конечно.

Отвернулась и смотрела на дорогу, прямо, снежинки липли на переднее стекло, дворники – клак, клак – последовательно сбрасывали их вниз. Ехали вдоль железнодорожного полотна, задворками, Анжелика даже не совсем понимала, где, и хотелось ехать вечно, в чужом тепле, только чтобы не остаться одной со своей болью, просто рядом с кем-то, кто двигается и дышит... Было так страшно сейчас вернуться в свою коммуналку и посмотреть на спящую Катеньку, которую надо будет чем-то накормить завтра, и послезавтра, и еще через день... А что делать, когда появится еще один ребенок?

Ехали, по счастью, безумно долго, водитель короткой дороги не знал, или, может быть, это и была короткая дорога, да казалась длинной...

 

* * *

В выходные Ромка потащил Катю на дискотеку. В первый раз за последние три года. Шутил, смеялся, казалось, был счастлив. Что-то чуть фальшивое было в его счастье... грусть какая-то. Может быть, ностальгия по отношениям с Анжеликой... Но для Кати это была почти победа. В ту ночь, когда Катя увидела Анжелику у гаража, изменилось многое. И в первую очередь – в восприятии Катей Снежной Королевы. Рядом с Ромкой Королева казалась слишком крупной, слишком неуклюжей... Эти толстые сапоги-ботфорты с широкими меховыми отворотами, неуверенное какое-то выражение лица...

Да, Катя чувствовала себя победительницей. Несмотря на неловкое немного воспоминание о том, как Анжелика заставила ее перейти на другую сторону улицы перед расставанием. Все-таки в ней было что-то магнетическое... Ее словам нельзя было сопротивляться... Ее словам, ее желаниям...

Черт с ним со всем. Сегодня Ромка повел Катю на дискотеку. Все остальное не имело значения. Даже то, что Катя почти не умела танцевать. Она стеснялась танцевать в толпе эти новомодные танцы... она не умела так, как эти длинные молодые девочки, гибкие, верткие. Катя сидела за столиком, пьяная, посасывала через трубочку сладкий коктейль и смотрела, как танцует ее муж. Какая-то девочка, совсем юная, возможно, школьница, узенькая, вся в черном, танцевала с ним в кругу, сверкая глазами возбужденно, манерно вымахивая руками, как будто балансируя на проволоке. Катя была не в состоянии даже ревновать сейчас. Она была почти спокойна. Пусть, пусть дите это шестнадцатилетнее флиртует с Ромкой. Лишь бы не Анжелика.

Музыка резко сменила ритм, муж вернулся за столик, взмокший, пахнущий потом, веселый.

– Ну что, потанцуем?

– Танцуй, танцуй, – улыбнулась Катя. – Мне нравится, как ты танцуешь.

– Не ревнуешь? – засмеялся Ромка.

– Я? Тебя? Нет.

Она вспомнила их первые танцы. Танцы в военном училище, куда Катя пришла с подругой. Его неловкие влажные руки у нее на талии, бегающие счастливые глаза, глупые вопросы. Почему-то Катя сразу почувствовала, что вот этого смешного она сможет удержать около себя. Только вот зачем?..

Где-то там Снежная Королева заперлась в своем замке, затаилась в своей злобе. Может быть, она даже еще надеялась на что-то.

«Ничего ты не получишь, – шептала Катя. – Ничего».

Белые вспышки слепили, странные тени метались вокруг Ромки, вокруг средоточия всей жизни на земле. Замок Снежной Королевы еще не был разрушен. Но она, маленькая Герда, уже стояла у ворот в своей отороченной мехом дубленочке и сапожках аккуратненьких... Ты падешь, Снежная Королева! Ты будешь повержена!

Пьяная Катя сжимала кулачки и улыбалась чему-то своему...

* * *

Роман назначил Анжелике встречу на Невском. Это было наиболее безопасное место. Он решил для себя, что даже не будет отвозить ее домой, чтобы избежать безумно-долгих, нудных разговоров и объяснений. Невский был нейтральной территорией, там Роман чувствовал себя в безопасности, там он был застрахован от Анжеликиных истерик. Он был уверен, что истерики предстоят, он уже понял, что его подруга – всего лишь обычная женщина, конечно же, никакая не богиня и не посланник с небес. Просто женщина, желающая заполучить его, увести из семьи любыми способами. И что с того, что она могла делать это нестандартно?

Роман увидел Анжелику издали, в зеркальце заднего вида. Она вышагивала по Невскому с огромными двумя пакетами, где-то уже успела что-то купить. Она влезла к нему в машину, как всегда, шумно, пакеты отвратительно шуршали, когда Анжелика закидывала их на заднее сиденье, из пакетов выглядывали какие-то разноцветные коробки, украшенные блестящими бантами...

– Это я уже к Новому году закупаюсь, – пояснила Анжелика. – Подарки близким.

Что-то дрогнуло внутри у Романа на мгновение. А купила ли она подарок ему? Тут же он остановил нелепый этот поток мыслей: смешно. Анжелика казалась непомерно деловой и отстраненной, и это тоже минутно задело Романа. «Почему? – спрашивал он себя. – Зачем?» Какие-то пустые слова типа «как дела?», ничего не значащий обмен приветствиями.

– Я думаю, что мы останемся друзьями, – изложил Роман суть происходящего. – Я бы хотел иногда видеться с тобой.

Анжелика сощурилась, веерочки ярко-зеленых теней в уголках глаз забавно сжались и снова раскрылись.

– Так, как с теми проститутками, о которых ты рассказывал? Три раза в год?

– Может быть, и так, – сказал Роман. – Пока не знаю.

– Я не хочу так, – заявила Анжелика.

Она еще пыталась сопротивляться ходу событий, но как-то вяло, неохотно, как будто из чувства приличия. Роману вдруг показалось, что ей теперь все равно, она переболела им и уже пережила их разлуку, или, может быть, все было не более чем игрой опытной актрисы.

– Ты счастлив сейчас с женой? – спросила Анжелика.

Роман задумался. За ту неделю, что он не видел Анжелику, что изменилось в его семье? Стал ли он счастливее? Анжелика спрашивала так, как будто целая вечность прошла.

– Она счастлива, – ответил Роман. – Ну, я тоже испытываю какие-то чувства. Приятно сознавать, что твое присутствие способно осчастливить человека.

– Значит, я все-таки помогла тебе разобраться в твоих семейных отношениях. Как опытный психолог. Несмотря ни на что.

– Да, – согласился Роман. – Очень. Я так благодарен тебе. Хотя тебя, может быть, это оскорбляет.

Он вдруг подумал, что они разговаривают, как на похоронах. Как будто произносят надгробные речи. Похороны любви. Где-то он уже слышал эту банальную фразу.

– Да ладно, – сказала Анжелика равнодушно. – Мне нужно решить сейчас, как все будет дальше.

– Будет интересно посмотреть на тебя через какое-то время.

– Не удастся посмотреть.

– Почему? – насторожился Роман.

– Не хочу. Зачем?

– Ну, как хочешь, – сказал Роман разочарованно. Как-то не так все это происходило. Не так, как он ожидал. – Только еще раз, наверно, нам придется встретиться.

– Зачем?

– Я хотел сказать... – Роман замялся, – насчет трубки... как тебе будет лучше? Наверно, все уже привыкли к номеру твоего телефона?

– В принципе, да.

– Ну, если ты отдашь мне за него сто долларов, считай, что мы в расчете, – сказал Роман.

Анжелика посмотрела на него недоуменно, потом удивленно, потом с ошарашенно-неверящей улыбкой, потом с презрением. Последующие пять минут были для Романа адом. Наверно, Анжелика восприняла эту трубку как его подарок, и поднятый им вопрос о деньгах был неожиданным для нее. Роман настаивал, чтобы вопрос с телефоном был решен в течение как можно более короткого срока. Анжелика, бросив несколько саркастических, издевательских фраз, в конце концов осчастливила его взглядом, достойным некоего неодушевленного предмета, и сказала:

– Неделю.

– Если ты не сможешь к понедельнику... – Роман низко нагнул голову, чтобы она не видела, как его щеки заливает краска, – можешь тогда отдать его мне пока, пусть он просто у меня полежит. Когда будут деньги – отдашь и заберешь телефон.

Анжелика презрительно сощурилась.

– Деньги у меня есть, – заявила она. – Но даже если бы их не было, я бы сдохла, но к понедельнику они были бы.

 

* * *

По иронии судьбы, по случайному совпадению Макс привел Анжелику в тот самый ресторан «Патио Пицца», где как-то они обедали с Ромой. Клетчато-красные скатерти, добротная деревянная мебель, салат-бар в центре зала. Забеременев, Анжелика стала есть непростительно много, еще больше, чем обычно, и сейчас до краев наполняла свою тарелку салатами, со знанием дела отделяя вкусные собрания овощей и зелени от менее вкусных. Макс, опершись на правый локоть, с улыбкой наблюдал за ней: сам он ограничился парой ложек итальянского макаронного салата и горкой разноцветных перцев.

Как только Анжелика и Макс вдвоем вошли в ресторан, все взоры обратились к ним. Девчонки-официантки зашептались между собой, переглядываясь: это была обычная реакция на появление Макса в общественных местах, но сейчас его сходство с героем нашумевшего фильма еще усиливало эффект. Великолепно осознавая свое превосходство над всеми присутствующим, Макс небрежно скинул длинный кожаный плащ и помог Анжелике снять ее узенькую курточку. Странно, но рядом с ним Анжелика уже не чувствовала себя толстой и убогой, как должна была бы: что ж, смотрите все, красотки с тонкими талиями, мой мальчик любит толстеньких и неопрятных, в мятых мужских брюках и флисовых «адидасках», а на вас, чулочки-мини-юбочки-каблучки, ему наплевать.

Пусть только сегодня, пусть на один день, ведь все эти крашеные куклы не знают, что только один день в месяц (ну, пусть в две, в три недели) Анжелика может позволить себе похвастаться этим бесценным красавцем, все остальные дни после работы Макс едет к себе домой, к своей жене, нежной, изящной, золотокудрой куколке с глазами Барби (вот чей облик рисовала Анжелика, когда представляла себе еще не виденную Катю Потехину). Нежная куколка будет хлопотать вокруг сумрачно-красивого Макса, подкладывать ему домашние салатики и котлетки в тарелку, подливать кофе или чай в большую цветастую чашку... И двое детей, мальчик и девочка, будут тут же...

– Замуж не собираешься? – спросил Макс, когда Анжелика наконец расправилась с салатами и сразу, без перерыва, обильно запив вином, принялась за лазанью.

– С чего ты взял? – удивилась Анжелика.

– Ребенок все-таки, – пожал плечами Макс.

Анжелика грустно усмехнулась, прожевала, запила.

– О чем ты? Даже и не думала. Что я, ребенка не воспитаю? Один или два – какая, в конце концов, разница?

Макс скучно возил вилкой в растерзанной лазанье, выбирая, с какого кусочка начать.

– А что отец ребенка по этому поводу думает? – спросил он, не поднимая глаз от тарелки.

Анжелика, ввиду невозможности общаться взглядами, следила за движениями рук Макса: отблескивал камень на кольце, матово отсвечивали ногти.

– Что он думает? – повторила она рассеянно. – Ничего он не думает.

Ее разморило. Было тепло и сытно. Последние дни даже наесться до полного отвала не удавалось, надо было экономить, чтобы богато отпраздновать Новый Год: Анжелика с ужасом думала об утекающих, как вода, неумолимо заканчивающихся деньгах.

– Так ты серьезно решила одна рожать? – настойчиво выспрашивал Макс.

Анжелика поморщилась: своими расспросами он невольно напомнил ей Рому.

– Конечно! А ты сомневался? Макс, я похожа на женщину, которая собирается замуж?

Высокая длинноногая официантка с лицом Синди Кроуфорд и ее же родинкой (нарисованной), пролетая мимо с подносом, в восемнадцатый раз обольстительно улыбнулась Максу и чуть не задела его плечом – он не заметил. Анжелика, между тем, почувствовала нечто вроде ревности. Сегодня он мой, только сегодня, пожалуйста, не трогайте его сегодня. Завтра – пожалуйста, но сегодня...

– Так вот... Отец ребенка... – запутался в словах Макс, – он знает хотя бы?

 Анжелика только рукой махнула:

– Макс, он женат. У него свое дите. И денег особых нет помогать мне. Я думаю, он будет безумно счастлив, если я исчезну из его жизни. Раз и навсегда. Умерла так умерла.

Макс наконец поднял глаза и посмотрел на Анжелику – отчаянно и решительно, как показалось ей.

– А если бы я предложил тебе...

Он замялся, вопросительно улыбаясь, отполированным ногтем ковырял, скреб автоматически красную полоску на скатерти. Скатерть тихо повизгивала, ритмично ползая по столу.

– Что? – переспросила Анжелика, не понимая.

– Ну, что-то, – сказал он вдруг радостно, залпом допил вино, поставил бокал. – Должен же быть отец у твоих детей. Некоторые говорят, что я неплохой отец.

Анжелика поперхнулась и закашлялась, тоже торопливо глотнула и тоже – так получилось – вино допила.

– С ума сошел? – спросила она испуганно. – Тебе своих мало?

– Мне мало тебя, – почему-то виновато сказал Макс.

Как это там в книгах пишут? «Ущипните меня, я, кажется, сплю», – подумала Анжелика.

Она вдруг поняла, что все это было уже когда-то: этот стол, и деревянные стулья, и мерцающие огоньки в низких бокалах, и глаза человека напротив – темные, странные, нездешние, будто бы обведенные черным, как у египетских фараонов, – виделось во сне или мечталось, до мельчайших черточек продумалось, просчиталось: только так, так только может быть.

– Мне нужна ты, – сказал Макс тихо. – Если бы у тебя было хоть десять детей, мне было бы все равно.

– Десять детей?! – ужаснулась Анжелика. – Представь, как бы я выглядела!

Он пожал плечами и опять уперся в свою лазанью, какие-то там кусочки грибов выковыривал между блинных коржиков – я все сказал, больше мне сказать нечего, теперь слово за вами, мадам.

– Ты, выходит, ко мне до сих пор неравнодушен? – спросила Анжелика.

 

* * *

И все-таки Снежная Королева была сильнее. Теперь Ромка каждый день возвращался домой вовремя, но дело было не в этом. Эта чокнутая Анжелика носила под сердцем его ребенка, и в этом была ее сила. Ребенок был незримой нитью, связывающей толстеющую психологиню с Катиным мужем. И ниточка эта в любой момент...

Господи, как Катя ненавидела Анжелику! Каждую ночь Ромка послушно ложился в постель рядом с женой; казалось, даже он забыл про свое предстоящее отцовство, но Катя-то помнила! Она по-прежнему чуть ли не ежедневно бегала к телефону-автомату, чтобы набрать номер мобильника Снежной Королевы. Она изобретала все новые и новые пакостные фразы, пытаясь хоть как-то добить, унизить соперницу. Она позвонила и спросила, не хочет ли Анжелика потрахаться с кем-нибудь? «Мы тебе такого мужика подгоним классного, – противненьким голоском издевательски пела Катя. – Он тебя так трахнет сладко – обо всем забудешь». «У меня нет таких проблем», – надменно ответила Анжелика и отключила трубку. Она была непрошибаемой, и когда Катя выследила ее у ее дома – Анжелика шагала по двору со спокойно-самоуверенным выражением лица, – это было нестерпимо.

Белокурый Олег в ответ на неловкую, но настойчивую Катину просьбу вроде бы даже нахмурился:

– Я вроде уже все ей объяснил.

– Ее нужно избить, – пояснила свою мысль Катя. – Сильно избить.

– Думаешь, поможет? – с сомнением спросил Олег. – Если твой ее любит... А если он узнает? Думаешь, он будет после этого с тобой жить?

«А вот это не твое дело», – мысленно вскипела Катя, но старательно улыбнулась, взяла Олега за руку.

– Не узнает, – сказала она вкрадчиво. – Он с ней расстался.

– А тогда зачем ее бить? – удивился Олег. – В целях мести, что ли?

Нервная гримаса на мгновение исказила Катино лицо.

– Ее нужно будет бить по животу, – сказала Катя. – Она беременная.

 

* * *

Как складно все складывалось (тавтология!), как уютно и по-домашнему готовила жизнь свои сюрпризы! Анжелика еще не понимала до конца всей прелести, всего уюта, какие-то мелкие мелочи (еще одна тавтология!) продолжали волновать ее, бередить, дергать. Да, эта неожиданность с Максом, то, о чем она, по сути, мечтала тайно уже несколько лет, волшебство свершилось, но, как и любая исполненная мечта, оказалось несовершенным. Макс собирался усыновить ее ребенка после развода с женой; вернее, обоих детей; но Анжелику другое мучило: ведь новый ребенок родится похожим на Рому (а как несхоже гибкое, совершенно-божественное узкое тело Макса с коренастым, мускулистым, мужицким туловищем Ромы; как несхож Ромин топором деланный боксерский фейс с гладким, тонким, изысканным лицом Макса!), что скажут родители Макса и все вообще? И потом, что это за семья, где оба ребенка не имеют никакого отношения к отцу, да еще и добавить сюда двоих настоящих максовских детей, которым нужно будет платить алименты... Нет, выход один: когда-то родить Максу третьего, его настоящего... но это уже вообще маразм! Анжелика – мать-героиня!

Мучила незавершенность отношений с Ромой, ее проигрыш, ее отступление в битве с Катей Потехиной. Если бы хоть какое-то малейшее движение, намек на реванш! Пусть бы Рома пришел и повинился, а она бы послала его на хрен, или еще что-то в этом духе. Мучило то, что вела себя, как последняя дура, осталась в Роминой памяти действительно растерянной курицей, цепляясь за него зачем-то там, где нужно было взять и отпустить... Если бы вернуть их былые отношения хоть на недельку, чтобы Анжелика сама могла его бросить! Нет, невозможно.

За этими дурацкими мыслями, в заботах о предстоящем на днях Новом Годе Анжелика почти забывала о своем счастье, отвлекаясь на глупые частности, боролась бесконечно с беспокойными мыслями и улаживала конфликты внутри себя. Нужно смириться с тем, что больно сейчас ни в чем не виноватой жене Макса, а должно бы быть больно Кате Потехиной. (Почему Катя не жена Макса? Нет, представить это чудище нелепое рядом с ее совершенным Максом – полная нелепица.) Нужно придумать объяснение для дочки, почему в ближайшем времени ее привычная фамилия будет заменена короткой китайской. Нужно...

Она шла и думала обо всем этом, перескакивая, как заезженная пластинка, мыслями с одного на другое в произвольно непредсказуемом порядке, когда в арке ее дома (почти уже бывшего дома!) дорогу ей преградил невысокий парнишка в слишком легкой, не по погоде, куртке.

– Привет, – сказал незнакомец, нехорошо улыбаясь.

– Здрасьте, – кивнула привыкшая к подобным эксцессам Анжелика (сейчас будет и «девушка, дайте телефончик», и «не лишайте бедного солдата последней надежды на любовь»), но тут глубже, у стены, увидела еще две тени.

– Кажется, ты не поняла ничего, – со вздохом произнес парень, и из двоих отклеившихся от стены теней одна принадлежала тому человеку с родимым пятном, напоминавшему футболиста Бэкхема – когда он еще не брился налысо.

– Чего я не поняла? – почувствовав неладное, спокойно удивилась Анжелика и попыталась отступить, но «Бэкхем» с другом уже заняли нужные позиции.

– Тебя просили сделать аборт, – заученно сказал незнакомец. – Просили?

– Ребята, вы чего? – попыталась вырваться, прорваться, но один схватил за руку, дернул, короткий правильный удар отшвырнул Анжелику к стене, и она, защищая руками самое ценное, что у нее было – лицо, – поняла: бить будут по животу.

...Получасом позже, придя в себя после короткого провала в памяти (серые камни перед глазами, квадрат темного неба где-то сбоку и спереди, в вырезе арки, снег и лед под оцарапанными руками), поднявшись, почистившись, мучительно думая, видел ли кто-нибудь ее валявшейся на асфальте (могли подумать, что пьяная), доплетясь до квартиры и раздевшись, поняла, что то теплое, что стекает по ногам в брюки и носки, – это кровь. Странно-спокойная, лишь чуть возбужденная по сравнению с обычным, без всяких уже глупых левых мыслей, набрала номер «скорой» и вызвала врача.

– Ты себе вызывала? – испуганно блестя глазами, спрашивала беспокойная мама.– Что случилось?

Объяснять было долго и нелепо: нужно было пересказать все несколько последних месяцев ее жизни, с самого начала, со встречи с Ромой начать, чтобы понятно было. Поэтому Анжелика постаралась улыбнуться успокаивающе и сказала просто:

– Кажется, у меня выкидыш начался.

Больше не теряла сознание ни в «скорой», ни в приемном отделении огромной больницы в Озерках, куда ее привезли на ночь глядя через весь город, только ежилась от невозможно острой боли, пока молодая красивая докторша смотрела ее в кресле. И даже удивилась, когда вердиктом осмотра стала страшновато-неудобная фраза «срочно в операционную».

Анжелике хотелось попросить какую-то паузу, отсрочить, чтобы подождали, но это было невозможно, и в белой с цветочками больничной рубашке, в наспех захваченном малиновом материном халате она растерянно стояла посреди операционной, стеснительно думая, куда девать окровавленные тряпки. Ее заставили снять халат и подняться – кажется, опять на кресло, впрочем, Анжелика уже не была полностью уверена, потому что от волнения и возбуждения закружилась голова.

– Не беспокойтесь, это обычная чистка, просто аборт, только нужно сделать срочно, убрать все лишнее, и кровотечение закончится, – успокоила красивая докторша.

Анжелика кивнула. Медсестра перетянула вену жгутом и что-то вколола. Анжелика, чтобы не смотреть на шприц, подняла глаза вверх, к ослепительно белым лампам. Вдруг все закачалось и поплыло, ламп стало невероятно много. В ушах нарастал невозможный шум, белый потолок неумолимо приближался, вот-вот, казалось, взлетающая Анжелика ударится об него лицом... Хотела сказать что-то, возразить, но голоса своего не услышала, он раздваивался, растраивался, превращался в сотню голосов, и все они эхом проваливались куда-то вниз...

Утром во время обхода докторша разрешила Анжелике вставать и велела ходить. Анжелика, которая считала себя больной чуть ли не смертельно, послушно прошаркала влево-вправо по коридору, чуть не потеряв сознание от слабости, и, удовлетворенная, опять завалилась на постель. Память вернулась, но Анжелика не торопилась вытаскивать на свет божий мерзко заляпанное белье своих отношений с Ромой, она отметала все, даже случайные, мысли о нем, старалась не думать ни о чем, что было связано с Ромой. Поэтому и не сразу вспомнила о сотовом, который взяла с собой в больницу и который сейчас валялся в тумбочке. Едва включила его, раздался звонок.

– Але, – сказала Анжелика недовольно.

– Привет, – и сердце дрогнуло – это был Макс! Ее Макс. – Ты где? – кричал он в трубку.

– Я? – растерялась Анжелика. Рассказывать и объяснять все было безумно долго, да к тому же всеслышащие уши соседки по палате...

– Я звонил, у тебя телефон был выключен! – кричал прямо в ухо взволнованный Макс. – Я попытался твоей маме звонить, а она сказала, что вроде бы тебе стало плохо и ты поехала в больницу, чтобы я позвонил тебе на трубку и ты мне все расскажешь... Ты где?

– Я? – тупо повторила Анжелика. И вдруг поняла, что не расскажет ему ничего, не будет вызывать жалость к себе и обременять лишними проблемами. Она сильная. Она переживет все это сама. А для Макса – у нее просто случился выкидыш. Все к лучшему, в конце концов.

– У тебя все хорошо? – продолжал волноваться голос в трубке.

В его словах было столько скрытой нежности, что Анжелика вдруг заплакала. Настоящие слезы текли по ее щекам (хорошо, что Макс не видел!), но она взяла себя в руки и сказала спокойно, стараясь не делать больших пауз между словами:

– Все хорошо... Да. Уже все хорошо...

На самом деле. На самом деле все было хорошо, она так чувствовала. Все к лучшему, – говорила себе Анжелика, поедая больничный плов из перловки с тушенкой. Она была даже благодарна этим извергам из подворотни. Ведь теперь ничто не связывало ее с Ромой, ничто не связывало ее с прошлым, и она могла с чистой совестью начинать новую жизнь с Максом. Новую жизнь, не обремененную случайными сожалениями и ненужными проблемами... новую жизнь.

А Роме она отомстит потом как-нибудь... или его жене... может быть. Мысль о мести плотно засела в Анжеликиной голове, но какой может быть эта месть – она не знала. Она хотела, чтобы Катя Потехина пережила нечто подобное тому, что пережила она сама... такую же боль... что-то сходное... «Если есть Бог, – думала Анжелика, – он накажет ее. Обязательно накажет ее».

 

* * *

На Новый Год Роман с друзьями снял дачу в Ольгино. Бревенчатый дом, три семьи, четверо детишек дошкольного возраста, елка на улице, наряженная разноцветными фонариками... Катя никогда еще не была так счастлива. Она прекрасно сознавала, как красива сейчас – раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза... Вот это и было счастье. Вот оно, теплое, искрящееся, объемное, шершавое – его можно потрогать руками. Даже Шурка понимал, что все изменилось, он заразился от Кати ее неуемным весельем, он орал как сумасшедший и валялся в снегу, и Катя не ругала его за валенки, доверху набитые снегом.

Ромка учил Шурку кататься на лыжах, Катя нагибала заснеженные ветки, стряхивая белую вату мужу за шиворот. Такая легкость была во всех мышцах, так славно скользили лыжи – вперед и вперед.

Это было ее счастье. В ночь на первое мужики устроили фейерверк. Ромка суетился больше всех, устанавливал в снегу длинные палочки петард, и когда все это, искрясь, хлопало и взрывалось, дети визжали и прыгали, а у Кати на глаза наворачивались слезы радости. У них даже не было телевизора здесь, на даче, и под бой курантов из автомобильного радио они торопливо разливали шампанское, обильно помечая золотистой пеной снег вокруг. И когда с двенадцатым ударом часов Ромка поцеловал Катю в губы, когда она посмотрела в его сияющие глаза – она поняла, что замок Снежной Королевы растаял навсегда.

Ее маленький Кай вернулся.

– Я так люблю тебя, – прошептала Катя. – Я так тебя люблю!

Он прижал ее к себе – судорожно, сильно, до хруста в костях.

– Девочка моя!

Это были самые лучшие его слова. «Навсегда, – повторяла про себя Катя. – Навсегда».

 

* * *

Анжелика провалялась в больнице до самого Нового Года. Это была почти неделя ничегонеделания, шатаний между пахнущей тушеной капустой столовкой, пахнущей спиртом процедурной и вполне обжитой, с небольничными запахами, палатой. Двадцать восьмого в отделении нарядили елку, большую, настоящую, пахнущую хвоей, и стало еще уютнее. Покидая больницу, Анжелика искренне дарила коробки конфет докторше и медсестрам и поздравляла их с Новым Годом.

Свой Новый Год отметила вдвоем с Максом, в чистенькой, недавно отремонтированной двухкомнатной квартирке напротив Фрунзенского универсама, которую Макс снял за время ее отсутствия и в которую успел перевезти вещи – свои и частично Анжеликины. Во второй комнате намечалась детская для Катеньки, но пока, ввиду Анжеликиной слабости, праздновали вдвоем, у телевизора. Все было так уютно и обычно, как будто это был черт знает какой по счету совместный их с Максом Новый Год, как будто они уже много лет прожили вместе. После просмотра новогодней программы, шампанского и обильных закусок улеглись спать, и, засыпая, прижимаясь щекой к теплому плечу Макса, Анжелика с удовлетворением осознала, что так спокойно теперь будет долго... всегда.

Пятого января неожиданно позвонил Рома. Поздравил с Новым Годом, ничего не спрашивая, и уточнил, когда ей будет удобно отдать ключи от квартиры на Бела Куна – их нужно вернуть хозяевам. «Сегодня», – сказала Анжелика, назначив встречу у Фрунзенского универсама.

В новой дымчатой дубленке, подаренной Максом к Новому Году, с небрежно убранными волосами, ненакрашенная, спустилась вниз. Как она и ожидала, Ромин взгляд первым делом зафиксировался на дубленке: ну как же, что-то новенькое появилось. Хорошо, хоть не спросил, откуда деньги. Анжелика вспомнила, как неоднократно, уже будучи беременной, говорила при Роме, что ей холодно в куртке... жадина, жлоб. Это была скорее ненависть, чем хоть какое-то подобие любви. И подарок, который сейчас сунул, улыбаясь, ей в руки Рома, был просто смешным: пластиковая сумочка с парфюмерным набором, гель для душа, мыло и шампунь. Их можно было сразу отставить в сторону: Анжелика пользовалась профессиональной, качественной косметикой.

– В этом месте ты мне еще не назначала встречи, – заметил Рома, пристально разглядывая Анжелику. Слишком пристально.

– Я теперь живу здесь, – коротко ответила она.

– А, вот так, – растерянно сказал Рома.

Она позвенела ключами от их бывшей квартиры, бросила их Роме на колени.

– Возьми. Ты решишь все вопросы с хозяином, да?

– Конечно, – кивнул Рома.

– А то контракт на меня заполнен, – напомнила Анжелика.

– Я все сделаю, – сказал он, продолжая ее разглядывать. Лучше она стала выглядеть или хуже – в его глазах – Анжелика так и не узнала.

– Я тебе доверяю, – сказала Анжелика, и это было неправдой. Она никогда не доверяла ему.

Они поехали пить кофе в какую-то заштатную кафешку на проспекте Славы – Анжелика согласилась чисто автоматически. Все это время она мучилась вопросом, сказать про больницу или нет. Сказать – и начать еще один долгий муторный разговор, услышать о недоверии Ромы к себе, по сути, начать все заново... Нет уж. Но ничего не сказать – значит позволить его жене и дальше спать спокойно, довольной сделанным... Анжелика никак не могла разрешить эту дилемму. Если бы Рома спросил сам... спросил, как она себя чувствует, или как там ребенок внутри нее... Но он не спрашивал. Он задавал ничего не значащие вопросы – про погоду, про телевизионную программу на Новый Год – и она отвечала. Улыбаясь послушно, и сама спрашивала какую-то ерунду...

...и вздохнула с облегчением, когда он довез ее обратно к универсаму. Не спросил. Не надо ничего говорить, рассказывать, доказывать... ничего не надо.

В сущности, это была уже не ее жизнь.

– Ну, увидимся, – сказал Рома, прощаясь.

– Может быть, – кивнула Анжелика загадочно. – Не исключено. Никогда не говори «никогда».

И вдруг вспомнила, что у нее тоже есть для него подарок: такой же нелепый, как и тот медвежонок-липучка на холодильник. Это был крохотный брелок-фонарик в форме стеклянного барашка: Рома был Овном по знаку.

– У меня есть для тебя подарок, – сказала Анжелика, зажав барашка между ладоней, пряча; повернула, зажгла: Рома, заглянув в ее ладони, увидел маленький светящийся огонек.

Почему-то ей захотелось проститься по-хорошему. Она протянула Роме барашка, покачав фонарик на тонкой серебристой цепочке:

– Это ты. Вот так ты освещал мою жизнь, когда был в ней. Я возвращаю тебя – тебе.

И, так же небрежно, как и ключи, бросила барашка Роме на колени, поспешно выскочила из машины.

Вот и все, повторяла она себя, скоро шагая к подъезду своего нового дома. Все кончено – с Ромой.

Она почувствовала себя свободной – впервые за послед-
ние несколько месяцев. Свободной от выяснений, от скандалов, от проблем; свободной от мучительного чувства зависимости, зависимости от не принадлежавшего ей человека. Анжелике хотелось петь. Вот и все. Ничто больше не связывает ее с Ромой. Ничто не связывает ее с прошлым!

«Я умею прощать», – подумала Анжелика, не чувствуя уже никакой ненависти ни к Роме, ни к его жене. Простив их, она отпустила все и осталась свободной. И это вселенское чувство свободы, заполнив ее до краев, дарило возможность...

...возможность любить по-настоящему, без боли и злости. Любить Катеньку, любить маму, любить красавца Макса... Любить весь этот мир и себя, обязательно себя в нем...

Она была счастлива.

* * *

После Нового Года Катя встретилась с Олегом Петровым в его квартире. Все время, пока они ехали из института на Петроградскую, она жутко нервничала. В каждой встречной белой машине ей чудился «Опель» мужа. Олег же шутил и балагурил, рассказывал какие-то похабные анекдоты... «Это всего лишь плата за мое счастье», – думала Катя. Низкое зимнее солнце слепило глаза, когда она вышла из машины, и после этого яркого света, отраженного многократно витринами магазинов и снежными сугробами у поребриков, подъезд старого дома показался ей темным, как ночь – она буквально ослепла. Натыкаясь на стены, Катя поднялась вслед за Олегом по пропахшей кошками лестнице, и сердце стучало, как отбойный молоток, готовое выпрыгнуть из груди.

В квартире у Олега было тепло и прибрано, на вешалке Катя сразу заметила дорогую женскую дубленку, изящные красные сапожки на высоком каблуке стояли у двери.

– Жена будет в восемь вечера, – сказал Олег, поймав ее взгляд. – Мы управимся.

Он выдал ей большое желтое полотенце, махровое, мягкое; и в огромной ванной, отделанной зеркалами, Катя разрыдалась, глядя на свое нелепое отражение над мраморной полочкой, уставленной дорогой косметикой.

– Можешь там одеть халат розовый! – крикнул Олег из комнаты. – Он как раз тебе подойдет по размеру!

Катя долго стояла над ванной, вслушиваясь в шум льющейся воды. Сняла с крючка легкий, пушистый, невесомый халат. От него пахло чем-то неземным, сказочным, премьерно-глянцевым, журнальным – и сладким, несбыточным, недоступным. Она вышла к Олегу в своем дурацком шерстяном костюме – надеть это чужое розовое чудо было выше ее сил. Олег не удивился, улыбнулся только, полуобнял ее.

– Ну что? Раздеваемся? Я вот тут пока нам «мартини» налил. Если хочешь, сок принесу. Ты какой будешь – апельсиновый или яблочный?

Пока он расстегивал пуговицы на Катином костюме, стягивал с нее колготки и белье – умело, осторожно, – Катя не могла избавиться от противного липкого чувства брезгливости. Олег уже целовал ей грудь, спускался губами ниже... Внезапно Катя почувствовала странное тепло внизу живота – ощущение, сходное тому, которое возникало при просмотре Ромкиной порнографии. Она испуганно вздрогнула, пытаясь закрыться руками, защититься... но от властных поцелуев Олега вновь расслабилась, сил сопротивляться этому внезапному чувству не было... Противно и сладко... такого с ней никогда еще не случалось. Если бы сейчас Олег захотел прекратить все это, Катя, наверно, заставила бы его силой. Может быть, подобное и называлось страстью.

 

* * *

В начале марта, проезжая по Бухарестской, Роман увидел Анжелику – в районе Фрунзенского универсама. Она шла навстречу его «Опелю», высокая, в спортивной синей куртке, в вязаной шапочке с огромным помпоном, из-под которой выбивались упругие темные кудри. Роман остановил автомобиль, когда Анжелика поравнялась с ним, окликнул ее.

– Привет, – сказала Анжелика удивленно, наклоняясь к его «Опелю». – Что ты здесь делаешь?

Аналогичный вопрос Роман мог бы задать ей. Впрочем, кажется, она говорила, что живет здесь.

– Вот, в магазин заехал. Садись.

– Я тороплюсь, – сказала Анжелика.

Ему пришлось самому выйти из машины. Легкая, почти невесомая – теперь Роман мог разглядеть ее. Ни о какой беременности не шло и речи – иначе живот был бы уже заметен. Худая, с подтянутыми ляжками, нахально улыбающаяся – Анжелика была такой, какой он увидел ее впервые. Пушистый помпон величиной с Анжеликину голову, подросткового покроя курточка – она выглядела весьма забавно.

– Не обращай внимания на мой внешний вид, – поймала его изучающий взгляд Анжелика. – Я на снегоходе собираюсь кататься.

– А, вот как? У тебя теперь есть снегоход?

Анжелика засмеялась и не ответила. Ей было весело. Роман стоял, глядя ей в глаза, как идиот, и не знал, что сказать.

– Ну, пока, – бросила она небрежно. – Удачи.

– Ничего не хочешь мне сказать? – спросил Роман.

– Что сказать? – подняла брови Анжелика.

– У тебя что-то живот совсем незаметен.

– И что?

– Аборт сделала, – сказал Роман.

Что-то дрогнуло в лице, и незаметная для посторонних глаз тень проскользнула.

– Так ты ничего не знаешь? – спросила Анжелика без всякого выражения.

– Нет, – насторожился Роман. – Что я должен знать?

Она закинула голову назад и посмотрела куда-то в небо.

– Ничего. Значит, так надо.

У Романа противно засосало под ложечкой.

– Нет, постой-ка! Что еще я должен знать?

– Ничего, – Анжелика расслабленно махнула рукой. – Не заморачивайся. Просто живи.

Она хотела идти, но Роман преградил ей дорогу. Наверно, это выглядело довольно смешно. Они стояли на краю тротуара, у самого поребрика, и проезжающие мимо машины обдавали их снежной грязью.

– Ты что-то хотела сказать, – настаивал Роман.

– Ерунда, – отмахнулась Анжелика.

– Ты никуда не пойдешь, пока не расскажешь мне.

– Я опаздываю, – она вскинула к самому носу руку с золочеными часиками на запястье. – Я из дома выскочила на пять минут. Еды хотела немножко купить.

– Ты живешь здесь с Максом?

– Да.

– Это он заставил тебя сделать аборт?

Анжеликины глаза внезапно потемнели – сейчас было и не разобрать, какого они цвета.

– Нет, – сказал она тихо. – Твоя жена.

– Что? – переспросил Роман с угрозой в голосе.

– Ты все равно не поверишь. Рома, я уже ничего не хочу говорить. Давай просто разбежимся. Живи как жил. Так лучше. Будто ничего и не было.

Ее глаза – пронзительные... темно-темно-зеленые.

– Ведь ничего и не было, – сказала Анжелика.

Роман пытался и не мог сдержать дрожь в руках, в ногах. Он мог бы ударить Анжелику – просто для того, чтобы она перестала врать. Она убила его ребенка по просьбе какого-то там красавчика, с которым наверняка изменяла ему, Роману, и теперь еще хочет бросить тень на его жену. Хотя...

– А я хочу услышать, что произошло, – сказал он. – Я знаю, что моя жена любит меня. Я знаю, что она молодец и умеет добиваться своего. Я горжусь ею. Мне бы просто хотелось знать, как ей удалось уговорить тебя.

– Элементарно! – воскликнула Анжелика со злой усмешкой. – Ботинками по животу.

– Что-о?!

– Я не хочу об этом. Это уже прошло. И потом, все к лучшему.

– Я не верю тебе, – сказал Роман жестко. – Ни единому твоему слову. Ты хочешь сказать, что она била тебя?

– Не она, – Анжелика опять смотрела куда-то в небо. – Ее друзья. Какая разница? Тебе это так интересно?

Роман вдруг отчетливо услышал музыку. Это была музыка Анжеликиной лжи. Все то, что она пела ему своим сладким сексуальным голоском... сейчас и всегда.

– Мне действительно интересно, как низко ты можешь опуститься, – сказал Роман. – Каких еще гадостей можешь наговорить про моего любимого человека. Ты думаешь, что я начну хуже относиться к ней?

Это был действительно конец – Роман отчетливо это понимал. Лживая девчонка, лживая насквозь. Как он мог... как он мог полюбить ее?

– Я думаю, что ты начнешь любить свою жену еще больше, – сказала Анжелика легко. – Ты можешь гордиться своей женой.

Она повернулась, едва не задев Романа плечом, и пошла по Бухарестской, высокая, стильная, в узких белых брюках, заправленных в высокие сапоги. Помпон на ее шапочке качался – вправо-влево.

Роман сел в «Опель» и медленно поехал в противоположную сторону. Вот и все. Конец романа. Жаль, что он так поздно понял все это. «Я ведь ездил в этот универсам по Бухарестской ради того, чтобы увидеть ее, – безжалостно накручивал себя Роман. – Не хотел признаваться даже сам себе... но только ради этого». Сейчас Роман ненавидел Анжелику. Ведь это она мешала его счастью с Катей. Ведь это из-за нее... Из-за нее он чуть было не оставил семью! Роман вдруг почувствовал, что ему обязательно нужно увидеть Катю сейчас. Он посмотрел на часы. Сегодня вторник... Через двадцать минут у Кати заканчиваются занятия в вузе. Он летел к институту, где училась жена, как на крыльях. Он купил бы цветы на перекрестке, но боялся опоздать. Теперь у них с Катей все будет хорошо. Всегда. И к черту все эти романы. Настоящая любовь... преданная... верная... искренняя и честная, не терпящая лжи...

Роман резко вдавил тормоз, не доехав до парадного подъезда вуза метров двадцать. Он еще издали увидел Катю. Она стояла к нему спиной – маленькая, худенькая, родная. Лицом к Роману был ее спутник – невысокий светловолосый парнишка в черной кожаной куртке. Обнимая Катю за талию – деловито и по-хозяйски, – свободной рукой он приглаживал свои взъерошенные волосы. На правой щеке паренька красовалось родимое пятно.

 

* * *

Белые брызги взметались из-под широких снегоходовых лыж, в лицо бил ветер, качало и потряхивало – и Анжелика визжала от радости, от переполненности чувствами, от давно забытых ощущений бешено быстрой езды по снегу. Макс, в фиолетовой куртке, в смешной шапочке, надвинутой на лоб и на уши, сидел впереди, и она крепко держала его за талию, обняв руками в пушистых перчатках. Анжелике казалось, что она держит в руках его сердце – так крепко прижимала, прижимаясь, и так близко лежала левая рука на той области груди, где колотилось, выпрыгивая. Прижималась, пряталась за его спиной от снежных брызг; накатанная дорога впереди закруглялась, огибая стойкие фонари, спускалась вниз по склону, мимо черных трупов замерзших деревьев, мимо заснеженной трансформаторной будки, вниз, вниз, и все это надо было огибать зигзагами, и всякий раз на повороте дружно наклонялись то влево, то вправо, удерживая резвую машину от падения.

Внизу Макс заглушил мотор, повернулся к Анжелике, раскрасневшийся, темные глаза возбужденно блестели.

– Хочешь попробовать?

Анжелика растерялась: такую технику ей давно не доверяли, боялись за ее жизнь и за собственную.

– После того как я разбила Сашкин снегоход... – начала она.

– Садись, – сказал Макс, уступая ей свое место.

Теперь он был сзади и нежно обнимал ее под сердцем, доверчиво, крепко... любимый. Это слово возникло где-то внутри, давно забытое, непроизносимое, внезапное, как удар молнии. «Любимый», – повторяла Анжелика про себя на разные лады, медленно разгоняя ревущую машину и чему-то улыбаясь, а сердце стучало, боялось: когда-то был удар в сосну с налету – и красивый красный снегоход умер. Анжелика осталась жива.

Давно забытое слово, давно забытые умения, когда-то доведенные до автоматизма. Круто и неловко развернулась, поддала газу... и побежали мимо елки и березы, трансформаторная будка, фонари, слившийся в сплошную полосу забор... По заснеженному парку, все увереннее разворачиваясь, ликуя, вскрикивая... и ежесекундно чувствуя руку Макса на своем сердце. Она бы вырвала его из груди и бросила Максу под ноги – только за то, что он доверился ей... за то, что поверил в нее...

Наверху, в парке, на белой поляне, спрыгнув с переднего сиденья, заскакала, засмеялась, стряхивая снег с низких еловых веток:

– Ура! Получилось!!!

Налетел Макс, обнял, уронил в мягкий сугроб... так близко... так рядом... Но она никогда не скажет ему о том, что у нее внутри... Они никогда не говорили друг другу этих слов... все больше шутки и смешки... Это другому кому-то можно сказать «Макс любит меня» или «Я люблю Макса», но в лицо, глядя в глаза, так близко... так страшно...

– Я люблю тебя, – сказал Макс. – Я так люблю тебя.

И накрыл ее губы своими, прекрасно зная, что ничего не услышит в ответ, что она не умеет... не скажет... это сложно сказать словами, когда НА САМОМ ДЕЛЕ чувствуешь.

Такое огромное небо сверху, и ветки деревьев, и лицо Макса... родное, так давно и так всегда родное...

– Знаешь, я никогда никому не говорила это... – запинаясь, произнесла Анжелика, – и мне очень сложно бороться со своей гордостью... глупо будет сказать, застенчивостью...

– Что? – спросил Макс, улыбаясь.

– ...но мне кажется, что я тоже люблю тебя.

Это было самое большое, что она вообще способна была сказать.

Это было самое большое, что она чувствовала когда-либо.

 

* * *

Ромка задерживался. Такого не случалось уже давно. Но сегодня Катя не волновалась. Воспоминания о поцелуях Олега заставляли ее вздрагивать и жмуриться... Боже мой! Нет, это не было любовью, ничего подобного. Может быть, это было нечто вроде мести мужу. Кате приятно было думать, что теперь у нее тоже есть своя тайна... а еще приятней было то, что происходило в постели между ней и Олегом. Даже то, что у ее любовника существовала неведомая какая-то, дорого пахнущая жена – казалось плюсом. Эти длинноногие девочки – Ольга, потом Анжелика, многие другие – заставляли Катиного мужа изменять ей? Зато теперь Катя заставляла чужого мужа изменять своей, любимой, может быть, жене. Это была другая ее жизнь.

Ромка... Катя, кажется, теперь любила его еще сильнее. Поняв, что с мужем ей не испытать настоящей страсти, Катя окончательно отсекла сексуальные мысли от чувства истинной любви. Это были две разные вещи. Непересекающиеся. Нежность и любовь – против дикой звериной страсти и замирающего животного ощущения внизу живота... Конечно, первое было важнее. Нежность и любовь...

Шурка сегодня ночевал у бабушки, и Катя подумала, что если бы точно знать час возвращения мужа – она могла бы посмотреть еще порнушку сегодня. Что же Ромка так задерживается?..

...Что это может быть? Какая-то новая девица?..

Позднее Катя с удивлением и недоумением наблюдала, как подвыпивший Ромка швыряет в коридоре свои вещи. Она просто кожей чувствовала, как он зол.

– Есть будешь? – спросила мягко и вкрадчиво, по-кошачьи подлизываясь.

– Нет, – отрывисто ответил Ромка.

Что-то было не так. Как будто...

– Ты не спрашиваешь, где я был? – он приблизился, и глаза его, чужие и злые, горели каким-то безумным огнем. – Ты уверена, что я не был у Анжелики?

– Кто такая Анжелика? – деланно удивилась Катя, но внутренне вздрогнула: раньше для нее он всегда называл Снежную Королеву Аней. Неужели он так пьян?

– Сука! – прошептал Рома сквозь зубы. – Какая же ты сука! – в глазах его блеснули слезы. – Я же верил тебе!

Липкое, мерзкое чувство страха поползло по спине, фактически парализовало, не давая двигаться.

– Рома, что случилось? – запинаясь, спросила Катя. Она не помнила мужа таким.

– Что случилось, ты спрашиваешь? – он приблизился к ней вплотную, дохнул перегаром. – Сейчас я объясню тебе, что случилось.

Он размахнулся, и Катя почувствовала внезапную боль в челюсти, а потом в затылке. Кажется, Роман ударил кулаком. Оглушенная, ослепленная, Катя пыталась подняться.

– Рома! Что? Что она тебе наговорила про меня?

Она успела приподняться, миллионы важных слов шевелились на языке – и мощный удар вновь опрокинул ее навзничь.

– Рома! – закричала Катя.

Он опустился на корточки перед ней, и в глазах его не было жалости – только черный огонь, жуткий черный огонь.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Роман спокойно.

Катя с трудом разлепила губы – сладкий привкус крови во рту был непривычен и страшен.

– За что? – выговорила она, жмурясь от боли.

– Ты знаешь, – сказал Роман, поднимаясь с колен и поднимая за шиворот Катю.

– Рома, пожалуйста, не надо! – взмолилась она. – Пожалуйста! Я все расскажу!

Лицо его перекосилось, и он с размаху ударил Катю головой об стену – еще и еще. В глазах потемнело.

– Я все объясню!

– Поздно, – сказал Роман обреченно.

Она вдруг поняла, что сейчас он может убить ее. Просто убить. Что ему уже все равно.

– Рома! – Катя все еще пыталась докричаться до него. Но муж не слушал, крупные слезы текли по его щекам, затекая в уголки рта.

– Сука, – шептал он в безумном исступлении, – ты же мне всю жизнь сломала! Зачем?! Сука!

– Рома! Ромочка! Я же люблю тебя! – рыдала Катя. Комната еще раз мелькнула перед глазами; она лежала лицом вниз на полу, а муж стоял над ней, повторяя, как в бреду:

– Ненавижу... Тварь!

И тогда Катя поняла, что пощады ей уже не будет.

...Где-то там Снежная Королева светилась торжеством своей южной красоты. Ей было неважно, что происходит с Ромкой, что происходит с Катей... Ей не нужен был ее растаявший замок, она умела властвовать и среди цветов...

«Даже если он убьет меня сейчас, – подумала Катя, впитывая в себя удары, – мне будет уже все равно. Ведь мой мир рухнул навсегда».

Навсегда.

Пластиковые паркетины пола, на котором лежала Катя, заиндевели и покрылись белым хрустящим снегом – это наступала зима. Зима навсегда, навечно. Что-то ломалось и хрустело – стекло и лед. И холод неумолимо входил в Катино сердце. Как будто все вокруг было льдом...