Мне кажется, что у каждого своя биостанция. Моя биостанция такая большая, в ней так много всего! Моей биостанции в этом году – страшно подумать – 30 лет. В ней много удивления: удивление чудом природы, ее разнообразием, быстрыми переменами от весны к осени, от зари к закату.

Биостанция – это восхищение, восхищение гармонией и изяществом седмичника и крушанок, беспредельной тонкостью едва уловимых связей. Это радость открытий, находок новых видов, новых сочетаний. На биостанции много того, что, как говорят москвичи, из разряда «такого не бывает», а оно – есть. Это таёжники и степняки вперемешку, стройный ряд ив, где на тридцати метрах половина всех видов, встречающихся в Мордовии.  А еще биостанция – это радость. Радость от возможности делиться и дарить впечатления, поляны, озёра, опушки друзьям, коллегам, ученикам, студентам, школьникам.

Биостанция – это множество запахов. Весной она пахнет ландышами, летом – любкой двулистной, подмаренником и песчаной гвоздикой. Но все-таки главный ее запах – это запах смолы и хвои, настоянный от долгой летней жары. Когда я бываю в других сосновых лесах – в национальном парке Смольный, в Окском заповеднике, – иногда вздрагиваю от того, что вдруг пахнуло нашей биостанцией.

Биостанция – это боль. У меня как у вузовского преподавателя давно болит душа о том, что многие современные студенты не хотят ехать на биостанцию. Думаю, что вряд ли кто-то из них станет настоящим биологом. Мне кажется, что, не побывав здесь, они не узнают не только каких-то биологических закономерностей, но и чего-то очень важного в жизни. Знаю, что в этом есть и моя вина: видимо, и я не делаю чего-то, чтобы исправить ситуацию. А еще это боль о том, что на поляне орхидей вырубили сосны, что в озере Тростном исчезла сальвания.

Биостанция – это грусть. Грусть о том, что рядом нет тех, с кем здесь много пройдено дорог, нет некоторых моих учителей, дорогого Вадима Николаевича Тихомирова, которому я первому рассказала бы о последних здешних находках, о «башмачковом» лесе. Сколько на биостанции увидено благодаря ему и даже его глазами! Жизнь подарила мне роскошь в виде двадцати лет общения с ним. Это не только учеба, сотрудничество, но и хорошая дружба. На биостанции им написаны многие стихи. Здесь мне бывает грустно от того, что не могу показать то, что вижу сама, всем тем, кого люблю, кого в тот момент нет рядом, тем, кто понял бы меня.

Биостанция – это мои однокурсники. Молодые, смешные, веселые на черно-белых фотографиях семидесятых годов. Остались после нас знаменитые песни – «В семь ноль-ноль звоним подъем», «Озеро Тростное, озеро росное», которые знают и поют студенты-биологи всех последующих выпусков. А мои однокурсники – теперь зрелые мужчины – до слез растрогались, приехав сюда на 25-летие выпуска. Поседевшие, располневшие, обремененные степенями и должностями, имеющие детей и даже внуков. Сегодняшней биостанции с ее электричеством, домами и прочими чертами цивилизации они не приняли, сказали, что нынешняя биостанция не похожа на нашу. Но это – моя биостанция, так распорядилась судьба.

А еще биостанция – это экологический сбор. Сколько за это время я слышала упреков от начальства, родственников, друзей: «С ума сошла! Занимаешься ерундой! Зачем тебе это надо?» Действительно, зачем? Но вот и в этом году не смогла «отлипнуть». Половина сбора – это Вячеслав Михайлович Смирнов, это с него все началось, это он все придумал. Да, собственно, и сама биостанция для нас, рядовых студентов 70-х, началась после того, как здесь появилась ровная улица из одиннадцати домиков фешенебельного по тем временам жилья, представляющих собой кузова списанных со службы военных грузовиков. Думаю, после этого с биостанцией как таковой уже не могло не считаться университетское начальство. А улица та появилась благодаря тому, что на факультете стал учиться Слава Смирнов.

Люблю биостанцию со всеми ее законами и законодателями. Здесь все и всё вокруг Вячеслава Михайловича Смирнова – дети, мамы, учителя. Теперь Вячеслав Михайлович на государственной службе. Не мне судить о его заслугах на этой стезе, но то, что он придумал и организовал для детей через школы, «Зеленый мир», экологический сбор, – я на его месте считала бы оправданным то самое главное дело, которое должно быть в жизни.

Каждый год я не устаю восхищаться «мамами» на сборе – совсем не случайно здесь матриархат, не прижился институт пап. Какие же выдумщицы наши женщины! Я часто ловлю себя на мысли, что не умею многого из того, что делают они. Люблю этот сбор с суеты отъезда, когда собираются не только дети, но и родители, повзрослевшие ребята, участники прошлых сборов. Очень трогает меня круг «Мы вместе». Добрые посиделки педсовета, когда своим людям, единомышленникам, хорошо быть рядом, болтать ни о чем или просто вместе помолчать. Но есть у меня одно опасение, и связано оно с тем, что за эти годы мы ко многому привыкли, появилась будничность, да и количество детей такое, что невозможно запомнить каждого по имени. Грустно и от того, что количество не улучшает качества.

А еще биостанция – это Ульяна Павловна, наша леснициха и кордон, где всем рабы, всегда примут и поделятся всем, что есть.

А еще биостанция – это мечта. Она у меня цветная – синяя и голубая. Я мечтаю увидеть, как цветет сон-трава. А еще ослепительно-белая: я никогда не была здесь зимой и мечтаю об этом.

Так что же получается? Биостанция, которой в этом году тридцать лет, – это половина жизни, это вся жизнь? Но если есть мечта, значит, она еще не кончается. Может быть, все только начинается.