– В одном из интервью Вы сделали шокирующее заявление. По Вашим словам, цель России в данный момент – принести Православие в Китай, как в более динамичное и развивающееся государство. На этом историческую миссию России можно считать завершенной.

– Да, это было интервью «Огоньку»... По секрету скажу, что это была скорее прово­кация, нежели футурологический прогноз или призыв к действию. Провокация – в смысле пробуждения, подталкивания к ка­кому-то действию, к определенной реакции. Как побудить православных людей любить свою веру и защищать ее? С каждым годом эта боль все ближе перемещается с окраи­ны к центру моей жизни. Иногда кажется, будто я защищаю Православие в каком-то вакууме. Недавно приезжали сургугские телевизионщики снимать со мною серию пе­редач. Было условие – снимать в интерьере храма. Настоятель храма, где я служу, бла­гословил. И вот в перерыве между служба­ми начались съемки. Были установлены ка­меры, софиты. Естественно, что нужна была тишина. Со стороны людей, просто заходя­щих в храм, проблем не было, они все понимали, тихонько ставили свечку и уходили. А вот «профессиональные» прихожане, бабки, которые при свечках или полы моют, – с ними труднее. Невозможно было их уломать: не скрипите, не громыхайте ведрами! Куда там! «Я должна там пройти! Нет, я сейчас это сделаю!» Казалось бы: это мой родной храм, и я для них не мальчик; на их глазах пытаюсь что-то сделать для всей Церкви – но в ответ на все увещания какие-то совер­шенно потрясающие гордыня и уверенность в том, что их ведра и скребки неизмеримо важнее каких-то там проповедей... Да, я понимаю, что это всего лишь эпизод, но сколь­ко таких вот иголочек уже в моей памяти... Знаете, почему я так выступаю за школьный курс «Основ православной культуры? Потому что это некая альтернатива отсутствию церковной проповеди. Ко мне в кулуарах съезда подходила завуч одной из са­ранских школ и чуть не плача рассказывала: «Напротив школы стоит храм, сколько я про­сила священника зайти к нам – и все впустую!» Что ж, если молчит духовенство, то пусть хоть учительницы расскажут детям о православии, иначе немощь нашего поколе­ния обернется трагедией для всей Церкви. Так что, когда я говорил о китайцах, я пы­тался спровоцировать самих православных проявить какое-то усердие в осознании сво­ей веры и защитить ее.

А с другой стороны... И в моих печальных словах может быть реализм. Я считаю, что нашим зауральским епархиям пора уже задуматься над тем, как работать с китайцами в их общинах. Речь не идет о том, чтобы идти в Китай. Китайская колонизация Сибири это неизбежный процесс. Его можно тормо­зить. Но нельзя отменить... А дальше уже речь идет о том, как мы будем умирать. Уми­рать-то можно по-разному: можно плюясь, а можно с достоинством. Можно составлять завещание, думая о тех, кто остается после тебя, можно до последнего гадить тем, кто имеет наглость жить, когда тебя уже не бу­дет. Так сможем ли мы передать другим на­родам то, что было самым драгоценным в нашей истории, или с собой унесем назад в Московскую Русь или в могилу?

– Выходит, что нет самоценности сохранения русского народа, не как носи­теля Православия?

– Тогда я затрудняюсь в определении, что такое «русский народ». Русский – это носи­тель определенной культуры, определенно­го взгляда на мир, определенного стиля об­щения. Что же будет, если из него выкорче­вать остатки православной культуры? Кста­ти, даже советская культура в своих лучших проявлениях оставалась православной: вспомните советское кино, советскую романистику. И даже мультфильмы несли православный добрый взгляд на мир.

На смену тому идет совсем другое. Окно в будущий мир – это реклама. Ведь мир рекламы – это своя антропология, совершенно особый взгляд на человека. Поразительная смесь дикого физиологизма и примитивизма с невесть на чем основанной гордыней. Если проанализировать рекламные блоки, то человек – это существо, производящее грязь: перхоть, запах, всякие выделения. Но при этом – «я этого достойна!» На все это накладывается определенная иерархия ценностей – чего ты должен добиться в жизни, а что считать неудачей. Если ты, падая, при этом какую-нибудь девку под себя не подмял – ты неудачник. А вот правильно упасть – это здорово, бери от жизни все и т.п. За той психологией – вполне определенное мировоззрение, которое тем более опасно, что навязывается исподволь, как сопутствующий товар. Причем тот неназванный товар и является главным. Реклама навязывает прежде всего определенное мировоззрение, а всякие там прокладки и дезодоранты – это ерунда, не более чем повод поговорить о главном. Когда детишки, воспитанные в этой технологии, вырастут, я сильно сомневаюсь, будут ли они русским народом. Даже если их язык всего на 40 % будет состоять из ан­глоязычных корней, привитых рекламными лозунгами.

– В России мог бы существовать православный телевизионный канал?

– В России все это можно было бы сде­лать, хотя бы потому, что телевидение у нас на немалую долю остается государственным. Уместно было бы перенять французский опыт пропорционального представительства религиозных групп на государственных те­леканалах. Во Франции раз в 2 недели вы­ходит православная телепередача. У като­ликов и мусульман эфир чаще. В России телевидение существует на деньги налого­плательщиков, среди которых – немалое чис­ло православных. Почему, спрашивается, нельзя предоставить им пропорциональное присутствие в эфире?

Что касается содержания телепередач – оно может быть самым пестрым, вплоть до спортивных и музыкальных программ. Воп­рос даже не в том, что музыка там должна быть такая, которая бы пела о Христе. Это может быть даже эстрада. О роке я не гово­рю даже – русский рок бывает умным и че­ловечным. Главное, чтобы телеэкран не уни­жал и не опустошал человека (к опустоше­нию, кстати, ведет и преизобилие «юморис­тических» передач: после долгого хохота в душе пусто). Поверьте, православным теле­видение может быть, даже если оно не бу­дет с утра до ночи говорить только о рели­гии. Это могут быть обычные светские новости, где слово «Христос» вообще не упоми­нается, если нет повода. Но о человеке в этих новостях говорилось бы так, чтобы люди становились дороже друг другу.

– Если на других планетах будет обнаружена разумная жизнь, это как-то повлияет на Православие?

– Во времена Апостолов понятия не имели об антиподах – обитателях Австралии, Аме­рики, Оказалось, что существовали целые культуры, о существовании которых никто из людей Библии не предполагал. И что? Хри­стианство их совершенно спокойно приняло и нельзя даже сказать, что адаптировалось к этим культурам. Если инопланетяне ока­жутся существами, наделенными разумом, свободой воли, плотью, – значит, все, что христианство говорит о людях, оно скажет и о них. Этот вопрос обсуждал еще Ломоно­сов. Когда в XVIII веке была открыта атмос­фера на Венере, Ломоносов предположил, что там могут быть люди. Если же они там есть, то одно из двух: или они, подобно нам, впали в грех, или не впали. Если они не греш­ники, то Голгофская жертва Христа им не нужна, они и так с Богом живут. А если они грешники, тогда искупительная жертва Хри­ста принесена и за них тоже – как и за народ зрзя, о котором апостолы знали не больше, чем о жителях Венеры.

Но я с недоверием отнесся бы к сообще­ниям о контактах с разумными существами. Любая религия считает, что человек – не единственная разумная форма жизни во Все­ленной. Мы считаем, что духи могут обре­тать контуры физической плоти и вступать в контакт. Если «инопланетянин» начнет заяв­лять: «Христос был членом экспедиции с нашей планеты, побывал с разведывательной миссией на Земле. Вы его распяли, но мы вас прощаем. Вы плохо поступили с эмис­саром, но мы решили еще раз послать к вам посольство», – чего еще обсуждать?

Поклонники «летающих тарелочек» жела­ют того же, что и оккультисты: превратить Христа из Учителя в ученика. Для этого ок­культисты посылают Христа на выучку к ин­дийским «махатмам» (мол, там Христос про­вел свою юность до 30 лет); а уфологи орга­низуют Христу прописку на другой планете. Если же вы согласитесь с тем, что Христос – не Бог, а просто транслятор чьих-то «тайных знаний», то вскоре вам предложат напрямую обратиться к тем, кто когда-то «учил» Хрис­та. И неважно, где эти «учителя» обитают: в гималайской Шамбале или на другой пла­нете. Подобные мифы могут быть различны. Но жало у них общее – антихристианское. Дух, унижающий Христа, дающий ему «поцелуй Иуды» – это бес. Так что мы подождем апло­дировать на пресс-конференциях с «иноп­ланетянами».

– Как Вы считаете, почему в общественное сознание легко вошли оккуль­тные понятия, то, что на Западе назы­вают религиозным течением «нью эйдж» (новая эра), гороскопы, годы козы и т.п.? Стоит ли за этим чей-то умысел?

– Очень много причин сходится. С одной стороны, несомненное желание снять с себя ответственность, отдохнуть от себя самого. Второе – гороскопы вошли в наш мир в виде игры. Православие слишком серьезно, и сво­ей серьезности не скрывает. Нельзя быть православным понемножку, Евангелие – очень жесткая в этом смысле система. Все знают, что есть определенные заповеди, которые внесут ограничения в твою жизнь, если ты согласишься с Евангелием. Говоря «да», ты соглашаешься, что твоя жизнь не всегда будет идти по твоим желаниям. А оккультисты предлагают некую виртуальную игру. Мол, поиграемся словами и гипотезами, все, мол, понарошку. Все с улыбкой, никаких обязательств. «За то, что я сейчас сказал, я и сам не отвечаю. А ты – тем паче». Но потом у людей что-то совпало, захотелось поиграть еще, но уже посерьезней. В общем, сначала ты входишь в игру, потом игра входит в тебя и играет тобой.

Во-вторых, оккультизм приятен тем, что у него нет ясных исторических, социальных и дисциплинарных очертаний. Трудно входить в историческую конфессию, в которой есть ясные и общепринятые принципы поведения, формулы веры, иерархия и т.д. Невозможно «выдумать» ту религию под себя, потому что та вера сформулирована задолго до твое­го рождения. И ты или соглашаешься – или проходишь мимо. Но если ты объявляешь себя носителем веры древних венедов или посланцем инопланетян, ты можешь сам, «под свой размер», подогнать себе «религию». И ты сам под себя придумываешь – что туда взять, что нет. Получается религиозный «шведский стол» – немножко салати­ка буддийского, покропили соусом шаманским, взяли котлетку христианскую...

– Так есть ли за этим какой-то тайный план?

– Иногда мне кажется, что такой план есть. Удивляет, как издания, общественные орга­низации, университеты занимают глубокую оборону, когда заводишь с ними речь от име­ни Православной Церкви. Они возражают: «То, что вы говорите – это антинаучно, это мифология, а мы – светские учреждения». И вдруг, те же самые люди, которые только что жестко отстаивали научную систему ценно­стей, все четыре лапы вскидывают перед со­вершеннейшим бредом и впускают в себя дичайшие оккультные проповеди.

И еще мне кажется, что мы стали свидете­лями решающего момента в реализации гло­бального антихристианского плана. Дата это­го ключевого поворота – 11 сентября 2001 года.

Видите ли, это – конец эпохи, эпохи Про­свещения, которая началась в XVIII столетии. Лейтмотив эпохи Просвещения – свобода совести, свобода гражданина, свобода лич­ности, Соответственно в течение всех 300 лет предпринимались попытки мутировать ради этих ценностей традиционные инсти­туты, то есть такие, в которых нечто надличностное имеет преимущество над человеком. Это – семья, государство, церковь, просто голоса обычаев и традиций. Что же произош­ло после 11 сентября? Те же либералы ска­зали нам: знаете, а ведь и в самом деле есть ценности более высокие, чем свобода само­выражения личности. Это жизнь, безопас­ность, гражданское сообщество, империя (поразительно, сегодня в американской прессе реабилитировано слово «империя»). И вот ради вашей безопасности разрешите государству отобрать у вас ваши свободы. Позвольте государству превратиться в «Большого Брата», который будет следить за каждым вашим шагом и шагом ваших соседей. Учитесь жить голенькими, обнажен­ными перед глазами видеокамер. Мне кажется, что и передачи типа «За стеклом», идущие во всем Западном мире, запущены ради воспитания нового поколения в духе такого электронного нудизма: учись жить «под колпаком» и не комплексовать из-за слежки.

 Когда я слышу «новости глобализации», я вспоминаю надпись на проклятом «Кольце Всевластья» из «Властелина Коле» Толкиена: «Чтобы всех отыскать, воедино созвать и единою черною волей сковать».

Как легко певцы свобод готовы стать тиранами в случае прорыва к власти, я видел еще в 1993 году, когда начались стычки между Верховным Советом и ельцинской верхушкой. Мой знакомый, конечно, либераль­ный редактор «Московских новостей» вдруг сказал мне: «Знаешь, я должен признать свою вину. Зря мы писали в былые годы, что бывают преступные приказы. На самом деле преступных приказов не бывает. Офицер обязан исполнить приказ, каков бы он ни был». Тогда всех волновал вопрос: будут ли войска стрелять в толпу, которая требует сместить Ельцина? И те же демократичес­кие журналисты, которые еще два года на­зад утверждали, что офицер ни в коем слу­чае не должен стрелять в народ, исполняя преступные приказы, теперь, защищая свою власть, говорили: «Теперь стреляйте».

Судя по тому, что похожая мутация про­изошла в Америке, свои люди оказались там у власти задолго до Дж. Буша младшего и, по их ощущению, надолго и прочно. Потому думают они уже не о том, как прийти к власти или удержать ее, не о разрушении традици­онных и оппозиционных модерну институтов. Старый мир разрушен. Настало время стро­ить свой, новый мир. Настало время насаж­дать свою систему ценностей. По всей пла­нете. И теперь национальные и личностные суверенитеты – уже не преграда.

В том новом мире христианство поначалу будет едва терпимо, а со временем может дойти и до преследований. В 2001 году, сра­зу после 11 сентября, тогдашний президент Европейского Союза (премьер-министр Бель­гии) Ги Ферхофштадт в своей статье против антиглобалистов с весьма отчетливым осуж­дением сказал о «религиозных фанатиках, которые живут и умирают по Библии или Ко­рану». Знаете, когда глава Европейского Со­юза заявляет, что жить по Библии – это не­прилично, это ужасный радикализм, – у хри­стианина есть основания, чтобы нервничать.

12 марта 2002 г. Европарламент одобрил радикальную феминистскую резолюцию «Женщины и фундаментализм», содержащую нападки на католицизм, православие и дви­жение «пролайф» (в защиту жизни). 4-я ста­тья этой резолюции гласит, что Европарламент «осуждает административные органы религиозных организаций и лидеров экст­ремистских политических движений, способ­ствующих расовой дискриминации, ксенофобии, фанатизму, а также недопущению жен­щин на руководящие посты в политической и религиозной иерархии». Помимо этого, статья 23 резолюции призывает не прини­мать в состав Евросоюза страны, в которых человеческая жизнь охраняется законода­тельно с момента зачатия, А статья 31 буквально гласит: «Европарламент призывает верующих любых исповеданий выступать за равные права для женщин, в том числе за их право контролировать свои собственные тела и решать, когда им заводить семьи...». Статья 33 заходит еще дальше, призывая Папу Римского и Патриарха Румынского из­менить свое отношение к гомосексуализму. Европарламент, говорится в этом пункте резолюции, «выражает поддержку лесбиян­кам, оказавшимся в тяжелой ситуации и страдающим от фундаментализма, и призы­вает религиозных лидеров, включая Румынского Патриарха и Папу, изменить отноше­ние к этим женщинам». Как видим, в новой Европе вне закона могут остаться те тради­ционные конфессии, где есть институт муж­ского священства или гомосексуализм счи­тается препятствием к священству.

Современное правовое пространство скроено так, что не хватает только полити­ческой воли, чтобы поставить Православную Церковь вне закона, даже в России.

– Вы говорили в одной из бесед, что Православная Церковь существует в неоязыческом окружении и вынуждена с этим считаться. Где предел такого сосуществования?

– Граница известна. До той поры, пока общество и государство не начнет вовлекать всех в нехристианскую религиозную прак­тику. Христианство готово терпеть власть нехристиан, готово исполнять в светской области распоряжения даже откровенно антихристианского правительства, как, напри­мер, в советские времена. Но если от меня лично требуют принять участие в неком религиозном обряде – тогда нет.

– В условиях «Нью-Эйджа» такой обряд может быть закамуфлирован под что угодно – телешоу, образовательную про­грамму, даже под встречу Нового года под знаком Козы. Как быть?

– Необходимо важное условие: люди, ини­циирующие обряд, сами понимают, что это религиозный обряд, и не скрывают этого. Одно дало – если это замаскировано. Мне незачем создавать свои спецслужбы и ко­паться в архивах или в мозгах людей, чтобы узнать, что они на самом деле хотели. Апос­тол Павел пишет: если я пришел в гости к язычнику и язычник кормит меня идоложертвенным, но я об этом не предупрежден – я могу спокойно есть. Но если мне сказали, что это – жертва идолу, тогда нельзя.

– Что предлагается в качестве замены традиционного общества? Ведь движение «Нью-Эйдж» – это совокупность сотен различных групп?

– Это и есть нормальная языческая ситуа­ция. Потому что языческий мир чрезвычай­но пестр и разнообразен. Объединяет его только то, что он нехристианский. Я могу сделать только один вывод: люди, которые насаждают а Европе «Ныо-Эйдж» уже не одно столетие, так ненавидят христианство, что готовы поддерживать что угодно.

– Если есть план – за ним должен кто-то стоять. Кто?

– Политкорректного термина нет. Традиционно такие группы называли «масонами». Я не думаю, что этот термин сейчас приго­ден, по той причине, что он слишком нагру­жен историческими ассоциациями. В совре­менном мире, как на Западе, так и в Рос­сии, есть неформальные площадки встреч, неформальные клубы, в которых на самом деле принимаются решения. Есть соци­альные иерархии – корпоративные, государ­ственные, военные, церковные. Когда чело­век сделал карьеру и стал генералом в сво­ей иерархии, возникает потребность созда­ния горизонтального среза, чтобы можно было общаться с другими «генералами». Это может называться как угодно (хоть теннис­ный клуб), но со временем именно в этих кружках принимаются решения.

С одной стороны, создание таких нефор­мальных групп властного общения естественно. И если у этого клуба нет своей иде­ологии и нет идеологических обязательств, которые он накладывает на своих членов, то в этом нет ничего страшного для христиа­нина. Это обычный великосветский салон XIX века или то, что в Византии называлось те­атром (в Византии театр – место дискуссий интеллектуалов, а не спектаклей). Но когда эти клубы начинают принимать решения вместо парламентов и национальных прави­тельств, возникают основания для тревоги. Нельзя не замечать, что пространство демок­ратии в последнее десятилетие резко сузи­лось. Современный политолог Александр Неклесса сформулировал это так: в 90-е годы во всем мире происходит явная пере­дача власти от демократических институтов к олигархическим. Что имеется в виду? Де­мократическая модель подразумевает при­нятие решений по принципу: один человек – один голос. Рост демократии в Западном мире – это рост числа участников, допущен­ных к процессу голосования. Но сейчас-то идет обратный процесс. Лишнее отметает­ся. Вместо ООН возникает МВФ, вместо СБСЕ – «большая семерка». Действует прин­цип голосования финансовых компаний: одна акция – один голос. Чем выше твои финансовые возможности – тем выше твой социальный статус в современном мире. Поэтому голос американских нефтяных ком­паний, действующих через господина Буша, гораздо более значим, чем голос какого-то ООН. Главное – цены на нефть...

Но ведь есть и традиционные масонские структуры, которые так себя и называют и у которых есть вполне определенная и рели­гиозная идеология. Религиозная – но анти­церковная...

Месяц назад я читал лекцию в Бухарестс­ком университете. Между делом, буквально одним словом, упомянул масонов. В зале начались смешки, ухмылки, шутки. Я про себя это запомнил, но комментировать никак не стал. Вечером того же дня в супер­маркете наткнулся на французский журнал Le Point – на обложке огромными буквами тема номера: «Ширак и франкмасоны». Внут­ри фотографии: пять министров-масонов в правительстве Ширака, масонские лидеры на приеме в Елисейском дворце (19 ноября 2001 года)... На следующий день показал этот журнал студентам: «Ну, кто вчера ух­мылялся? Просто не надо в крайности впа­дать, считать, что Господь Бог ушел в отпуск, передав власть над миром масонам. Но не надо считать, что слово «масон» употребля­ют только неумные люди, в на самом деле их не было и нет».

Кстати, память о масонах в значительной степени умеряет пыл моей антисектантской полемики. Умеряет в том смысле, что я го­тов к жесткой дискуссии с сектантами, но я не буду требовать принятия каких бы то ни было законодательных мер для борьбы с ними. Просто по той причине, что принятия этих мер в конце 90-х годов вдруг начали требовать... масоны. Уж на что антиклери­кальная страна Франция – но именно там был принят закон против сект. Автор этого зако­на Ален Вивьен, министр, председатель Межминистерской миссии по борьбе против сект при премьер-министре Франции, – ма­сон (см. «Известия» от 19.06.2000). Опреде­ление же секты в этом законе таково, что любой православный или католический мо­настырь можно объявить сектой...

Вот и в России уже можно запретить Пра­вославие на основании Закона о свободе совести. Этот Закон (к его принятию, впро­чем, масоны никакого прямого отношения не «имеют) говорит, что если религиозная орга­низация принуждает своих членов к отказу от медицинской помощи по религиозным соображениям, то Прокуратура может воз­будить ходатайство о лишении ее регистра­ции. Вот я прихожу в больницу и врач после обследования мне говорит: «Знаете, у вас, к сожалению, все запущено, таблетки не помогут, да и операция уже запоздала. Но Вы не отчаивайтесь, отец Андрей. Есть воз­можность помочь. У нас работает биоэнерготерапевт международного класса, личный ученик Кашпировского. Я Вам дам направ­ление, кабинет 666, он Вам там чакры про­моет, ауру надраит, карму поправит». Я, ко­нечно же, не пойду. Я не хожу лечиться к колдунам. Если спросят: «Это Ваша позиция или позиция всей церкви?», я отвечу. «Ко­нечно, позиция всей Церкви». И это уже по­вод для возбуждения гонений на Церковь.

– Есть основание полагать, что масон­ство – это мистическое движение?

Участие масонов в политике находится за пределами круга моих интересов. Но поскольку мне довелось заниматься оккультными движениями и их историей, для меня масоны – это факт в истории западного эзотеризма. Достаточно хорошо известна оккультная масонская философия XVIII века, которая совпадает с современной филосо­фией «нью-эйдж». В XIX веке Елена Блаватская, создательница так называемой «тео­софии», была посвящена в масонскую ложу. В XX веке художник Николай Рерих имел столь прочные связи в масонских кругах, чтобы именно ему было доверено создать образец однодолларовой купюры. Кроме того, без этих связей невозможно понять, как беглый художник смог позволить себе выст­роить в Нью-Йорке музей своего собствен­ного имени в виде 29-этажного здания с тре­мя сотнями комнат и с ежегодным доходом в 100 000 долларов! А ведь происхождение этих де­нег не может быть объяснено популярнос­тью Рериха. Сверхспроса не было ни на его картины, ни на его книги, ни на его лекции...

– Можно ли утверждать, что без евро­пейского Просвещения не было бы ни промышленной, ни научно-технической революции? И жили бы мы сейчас без электричества и телефона...

– Наука родилась за 100 лет до просве­щенческого XVIII века. Просвещение, о кото­ром говорили просвещенцы, – это не свет науки, а свет оккультного знания. Вспомни­те, что именно в 18 веке ведущий масонс­кий орден носил название «иллюминатов» – просвещенцев. А знаменитый лозунг «Зна­ние – сила!» – это лозунг алхимиков. Макс Веббер показал, что отнюдь не Просвеще­ние породило европейский технологический рывок. Стремление к наработке земных бо­гатств стало массовым и исторически зна­чимым вследствие перемен, произошедших в христианском богословии. Средневековое мышление – саранский узник Бахтин здесь прав – определяется культурой карнавала и культурой отдыха, не только культурой тру­да. Но в кальвинистско-лютеранских круж­ках возникла вера в предопределение: Бог до создания мира решил, кого спасет, кого погубит. И от воли человека тут ничего не зависит. Тот же, кто Богом возлюблен, дол­жен быть Им обласкан еще в этой жизни. И, значит, богатство есть знак благочестия и близости к Богу... Так людям была предло­жена религиозная мотивация к тому, чтобы больше зарабатывать. Не могу назвать эту жуткую идею евангельской. Но и к идеям французских Просветителей она тоже не имеет никакого отношения.

Эпоха Просвещения (эпоха, а не деятель­ность просветителей) характеризуется дву­мя основными мифами. Мифом о прогрес­се и сциентистским мифом, мифом о науке как о панацее. Эти два мифа сейчас умер­ли. Общество стало более терпимо к нена­учным формам мысли. Если в XIX веке научность была единственно допустимой формой мысли, то в XX веке поднялись гуманитар­ные науки и начал подниматься миф. Люди поняли, что математика – это не единствен­ный из человеческих языков. И современ­ный человек должен владеть несколькими языками – языком физики, поэзии, религии, философии. Поэтому современная культура может быть более терпима, чем культура XIX века, в том числе и по отношению к Право­славию. Может, конечно, не означает, что будет...

– Можно ли рассматривать монархию как идеальную общественную систему для сохранения традиционных ценнос­тей?

– Когда я участвовал в передаче «Свобода слова» на НТВ, концовка программы во мно­гие регионы России (в том числе и в Мор­довию) пошла без звука. А в финале Юрий Афанасьев, ректор гуманитарного универси­тета, зачитал отрывок из основ социальной концепции Русской Православной Церкви. В этом документе, к возмущению Афанасье­ва, сказано, что нельзя исключать такого развития событий в духовной жизни России, при котором в обществе будет востребова­на православная монархия. Церковь не стес­няется говорить об этом честно и открыто: с нашей точки зрения, православная монар­хия была бы идеальным обществом. Но по­скольку идеал вряд ли достижим, мне лично близки слова Льюиса, который говорил: «Я лично демократ потому, что верю в перво­родный грех. Все люди грешны, всех портит власть, поэтому никого не надо наделять ею абсолютно».

– Слово о Боге не всегда доходит до современной аудитории, испорченной советским атеизмом и постсоветским либерализмом. Может быть, стоит иног­да ей показывать, как страшен дьявол?

– Это нормальный ход, но ради этого я не советовал бы кому-либо читать сатанинские тексты или смотреть подобные фильмы. Я могу рассказать немало случаев из жизни – к чему приводит заигрывание с этими сила­ми. Я мог бы предложить светской аудито­рии вспомнить фильм «Калигула» для того, чтобы понять, что такое язычество и в про­тивостоянии чему апостолы и первые хрис­тиане предпочитали идти на смерть, но не иметь с этим ничего общего.

– Чем страшно язычество? Обожеств­ление, например, природы? Очень современно, если вспомнить борьбу за экологию.

– Дело в том, что природа – это вненравственная реальность. Языческие боги – это олицетворение природных стихий, а природные стихии неподсудны нравственному закону. Поэтому во всех языческих культах в том или ином виде проповедуется единство добра и зла. Соответственно, если человек во всем начинает подражать природе, рож­даются формулы: «так получилось», «так все делают», «что естественно, то не постыдно»...

Но человек все-таки – не просто часть при­роды. Надо поставить человека перед выбо­ром. Или ты – часть природы и должен оце­нивать себя по критериям природы и при­роду по критериям себя. Что это означает? Ты наделяешь все природные проявления личностными свойствами и в оценку приро­ды вносишь этические категории. Можно тогда вынести солнцу выговор за то, что на нем бывают пятна, или попенять сибирским рекам за то, что они не слушаются Лужкова и не текут к Туркмен-баши в гости. Или мож­но сказать: я – всего лишь часть природы, или, по формуле Энгельса, – «Жизнь – это форма существования белковых тел». Но в этом случае не надо играться в эти бирюль­ки насчет права, ответственности, этики. Согласие с материализмом-натурализмом-язычеством означает, что мы срезаем всю человеческую культуру. Антропология пре­вращается в скотоводство.

Но люди – нелогичные существа. На са­мом деле они действуют совсем не так, как должны были бы, если бы были строго зап­рограммированы своими аксиомами. Самый яркий случай – пример из жизни буддистов в Тибете. У ламы был сын. Откуда он взялся – это отдельная история. Однажды этот сын, возвращаясь с дружеской пирушки, свалил­ся в пропасть и замерз. Для отца это стало потрясением. Долго он не мог прийти в себя. Через несколько месяцев скорби к нему по­дошли послушники и спросили: «Учитель, почему ты так расстраиваешься? Ты же нас учил, что все в мире есть только иллюзия. Почему же ты так скорбишь из-за исчезно­вения одной из иллюзий?» Лама отвечает: «Да, вы правы. Все в мире есть иллюзия. Но гибель моего сына – это больше чем иллю­зия». Человек и в самом деле – сложное су­щество, он не сводится только к своим иде­алам. Советские люди жили реальной жиз­нью, непонятной и неправильной с точки зрения коммунистической идеологии.

С православием точно так же. Православ­ный человек нередко бывает человечнее, нелогичнее, чем велят те или иные листов­ки, которые напичканы авторитетными ци­татами, но при этом норовят искорежить жизнь человека. В общем – в православии надо учиться жить. Зная его сложность, зная, как легко оно может быть искажено. Может быть, если в школах появятся «основы пра­вославной культуры», будет больше исправ­ленных судеб и меньше изломанных. Ну вот, мы вернулись к тому, с чего начали. Значит, пора завершать нашу беседу...

беседовал Владимир НАЗАРОВ