Наталья Пращерук

Автор «Писем из Донецка» – филолог, доцент Донецкого университета, ученица М.М. Гиршмана, представитель известной филологической школы. Она не покидала осадный город весь период военного конфликта. Письма написаны с 12 января 2015 г. по 23 марта 2023 г., в них запечатлена хроника донецкой жизни в остро драматический период украинско-донбасского противостояния, даны портреты дончан – коллег, знакомых, жителей осадного города.

Ю.В. Казарин, известный уральский поэт, доктор филологических наук, ведущий рубрики «Слово и культура», написал: «Письма с Донбасса. Письма из Донецка. Письма из войны. Письма... филолога, доцента, преподавателя филфака ДНУ, автора пяти учебников и 58 статей. Письма человека науки и культуры. Письма человека мужественного, человека долга и чести. Письма женщины, перемогающей страх, ужас и войну. Женщины, ответственной за жизнь, за культуру, за студентов, за науку, за семью свою, за детей. Людмила Павловна Квашина – дочь украинца. Её предки по материнской линии – выходцы с Урала (Челябинск), поэтому Урал и Зауралье для Л.П. Квашиной – родные места. (...) Словесность – чудо. Чудо жизнетворное и вечное в пределах данной культуры. Письма Л.П. Квашиной, безусловно, подтверждают этот гипотетический для обывателя факт... Это не просто документальное описание украинско-донбасского хронотопа, чреватого трагедией и катастрофой, – но и прямое культурно-текстовое воплощение, а точнее, материализация словом – ужаса, нежности и силы жизни»^*. В этом небольшом фрагменте, как мне кажется, обозначены те параметры, по которым следует читать такие тексты, формируемые на стыке, на грани образа и документальной фиксации фактов.

Что касается документа эпохи, приведу такое свидетельство: «Во время информационной войны возрастает ценность независимых источников. Таким частным свидетельством, но имеющим значение документа, являются блокадные письма Л.П. Квашиной, доцента Донецкого университета». Это оценка А.А. Кораблева, зав. кафедрой русской литературы того же университета, ведущего представителя той же научной школы, не покидавшего Горловку всё время конфликта и военных действий. Таким суждением он предварял в свое время републикацию этих писем на своей страничке в фейсбуке. Сам автор писем указывает: «Я ведь даже не описываю, я стараюсь фиксировать (хочется сказать в прошедшем времени – фиксировала!), потому вряд ли в них есть стиль или какие-то другие достоинства, кроме одного – мои письма совершенно документальны».

В данном случае Людмила права лишь отчасти и, развивая мысль Ю. Казарина, можно вполне говорить о «культурно-текстовом воплощении донбасского хронотопа».

«Письма...» разделены на три части, каждая из которых во многом представляет собой отдельный содержательный блок, обретает внутренний сюжет. Сюжет первой части можно обозначить строчкой известного фильма – «Дожить до весны». Весна в данном случае – не только время года. Она символизирует победу над смертью: «У нас два дня совершенно тихо. Дай Бог, может, что-то наладится. Обнимаю, с весной! Ангела-Хранителя! Люся»; или: «Мы наслаждаемся тишиной и нагрянувшей весной. Ночью еще морозит, но утро пахнет весной. Сразу расслабились, в транспорте стало теснее, машин на улице больше. Замечаем, как много стильной молодежи, красивых лиц – может, просто мы стали выползать из внутренних коконов? Но на душе теплее».

Первая часть не случайно завершается письмом с заголовком «Мирный воздух», в котором приводится яркий и знаковый эпизод «мирной» жизни Донецка: «Теперь для полноты и объемности нашей отнюдь не идиллической картины: несколько дней назад рядом со мной на остановке стоял мужчина в военной форме: небольшая сумка с вещами, загоревшее лицо и... безмятежная улыбка. Он меня спросил, как лучше добраться до транспортной развязки, но как мне показалось, ему просто хотелось с кем-то заговорить, не важно, с кем, не важно, о чем. Выяснилось, что он едет на побывку «с передовой».

– А где у нас сейчас передовая? – Я из-под Мариуполя. – На лице та же блаженная улыбка. И я спросила: – Что, в Донецке воздух другой?

(Мне, конечно, по-другому, но все же знакомо ощущение «другого мира», точнее, контраста войны и мира: когда въезжала из Донецка в Ростов, сразу, почти физически, ощущалось: здесь не было войны...) Так вот, его ответ:

– Не то слово, чувствую себя как в детском садике.

Услышать от вояки с передовой «как в детском садике», то есть, как я поняла, защищенно, беззаботно, – удивительно. Он рассказал, что два месяца не был дома, хотя живет в Макеевке, что отпускают «по обстановке», перед этим не был дома четыре месяца, что, кроме автомата, бронежилета и каски, на войне ничего нет, но там его ребята, а значит, второй дом. Такова на деле цена нашего покоя и мирного воздуха».

Вторая часть «Очень хочется верить, что остановятся» включает письма 2016–17 гг. Они написаны в период, когда была надежда на мирное урегулирование конфликта. И вместе с тем прекрасно показано, сколь иллюзорна была эта надежда, поскольку краткие периоды относительного перемирия сменялись новыми обстрелами города, новыми жертвами. Здесь много говорится о преподавательской и научной деятельности, включаются замечательные описания памятных мест, которые посещал автор. Работа – та отдушина, которая помогает выжить в катастрофических условиях, в условиях постоянной опасности физического уничтожения.

Третья часть – это письма 2018–23 гг. Время, когда приходит понимание неизбежности масштабных военных действий, время, с одной стороны, – радости воссоединения с Россией, которого дончане ждали долгие восемь лет, а с другой – тяжелейших утрат и потерь, продолжающегося геноцида мирного населения Донбасса. Письма третьей части отличаются масштабностью и обобщенностью видения происходящего, глубиной и точностью оценок и формулировок.

Может быть, особенно важны для нас сейчас письма, в которых отражены драматические события, связанные с проведением специальной военной операции. В них выражена осознанная позиция зрелого человека, прошедшего через восемь лет испытаний и не сломившегося, мужественного, не изменившего себе. В этой позиции убежденность в собственной правоте, выверенная временем, еще большее мужество, еще большая готовность пройти все испытания достойно: «Украина в беде. Все мы в большой беде. И трагедия, что эту беду нам стремятся представлять в искаженном зеркале. Очень сильное переживание, которое мы вынесли из 2014 года, это осознание того, что, если Донецк исчезнет с карты, этого Запад не заметит, тебя убивают, но этого нет! Донецк самоистребился! Но беда в том, что это может коснуться не только Донецка или Луганска. И ещё: объяснить, переубедить человека других взглядов сегодня почти невозможно: воспринимают не то, что видят и слышат, а то, во что верят. Поэтому русским (по духу) надо быть вместе. Мы очень верим в Россию. Это громко. Но только потому, что глубоко чувствуется, а значит не озвучивается. Надо пережить эти испытания!»

Такого рода тексты не случайно именуются «эго-литературой», автоповествованием. Их единство и качество, которые и обусловливают желание их прочитать, а адресата поделиться с другими, достигается личностным статусом, «качеством» личности пишущего, если можно так сказать. В данном случае это мужественный, сердечный, талантливый и сдержанный человек. Сдержанный тон всех писем, отсутствие всякой истерики как раз и производят нужное впечатление. Поразительно, что практически все письма завершаются пожеланиями адресату, живущему в совершенно иных условиях, «беречь себя».

Автор писем – «свой человек» в пространстве культуры и литературы. И это придает особую ценность письмам, особый колорит. Письма содержат яркие, образные описания городов, которые посещал автор: Таганрога, Ярославля, Петербурга, Суздаля и Владимира, Казани, Белгорода и других с их памятниками, достопримечательностями и святынями. В этих описаниях, художественно выполненных, каждый город, каждый памятник обретают свое неповторимое лицо. Людмила Павловна – человек, тонко чувствующий и красоту окружающего мира, и произведений искусства. Безусловная эстетическая одаренность Л.П. Квашиной проступает в описаниях храмов, икон, произведений искусства, а также и просто в пейзажных зарисовках.

Автор писем – человек гуманитарной науки, преподаватель высшей школы, преданный своему делу, настоящий профессионал, специалист по русской литературе первой половины 19 века, пушкинист. Поэтому письма содержат множество сведений об учебном процессе, о конференциях, о докладах и диссертациях, о подготовке научных сборников. И это не может не восхищать – служить своему делу, несмотря ни на что: «Составила книгу о факультете: Связь поколений и времен. Филфак и война: перекличка трех поколений: участников войны, детей войны и семейных историй сегодняшних студентов. Верстали студенты. Вышло неплохо».

Голос автора писем соседствует с другими. Так, приводятся прямые свидетельства бывшей студентки, живущей с семьей прямо в зоне непосредственных обстрелов. Важная содержательная составляющая – фиксация психологических состояний. Дается вполне определенное представление о том, как дончане переживают катастрофу разрушившейся в одночасье жизни. При том, что это непосредственные реакции и впечатления, автор сохраняет способность аналитического отношения к происходящему и отмечает подобное качество у других, пребывающих в зоне военных действий. Конечно, часто люди подавлены: «Последнюю неделю я была в угнетенном состоянии» или «У меня наступило состояние какого-то отупения и безразличия. Я Регине просто завидую! Она так верит в какую-то победу... Сегодня утром меня добила новость, что на детской площадке нашли растяжку. Пенсионер вышел утром погулять и обратил внимание на веревочку...». И вместе с тем преобладающая интонация другая – мужественная, сдержанная вера в то, что, в конце концов, всё будет хорошо. И это поразительно. Написанное воспринимается как урок всем нам, как драгоценный опыт переживания трагических обстоятельств. Опыт того, как жить при непосредственной угрозе физического уничтожения. Практически каждое письмо завершается подобными строчками: «Если «перегрустила» письмо, то это неправильно, мы не жалуемся, мы нормально, насколько это возможно, живем: смеемся, шутим, общаемся, ссоримся и очень надеемся, что нас «не сдадут»; «Вчера была панихида по Е.С. На кладбище не поехали даже родные – слишком опасно. В общем – тяжко. Но поминки были такими теплыми, фактически это был вечер воспоминаний о мощной личности, настоящем ученом, учителе и очень светлом человеке. Звучали его шутки, остроты. В результате я вышла просветленным человеком. Тяжесть ушла. Можно двигаться дальше»; «На улице жутковато. Но надеемся, если отведут тяжелую технику, жизнь наладится... все будет нормально. Жизнь продолжается: есть тепло, свет, вода, еда, магазины не пустые – выживем»; «Ты же понимаешь, что мы не просто держимся, но живем».

Автор рисует портреты своих земляков. Так, одно из писем посвящено Евгению Степановичу Отину – ученому-лингвисту, умершему в осадном городе. В другом – речь идет о женщине-филологе, которая, когда обстреляли ее дом в центре Донецка, испытала «странное» облегчение: «Алла видела прикрытые тела, старушечьи ботики, рядом – авоська с хлебом. Но совершенно очевидно, что жертв могло быть гораздо больше. Алла – филолог, всю жизнь проработала в центральной библиотеке, между тем технически точно объясняла, почему после семи выстрелов можно было выходить. Странно было слышать от нее немирные экзотизмы вроде «гаубица» и т.п. Потом вдруг спросила: «...надеюсь, Вы не верите, что это «дээнэровцы» сами себя обстреливают?» ...и потом сказала: «Когда после обстрела вышла на улицу, при том ужасе, который только что пережили, пришло странное ощущение свободы, снятия вины, что ли, вины перед теми людьми, которые живут под обстрелами, а здесь, в центральных районах, вроде бы спокойно».

Эпистолярная форма может быть соотнесена с жанрами малой эпической формы – фрагментами, например, объединенными в цикл. Для этого жанра характерны предельная смысловая и пространственно-временная концентрация, ослабление фабульного начала и целая система минус-приемов, те «пропуски», которые и формируют из всякого рода недоговоренностей и отрывочности «плотность» текста, его семантический объем. Текст обладает всеми этими параметрами, а ведущим минус-приёмом становятся фигуры умолчания, графически обозначенные, в том числе многоточием: «Скорее всего, кровавая провокация. Это транспортная развязка, много торговых точек. Но ты же понимаешь, всё это сейчас дело случая... Будем уповать на Бога».

Если продолжить сопоставление, то может показаться, что, в отличие от других произведений этого жанра, письма отличаются монотемностью. Но даже в таком содержательно особом тексте, организованном сверхзадачей запечатлеть будни Донецка, можно выделить целый круг тем: жизнь – смерть, война, родина, культура, образование, долг ,надежда  – будущее родного города и страны. Очень конкретные темы: работа коммунальщиков, поведение горожан во время обстрела и т.д. И все они имеют характер вариаций. Мы встречаемся с эффектом тематического возврата, который каждый раз дает приращение смысла, обогащение темы новыми интонациями. По этому принципу можно рассмотреть содержательно-формальную специфику вариаций той или иной темы.

Ключевое значение безусловно приобретает тема веры, поддерживающей дончан в их испытаниях. Автор – православный человек. Это отражается в пожеланиях адресату Ангела Хранителя, в упова-
ниях «Дай Бог», «Храни их Бог», в том числе по отношению к тем, кто находится в большей опасности, например тем, кто в Горловке или непосредственно в других эпицентрах обстрелов и провокаций. Очень выразителен эпизод, продолжающий рассказ о филологе Алле: «А потом еще: стала говорить, что в Бога верит, но не воцерковлена, крестилась вместе с сыном всего несколько лет назад. «Я верю в Бога, но не верю в чудеса». И тем не менее. В этот день с утра была сильная тревога, она фокусировалась на сыне, который хотел поехать к девушке в другой район города, но, поскольку перемирие еще не вступило в силу, было тревожно. Она зажгла рождественскую свечу, помолилась и поставила ее на окно. Во время обстрела у соседей этажом выше и этажом ниже в окнах вылетели стекла. Алла сидела у окна за компьютером. Многие погибают именно так, от стеклянных осколков. Ее окно уцелело, притом что рамы были старые. Пострадал только застекленный балкон. Вот так. Пусть это сохранится. Обнимаю. Прости, в чем виновата. Ангела-Хранителя. Люся».

Кульминацией в развитии этой темы в первой части становится письмо, написанное в праздник Торжества Православия и приобретающее символический характер, поскольку в этот праздник университет проводит еще и день открытых дверей: «Сегодня День Торжества Православия – пусть торжествует в нашей жизни! Утром торопилась – на факультете был день открытых дверей. В актовом зале свободных мест не было – даже стояли. Потом специальности разошлись по разным аудиториям, у нас (русский язык и лит-ра) аудитория тоже была заполнена. Когда встреча закончилась, встал родитель и сказал: «Хочу вас поблагодарить, что вы остались и будете учить наших детей». Очень трогательно».

Во второй и третьей части эта тема обогащается, усложняется. Так, например, приводится спор со знакомым и формулируется четкое понимание, что такое свобода: «...Потом жарко спорили: хозяин дома – убежденный атеист. Камень преткновения – свобода воли. Для меня высшая свобода – это признание: «Да будет воля Твоя, а не моя, Господи!» Хотя не могу не признать, что грешу своеволием, в отношении церковных правил в том числе. Но стараться почувствовать и понять эту волю (или не понять!) – в этом свобода. Не так ли?»

Особое значение обретают описания храмов и икон. В этих описаниях прикосновение к Красоте спасающей, отвечающей самым глубинным потребностям сердца. И можно говорить не только об эстетическом эффекте. В том числе и этими описаниями – в соединении с эпизодами пережитого (рассказ о подаренной иконке преподобного Симеона Верхотурского) и устойчивыми лексическими комплексами создается особое духовное пространство «Писем».

В письма включены стихотворные строки, написанные «по горячим следам». Кроме того, автор приводит в письме большой текст – результат коллективного творчества (своего рода фольклор) «Приметы дончанина». Такие вкрапления чужого слова придают письмам полифоническое звучание, а также создают эффект отстранения, обостряющий наше восприятие текста и усиливающий его воздействие на читателя.

В третьей части эпистолярное повествование осложняется и одновременно расцвечивается телеграфным стилем переписки в WhatsApp, для которого характерны рубленые фразы, афористичная точность. Завершаются «Письма» волнующим рассказом о том, как проходил вечер памяти погибших студентов Донецкого университета. В форме репортажа автор дает прямой речью, что сказали о погибших те, кто ребят знал. Это товарищи по учебе и интеллектуальному клубу, преподаватели, сослуживцы. Был отец одного из юношей. Говорили без лишней патетики, лирики и сантиментов, с глубокой болью о невосполнимой утрате. Высокая скорбь соединилась в их словах с твердостью, убежденностью в том, что эти парни не могли поступить иначе, что погибли они, защищая нас. И забыть этого мы не должны.

Финальное письмо производит сильнейшее впечатление. Пройдя через весь этот трудный текст, сложно организованный и требующий сердечного включения, начинаешь осознавать, что именно такое его завершение является самым точным, самым верным. Заключительное письмо дает возможность читателю пережить настоящий катарсис, нравственное очищение, дающее силы жить дальше и оставаться человеком.