Иван Капитонов

Работяги

(взгляд на Его Величество Рабочий Класспрактически с трона)
10

Мальчишка нравился Румате.

Воспитание его было поставлено из рук вон плохо,

и потому он был сообразителен, не жесток,

терпеть не мог – надо думать, инстинктивно – дона Рэбу,

любил громко распевать песенки на слова Цурэна и играть в кораблики.

«Трудно быть Богом»

 
В фильме «Урок литературы» (сценарий В.Токаревой) есть короткий диалог. Завуч – молодому учителю:– Когда же вы повзрослеете?– Сегодня.Повсюду, где был, что-нибудь да видел. Да и сам создавал какие-то зрелища. В моем понимании зрелище должно быть либо красивым, либо забавным. И никогда не понять, что же в конце концов получилось.Стоя за своим станком, выполняя и перевыполняя план, я пел. Пел по моим меркам мало. Так, часа три из восьми рабочих. Как человек скромный, всегда реально оценивал свои способности и таланты: они беспредельны. Но в музыкальных своих дарованиях я никогда не обольщался. Вспомним еще один старый фильм – «Музыкальная история». Главный герой – в исполнении нашего замечательного певца Сергея Лемешева – разъезжает за рулем такси и поет, поет, поет. Между героем фильма и мной – все же две небольшие разницы. Вместо авто у меня – токарный станок. Да и был-то я, если по-честному, далеко не Лемешев...Как известно, мастерство не пропьешь. А здесь и пропивать нечего. Вся моя музыкальная грамотность заключалась в том, что я знал – нотных знаков, слава Богу, всего восемь и оба крайних из них «до». Меня не взяли бы в самую безнадежную художественную самодеятельность, даже если бы я год каждый день туда слезно просился. Художественный руководитель скорее застрелился бы, чем поставил меня в восьмой ряд своего хора, где-нибудь поближе к краю. Буду критичен: мои музыкальные способности не выдерживают никакой критики. Может быть, именно поэтому я и надрывался как мог. Приятно вспомнить, какое огромное количество молодой энергии, положительных эмоций во мне присутствовало. Они требовали выхода. В том числе и через голосовые связки.

Репертуар мой не широк и не отличался особой изысканностью. «Ой, мороз, мороз», «Подмосковные вечера», из современного репертуара – «Танец на барабане», «Птица счастья» (этими песняками нас радовал Н. Гнатюк), «Там в сентябре» (привет от В. Леонтьева). Было, естественно, что-то и другое, сиюминутное.Если интерес публики к моему песенному творчеству присутствовал, то очень недолго. Причин наших неприятностей всегда несколько. Во-первых, люди заняты своим делом. Во-вторых, как сказал один коллега: «Лучше оглохнуть, чем слышать такое». Если, исполнив несколько песен, я пошел бы с шапкой по кругу, то, скорее всего, у меня бы отняли эту шапку и настучали ею же по башке, чем положили в головной убор хоть один пятак.Тогда я сам инсценировал зрительский интерес к своему песенному творчеству. Выглядело это примерно так. Вставив тиристор в токарный станок и не прекращая его обработку, громко произносил:

– Теть Кать?!

Тетя Катя, будучи очень ответственным человеком, уходила в работу полностью. Тогда я кричу на весь участок:

– Госпожа Курочкина!!!Она, в испуге подняв голову:

– Что?! Что случилось!

Я с барского плеча:

– Теть Кать, посвящаю тебе!

И выдавал «а ля Леонтьев».

 
Там, там в сентябре

Кленовый лист светился, как звезда.

Там был счастлив я,

Как никогда не буду счастлив я.

Тетя Катя, как порядочный и вежливый человек, всегда с улыбкой благодарила: «Спасибо». Я продолжал поиск жертв для своих музыкальных посвящений. Пожалуй, в роли таковой может выступить тетя Лена. Помните Елену Прекрасную, из-за которой разгорелась целая Троянская война? Так вот, наша тетя Лена тоже была прекрасной, но где-то очень глубоко внутри, человек она очень интересный и неординарный.

– Теть Лен?!

Тетя Лена не такая работящая, как тетя Катя, но у нее другое преимущество: она немного глуховата. Но разве это препятствие, когда хочешь доставить человеку радость? Я на несколько тонов выше:– Теть Лен!!! А теть Лен!!!Над монтажным столом появлялись ее косоглазые очи.

– Чего орешь?– Теть Лен, не спи – замерзнешь. Получи музыкальный подарок.

Как-то летом на рассвете

Заглянул в соседний сад.

Там смуглянка, тетя Лена,

Собирает виноград.

Я краснею, я бледнею.

Захотелось вдруг сказать –

Станем над рекою

Зорьки летние встречать.

 
Все улыбаются, я тоже. Все-таки доставить человеку радость не так сложно, если вкладывать в это душу.Но иногда надрываться надоедало и самому. Тогда уже начинали скучать и тосковать поклонники моего дарования. Тетя Катя Курочкина, облокотившись на монтажный стол, интересовалась от имени общественности:

– Иван, что-то давно тебя не слышно. Что не поешь?

– Всё некогда, сильно переживаю.

Она с тревогой на лице и в голосе:

– О чем? Что случилось?

– Да о тяжелой судьбе негров в Соединенных Штатах Америки. Ох уж эти акулы капитализма. Вовсю эксплуатируют трудовой народ.

Тетя Катя облегченно вздыхает. Значит, следующий концерт не за горами. Люди понимали, что пел-то я не со зла, а по широте душевной.Несу ли я свет своим творчеством? Не знаю. Но я всегда старался нести людям положительные эмоции, улыбку. Люди сейчас так устали от напряжения: тот подставит ножку, этот способен стащить кошелек, а уж следующий точно выстрелит в спину.

Улыбнитесь, люди: мир не так плох.

11

Высокоученый доктор Будах. Коренной ируканец, великий медик,

которому герцог Ируканский чуть было не пожаловал дворянство,

но раздумал и решил посадить в башню...

Человек, несомненно, замечательный и настоящий интеллигент,

убежденный гуманист и бессребренник: всё наследство – мешок с книгами.

Так кому же ты мог понадобиться, доктор Будах, в сумеречной невежественной стране,

погрязшей в кровавой трясине заговоров и корыстолюбия?

«Трудно быть Богом»

Хосе Ортега-и-Гассет в книге «Восстание масс» размышляет и о «массах», и об «избранных». Так, в частности он считает, что избранные не те, кто кичливо ставит себя выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе непосильно.Евгений Константинович Монахов в этом смысле, конечно, избранный человек. Сколько на нашем участке работал он – не работал никто. Ему всегда надо больше всех, причем вовсе не потому, что он как раз и был начальником нашего участка. Просто характер такой, такая замечательная разновидность человеческой натуры.

Иоанн Лествичник: «Когда овцы пасутся, пастырь да не перестанет употреблять свирель слова».

Мне очень понравилось словосочетание – «свирель слова». А ведь действительно: когда мы что-то делаем, произносим или пишем, то у нас в руках – либо свирель, либо дубина, а то и вовсе кистень. Никогда об этом не нужно забывать. Я иногда забываю.

Евгений Константинович был очень убедителен, играя на свирели собственного примера, того отношения к своему делу, что он нам демонстрировал.Мир почему еще так плох: большинство из нас выполняет не ту работу, какую призван, а ту, на которую смог «устроиться». Почти каждый занимается не своим делом. Многие вообще не знают – в чем оно, их дело?Умение руководить – меньше всего умение стучать кулаком по столу. Кого мы лучше и больше всего слушаемся? Вовсе не того, кто ходит поблизости с кнутом в руках. Мы его не слушаемся, мы его боимся. А с максимальной охотой мы слушаемся тех, кого считаем примером для подражания. Ивана Грозного мы боимся, а пример берем с Ярослава Мудрого. Точнее, в принципе-то, пример должны брать с последнего.Своим отношением к делу Евгений Константинович, безу-словно, образец для подражания. Мы приходили на работу к половине восьмого утра, он уже на участке. В течение дня мы позволяли себе «технологиче-ский» перерыв, да не один, Монахов трудился без устали. Ясное дело, мы шли по окончании смены на все четыре стороны, а он оставался на участке, всё о чем-то хлопотал, всё что-то ремонтировал, отлаживал, внимательно смотрел, чтобы в произ-водственной цепочке не обнаружилось какое-нибудь «слабое звено». Не помню ни одного случая, чтобы на нашем участке случились какие-нибудь «затыки» или «тромбы». Умение развязывать тугие «узлы» – великое дело. Еще лучше и важнее – вообще не давать им завязываться. Евгений Константинович обладал и этим даром в совершенстве.

Тридцать лет – идеальный возраст для человека. Находясь именно в этом возрасте, Монахов не знал ни покоя, ни устали. Всегда на ногах, всегда в движении. Он присаживался только для того, чтобы заполнить какую-нибудь производственную отчетность, и снова в путь – от места сборки приборов к станку завальцовщика, от него к сварочным аппаратам, от последних вниз на первый производственный этаж к прессу и далее по кругу. Это не было видимостью «телодвижений». Это руководство производственным процессом, причем очень и очень продуманное. Есть футбольные судьи, которые, дело не в дело, дуют в свой свисток со всей силы из принципа: «смотрите, кто тут главный». Монахов никогда без дела не свистел в свисток своих должностных обязанностей: мол, я начальник, получите семь приказов за десять минут. Он видел в нас профессионалов, он считал нас таковыми, отсюда вмешательство минимальное. Каждый солдат знал свой маневр и не было причин без дела кричать – «налево!», «направо!», «шагом марш!».Каждый подчиненный искренне убежден, что он гораздо умнее своего начальника. От этого никуда не денешься, тем более, что часто в России эта убежденность имеет под собой определенные основания. Члены нашей бригады могли считать себя умнее Леонида Ильича Брежнева или Генерального секретаря Организации Объединенных Наций, профессиональнее и ответственнее официального героя того времени – Алексея Стаханова. Но никто из членов бригады не опускался до такой глупости – считать себя более классным специалистом в своей профессии, чем Евгений Константинович Монахов.Монахов мог завальцевать подставку с приборами, и процент брака был бы ниже, чем у меня. На аргонной сварке его сварочные швы были идеальными, и он мог отладить сварочный аппарат так, что он работал без сбоев значительно дольше, чем у ребят.Все мы искренне уважали его: за высокий профессионализм, за удивительно добросовестное отношение к своим служебным обязанностям, за уважительное отношение к нам – своим подчиненным, за очень эффективный стиль руководства (когда руководство, несомненно, есть, но не ощущаешь его тяжести на своих плечах) и за многое другое. Я, к примеру, не помню ни одного случая, чтобы он хоть в какой-то степени нарушил трудовую дисциплину: опоздал на работу или находился на ней (Боже упаси) в нетрезвом виде. Белый халат всегда идеально отглажен, опрятный внешний вид – побрит, хорошо одет.Если в общественном сознании того времени присутствовал обобщенный образ идеального советского человека, то Евгений Константинович Монахов – сначала старший мастер, затем начальник нашего участка – соответствовал этим представлениям в полном объеме. По крайней мере, в глазах членов нашей бригады. Точнее – всего нашего участка...

13

– Писателей выдающихся – нет, – продолжал Гейгер.

– Художников – нет. Композиторов – нет. Этих... скульпторов тоже нет.

– Архитекторов нет, – подхватил Анд-рей. – Киношников нет...

– Почему? – сейчас же спросил Изя.

– Трудно объяснить, – признался Гейгер.

– Сам я лично не знаю, зачем это нужно, но я слыхал, что в каждом порядочном обществе всё это есть. А раз у нас этого нет, значит, что-то не в порядке.

«Град обреченный»

 
В разгар лета нас отправили в пригородный совхоз – полоть какую-то «сурепку». То ли морковь это была, то ли петрушка. «Нас» – несколько автобусов, почти битком набитых заводчанами. Действующая власть, как могла, отвлекала производственников от производства. Но дело не в этом.День замечательный – солнечный, но не очень жаркий. Отвезли нас недалеко, в район завода «Резинотехника». Рядом довольно много представителей нашего славного участка – тетя Катя Курочкина, тетя Лена, Надежда Илькаева, братья Фомины. Народ весь – замечательный, веселый; работай – не хочу. Мы и работали, успевая перекинуться парой-другой шуточек и острот.Незаметно приблизился полдень, а с ним – законные полчаса на обед. После обеда время побежало еще веселее. Поработав часов до четырех вечера, мы имели все основания считать, что приняли полноценное участие в выполнении очередной «Продовольственной Программы», и направились к ожидавшим нас вдалеке автобусам.Какой день солнечный, такое и настроение. На радо-стях, что «жизнь прекрасна», а все молоды, веселы и здоровы, мы с Фомой взяли первую подвернувшуюся красавицу – он за одну щиколотку, я за другую – и на своих вытянутых руках понесли ее к транспорту вниз головой. Она была в спортивных брюках, поэтому никакого морального урона, а тем более – физического, для нее нет, но удовольствие всем доставили. Девушка, конечно, повизжала: маленько – для виду, но больше – от счастья. Всё-таки ее несут на руках, а не какую-то другую; пусть даже вниз головой.Примерно в половине пятого автобусы привезли нас обратно к месту первоначального сбора – к центральной проходной. Настроение – лучше не бывает.Как часто происходит в таких случаях – сразу неожиданный удар. Кто-то из заводчан, выходящих с предприятия, сообщил: в Москве умер Высоцкий.Для меня это известие – настоящий шок. Вспомним еще раз библейское: «не сотвори себе кумира». Если у меня в жизни и был ярко выраженный кумир – то это Владимир Семенович Высоцкий.

Я, образно говоря, вырос на его песнях и, отчасти, фильмах. Мне было не так много лет (не больше десяти), когда я посмотрел фильм «Вертикаль». Не сказать, что он произвел сильное впечатление. В детстве хочется смотреть что-нибудь про войну, стрельбу и драки, а всё остальное не очень интересно, включая различные «поцелуйчики». Вот смотрел неделю-другую назад «Бей первым, Фреди» – это да! А здесь – альпинисты, они поднимаются в горы, преодолевая различные трудности, ну и, как говорится, Бог им в помощь. Фильм и фильм, не лучше и не хуже остальных.Но песни, прозвучавшие в нем, – это да. Песни и голос исполнителя запомнились. Запоминается то, что «выламы-вается» из общей картины, но не уродуя ее, а, наоборот, делая неповторимой и еще более красивой.
Если друг оказался вдругИ не друг, и не враг, а так,Если сразу не разберешь,Плох он или хорош......Ты его не брани – гони.Вверх таких не берут. И тутПро таких не поют.
Так вошел в мою жизнь Высоцкий. Потом матушка купила нам с братом магнитофон, и началось. Мы не столько учились, сколько записывали, переписывали и слушали песни Высоцкого. По популярности среди подростков и молодежи той поры его не с кем сравнивать.Природу уникального таланта, гениальности, даже простой одаренности так никто и не смог определить до сих пор. Взять, к примеру, того же Высоцкого. Почему он, а не кто-то другой оказался столь востребован обществом, столь созвучен времени? Голос? Да, голос, конечно, запоминающийся, но ведь голосов, гораздо лучше «поставленных» и поющих более умело и мастеровито – в сотни раз больше. Игра на гитаре? Да так, или почти так, в каждой подворотне с десяток пацанов «слабают». По крайней мере, не хуже.Но всё, сложенное вместе, являло собой потрясающий феномен. Все реки текут сверху вниз. Такая привычка у рек – течь в сторону, что пониже. Некоторым людям удается двигаться в другом направлении – снизу вверх. Оттого-то они бросаются в глаза, а часто и весьма неприятны плывущим по течению, что периодически из-за разницы направлений движения создают некую аварийную ситуацию. Кому-то, так или иначе, приходится уворачиваться.Высоцкий ехал по «встречной полосе», периодически пересекая «сплошную линию». Многим это не нравилось, но с другой стороны: ему и «гаишники» радостно аплодировали, особенно если никто не видел.Любовь к Высоцкому и его творчеству никогда не угасала. Помимо новых записей песен по ходу жизни увидены и новые фильмы – «Опасные гастроли», «Служили два товарища». Глеб Жеглов в исполнении Высоцкого из фильма «Место встречи изменить нельзя» – это... В роли Шарапова (В. Конкин) можно представить сотни полторы актеров, а то и более. А на месте Высоцкого – представить никого нельзя.25 июля 1980 года упала на землю и вдребезги разбилась при падении главная мечта того периода жизни. Нет, не познакомиться с Высоцким; это было бы... Мечты отличаются от бредовых фантазий тем, что имеют привычку периодически воплощаться в реальность. А тут – какая реальность?! Мечта предельно высокая, почти заоблачная – просто увидеть его живым. Побывать на концерте, послушать, не с магнитной пленки, не с пластинки и не с экрана, а в живом исполнении:
Истопи ты мне баньку по-белому.Я от белого свету отвык.Угорю я, и мне угореломуПар горячий развяжет язык.
Высоцкий не пел, он орал. Наверное, оттого, что хотел до нас докричаться. У него получилось. Первые дни искреннего потрясения от смерти Высоцкого. И мысль – теперь забудут. Через год забудут, не через год – так через три. Когда у нас кого не забывали? Точно забудут.Не забыли. Слава Богу, не забыли. Я тоже не забыл. В одной из лучших своих песен Владимир Семенович пел:
Купола в России кроют чистым золотом,Чтобы чаще Господь замечал.
Современные продюсеры утверждают, что могут «раскрутить» кого угодно, даже безголосого олигофрена, и все будут кричать «браво!». Помойное ведро тоже можно раскрутить над головой, только удовольствие от этого... В том числе и тому, кто крутит...Высоцкого никто не «раскручивал». Если только время, то удивительное время. У молодежи нашего времени (не у всей, но у значительной части) кумиром был Высоцкий. А кто кумир молодежи нынешней? Не знаю. Честное слово, не знаю. Может быть, потому, что сам давно уже «не молодежь». А может быть, потому, что сейчас время бескумирное, по причине отсутствия личностей, способных стать таковыми.Вот и Высоцкий: золотил купола своего времени, как мог. За что ему вечная память и низкий поклон.
 

14

– А куда летим? – осведомился человек в белом костюме.

– Мне нужно на Сатурн.

– О-о! – сказал человек в белом костюме. – Очень молодой и уже на Сатурн....

Юра вздохнул и неторопливо пошел к гостинице.

«Стажеры»
 

Писатель Жан Поль (он же Иоганн Пауль Фридрих Рихтер) уже без малого двести лет назад произнес: «Не приведи, Господи, родиться и воспитываться в столице, лучше уж в какой-нибудь деревне, или, куда ни шло, в захолустном городке».Жан Поль прошел в своей жизни, может быть, мимо самого важного: он слыхом не слыхивал двести лет назад про российско-мордовский уездный городок – Саранск. Иначе точно указал бы всем и каждому, что лучше всего родиться на берегах небольшой и сильно заболоченной речушки Саранки.А нам, в свою очередь, периодически хотелось побывать в столице. Однажды мы собрались махнуть в Первопрестольную – Толик Гудулин, Саша Фомин и ваш покорный слуга. А чё нам, мордвам?.. Сели-поехали. У нас нет конкретной задачи. А если и была, то звучала типично: на других посмотреть, себя показать. Впрочем, есть одна задача – принарядить Толика к свадьбе.Поехали «с ночевой». Правда, пока не знали, где будем ночевать. Еще бы это нас тогда смущало. Да никогда.Итак, двое суток в Москве. Мы заранее договорились: первый день – торгово-закупочный, второй – культурная программа.У нас на руках четкие указания знающих людей: где и чем можно «отовариться». Почему-то акцент делался на торговых точках братских социалистических республик. Отчетливо помню название первого из посещаемых нами универмагов – «Польская мода». Потом следовали другие «моды»: чехословацкая, венгерская, югославская. Везде одно и то же: толпы народа и полное отсутствие интересующего нас товара. Интересовало нас банальное – костюмы, куртки, пальто, различная мелочь для гардероба. Честно скажем, вкусы наши самые простые, если не примитивные. Но даже их мы не могли удовлетворить. Что-то, конечно, лежало на полках, но это «что-то» даже нас – провинциальных парней – не устраивало. Если где-то выбрасывали «товар», тут же длиннющая очередь. Привезут со склада в обувной отдел двадцать пар ботинок, тут же за ними очередь, человек в двести. И что же? За этими «колесами» толкаться наряду с тетками и бабушками? Да пропади они пропадом. В смысле, ботинки, а не бабки с тетками.Как на грех, все эти «моды» (венгерские, польские, ЦУМы, ГУМы) на большом расстоянии друг от друга: что-то на «Юго-Западе», что-то на противоположном конце города, что-то в центре.Целый день на ногах – в бесконечных очередях (почти всегда без толку), в грохочущих с непривычки вагонах метро с длиннющими прогонами... Никогда не был завидным покупателем для торговых точек. Из всех магазинов, существующих на свете, меня всегда интересовали только книжные. Но они как-то не вписывались в маршруты нашего перемещения.Впервые я побывал в Москве вместе со школьными друзья-ми летом, после девятого класса. До сих пор отчетливо помню, что привез тогда из «столицы нашей Родины»: две длинные карамели, купленные в ближайшей подворотне у каких-то цыганок, а также открытки с видами Первопрестольной. Если правильно помню, в этот раз не привез даже этого!Промучавшись целый день в бесконечных очередях, в вагонах метро, мы стали искать ночлег. А найти его можно... на Казанском вокзале.Существовало два варианта решения вопроса о ночлеге. Первый самый простой и банальный – провести часы с вечера до утра на одной из жестких скамеек вокзала. Это распространено, это в порядке вещей. Но даже при советской моде-ли экономики предприимчивых людей хватало. Отсюда – вариант номер два.Толе Гудулину опытные люди подсказали, что в центральном зале Казанского вокзала в районе девяти часов вечера появляются люди, которые развозят желающих по каким-то «хатам» для ночлега.В девять часов мы трое, рассредоточившись по залу, как охотничьи собаки, сделали «стойку»: вдруг кто рядом негромко скажет: «Кто хочет переночевать в хоромах царских?»Периодически то тут, то там народ резко бросался в одну точку. Это толпы жаждущих переночевать, заслышав заветные слова, кидались к очередной хозяйке «постоялого двора». Важно быть предельно расторопным, спрос явно превышал предложение. Женщина могла забрать с собой человека два-три, а к ней бросалось человек сорок. Это только те, кто слышал. А если собрать всех желающих, так и не меньше четырехсот.В поиске ночлега ребятам от меня было мало толку. Вместо того, чтобы, обгоняя и отталкивая других, кричать, но не слишком громко, дабы не повязала милиция: «Нас, нас возьмите! Мы хотим спать на белых простынях!» – я стоял, ошарашенный происходящим, и предавался размышлениям.В то время я знал очень много неприличных слов: детство и юность, проведенные на рабочей окраине Саранска, служба в армии, работа в трудовом коллективе этому очень способствуют. Мои псевдофилософские размышления начались с того, что я все их вспомнил и чуть ли не вслух не менее трех раз повторил. У меня в очень короткой версии получалось примерно следующее:– Мать-перемать... Мать-перемать! Да что же это такое? Это что за страна такая?! Мы приехали, как поется в песне, «в лучший город Земли». В Советском Союзе – советская, то есть – народная власть. Мы – типичные представители «Его Величества Рабочего Класса». Так почему мы – «величества» – никому не нужны в своей стране? Почему мы – «величества» – даже не вылезая целый день из очередей, так и не смогли ничего себе купить? Почему мы, представители правящего класса, желая нормально переночевать, должны рассчитывать исключительно на каких-то жуликов, не исключая, что и нас заодно с ними могут арестовать в любую минуту?! Почему мы, честно заработав трудовые рубли, никак не можем их потратить так, как нам хочется, а не так, как нам предлагает государство – на водку? Почему водки – залейся, а колбасы, к примеру, или других хороших продуктов – острый дефицит? Почему?! Почему?!! Почему?!!!Из ступора, в который меня ввел неожиданно зазвучавший гражданский пафос, вывело еще одно «величество» – Толик Гудулин. Стукнув меня по плечу, он быстро произнес:– Ну и какого ты тут размечтался? Пошли быстрее.Мы втроем затрусили за женщиной в сером плаще. По ее же указанию – на некотором расстоянии, чтобы милиция не могла ни о чем догадаться. Наш квартет по подземному переходу перешел на сторону Ярославского вокзала, там сели на электричку. Пока ехали, появилась возможность рассмотреть «хозяйку гостиницы». Ей чуть больше пятидесяти. Образ женщины довольно сложный. С одной стороны, нельзя исключать, что на ужин она нам в качестве подарка может предложить пирожки собственного приготовления. А с другой стороны, высока вероятность, что в ее пирожках окажется доза цианистого калия или крысиного яда.Минут через сорок мы сошли на одной из станций, еще минут десять пробирались по улицам частного сектора. Вот, наконец, и домик, способный подарить желанный покой. В нем есть передняя комната, а там как раз три кровати.Мы уснули «как убитые» и не исключали, что в любую минуту можем перейти в разряд именно таковых. Ложились спать без твердых гарантий, что кто-нибудь не разбудит ударом обуха по темечку.Слава Богу, проснулись утром живыми и здоровыми. Не спеша, умылись во дворе, перекусили и отправились назад в Первопрестольную.Второй день нашей «командировки» в Москву решили провести следующим образом. Хватит делить «ноль на ноль», пора заняться более приятным делом. Таковых насчитали целых два – посещение Красной площади и... покупка колбасы, хотя бы «вареной». Начать решили с Красной площади.«Красная», значит – красивая. Она действительно производит очень сильное впечатление. Помимо красоты, в ней есть величие, державность, гармония. Время, проведенное на площади, и нас привело в более благодушное настроение. В принципе, главное, ради чего мы приехали в столицу – купить Толику «свадьбишный» костюм, – сделано. А тут еще Красная площадь в подарок. А тут еще и Кремль, куда мы не отказали себе в удовольствии зайти.Я впервые в жизни воочию увидел то, что раньше видел либо в учебниках, либо в книгах, либо по телевизору – Кремлевский дворец съездов, соборы Кремля, Царь-пушку, Царь-колокол. Кремлевский дворец съездов мы обошли стороной (потому что «не делегаты»), величественные храмы Кремля закрыты (время атеистическое, не уверен, что даже экскурсии туда были). Но на фоне Царь-пушки и Царь-колокола с удовольствием сфотографировались.В центре Москвы, а в Кремле особенно, много иностранцев. Это, как правило, уже довольно пожилые люди, хотя встречались и средних лет. Внешне они здорово отличались от нас. Одетые очень хорошо, со вкусом, увешанные фото- и киноаппаратурой. Помимо внешнего вида, запомнилось полуошарашенное выражение их лиц.Думается, Советский Союз начала восьмидесятых годов производил на них очень сильное впечатление. Если мы сами чумели от наших магазинов, если даже для нас приобретение необходимых предметов – довольно сложное дело, то для них вообще необъяснимо: как при таких природных богатствах, при таком, в общем-то, трудолюбивом и достаточно грамотном народе может быть всё так скверно организовано. Значит, есть существенные изъяны в существующем общественно-политическом строе и их невозможно скрыть никакой даже здорово поставленной идеологической работой.Мы с ребятами то вместе, то врозь позировали на фоне той или иной достопримечательности Кремля. Когда я фотографировался на фоне Царь-пушки, мимо проходила группа ино-странных туристов, по преимуществу преклонного возраста. Показалось, что они очень заинтересованно смотрят в мою сторону. Кто-то даже щелкнул раз-другой затвором фотоаппарата.Саша Фомин тоже «щелкнул» моей «Сменой». Эта фотография сохранилась в моем архиве. Думается, что-то похожее есть и у наследников того пожилого туриста, увидевшего через объектив интересную для него картину советской действительности.На фото из моего архива три человека. В центре – ваш покорный слуга. Стоит парень с почти суровым выражением лица. Так-то, вроде, я веселый, а вот на снимке... видно, вчерашний день достал до такой степени, что еще неделю нужно в себя приходить. Пальто у меня моднючее. Что да, то да. Далеко не у каждого такое. Точнее, такого нет ни у кого. Стопроцентная гарантия. Купил его на «Нижнем» рынке Саранска. Пальто длинное, до земли не достает сантиметров пятнадцать, ткань в неярко выраженную клетку, воротник большой, отложной. Сшил его какой-то местный «Слава Зайцев». Сестра моего друга Сергея Макеева – Татьяна – тоже швея, знала автора этой оригинальной одежки и утверждала, что мое пальто пошито действительно в одном экземпляре и сделано это только по следующему соображению: в городе живет всего лишь триста тридцать тысяч населения, два таких пальто просто не продать. Даже при остром дефиците модной одежды не может в городе быть двое ненормальных столь высокого заноса. Один еще может, два – маловероятно.На широком воротнике моего моднючего пальто – значок. Последний писк поселковой моды – металлический значок размером с крышку для консервирования, а на значке герои мультфильма «Ну, погоди!» Из-под пальто видны только ботинки. Самые распространенные для того времени – тупоносые, на высокой платформе, пошитые армянами где-то очень далеко от Армении. Мне кажется, такую обувь шили в каждом районном КБО (комбинате бытового обслуживания). Шили где гласно, где под шумок. Для того, чтобы портрет получился более объективным, добавим еще, что волосы были уже довольно грязными и стояли на голове «колом».В кадр попали еще дед с внучкой. Надо думать, тоже провинциалы, потому что какое-то время около Царь-пушки мы крутились вместе, как экскурсанты-ротозеи. Дед оказался на снимке боком, его профиль производил сильное впечатление. У него злое напряженное лицо. Деду ближе к семидесяти, вполне возможно, что в сталинское время он мог увидеть много неординарного. Не исключаю, что когда-то в его жизни были длительные периоды, требующие максимальной концентрации силы и воли. Полное ощущение, что и спустя без малого тридцать лет он всё так же живет в ожидании лая собак, борьбы за существование, выстрелов с вышки в воздух, а то и по движущимся мишеням. Черная кепка и черная курт-ка, очень похожая на классическую фуфайку, только дополняли его сильный образ. Наверное, жизнь здорово потрепала человека, если даже в старости он не мог разжать стиснутые зубы.Девочке лет восемь-десять. Не исключено, что в Москве она впервые. Дети любят фотографироваться. Она стоя-ла на полметра дальше от меня и тоже внимательно смотрела в объектив моего фотоаппарата. На голове – шапка, связанная из тусклого мохера, на плечах – пальтишко. И самое главное, девочка позировала, не вынимая из ноздри полностью засунутый туда палец.Вот так и остались на снимке, хранящемся в моем личном архиве, три «героя того нашего времени». Сопливая девочка в несуразной шапке, дед, обиженный жизнью так, что обида пропечаталась на лице максимально крупными буквами и время оказалось не способным стереть ни крупинки краски, а также парень, одетый во всё самопальное и здорово уставший от «лучшего города Земли».Мы стояли на фоне Царь-пушки. У Петра Чаадаева есть очень интересное высказывание: «В Москве каждого ино-странца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем зазвонил. Удивительный город, в котором достопримечательности отличаются нелепостью».Я бы добавил, что нелепыми и несуразными бывают не только достопримечательности, но и люди. И мы в том числе. Главное – не быть несуразным всю свою жизнь. Какой-то ее период – вполне допустимо. Всю жизнь – это лишковато. Хотя «на вкус и на цвет товарищей нет».Хочу, чтобы читатели меня правильно поняли. У меня нет задачи «очернить» тот период, как было «модно» какое-то время назад. Сейчас появилась новая «мода» – говорить, что тогда всё было хорошо. И этого хотелось бы избежать. Быть «модным» – не значит быть оригинальным. Это значит – быть как все.Хочу предельно искренне передать свои ощущения от реальной жизни, которую мы проживали – чувствовали кожей, старались понять разумом. Мы, несомненно, любили нашу страну, общественно-политический строй, но понимали, что до идеала еще достаточно далеко.Конечно, мы были «до мозга костей» советскими людьми. Но и нам, совершенно рядовым гражданам, «советскость» не представлялась чем-то идеальным. Существовавшая модель общественного устройства требовала очень серьезных изменений. Не менее очевидно было и то, что при возможной реорганизации нужно сохранить многое из того хорошего, что в то время, несомненно, существовало.Уж и не помню, привез ли тогда из Москвы колбасы. Хотя бы – вареной. С высоты вечности это так не принципиально.

 
15

Они работали в институте, который занимался, прежде всего,

проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни,

но даже среди них никто точно не знал,

что такое счастье и в чем именно смысл жизни.

И они приняли рабочую гипотезу,

что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же.

«Понедельник начинается в субботу»

После поездки в Москву и той пищи для ума, что она предложила, самое время рассказать – а что же хорошего было в те годы.

Старая восточная притча. Верблюда спросили:

– Скажи, какие места в пустыне во время пути тебе больше нравятся: когда ты поднимаешься вверх на бархан или когда идешь вниз, спускаясь с него?

«Корабль пустыни» в недоумении уточнил:

– А ровные-то места куда подевались?

Наша страна после десятилетий сложного извилистого пути развития переживала достаточно «ровный» период. Уже залечены раны, нанесенные Великой Отечественной войной, после смерти «вождя народов» население в значительной мере привыкло к нормальной спокойной жизни. Найдены и широко эксплуатировались нефть и газ, страна начинала жить с ренты на полезные ископаемые, что позволило существенно поднять жизненный уровень населения. Конечно, чего-то еще не хватало, но многое уже имелось.Хорошего было очень много. Первая половина восьмидесятых вспоминается как удивительно светлый, если не солнечный период.Во-первых, молодость. В молодости зрение почти не обращает внимание на краски серых тонов. Какие могут быть серые краски, когда жизнь – это друзья, девушки, книги, познание мира. Кто-то из умных людей сказал, что жизнь – то, что ты думаешь о ней в течение дня. А мы о жизни тогда почти и не думали, потому что некогда – мы просто жили.Во-вторых, чувство социальной защищенности было на порядок выше, чем сейчас. Даже на несколько порядков. Ничто не делает жизнь столь комфортной, как уверенность в завтрашнем дне. Здесь ее хоть отбавляй. Мы жили, и это без дураков, в одной из величайших стран мира. Фактор внешней угрозы для российского государства присутствовал всегда, но кто захочет «связываться» с державой, обладающей такими колоссальными запасами ядерного оружия.

Работу можно найти всегда. Ее сложнее было потерять, чем найти, особенно рабочих специальностей. За физический труд в то время платили достаточно, по крайней мере не меньше, чем за интеллектуальный или управленческий.В-третьих, неоспоримым преимуществом времен социализма перед нынешними было то, что социальные лифты в то время работали гораздо лучше, чем сейчас. При желании добиться чего-то в этой жизни, при здоровых естественных амбициях, при стремлении сделать карьеру, «подняться из грязи в князи», сделать это тогда можно было легче, чем сейчас. Я не сказал «легко», я сказал «легче».Легко в этой жизни ничего не дается. Ни тогда, ни сейчас. Конечно, если ты не поставил себе задачу как можно быстрее оказаться на кладбище. Тут другое дело. В реализации таких желаний в России ветер дует во все твои паруса. Но наша-то задача другая – реализация заложенного в нас потенциала. Вот где нужно упираться вовсю.У Хосе Ортега-и-Гассета мне встретилось словосочетание – «золотая челюсть оправы». Время держало нас в своих «челюстях», и едва ли они были «золотыми». Но мы чувствовали, что оно держит нас довольно бережно, не имея ярко выраженного желания непременно с громким хрустом раздавить.

 
16

Я подошел к ним.

– А, Сашка!

– Сашенция, ты, говорят, дежурный сегодня... Я к тебе потом забегу в зал.

– Эй, кто-нибудь, сотворите ему стакан, у меня руки заняты...

Я был ошеломлен и не заметил, как в руке у меня очутился стакан...

– Ребята, – робко сказал я, – ночь на дворе... и праздник. Шли бы вы по домам...На меня посмотрели, меня похлопали по плечу, мне сказали: «Ничего, это пройдет», – и гурьбой двинулись к вольеру.

«Понедельник начинается в субботу»

Сальвадор Дали в своих мемуарах сделал довольно большую таблицу – с чем он борется в своей жизни и за что. Только небольшая подборка из этой таблицы:

«Я борюсьс Равенством за Грезыс Природой за Зримостьс Юностью за Макиавеллический фанатизмсо Шпинатом за Улитку в Панцирес Буддой за Маркиза де Садас Солнцем за Лунус Рембрантом за Пологий Морской Берегс горами за растекшийся часс женщинамисо скепсисом»

Мы в то время тоже активно боролись и «за», и «с». Наиболее значительные из тех единоборств – борьба за производственный план и с водкой. И в том, и в другом случае мы одерживали победу за явным преимуществом.Если честно, то в борьбе с водкой я являлся практически дезертиром, полностью полагаясь на мужество, а местами даже героизм моих друзей. И они меня ни разу не подвели. Настоя-щих героев этого дела, полных кавалеров немыслимо высоких наград в борьбе с зеленым змием было полраздевалки.В нашей же бригаде это выглядело следующим образом.Цех наш полупроводниковый и как следствие – спиртосодержащий. Спирт вещь такая: сколько его ни перекладывай с места на место, а в стакан, рано или поздно, нальешь. Если честно, то и наливали. С завидной регулярностью. Благо и повод бывал почти всегда.Поводы самые разнообразные – дни рождения, уход в отпуск, возвращение из отпуска, свадьба, рождение детей, все государственные праздники и много негосударственных. Чем, к примеру, не праздник для рабочего человека – пятница, конец рабочей недели. В бригаде уже десять человек; если каждый проставится...В общем, ситуация очень похожа на случившуюся с Борисом Пастернаком. В 1912 году он писал родителям в пространном письме, как проводит досуг в городе Марбург (Германия): «Здесь праздники без конца: на днях праздновали день, который случайно прошел без праздника».Не могу сказать, что пили как-то запредельно. Нет. Но нельзя сказать, что не пили совсем. На рабочем месте у каждого из нас «дневная норма выработки». Но была и неформальная задача – «суточная доза алкоголя». Она, в среднем, равнялась той, о которой позднее поведал с экрана (уже постперестроечного) известный певец – эмигрант Вилли Токарев.Вилли Токарев весь свой продолжительный трудовой стаж нарабатывал в различных «кабаках» – от приличных ресторанов до откровенно низкопробных заведений. Естественно, печень не выдержала. Диагноз, поставленный врачами, страшен – цирроз. С таким вердиктом дорога до кладбища гораздо короче, чем до ближайшей аптеки. И всё же Вилли Токарева от этой неизлечимой болезни вылечил какой-то знахарь из Мексики. Более того, этот целитель, после того как поставил больного на ноги, порекомендовал ему профилактическую меру – каждый день... пить по сто грамм водки. Не сразу, а тремя частями: утром, днем и вечером – по тридцать с чем-то грамм. Согласитесь, неожиданная рекомендация после цирроза печени. Но Вилли Токарев, неукоснительно следуя совету человека, практиче-ски подарившего ему еще одну жизнь, зажил ярко и содержательно: женился на девушке значительно моложе себя, нарожал детей и продолжил свою сценическую карьеру.Примерно этот стандарт – сто грамм водки – и был той нормой, что почти так же неукоснительно соблюдалась в бригаде, как и норма выработки согласно занимаемой должности. Как правило, она употреблялась в пересменку. Первая смена, уходя домой, могла махнуть фанфурик без особого ущерба производству, а вторая смена растягивала удовольствие до конца своего рабочего дня. Так что интересы предприятия тоже не страдали.В пятидневной рабочей неделе дней, когда употреблялось спиртное, в среднем было, по моим подсчетам, три – три с половиной. Именно столько насчитывалось возможностей и поводов выпить, не злоупотребляя. Всё же скажу точнее: почти не злоупотребляя.Мое положение в бригаде в этом смысле – довольно интересное. В то время я считал себя практически непьющим человеком. Думается, я за год выпивал примерно столько же, сколько ребята осиливали за неделю. Какой стакан? Меня после работы ждут книги, турник, гантели, гири.Ребята к моему образу жизни относились более чем нормально: ну не пьет человек и пусть не пьет, другим больше достанется.Когда в раздевалке, стихийно или ожидаемо, развивался очередной «праздник», я всегда был вместе с ребятами! Не из каких-то тактических или стратегических соображений, а потому, что мне всегда было весело и интересно с парнями. На-деюсь, и им со мной.Мужская раздевалка цеха №1 – чистой воды советская версия «английского клуба». В «английском клубе» собирались истинные джентльмены туманного Альбиона, в нашей раздевалке – лучшие мужчины солнечной Мордовии. Если только манеры и алкоголь здесь попроще, да вместо смокинга с бабочкой – синие халаты с дерматиновыми тапочками. А насчет «поболтать» – тут есть что послушать.Я к чему всё это рассказал. Только для того, чтобы озвучить еще один никому не нужный совет. Вдруг это когда-нибудь прочтет вьюноша-очкарик, такой же впечатлительный, как я когда-то. Вдруг ему пригодятся мои бесполезные слова.Если хотите чего-то добиться в этой жизни – нужно из себя что-то представлять. Чтобы из себя представлять что-то интересное обществу, самый важный шаг – не пить, особенно в период становления – в юности, молодости. Да и в зрелости, чем меньше пьете – тем лучше. Все-таки лучше, когда дети видят своего отца трезвым, сильным и деятельным, а не вечно в дым пьяным, с расстегнутой ширинкой. Никогда не стоит забывать: дети всегда берут пример со своих родителей, сколь бы ни печален был сей пример.

В фильме «Дни Турбиных» юный воин смотрит с восхищением за застольем своих боевых товарищей и восторженно говорит одному из них:

– Как красиво вы рюмочки опрокидываете.

Ответ был все поясняющим:

– Это достигается обширной практикой.

Да, только практика способна подтвердить любую теорию. Другое дело – что ты практикуешь. Один из моих родственников умер в придорожной канаве. Будучи предельно пьяным, захлебнулся собственной рвотой. Такие примеры здорово отрезв-ляют. А ведь всё начиналось с того, что он тоже когда-то «красиво опрокидывал рюмочки». И так некрасиво умер.Никогда в этой жизни не испытывал особого интереса к водке, но всегда – повышенный интерес к книге. Во многом благодаря этому, в отличие от большого числа моих сверстников, выросших на Цыганском поселке, я еще способен что-то занести на бумагу.Я не пил вовсе не потому, что, по Хосе Ортега-и-Гассету, имел «желание отпасть от толпы». Вовсе нет. И ребята были не «толпой», а очень близкими товарищами. Просто мой организм пока еще получал удовольствие от отсутствия в нем сивушных масел, а не наоборот.

 
17

Румата немного поспорил с ним о достоинствах стихов Цурэна, выслушал интересный комментарий к строчке «Как лист увядший падает на душу...», попросил прочесть что-нибудь новенькое и, повздыхав вместе с автором над невыразимо грустными строфами, продекламировал перед уходом «Быть или не быть?» в своем переводе на ируканский.

– Святой Мика! – вскричал воспламененный отец Гаук. – Чьи это стихи?

– Мои, – сказал Румата и вышел.

«Трудно быть Богом»

 
Когда мне исполнилось лет тридцать, склонен был согласиться с теми, кто присматривает за временем: да, в сутках действительно двадцать четыре часа, тут всё без обмана. Сейчас же, когда перевалило за пятьдесят лет, приходишь в ужас – обворовали: в сутках осталось не более четырех часов. Максимум четыре с половиной, так на многое не хватает времени. Когда было всего двадцать лет, казалось, в сутках – сто двадцать четыре часа. Столько времени, столько сил.«Когда было двадцать лет»: да неужели когда-то действительно было двадцать лет?

Нельзя сказать, что времени тогда было «немерено», но можно точно утверждать, что его – «вагон и маленькая тележка». А также здоровья столько, что и...После напряженного восьмичасового рабочего дня, проведенного на ногах около станка, вполне хватало сил провести примерно такое же время (часов шесть-восемь) с книгой в руках. Читал всё подряд, что попадется под руку. Попадалось разное: интересное и скучное; полезное и крайне вредное. Наверное, эта смесь качественной руды и откровенного шлака в конечном счете и приносит положительный результат.Однажды, после второй смены, уже после полуночи вернувшись домой, я опустился в свое кресло, в моих руках оказалась удивительная книга – мемуары чилийского поэта Пабло Неруды «Признаюсь: я жил».Я закончил читать ее уже утром и долго сидел в кресле ошеломленным. Не помню, чтобы до этого испытывал такое эмоциональное потрясение от книги, особенно мемуарной. Так искренне и открыто еще не писал никто. Точнее, писал; например, «Исповедь» Жан-Жака Руссо тоже вещь очень откровенная. Но «исповедь» оказалась мной прочитанной лет через десять. А тогда и сравнить было не с чем.Книг воспоминаний к тому моменту прочитано достаточно: рассказывали о себе – военачальники, политические деятели, писатели. Степень таланта рассказчиков или их литературных помощников различная, но в глаза бросалась одна деталь – почти предельная зажатость мемуариста. Некоторые животные в минуту опасности притворяются мертвыми, чтобы при первой же оказии метнуться куда-нибудь в сторону и спастись бегством. То же самое происходит со многими мемуа-ристами: не дай Бог показаться живым человеком. Читаешь чьи-то воспоминания и видишь: ходит по страницам собственной автобиографии памятник с еле гнущимися руками и ногами, почти негнущимися мыслями. И главная из негнущихся мыслей, которую пытаются донести до потомков, за-ключается в том, что всю свою жизнь они шли к намеченной цели, и эта цель – благо Родины, процветание своего горячо любимого народа.Когда кто-то заявляет о том, что он меня очень сильно любит, а при этом и в глаза не видел, я в такие слова не верю. Но когда человек говорит, что он любит жизнь или зазеркалье, хорошее вино или трезвый образ жизни, красивых женщин, творчество или сладкое ничегонеделание, шумные компании или тишину библиотек – вот тут он мне понятен. И уже не важно, разделяю я его точку зрения или нет. Гораздо важнее – насколько талантливо он об этом рассказал.Именно тогда сформировалось устойчивое решение: если когда и буду писать, то вот так же, как Пабло Неруда, – искренне, по возможности интересно. А то напишешь что-нибудь (ни уму, ни сердцу): ладно десяток мух сдохнет от скуки, вдруг какой впечатлительный читатель от этого же возьмет и повесится, успев оставить предсмертную записку: «В моей смерти прошу винить Ивана К. Этот гад пишет так хреново, что жить не хочется. Но и вы, люди добрые, если встретите его в темном месте, не поленитесь – оторвите ему кто что сможет: кто – ноги, кто – голову».

О чем писать? Вот главный вопрос, стоящий перед начинающим автором. Это ведь много позже начинаешь понимать, что писать нужно только о том, о чем не можешь не писать. А тогда вопрос «о чем писать?» равен по силе шекспировскому «быть или не быть?».И всё же я решил писать о том, что хорошо знаю, – об армии. Благо, армейский опыт еще очень свеж в памяти и, в прямом смысле, не давал спать по ночам. Периодически – поначалу раз в неделю, потом всё реже – просыпался в кошмаре: снилось – то мне кричат, то я надрываюсь: «Рота, подъем!!!» Не то чтобы в армии плохо, просто дома очень хорошо.Я сел и написал рассказ, страниц семь-восемь. О том, как солдат приехал в краткосрочный отпуск, познакомился с девушкой – романтика, эмоции, расставание... Затем прочитал его, через полчаса – еще раз. На следующие сутки – в третий. Посидел, подумал... и обобщил: бред сивой кобылы.Самые худшие образцы из всего прочитанного на тот момент выглядели эталонным текстом в сравнении с тем, что у меня получилось: язык примитивный, словарный запас меньше, чем у Эллочки-Людоедки из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. У той-то хоть тридцать слов и междометий, а у меня – не больше шестнадцати, ну, в лучшем случае, двадцати трех.Я забросил свою писанину на долгие-долгие годы.Наверное, отсутствие серьезных знаний, необходимых для начала творческой работы, и послужило основной причиной, толкнувшей к поступлению в университет. Точнее, причиной, приведшей пока еще только на порог приемной комиссии.
 

18

Он сделал небольшой крюк, чтобы зайти в Патриотическую школу. Школа эта была учреждена иждивением дона Рэбы два года назад для подготовки из мелкопоместных и купеческих недорослей военных и административных кадров. Дом был каменный, современной постройки, без колонн и барельефов, с толстыми стенами, с узкими бойницеобразными окнами, с полукруглыми башнями по сторонам главного входа.

«Трудно быть Богом»

 
Всегда совершенно искренне тянулся к знаниям. Человеку свойственно узнавать что-то новое, увидеть ранее не встречавшееся, замерить берлогу собственных возможностей именно в интеллектуальном плане. Всё это естественным образом приводило к мысли о поступлении в университет. Мысль-то, конечно, неплохая, но одно дело хотеть поступить, и совсем другое – реально поступить. Как говорят в Одессе – это две большие разницы. У меня, как у абитуриента, два «слабых» места.

Мне казалось, что их всего два, на самом деле гораздо больше – двадцать два, или даже двести двадцать два. Чем еще отличается оптимист от пессимиста. Оптимист кричит на каждом углу: «Человек – венец природы!» Пессимист, глядя на себе подобного, горестно качает головой – «...сплошная ахиллесова пята». Я всю жизнь был и остаюсь оптимистом, и размышлял тогда примерно так: поступлю – хорошо, не поступлю – еще лучше.И всё же о слабых местах. К числу таковых относил – аттестат о среднем образовании, где присутствовали две «тройки», а также хроническую неспособность к зубрежке (а без этого разве хорошо подготовишься).Настроение абитуриента – гигантские качели; от ликования до жуткой хандры. Успокаивал себя, как мог: ну не могут они не принять такого шикарного парня, что уж у них, совсем глаз нет? Я же как героиня фильма «Кавказская пленница» – «комсомолка, спортсменка, активистка... просто красавица». Это университет должен подогнать мне стадо баранов в тридцать шесть голов только за то, чтобы я документы сюда принес.От таких мыслей голова, конечно же, не кружилась, но настроение поднималось. А потом я вспоминал уже имеющийся, печальный опыт по поступлению перед армией в электромеханический техникум – и снова «зеленая тоска».

Я рассказывал об этом довольно забавном эпизоде в книге «Шел я улицей Донской», здесь его можно вкратце еще раз вспомнить. Человек с гораздо большим удовольствием вспоминает не свои супердостижения, а падения, после которых он смог подняться. Падения, после которых ты на всю жизнь остался лежать лицом в грязи, душу не греют.По окончании школы мы с друзьями пошли поступать в электромеханический техникум. Это не попытка реализовать мечту всей жизни – стать электромехаником, поскольку и близко не было такой мечты. С таким же успехом мы могли отнести документы в кулинарный, ветеринарный или какой-нибудь шиномонтажный техникум.

Первый экзамен – по математике. Два часа дается на подготовку к ответу. А меня выгнали уже через сорок минут после начала. Еще никто не подходил к доске с ответом, а меня уже попросили забрать документы. Я не то чтобы успел проявить свою крайнюю ограниченность, нет. Наоборот, успел проявить предельную подвижность. Кто-то взывал о помощи; я в одну сторону повернулся, чуть позже в другую. Мне сделали одно замечание, затем другое. Тут я совершенно случайно уронил ручку на пол, нагнулся за ней и не успел по-хорошему распрямиться, как был призван отвечать на билет. Опытному экзаменатору не стоило никакого труда утопить шустрого абиту-риента. Думается, пузыри, которые я пускал, идя на дно, были хорошо видны даже из окна министра образования Советского Союза, хотя его кабинет расположен не на Рабочей улице города Саранска, где проходила экзекуция надо мной.Система образования подвижных не любит, она любит малоподвижных, усидчивых. Это реальность, над изменением которой бьются все светлые умы человечества, а хороших результатов всё равно не видно.Согласитесь, поступать в университет, после того как в прямом смысле выгнали с первого экзамена в техникум, мог только предельно наглый человек. Очевидно, я был именно таковым.Общественная мораль советского времени среди многих своих постулатов имела и следующий: каждый человек должен иметь свою мечту и, преодолевая все трудности и преграды, обязательно должен воплотить ее в жизнь. Какую-то более-менее завершенную жизненную философию я сформулировал много позднее рассказываемых мной событий. Но уже тогда одно из основных правил для меня было очевидно, и оно шло вразрез официальной идеологии.У каждого человека действительно должна быть мечта, и каждый человек обязательно должен попытаться ее реализовать, но не сметая при этом на пути всё и вся. Нужно попробовать: получилось – хорошо, не получилось – значит, еще не время. Нужно подождать немного, а может быть, и много, затем сделать еще одну попытку. Если и она окажется неудачной – всё. Разворачивайся и иди в другую сторону, может быть даже – противоположную.Заработать себе на кусок хлеба не так трудно. Тут первично не наличие хлеба вообще, а желание работать. Гораздо сложнее отличить настоящую мечту от банального бзика. Вроде бы и хлеб во рту, по цене – первосортный, а чуть-чуть про-жуешь и понимаешь – мякина. Самое печальное: только в этом более-менее разобрался, а жизнь прошла.Никогда не нужно забывать: шея у вас всего одна, и какой смысл ломать ее о первую же попавшуюся бетонную стену. Тем более что всем окружающим очевидно: она не имеет к тебе ровно никакого отношения. Просто какую-то часть своей жизни ты тащишься мимо нее, вот и всё. И какой смысл кидаться башкой на каждый косяк, на каждую забитую наполовину сваю? Согласно новой, только еще формирую-щейся философии, поступление в университет – вторая попытка получить образование. И последняя. Если и она (после техникума) окажется неудачной, то всё – больше никаких поступлений в учебные заведения.Я дал себе слово: если не поступлю в университет, то даже мимо средней школы буду проходить либо глубокой ночью, либо сильно зажмурившись – чтобы в глаза ее не видеть.Экзамены. Всех уже не помню. Кажется, была «Математика», вроде бы обязательный предмет. По-моему, сдавали «Русский язык», но содержания происходящего на экзамене не помню. На экзамене по иностранному языку я успешно манипулировал «со словарем и без». Точно помню,  было «сочинение», но о чем сочинял – уже не помню.А вот экзамен по отечественной истории в памяти остался довольно отчетливо. Все вопросы билета, что называется, «по зубам». Особенно первый – «Отечественная война 1812 года». Лучше не придумать. Пришло время отвечать, и я бойко рассказываю – «с выражением», с примерами, фамилиями, цитатами из лермонтовского «Бородино». Смотрю, преподаватель согласно кивает головой; раз, второй, десятый. Ну, думаю: какое не примут? Да мне уже при выходе из аудитории должны вручить диплом о высшем образовании. Не простой, а «с отличием».Я закончил. Преподаватель, прекратив кивать головой, произнес:– Хорошо. Только один вопрос. Сыграла ли какую-нибудь роль в разгроме французских войск в России наша знаменитая зима?Ну, думаю, не вопрос, а царский подарок. Чего тут размышлять?! И очень большую. Вспомнил широко известную в то время картину Василия Верещагина «Не замай. Дай подойти» и от нее, что называется «оттолкнулся».Общий вывод: русская зима всегда была лучшим другом и союзником русских людей, особенно при факторе внешней угрозы, и здесь – тот самый случай.Преподаватель снова несколько раз кивнул головой, а затем с улыбкой произнес:– Молодой человек, после разгрома французских войск на реке Березине остатки наполеоновской армии покинули Россию еще в ноябре 1812 года. А зима по календарю, если я правильно помню, начинается 1 декабря.У меня, как у вороны, героини басни Крылова, в зобу дыхание сперло. Надо как-то выкручиваться.– Ну, где Россия, а где календарь вместе с песочными часами. Просто зима 1812 года была очень ранняя.– Вы уверены?– А куда мне деваться? Конечно, уверен.Его Величество Рабочий Класс должен доходчиво, а вместе с тем образно излагать свои мысли. Выйдя из аудитории и оказавшись по ту сторону двери, довольно отчетливо произнес что-то очень похожее на «трындец». Кто-то заинтересованно посмотрел в мою сторону.– Что? Плохо?– Ну что вы. Так хорошо мне еще никогда в жизни не было.Никогда не требовал от творческих людей историче-ской правды, а тут взыграло. Чуть ли не хлопая себя по ляжкам, с досадой произнес:– Вот ведь художники – твари: на дворе осень, а они зиму лютую рисуют.Реальный мороз, градусов в сорок, сковал мою бедную душу: всё, как многослойная фанера, пролетаю высоко-высоко... Гораздо ближе к искусственным и естественным спутникам Земли, чем к университетским корпусам.В церемонии открытия нынешнего «Музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина», состоявшейся в Москве еще в начале двадцатого века, принимал участие император Николай II. Марина Цветаева чуть позже хвалится своему отцу, основателю музея:

«– Папа, а на меня государь посмотрел!

– Так на тебя и посмотрел?

– Честное слово.

Отец философски:

– Всё может быть, нужно же ему куда-нибудь смотреть».

Так и с Фортуной. Должна же она периодически кому-нибудь улыбаться. Так почему не нам? В назначенный день я подошел к стенду около главного корпуса университета. В вывешенных на нем списках счастливчиков, поступивших в ВУЗ, попытался разыскать свою фамилию. С испуга у меня это получилось только с третьего раза. Слава Богу, вот она, затерялась в середине списка. Эмоции, которые испытывает абитуриент, увидев свою фамилию в списках зачисленных в высшее учебное заведение, знакомы многим, не мне вам о них рассказывать.Заслуживал ли я поступления? Думается, что заслуживал. Мог ли я не поступить? Элементарно. Позднее рассказывали, что политика университета в период приемной компании была очень продуманной и гибкой. Если брать за основу только объективные результаты экзаменов, то в студенческих аудиториях сидели бы исключительно прилежные барышни-зубрилки. Но реальной жизни нужна не только эта замечательная прослойка населения. У государства большое количество других задач. Поэтому существовала известная система сдержек и противовесов. При поступлении на заочную форму обучения определенные льготы были у различных категорий – представителей титульной нации, ребят, отслуживших в армии, имеющих производственный стаж и так далее.Эту политику твердой рукой проводил в жизнь ректор университета Александр Иванович Сухарев. Она мне кажется очень правильной и более того – дальновидной. В любом случае, очень благодарен Александру Ивановичу за такой подход.Сколько лет прошло, а до сих пор не знаю, благодаря чему поступил в университет? То ли был шибко умным, то ли просто отслужил в армии? А может быть, в силу разумного сочетания того и другого.

19

– Зачем это тебе понадобился приоритет?

– По-моему, очень приятно быть... э-э... первым.

– Да на что тебе быть первым? – удивился Быков. Юрковский подумал:

– Честно говоря, не знаю.

– Может быть, и неплохо оказаться первым, – сказал Быков,–

но лезть из кожи вон, чтобы быть первым, – занятие «нескромное».

«Стажеры»

 
Быть первым приятно, в первую очередь, в общении с красивой девушкой. И то, это довольно дискуссионный вопрос.Был ли первым Аркаша Иванов в общении со своей невестой – мы не знаем. Нам это не казалось интересным. Нам даже не интересно, будет ли он у нее последним. И уж совсем не задумывались, будет ли он вообще единственным: при таком разнообразии мира это маловероятно. Но то, что наш коллега собирается жениться в ближайшую субботу на даме свое-го сердца, уже не вызывало сомнений.Аркаша предупредил всех задолго до назначенного дня свадьбы и строго пригрозил пальцем: «Не дай Бог, не придете!» По-моему, и сейчас, а тогда и подавно, молодоженам давали три дня на подготовку к свадьбе. Именно по этой причине новоявленный жених «проставлялся» во вторник. Не помню, по какой причине из всего нашего дружного, по преимуществу еще холостого, легкого на подъем коллектива на свадьбу в одно из сел Ромодановского района поехали только два человека – я и Серега Макаров. То ли мы – самые большие «гулены», то ли самые безотказные и добросовестные.Доехав на рейсовом автобусе до определенного места, несколько километров прошли пешком. По утренней прохладе – лучше не придумать. Второй случай в моей жизни, когда спустя много лет помню, как мы были одеты. Начну с себя. Брюки (куда на чужой свадьбе без брюк), ботинки на толстой платформе, пошитые армянской артелью, желтые махровые носки (просто загляденье), рубашка со специально пришитым по моей просьбе кармашком на плече (не сразу поймешь, то ли кармашек пришит, то ли заплатка), на шее – цепочка с кулоном неизвестной половой принадлежности. На голове – короткая стрижка. Да что там говорить: любой сельский петух удавился бы от зависти. Сергей одет более рационально. Хороший черный костюм, белая, в тонкую полоску рубашка.Одеты мы по-разному, но на лице каждого из нас метровыми буквами написано: «Ну, девки, держитесь!!!» Мне кажется, восклицательных знаков было гораздо больше. Даже удив-ляюсь, как такие большие буквы и такой длинный текст помещались на наших тогда еще не таких широких физиономиях.Свадьба прошла хорошо. Торжество началось в сельском Доме культуры, украшенном соответственно всех собравшей теме. Молодоженов, прежде чем расписать, мучили самыми изуверскими способами: заставили распилить бревно, разломать каравай, были еще какие-то конкурсы и манипуляции с мешком соли. Мы весело и шумно аплодировали.Само застолье в первый день проходило, согласно русским традициям, в доме жениха. Всё на уровне: напитки, еда, настрое-ние, крики «Горька!» Единственный относительный минус – шкаф в том же сельском Доме культуры. Когда мы вечером пришли на танцы, он был настолько пьяным, что норовил упасть на нас, задавив как минимум половину веселящихся вместе с женихом и невестой. Поэтому, выделывая ногами замысловатые «па», я почти всё время придерживал его одной рукой. Думается, это было интересное зрелище, хотя едва ли для сельского очага культуры диковинное. Рисуя нижними конечно-стями различные кренделя, я придерживал шкаф то левой рукой, то правой, когда же эта мебель совсем плохо себя чувствовала, то я упирался в ее полированную поверхность своими лопатками, не давая ей возможности отделиться от стены. В иные минуты мне действительно казалось, что я спасаю от загулявшей мебели половину свадебного коллектива, а то и всего человечества. Зато Сергей держался молодцом.

Мы с Макаровым переночевали у какой-то бабушки, а утром вновь радостно подключились к празднику. Правда, моя радость, не в пример вчерашней, была на порядок ниже. В те молодые лета я вообще не мог пить два дня подряд. Хорошо хоть Серега выручал. Через какое-то время он вообще пропал из вида. Предположение, что он пошел «до ветру», не казалось убедительным: очень уж порыв «ветра» длительный. Отправился на розыски. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы завершить розыски за ближайшим углом. Сергей спал на небольшой (около метра высоты) куче перегоревшего навоза. Я потрогал рукой поверхность кучи: изнутри шло очень благостное и даже благоухающее тепло. Не замерзнет. Слегка приподнял товарища за одну руку: пиджак в порядке. Значит, и не испачкается. Если бы у меня было состояние вчерашнего вечера, с удовольствием разлегся бы рядом. Места хватило бы на двоих.Сергей, вздремнув на этом неординарном ложе пару часов, встал как огурчик. Ближе к вечеру мы расцеловали молодую, похлопали Аркашу по плечу: «Давай тут, не подводи бригаду». И отправились в обратный путь.Искренне убежден: мы не испортили товарищу праздник. Более того, добавили торжеству несколько ярких, не скучных мазков...

22

– Ты знаешь, недавно я познакомилась с одним школьным учителем.

Он учит детей страшным вещам.

Он учит их, что работать гораздо интереснее, чем развлекаться.

И они верят ему. Ты понимаешь? Ведь это же страшно.

«Стажеры»

 
Ингмар Бергман: «Лишь в Китае и Швеции высмеивали и унижали своих художников и учителей».Список стран, где занимались и занимаются этим распространенным занятием, можно продолжить. Я же предполагаю не высмеивать и не унижать своих университетских педагогов, а просто рассказать о них. Многие были очень интересными и достойными людьми.Первая дисциплина, стоявшая в расписании установочной сессии, – «Археология». Читал ее Михаил Федорович Жиганов, известный в то время в республике человек. Ранее он долгий период работал на высоких партийных должностях, а в последние годы возглавлял НИИИЯЛИЭ при Правительстве МАССР. Эта сложная аббревиатура расшифровывалась так – научно-исследовательский институт истории, языка, литературы и экономики.Михаил Федорович – видный и импозантный человек. Очень крупный, даже грузный, он с большим трудом умещался на стуле, закуривал сигарету, и начиналось занятие. Слушать его очень интересно; известное чувство юмора, широта и открытость души – помогали увлекательно выстроить лекцию. Выглядело это примерно так. Михаил Федорович начинал:

– Так, молодые люди. Запишите: могильники бывают следующих видов...

После этого следовали еще одно-два предложения по теме и... пространный рассказ об одной из экспедиций по раскопке этих самых могильников. Рассказ очень интересный, обстоятельный, но имевший к предмету рассмотрения точно такое же отношение, как наш пес Шарик к принятию «Плана ГОЭЛРО» в начале двадцатых годов.

Конечно, Михаил Федорович дал нам много очень полезного материала по данной дисциплине, но всё-таки украшение его лекций – именно «отступления» – рассказы из жизни, практики, – словом, то, что мы не прочитаем ни в одном учебнике.
К примеру, сейчас уже не помню, каких видов бывают могильники, конспекты лекций не сохранились. Могилы мне доводилось копать, а вот с могильниками так ни разу и не пересекался. Но даже спустя тридцать лет прекрасно помню рассказ Жиганова о его большом друге – Илларионе Максимовиче Яушеве, а также один ценный совет.

Начну с истории о выдающемся певце, чье имя носит республиканский музыкальный театр. Наш земляк, будучи солистом Большого театра, решил принять участие в конкурсе на должность певчего в одном из известнейших храмов Москвы. Исполнение этой должности никаким образом не помешало бы певческой карьере в театре, но вместе с тем было бы серьезным финансовым подспорьем.По условиям конкурса не требовалось глубокого знания истории православной церкви или текущей политики коммунистической партии. Требовалось одно – запеть в храме так, чтобы закачалось паникадило – центральная люстра культового сооружения. Много было желающих –  известных на весь мир певцов и просто церковных певчих из других храмов. Но ни у кого это не получилось.Приближалось время демонстрации Илларионом Максимовичем своих возможностей. Опираясь на многолетний опыт, примерно за полчаса до этого Яушев махнул два стакана водки, вышел в центр зала, развел руки в стороны и... люстра закачалась. По словам Жиганова, она вообще заходила ходуном из стороны в сторону и лишь чудом не сорвалась с крепления.Это «история» от Михаила Федоровича, а вот и «совет».

Поскольку «Археология» стояла первой в расписании, то этот предмет первым и «сдавали». Первый экзамен в университете. Опыта никакого, все, конечно же, очень волнуемся. Перед экзаменом лекция-консультация. Активно расспрашиваем Михаила Федоровича: как правильно ответить на этот вопрос, а на этот, а на этот?

Жиганов очень обстоятельно отвечал, попыхивая сигаретой, мы безудержно торопились – записывали.

На последней затяжке Михаил Федорович глубоко вдохнул дым «отечества», затушил оставшееся от сигареты, затем выдохнул дым и произнес с улыбкой:

– Запомните, а еще лучше запишите главное.

Мы все с готовностью номер один: ручка кончиком носа в нужном месте тетради, высшая концентрация внимания.

– Все вы встали в длинную очередь за получением диплома. И если не будете проявлять крайние формы дебилизма и непослушания, то искомый диплом обязательно получите.

Все рассмеялись и облегченно вздохнули. Всё как-то сразу встало на свои места. Куда-то улетучилось ненужное напряжение, присутствующее до этого.

Мы многое что впитываем «с молоком матери». С дымом от сигарет Михаила Федоровича Жиганова мы впитали очень ценный совет: если по ходу жизни не демонстрировать «крайние формы дебилизма и непослушания», то искомую разновидность «диплома» ты обязательно получишь.

Константин Леонтьев считал, что «дух эпохи – вещь трудно-выразимая и трудноуловимая». Не факт, что удается донести до вас «дух» того времени в его истинном виде. Но, несомненно, Михаил Федорович был ярким представителем советской эпохи. Не менее характерны для эпохи – его совет и история об Илларионе Максимовиче Яушеве, певце, чьим именем назван наш музыкальный театр.

 
23

– Не замешана ли здесь женщина? – осведомился Вадим.

– Не думаю. Никогда еще женщины не гонялись за мной.

– Они могли бы и начать... – сказал Вадим, но тут его осенила новая мысль.

«Попытка к бегству»

 
У Анатоля Франса есть великолепнейшая повесть «Рубашка». Вкратце сюжет таков. Уважаемый всеми подданными король шибко занемог, врачи вокруг суетились, как могли, но ничто не помогало вернуть здоровье. Наконец знаменитый лекарь за огромный гонорар предложил больному неожиданный рецепт – носить, не снимая, рубашку счастливого человека.И всего-то?! Король приказал двум своим приближенным быстро найти искомый предмет. Кинулись два порученца на поиски счастливого человека и... Никак найти не могут. Ни среди влиятельных придворных, ни среди популярных политиков, ни среди известных военачальников не нашлось таких. Вроде бы, на первый взгляд, уж куда как счастлив человек при должности, при богатстве, при славе, а приглядишься...Долго, очень долго доверенные лица короля искали счастливого человека, совсем уж выбились из сил. Тут им пришла в голову удачная мысль: спросить совета у умнейшего человека в стране – директора королевской библиотеки. После глубоких размышлений последний пришел к выводу: «Этого редкого смертного надо искать среди людей, заканчивающих жизненный путь, и предпочтительно среди уже лежащих на смертном одре... ибо только эти люди могут себя поздравить с неизменной удачей и постоянным счастьем...»Счастье, счастье... Если оно возможно только на закате лет, то что же мы считаем таковым по ходу жизни?Конечно, и мы задумывались с известной периодично-стью о собственном счастье. Что это такое? С чем же его едят и на что намазывают? Не чужд был этих общефилософских вопросов и Серега Макаров. Мы стали замечать, что Сергей последнее время ходит с довольно задумчивым видом, причем не искусственно сделанным. Он решал важные для себя задачи, а какие – пока молчал. Лезть в чужую душу во все времена считалось делом неприличным. А в России к тому же и бессмысленным: зачем лезть к кому-то в душу, когда он сам всё расскажет.Большая часть задач российской действительности заканчивается неверно принятым решением. (В слове «большая» ударение поставьте сами). В общем, Сергей решил жениться.В двадцать с небольшим принять решение о женитьбе  кажется уж куда как правильно. Согласен, самое время. Но Макар чуть усложнил задачу. Он решил жениться по расчету. И это мир видел уже не единожды. Как выглядел брак по расчету в эпоху развитого социализма – можно увидеть на этом конкретном примере.Хоть и именовались мы в то время предельно гордо – Его Величество Рабочий Класс, – но даже мы понимали, что в этом есть какая-то натяжка. Не было еще в истории человечества такого, чтобы Его Величества стояли у станков, валили лес, выгружали вагоны. Это только в Советском Союзе.Быть довольным или недовольным своим социальным положением – личное дело каждого. Наверное, именно в это время Сергей, он же Макар, стал более глубоко анализировать свое положение в окружающей действительности. Думается, среди множества вопросов, заданных им самому себе, присутствовали и такие:

– Интересно ли тебе жить?

– Нет.

– Устраивает ли тебя твое положение в обществе?

– Нет.

– Хотел бы ты жить лучше, ярче, богаче?

– Да.

– Обладаешь ли ты необходимыми качествами и способностями, которые позволяют тебе изменить ситуацию к лучшему?

– ...Самый сложный случай в человеческой практике: хочет жить человек лучше, а ресурса для улучшения своего положения в обществе практически нет. Постараемся объективно оценить его плюсы и минусы. Начнем с минусов. Родители Сергея – простые крестьяне, отсюда отсутствие родственников, способных протолкнуть «на теплое местечко», «по блату». Учился в сельской школе Макар исключительно на тройки, половина из которых поставлена только потому, что «не модно» стало в аттестат ставить двойки. Знаний особых у него не было, как и не было ярко выраженного желания их преумножать. И, наконец, главное – отношение к труду. Конечно, если бы представилась возможность не трудиться, то девяносто процентов живущих с радостью воспользовались бы этой счастливой оказией. Автор этих строк с большим удовольствием оказался бы в гуще этой огромнейшей толпы. Но поскольку это только «сон золотой», то все мы с той или иной долей усердия изображаем трудовой энтузиазм. Сергей тоже его изображал, но с такой неохотой, что эта «неохота» была видна не только невооруженным глазом, но даже тем людям, у кого со зрением серьезные проблемы.У Макара, конечно же, есть и плюсы, из которых следует выделить главный – да нормальный это парень. К тому же довольно симпатичный, с копной русых волос. Сказочный Лель, да и только. И решил наш Лель найти себе Снегурочку. Да не простую, а «золотую».Макар довольно скоро определился с избранницей, благо не нужно далеко ходить. Девушка работала в нашем же цехе, на нашем же этаже, только дальше по коридору. Как там у Александра Сергеевича Пушкина: «Итак, звалась она Татьяна».

Мужчины всегда любят потрепаться о женской красоте, я не исключение, но если честно, тут трепаться не о чем. Когда хотят охарактеризовать человека без каких-либо бросающихся в глаза индивидуальных черт и особенностей, то говорят – «серый воробушек». Но если бы серый воробушек каким-то чудом сел ей на плечо, то показался бы невыносимо ярким павлином.Если бы Робинзон случайно оказался на острове с такой Пятницей, он бы тут же отгородился от нее забором четырехметровой высоты. Даже если бы у него не было топора и пилы, он, как бобер, зубами бы нагрыз бревна необходимой длины.Должна быть в женщине какая-то загадка, манок. Женщина – кузнец своего счастья, и когда она кует свое будущее счастье, то способна поднять одновременно несколько молотов сразу. Мужик и один такой не в состоянии сдвинуть с места, а женщина машет ими в три смены, включая ночную.Игривый полуопущенный взгляд, совершенно случайно упавшая бретелька платья, выскользнувший из рук носовой платок, ненароком обнажившаяся коленная чашечка – список маленьких женских хитростей напечатан на ста восьмидесяти пяти страницах мелким шрифтом. Как только женщина использует два-три приема из этого списка, мужик начинает напоминать взбесившегося пескаря; не только на приманку кидается, но даже на голый крючок.В случае с Татьяной ее родители даже крючка не привязали... Нет, вру. Был один крючок. Мама Татьяны работала заведующей секцией в Центральном универмаге. По тем временам работник торговли такого уровня – почти то же самое, что сегодня – олигарх.И тут Макар нас потряс в курилке до глубины души: хочу, мол, жениться на Татьяне и баста! Если бы он сказал, что назначен с понедельника директором завода, мы бы удивились в три с половиной раза меньше. А тут – кто просто задохнулся дымом, кто вовсе с испуга проглотил зажженную папиросу.Но всё равно, будучи не сильно из пугливых, мы через какое-то время пришли в некоторое душевное равновесие и своими подначками, советами, шутками и анекдотами написали перед его глазами метровыми буквами вопрос: «А оно тебе надо?», на что Макар доходчиво ответил: «Да пошли вы все на...» И мы пошли на свои рабочие места, поняв ответ как: «Надо!» Раз надо, так надо. Скоро наши шуточки сошли на нет по двум причинам: а) зачем зря у парня на нервах играть; и б) а то психанет и на свадьбу не позовет.Сергей Макаров нас на свою свадьбу, конечно же, позвал, и мы неплохо на ней погуляли.В субботу мы гуляли в доме Сергея. Домик очень небольшой. Как там наша бригада разместилась – удивительно, не говоря о том, как там разместились еще и жених с невестой и другие гости. Тем не менее, день прошел замечательно.В воскресенье мы уже гуляли на территории невесты. Этой территорией оказалась «Студенческая» столовая университета. Мы, убежденные строители коммунизма, воочию увидели, что такое коммунизм. Именно тогда, на второй день свадьбы Макара, в «Студенческой» столовой. Сказать – «столы ломились от продуктов» – значит сказать далеко не всё. Неплохо бы еще знать, как называется половина из продуктов, находящихся на столе. Сервелаты, карбонаты, буженина, построма, напитки, которые мы еще ни разу не пили до этого. Сервировка, нарезки, периодическая смена разнообразных блюд. Мы не столько гуляли, как ели и пили, что называется, про запас. А то когда еще доведется...В общем, гульнули на славу. Новоиспеченному мужу после свадьбы положено три дня отдыха. Пока Макар приходил в себя от свадебных торжеств, мы, находясь на трудовом посту, тем не менее, в курилке почти все три дня говорили только об одном:

– А ты вот ту штуку пробовал? Да кто его знает, как она зовется. Справа от тебя стояла, чуть наискосок от меня...

– А коньячок, мужики, какой был. Шутка ли, импорт!

– А язык заливной... помнишь, там еще рядом плавало...

– А папайя.... А манго...

– Папайя, мамайя... Всё, пошли работать, а то слюной захлебнемся.

Мы с замечательным настроением вспоминали репертуар «Студенческой» столовой, но почти все сходились в одном – свадьба Сереги Макарова доставила нам гораздо более ощутимое удовольствие, чем виновнику торжества. Не исключено, что кому-то из женихов и завидуют. Это не тот случай. Едва ли кто хотел оказаться на его месте, упаси Господи! Конечно, если он не садомазохист.Взгляды мужчин на женщин и взгляды женщин на мужчин мало чем отличаются друг от друга. Та же ирония, та же надежда.

Мужчина может многого добиться, если будет рассказывать женщине о своем разбитом сердце. Пройдет какое-то время – когда больше, когда меньше, – и слова начинают воплощаться в реальность. Насчет разбитого сердца...Через законных три дня отпуска молодожен появился на рабочем месте. Он сиял, как только что начищенная бляха солдатского ремня. Да еще круче. На него, как на cолнце, невозможно смотреть без опаски ослепнуть. Памятуя исконно русское, сватовское «Ваш товар – наш купец», мы сразу же с расспросами:

– Ну че, купец, как там товар? Как вообще жизнь буржуйская?

Серега улыбнулся шире обычного, раза в четыре:

– Пацаны, да че говорить. Открываю холодильник – колбаса трех видов. Надеваю халат, сижу в кресле, читаю «Трех мушкетеров».– Здорово, Серега! Молодец! А пьешь-то ты чего? Чай уж не как мы – спирт разбавленный?– Ой, колхозники. С кем я работаю в бригаде? Тихий ужас. В холодильнике – бутылка коньяка армянского, пять звездочек. Бутылка водки с винтовой крышкой, а не как у вас, лохов – с алюминиевым язычком. Раз – рюмочку налью, красота...

– Молодец, Серега! Хоть один человек коммунизм себе построил. Теперь нам оттуда приветы шлет. Молодец!

Тут Леша Фомин что-то заметался, стал шебуршать в ящике для инструментов, заглядывать за сварочный аппарат, поднимать подставки с приборами. Выражение лица у него очень расстроенное, да и мы стали волноваться. Наконец Алексей не выдержал и, всплеснув руками, произнес:– Да что ж ты будешь делать! Куда ж она подевалась?– Леха, ты че ищешь-то?– Дочку директора ликероводочного завода...Мы заржали так, что почти все женщины сборки подпрыгнули на своих рабочих местах. И сразу же к нам с расспросами:– Вы что там делаете?– Делим семейное счастье с другом. Как там, Серега, молодая?

Так с веселым трепом мы и обнялись с нашим товарищем. Потом начались и продолжились трудовые и семейные будни. Серега на производстве никогда не бил рекорды, но, видно, и в семейных отношениях пример Алексея Стаханова не оказался для него заразительным. Татьяна недели две после свадьбы буквально летала по цеху, умело маневрируя между потолочными светильниками. Затем ее полеты стали заметно ниже, да и в скорости сильно сдали. А потом и вовсе произошла посадка, пока еще полуаварийная.

Довольно быстро поскучнел и Серега. Он еще несколько раз по инерции на вопрос – «Как дела?» – впаривал нам про колбасу трех видов, про халат и «Трех мушкетеров» Дюма. Самое знаменитое произведение французского классика Серега не прочитал и за полгода. А потом, видно, и вовсе выбросил в окно, потому что на чью-то подначку – «Серега, дай почитать Дюму?» – тут же послал просителя на один предмет. В этот раз – без присущей ему улыбки.

С этого момента мы старались больше не подкалывать над ним. Чувствовалось, что-то идет не так. Мы догадывались – что именно.

Женитьба по расчету, в принципе, вещь неплохая. А может быть, и вовсе хорошая – хоть считать человек научится. Если бы не одно маленькое «но». С этим «расчетом» ведь нужно потом жить – брать за руку, говорить какие-то слова, желательно со счастливым выражением лица, ложиться с ней в постель. И с нелюбимым человеком можно ложиться в постель, особенно если быстро выключить свет, но не всю же жизнь... какой выключатель такое выдержит...В дореволюционной России в самом сложном состоянии, в психологическом плане, находились разночинцы. Разночинец – это человек, в силу различных причин оторвавшийся от своего сословия (дворянства, купечества, духовенства, крестьянства), а к другому так и не прибившийся. Что-то похожее произошло и с Серегой. Это был до «мозга костей» рабоче-крестьянский парень, но попытался оказаться в иной социальной среде. Ему там стало очень дискомфортно. Очевидно, на каких-то весах он взвешивал полученное и потерянное; «баланец» Сереге не нравился.Они развелись примерно через полгода. Примерно в это же время Серега и уволился. Бригада немного расстроилась, начальство немного обрадовалось. Дело в том, что последние месяца два-три Макаров взялся серьезно бухать. Гораздо больше, чем требовали правила приличия на нашем участке, поэтому уход Сергея снял часть проблем, неизбежно возникших на производстве.Сергей ушел не просто так, он ушел работать в милицию. После этого я видел его всего раз: летом, год спустя после его свадьбы, на которой мы так здорово повеселились. Я возвращался домой с работы в первую смену. Было около пяти вечера. Доехал до подстанции на троллейбусе, сошел на остановке и пешком направился на родной Цыганский поселок. Навстречу выезжал с нашего «табора» милицейский мотоцикл «Урал» с коляской. Или, как говорили в то время, с «люлькой». За рулем мотоцикла – строгий дядечка с сержант-скими погонами. А в «люльке» спал, свесив голову на грудь, в недавнем прошлом член нашей бригады – Серега Макаров. Фуражки нигде не видно, возможно, она лежала в «люльке». Только неповторимая русая прическа нашего Леля узнаваема за версту. На милицейских погонах Макарова нет ни одной лычки. Подумалось, если она когда-то и появится, то очень не скоро.

Наши ребята тоже его периодически встречали. Когда сумма таких встреч приблизилась к десяти, мы не поленились – посчитали; он ни разу никому не встретился трезвым. Не все из нас еще были женаты, поэтому пример Сергея здорово всех отрезвил. Леха Фомин больше не искал среди нашего производственного оборудования дочку директора ликеро-водочного завода. Даже в шутку.

С тех пор роман «Три мушкетера» у меня ассоциируется не с его автором – Александром Дюма-отцом, и даже не с Михаилом Боярским, блистательно сыгравшим д’Артаньяна в экранизации, сделанной Юнгвальд-Хилькевичем, а с Серегой Макаровым. Скорее всего, так его и не дочитавшим...

Продолжение следует