Наталья Рузанкина

Для каждого человека, пока он живёт на земле, мир наполнен встречами и расставаниями, победами и поражениями, внезапными озарениями и разочарованиями и, зачастую, мелкими страстями, которые подчас превращают чудеснейший из даров Божьих, жизнь, в томительное и серое существование. И ещё мир наполнен самым драгоценным, самым радостным на свете – любимыми людьми, друзьями. Каждая встреча, каждый человек на пути нашем – не случайны, они посылаются Господом и тем, другим, и уже только от нашей воли зависит, чьего посланца выбрать, кого пустить к себе в судьбу и душу, и кто в конце концов приведёт нас или к светлой радости полноты бытия и творчества, или к чёрной пропасти безнадёжности, к скудной и унылой медленной жизни, которую длят многие, не зная, что  м е р т в ы  з а ж и в о. Встреча с Анной Смородиной, человеком великой и трепетной души, тончайшего восприятия мира, безбрежного сердца, писателем, поэтом-философом, стала незабываемым событием в моей жизни. Эта встреча повлияла и на мою дальнейшую судьбу, и я считаю её лучшим подарком Создателя на этой земле.

Конец восьмидесятых, смутно-серое время, город, застывший между двумя формациями, политические и экономические неурядицы, и – поэзия, поэзия, поэзия, литобъединения «Пегас», «Юность», «Спектр»... Так уж получилось, что чем безысходней окружающий мир, тем ярче и чудеснее строки, появляющиеся в душах творческих, одарённых. Маленький сборник «Калейдоскоп», оформленный замечательным художником Ольгой Мельгуновой, стал в ту пору настоящим праздником для поэтов Мордовии. Среди уже знакомых имён Камиля Тангалычева, Сергея Ныркова, Валентины Юдиной внимание моё привлекло имя Анны Смородиной и большая подборка её стихов, своеобразная книга в книге под названием «Только отблеск». С тех пор я заучивала её стихи наизусть, вместе с цветаевскими и ахмадулинскими строфами. Я помню их до сих пор: «Каин», «Ливадийскому дворцу», «Ещё мы повторенья жаждем», «Мы умерли и родились сегодня», «И самолётами не сблизить расстояний», «Жизнь – это грубая работа», «Что я жить останусь после смерти»... Стихи были совершенны. Они поражали какой-то нездешней печалью, утончённой образностью, глубинной мудростью и вместе с тем удивительной человеческой искренностью.

Года два спустя на одном из литературных семинаров я увидела редактора этого сборника, Константина Смородина, возглавившего тогда секцию русской поэзии вместе с Николаем Снегирёвым, и жену Константина – поэтессу Анну Смородину. Меня восхитила тогда удивительная гармония внешнего образа и внутреннего мира Анны, её спокойная, сдержанная красота.

Прошли годы, и при каждой встрече с Анной я убеждалась, как красива может быть человеческая душа, исполненная милосердия и сострадания, как способна преодолевать она препятствия на жизненном пути, погашать мелкие страсти и, вместе с тем, не иссушаться, не становиться строгой нравоучительницей, а, подобно волшебному кристаллу, раскрываться всё новыми гранями в своей любви к творчеству и к людям. «Мир ловил меня, но не поймал», – эти строки великого украинского философа Григория Сковороды можно отнести и к Анне Смородиной. Порой казалось, что все искушения мира не властны над этим человеком, за двадцатилетнее знакомство с ней я не помню ни одного некрасивого слова, жеста, поступка. Всё мелочное, всё завистливое и злое разбивалось о её сердце, переполненное нежностью и состраданием, о её тихую, ясную доброту.

Я вспоминаю первое помещение редакции журнала «Странник», созданного Анной и Константином, – маленький домик на территории одной из химмашевских школ. Почему-то сильнее всего вспоминается зима, искристые сугробы, обледенелая тропинка к скрипучей замёрзшей двери, синие тени на снегу и, как по волшебству, – тёплый уют крохотной комнаты, приветливая улыбка, тонкая, одухотворённая красота хозяйки, чай с ароматом мяты или бергамота и – беседа... Беседа с человеком такого интеллектуального уровня, таких душевных качеств, такого таланта – всегда – великая радость Божья, и я счастливый человек, ибо в моей жизни было много этой радости, много дней, в кружевоплетении которых, как золотой узор, сияли беседы с ней. Именно от неё я узнала о знаменитом враче Поросёнкове, о поэтах Геннадии Фролове и Борисе Сиротине, о Капитолине Кокшенёвой, известном театроведе и литературном критике. Литературный вкус Анны был безошибочным, именно она первой отметила оригинальность и силу стихов лауреата Терентьевской премии Владимира Курмышкина.

Писательское призвание, как правило, предполагает наличие изысканной, ранимой души, высочайший интеллект, творческий взгляд на мир и людей в нём. Меня всегда удивляла многогранность Анны, она великолепно знала современную прозу, поэзию, драматургию, называла новые, только что пришедшие в литературу имена, характеризовала прочитанные произведения и тут же цитировала святых отцов. Писательское призвание, помимо всего прочего, предполагает ещё и низкий болевой порог, что при нынешней жизни и постоянных стрессах практически невыносимо, и этот болевой порог – признак истинного христианства. Анна была христианкой по сути своей, поступкам, мироощущению, что также очень сложно в наше время, когда в христианской среде много показного, казённого, ханжеского. В самые трудные минуты жизни я встречала её поддержку, тёплое человеческое участие, и зачастую самой простой беседы с ней хватало, чтобы по-новому взглянуть на какое-то событие или ситуацию, переосмыслить случившееся.

– Наташа, не бросайте, навещайте, – говорила она об одиноких и больных авторах журнала и тут же спрашивала, как здоровье того или иного общего знакомого и чем она в данном случае может помочь. Об удивительно трепетном, ранимом восприятии жизни, когда горе живущего возле становится твоим горем, говорят прекрасные новеллы и повести, написанные Анной в соавторстве с мужем, Константином Смородиным. Это «Русский костёр», «Исторический проезд», «Катарсис», «Лиловенький цветочек», «Ключи от рая», «Яблоко любви» и многие другие.

Анна всегда с увлечением и любовью рассказывала об авторах журнала, каждый раз искренне восхищаясь новым интересным человеком. Именно от неё я узнала о талантливейшем Юрии Котлове, о создателе исторических детективов Николае Буянове, о самарских поэтах Евгении Семичеве и Диане Кан, о прекрасной саранской поэтессе Елене Дединой. Анна обладала безупречным чувством юмора и могла очень смешно поведать о каких-то моментах литературной жизни, но в ней был некий внутренний аристократизм, который присущ душам глубоким и благородным, и никогда я не слышала от неё ни о ком ни одного дурного слова.

Влюблённая во всё живое, подлинно настоящее, в то, что навсегда прикипело к сердцу, она оставила следы этой любви в своих удивительных стихах. Это и родная благодатная земля – Украина, разливы Днепра, дом на берегу великой реки, увитый виноградом, милые сердцу Черкассы в абрикосовом августе, синий сон Коктебеля, и маленькое мордовское чудо – деревня Мурань, где лес так волшебно окутывает холмы... «В маленьком городе детства», «Холодеющий Днепр и трава», «Покой и свет украинского дома», «Посылку получила я из Крыма», «На сегодня опоздала всюду» – вот они, драгоценные крупицы этой любви, навсегда застывшие в её поэзии. При всей необыкновенной творческой загруженности Анны, её поэтической и прозаической реализации, святыней для неё всегда оставался дом. Этот дом, этот рай так и просвечивает в её творчестве, и ещё в ранних стихах вспыхивает пронзительное:

...Но ничего мне не надо,

Кроме, пожалуй, дома

Тёплого, если холод,

Да чтобы подольше осень,

И ничего такого,

О чём лишь тайком просим.

Женщина благородной и мудрой души, жертвенного сердца, тонкого ума и ярчайшего таланта, Анна соединила, казалось бы, несоединимые реальности – творчество и домашний очаг, поэзию и семейный быт. Она реализовалась как поэт-философ, прозаик, и она создала великолепную семью. Я помню праздники в редакции «Странника», этого маленького литературного корабля, и замечательные кулинарные изыски, которыми Анна баловала гостей и сотрудников. Она, рассуждая о современной литературе и святоотеческих творениях, могла тут же заинтересоваться рецептом какого-либо нового блюда, так тесно было переплетено в ней небесное и земное. Я чувствовала в ней родственную душу и по нашей общей любви к кошачьим. Однажды, когда она пыталась пристроить подросших котят, то сказала замечательную фразу: «Наташа, возьмите, это талантливые коты порядочной писательской породы».

Среди всех этих милых и таких необходимых житейских пустяков её преследовало одно – страх смерти. Как натура неординарная, одарённая, она очень болезненно воспринимала всё, связанное с этим понятием, и следы этого страха – в её ранних стихах, в гениальном «Ни встать, ни вырваться...». В ранней юности, потеряв отца, она стала часто задумываться о великом таинстве небытия, и её приход в Церковь был её подвигом, её дорогой от этого страха, именно в Церкви она узнала, что «У Бога все живы», уверилась в бессмертии души. Всю жизнь она боролась с подступающим ужасом небытия и осталась победительницей, ибо это ощущение бессмертия как реальности пришло к ней и с необыкновенной силой проявилось в одном из последних стихотворений:

Вечность похожа на комнату, залитую солнцем,

И – никаких тебе страстей, никаких тебе мук,

Вон – в райский сад выходящее оконце,

И дверь – в виде креста – точно по размаху твоих рук...

Присутствие высшей Божественной реальности сквозит в поздних строках Анны, в составленной Константином Смородиным при ее помощи «Антологии мордовской поэзии».

Нобелевский лауреат Хуан Рамон Хименес сказал: «Да сотворим имена. Нам недолгая жизнь дана... Остаются навеки одни имена». Всю жизнь мы творим имена, зачастую – наскоро, неловко, загрязняя их нечистыми помыслами и недостойными поступками. Поэт и Писатель Божьей милостью Анна Смородина всей своей жизнью и творчеством сотворила чистейшее имя, подобное алмазу, которое теперь пребывает в памяти любивших её, в литературе и в той «солнечной комнате по имени Вечность».