Елена Дедина

 

 

«Все дети – прекрасные лингвисты», – утверждал Корней Чуковский. И тот, кто обращал внимание на становление детской речи, согласится с этим выводом безоговорочно. Потому что говорят они талантливо, новаторски, но одновременно – всё-таки в рамках принятых норм. Где эти нормы детьми нарушаются, чаще всего имеет место какое-нибудь исключение, которого ребёнок ещё не знает. Ну, действительно, как он может догадаться, что от глагола «идти» в 3-м лице единственного числа прошедшего времени получится «шёл», а не «идил» (по уже знакомой схеме «варить – варил»)? Вы тут видите логику? Вот и он не видит.

Грамматическую схему дети схватывают быстро, а вот исключения запоминают постепенно, прислушиваясь к взрослой речи. Обычно к школе ребёнок уже говорит «как надо», проделав огромную работу постижения языка с его сложностями, отступлениями, нелогичностями.

Постигать язык, особенно русский, можно всю жизнь, но к 6-7 годам всё главное бывает схвачено, и смешных, милых ошибок ребёнок почти не делает. Этого всегда жалко. Не того, что он освоил язык, а того, что наше наблюдение за увлекательным процессом закончено, и уже ничего не вернуть, ничего не добавить в этот промчавшийся поток, и примеров забавного детского словотворчества больше не будет.

Внимательная мама может «остановить мгновенье», написав по примеру Чуковского свою книгу «От двух до пяти». Но обычно мы так невнимательны, так заняты! В лучшем случае удивимся интересному словечку, перескажем его родным, посмеёмся, а чаще, машинально исправив, забудем. Хотя и примеров иного отношения достаточно – когда взрослые не упускают случая и фиксируют словесные перлы своих детей. Иначе не было бы богатого «юмора в детских штанишках».

Я тоже вела такой дневник за своей дочерью Олей. Мои знакомые в те годы после первых же приветствий требовали этот дневник – посмотреть новые записи. Вот некоторые из них.

 

 

2-3 года

 

Превосходную степень Оля, не смущаясь, образовывает из всего подряд, и получается: «Олино-преОлино!», «только-претолько!» А что, я бы даже ввела такие формы в нормативы – настолько они экспрессивны и выразительны.

В книжке Хармса нарисована корова с колокольчиком. Оля очень за неё порадовалась:

– Корова – с кулоном!

 

Когда Оле что-то особенно нравится, она говорит:

– Очень прелесть!

 

В дни перебоев с водой дочь не раз слышала мои возгласы: «Ура! Воду дали!» И вот однажды в пасмурный день, когда из-за туч вы-
глянуло солнце, подобный возглас услышала и я:

– Ура! Солнце дали!

 

Шагая по комнате какой-то неестественной, напряжённой походкой, Оля объяснила:

– Я вытаращила ноги.

 

Оля услышала где-то – «мальчик-с-пальчик». Запомнила, но, оказалось, поняла по-своему. Когда речь зашла о мальчике, который спал, она тотчас применила новое слово – без дефиса, естественно: «мальчик-спальчик».

 

Увидев меня за шитьём, спрашивает по всем правилам грамматики, не имеющей исключений:

– А что ты шишь?

 

Первые Олины стихи:

Бу-бу-бу,

Шишка на лбу.

Сочинены после падения.

 

Первый каламбур:

Оленька я,

Голенькая.

Сочинён в ванной.

 

 

3 года

 

Оля ловит пёрышко и кричит: «Сейчас поймаю!» Но пёрышко не даётся. Оля машет руками и объясняет мне свои старания: «Я маю».

Логично! Почему не «ловлю»? Потому ей важно было поймать, а не ловить.

 

Дочь, увидев большой кабачок, сказала с восторгом:

– У-у, какой кабак!

Оля преуспела в анатомии – мало ей показалось известных терминов, так она добавила ещё один – «подшейник» (верх грудной клетки). Какое-то время мы им даже пользовались.

 

Я крашу ресницы, а дочь вертится рядом.

– Не мешай, – говорю.

– А я жду, когда ты потушишься.

 

Посетовала я как-то на свою память:

– Какая я стала рассеянная!

Поскольку живём мы не на Бассейной, Оля тут же включилась:

– С улицы Металлургов.

 

В крошечном тазике лежит крошечная куколка.

– Во что играешь? – спрашиваю и ожидаю услышать в ответ: «в дочки-матери».

– Да вот, дочку замочила, сейчас купать буду.

Ассоциация с бельём. Блатного «замочить» тогда в обиходе не было. Сегодня эта фраза уже не выглядит смешной.

 

Вечером Оля просится на улицу.

– Поздно, – говорю, – все дети уже по домам разошлись.

Выглядывает в окно:

– Да, правда, вон и Павлик по домам разошёлся.

 

В Явасе.

Оля прибежала домой в слезах:

– Я сказала корове: «Здесь дует, не стой на ветру» (незадолго до этого так я сказала самой Оле), а она на меня намычала...

Слёзы горькие-горькие: не поняли заботы! Не знаю, как утешить: коровье грубое «му» на «спасибо» никак не похоже.

 

– Мама, знаешь, как я тебя люблю?

– Как?

– Вдребезги!

 

Показываю Оле рыбью чешую. Слышу, сидит и повторяет: «чешуя, чешуя...» Думаю – запоминает новое слово. А она его обкатывает! И вдруг выдаёт результат своей работы:

– Чешу я, чешешь ты...

Я, кстати, знаю классический пример: «я иду по ковру, ты идёшь, пока врёшь», но ведь за долгие годы не углядела в чешуе возможности таких чудесных трансформаций!

 

Спрашиваю:

– Кушать будешь?

Оля категорично и деловито:

– Ни в коем случае!

 

Оля очень любит порядок во всём и, когда видит «неправильные действия», огорчается до слёз.

Смотрит по телевизору балет и переживает:

– Дядя, не хватай тётю, пусть сама танцует!

В фильме про войну увидела, что солдат ползёт по-пластунски, и опять чуть не плачет:

– Не ползай, не ползай, ты же ходить умеешь!

 

Рассказывает и смеётся:

– Когда я была маленькая, я манную кашу звала «маня», ванную – «ваня», а обезьянку – «бябя» (всё это знает по моим рассказам).

Жизнь только началась, а уже есть что вспомнить из прошлого!

 

 

4 года

 

Услышав песню «У меня есть сердце», Оля с чувством пропела: «У меня есть печень». Решила, что все органы заслуживают песни.

 

Витю, Олиного ровесника и родственника, ругают за то, что он поднимает с земли всякую грязь:

– Там же микробы!

Оля – с гордостью:

– А вот я микробы не поднимаю. Сколько увижу – столько и не подниму.

 

– Мам, поедем к тёте Ноне в гости!

– Нет, она на юг уехала.

– Оля возражает удивлённо:

– Что ты, мама, на юг только птицы летают!

 

Разговоры о школе:

– Я буду домой только пятёрки приносить. А если двойку получу, я её в школе оставлю.

 

– Вон поехала светло-чёрная машина!

Оказывается, машина была чёрная, но блестящая.

 

Услышала от взрослых – «сложный человек», «положительный человек» – и осмыслила по-своему.

– Один человек всё складывал, складывал – сложный был человек. А потом пришёл положительный и всё положил на место.

 Гуси ходят гуськом, а лебеди – лебедьком.

 

Оля очень доходчиво объяснила мне, что такое туалетное мыло:

– А им туалет моют.

Выходит, банным моют баню?

 

Упрёк мне:

– Ты какая-то незамечательная, мама: я убрала игрушки, а ты не замечаешь.

 

Узнав, что такое обморок, Оля быстро пристроила слово «на место» – к упавшему с вешалки пальто:

– Смотри, мама, пальто в обморок упало.

 

Диалог с воображаемым собеседником в игре:

– Дядя, ты жив?

– Нет, – отвечает неживой дядя.

 

 

5 лет

 

Бабушка рассказала Оле о соседях по фамилии Тазины. Через некоторое время Оля рассказала об этом мне, но, как городской ребёнок, немного по-своему:

– Мама, а у бабушки есть соседи Унитазины.

 

Во время игры Оля объясняет кукле:

– Это муж твоей мамы.

Почему не папа, думаю? Но ребёнок гениально определил – это не всегда одно и то же! К сожалению.

 

Оля обязательно спрашивает о певце, кто он. Я отвечаю: испанец, русский, немец. А она уже заключает, что поёт он по-испански, по-русски, по-немецки. А однажды я ответила просто:

– Это Дин Рид.

– Он поёт по-динридски?

Ну, конечно же, детка!

 

Оле очень понравилось выражение «снежная крупа». Правда, у неё оно превратилось через время в менее поэтичное «снежное пшено».

 

– Не хочу быть крестьянкой, хочу быть дворняжкой! – пересказывает Оля кукле «Сказку о рыбаке и рыбке».

Откуда ей знать про дворян? Но корень «двор» чует.

Первая Олина загадка:

– Мама, отгадай загадку: сидит кто-то посреди болота.

– И кто же это?

– Лягушка!

 

Объясняю про мух:

– Это насекомые.

– И кто их насёк?

 

Из-под ног Оли прыгнула древесная лягушка, окраской точно под цвет земли.

– Ой, земля прыгает! – удивилась Оля, пока не разглядела, кто это.

 

Я поругала испачкавшуюся дочь за неряшливость:

– Посмотри на себя – настоящий поросёнок!

– А ты – моя мама.

Я даже не сразу поняла всю суть парировки – слишком остроумный и тактичный для ребёнка отпор! Но с тех пор я опасалась называть её поросёнком или обезьянкой, чтобы не оказаться их мамой, то есть... зрелой свиньёй или обезьяной.

Я поначалу надеялась, что это случай, и она не поняла своего шедевра (как Черномырдин, выдавший знаменитое «хотели, как лучше, а получилось, как всегда»). Ничего подобного! Стоило мне забыться и допустить какое-то нелестное сравнение, в ответ с очень хитрой улыбкой звучало: «А ты – моя мама!»

 

Предложение «дождь моросит» Оля ощущала как словосочетание типа «гриб-паразит». Получается некая разновидность дождя, которую она хорошо различала среди прочих дождей.

Я-то думала, что глагольная суть слова очевидна, и говорила просто:

– Это значит – мелкий дождь идёт. Поняла?

– Конечно! Идёт мелкий дождичек – мороситик.

И вот попробуйте, зная такое прекрасное слово, не употребить его в речи!

 

6 лет

 

В 3 года Оля любила меня вдребезги, теперь любит... во весь опор.

 

Потерявши первый зуб, Оля декламирует точно по Хармсу:

А вы знаете, что У,

А вы знаете, что МЕ,

А вы знаете, что НЯ,

У МЕНЯ, у шестилетки,

Выпал самый первый зуб?

Жизненное наблюдение:

– От чая – чаинки, от кофе – кофеинки.

 

Вечер, а игрушки на полу разбросаны.

– Это что у тебя за беспорядок? Даже мишка любимый на произвол судьбы брошен...

Оля, ворчливо:

– Это пол, а не произвол.

 

Мы в речи постоянно употребляем перевёртыши – метаграммы. Они появляются нечаянно, но так веселят, что мы превратили их в игру. Так куриный бульон давно звучит у нас как бульонный курин. И это настолько закрепилось в речи, что однажды Оля говорит задумчиво:

– Мама, а как его назад вернуть? Курьённый булин, что ли?

Самый смех в том, что мы действительно очень старались его «назад вернуть» – и долго не могли! Привыкли!

 

Самые ходовые Олины перевёртыши:

Юрин Гагарий,

пыл мотый,

по хлопе напопаю,

в клон сонит,

портошка с камидорами.

И несть им числа.

Перевод, надеюсь, не нужен.

 

Оля вдруг вспомнила свои былые капризы:

– Мам, помнишь, как я у тебя просила: то дай, это дай! А потом от всего устала и закричала: ничего не дай!

 

Наступил год Тигра, везде мастерят поделки, делают рисунки на тему. А у нас – ничего. Оля ощутила некоторую пустоту по этому поводу. И тут попался ей рисунок тушканчика. Она наклеила его на картонку и объявила:

– А у меня будет год Тушканчика!

В общем-то, ничем не хуже крысы и прочих. 1986-й год мы жили по Олиному календарю – под покровительством Тушканчика.

 

У Оли в ходу такой комплимент мне:

– Мама, какая ты моя!

Умри – лучше не скажешь!

 

По одному разу в жизни Оля слышала слова «колдобина» и «кувалда». Тяжёлые слова, редкие в речи. Немудрено, что она их перепутала (из-за одинаковых согласных к-л-д) и сказала: «колдобиной по голове». Впрочем, тут же чутьём поняла ошибку и рассмеялась.

7 лет

 

– У собаки хороший чух, – сказала Оля, логично образовав это слово от глагола «чуять», а не «нюхать». Ведь можно нюхать и при этом не чуять! На каком-то из славянских языков (кажется, чеш-
ском) нюх и есть чух.

 

Оля услышала новое слово – «не клевещи». Я объяснила, что это значит. И слово быстро пригодилось. Приходит с улицы и говорит возмущённо:

– А Лида на Мишу наклевещала!

 

Про собак мужского и женского пола:

– Пёс и психа.

 

Знаний мало, поэтому много неправильных ассоциаций. Появляются такие словесные кентавры, как Сенбернар Шоу.

 

– Мама, а что такое век Ха-Ха?

– Где ты такое увидела?

– Вот, – показывает мне в книге: «век ХХ».

В нём больше горького, а не смешного, но веком Ха-Ха мы его иногда зовём.

 

Растаявшую землю подморозило, образовались бугры, идти жёстко и неудобно.

– Какая земля чёрствая! – отметила Оля.

 

В ясный мартовский вечер луна появилась на небе рано – в пятом часу, когда ещё не начало темнеть. Оля удивилась:

– Как рано лунеет!

 

В школе от метаграмм она перешла к переносам смысла. И в результате безобидное стихотворение приобрело сатирическую направленность:

Мы читаем и считаем,

На Луну мечтать слетаем.

Будем крепко мы дружить

И родне страной служить.

 

Гостим в Явасе. У соседей живёт собака Бакс. Оля шутит:

– Вон Бакс лежит. А говорят, деньги на дороге не валяются...

 

Ещё одна «чешуя».

Обыграла поговорку «кто в лес, кто по дрова»:

– Ну, и кто влез под дрова?

Продолжение

 

Оля уже давно вышла из детского возраста, но игра со словом продолжается.

 

Копит деньги на что-то и говорит мне:

– У меня уже денег – два Больших театра!

Моё недоумение разъяснилось не сразу: взгляд как-то не фиксировал, что на сторублевке нарисован Большой театр.

Теперь мы в шутку иногда так и называем цену: мол, это стоит три Больших театра, или один Большой театр.

 

Перевёртыши приобретают особую сложность и изящество:

Пашет омахалом – машет опахалом.

Пружавая ржавина – ржавая пружина.

Гороный зелёшек – зелёный горошек.

 

Разглядываю что-то мелкое и говорю:

– Надо лупу купить.

– И кого лупить будем? – весело спрашивает дочь.

 

Как-то с экрана прозвучало – «большой, унылый, сохатый лось». Возмущалась только моя дочь, остальные будто и не знали, что сохатый – это и есть лось, а не прилагательное к нему.

 

Вид у бывшего генерального секретаря ООН Кофи Аннана экзотичен: чёрный, с седыми волосами.

– Какой он Кофе... с молоком, – задумчиво говорит Оля, оценив седину.

А Кандолиза Райс у неё превратилась в Скандализу гораздо раньше, чем это прозвище стали применять остряки-журналисты.

Макароны твёрдых сортов, которые производит фирма «Макфа», с Олиной подачи мы зовём не иначе как макфароны, энциклопедию – энциклопудией, а зеркало частенько превращается в зыркало.

Так детские навыки игры со словом перекочевали в нашу взрослую жизнь и очень её расцвечивают.

Но это уже другая история.