Пока философы осмыслят и экономисты подсчитают прибыли и убытки происходящего, поэты прозревают глубины. Один поэт сказал: «Еще застонет Украина под католической пятой...» и, будто невольно, чтобы не изменить правде, добавил: «Все же для русского сердца, признаюсь, странно родны эти дальние дали...» А другой – жестче, резче: «Прощевайте, хохлы, пожили вместе – хватит!» Но и тут, и тут:
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза –
нет на нее указа, ждать до другого раза...
Беда в том, что братские отношения выяснить до конца невозможно. Посреди всеобщего ожесточения зазвучит вдруг родственная струна, пробуждая на дне души горечь и боль. Кровь людская – не водица, – напоминает народная мудрость.
Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду...
Иль тем виновны мы пред вами,
Что пострадали больше всех?..
Возможно ли замирение?.. Возможно ли возвращение любви?..
За морем, говорят, телушка – полушка. За морем – молочные реки, кисельные берега. За морем земля ласковая – лагидная, жизнь медленная – повильная, и материнское тепло разлито в самом воздухе.
Едешь-едешь на поезде – равнинно. Поля. Кукуруза – оперенье желтое, на длинных стеблях, нивы, с колосом наливающимся – кистями густыми, перелесочки редкие и снова поля, распростертые до горизонта. Болотца начинаются, соединяясь в одно, камыши отступают, обнажая гладь воды. А колеса стучат вначале по дамбе, затем уже по длиннющему мосту. А воды-то, воды! Днепровское море. Переехали, и уже ты в том: лагидно-ласковом, медленно-повильном, матерински-теплом бытии.
Здравствуй, ненька! Ох, и скучалось же по тебе, земля обетованная, славянский рай. Ох, и щедр же Господь, даровавший землицу эту на погляденье, на сбереженье, на утешенье нам.
Вдвойне дорога эта земля – и как прародина общеславянская, и как собственная земля детства. Но не от одного человека слыхано, что здесь, у моря Днепровского – рай. Сидишь вечером на бережку – рыбка клюёт, ночь распластывается дымкой туманной. О, да! «Тиха украинская ночь», так глубоко и беспредельно, как только и может быть тихо в раю. Плывет пароход туристический, огнями светит – уже почти диво. Раньше – то и дело сновали, нынче и эта водная, самая дешевая дорога не привлекает никого. На вечный прикол встали многочисленные катера, отбуксированы дебаркадеры-стоянки в заколоченный, обшарпанный речной порт. На причалах, повсюду, рыбаки и рыбачки, дедки и ребятишки, удят серьезно, со знанием дела – кормится народец у великой реки.
Идешь по пляжу – шприц прибой омывает, в подъезде, на ступенях – шприц. Первого места на Украине достиг знакомый город по наркомании и СПИДу. А кажется – не происходит ничего: за заборами зреют абрикосы, яблоки, груши. Валяются на асфальте, раздавленные – хватит всем, и бомжам, и беспризорным детям, в обилии приманенным здешним теплом и благоденствием.
Не хочется видеть! Не хочется! А в глаза – лезет, а в уши стучит. Кафе на каждом шагу понаставлены летние, яркие, праздничные. Только радости мало. Посетители собираются, когда угасает жара и подступает ночь: всё что-то празднуют, с истерикой, с надрывом, с матом, которого прежде здесь, бывало, и не услышишь. А окрестные дома молчат – в этой какофонии, конечно, не уснешь – терпят, дремлют, думают... О чем? Это эти-то крепкие хохлы, которых никакой работой не возьмешь? Молчат, боясь поколения нового, незнакомого. Те самые боятся, которые, ничего не боясь, в начале перестройки все ребра пересчитали уна-унсовцам, вздумавшим проповедовать националистические идеи на местном стадионе. Как ринулись со всех трибун толпой – отмолотили молодчиков! Сейчас не ринутся. Боятся озверевших детей, взращенных «пофигизмом демократическим». Бывало, тетку языкастую не заткнешь, чуть ее заденут. Нынче – десять раз глянут сперва – кто задел. Ох, и пуганы мы стали, и по одному все и столько несчастий у каждого – нести тяжко.
Упала старуха-соседка, сломала бедро. В больницу не берут, операцию не делают: «Деньги давай!» Какие у нее деньги? Помучилась дома десять дней – схоронили. А кладбище-то! Хотите в уныние впасть – наведайтесь. Тоже поле, без конца и краю. Экскаватор работает бесперебойно. Ряды ям. Ни травинки. Конвейер. Не найдешь могилу-то! И это на такой городишко в триста тысяч – роют и хоронят столько? Смерть поселилась здесь, разлеглась у Днепра на кручах, наглая, торжествующая...
Люди разговоры ведут отрешенные, ни слова о политике не услышишь за целый месяц. Телевизор лишь да радио долдонят своё: о демократии, о самостийности, о мове... И хочется, адресуясь прямо правительству, крикнуть в этот неумолкающий телеящик: «Оставьте нас! Оставьте нас с нашим неподъемным горем и с нашими скромными радостями! Своим прикосновением вы только оскорбляете нас! Вы, не знающие даже что и как сказать своему народу! Отойдите, мы живем сами по себе!»
Погибли шахтеры на шахте, объявлен траур и вещают власть предержащие, сочувствуя, зачем, мол, нам уголь, если у него такая цена?! Вроде б – сочувствие, а на самом деле – фальшь и ложь. Потому что можно, конечно, и Чернобыльскую АЭС закрыть, и отпраздновать это как праздник, одобренный Западом, и уголь прекратить добывать, чтоб люди не гибли... А назавтра-то что? В пещеру до зимы, а зимой – обледенеть? Иное дело – условиями труда заняться, но обрекать на гибель уже весь народ?.. Ничтожные лгуны, занесшие нынче русских писателей в разряд иностранной литературы. От чего заставляете отказываться? Чем думаете воспитывать? Из Шевченко бога делаете, забывая, что каждый раз, коль уж он так дорог, надо бы – при упоминании его имени – поклониться деятелям русской культуры, выкупившим его из крепостничества. Надеетесь человека воспитать при помощи одной эстетики, красоты и милозвучности украинского слова, фольклора, песни. О, много это значит, особенно в детстве, но не всё! Ибо человек возрастает духом. А своего Достоевского в украинской литературе нет! От чего отказываетесь?
Да разве ж мы все не славяне? Как разделим общую колыбель? Всем достанутся обломки! Да зато уж у самых либеральных, пророссийски настроенных украинцев при одном названии Крыма глаза загораются огнем. «Ну, это вопрос сложный!..» Тянут-цедят слова. Конечно, сложный. Теперь. Создавайте себе в Крыму национальную пороховую бочку, губите жемчужину, гноите отошедшие Украине суда, обращайте в прах. Зато не москалям достанется! А о русских какие речи на страницах периодики да по радио? («Езжайте на свою историческую родину, коль наша власть и наша мова не нравятся!») При этом интересный подходец к проблеме: если украинец куда пришел и там поселился (например, по царскому соизволению – на так называемой нынешней «слободской Украине»), то это уже и его земля, а если русский притопал два века назад в Новороссию, у турков отобранную, – возвращайся обратно – колонизатор, эксплуататор эдакий. Забавно: рядом поселившийся украинец – коренной, а русский – пришлый... Более того, читаешь и глазам не веришь: на Украине не получается быстро жизнь наладить, потому что российская колонизаторская политика, просуществовавшая аж до 1991-го года, до сих пор довлеет. Объедали бедных, грабили!.. Эка загнули!.. Всё кажется: очнутся националисты, оглядятся вокруг, смекнут что к чему, от побасенок исторических и современных как от дурмана откажутся. Ан, нет! Все у них треклятые москали во всем виноваты. Новая мифология творится, в учебники вносится.
Всякий раз, приезжая, торопишься охватить взглядом, душой знакомые черты родимых мест, пробежаться по прямым, широким, вольготным улицам, увидеть дома, перекрестки, скверы, бульвар, обсаженный каштанами. И всякий раз – новость. С бульвара, прямо из центра, из-под присмотра милиции, сняли чугунную, витую решетку. У холма Славы вымерз суровой зимой розарий, клумбы оголены, не украшены даже простыми чернобрывцами, зато в переулочке, огибающем холм, вырос чудо-дворец, особняк с прихотливой, многотысячной отделкой (образно говоря – отделанный баксами, тем более что и хозяева там явно либо с оттопыренными пальцами, либо с оттопыренными карманами). Люди же простые одеты зачастую в обноски еще советской поры. А на улицах – полно «мерседесов». Шикарные магазины полупусты, за прилавками – скучающие продавщицы. Отключаются свет, горячая вода, не работают лифты, мусоропроводы. Наркомания. СПИД. Безработица. Сосед-ровесник рассказал: на предприятии, где он был начальником цеха, вместо тысячи сейчас работает шесть человек. И вообще – по городу процентов 60 – 70 трудоспособного населения либо полностью без работы, либо частично заняты, наиболее активные разъехались по всему миру в поисках заработка, иначе не выживешь. Между прочим, сосед родом из Западной Украины, раньше со мной принципиально говорил по-украински, а теперь перешел на русский.
Болезненный взор устремлен то на Запад, то к России. Кто подаст, кто поможет? Хотя курс «в НАТО» заявлен правящими галичанами твердо.
Течет Днепр – из истории в современность. Хоронят шахтеров в Донбассе. Встречают папу Римского на Львовщине, в Киеве заседает «Всесвитный форум украинцев». Ходит загорелая красивая молодежь. Пахнет печеным перцем во дворе. Нависают над заборами плодоносные ветви. Но не хочет больше осознавать себя эта земля колыбелью великого братства, великой цивилизации. Не желает быть началом, а хочет быть как все – демократической и комфортной. Как вчерашняя селянка торопится накрасить ногти и сесть с сигаретой к шаткому столику, красиво скрестив ноги. Тем не менее всё больше народу осознает, что для Запада Украина нужна только в качестве противовеса России. Откололи пятьдесят миллионов, чтобы попытаться богатства сибирские к своим липким ручкам прибрать. А так – украинский человек для представителей «золотого миллиарда» не многим ценнее русского, по сути – одно и то же. Хочет он того или нет – чужд. Как бы ни перестраивался, как бы ни перелицовывался, ни клялся в любви и дружбе навек, а всё одно: заложенные при рождении стереотипы не те и веры вам нет. Как сербам, македонцам, болгарам... Разве что от земли родной оторвать или, наоборот, в землю зарыть – что и происходит массово – иначе народится опять какой-нибудь Тарас Бульба...
Нет, не любить невозможно Господний дар. А вся эта земля – есть щедрый дар нам, славянам, на утешение душевное. Но всё это: мара-морок, миф, а реальны доллары и самостийность.
Прощай, ненька! И тихая твоя ночь, и далёкий огонек бакена, бесполезный на почти несудоходном Днепре, и сосны на песчаной круче, и увитые виноградом и вьюнком веранды и заборы. И ласковые взгляды твоих женщин, и мужественные лики твоих мужчин. Прощай!
Едет поезд, стучат колеса по мосту через Днепр. Прощай, земля, изменившая замыслу о себе. Пусть забудет тебя сердце.
Но смеются в синеве небес белые чайки и рыбачьи челны на Днепре. Это невозможно! Разлюбить нельзя... Смейся же над тщетными потугами, любимая кровью и духом, райская, детская, почти утраченная, драгоценная, невосполнимая ничем, Украина!..
