Аниска – экстрасенс

 

Маленькая повесть

 

 

Подружки

 

Двери были открыты. Евгеша бесшумно проскользнула в комнату.

Аниска, в одних трусиках, с высоко поднятым, стянутым пушистой красной ленточкой «петушком» на голове, стояла возле стола и что-то на нем перекладывала.

Евгеша видела, как шевелятся лопатки на худой спине подружки, как напружинилась ее спина.

Аниска обернулась, и Евгеша онемела от удивления: на груди у Аниски, как приклеенные, висели маленькие ножницы, пилочка для ногтей и металлический обручик. Втянув живот, Аниска не дышала, но металлические штучки и не собирались падать.

– Что это? – прошептала Евгеша.

Аниска выдохнула и с гордостью сказала:

– Разве не видишь, что я экстрасенс? Послушай, само держится, не приклеенное, потому что у меня сильное биополе.

Евгеша сняла ножнички, потрогала. Они были теплые и гладкие, совсем чистые.

– А у меня будут держаться? – Евгеша торопливо сбросила платье, глубоко вдохнула и приложила ножницы к груди. Отпустила руку – ножницы звякнули около ноги, больно уколов большой палец.

Евгеша только скривилась, рядом с Аниской она никогда не плакала, потому что никогда не плакала Аниска, а если замечала на глазах подружки слезы, презрительно обзывала ее плаксой.

Евгеша подняла ножницы, положила на стол и прижала к груди легкую пилочку, но и пилочка скользнула вниз, как саночки с горки.

– У тебя слабое биополе, потому что ты толстуха,– объяснила Аниска. Она нацепила на себя всю металлическую мелочь, еще и чайную ложку прибавила. Она гордо прохаживалась перед подружкой, похожая на длинноногого боевого петушка, потому что не только ленточка, но и трусики на ней были огненные.

Евгеша чуть не разревелась: снова Аниска придумала такое, что и в голову ей прийти не могло, хотя и по телевизору она про всяких экстрасенсов не раз смотрела, и мама читала вслух газету о тетке, к которой липнут сковородки и утюги.

Зачем только бабушка кормила ее коржиками и блинами? Но Аниска тоже их уплетает с аппетитом, однако не стала толстушкой, вон как тонкими ногами вымахивает и руками вертит, как ветками. А то, что на груди, не слетает, будто там клеем «момент» помазано.

– А если я потренируюсь? – нерешительно спросила Евгеша.

– Можно,– согласилась Аниска.– С утра начнешь обливаться холодной водой, перестанешь есть пирожки и вареники.

– Даже с вишнями?

– С вишнями тем более, ведь они сладкие.

Евгеша задумалась. Холодную воду кое-как вытерпеть можно, но как отказаться от вареников с вишнями? Как раз сегодня бабушка собиралась их лепить, Евгеша даже вишни помогала ей рвать и чистить. Нет, уж пусть Аниска будет экстрасенсом, ей не нужно отказываться от пирожков и вареников, а она, Евгеша, останется обыкновенной девочкой.

– А что ты еще умеешь? – спросила Евгеша, чтоб немного сбить спесь с подружки.

– Увидишь,– свысока ответила Аниска.

Подружки жили в поселке, который когда-то раскинулся вольно среди полей у небольшого лесочка и узенькой речки Серебрянки, защищенной от солнца и ветра раскидистыми ивами.

Вольность и тишина исчезли, когда рядом с поселком возник огромный химкомбинат. Тихие поля перерезали ревущие от машин трассы, задымили высоченные трубы, выросли многоэтажные дома. Среди этого многолюдья и рева затерялась маленькая речка, купаться в ней больше нельзя. Вытаптывается замусоренный песок, не отыщешь там больше ни подснежника, ни колокольчика, ни даже более стойкой ромашки.

Прежние улицы, с раскидистыми когда-то садами, съежились, все стало маленьким и тесным рядом со сверкающими самоуверенно гигантами. На одной из таких улочек жили Евгеша и Аниска. Они всегда были рядом, потому что и дома их стояли друг возле друга, переглядывались окнами. Сад и огород разделяла лишь узенькая тропинка, обсаженная кустами смородины.

Родители Аниски тут жили всегда, даже бабушка когда-то в этом саду бегала девочкой.

Родители Евгеши поселились рядом, когда началось строительство химкомбината. Они выменяли этот домик на свою квартиру в новом доме, чтоб девочки росли вместе, потому что обе семьи породнились навек.

Мамы подружек познакомились в родильном доме. У евгешиной мамы не стало молока (все эта химия!), анискина мама кормила обеих девочек, молока у нее хватало. Вот и стали Аниска с Евгешей не только подружками, но и молочными сестрами. Теперь у них было две мамы, два отца и общая бабушка, которую тоже звали Анисьей, да еще общая собака Ласунка.

Ласунку им подарили на общий день рождения, маленьким щенком, когда и девочки были крохами. Так они и росли втроем.

 

Волшебная полянка

 

Чтоб не заслоняли огромные сооружения небо и солнце, не висели над головой черной тучей, подружки убегали из дома. Они обнаружили за леском полянку, куда никто не заглядывал, потому что пробираться к ней приходилось через колючие заросли репейника.

К полянке вывели их бабочки, порхающие над пушистыми розовыми цветами. Не те белые капустницы, что суетятся над грядками в огороде, а дивные бабочки с разноцветными крылышками, за такими бабочками полезешь и в репейник.

Худая Аниска легко проскальзывала между колючками, к Евгеше они цеплялись со всех сторон. Вынуждена была терпеть, чтоб не обозвала боевая подружка плаксой, не бросила одну.

Аниска прикладывала палец ко рту – замри! Евгеша замирала среди колючек, Аниска прокрадывалась к сидящей на цветке бабочке, тянула руку, но та перелетала на другой цветок.

Аниска снова подкрадывается к ней, но Евгеше не до бабочек, как бы от колючек уберечься. Наконец Аниска ухватила бабочку, желто-горячую, с черной каемкой и синим глазком посредине. Зажала ее между ладошками, подняла руки над головой, стала еще гибче, недоступнее для колючек. Двинулась вперед, не оглядываясь.

Евгеша чуть не разревелась: вот сейчас Аниска скроется в зарослях, а ей одной не выбраться из них. Если бы слезы помогали, то поплакать можно, но ведь они не помогут, самой нужно выбираться. Евгеша втянула живот, чтоб стать потоньше, брала стебель за колючую макушку, отводила и проскальзывала. Приноровившись, стала догонять Аниску, но подружка вдруг исчезла, будто ее ветром сдуло.

– Где ты? – жалобно пискнула Евгеша, она уже не знала, в какую сторону двигаться.

Неподалеку показалась голова Аниски, взмахнула рукой – сюда!

Аниска сидела на траве и с сожалением смотрела на бабочку, лежащую на ее ладошке. Бесцветная, неподвижная, исчезла ее красота – мертвый прозрачный листочек с остатками цветной пыльцы, которая осталась на анискиных ладошках.

– Нет, не нужно ловить бабочек, никогда! – сказала Аниска, поднялась, хотела приладить бабочку на цветок, но она скользнула жалким лепестком вниз, потерялась среди колючек.

Евгеше показалось, что Аниска сейчас заплачет, но это только показалось. Разве может расплакаться Аниска из-за какой-то бабочки?

Аниска отвернулась, чтоб подружка не видела ее глаз, и вдруг воскликнула:

– Вот так чудеса! – Только сейчас подружки заметили полянку, на которой оказались. Не полянка – диво дивное: будто кто-то нарочно обвел круг, через который не смели переступить репьи, выстлал землю нежной травкой-муравкой, да еще разбросал по ней мелкие цветочки, белые, голубые, желтые.

Аниска как стояла с разведенными от удивления руками, так и бухнулась навзничь, махнула Евгеше – ложись и ты!

Подружки глядели в небо, голубое, без конца и края, будто ничего на свете больше не было – ни колючек непролазных, ни темной тучи над их родным поселком.

Гладили травку, она шелковисто стлалась под ладошками, приятно холодила исцарапанную спину. Лежать бы так и лежать…

Но Аниска вскочила, будто пружиной подброшенная, пошла по кругу, размахивая руками, приговаривая:

– Трик-трак, трик-трак, трик-трак!

– Что ты делаешь? – Евгеша с удивлением следила за подружкой.

– Колдую, чтоб сюда никто, кроме нас, не приходил. – Она замахала руками еще энергичнее, завопила: – Трик-трак, полянка, спрячься и никому не открывайся!

Закончив колдовство, сказала:

– Теперь вокруг полянки невидимая стена, никто сквозь нее не пройдет, только мы с тобой.

 

Козища

 

Почти каждый день они отправлялись на волшебную полянку с набитыми игрушками корзинками. Евгеша надевала платье, чтоб меньше царапали будяки, а они вроде бы немного раздвинулись, образовав узенькую тропку, едва заметную.

– Трик-трак, трик-трак, трик-трак! – произносила Аниска свое заклинанье.– Раздвинься, стена! – Подружки проходили, Аниска наказывала: – Трик-трак, замкнись!

Раскладывали по всей полянке кроватки с куклами, посуду, им было спокойно и счастливо вдвоем среди солнечного простора, за ключей стеной репейника, над пушистыми головками которого заманчиво суетились бабочки. Но они больше их не ловили.

Однажды и стрекоза залетела сюда, замерла на цветке. И они замерли, разглядывая ее длинный хвостик, прозрачные трепетные крылышки, огромные глаза. Разве где-нибудь еще можно увидеть стрекозу, только в книжке на картинке.

– Ну, идем? – спросила Аниска, закончив свой сеанс экстрасенса, вытащила из-под стола корзинку с игрушками. Они вышли во двор, где на лавочке у калитки дожидалась евгешина корзинка.

– Бабуня, мы скоро вернемся! – крикнула Аниска в сад.

Слышала или не слышала бабушка – пошли, не дожидаясь ответа, не очень-то их караулили. Родители на работу, у бабушки дел и без них достаточно. Но на голос девочки отозвалась собака. Она села у калитки, нетерпеливо возила хвостом по дорожке, просительно заглядывала в глаза. Всем своим видом умоляла: и меня возьмите с собой!

Подружки присели возле нее, каждая погладила «свой» бок, как у них было давно договорено.

– Нельзя, Ласунка! – сочувственно сказала Евгеша.– Папка не позволяет. Нам тебя не удержать, ты большая, сильная. А там машины.

– Нельзя, Ласуночка! – добавила Аниска.– Если бы ты знала, какие там колючки, то и не просилась бы.

Ласунку они не убедили, это было видно по ее глазам. Поэтому и калитку не стали отворять, перебросили корзинки через забор и сами перелезли, как не раз уже делали.

Миновали лесок, вот и заросли. Но что это? Кто-то прошел по их тропинке, проволок что-то тяжелое, вот и репьи изломанные, и бабочек не видно, разлетелись.

Аниска, как обычно, шла первой. Она уже и руку подняла, начала расколдовывать полянку: «Трик…» – но замолкла, замерла с поднятой рукой: на полянке стояла огромная серая козища, привязанная к вбитому посредине колышку. Козища смотрела наглыми желтыми глазами и невозмутимо жевала травку-муравку. Ту самую травку, которую они так оберегали, старались не топтать, ползали по полянке на коленях. Ни единого веселенького цветка не сорвали, а козища уминает их вместе с травой.

Аниска даже задрожала от возмущения. Она вышла из колючек на полянку, бросила корзинку и, уперев руки в коленки, уставилась на козу, глаза в глаза.

Перепуганная Евгеша пряталась за спину подружки: разве Аниска не видит, что у этой козищи острые рога и морда у нее наглая, да и вообще она огромная и страшная.

Но что это?

Козища, которая тоже уставилась в анискины глаза, перестала жевать, потом закрутила головой, попятилась. Веревка натянулась струной. И вдруг козища дернула ее, колышек выскочил из земли, козища подпрыгнула, перелетела через репейники и исчезла, только ее жалобное меканье долетело издалека.

Аниска в изнеможении опустилась на траву.

– Видела? – спросила она.– А ты не верила, что я экстрасенс. Мое биополе пересилило козу, не выдержала она моего взгляда.

Но во что превратилась их любимая полянка! Посредине чернела дыра, травка с цветочками перемята копытами, и козьих орешков полно насыпано, когда только она успела? Очевидно, с утра толклась здесь.

Начали неторопливо собирать орешки совками и выбрасывать в колючки, затопали дырку, разглаживали траву, но чудесная уединенность полянки была разрушена, играть здесь больше не хотелось.

– Ничего, вот дождик пройдет и отрастет наша травка,– утешала Аниска не только подружку, но и себя.

– А козища?

– Она тут больше не появится,– ответила Аниска, но очень неуверенно. Ведь они обе понимали, что не сама козища привела себя сюда и к колу привязала, кто-то обнаружил полянку и затянул козу на ее свежую травку. И этот «кто-то» – взрослый, навряд ли пересилит его биополе Аниски.

Аниска даже «трик-трак» не произнесла, когда они покидали полянку: не помогли ее чары, не защитила волшебная стенка от наглого нашествия.

 

КОЗЕРОГ

 

Этот день оказался неудачным. Вот и мама Евгеши на минутку прибежала с работы и сердито выговорила анискиной бабушке за то, что отпустила девочек неизвестно куда.

Бабуся утешала ее: ну что может случиться с детьми на тихой околице? Здесь все друг друга знают, а девочки уже большие, осенью в школу. Бабушка жила так, будто не замечала устрашающих новых гигантов и всей той суеты, что творилась вокруг них.

Подружки еще с дороги услышали этот разговор и закричали:

– Мы здесь!

– Где бродили без разрешения? – грозно спросила мама.

– Недалеко, не волнуйтесь,– успокоила ее Аниска.

– Из сала – никуда! – строго наказала мама.– Не то сейчас время, чтоб без присмотра бродить.– Мама ушла, но подружкам что-то и в саду не игралось, было грустно, неуютно. Веселее стало, когда бабушка угостила варениками с вишнями.

Вечером, когда они ужинали на веранде, Евгеша сказала родителям:

– Аниска – экстрасенс.

– Может, и ты экстрасенс? – рассмеялся отец.

– Я – нет, Аниска – точно, сама видела,– Евгеша сомневалась: вдруг Аниске не понравится, если она расскажет про ножницы и палочку, которые прилипают к ее груди, про волшебную полянку и козищу, которую пересилила Аниска.

– Что же ты видела?

Евгеша колебалась, но тут распахнулась калитка, зашевелилась Ласунка, лениво гавкнула. Евгеша держала на ее кудрявой теплой спине ноги, собака специально так ложилась под столом, чтоб девочке было удобно. Эта собака была не для охраны – для ласки, поэтому и назвали ее Ласункой. Она не бросалась на людей, не клацала зубами от злости, но все же гавкнет, предупредит.

Чужие не знали про собаку, что она – Ласунка, их пугала большая черная собака с желтыми подпалинами на груди и у глаз. Вот и сейчас на дорожке нерешительно остановилась незнакомая женщина, увидев пса, вылезающего из-под стола. Ласунка же уселась на крылечке, разглядывая незнакомку.

– Не бойтесь! – Евгеша тоже вылезла из-за стола и стала возле Ласунки, голова которой доставала до ее уха.

Женщина осмелела, подошла ближе и заверещала тонким голосом, даже в ушах зазвенело:

– Что же это за дети, спрашиваю я вас, а? что это за девочки, которые загнали мою козочку неведомо  куда, еле я ее за речкой отыскала, завязла там в болоте, чуть не утонула! Вытащили кол, уверена, что и настегали ее, иначе разве бы летело животное, не разбирая дороги, и мекало не своим голосом, люди слышали? Разве так воспитанные дети поступают, а?

– Какие дети? – спросила мама, но смотрела не на тетку, искала взглядом глаза Евгеши, которая опустила голову и прижалась к теплому боку собаки. Стоит взглянуть маме в глаза – про все она сразу узнает.

Евгеша считала, что они с Аниской не сделали ничего плохого. Наоборот, эта женщина со своей козищей (ишь, называет это чудовище козочкой!) порушила их волшебную полянку.

– Спрашиваете, какие дети? Вот эта и еще другая, длинноногая с красным «петушком» на голове.– Женщина немного успокоилась, заметив, что родители склоняются на ее сторону.

– Аниска, а ну сюда живей! – позвала мама, и Аниска вылетела из-за кустов смородины, где давно уже сидела, все видела и слышала.

Аниска стала рядом с подружкой, но головы не склонила, смело глядела в глаза женщины.

– О, эта настегает! – опять заверещала тетка.– Бедная моя козочка, не знаю, будет ли теперь доиться, такая перепуганная!

– А зачем вы привязали ее на нашей полянке? – воинственно спросила Аниска.– Мы эту полянку открыли, она наша. Где теперь нам играть?

– А какое вы имели право бить мирное животное?

– Да я ее и пальцем не тронула! Я просто на нее посмотрела,– с гордостью сказала Аниска.

– Да, только поглядела,– подтвердила Евгеша.– Коза сама кол вырвала и умчалась.

– Умчишься, если такая задира глаза вытаращит…

– Успокойтесь, прошу вас! – вмешался отец.– Садитесь лучше с нами ужинать.

– Спасибо, я пойду, пора мою козочку подоить,– совсем вдруг успокоилась женщина.– А вы туда детей своих не пускайте.

– Мы и сами туда больше не пойдем! – ответила Аниска.

Маме хотелось наказать девочек, но отец сказал миролюбиво:

– Хватит, они все поняли. Но со двора без нас – ни шагу! Садись, Аниска, с нами вареники есть.

– Да я уже поужинала,– ответила Аниска, но глаза ее уже шарили по столу – а что здесь вкусненькое?

– Тебе можно и трижды ужинать,– сказала мама.– Вон какая тощая.

– Это из нее энергия бьет,– объяснила Евгеша и протянула Аниске свою ложку: – Покажи, как ты умеешь.

Аниска выпятила грудь и приложила к ней ложку. Ложка прилипла. Аниска приложила ножик – прилип и он.

– Подумать только! – всплеснула руками мама.

Аниска уселась рядом с Евгешей и тоже устроила свои ноги на спине Ласунки, подвинула к себе вареники и банку со сметаной.

Когда поужинали, отец достал записную книжку, что-то в ней прочитал и сказал:

– Аниска – козерог, это сильный знак. Не удивительно, что ложки липнут.

– Ты забыл, что наша Евгеша тоже козерог,– возразила мама.

– Видимо, в ней твои гены перетянули, а ты – дева. Но лучше бы и Евгеша была настоящим козерогом, лучше иметь сильный характер, защищать себя.

– Женщине неплохо и девой быть,– возразила мама.– Ее должен защищать мужчина, как ты меня.

– А что это значит – козерог, дева? – спросили девочки вместе.

– Это космические звери. С древнейших времен люди дали небесным созвездиям имена животных, зверей. И стали они называться знаками зодиака, ведь по-гречески «зодиак» значит «животное». Есть на небе и рак, и лев, и скорпион…

– Если они на небе, то почему я на земле – козерог? – удивилась Аниска.

– Земля вращается в космосе, созвездия тоже меняют свое положение. Люди верили, что созвездие, под которым родился человек, влияет на его судьбу, формирует его характер…

– Не забивай детям голову глупостями,– вмешалась мама.– Если человек сам с малых лет не будет ума набираться, то никакой небесный зверь, никакой зодиак ему не поможет.

– А козерог сильнее козы? – спросила Евгеша.

Ответила ей Аниска:

– Разве ты не видела, как она перелетела через будяки? Нечего сомневаться.

– Может, вы наконец расскажете, что случилось? – спросила мама.

Подружки, перебивая друг друга, рассказали, как им попалась волшебная полянка с шелковой травой-муравой и цветами, какая там тишина и солнечное небо, полное мотыльков и стрекоз. Но эта противная козища все испортила.

– Я ее пересилила! – с гордостью закончила Аниска.– Но такой полянки у нас больше не будет никогда.

– Не будет,– опечалилась и Евгеша.

Подошла мам а Аниски с кофточкой в руках, набросила на плечи дочке.

– Надень, небось озябла.

Евгеша хотела сказать, что Аниска не мерзнет, у нее сильная энергия козерога, но смолчала: неизвестно, как мама подружки воспримет такую новость, ей и так часто влетает за непокорность.

Но Аниска покорно всунула голову в кофточку, запыхтела, отыскивая ворот, наконец в нем показался ее огненный «петушок», руки нырнули в рукава.

– Не пора ли домой? – спросила ее мама. – Уже звезды по небу гуляют, а вы все не наговоритесь. Или совсем спать не собираетесь?

– Звезды? – встрепенулась Аниска.– Покажите мне моего козерога,– попросила она евгешиного отца.

– Козерог – зимний знак, а сейчас…– отец полистал записную книжку,– Лев на небе, потому что июль на дворе.

Они выступили с освещенной веранды в темноту, будто в черную реку нырнули. Но это только мгновение, глаза сами отыскали звездное небо над головой. Как отыскать в этом миллиарде разных созвездий, в этом бесконечном сиянии маленького льва?

– Нужно учиться, чтоб уметь отличать созвездия,– оправдываясь, сказал отец.– Есть такая великая наука – астрономия.

От бескрайнего небесного сияния, от мерцания звезд в бесконечной глубине становилось и прекрасно, и тревожно. Евгеша отыскала в темноте руку подружки и прошептала ей на ухо:

– Тебя тоже космос захватывает?

– Захватывает…– ответила Аниска, которая понимала подружку, как никто другой.

 

КОНФЕТЫ

 

Подружки сидели в скверике и лизали мороженое на палочке.

– Ты, конечно, считаешь, что никакой я не экстрасенс,– вдруг произнесла Аниска.

– Почему? – не поняла Евгеша. В способностях Аниски она не сомневалась.

– Потому что тетка со своей козищей через мою наколдованную стену пробилась. Ну, ничего, я еще маленькая, не вошла в силу.

Они долизали мороженое, выбросили палочки в урну и снова уселись на лавочке. Домой совсем не хотелось, а полянки у них не стало.

Напротив, за клумбой, сидели парень с девушкой, о чем-то тихонько разговаривали, не обращая внимания на девочек.

– Влюбленные! – снисходительно сказала Аниска. Но когда парнишка достал из дипломата коробку с конфетами, Аниска встрепенулась. Он открыл коробку, протянул девушке.

– Сейчас убедишься, что я экстрасенс,– прошептала Аниска и уставилась на девушку, как недавно на козу, точно так же руками оперлась о колени.

Девушка покраснела, что-то тихонько сказала парню. Тот вскочил, взял коробку с конфетами, подошел к девочкам, сказал приветливо:

– Угощайтесь!

Подружки взяли по одной конфетке, поблагодарили.

– Идем! – Евгеша соскочила со скамейки, но Аниска потянула ее назад – садись!

– Вот увидишь, он нам сейчас все конфеты отдаст!

– Верю, верю, не надо! – прошептала Евгеша. Ей вдруг стало стыдно, перехотелось сосать конфетку, будто она ее украла.

Но Аниска, быстро справившись с конфетой, облизнулась, вытерла руки о красные трусики и снова уставилась на девушку, которая еще не успела и ко рту конфетку поднести. Та удивленно посмотрела на Аниску, положила конфету назад в коробочку, что-то тихо сказала парню:

Он обиженно схватил коробку, швырнул ее на колени Аниске и почти выбежал из сквера. Девушка растерялась, она чуть не плакала.

Евгеша схватила Аниску за руку, с силой потрясла ее, чуть конфеты не слетали с коленей, потребовала:

– Сейчас же верни его, слышишь, экстрасенс!

Евгеша никогда не возражала подружке, Аниска с удивлением смотрела на нее. Но парень вернулся сам, сел рядом с девушкой, сказал громко: «Прости!»

Аниска соскочила с лавочки, подбежала к девушке, сунула ей коробку:

– Возьмите, нам больше не нужно, мы просто тренировались, ведь я экстрасенс! – схватила Евгешу за руку и поволокла из сквера.

Евгеша освободила руку, сурово сказала:

– Если ты экстрасенс, то делай так, чтоб всем от тебя было хорошо, а не плохо! Обещаешь?

Аниска хотела возразить, но вдруг покорно согласилась:

– Обещаю!

 

ГОРЕ

 

Наконец прошел долгожданный дождь. Густые струи вобрали пыль, умыли деревья и цветы в саду. Вдруг сбоку ударило солнце, пространство будто раскололось надвое, на дождевое и солнечное, а между ними цветным горбом поднялась радуга, подружки еще никогда не видели такой.

Они выбежали под золотой дождь, тянули руки к разноцветной дуге над головой, подскакивали, стараясь приблизиться к ней.

– Гляди-ка, царевна плачет,– сказала бабушка и тоже стала под теплый дождь, сняла платок, закрыла глаза, подставила лицо небесному сиянию, из которого разноцветным горохом сыпался дождь, омывая и радуя все живое.

– Ишь, какая радуга роскошная,– говорила бабушка молодым голосом.– Счастливое мгновение!

Подружкам стало тесно во дворе, они выбежали за калитку, плюхали босыми ногами по лужам, брызги летели до самого неба. Вместе с ними скакала Ласунка, возбужденная и радостная, как они.

Дождь быстро перестал, но успел залить переулок огромными лужами. Вода была чистая, потому что переулок был затянут густым спорышем, только посредине две наезженные колеи. Машины сюда заезжали редко.

Откуда вдруг взялся этот «жигуль», они не заметили.

Девочки разбежались в разные стороны, стали у забора. Ласунка растерялась, кинулась к одной, к другой.

Машина ехала медленно, шофер берег ее сверкающие бока от грязи, которая уже успела облепить колеса.

Миролюбивая Ласунка вдруг зарычала и ринулась к машине. Машина даже не ударила ее – легонько ткнулась крылом. Ласунка упала под колесо.

Машина остановилась, молодой парень отворил дверцу, сердито сказал девочкам:

– Заберите свою собаку! И не пускайте на улицу под колеса!

Евгеша хотела ответить, что это вовсе не улица, сюда только дрова и брикеты привозят, топить зимой, да еще картошку и тыквы с огорода. На шоссе они Ласунку никогда не берут. Но Аниска присела возле собаки, лежащей неподвижно, прислонилась ухом к груди, заглянула в глаза, попятилась и села в лужу. Евгеша почувствовала, что подружка ужаснулась, хотя видела только ее спину.

Шофер вылез из машины, склонился над Ласункой, тоже заглянул в ее глаза и прикрыл ее ладонью.

– Не понимаю, машина даже не ударила, только дотронулась,– произнес он растерянно, с сожалением.– Извините, девочки, я не хотел этого, вы же видели – она сама кинулась. Хорошая была собака.– Он сел в машину, хлопнул дверцей, спустил стекло и добавил, высунувшись в окошко: – Позовите родителей, пусть уберут с дороги. И шкуру нужно снять, пока не застыла, вам из нее шапки сошьют, ни у кого таких не будет кудрявых. Хоть какая-то польза, все равно в земле пропадет…

Машина исчезла, будто ее и не было.

«Какие шапки? – не могла понять Евгеша.– Из Ласунки – шапки?» Почему посмел о таком говорить молодой парень? Почему и за что он извинялся и вообще зачем заехал в их тихий переулок?

Таяла радуга, сияло солнце, не только с промытого неба, а из каждой капельки, застрявшей на листьях, в траве, чистый воздух дрожал от радости. А Ласунка лежала неподвижным черным холмиком, отбросив лапы, закрыв глаза. Аниска, съежившись, неподвижно сидела в луже, не озираясь, ничего не объясняя.

Евгеша боялась сдвинуться с места, она уже начала понимать: случилось что-то очень страшное, непоправимое, что трудно понять и объяснить: только что живая, веселая Ласунка – и вдруг эта неподвижность.

– Аниска, да сделай же что-то! – кинулась она к подружке. Толкала ее в спину, поднимала с земли, тянула к собаке.– Сделай!

На этот крик выбежала бабушка, все еще простоволосая, с просветленным, как промытое небо, лицом, но уже встревоженная криками девочек.

Бабушка сразу все поняла. Припала к собаке, потрогала ее веки. Тяжело поднялась с колен, произнесла тихо, растерянно:

– Ни раны, ни крови. Мертвая. Вот вам и радуга, и зрячий дождь! Жизнь – она такая…

Аниска помогла бабушке перетащить Ласунку во двор. Евгеша не смела дотронуться до мертвой собаки, невозможно было поверить, что так бывает: живая, радостная, а через мгновение – эта страшная неподвижность… Неужели ничего нельзя сделать?

Она снова попросила Аниску:

– Сделай же что-то, сделай! Оживи Ласунку!

Евгеша стояла поодаль, наблюдая, как манипулирует подружка над собакой.

Аниска обкладывала морду Ласунки головками чернобрывцев, натирала размятым цветком ее виски и лоб, водила руками, что-то шептала.

– Нет,– наконец сказала Аниска,– не могу, ведь у нее глаза закрыты и сердце остановилось. Ударило точно в висок. Никакой экстрасенс оживить не сможет, потому что это – смерть!

Где слышала Аниска такие страшные слова? Почему она их знает, а она, Евгеша,– нет? Ведь они всегда рядом.

У них не было сил смотреть на неподвижную собаку. Спрятались в маленькую темную комнату, улеглись на старом диване, прижавшись друг к дружке коленками, руками, щеками. Так и заснули, опечаленные первым в жизни горем. Душа защитила их, оторвав от страдания и погрузив в сон.

Они не слышали, когда вернулись родители, о чем говорили. Проснулись от цоканья посуды – мама готовила стол к ужину. Глянули друг на друга и все вспомнили. Соскочили с дивана, побежали к тому месту, где лежала Ласунка.

Собаки не было, только в траве валялись головки чернобрывцев, которыми ее обкладывала Аниска.

– Я ее похоронил,– сказал отец Евгеши, спускаясь к ним с веранды.– Идемте, мама зовет ужинать.

И родители Аниски, и бабушка – все собрались вокруг вечернего стола. Никто не вспоминал Ласунку, но все горевали; это было видно по глазам. Говорили мало и тихо. Только бабушка, зажигая свечку на столе, сказала:

– Пусть горит. У собаки тоже есть душа, она еще возле нас, будет ей легче.

Когда подружки усаживались за стол, евгешины ноги привычно стали искать спину Ласунки, но качнулись в пустоте. Евгеша положила ложку и горько заплакала. Сквозь слезы она видела, что непоколебимая Аниска тоже плачет, спрятав лицо в ладонях.

Никто не мешал им плакать, никто не ел, не цокал ложками.

Мамы хотели их утешить, но бабушка сказала, только она имела на это право, как самая старшая, самая мудрая:

– Не трогайте, пусть выплачутся. Они сегодня впервые увидели, что на свете есть не только радость, но и горе.

Вдруг тоненько, как девочка, заплакала мама Евгеши:

– Это же с ними могло приключиться, с ними! И что тогда? Развелось этих машин, ездят где им вздумается!

– Это право машины – по дороге двигаться,– вдруг сурово откликнулся обычно молчаливый отец Аниски.– Не пересаживаться же теперь в телеги! Беречься нужно, внимательными быть, вот что!

 

МЫ ИХ ПРИМЕМ?

 

Где была похоронена Ласунка, девочкам не сказали – для чего вам? Не нужно тревожить, пусть отдыхает…

– Нечего гадать – где,– сказала Аниска, когда они встретились утром с Евгешей.– В саду или в огороде. Давай поищем. Слышала, что с помощью палочки отыскивают место для колодцев, даже нефть? У меня есть такая волшебная палочка.

Аниска исчезла и возвратилась через минуту, держа в руке палочку, от которой очень сильно пахло смородиной. Евгеша подумала, что Аниска отломила ее от куста смородины и оборвала листья. Но не сказала: раз у Аниски сильное биополе, любая палочка в ее руке станет волшебной.

Аниска нахлобучила на палочку головку чернобрывца.

– Знаешь, почему я хотела оживить Ласунку этими цветами? – спросила она и тут же ответила: – В них необычная сила, бабушка рассказывала, что когда-то чернобрывцами натирались колдуньи, чтоб сильнее колдовать и заклинать. Не зря же бабушка насеивает чернобрывцев вокруг деревьев и по всему огороду.– Она ткнула цветком в нос Евгеши.– Вот понюхай, этот запах отпугивает вредителей, не нужно отравлять растения химией. Ну, идем!

Девочки направились в сад. Аниска впереди, вытянув напряженную руку с палочкой, на которой колебался цветок, Евгеша позади.

– Видишь, ведет меня, тянет…– Аниска вдруг прытко кинулась к забору, где всегда зеленела полоска невскопанной земли. В одном месте чернела земля, слегка прикрытая дерном, сверху лежал обломок гранита. Отец Евгеши притащил несколько таких обломков, когда рушили старую дорогу для новой магистрали, выстлал ими землю возле крана, чтоб не раскисала от воды.

– Здесь! – Аниска воткнула палочку возле камня. Желтый цветок закачался, будто приветливо глянуло на них веселое око Ласунки.

– Она нас слышит? – спросила Евгеша.

– Не знаю,– ответила Аниска, хотя всегда все знала.

– Помнишь, что сказал шофер? – снова спросила Евгеша.– Чтоб нам из Ласунки шапки сшили, потому что шкура красивая.

– Помню. А ты разве не слышала: есть люди, которые крадут собак, сдирают с них шкуру и шьют шапки? Потом на базаре ими торгуют.

Евгеша даже всхлипнула от возмущения.

– Попрошу маму, чтоб не покупала мне меховую шапку, никогда! Пусть лучше свяжет.

– И мне свяжет, одинаковые,– согласилась Аниска.

Они сели на траву у забора. Старые доски были теплыми, по ним сновали по одному и цепочками длинные красные жучки с черными точками – солдатики. Теплым был и гранит, который они оглаживали с двух сторон, как когда-то Ласунку. И еще, бывало, ссорились, глупые: не касайся моей стороны, гладь свою. Если бы Ласунка вдруг оказалась живой, они бы никогда не ссорились из-за нее, не делили.

– Видишь белое облачко на небе? – показала Аниска.

– Вижу. Легонькое, как перышко, неуловимое…

– Может, это душа Ласунки поднялась так высоко, не догонишь…

Чем бы ни занимались подружки, Ласунка была как бы рядом с ними. И в то же время помнилось, что ее уже нет и не будет никогда.

Они вспоминали разные проделки собаки, игры с нею, смеялись, радовались, а потом охватывало то страшное, что случилось, и они снова начинали плакать и мчались к забору.

Украсили гранитный камень цветами. Украсили и свои волосы чернобрывцами, натерли ими щеки, виски, руки. Евгеша повторяла все, что придумывала Аниска.

Аниска воздела руки к небу, велела:

– Повторяй за мной! – и начала на высокой ноте, слегка подвывая: – Сгинь, сгинь, пропади горе и беда! Чтоб жили люди и собаки!

– И птицы, и разные звери, и все живое! – с восторгом подхватила Евгеша.

– И не было никакой смерти во веки веков!

– Никакой смерти! – повторяла Евгеша.

Они кружились, становились на носочки, тянулись к небу, где все еще прозрачным перышком плыла неуловимая душа Ласунки.

Вечером оба папы, не сговариваясь, принесли маленьких щенят – черного, как уголек, и рыжего, сияющего, как солнышко.

Но подружки дружно заявили, что им не нужны другие собаки, они никогда не забудут Ласунку.

– И не забывайте! – сказала бабушка, которая уже приняла щенят в свой теплый платок, они дрожали и пугались чужих людей.– Но разве вы не видите, что очень нужны этим живым существам? Им сейчас плохо, их отняли от мамы. Их нужно кормить, жалеть, беречь от болезней. А кто же все это сделает? Родители на работу, у меня полно дел, да и старая я, силы не те. Когда-то я Ласунку вырастила для вас, теперь ваша очередь. У кого светлая душа и доброе сердце, тот пожалеет животное.

Подружки поглядели друг на друга – пожалеем, примем их?

– Еще и полюбите, как Ласунку,– обнадеживала бабушка.

Нет, им этого не хотелось – любить каких-то щенят больше, чем Ласунку. Но бабушка сказала так уверенно, а ей нужно верить. Она мудрая и знает: если пригреть и самим вырастить, то полюбишь непременно!