Удивление...

Ехали мы в «Газели» долго, запылились, устали. И вот к середине ярчайшего августовского дня выкатились из лесов, на прибрежное пространство Оки. Преодолели понтонный мост, выбрались из машины – и вот тогда-то окатило, заполонило целиком это самое чувство – удивление. Уже привыкнув к довольно скромной, бедноватой даже природе Мордовии, внутренне просто ахнешь, увидев высокие эти склоны-берега, с воткнутыми посреди зеленых темных кущ куполами, эту широко разлившуюся воду, это отраженное в ней небо с грудами облаков, этот песчаный пляж-берег, тянущийся в обе стороны...

Природная благодать и вписанный в нее старинный город потрясли меня вот еще чем: выросшая на теплой Украине, я всегда воспринимала Россию суровой, с обстановкой жизни жесткой, где человеку – не жить, а выживать надо. И вдруг – совершенно из детства, днепровский пейзаж, с тем же теплом, размахом и одновременно уютом, с той же красотой для очей... И где – да посреди России-матушки, которую ругать мы любим, а знаем и бережем мало, плохо.

Муром – к Владимирской области принадлежит, а ведь сам Владимир с Киевом недаром сравнивают, ибо тут, в местах этих вполне былинных, не только внешняя красота, но и святости удел. Храмы повсюду, и старинные, и имена, имена – князей, подвижников, воинов.

Пожалуй, чувство этого радостного сердечного узнавания-удивления здесь, в Муроме, уже сложилось в слова, которые высказать возможно. Но зародилось оно раньше, на подступах, в знаменитых лесах-чащобах, пусть и пробитых сейчас хорошими дорогами, но густых, древних каких-то, богатых  своими тайнами, а не только ягодами и грибами. Как пронзительно стало на душе, когда проплыли за окном «Газели» улицы села Ломовка (название это я прочла на шоссейном указателе), а увидела только сейчас впервые места, откуда родом отец. Прежде слыхала лишь названия близлежащих станций: Арзамас, Навашино; река Тёша... Радовалась, что дома справные, что церковь отстроена, мечтала побывать при иных обстоятельствах... И глядя на деревья – понимала, что они видели, как отца забирали на фронт (в 43-ем, в танковое училище, войну он почти не захватил), как молодые мои родители ехали на деревенские смотрины, а дед встречал их на санях... Здесь впервые мама увидела ту самую, редкую теперь, исконно русскую красоту – волооких дев-красавиц с пшеничными косами...

Возвращение в отчий край, буквально – в места отцовского детства и юности; и как-то символически – через внешнее сходство этих дивных краев с моим собственным уютно-днепровским детством, полученным по материнской линии... И еще – возвращение и прикосновение к абсолютно живой, неумирающей, общей для всех нас, русских, святости.

Чудо...

В храме, который стоит прямо на склоне и с дальним видом на Оку и окрестности, Николы Набережного мы пожелали поклониться мощам Иулиании Лазаревской. Не так уж много у нас женщин-святых, а она – и замужем была, и детей родила, и Богу милосердной своей, самоотверженной жизнью угодила. И вдруг узнаём, что нынче, именно в этот самый день состоится крестный ход, первый, считая с советского времени. И мало того – прибыли на него представители Русской Церкви За Рубежом. Пойдут все от Спасского монастыря с иконой Преподобного Серафима Саровского через весь город к новому, освящаемому в честь Батюшки храму. А завтра, то есть 25 августа по новому стилю, память преподобной Иулиании Лазаревской, о чем мы и не подозревали, но вот – пришли поклониться и оказались в гуще событий. Вообще люди опытные знают: паломнические поездки легкими не бывают, чуть дело доброе для души совершить наметишь, тут тебе и все спицы в колеса. Но все эти претыкания-искушения осыпались шелухой под ноги, когда очутились мы в людской толпе, и с молебным пением тронулись сквозь Муром. Постепенно темнело, горело множество свечей, текли люди, зажигались огни в домах, вот так, в густеющих сумерках мы двигались, переходя из времени в вечность, всё больше ощущая себя именно дома, в ласке благодатного летнего еще тепла, воздуха, напоенного влагой большой реки, святости, покрывающей тебя надежным покровом. 

Вот она, оказывается, какая наша Россия! Надо ездить, надо смотреть, только не досужим, ленивым взглядом туриста, а с жаждой и самому стать иным в свете открывающейся тебе красоты.

Днем...

Нет, всё, конечно, неоднозначно. Сложно и плюралистично, выражаясь современным сленгом. Судьба Мурома как города близкого к Москве довольно печальна: многие предприятия разорены и их громадные площади обращены в складские помещения.
В связи с этим безработица, люмпенизация населения. Городские здания ветшают, кое-где даже и монастырские стены... А только монастырей здесь: Спасский, Троицкий, Благовещенский, Воскресенский... На западе давно бы уж из этих храмов нарядные экспонаты сделали и деньги бы качали. Из святости. И пусть бы не разрушалась она внешне, но дух торговли, купли-продажи поселился бы здесь точно. Этого – душевно, внутренне – не хочется. Претит. Святость – она ведь не на показ – на преображение личности.

Вот и выходит у нас – не Богу свечка, и не известному персонажу кочерга... А на газончике вблизи стены монастырской спит непотребным сном пьяная молодая женщина. Всё взывает о помощи... Плохие мы наследники. А ведь столько у нас славы – на всех, для всех, сокровенной и открытой, всесильной и требующей любви. Былой... Сегодняшней...