Александр Жебанов

Рассказ

...в одиночку не спастись нам никогда

Боги улиц, я не слышу ваши голоса.

Многоточие «Скажи мне, брат»

...Сначала пропал смех.

Я начинаю забывать твою улыбку.

Ты помнишь, как мы смеялись? Ты был смешливым пацаном. Мы смеялись до слёз. И не было счастливее нас в целом белом свете!

А потом появился он.

Про таких говорят: пафосный! – не рафы симонс, – баленсиага арена лоу! – и бейп шарк на плечах – цинично сплёвывал сквозь зубы, паря электронку: привет, задроты, – говорил, – как жизнь? – спрашивал, – дунете?! Это был тайный закодированный язык, который скрывал ужасные тайны. Но мы не знали наверняка этого – смотрели на его тоннели, штанги и наколку, в которой было что-то кельтское – так мы думали – и чуяли своё младенчество. У пацанов на районе такой татухи не нашлось бы.

Да, в общем, не о том я говорю... Дело было не в тату... Дело было в нас. И даже, наверное, во мне – тогда я нарушил первое правило нашего двора: «не бойся»! Я стал бояться... Чужак имел надо мной – да, впрочем, над нами всеми – власть – власть удава над кроликами. Над нами, но не над тобой! Я знал твоё сердце. Ты был храбрым. Отвечал ему, не тушуясь. Пацаньих правил ты не нарушал, поэтому был свободен. Но жизнь не двор, у неё свои правила, и одно ты нарушил: не изменять себе... Ты потерял себя, и не смог ответить «нет», когда было нужно. Из-за храбрости сломался – сломался «на слабо». Ты не смог сказать «нет» – а меня не оказалось рядом. Да послушался бы ты? Не уверен. Ты шёл вперед. Не боялся рисковать. Но дело было в том, что правил в той дороге не было и нет.

Ты не знал? И вот я тоже...

Глаза твои краснели, а настроение мрачнело. Ты засыпал на уроках. Я спрашивал: в чём дело, бро? Хотя догадывался: ты терял себя. И ты не знал, что мне ответить – и потому срывался, агрился, орал: здесь, в городе, ты не увидишь звёзд! А там их вижу – и поднимаюсь к ним! – и ведь не рофлил! – блестел глазами, уходил... Не уходил – сгорал: ведь для меня ты был звездой, и твоя звезда гасла. Мне становилось страшно – ты не мог свернуть – внушил себе, что должен был пройти дорогу: иль соль тебя, иль ты её.

Ты уходил – всё дальше, дальше... Свернуть с дороги – проиграть! Кто так сказал?! И как мог объяснить тебе, что это не дорога в небо, и даже не тропа, а пропасть?! Пропасть, в которой дна нет – а только смерть! Я и не объяснял – потому как знал: слабость – не твоё! Можешь ошибаться, можешь быть упрямым, но вот слабым – слабым быть не можешь! Вот ты и старался – доказать себе, доказать нам всем! – что ты имбовый парень. Тогда и пропал твой смех. Наш смех. И то была не последняя потеря.

У тебя появились новые друзья. Это мы их так называли – вернее сказать, оказывали им доверие так называться – они не были такими как мы... И я не верю, что ты не видел это. Значит, были на то веские причины, и ты что-то замышлял. Новые друзья твои были неприятны мне, но ты дружил с ними, и я отходил в сторону – всё ещё доверял твоему чутью. И никого не оказалось рядом подсказать, что там вовсе и не дружба, что там уже зависимость была.

Тогда не понимал – ревновал! И из-за ревности – а думал из-за гордости – бросал тебя!

Ты перестал замечать меня: конечно, я мог чувствовать и потому был слаб – ты же перестал быть собой. Я смотрел на тебя, как на выросшего из нашей песочницы реального пацана – пусть ты и стал худым, а спина твоя горбилась – теперь ты носил бесформенные дефолтные толстовки: архив! – гордо шлёпал по принтам полустёртого Кобейна – а волосы твои стали сальными, и от тебя плохо пахло... Удивлялся твоим родителям: они это принимают – значит, так надо. Ты перестал учиться. Но даже не это ужасало: ты перестал чувствовать: тебе уже были неведомы понятия «сознание», «добро», «красота», «долг». Ты говорил: меня всё достало, всё дерьмо, всё тошно1 – вставал из-за парты и хлопал дверью. А когда попытался открыть тебе глаза, то захейтил – почём зря! – меня так, что не разговаривал с тобой недели две. В общем, до знакомства со своими друзьями-нариками такое ты себе не позволял.

Так пропал мой друг.

Ты стал занимать деньги. И не отдавал долги: юлил, скрывался, оправдывался – обещал вернуть, снова обещал... Тебя перестали уважать, пацаны презирали вчерашнего кумира, байтили, но пока что осторожно, пока что неопасно. А я всё надеялся на чудо – вдруг это всё игра?! Верил – и не верил... Какой-то движ с вейпами, ашками, подами, браслетами-алюксами, снюсами и прочей лабудой: приносил – толкал народу... Всё вертелось, всё вращалось. Разговоры про «пыхнуть», боксы и бланты – толстые намёки, тонкие смешки... Все уж знали, что ты ездишь на закладки, куришь спайс. Но первоначальный взлёт в глазах мальчишек сменился затяжным падением. Не знаю, почему молчали взрослые в школе – ждали, когда закончишь девятый класс? Ушёл бы – с плеч гора! Придерживались принципа: твои проблемы – решай их сам? В общем, поступали так же, как и мы: вляпался – отмывайся сам. А я? – оправдывал себя: уроков много, домашки завались, ОГЭ, допы, пробники, репеты – но это ширма. А за ней – тоска, уныние и тлен – не знал, как помочь тебе, и от бессилия закрылся.

А когда пришла полиция, нарушил второе правило: «не стучи».

Бумажная повестка, я свидетель. Показывали листы с допросом остальных – все говорили о чужаке и о моём друге... Все в этих листах что-то там парили, нюхали, жевали... А может, не парили, не жевали, не вдыхали – плохо помню тот день: лишь родителей с настроением плохим, да свой необъяснимый страх... Вот тогда и раскололся – но пойми, хотел спасти тебя! Я говорил, а опера внимали – качали головой – поверил им: они поймут, а раз поймут – спасут!..

Ты в школу не пришёл – говорили шепотом: загремел, распространение, наркотики! – шептали... А будь по-моему – кричал бы в голос: беда, пожар, спасите!!!

Будешь ли ты осуждать меня, или поймёшь порыв, но прежнее ушло и вряд ли всё поправится. Это тогда ещё надеялся на что-то – как вдруг всё изменится... Но прошло время, а ничего не изменилось. Имею в виду – дружба наша исчезла вовсе: истаяла как пар. Не тешу себя надеждой: наркотик уничтожает прежний мир – а взамен пустота – я видел твои глаза. Вот сможешь ли заполнить её? Постарайся, мой друг...

Да, ты нарушил наше последнее правило: «не изменяй себе».

И боль не от того, что изменился ты – а боль от того, что изменился сам: смотрю на всё другими глазами – и для этого нужно было потерять друга – а значит брата! – потрясение, сравнимое с потерей целого мира.

Когда-то знал твоё сердце. Сейчас не знаю тебя. Ты стал другим, и я стал другим. Только наркотики остались прежними – испытывают на прочность молодых и отчаянных... У пацанов свои правила, свои принципы, но вот догадываются ли они, что и у этой отравы есть свой принцип: сгубить разум, опустошить душу, уничтожить любовь и дружбу?

Если нет, то пусть наша история послужит кому укором, а кому уроком.