Мария Сакович

«Школа, школа, я скучаю…»

О чем и писать в осенний номер журнала, как не о школе в тех или иных ее проявлениях? Каюсь, тема мне не близка, поэтому читаю я школьных романов мало, еле наскребла на то, чтобы поделиться. Несмотря на мою патриотичность, ниже вы найдете только один отзыв о российском авторе – причем мною любимом! – и при этом отнюдь не лестный. Остальные книги принадлежат перу авторов заморских. Тем интереснее погрузиться в атмосферу незнакомых нам учебных процессов.
И помните: звонок – для учителя!

Бел Кауфман, «Вверх по лестнице, ведущей вниз»

«Вверх по лестнице, ведущей вниз» Бел Кауфман я проглотила за 3 часа путешествия в поезде. Несмотря на объём (книга кажется толстенькой и выглядит очень приятно), она не тяжёлая, в руках ощущается как приятный, но не тяжкий груз. Страницы плотные, чуть желтоватые или сероватые, что придаёт книге аромат... личной переписки. Особенно учитывая, что состоит она сплошь из записок, писем и циркуляров.

Сюжет незамысловат и даже откровенно прост. Героиня книги, молодая учительница Сильвия Баррет, приходит в школу в надежде заинтересовать учеников своим предметом – английской литературой, но быстро обнаруживает, что ученики по большей части равнодушны, большинство коллег совершенно безучастны к жизни школы, а сам ход этой жизни подчиняется бессмысленным бюрократическим нормам. Постепенно, однако, она понимает, что именно здесь перед ней открывается возможность действительно повлиять на умы и сердца учеников. Она проходит через многое: неповиновение, враждебность, несчастные случаи, попытку самоубийства ученицы – и школа становится для неё личным завоеванием, ни пяди из которого она не готова отдать. Дети, за которых она боролась год, полюбили её. А она вросла в них каждой клеточкой своего организма – потому что она настоящий учитель. И даже её провал с самым сложным учеником Джо Фероне – провал неокончательный. Он снова появится на её горизонте, будучи безнадёжно, до слёз и свирепости, влюблён в «училку». Появится и позволит Сильвии сделать свою жизнь лучше.

Кауфман пишет не просто так, а со знанием дела – она педагог и, между прочим, классика еврейской литературы Шолом-Алейхема. Родители Бел Кауфман – американские литераторы и журналисты на идише Михаил Яковлевич Койфман и Ляля Рабинович. Родилась писательница в Берлине, где её отец учился на медицинском факультете Берлинского университета. Детство (с начала Первой мировой войны) провела в Одессе, с декабря 1923 года – в США. Кауфман с отличием окончила колледж Хантер в Нью-Йорке, затем магистратуру по литературе в Колумбийском университете. На протяжении десятилетий работала учителем английского языка в средних школах Нью-Йорка, затем в городском университете Нью-Йорка. Начала публиковать короткую прозу с конца 1930-х годов, взяв литературный псевдоним Бел Кауфман. Роман «Вверх по лестнице, ведущей вниз» принес ей мировую известность, был экранизирован и поставлен на сцене.

Очень рекомендую тем, кто любит читать быстро, на одном дыхании. И чьё сердце легко тронуть незамысловатым юмором и бушующими волнами незрелых, но таких сильных эмоций! И для кого педагогика и обучение не пустой звук, а занятие всей жизни.

Джоан Харрис, «Джентльмены и игроки»

Прочитав «Джентльмены и игроки» Джоан Харрис, вы наверняка с лёгким сожалением перевернете последнюю страницу романа – увы, книга закончилась. И закончилась логично. Но вам так не захочется из неё выныривать! Поэтому продлю на несколько минут наслаждение пребывания в атмосфере повествования и расскажу об этой интригующей истории.

Главный герой романа – человек, настолько захваченный прошлым, что не мыслит себе жизни спокойной и отрешенной от страшных событий, произошедших с ним в детстве. Он – ребёнок смотрителя частной школы для мальчиков Сент-Освальд. Он учится в школе обычной, так как Сент-Освальд отцу не по карману, и что греха таить – очарован атмосферой и стилем недоступного ему рая, что находится за табличкой «Посторонним вход воспрещён!». И он нарушает первый запрет – проникает на территорию школы. И открывает ящик Пандоры: остановиться на скользкой дорожке бунтарства и вызовов уже не может. Как хитрый, ведомый инстинктами паразит, он проскальзывает в Сент-Освальд, проникает в него, затаив дыхание от любви и муки, и судьба, которая ему предстоит – это доля Герострата. Кому не под силу стать частью, тот станет разрушителем. Но только ли ненависть гложет героя – или грызёт и чувство вины, и стыд, и болезненное желание быть узнанным, уличенным – признанным?..

Антагонист героя – учитель латыни Рой Честли, который скоро станет «центурионом» – то есть отведёт сотый триместр. Ему 65, он считается стариком, однако ума и проницательности, властности и чувства юмора ему не занимать. Он консерватор и противник нововведений, но при этом догадлив и обладает развитой десятилетиями общения с детьми интуицией, благодаря чему фактически и становится главным детективом истории, где есть любовь, смерть, месть и немного юмора. И конечно, ни в чем несравнимая атмосфера частной школы – настой из благородства, аристократизма, истории и традиций придаёт романтический, с оттенком готики, флёр. Прекрасный коктейль для чтения в удовольствие.

Что поражает в Харрис – разноплановость. Я читала у неё «Шоколад», «Ежевичное вино», «Леденцовые туфельки», «Пять четвертинок апельсина», «Евангелие от Локи» и «Джентльменов и игроков». Все романы – разные. Отличаются темы, герои, структура, времена и приёмы – неизменны отличный слог, захватывающий сюжет и великолепный, ненавязчивый юмор. Смело могу назвать писательницу одним из любимых авторов и уверенно рекомендовать всем любителям хорошей литературы, доставляющей истинное удовольствие!

Алексей Иванов, «Георгаф глобус пропил»

Стыд мне и позор, но «Географ глобус пропил» Алексея Иванова я прочитала только сейчас. В январе. Ибо тратиться на книгу после фильма откровенно не хотелось (фильм вызвал отторжение всего, кроме пейзажей), а тут перепало бесплатно. И снова – не понравилось. Почему? Попробую объяснить.

Я большой любитель жизненной прозы в традиции акынов – что вижу, то пишу. Реализм в действии меня убаюкивает и воскрешает веру в себя и жизнь. Но только в том случае, если автор иностранец. Парадокс? Ведь я, вся такая насквозь патриотичная, должна читать только отечественных писателей!

Согласна. Я их и читаю куда больше, чем тех же американцев. Но вот бытовые зарисовки от них – увольте. И причина, в общем-то, одна: я не терплю повествования о святых алкоголиках (за это не переношу почти всего Ремарка).

«Географ» же в этом случае – буквально идеальный пример душевного и очень талантливого оправдания тех идиотских, откровенно опасных и страшных действий, что творит герой – просто потому, что практически не бывает трезвым. Нам как бы говорят, что при всей его хорошести трезвым он быть не может по определению, он не вписывается в среду, это тот самый лишний человек, который в нашей литературе, да и в сказочной традиции, постоянно присутствует. Он лежит на печах, делает глупости или не делает вообще ничего, и ему постоянно кто-то помогает и никогда – он сам. Правда, в алкоголизме он особенно не замечен, но в том, что лишний – однозначно не сомневаешься.

Служкин, говорит нам автор, тоже лишний. По профессии оказался не нужен, вернулся в родной город с женой, которой тоже не нужен и которая живёт с ним ради дочери, и сгодился только на роль учителя географии в средненькой школе, где тоже, в целом, не нужен, а нужно заткнуть дыру. Роман написан в 1995 году и потому неудивительно то гнетущее впечатление, которое он производит. В то время никто никому был не нужен – люди друг другу, своей стране, страна – гражданам, всё трещало и расползалось по швам, что будет завтра, никто не загадывал, а горечь от сегодня заливали кто чем мог. Я сама видела такие сломанные судьбы вокруг.

И наверное, во время написания роман был востребован и остросоциален. Сейчас же текст вызывает глухое раздражение. Автор намеренно упрощает язык (у Иванова он куда богаче и выпуклее), смысл, снижает накал эмоций, низводя роман до уровня городской хроники. Все изменяют друг другу в полупьяном бреду, все чего-то ищут, как слепые котята, наощупь выживают, потому что нет сил взять себя в руки и встать, а не ползти, барахтаясь в грязи. И в этом состоянии пребывают все – даже те, кто не пьёт в романе, а хочет конкретных вещей и имеет в голове стройную систему ценностей.

Любовь к ученице учителя тема не новая. Но и она не вызывает сочувствия, потому что при всем уважении человек, которого пытаются выставить пусть не положительным, но просто хорошим, не может испытать искренней любви без похоти к подростку. Маша не Джульетта, она выглядит и думает на свой возраст и ведёт себя соответствующе. Поведение же Служкина – небрежно завуалированная педофилия плюс невозможность стать любимым равным человеком. Потому что равная женщина будет его презирать, а ребёнка он в любом случае и умнее, и сильнее. Поэтому и тут ноль положительных эмоций.

Поход же, кульминация романа – вопиющий пример халатности и безалаберности взрослого человека, которого по-хорошему посадить бы за такие приключения. И это говорит человек, который в возрасте учеников Служкина скакал по заброшенным стройкам, лесам и болотам и воровал катафотки в троллейбусном депо – то есть отнюдь не девочка-припевочка. В отличие от тезки из романа, в её годы я умела готовить на костре, грести, ловить рыбу и искать съедобные грибы, а папа и его рыбаки не боялись их есть.

Но само это путешествие похоже на затеянный Ельциным турпоход России в прекрасное далёко – на самодельном судне, по не изученным толком порогам знакомых рек, под руководством нетрезвеющего лидера, в холоде и полуголоде, но каким-то чудом мы справились – отправив лидера вместе с его любовью за помощью взрослых. Даже не понимая, как выплыть, мы выплыли. Выжили, высохли, выздоровели, выпустились из этой школы жизни и пошли дальше, не оглядываясь назад, но навсегда запомнив все синяки, мозоли, шишки и сердечные раны. А Служкин – а что Служкин? Как был лишним человеком даже в собственной постели, так и остался. Главное, чтобы в жизни дочери Таты (тоже наводит на аллюзию) он остался важным элементом в хорошем смысле слова.

И, пожалуй, главная ценность книги именно в этой параллели. Ну и в потрясающих пейзажах, описывать которые мощный талант Иванова позволяет настолько живо и ярко, что ты чувствуешь холод, покалывание снега, стынь воды, величие скал и вздорный характер малых рек, спокойствие и достоинство рек больших (Кама как аллюзия на течение мировой истории особенно хороша) и мирное равнодушие природы к человеку.

...Я была в Перми в феврале. Мы жили на туристическом теплоходе, который на время зимы превращался в гостиницу. Из моего иллюминатора открывался вид на реку, и тёмные воды очень спокойной и очень холодной реки завораживали. И не было сна слаще, чем на слабо колышущейся, словно дышащей в дремоте спине реки, и не было леса глуше, таинственнее и причудливее, чем парма, и не было снега более колдовского и манящего, чем кружащий тебя в шаманской пляске вихрь внезапного уральского снегопада. И не было писателя, кто бы писал о Пермском крае и Урале сегодня лучше, чем Иванов. За то и люблю. А остальное приложится.