Данил ГУРЬЯНОВ

– …Идешь полтора километра. Видишь шлагбаум. После него надо пройти триста метров. Затем первый поворот направо и еще раз триста. Дальше – первый поворот налево, опять идешь триста метров… Ты меня слушаешь?

Знаменитая писательница Виктория Токарева объясняла мне по телефону, как добраться до ее дачи. На ее спокойный, с деловитыми интонациями и четкими фразами голос накладывался другой – детский, мягкий и требовательный.

– Подожди минуту. У меня здесь внучка и она очень… агрессивная.

На некоторое время я стал невольным слушателем сумбурного выяснения – какой суммы будет достаточно на жвачку. Писательница звонко, с преувеличенным потрясением, но все же мягко убедила в своей правоте внучку, что-то доказывающую нараспев, после чего снова вернулась к разговору.

– Открываешь ворота. На тебя с лаем бежит большая рыжая собака. Ты ей громко говоришь: «Фома, здравствуй!» Она тебя не тронет. Ты запоминаешь?

– Да. А что потом?

– Ну как что? Потом появляюсь я. – И после паузы: – Не понимаю, зачем тебе нужно это интервью с Катиной бабушкой? Это все романтические всплески.

Встреча была назначена на два часа дня.

– С утра я работаю. Иначе буду в плохом настроении.

На следующий день, выехав на маршрутном такси с окраины Москвы в область, я наконец оказался на нужной развилке дорог. В какую сторону идти полтора километра? Как всегда попробовал ситуацию на зуб путем ошибочного опыта – с сомнением пошел в другую сторону. Погода стала ощутимо портиться. С почерневшего неба уже лупили молнии, дождь стоял стеной, укрыться было негде (по бокам – поля и леса), мне оставалось только упрямо двигаться вдоль трассы мимо периодично проносящихся трейлеров. Я был уверен, что никакой встречи теперь не будет, ничего не получится и вообще неизвестно чем все это кончится. Крайне хотелось спасовать, расписаться в неудаче и ни за что не бороться. Тем не менее, устало проанализировав возможные варианты пути, я, наконец, понял, куда нужно было идти, и развернулся обратно.

Дождь прекратился. Погода стала дружелюбной. За оставшиеся сорок минут похода солнце полностью просушило меня. Теперь я уже шел по асфальтированной дорожке элитного поселка творческой интеллигенции. Откуда-то из сосен доносились дроби дятлов, пение птиц. Дышалось легко… Сквозь насаждения просвечивали силуэты особняков, в некоторых дворах трудились рабочие.

Открываю калитку зеленых деревянных ворот. Шагаю по дорожке из пунктиром уложенных квадратных бетонных плит. Сквозь сад вижу двухэтажный кирпичный дом, в архитектуре которого нет ничего лишнего, и маленький деревянный домик-избушку рядом. Слышу лай мощного пса. Знакомый по телефону и телепередачам голос писательницы что-то говорит собаке. Иду на звуки.

Песочный лохматый Фома обнюхивает меня. Листва низких раскидистых веток поначалу мешает видеть хозяйку, которая спускается с крыльца избушки и постепенно выходит на свет – во всем стильном, коричневом – Виктория Токарева источает спокойствие и гармонию. Даже несмотря на то, что сейчас она сердита.

– Для вас три часа то же самое, что и два? – спрашивает она, после чего сразу же направляется к двухэтажному дому.

Я последовал за ней, экспрессивно объясняя причину задержки.

– Понятно. Просто, когда я жду, ничего не могу делать и поэтому начинаю нервничать… Ноги промокли? – уточнила писательница, когда мы вошли в прихожую. – Разувайся, надевай тапочки… Программа такая: сейчас я тебя кормлю…

– Я не буду!

– Будешь. Молодой человек должен хорошо питаться. Потом мы гуляем по поселку, я расскажу тебе о своей новой повести, мне нужно о ней поговорить. И потом – интервью.

Через просторную гостиную с диваном, телевизором и детскими игрушками мы прошли на кухню, достаточно большую, очень уютную, без претензий. Хозяйка стала говорить на полутонах.

– Внучка спит на втором этаже. Тоже ждала дядю, переоделась… Садись, не стесняйся.

Возникла пауза – легкая, уютная, как передышка и осмысление. «Надо же… Виктория Токарева наливает мне суп», – думал я, глядя на писательницу с половником.

Обедая друг против друга за длинным столом, мы постепенно разговорились о повести «Из жизни миллионеров». У Токаревой есть ряд произведений, где она рассказывает о себе и людях в своей жизни. В упомянутой повести один из героев – некий французский миллионер.

– Я там написала, что у него кожа под подбородком висела, как у индюка. Ну я же не могла предположить, что он, живя во Франции, будет читать то, что я тут написала. А он прочитал перевод. И обиделся. Но ничего, потом простил.

Сила популярности Токаревой действительно уникальна. Особенно остро я это ощутил, переписываясь со своей итальянской подругой Кристиной Креспи. Она интересуется жизнью русских, и однажды я ей посоветовал найти переводы русской писательницы Виктории Токаревой, в произведениях которой наши менталитет и загадочность описаны с редким талантом. Вскоре я получаю ответ. Кри, которая раньше ничего не слышала о Токаревой, пришла в библиотеку своего провинциального города Кунео и получила там повесть «Маара» (в русском издании – «Первая попытка»). С восхищением прочитав ее, она просила передать писательнице благодарность и привет, а главное – наши отношения с ней стали намного ближе и теплее.

Ты любишь писать письма? – спрашивает меня Виктория Самойловна.

Дело в том, что, прежде чем писательница дала мне согласие на встречу, я отправил ей несколько больших писем и свою повесть в «Страннике». «Я даю интервью только по телефону, – предупредила меня Токарева, когда я позвонил ей первый раз, больше полугода назад. – У меня четко расписан каждый день. С утра начинается погружение. Я включаюсь в работу. После занимаюсь с внучкой, думаю о том, что буду писать завтра. Все новое нарушит цепочку моего труда. А по телефону говорю с удовольствием – либо в обед, либо вечером. Но, конечно, звони не из Саранска – иначе разоришься».

– Да, письма писать люблю.

– Не трать на это время. Лучше направь эту энергетику на свои рассказы.

– Я не могу писать рассказ, придя после работы вечером.

– Правильно. Канал связи с космосом открывается с десяти утра до двух дня. В таком случае пиши все свои письма через копирку или сохраняй в компьютере…

– Я так и делаю…

– У меня была любовь, и я писала ему очень искренние, красивые письма. Под копирку. Когда любовь кончилась, я собрала эти письма и сделала из них повесть, которая оказалась очень популярна. Этот мужчина прочитал ее и спросил меня: «Как же так?» Я ему ответила: «Так…»

Постепенно наша беседа перетекла в интервью.

– Что у вас на душе? – прямо спросил я.

– Все замечательно.

– И никакие раздражители не вкрадываются в ваш внутренний мир?

– Все, что меня раздражает, я внутренне отсекаю. Я однажды села и написала в столбик четыре имени под заголовком «Мои враги». А потом подумала: ну какие это враги? Так… стебли.

– Иногда с врагами легче справиться, чем с разладом в себе, жизненными обстоятельствами…

– Ну, это что-то фатальное. И тогда нужно обращаться к вере. Это уже с помощью Бога.

– Когда вы последний раз обращались за помощью к Богу?

– Однажды мне показалось, что у меня пропали деньги. Что меня просто обокрали. Я растерялась. Потому что это были деньги, которые я отложила себе на год, чтобы спокойно работать. И я тут же начала торопливо креститься и произносить молитву. Не для того, чтобы их найти, а чтобы мне стало полегче пережить эту утрату. Утрату не просто денег, но и доверия. И что вы думаете, я их нашла, оказывается, просто переложила в другое место.

– Вы верите в жизнь после смерти?

– Моя мама говорила, что человек – это электричество. Когда наступает смерть, просто выключают розетку из сети.

– Ну и что потом?

– А вот я хотела у вас спросить.

– И все же…

– Когда выключают компьютер, у него информация сохраняется на жестком диске. Наверно, у человека тоже есть какой-то жесткий диск, который называется душа. Просто так хочется, чтобы это было.

– Страдания и счастье уравновешиваются в жизни?

– Думаю, да. Количество дождливых и солнечных дней одинаково в любой жизни.

– Но кто-то живет без дождей…

– Значит, делится. Или чего-то лишен.

– Когда желаемое было невозможным, что вы делали?

– У меня была трудная любовь, и я проэксплуатировала ее примерно в десяти книгах. Я имею успех потому, что всегда писала о том, что меня очень сильно касается. Если бы у меня не было этой несчастной любви, я не достигла бы нынешнего уровня.

– Нередко вся жизнь творческой личности превращается в поиск того, что можно удачно продать через творчество.

– Да, это то, чем мы платим. Творчество – это наркотик. Это состояние наслаждения. Невероятный подъем сил, удовлетворение. А потом идет ломка. Наркоманы платят здоровьем. А мы, творцы, платим жизнью как таковой.

– Есть ли у вас такое произведение, где за сюжетной маскировкой скрыта обнажающая правда о вас?

– Это будет впереди. Меня недавно пригласила Оксана Пушкина, чтобы я рассказала ей свою историю. Я обещала подумать. Потом она перезвонила, я ей сказала: «Все участники живы». Я не могу рассказывать.

– В одной телепередаче упоминалось, что мечта вашей юности была сниматься в кино. Будь такая возможность, выбрали бы судьбу успешной актрисы?

– Я бы все равно стала писать. Вы знаете что… Уверена, что я изначально задумана как писательница и актриса из меня бы не вышла.

– А в отношениях с мужчинами не реализовали себя как актрису?

– Ну, вот еще! Там я была сильной женщиной, а не актрисой. Ко мне всегда подплывали слабые мужчины. Правда, они мне и нравились.

– А какой вам нужен мужчина?

– Который бы поставил ворота. Нанял бы рабочих. Кулак. А я чтобы этим не занималась.

– Что бы вы ему не простили?

– (Пауза. С внезапной доверительностью). Да ничего я ему не простила бы… Выгнала бы через два месяца. (Смеется). Мне подходит мой муж. И я рада, что мы сохранили семью.

– Кому вы подчиняетесь?

– Внучке.

– Как вас воспринимают в семье?

– (Пауза.) Они меня любят в глубине души, но вида не показывают.

– А вы говорите теплые слова родным?

– Я говорю это внучке. И дочке, иногда. Ну, как я говорю, например: «Какая ты красивая!» Я ей всегда дарила подарки и сейчас продолжаю дарить, но последнее время они ей не нравятся. Она говорит, что у меня нет вкуса.

– Чем нельзя пожертвовать ради семьи?

– Нельзя? (Тоном, как само собой разумеющееся, без паузы.) Семьей. Я не смогла пожертвовать.

– Виктория Токарева без юмора – это какой человек?

– Это уже не Виктория Токарева.

– Есть ли такие сферы в жизни, в которых вы пас?

– Если я сталкиваюсь с проблемой, я погружаюсь в нее и, тщательно изучив, решаю. Вот, к примеру, мне надо было отопление делать. Я пригласила рабочих. Один говорил одно, другой – другое. Каждый думал, как заработать. Все кончилось тем, что я обложилась книгами, я изучила предмет, и все поняла. Все сделали быстро, за нормальную цену и как надо.

– Какие люди вам неприятны?

– Я не могу выносить тех, кого я называю «бизон в шоколаде». Он прет как зверь, но внешне все залакировано, он улыбается… Пушкин вообще говорил так: «Думай о человеке самое плохое, ты ненамного ошибешься». Но в целом мне нравятся люди. Поэтому и им нравится, что я пишу. Это все проступает в произведениях.

– Вам пишут?

– В месяц я получаю писем шесть от читателей. Я не отвечаю, потому что это бесполезно. Если ты ответил, а второй раз нет, на тебя обидятся. Надо либо не отвечать, либо завязывать переписку.

– Вы давно бывали в провинции?

– Я только что была в Кисловодске.

– Но это курорт.

– Это провинциальный город.

– А помимо?

– Провинция вокруг моего дачного поселка. Дачный поселок – миллионерский. Здесь живет человек десять миллионеров. А то и больше. А выйти за забор и пройти восемь шагов, – вот просто сегодня плохая погода, мы не гуляли, – и там деревня. Самая настоящая глухая провинция.

– Не знаю, мне кажется – провинция определяется по тому, хочет ли в этом месте жить молодежь или нет. В этой деревне можно наслаждаться жизнью на природе, при этом пообщаться с вами на вечерних прогулках и при желании через полтора часа оказаться в центре Москвы. Настоящая провинция гораздо страшнее… Чему нужно посвятить молодость?

– Все-таки профессии. Особенно мужчина должен состояться в профессии. Иначе никакая семья ему этого не заменит. А семья, она так или иначе все равно будет.

– Не всегда.

– Ну… не надо ждать у моря погоды. Надо как-то этим заниматься. Всем надо заниматься.

– Сколько вам лет в душе?

– (Пауза.) Девятнадцать. Пастернаку было шестнадцать, он писал.

– Когда вы последний раз себя удивляли?

– Когда нашла свои деньги.

– Как бы вы назвали свой нынешний период жизни7

– В отсутствии любви и смерти. (Мы смеемся, потом пауза.)

– Припоминаются слова Анни Жирардо: «Мне кажется, что человек должен добиться в жизни хотя бы одного – оставаться в хорошем настроении».

– Да… Помимо любви, в мире столько всего прекрасного. Да и вообще – ведь страдать не будешь всегда…

Мы проговорили больше, чем планировали. Меня опять поджимало время.

Уходить не хотелось. Любимая писательница, улыбаясь, вышла проводить на крыльцо. С другого крыльца ее уже звала внучка, невидимая за спиной что-то прибирающей няни.

Снова моросил дождь, я опять был в спешке. В каком-то интервью Токарева сказала, что в молодости человек бежит так, словно им выстрелили. «Успею, не успею?» – думал я. И на фоне этого – осознание удивительной передышки, гавани, где случилось на время пришвартоваться. Ощущение редкостного чудесного короткометражного фильма, который внезапно возник в заданном сериале моей жизни. И неотступный вопрос: «Какое звено главное в личности Виктории Токаревой?»

И больше чем через сутки я вдруг проснулся среди ночи (уже на верхней полке в поезде), потому что понял, где ключ.

Кто такая Виктория Токарева? Знаменитая писательница – это первая, самая большая матрешка в наборе. Снимаем ее, дальше – человек в семье: жена, мать, бабушка. Следующая матрешка, еще более спрятанная – просто женщина. Эти три ипостаси – результат ее  судьбы и воли, они во многом определяют образ жизни, манеру поведения, характер. Но существует самая первая матрешка, самая спрятанная и с которой все началось. Это сущность. Которая не возникает в процессе жизни, а с которой человек приходит в этот мир.

Уловив, где искать, я мгновенно вспомнил один быстрый взгляд задумавшейся Виктории Токаревой, который зацепил меня своей промытой искренностью. В этом взгляде читались бесконечные доброта и ранимость…