Владимир ЛАПТУН

М.М. БАХТИН В САРАНСКЕ

(1945 – 1952 гг.)

Осенью 1945 года Михаил Михайлович Бахтин вместе с супругой Еленой Александровной вновь приехал в Саранск¹. Наркомпросом РСФСР он был направлен на работу в Мордовский госпединститут в порядке перевода из средней школы города Кимры Калининской обл. (ныне Тверской), в которой состоял преподавателем русского языка и литературы с 19 января 1942 года по 22 сентября 1945 года². Вряд ли работа учителем средней школы в небольшом провинциальном городке устраивала ученого, видимо, поэтому сразу же окончания войны Бахтины всерьез задумались о смене места жительства. Михаил Михайлович понимал, что получить работу в Москве или Ленинграде в силу известных причин ему не удастся, а значит, он мог рассчитывать лишь на какой-нибудь провинциальный вуз.

В Наркомпросе, куда Бахтин пришел в надежде получить назначение на работу, он разыскал своего старого знакомого Георгия Сергеевича Петрова. В 1936 году Михаил Михайлович работал с ним на литературном факультете Мордовского пединститута. Тогда петров был деканом факультета, а теперь занимал должность заведующего отделом пединститутов в Наркомпросе. Вот как вспоминает об этой встрече сам Михаил Михайлович: «Вот я пошел тогда <…> чтобы получить какое-нибудь назначение опять в какой-нибудь провинциальный вуз. И там я как раз нашел заведующего отделом пединститутов, моего декана по Саранску, бывшего декана. Он меня увидел: «Возвращайтесь в Саранск. Я Вас сейчас же туда направлю, напишу директору. Вам будет обеспечено все, что нужно. Поезжайте лучше всего в Саранск». Ну, я и поехал туда»³. Так Бахтины вновь оказались в столице Мордовии.

Кафедра всеобщей литературы, которую возглавлял Михаил Михайлович, была немногочисленной. В штате числилось всего лишь три человека: М.М. Бахтин – заведующий, аркадий Андреевич Савицкий (приказом директора госпединститута за № 294 от 1 октября 1946 года он будет назначен деканом литературного факультета. – В.Л.) и Анна Александровна Юфит – преподаватели. Качеством работы своих коллег Михаил Михайлович был вполне удовлетворен. В одном из отчетов кафедры он отмечал, что А.А. Савицкий ведет преподавание «на высоком вузовском уровне, без  вульгаризации и упрощенчества, с полным знанием дела, с привлечением монографических трудов (а не по учебникам), с учетом (по мере возможности) новейшего состояния вопросов в науке»⁴. А.А. Юфит также успешно справлялась со своими обязанностями и серьезных претензий со стороны заведующего кафедрой не имела.

За год до приезда Бахтина в Саранск Мордовский госпединститут вернулся из эвакуации и только-только начал вставать на ноги. Катастрофически не хватало учебной литературы. Вот, что писал по этому поводу М.М. Бахтин в отчете о работе кафедры за 1945/46 учебный год: «Обеспеченность учебниками и, в особенности, литературными текстами, крайне плохая… Обеспеченность обязательными текстами не выше 30-40%, монографические работы по всеобщей литературе в библиотеке почти отсутствуют. Все это в высшей степени затрудняет работу преподавателей и студентов… Необходимо принять меры по закупке книг и обеспечить получение книг в порядке межбиблиотечного абонемента»⁵.

Из вышеизложенного легко представить, в каких трудных условиях приходилось работать преподавателям кафедры всеобщей литературы в первые послевоенные годы. Но, несмотря на все трудности, они стремились вести обучение студентов на самом высоком уровне. Так, в целях повышения качества преподавания членами кафедры была намечена разработка следующих методологических и методических вопросов: 1) Построение обзорной лекции по всеобщей литературе и 2) Построение монографической лекции по всеобщей литературе. Разработка этих двух тем опиралась на анализ лекций известных мастеров университетского преподавания и, прежде всего, академика А.Н. Веселовского. Кроме того, Бахтиным были предложены и другие темы, среди них: «Объем и методика привлечения параллельного материала других искусств (архитектуры, живописи, музыки, хореографии и др.)», «Объем и характер освещения на лекциях по всеобщей литературе текстологических проблем», «Проблема пересказа на лекциях произведений и различные формы такого пересказа (аналитический, сравнительный, экземплификационный, художественный и др.)»⁶.

Большое внимание члены кафедры уделяли самостоятельной подготовке студентов. Так, заведующим кафедрой были проведены две специальные беседы о работе над литературными произведениями, а преподавателями в течение учебного года давались систематические консультации по различным вопросам. Наряду с этим, при кафедре функционировал студенческий научный кружок, посвященный изучению творчества Шекспира.

После зимней зачетно-экзаменационной сессии 1945/46 учебного года из состава кафедры всеобщей литературы выбыла А.А. Юфит. Она уехала из Саранска и о дальнейшей ее судьбе ничего не известно. Потеря преподавателя в середине учебного года существенно осложнила учебную и научную работу оставшихся членов кафедры, так как М.М. Бахтину и А.А. Савицкому пришлось разделить невыполненные часы выбывшего преподавателя между собой⁷. А это было весьма некстати. Дело в том, что в этот период А.А. Савицкий усиленно работал над темой «”Трагедия рока” немецкого романтизма». Исследование находилось в стадии завершения и планировалось быть представленным в качестве кандидатской диссертации в Ленинградский университет осенью 1946 года⁸.

М.М. Бахтин также испытывал дефицит времени. Несмотря на то, что его диссертационная работа «Франсуа Рабле в истории реализма» фактически была готова, она все же нуждалась в некоторой доработке. Об этом свидетельствует и его научная командировка в Москву с 18 по 30 мая 1946 года, предоставленная руководством МГПИ «для подготовки диссертации и сбора материала для работы о Гоголе»⁹.

Седьмого июня 1946 года в Мордовском пединституте состоялось заседание ученого совета, на котором М.М. Бахтин был утвержден в должности доцента кафедры всеобщей литературы и членом редколлегии институтского сборника. Кроме того, Совет принял решение ходатайствовать перед Высшей аттестационной комиссией (ВАК) об освобождении Михаила Михайловича от сдачи кандидатских экзаменов¹⁰. Судя по всему, данное ходатайство было оставлено ВАКом без внимания и Бахтину все-таки пришлось сдавать кандидатский минимум, что называется, по полной программе в МГПИ им. В.И. Ленина (ныне педуниверситет. – В.Л.)¹¹. После того как все формальности были соблюдены, оставалось ждать только дня защиты.

Как известно, кандидатская диссертация М.М. Бахтина «Франсуа Рабле в истории реализма» была им блестяще защищена 15 ноября 1946 года в Институте мировой литературы им. А.М. Горького АН СССР (ИМЛИ). Мы не будем подробно останавливаться на всех перипетиях этой защиты, а лишь напомним два, на наш взгляд, ее ключевых момента. Во-первых, Ученый Совет ИМЛИ единогласно присудил М.М. Бахтину степень кандидата филологических наук и во-вторых, на голосование был вынесен еще один вопрос: предложение официальных оппонентов диссертанта профессоров А.А. Смирнова, И.М. Нусинова и А.К. Дживелегова о присуждении Бахтину степени доктора филологических наук. С минимальным перевесом в один голос (семь «за» и шесть «против») вопрос был решен положительно. В связи с этим Ученый Совет ИМЛИ внес ходатайство в Министерство высшего образования о присуждении М.М. Бахтину степени доктора филологических наук¹².

Забегая вперед, отметим, что эпопея с присуждением Михаилу Михайловичу докторской степени затянулась на несколько лет и завершилась не в его пользу¹³. Менялось время, а вместе с ним и отношение к работе Бахтина. Но об этом чуть позже, а сейчас вернемся в 1946 год в Саранск.

Весть о блестящей защите Бахтиным диссертации в мгновение ока облетела пединститут. Его поздравляли, желали дальнейших успехов. Вслед за Ученым Советом ИМЛИ работа М.М. Бахтина была по достоинству оценена и руководством Мордовского госпединститута. Так, в отчете МГПИ им. А.И. Полежаева о научно-исследовательской деятельности за 1946 год в разделе «Лучшие работы, выполненные в 1946 году, их научное и практическое значение», в частности, говорилось: «К лучшим работам, выполненным в 1946 году, следует раньше всего отнести канд. диссерт. преподавателя (так в тексте. – В.Л.) всеобщей литературы Бахтина М.М. на тему: «Рабле в истории реализма».

Диссертация т. Бахтина исследует тему, почти не освещенную в русском и советском литературоведении, и представляет из себя первую солидную монографию на русском языке. Работа ставит своей целью изучить творчество Рабле в свете той народной реалистической традиции, которая тянется через все Средневековье и завершается в реализме Ренессанса, и, в особенности, в реализме Рабле. Народное реалистическое творчество Средневековья – громадный и сложный мир своеобразных форм и образов, очень мало еще изученный – это гротескный реализм.

Работа М.М. Бахтина уделяет большое внимание историко-литературному анализу особенностей гротескного реализма, привлекая значительный новый материал документов, текстов, фольклорных записей. В работе прослеживается история народного стиха и гротескных форм от античности до нового времени. Кульминационным пунктом этой истории является творчество Рабле, которое и подвергается в работе всестороннему анализу»¹⁴.

Кроме того, в январе 1947 года М.М. Бахтин принял участие в научной конференции профессорско-преподавательского состава МГПИ, где на пленарном заседании выступил с докладом по защищенной им диссертации – «Рабле в истории реализма». И здесь его труд получил высокую оценку, как работа, свидетельствующая «о широком привлечении фактического материала, о самостоятельной, творческой разработке темы, глубокой эрудированности автора»¹⁵.

Казалось бы, все у Михаила Михайловича на новом месте складывалось весьма благополучно: успешная защита диссертации и перспектива получения докторской степени, признание и уважение со стороны руководства и преподавателей пединститута. В феврале 1947 года приказом по Главному управлению Министерства просвещения РСФСР М.М. Бахтин был утвержден и.о. заведующего кафедрой всеобщей литературы МГПИ¹⁶. Единственное, что настораживало – это крайне затянувшееся утверждение ВАКом его диссертации. Экспертная комиссия никак не могла решить: какой степени достоин диссертант – кандидатской или докторской? Поэтому в июне 1947 года она рекомендовала ВАК направить диссертацию на отзыв двум рецензентам – профессорам С.С. Мокульскому и М.П. Алексееву, чтобы именно они установили какой ученой степени достоин М.М. Бахтин, на основании защищенной им диссертации¹⁷. Отзыв о диссертации Михаила Михайловича был получен лишь от одного рецензента – профессора М.П. Алексеева, который в высшей степени положительно оценил работу. Он, в частности, писал: «Присуждение автору кандидатской степени, вместо докторской, я, по своему глубокому убеждению, счел бы оскорбительным не только для автора, но и для достоинства советской научной критики, которая, полагаю, в состоянии резко отличить выдающееся исследование от простой компиляции.

С другой стороны, присуждение автору вместо докторской кандидатской ученой степени столь чрезмерно повысило бы требования, предъявляемые к кандидатским диссертациям, что сделало бы невозможным дальнейшие защиты большинства из них. Присуждение М.М. Бахтину степени доктора филологических наук считаю вполне справедливым и вполне заслуженным. Никаких других предложений я, со своей стороны, сделать не могу и позволил бы себе настаивать именно на таком решении¹⁸».

Этот превосходный отзыв о работе М.М. Бахтина был подписан профессором М.П. Алексеевым 1 марта 1948 года. Что же касается мнения второго рецензента – профессора С.С. Мокульского, то о нем, к сожалению, ничего неизвестно. А впрочем, отзыва могло и не быть вообще. Дело в том, что в ноябре 1947 года ситуация вокруг диссертации М.М. Бахтина существенно изменилась, причем в худшую сторону. Причиной тому стала статья в газете «Культура и жизнь» (20 ноября) под названием «Преодолеть отставание в разработке актуальных проблем литературоведения». Автором статьи был некто В. Николаев, который наряду с критикой работы Института мировой литературы и его Ученого Совета, крайне отрицательно отозвался о диссертации М.М. Бахтина. В статье говорилось: «В ноябре 1946 года Ученый Совет института присудил докторскую степень за псевдонаучную фрейдистскую по своей методологии диссертацию Бахтина на тему «Рабле в истории реализма». В этом «труде» серьезно разрабатываются такие «проблемы», как «гротескный образ тела» и образы «материально-телесного низа» в произведении Рабле и т.п.¹⁹»

Такой «лестный» отзыв в столь авторитетной газете послужил поводом для резкого изменения мнения о знаменитой работе Бахтина не только в Москве, но и в Саранске. По воспоминаниям В.Б. Естифеевой, местное руководство сочло нужным прореагировать на публикацию в центральной прессе, поэтому кафедре литературы пединститута было поручено обсудить статью В. Николаева и дать оценку диссертации М.М. Бахтина. Выступающие, как это было принято в то время, были намечены заранее, и в институте не стихали разговоры о предстоящем «мероприятии». Валентина Борисовна припоминает один забавный эпизод: «Во время перерыва между лекциями в маленькой преподавательской комнате за столом сидел Михаил Михайлович и, сделав из листа бумаги лодочку для пепла, курил. Он глубоко ушел в свои мысли и, казалось, не замечал входящих и выходящих людей и не слышал оживленной беседы сидящих невдалеке. К нему подошел преподаватель русского языка М. и негромко спросил: «Михаил Михайлович, кто такой Фрейд?» Лицо Михаила Михайловича озарила доброжелательная улыбка, и он кратко и доступно начал рассказ об австрийском враче-психиатре и его теории и методе психоанализа. Как только он заговорил, все, кто был в преподавательской, придвинулись к нему. Присутствующие имели весьма смутное представление о творце «враждебной идеологии» и, следовательно, не могли знать, что значит «фрейдистская по своей методологии»²⁰.

К счастью, «обсуждение-осуждение» не состоялось. Директору пединститута М.Ю. Юлдашеву, который с большим уважением относился к Бахтину, удалось убедить высокое начальство в его нецелесообразности – бессмысленно обсуждать диссертацию, пока о ней не высказала своего мнения Высшая аттестационная комиссия. Но она молчала. Постепенно страсти вокруг нашумевшей статьи улеглись, и жизнь в институте пошла своим чередом. Михаил Михайлович читал студентам лекции, проводил семинарские занятия, руководил работой кафедры.

В феврале 1948 года он принял участие в научной конференции преподавателей МГПИ, где на секционном заседании литературного факультета выступил с докладом «Основные проблемы стилистики романа»²¹. В ЦГА РМ сохранился протокол этого заседания, в котором зафиксирована дискуссия между М.М. Бахтиным и заведующим кафедрой русской литературы А.И. Панферовым по поводу доклада последнего на тему «Труд в изображении Пушкина». Вот некоторые ее фрагменты: «М.М. Бахтин. <…> Жуковский никогда не думал, что крестьянин с удовольствием работает на господ. Жуковский был чрезвычайно трезвым и остроумным. Правда, есть у него пастораль, условные пасторальные образы: пастухи и пастушки, но из этого такой вывод не может быть сделан. Неудовлетворительна постановка вопроса о труде в изображении Пушкина в докладе Панферова. Выдвигать на первый план тему производственного труда у Пушкина нельзя, как у писателей революционных демократов. Для Пушкина труд, – это творческий труд, труд поэта. В «Кавказском пленнике» темы труда нет, натянутое истолкование этой темы и в «Братьях-разбойниках»: главная мысль здесь в том, что в человеке-убийце, разбойнике, – настоящая братская любовь. Понятие труда у Пушкина очень сложно, сложно и его отношение к своему труду. Важно то, что для Пушкина труд – труд творческий. Сложно и отношение Пушкина к декабристам, и в этом отношении он проделал большой путь развития. В докладе надо было остановиться на Х главе «Евгения Онегина», где дается характеристика Северного и Южного обществ. Говорить, что Онегин и Ленский – среда, из которой вышли декабристы, – нельзя.

А.И. Панферов: Пушкин начал реализм, начал народность в литературе. Народности без труда не может быть. В «Кавказском пленнике» есть и картины чисто производственного труда (возвращение горцев с работы). Пушкин доказал, что горцы не воры и разбойники, как представляло царское правительство, а трудовой народ. В отношении жизнерадостности, жизнеутверждения Пушкин, быть может, ближе к нам, чем Некрасов. Пушкин ставит вопрос о творческом труде, как и о всяком другом производственном труде. Только Пушкин, подойдя с трудовой точки зрения к деятельности Петра I, мог создать до конца произведение о Петре I, чего не смог сделать ни один писатель до Пушкина. Жуковский всю жизнь пропагандировал за царизм, был антинародным писателем вообще, не только в [нрб.] пасторали»²². Конечно же, данный протокол нельзя назвать эталоном стенографии, но даже такие, порой путаные, торопливые и не всегда разборчивые записи, позволяют сделать вывод о том, что Бахтин принимал самое  активное участие в подобных мероприятиях.

Во второй половине 1948 года по стране пошла волна борьбы с «низкопоклонством перед Западом» – космополитизмом. В связи с новыми веяниями необходимо было срочно перестраивать работу кафедры. В самом начале нового 1948/49 учебного года, 15 сентября, состоялось заседание кафедры всеобщей литературы, на котором с сообщением «Об освещении в курсах всеобщей литературы вопросов влияния русской литературы на литературу западных стран» выступил М.М. Бахтин. В принятом постановлении, собственноручно написанном заведующим кафедрой, говорилось: « 1) Вопрос о влияниях русской литературы на мировую разработан в нашем литературоведении далеко недостаточно, в особенности для 19 века; все имеющиеся работы страдают декларативностью  и неполнотой; некоторый материал, хотя далеко и неполный, имеется только о влияниях Пушкина, Л.Н. Толстого, Достоевского и Горького. 2) Предложить членам кафедры тщательно использовать весь имеющийся по данному вопросу материал на своих лекциях; ввести в курсы небольшие разделы, вроде следующих: «Мериме и славянские литературы», «Флобер и Тургенев», «Гонкуры и русская литература» и т.п. В лекциях по всеобщей литературе 20-го века особое внимание уделить влиянию Горького и советской литературы на все передовые направления этой литературы. 3) Во время научных командировок в Москву членам кафедры ознакомиться с имеющимися в Институте мировой литер. им. Горького рукописными работами (диссертациями по вопросам мирового значения русской литературы), с работами Мотылевой и др. 4) В лекциях по всеобщей литературе проводить сопоставления с соответствующими явлениями русской литературы, раскрывая своеобразие и преимущество последних (напр., русского критического реализма по сравнению с западным). 5) В корне преодолеть пережитки компаративизма в лекциях по всеобщей литературе»²³. 

На том же заседании кафедры М. М. Бахтин доложил о ходе своей научной работы над темой «Буржуазные концепции Ренессанса». Цель и задачи исследования он сформулировал следующим образом: «Дать критическую историографию проблемы Ренессанса. Особое внимание будет уделено критике национальных концепций Ренессанса на Западе. Первая часть работы посвящена рождению самого термина «Ренессанс» (и его иноязычных версий) и ранним концепциям этой эпохи (до XVII века включительно)»²⁴.

В начале 1949 года борьба с космополитизмом достигла своего апогея. В центральных газетах «Правда» и «Культура и жизнь» были опубликованы обличительные статьи, посвященные деятельности группы театральных критиков, «безродных космополитов», в которую вошли Ю. Юзовский, А. Гурвич, И. Альтман, А. Борщаговский, Е. Холодов (Меерович), Г. Бояджиев, Я. Малюгин, Я. Варшавский и др. «Этой группе безродных космополитов, – писала газета «Культура и жизнь», – не дороги интересы Родины, интересы советского народа. Зараженные упадочной идеологией буржуазного Запада, раболепствуя перед иностранщиной, они отравляют здоровую творческую атмосферу советского искусства тлетворным духом ура-космополитизма, эстетства и барского снобизма. Выступления этих эстетствующих антипатриотов, людей без роду, без племени, направлены против всего передового в советской драматургии и театре. Эстетство – по природе своей – антинародно, антипатриотично, антинационально»²⁵.

Статьи, опубликованные в главном печатном органе ЦК ВКП(б) и органе Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), имели широкий резонанс в определенных слоях общества и требовали всестороннего не только обсуждения, но и осуждения. Не была оставлена без внимания «деятельность безродных космополитов» и в Мордовском пединституте. Обсуждению редакционных статей газет «Правда» и «Культура и жизнь» было посвящено объединенное заседание кафедр всеобщей литературы, русской литературы и основ марксизма-ленинизма, состоявшееся 1 марта 1949 года. От кафедры всеобщей литературы на нем выступили А.А. Савицкий и М.М. Бахтин, которые высказали «свою» точку зрения по данному вопросу. Позднее Михаил Михайлович собственноручно и доступно подробно запротоколирует выступление А.А. Савицкого, а свое собственноручно изложит очень кратко, но так, как того требовала политическая ситуация. Вот некоторые выдержки из этого документа: «…Источник прекрасного безродные космополиты ищут вне действительности – в форме, в «прекрасном вымысле», требуют от советских драматургов изображения отрешенной от общественной жизни и труда «борьбы больших страстей». В противовес этой враждебной нам эстетической концепции Бахтин выдвигает четыре основных положения советской эстетики, эстетики социалистического реализма: 1) источником прекрасного в искусстве является только сама советская действительность; 2) основное качество советского героя, советского человека является именно его цельность, отсутствие в нем всякого раздвоения; 3) в советской литературе и особенно в драматургии могут и должны изображаться конфликты, но в основе этих конфликтов должна лежать борьба нового со старым; 4) для советского героя характерно слияние личной и общественной страсти, личного и общественного счастья, в советской драматургии нет места для «отрешенной борьбы индивидуально-личных страстей».

В заключение Бахтин <…> формулирует стоящие перед кафедрой всеобщей литературы задачи, вытекающие из полученного урока: 1) усилить самокритику; 2) усилить идеологическую бдительность; 3) критичнее и внимательнее относиться ко всей рекомендуемой студентам литературе, учитывая зараженность некоторой части ее компаративизмом; 4) больше уделять внимания в лекциях раскрытию величия и своеобразия русской литературы»²⁶. В целом же, по воспоминаниям присутствовавшей на этом историческом заседании В.Б. Евстифеевой, выступление М.М. Бахтина носило «мягкий, весьма нейтральный характер»²⁷.

Развернувшаяся в стране борьба с космополитизмом внесла свои коррективы и в ВАКовское дело Бахтина, которое по-прежнему оставалось открытым. В течение 1948 года члены экспертной комиссии по западной филологии трижды собирались по данному вопросу²⁸, но так и не пришли к окончательному решению. Вероятно, ждали – куда подует ветер? Некоторая определенность в этом деле наметилась лишь после очередного заседания комиссии, состоявшегося 24 февраля 1949 года. На нем было решено «просить ВАК вернуть тов. Бахтину М.М. работу на переработку с последующим представлением ее в экспертную комиссию»²⁹.

В связи с этим 15 марта 1949 года состоялось заседание Президиума ВАК, на которое была приглашена член экспертной комиссии по западной филологии профессор В.А. Дынник. Судя по реакции некоторых членов Президиума, ее выступление произвело на них глубокое впечатление. Например, заместитель Председателя ВАК, химик-органик по образованию А.В. Топчиев пришел к следующему выводу: «Я считаю, что мы должны отклонить (имеется в виду ходатайство Ученого Совета ИМЛИ о присуждении М.М. Бахтину ученой степени доктора филологических наук. – В.Л.). Работа явно космополитического характера»³⁰. Другой «специалист» в области западной филологии, член-корреспондент АН СССР металлург по специальности А.М. Самарин пошел еще дальше. Его охватило сомнение: «В общем порядке надо проверить – подходит ли она (имеется в виду работа М.М. Бахтина «Франсуа Рабле в истории реализма») к кандидатской диссертации»³¹. В конечном итоге Президиум ВАК признал работу Бахтина «методологически порочной» и рекомендовал отклонить ходатайство ученого Совета ИМЛИ об утверждении его в ученой степени доктора филологических наук. А так хорошо все начиналось!

В мае 1949 года Михаил Михайлович был вызван в Москву на заседание Пленума ВАК, где окончательно должна была решиться судьба его диссертации, а возможно, и его собственная. Кстати, он приглашался и на заседание Президиума, но из-за болезни приехать не смог. На Пленуме, состоявшемся 21 мая, Бахтину пришлось ответить на все критические замечания относительно его диссертации. Сделал он это весьма убедительно и компетентно, что не замедлило сказаться и на результате. Бахтину было предложено переработать диссертацию и представить на повторное рассмотрение экспертной комиссии, после чего вынести ее на обсуждение ВАК³².

С одной стороны, поездку Бахтина в Москву можно признать вполне успешной, так как предложение Президиума ВАК об отклонении ходатайства Ученого Совета ИМЛИ не прошло, а значит, ему была оставлена хоть какая-то надежда на благополучный исход этого дела. С другой же стороны, Михаилу Михайловичу можно было искренне посочувствовать: два с половиной года он находился в постоянном напряжении, ожидая, фактически ежедневно, решения ВАК. Вот и теперь, оно вновь откладывалось на неопределенный срок.

Вернувшись в Саранск, Михаил Михайлович вплотную занялся кафедральными делами. Впереди был новый учебный год, который не обещал быть для него легким. Во-первых, помимо выполнения своих прямых обязанностей заведующего кафедрой, Бахтину предстояло в кратчайшие сроки переработать диссертацию с учетом «пожеланий» экспертной комиссии и, соответственно, ВАКа. Во-вторых, в связи с предстоящим 20-летним юбилеем образования Мордовской АССР, членами кафедры всеобщей литературы были приняты «повышенные» обязательства, утвержденные на заседании кафедры 11 октября 1949 года: «1) А.А. Савицкий обязуется написать статью, посвященную современной американской литературе, придав трактовке материала острую политическую заостренность. 2) М.М. Бахтин обязуется написать статью о прозе А.С. Пушкина для альманаха «Литературная Мордовия». 3) Преподаватели обязуются повысить качество всей текущей работы – лекций, практических занятий, научной работы»³³. А это, естественно, отнимало время.

Судя по всему, всю вторую половину 1949 года Михаил Михайлович активно занимался переработкой диссертации, о чем свидетельствует протокол заседания кафедры от 28 декабря 1949 года. Преподаватели отчитывались о выполнении планов научной работы за истекший год. В протоколе, который «по традиции» вел заведующий кафедрой, в частности, говорилось: «М.М. Бахтин работал над темой «Буржуазные концепции эпохи Возрождения; в соответствии с планом на 1949 год он собрал материал для первых частей работы и сделал набросок двух частей: 1. Концепции Возрождения до Буркхардта и 2. Критический очерк концепции Буркхардта. Кроме того, М.М. Бахтин дополнял свою работу о Рабле: написано дополнительно около 5 печ. листов»³⁴. Спустя три месяца, в протоколе заседания кафедры всеобщей литературы от 7 апреля 1950 года Михаил Михайлович запишет: «М.М. Бахтин подготовил раздел своей работы, посвященной критике концепции Ренессанса Буркхардта; кроме того, М.М. Бахтин закончил и перепечатал на машинке дополнительные главы к своей работе о Рабле»³⁵.

Но это был не последний отчет Бахтина о проделанной научной работе. Через неделю после заседания кафедры, 15 апреля, он напишет еще один, более важный для него отчет – в экспертную комиссию по западной филологии при ВАКе, в котором подробно отчитается о выполненной им работе по обновлению диссертации. В нем, в частности, говорилось: «Переработка мною выполнена в точном соответствии со всеми указаниями, сделанными мне экспертной комиссией, а также с теми руководящими постановлениями ЦК ВКП(б) по вопросам идеологической работы, которые были приняты после окончания моей книги. Мною тщательно учтены также работы, выступления и дискуссии по вопросам литературоведения и по методологии, имевшие место за последний период, и моя книга, как мне кажется, приведена в существенную связь с актуальными боевыми задачами нашей борьбы на идеологическом фронте <…> В количественном отношении переработка выражается в таких цифрах: устранено из работы около 40 страниц, написано дополнительно около 120 новых страниц, подвергнуто большим или меньшим исправлениям около 200 страниц; в итоге объем работы увеличится на 80 страниц»³⁶. так начался новый этап эпопеи с диссертацией М.М. Бахтина.

На очередном заседании экспертной комиссии, состоявшемся 11 мая 1950 года, было решено направить обновленную работу Бахтина на отзыв заведующему кафедрой зарубежных литератур филологического факультета МГУ профессору Р.М. Самарину, тем самым приняв, по мнению В.М. Алпатова, «фатальное для диссертации решение»³⁷. Но об этом чуть позже.

Пока профессор Самарин «писал» отзыв на диссертацию Бахтина, последний успел поучаствовать в ряде институтских мероприятий. И не только институтских. Так, 28 сентября 1950 года на республиканском совещании молодых писателей М.М. Бахтиным была прочитана лекция на тему «Роды и виды художественной литературы»³⁸. А спустя три недели, 18 октября, на объединенном заседании кафедр русской и зарубежных литератур (бывшая кафедра всеобщей литературы. – В.Л.), посвященного обсуждению «гениальных трудов И.В. Сталина по языкознанию», он выступил с докладом на тему «Применение учения М.В. Сталина о языке к вопросам литературоведения»³⁹.

Вот некоторые выдержки из выступления Бахтина, отраженные в протоколе заседания: «…Литературоведческое изучение произведения должно быть связано с языком. Надо повернуться к языку как определяющему специфику литературы. Но неклассовый язык используется в классовых целях. Возникает проблема классового использования языка в литературе. Чем более народен писатель, тем более он использует богатство народного языка и тем более его язык общенароден. Чем шире язык писателя, тем он более народен. Надо внести ясность в термин язык писателя. Язык писателя – это общенациональный язык. При изучении стиля писателя, надо помнить, что здесь язык поставлен на службу определенной индивидуальности. В стиле начинается классовое использование языка. Стиль писателя глубоко индивидуален. Общенациональность языка осуществляется в индивидуальном стиле. При изучении стиля надо исходить из национальности языка и отмечать печать индивидуальности. Ритм речи – явление неклассовое. Стихосложение, ритм определяется природой самого языка. Жанр непосредственно явление языковое. Жанры рождаются вместе с языком. Отрывать проблему жанра от проблемы языка нельзя»⁴⁰.

Зимой 1951 года в культурной жизни Саранска произошло знаменательное событие, правда, оставшееся практически незамеченным. Навестить Бахтиных приехала выдающаяся пианистка Мария Вениаминовна Юдина. Вот как вспоминает об этом событии В.Б. Естифеева: «Приезд в Саранск известной пианистки не стал достоянием музыкальных кругов и публики. Ее концертов в городе не было. Не было записи ее игры на радио. Бывшая ее ученица Б.С. Урицкая, работавшая в музыкальном училище и бывавшая у Бахтиных, получила разрешение занять на несколько часов комнату в радиостудии, где находился рояль. М.В. Юдина дала импровизированный концерт для Бахтиных. На концерт они пригласили своих знакомых. Побывали на нем и несколько студентов. В тот день исполнялись любимые Михаилом Михайловичем произведения Баха»⁴¹.

Прошло уже более девяти месяцев с того момента, как профессору Самарину была направлена на отзыв диссертация М.М. Бахтина. Создавалось такое впечатление, что он попросту забыл о ней. Вероятно, именно по этой причине комиссия решила напомнить «уважаемому» профессору о его долге, и на заседании, состоявшемся 22 февраля 1951 года, было принято решение: «Просить проф. Самарина Р.М. к следующему заседанию экспертной комиссии (15 марта 1951 г.) представить письменный отзыв о диссертации тов. Бахтина»⁴².

В то время, когда профессор Самарин наконец-то начал писать отзыв на диссертацию Бахтина, от которого во многом зависела его дальнейшая судьба, последняя, в свою очередь, сыграла с Михаилом Михайловичем очередную злую шутку. В период с 1 по 17 марта 1951 года на возглавляемой им кафедре зарубежных литератур была проведена комплексная проверка состояния дел. Карнавал, да и только! К этому моменту кафедра состояла лишь из двух человек – М.М. Бахтина и В.Б. Естифеевой. Незадолго до этих событий А.А. Савицкий был вынужден покинуть Саранск.

«Внешним поводом для проверки работы кафедры, – вспоминает В.Б. Евстифеева, – послужили экзаменационные билеты, затребованные зав. учебной частью П.В. Ромадиным. Он нашел, что в ряде билетов отсутствовали обязательные для того времени высказывания основоположников марксизма-ленинизма и русских революционных демократов. Так, в билете, предлагавшем анализ «Фауста» Гете, не было высказывания т. И.В. Сталина о «Фаусте». В билете с анализом «Собора Парижской Богоматери» В. Гюго отсутствовали высказывания русских революционных демократов»⁴³. Вопрос о работе кафедры зарубежных литератур был вынесен на заседание Ученого Совета МГПИ, состоявшегося 21 марта 1951 года. На нем с докладом о деятельности кафедры выступил М.М. Бахтин, а о результатах проверки доложил председатель комиссии А.Я. Коковин.

Постановление Ученого Совета нельзя назвать лаконичным, оно включало в себя 17 пунктов «обязательств», «пожеланий», «предложений», «усиления контроля» и т.п., но самым важным из них был последний. В нем говорилось: «Ученый Совет считает, что кафедра вполне оправдывает свое существование и проделывает значительную работу по подготовке кадров советских учителей, а выполнение указанных мероприятий еще более усилит роль и значение кафедры в повышении качества работы факультета и улучшении подготовки педагогов, выпускаемых из института»⁴⁴.

Едва улеглись страсти вокруг кафедры, как судьба приготовила для Михаила Михайловича новый «подарок». Представленный профессором Р.М. Самариным отзыв на диссертацию М.М. Бахтина, действительно, оказался для последнего «фатальным». Наряду с рядом достоинств, упомянутых в отзыве, типа «результат вдумчивого изучения текста романов Рабле», «работа талантливого, глубокого исследователя, обладающего широким историко-литературным кругозором и замечательной зоркостью» и др., Самарин фактически сразу же выносит диссертации «смертный приговор» – «основной вопрос, поставленный в работе – вопрос о реализме Рабле, – решен совершенно неправильно, можно сказать – порочно»⁴⁵. Если в свое время отзыва члена-корреспондента АН СССР профессора М.П. Алексеева на диссертацию Бахтина оказалось для членов экспертной комиссии недостаточным, то теперь все легко согласились с абсолютно противоположной оценкой работы профессором Р.М. Самариным. Поэтому на заседании комиссии, состоявшемся 10 мая 1951 года, все дружно рекомендовали ВАК «отклонить решение Ученого Совета Института мировой литературы им. А.М. Горького АН СССР о присуждении  тов. Бахтину М.М. ученой степени доктора филологических наук»⁴⁶. Аргументировалось это тем, что в работе имеются серьезные методологические недостатки и ошибки, что автор формалистически подходит к вопросу о творческом методе Рабле, пренебрегает конкретными историческими условиями его развития и т.п., короче говоря, «диссертация тов. Бахтина не отвечает требованиям, предъявляемым к докторской диссертации»⁴⁷.

Таким образом ВАКу оставалось лишь подтвердить решение экспертной комиссии и вынести окончательный вердикт, который не заставил себя долго ждать. На состоявшемся 9 июня 1951 года Пленуме ВАК ходатайство Ученого Совета ИМЛИ об утверждении М.М. Бахтина в ученой степени доктора филологических наук было единогласно отклонено»⁴⁸.

Невольно возникает вопрос: почему диссертация Бахтина «Франсуа Рабле в истории реализма», вызвавшая столь бурную дискуссию на Пленуме ВАК в мае 1949 года, не привлекла к себе особого внимания в июне 1951 года? По существу, члены ВАК просто равнодушно согласились с рекомендацией экспертной комиссии, основанной на крайне недоброжелательном отзыве профессора Р.М. Самарина о работе Михаила Михайловича. Вот что по этому поводу думает В.М. Алпатов: «К тому времени «космополитическая» кампания кончилась, И.В. Сталин, выступив против марризма, взял под защиту русских ученых старой формации, и положение многих из них явно улучшилось <…> В 1951 году, правда, шла борьба с «буржуазным национализмом», но она, затронув многие национальные республики, не коснулась русских ученых. Но, возможно, как раз ситуация «штиля» привела к тому, что о диссертации М.М. Бахтина уже подзабыли за давностью лет, и она не привлекла к себе особого внимания. Все, кто когда-то активно выступал в ее пользу, на этот раз не участвовали в событиях. Все же инстанции в ВАК подошли к вопросу чисто формально, считая, что малоизвестному провинциальному литературоведу достаточно и кандидатской степени, и согласились с мнением официального рецензента»⁴⁹. С этим трудно не согласиться.

Наступивший новый 1951/52 учебный год, оказался весьма богатым на разного рода события. Во-первых, М.М. Бахтин возглавил объединенную кафедру русской и зарубежной литературы, которая теперь стала называться просто кафедра литературы⁵⁰.

Во-вторых, в феврале 1952 года состоялось заседание Ученого Совета МГПИ, на котором в числе других рассматривался вопрос «О повышении идейно-теоретического уровня преподавателей…» Этот вопрос не случайно был внесен в повестку дня. Дело в том, что на теоретической конференции, приуроченной ко дню рождения Сталина, были выявлены «принципиальные теоретические ошибки вследствие чувства расхолаженности докладчиков при подготовке их к докладам и отхода их от конспектов докладов»⁵¹. Одним из таких докладчиков был М.М. Бахтин. В принятом постановлении, в частности, говорилось: «…конференция прошла в основном на достаточном идейно-теоретическом уровне. Однако докладчики т. Маргулис и т. Бахтин допустили при изложении отдельные принципиальные ошибки.

…тов. Бахтин в своем докладе дал ошибочное определение искусства, заявив, что «искусство есть плод великой тоски по лучшему». Это идеалистическое ошибочное представление выражается пессимизмом – обрекает людей на пассивность, не подчеркивается борьба за прогрессивное.

Тов. Бахтин общественное развитие пытался объяснить силой традиции, что объективно может привести кК неправильному объяснению общественных явлений»⁵².

И в-третьих, в июне 1952 года, спустя пять с половиной лет после успешной защиты, Михаил Михайлович наконец-то получил долгожданный диплом кандидата филологических наук⁵³. Тем самым была поставлена последняя точка в ВАКовском деле М.М. Бахтина, которая одновременно стала началом нового этапа научной и педагогической деятельности ученого в стенах Мордовского пединститута.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Первый приезд М.М. Махтина в Саранск состоялся осенью 1936 года. Подробнее об этом периоде жизни ученого см.: Лаптун В.И. Первый приезд М.М. Бахтина в Саранск (1936-1937) // Невельский сб. Статьи и воспоминания. – СПб., 1996. – Вып. 1. – С. 61-75.

² Бахтин М.М. Вопросы стилистики на уроках русского языка в средней школе // Русская словесность, 1994. – №2. – С. 48.

³ Беседы В.Д. Дувакина с М.М. Бахтиным. – М., 1996. – С. 216.

⁴ Лаптун В.И. К биографии М.М. Бахтина // Диалог.Карнавал.Хронотоп (ДКХ). – Витебск, 1994. – №3. – С. 76.

⁵ Там же. – С. 77.

⁶ Там же. – С. 73.

⁷ Учебная нагрузка преподавателей кафедры всеобщей литературы МГПИ на 1945/46 учебный год была следующей: Савицкий А.А. – 712 часов; Юфит А.А. – 943 часа; Бахтин М.М. – 655 часов, из них: 1) Всеобщая литература 19 в. – 135 часов; 2) История романа – 90 часов; 3) Руководство кафедрой – 30 часов; 4) заочное отделение – 400 часов (ЦГА РМ. Ф р-546, оп.1, д.7, л.62).

⁸ В отчете о работе кафедры всеобщей литературы за 1946/47  уч. год, датированном 25 июня 1947 года, М.М. Бахтин писал: «А.А. Савицкий закончил кандит. диссертацию на тему «”Трагедия рока” немецкого романтизма». Работа представлена в Ленинградский университет, удостоилась положительного отзыва и принята к защите» (ЦГА РМ. Ф р-546, оп.1, д.240, л.12-13).

⁹ ЦГА РМ. Ф р-546, оп.1л, д.70, л.3. По неизвестной нам причине майская поездка М.М. Бахтина в Москву не состоялась. Он приехал туда лишь 10 июня. Об этом свидетельствует телеграмма М.М. Бахтина, отправленная М.В. Юдиной 8 июня. Вот ее текст: «Приеду десятого четыре тридцать утра уфимский поезд вагон одиннадцать Бахтин» (ДКХ. 1993, №4. – С. 46-47).

¹⁰ Там же. – Оп.1, д.224, л.34.

¹¹ ДКХ. 1999, №2. – С. 56-57.

¹² Стенограмма заседания Учебного Совета института мировой литературы им. А.М. Горького. Защита диссертации тов. Бахтиным на тему «Рабле в истории реализма» 15 ноября 1946 г. // ДКХ. 1993. – №2-3. – С. 100.

¹³ Подробнее об этом см.: «Рабле есть Рабле…» Материалы ВАКовского дела М.М. Бахтина (Публикация, подготовка текста и комментарии Николая Панькова) // ДКХ. 1999. – №2. – С. 50-137.

¹⁴ ЦГА РМ. Ф р-546, оп.1, д.238, л.14 (об).

¹⁵ Там же. – Л. 11.

¹⁶ Личное дело М.М. Бахтина // Архив Мордовского университета им. Н.П. Огарева. – Ф.2, оп.1, д.54, л.21.

¹⁷ ДКХ. 1999, №2. – С. 57.

¹⁸ Там же. – С. 61.

¹⁹ Николаев В. Преодолеть отставание в разработке актуальных проблем литературоведения // Культура и жизнь. – 1947. – 20 ноября.

²⁰ Естифеева В.Б. Воспоминания о Бахтине // Странник. – 1995, № 1. – С. 42.

²¹ ЦГА РМ. Ф р-546, оп.1, д.227, л.38.

²² Там же. – Л.38-40.

²³ Там же. – Д.257, л.6-8.

²⁴ Там же. – Л.9.

²⁵ См.: На чуждых позициях. О происках антипатриотической группы театральных критиков // Культура и жизнь. – 1949. – 30 янв.

²⁶ ЦГА РМ. Ф р-546, оп.1, д.257, л.26-30.

²⁷ Сообщено В.И. Лаптуну в частной беседе.

²⁸ См.: ДКХ. 1999, №2. – С. 62.

²⁹ Там же. – С. 64.

³⁰ Там же. – С. 66.

³¹ Там же.

³² Там же. – С. 74.

³³ ЦГА РМ. Ф р-546, оп.1, д.257, л.89.

³⁴ Там же. – Л. 72.

³⁵ Там же. – Л. 75.

³⁶ См.: ДКХ. 1999, №2. – С. 75-76.

³⁷ Подробнее об этом см.: Алпатов В.М. Ваковское дело М.М. Бахтина // ДКХ. 1999, №2. – С. 36-49.

³⁸ ЦГА РМ. Ф р-356, оп.1, д.91, л.113.

³⁹ Там же. Ф р-546, оп.1, д.292, л.48.

⁴⁰ Там же.

⁴¹ Естифеева В.Б. Воспоминания о Бахтине // Странник. – 1995, № 1. – С. 31-32.

⁴² ДКХ. 1999, №2. – С.78.

⁴³ Архивные материалы о преподавательской работе М.М. Бахтина в Мордовском пединституте (Предисловие В.Б. Естифеевой) // ДКХ. 1996, №1. – С.63.

⁴⁴ Подробнее об этом см.: ДКХ. 1996, №1. – С. 63-76.

⁴⁵ ДКХ. 1999, №2. – С. 78.

⁴⁶ Там же. – С. 84.

⁴⁷ Там же.

⁴⁸ Там же. – С. 85.

⁴⁹ Там же. – С. 41.

⁵⁰ ЦГА РМ. Ф р-546, оп.1, д.322, л.36.

⁵¹ Подробнее об этом см.: ДКХ. 1996, №1. – С. 63-76.

⁵² Там же.

⁵³ ДКХ. 1999, №2. – С. 87.