Герой Советского Союза Михаил Петрович Девятаев родился 8 июля 1917 в с.Торбеево Пензенской губернии (ныне Республика Мордовия) в многодетной крестьянской семье, тринадцатым по счету ребенком. За боевые подвиги в годы Великой Отечественной войны награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I и II степеней, медалями. Отмечен званиями: почетный гражданин Мордовии, а также города Казани и немецких городов Вольгаста и Цинновица. После войны Михаил Петрович с супругой Фаиной Хайрулловной вырастили двух сыновей – Алексея и Александра – и дочь Нелли. Скончался 24 ноября 2002. Похоронен в Казани на Арском кладбище. В его родном селе Торбееве открыт Дом-музей героя.

Приговоренный с острова Узедом

Летчик-истребитель авиадивизии Покрышкина, старший лейтенант Михаил Девятаев с позывным «мордвин» в последний раз выходил на связь 13 июля 1944-го. Во время воздушного боя над Львовом его самолет сбил противник. А сам пилот с тяжелыми ожогами, без сознания, попал в фашистский плен...

После первой попытки побега, завершившейся неудачей, строптивого пленника ждал единственный исход – в печи Заксенхаузена.

От верной гибели Девятаева тогда спас узник, служивший парикмахером в санитарном бараке. Он заменил бирку смертника на робе Михаила биркой штрафника, которая принадлежала умершему в концлагере учителю Григорию Никитенко. Под этим именем уроженец Мордовии и числился в лагерных архивах. А летчик Девятаев значился в списках казненных.

Вскоре заключенного «Никитенко» этапировали в лагерь смерти Пенемюнде на острове Узедом. Там дислоцировался аэродром, где гитлеровцы испытывали новые виды боевой воздушной техники – крылатые ракеты «Фау-1» и баллистические ракеты «Фау-2», а заключенные исполняли обязанности чернорабочих. По сути, они были обречены завершить земной путь в крематории. Того, кто отваживался не повиноваться, прямо на плацу перед строем узников фашисты бросали на растерзание овчаркам... Некоторые, не выдержав издевательств, сами искали смерти. Но сильные духом, как летчик Девятаев и его единомышленники, жили верой, что они сумеют вырваться из фашистского ада.

И долгие годы Михаил Петрович в мельчайших подробностях помнил, как они, полуголодные, истощенные, тщательно готовились к побегу. Как по обломкам разбитых самолетов, уцелевшим надписям приборной доски, он, не зная немецкого, пытался понять принципы управления вражеской техникой. Как в солнечный полдень 8 февраля 1945 года, расправившись с конвоиром, узники ринулись в стоявший на взлетной полосе бомбардировщик. Как незнакомая машина сначала отказывалась подниматься в воздух, нарезая круги по взлетной полосе, а со всех сторон уже бежали гитлеровцы.

«Нервы друзей не выдерживают. Отчаявшись, они уже не умоляют, а приказывают:

– Михаил, взлетай, или!..

Я почувствовал холодное лезвие штыка между лопатками...» – много лет спустя рассказал Девятаев в своей книге «Побег из ада».

Штурвал железного ястреба «Хенкель-111» никак не поддавался его ослабевшим рукам. Чтобы укротить немецкую «птицу», беглецам потребовалось втроем навалиться телами на рычаг.

Проверка на прочность

Кто знает, может, помогли молитвы близких, просивших Бога о спасении любимых. Но пленники сумели поднять захваченный самолет. «Хенкель-111» взмыл в небо над островом... Удивительно, что дотошные «фрицы» допустили грубейшую оплошность, позволив узникам захватить бомбардировщик. А у попавшегося навстречу беглецам возвращавшегося на аэродром «Фокке-Вульфа» в бензобаке не оказалось топлива и боекомплект был израсходован.

Приземлившись по другую сторону фронта, экипаж в полосатых робах передал советским военным точные координаты ракетных установок «Фау-2», благодаря чему засекреченный полигон был разгромлен. Когда об этом доложили Герингу, он пришел в ярость и приказал отдать под трибунал лагерное начальство Пенемюнде.

Правда, слишком уж невероятным выглядело то, что заключенным удалось бежать из лагеря смертников. И полагавшуюся проверку Девятаев отбывал в... Заксенхаузене, где в то время находился уже советский фильтрационный лагерь.

Советский авиаконструктор Сергей Королев, командированный в сентябре 1945-го на Узедом для изучения стратегических разработок вермахта, узнав, что в лагере неподалеку сидит летчик, бежавший с того самого сверхсекретного острова, встретился с Девятаевым.

Михаил рассказал конструктору, представлявшемуся «товарищ Сергеев», о деталях вражеской техники, которые ему удалось узнать при подготовке побега. Именно эти сведения позволили создать более совершенную первую советскую ракету.

Не секрет, что к бывшим пленникам на родине относились с опаской. После войны еще десять лет Девятаев, живший с семьей в Казани, оставался под особым контролем у соответствующих органов. Даже с трудоустройством возникали большие проблемы. По воспоминаниям близких, для Михаила Петровича было огромной радостью, когда его, наконец, приняли дежурным в речной порт.

Лишь в 1957 году в «Литературной газете» опубликовали очерк о героическом побеге Девятаева и его товарищей. И в том же году
15 августа ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Позже он долгие годы трудился капитаном в речном порту, водил катер по Волге, проводил испытания и возглавлял экипажи отечественных судов на подводных крыльях «Ракета» и «Метеор».

Моя встреча с легендарным летчиком

О беспрецедентном подвиге Девятаева теперь немало написано, сняты документальные фильмы. Причем не только в нашей стране.

Весной 1999-го телевизионщики из Мюнхена – кинооператор Ральф Юрген Шенхайнц и сценарист Галина Кирзунова – специально приезжали к Михаилу Петровичу, чтобы снять фильм о человеке-легенде.

Съемки велись в кругу семьи, на встрече с казанскими школьниками, в Мордовии – с земляками, на могиле мамы, на Узедоме.

И пока немецкие телевизионщики работали в нашей республике, мне тоже посчастливилось про-
вести два дня рядом с легендарным Девятаевым.

– Он нам всю дорогу в поезде без устали рассказывал о республике, о людях, о доме. Сам невероятно преобразился, словно светится, даже помолодел, – удивлялась сценарист Галина Кирзунова.

– Сюда меня тянет, как всякого нормального человека, любящего свою Родину, уважающего свои истоки. Знаете, ощущаю поразительную легкость, ступая по земле, по которой бегал босоногим пацаненком. Каждый раз, приезжая в Мордовию, обязательно хожу на могилу своей матери. И, представьте, физически ощущаю, будто здесь с меня спадает какая-то давящая тяжесть, накладываемая разными общественными неурядицами, бытовыми неприятностями, теперь вот еще и возраст дает о себе знать, – уточнил обычно предельно сдержанный Михаил Петрович
(ему тогда шел 82-й год). – А прогуляешься по торбеевской сочной травке босиком, ну, или пусть в ботинках – груз словно сваливается. Даже после того, как дома, на матушкиной могилке побываешь, война из снов на время исчезает, видится что-нибудь доброе, светлое.

– Неужели до сих пор война снится? – переспросила я.

– Снится, милая, снится. Только теперь почему-то с американцами воюю. И вроде бы опять повторяется картина более чем полувековой давности, напряжение одно к одному, как на острове Узедом, перед тем, как решился угнать фашистский «хенкель». Но никак не удается повторить побег, хотя мысли такие преследуют неотвязно.

– Михаил Петрович, Вы же после Победы не однажды ездили в Германию. Что чувствуете там?

– Когда попадаю на территорию бывшего концентрационного лагеря Заксенхаузен, спрашиваю своих спутников, дескать, здесь чем-то пахнет? Они головой мотают: да нет, мол. А я ясно чувствую сладковатый запах горелого человеческого мяса, – его глаза невольно наполнились влагой. И после небольшой паузы, переборов нахлынувшие эмоции, добавил: – Что касается людей, ненависти к немцам вообще никогда не испытывал, в том числе и к солдатам противника. Война есть война. Им приказывали, и они так же, как и мы, шли в бой. Приказывали стрелять – стреляли. Я ведь тоже стрелял, кого-то убивал, делая жен – вдовами, детей – сиротами. Но я исполнял свой долг гражданина, защищая свою страну. Однако я точно знаю, что обычные немцы с таким же неприятием, как и россияне, относятся к войнам.

Каким он папой был

Кстати, тот 45-минутный документальный киномонолог Михаила Девятаева о жизни, снятый по заказу западногерманского телевидения WDR-Кельн, затем получил гран-при европейского фестиваля. В нем Михаил Петрович сам рассказал о себе, о войне, о плене, о побеге, о мирной жизни.

Вот и мы накануне векового юбилея героического летчика решили расспросить младшую дочь Девятаева, Нелли Михайловну: каким он был в жизни, в общении с близкими, друзьями, соседями?

– Я самая младшая в семье. Родилась за месяц до присвоения папе звания Героя. И папа в детстве меня называл «моя звездочка».

– Он был строгим отцом?

– Папа никогда не читал нравоучений, не употреблял в речи крепких словечек. Почти до самой старости оставался очень терпеливым, выдержанным. Надо было очень сильно постараться, чтобы вывести его из равновесия. Однажды брат Саша, расшалившись, разбил окно. Отец, не проронив ни зву-
ка, молча пошел и своими золотыми руками вставил стекло. И сыновья, из уважения к нему и чтобы не огорчать, старались вести себя достойно. Пока мы росли, папа немного времени проводил дома. Он же работал, летом водил катера по Волге, зимой – уезжал в разные концы страны выступать от общества «Знание». И всякий раз возвращался с кипой книг.

– Вам не казалось обидным, что он встречается с разными людьми, а для своих времени не остается?

– И для нас оставалось, – улыбается Нелли Михайловна. – Все праздники мы отмечали в семейном кругу, собирались многочисленные родные по маминой линии, обязательно все вместе пели.

– И Михаил Петрович?

– Не солировал, но подпевал. Кстати, полк, в котором летал отец, прозвали музыкальным. С него отчасти писался сценарий фильма «В бой идут одни старики», хотя, понятно, в кино собирательный художественный образ. Когда я подросла, папа меня нередко брал в свои поездки. Особое впечатление на меня произвела встреча воинов Второй воздушной армии 1-го Украинского фронта в июле 1974-го: как лихо папины однополчане отплясывали польку и вальс, с каким юношеским задором дружно пели!

– Случайно не поэтому Вы стали профессиональным музыкантом?

– Родители вообще на нас никогда не давили, в том числе при выборе профессии. И никогда не ставился вопрос о престиже и т.п. Старшие братья интересовались медициной и пошли по этой линии. Я с раннего детства увлеченно занималась музыкой, так что моя судьба сложилась сама собой.

– Вы сказали, что в семье отмечались праздники. Какие именно?

– Прежде всего – День Победы! Конечно, дни рождения близких, Новый год. И поскольку семья была интернациональная, отмечали и мусульманские, и православные праздники. К примеру, на Пасху бабушка, мамина мама – татарочка – красила в луковой шелухе яйца.

– Михаил Петрович с тещей легко находил общий язык?

– До 1957 года наша семья жила вместе с бабушкой в подвале. А когда мы получили квартиру, бабуля частенько приходила к нам. Папа ласково называл ее «мамашей», всегда помогал ей на кухне, проявлял истинно сыновью заботу. Шутя говорил нашей маме, мол, женился на ней из-за того, что полюбил бабушку. С огромной нежностью папа относился и к своей маме, Акулине Дмитриевне. Постоянно навещал, а после ее кончины обязательно ездил в Торбеево на Троицу и на могилку бабушки.

– А как познакомились Ваши родители?

– Папа отправился из Торбеева в Казань поступать в авиационный техникум, но в спешке забыл захватить с собой свидетельство об окончании семилетки. Без документов к экзаменам его не допустили. Пока по почте затребовал свидетельство из дома, прием закончился. Возвращаться домой ему казалось стыдно. И он поступил на судоводительское отделение Казанского речного техникума. При этом его не покидала мысль об освоении летного дела. Через год в свободное от занятий в речном техникуме время он начал осваивать летную подготовку в аэроклубе. Часто всю ночь напролет просиживал за книгами в моторном или самолетном классе, а утром шел на занятия в речной техникум.

Тем не менее по выходным молодые ребята бегали и в городской парк. Там на танцплощадке однажды папа пригласил на вальс симпатичную 16-летнюю Фаю. Мама уверяла, что папа великолепно вальсировал. Но конечно, мамино сердце он покорил не только этим.

Папа, выросший в селе, отличался удивительным внутренним благородством. От природы немногословный, он никогда не говорил красивых комплиментов. Но его любовь выражалась в поступках.

Мама вспоминала, что в пору ухаживания, через три года после знакомства, папа пригласил ее в кино. Мама, страдавшая с детства сильной близорукостью, от кавалера скрывала, что носит очки. И в тот раз фильм она начала смотреть вслепую. А во время сеанса папа заснул, так как сильно уставал, обучаясь днем в техникуме, по вечерам – в аэроклубе. Мама, довольная, тихонько надела очки, а в конце фильма, пока папа не видит, опять быстренько спрятала их в сумочку.

Потом папа уехал на учебу в Оренбургское авиационное училище. Увиделись они только в 1942-м. И мама по-прежнему стеснялась при нем надевать очки. А незадолго до свадьбы они собрались в театр. Папа зашел за мамой. Перед выходом он спросил ее, кивнув на лежавшие на комоде очки, почему она не берет их с собой. В ответ Фая с недоуменным видом переспросила: «Какие очки?» «Твои, – ответил, улыбаясь, папа. – Да я еще тогда, в кинотеатре, видел тебя в очках».

Впрочем, отец всегда по-рыцарски держался с дамами. Подать пальто, уступить место в транспорте – он считал для себя правилом. В магазине он всегда стоял в очереди, хотя как Герой войны имел право на внеочередное обслуживание, и никогда не козырял своими званиями и наградами.

В тяжелые 90-е годы он основал фонд. Собирал деньги, продукты, развозил пожилым людям. Как-то повез еду бабушке. Ему говорят: «Она же не воевала». На что папа заверил: раз она старше 80 лет, буду помогать. И возил ей «посылки» сам, на личном автомобиле.

– Какие-нибудь увлечения, хобби у Михаила Петровича были?

– Сколько его помню, папа всегда что-то делал, мастерил. То шил шапку, то строчил на швейной машинке, то чинил обувь, то ремонтировал мебель. Когда мы были маленькими, он собственными руками отремонтировал квартиру, сложил печь, а спустя много лет папа с сыновьями по собственному оригинальному проекту еще и камин на даче сделал. Он всегда вставал рано утром, поливал огород и к завтраку приносил нам миску свежих, ароматных ягод. А сколько деревьев он посадил! И не только на даче, но и во дворе нашего дома в Казани.

Отец очень любил трудиться на земле и, пока позволяли силы, стремился на природу. Причем любую работу он выполнял с душой. Не помню, чтобы папа делал что-то с неохотой. Его отличала редкостная дотошность. За что бы он ни брался, старался добиться безупречного совершенства, даже в мелочах. Думаю, эти черты характера сыграли немалую роль в самый решительный момент – во время побега из фашистского плена.

– Нелли Михайловна, Вы осознали масштаб личности своего отца?

– Когда в детстве я слышала восхищение людей в адрес папы, признаюсь, не понимала их восторгов. Мне-то он казался вполне обыкновенным. Повзрослев, я поняла, в чем его главная незаурядность. Отец обладал особым талантом – делиться с людьми всем хорошим, чем только мог, помогая и поддерживая того, кто нуждался. Несмотря на тяжелые испытания, выпавшие на его долю, папа оставался человеком, излучавшим добро. Чувствуя в нем мощный положительный заряд, окружающие отзывались взаимностью, тоже нередко оказывая ему поддержку. Последние два года папа болел, но старался не показывать виду. Не допускал даже мысли о смерти, продолжал планировать будущее.

– А внуки Михаила Петровича помнят деда?

– Конечно! Папа любил возиться с внуками, читал им книжки. Когда подросли, они вместе с дедом азартно играли в лото, вместе ездили на авиационные праздники. Внучки и внук Миша взахлеб рассказывали, как дедуля катал их на вертолете. Старшие внучки вместе с дедом ездили на его малую родину в Торбеево.

Внуки давно повзрослели, разлетелись по свету. Но на столетие папы в июле 2017-го мы, дети и внуки, собрались и еще раз все вместе посетили Мордовию, поклонились земле, где отец родился и рос.