Дмитрий Муругов
* * *
Ты смотришь в ночное небо
и видишь:
Звезды мерцают холодным светом.
Ты вслушиваешься в ночную тишину
и слышишь:
Птица ночная поет, восхваляя лето.
Ты хочешь знать, что такое ветер,
и чувствуешь,
Как он овевает землю.
Я же хочу узнать, что из себя представляют
люди...
* * *
Не верь глазам,
Когда увидишь радость.
* * *
Отлив оставляет жителей моря
На погибель и смерть, на рифах и скалах,
На раскаленном солнцем песке прибоя.
* * *
Пустынных улиц чернота,
Усталый город засыпает,
А в глубине души гнездится пустота.
* * *
Страх за собственную шкуру
Грозит бессмертию души.
* * *
Слепцы не те,
Чьи очи скрыты темными очками...
* * *
Как жизнь прекрасна и красива!
В ней много горестей и бед,
Но все равно она любима.
* * *
Осенняя ночь.
Душа попадает на удочку грусти.
Лунные очи уже не светлы.
Туманною шалью ложатся на землю
Клочья серой, мутной тоски.
* * *
Я живу. Совсем недавно понял. Немного удивлен, но это так. Сельский житель. Рвался в город. Поработал, изнемог. Вновь в деревне. Чистый воздух, смога нет. Но в наше время трудно жить без денег. Огород, скотина тоже требуют вложений. Страсть к земле неистребима. Люблю читать. Читаю много. О земле. Уход за ней. Все, что связано с поливом. О кормах. О жнивье милом. В сенокос зуд рук. Если что-то удается, радость светится в глазах. Понял. Город без деревни – что правитель без страны. Я живу. И полной грудью. Я дышу. Жажда жизни. Это чудо. В душе поэт. Мечтатель. Лишь ради этого живу. Кто-то скажет: «Ты смешон». Быть может...
Иваныч сидел, мрачно посматривая на снующую по задней жену. После вчерашнего невыносимо болела голова, даже излюбленный свекольный квас не приносил облегчения.
– Пойду, мать, к сватьям схожу.
– Иди уж, горе лыковое. Все равно помощи как от козла молока.
– Ну ты...
– Иди, иди, – отмахнулась жена.
Борис Иваныч тяжело поднялся со скамьи и, шаркая ногами, поплелся к сватьям. Заметив разбросанную по двору свата Василия упряжь, с удовлетворением вздохнул: значит, хозяин дома.
– Мир дому сему, – просипел с порога, крестясь на перед-
ний угол.
– Здорово, сват. Проходи, садись. С чем пожаловал?
– Чижало...
– Хм... Мать, подай бутылочку и закусить чё-ничё.
Хлопнули.
– Слушай, сват, – говорит Василий, – я сам было к тебе собирался, бычка завалить надо.
– Эт которого?
– Двухгодовалого.
– Да хоть счас. Сам знаешь, рука верная.
– Отлично.
За разговором незаметно ушла бутылка. Иваныч взял топор, Василий – нож, привязали бычка к забору и...
– Стой, сват. Давай еще по стопочке, чтобы рука не дрогнула.
Дерябнули. Взмах – и топор, направленный профессиональной рукой, слегка задев загривок быка, воткнулся в забор. Правда, Василий не оплошал, воткнув нож куда нужно.
Бык, не стерпев таких издевательств, оборвал веревку и начал гонять по двору горе-мясников. Им удалось выскочить в калитку и, подгоняемые смертельно раненным животным, помчались через огород к горе. Благодаря верному удару ножа бык свалился на середине горы, и сваты, запыхавшись от марафонского бега, поплелись уговаривать бутылку за удачный исход.
– Да ты не сердись, сват, – говорил Иваныч. – Сам знаешь, раз в год и кочерга стреляет. В следующий раз не промахнусь...
