К 80-летию уголовного розыска
Хороший опер работает мозгами, а не ногами.
В. М. К.
У меня период апатии. Вес надоело, я до ужаса безразличен ко всему. На работу хожу, как каторжанин, не хватало только звона кандалов. Единственное желание: послать всех к черту и уединиться хотя бы на недельку. Пожить в свое удовольствие без понуканий, без груза ответственности, без осточертевшего, как зубная боль, заезженного вопроса начальства «Ну, как дела?»
А дела, как сажа бела, прут вразрез с моими планами. С десяток нераскрытых грабежей, разбоев с нанесением тяжких телесных повреждений висят на моих не очень-то широких плечах. Ко всему, один пикантный случай ограбления вкупе с изнасилованием, где жертвой оказался мужчина пенсионного возраста, а насильниками — две молодые особы, находящиеся сейчас в розыске. Успокаивал себя тем, что другие тянули лямку покруче, состоявшую из убийств, дерзких налетов на магазины, покушений на известных лиц, и на том спасибо судьбе.
К вечеру чувствовал себя загнанной лошаденкой, которую понукали не только восседающие в креслах высокие чины, но и подстегивали следователи, требуя выполнения мероприятий. Им каждый день подавай весомые факты, улики, свидетелей, а еще лучше — совершившего преступление. С последним всегда выходила закавыка, и если дело велось под жестким контролем, приходилось трудиться до тяжести в ногах, до помутнения в мозгах. Ночь, когда отдыхали взвинченные нервы, проносилась, как одно мгновение, а утро не становилось мудренее, и все возвращалось на круги своя. К истине, по-прежнему, приходилось добираться собственными ногами и раскалывающими от множества забот мозгами, чтобы поздним вечером опять вернуться в свою каморку раздражительным, отупевшим от бесплодности поисков.
Одиночества я не ощущал, хотя и непрочь был бы кому-то каждодневно сетовать на неудачи или делиться выпавшей, как в лотерею, радостью. Семейная жизнь мне виделась донельзя упрощенной, где у каждого свой, раз и навсегда заведенный круг обязанностей, и где все происходит по примитивным правилам: завтрак, обед, ужин, редкая совместная прогулка, кровать и связующая всего этого — зарплата. Любовь? Испытывать не приходилось. Увлечения были — это когда какой-то срок восхищен избранницей, а затем поток возвышенных и, казалось, вечных чувств начинал иссякать и ищешь уже в ней недостатки, а следом приходит разочарование. Так что, если и бродила где-то по свету любовь, страстная, всепоглощающая, так далеко в стороне от меня. А жениться ради того, чтобы кто-то по утрам готовил завтрак, стирал носки, а взамен надоедливо пилил, задавал пустые вопросы и закатывал сцены ревности, не стоило. Нет, моя квартира, пусть неухоженная, это тот мирок, где я могу отпустить натянутые нервы, делать что заблагорассудится, не под кого не подстраиваясь, никому ничего не обещая.
Еще бы найти бесхлопотную работенку с приличным окладом и массой свободного времени, но это уже тайная мечта и, скорее всего, малоосуществимая. А пока приходится терпеть и считать месяцы и годы до того самого момента, когда в торжественной обстановке уйду на заслуженный отдых с почетной грамотой и присвоением очередного звания.
Итак, каждое утро, сжевав бутерброд и прополоскав горло кофе, я вздымал глаза к небу и молил Всевышнего о спокойном дне — ритуал, занимавший между завтраком и чисткой зубов всего несколько секунд. Взамен обещал выучить какую-нибудь молитву, восхваляющую Господа нашего. Обещал который месяц. Но Бог терпелив, верил в мое обещание и посылал мне не очень-то заковыристые дела.
Увы, и терпение Всевышнего небеспредельно. Оно иссякло нынешним утром. Был телефонный звонок из центральной городской гостиницы в дежурную часть, и я в составе оперативной группы выехал по тревожному вызову. Сведения скудные: в одном из номеров обнаружено тело заезжего коммерсанта. Если произошло убийство да еще заказное, то попыхтеть придется изрядно, и самое скверное, попыхтеть впустую. При хорошо организованном умышленном убийстве, как правило, не находится ни следов, ни улик, ни свидетелей.
Несмотря на быстроту нашего продвижения люди из прокуратуры опередили нас. Районный блюститель законности, невысокого роста, полный, в годах мужчина и в противоположность ему молодой, тщедушный следователь из той же организации, то и дело поправлявший очки на длинном прямом носу, находились уже в номере.
При виде их во мне сразу поднялась неприязнь, как шерсть на собаке при виде кошки. Людей из прокуратуры я недолюбливал и величал про себя «писульками» за их бумажное творчество в виде различных мероприятий, в которых черновая работа переваливалась на плечи таких, как я.
«Сейчас версии посыплются»,— с тоской подумал я, окидывая взглядом шикарный номер, с ванной, туалетом, отдельной спальней, через дверь в которую виднелся край разворошенной кровати.
Упитанное тело коммерсанта лежало неподалеку от работающего телевизора. На лбу, чуть повыше переносицы, характерный след от пули. Одет он был по-домашнему: в спортивные штаны и футболку фирмы «Адидас». В ногах погибшего валялся опрокинутый стул.
Прокурор кивком поздоровался со мной и представил молодого человека в очках:
— Наш новый сотрудник.
— Следователь прокуратуры Комаров,— полез тот ко мне с рукопожатием.– Михаил Комаров.
— Сухотин,— я был более чем краток, нехотя пожимая вяловатую руку.
— Вадим Андреевич, старший оперуполномоченный уголовного розыска, знаток своего дела,— охарактеризовал меня прокурор.
За десять лет, проведенных в уголовном розыске меня знали не только наши служебные собаки, но и люди высокою ранга. Известность пришла в начале курьеры, когда я сумел перехитрить верткого криминального авторитета по кличке «Щука» и взять с поличным. До этого его безуспешно пытались подвести под статью маститые сыскари и люди из прокуратуры. Даже арестовывали, но дело до суда не доходило: улики не превращались в полновесные факты, свидетели меняли показания. Лишь мое усердие вкупе с везением позволили сопроводить его за колючую проволоку. Более поздние успехи не казались мне уже такими громкими, как тот первый. Оно и понятно: в дальнейшем удачи чередовались с провалами и все как будто усреднялось, не давая повода для эйфории.
— Самое интересное: дверь оказалась закрыта изнутри на защелку,— сообщил мне занимательную подробность Комаров, явно ожидая какого-то вывода на преподнесенный факт.
Я оглянулся. На входной двери виднелись следы взлома.
— Занимательно,— буркнул я и прошел к окну. Проверил запоры. Закрыты. Лишь на высоте вытянутой руки распахнута форточка.
— Пятый этаж, предпоследний,— напомнил за моей спиной очкастый следователь, по-видимому, вознамерившийся сопровождать меня.
Захотелось послать его в преисподнюю. Не люблю, когда кто-то дышит мне в спину или над ухом.
Он не видел выражения моего лица и продолжал пичкать меня, как ему казалось, нужной информацией.
— Номер угловой, в соседнем проживают его телохранители. Они-то и подняли тревогу. По поводу случившегося ничего вразумительного сказать не могут, ни подозрительного шума, ни криков не слышали. Впрочем, это только предварительные сведения, полученные по горячим следам. Пока их еще не допрашивали.
— Посмотрим,— процедил я сквозь зубы и нервно передернул плечом, словно на нем сидело донимающее своим писком насекомое.
Прошел в спальню. Очкарик не отставал. Проверил и там запоры на окнах. Посмотрелся в большое настенное зеркало и машинально провел ладонью по коротко остриженным волосам. «Стареем»,— подытожил, разглядывая морщины на высоком лбу и возле уставших зеленоватых глаз. Оторвавшись от зеркала, обошел вокруг кровати. Заглянул под нее и обнаружил использованный презерватив.
— Значит, дверь была закрыта изнутри,— проговорил я, скорее обращаясь к самому себе и пряча находку в кулечек, который сделал из части газеты, лежавшей на прикроватной тумбочке.
— Да, по показаниям телохранителей,— оживился Комаров.
— Кто взламывал дверь?
— Они же и взламывали.— Глаза за очками оживились, ушли в сторону, а когда стали на место, я был попотчеван версией: — Не исключено, что телохранители могли быть в сговоре с убийцей, а взлом — просто инсценировка.
— Началось,— прошептал я и поморщился.
Не могу предполагать и кроить всевозможные версии, когда на руках нет ни одной мало-мальской улики или фактика, проливающих хоть какой-то свет на преступление.
Первым пищу для размышлений подкинул судмедэксперт.
— Смерть наступила приблизительно часа полтора-два назад,— выдал он скупые сведения, и я, посмотрев на часы, отметил про себя: роковой выстрел прозвучал где-то между семью и восемью часами утра.
Открыв дверь, я осмотрел замок и следы взлома. Возле соседнего номера поскуливал у ног кинолога, оставшийся не у дел пес-следовик. Именно к той двери, возле которой находился кинолог, я и направился. Оглянулся. Очкарик следовал за мной.
Два плечистых парня с угрюмыми лицами сидели в креслах. Они вскинули на меня глаза, но даже не сделали попытки подняться или хотя бы сменить позу. За моей спиной раздался хлопок двери, означавший появление очкарика. Я коротко представился. Сбоку раздался тенорок следователя. Он тоже обозначил свою должность, но, в отличие от меня, подкрепил свои слова удостоверением.
Я молча прошелся вдоль окон просторного двухместного номера. Осмотрел запоры на окнах, досаждая своей медлительностью очкарику: пусть помучается в догадках, что я здесь ищу. Он молчал, возможно, демонстрируя этим в ответ почтение к моему опыту и предлагая мне первым начать расспрос. Но я еще долго осматривал номер, вгоняя в недоумение не только его, но и телохранителей. Указательный палец следователя то и дело шмыгал по носу, поправляя, очки. Он явно испытывал неудобство от своего пребывания здесь, после того, как выразительно представившись, словно проглотил язык и наверняка сейчас выглядел в собственных глазах идиотом, но заговорить боялся, по-видимому, опасаясь стать им в глазах других, если приподнесенный вопрос окажется неуместным и, ко всему, испортит всю игру, которую, по его разумению, я вел.
— Оружие есть? — нарушил я молчание, пожалев тем самым очкарика, и мне показалось, в комнате раздался легкий вздох облегчения, исходивший от него.
— Да.— Телохранители в унисон кивнули головами.
— Какой системы?
— Беретта.
— Прошу разрешение на ношение оружия.
Они зашарили по карманам, извлекли документы и протянули их мне.
— Пожалуйста, следователю для изучения,— нашел я работу очкарику, а сам продолжил расспрос.
— Когда прибыли в наш город?
— Позавчера,— неохотно ответил один из них, с носом, напоминающим орлиный клюв, к тому же, свернутым набок.
— Цель приезда?
— Закупка полуфабрикатов для производства бижутерии,— блеснул осведомленностью второй, с проступающей на маковке плешью.
— Сделка состоялась?
— Должна была состояться сегодня.
— Документы в порядке — обозначил свое присутствие очкарик, и я заметил, как он поочередно поднес пистолеты к носу, явно вынюхивая гарь.
— Опишите вкратце весь вчерашний день вашего хозяина,— попросил я.
Плешивый наморщил лоб и начал вспоминать хронологию событий вчерашних суток и нынешнего утра.
— В девять завтрак, затем две встречи с представителями местных фирм; в час обед и небольшой отдых, затем еще одна деловая встреча. Ужинали в ресторане с семи до девяти. Потом он ушел к себе в номер, напомнив о раннем подъеме и попросив позвонить ему около восьми часов утра. Мы так и сделали, но он не брал телефонную трубку. Пригласили дежурного администратора. Однако открыть запасными ключами не удалось. Замок оказался поставленным на защелку. Пришлось взламывать дверь.
— В присутствии администратора? — влез Комаров в ход расспроса.
Раздражения от нетерпеливости следователя я не испытывал: вопрос был своевременным.
– И еще горничной,— добавил телохранитель с выделяющимся на лице носом.
— Никаких подозрительных шумов вы не слышали через стену в номере своего хозяина? — взял я вновь бразды правления дознанием в свои руки.
Оба телохранителя, хотя и вразнобой, отрицательно покачали головами.
— А как насчет женщин?
Своим вопросом я вызвал на лицах обоих телохранителей легкое замешательство.
— Каких женщин?
— Не будем наивными, тех, кто ублажал вашего патрона ночью.
— Он — хороший семьянин,— попытался вступиться плешивый за светлую память своего хозяина.
— Возможно и хороший, но с девочками он баловался, правда, не знаю, как часто. У меня есть вещественное доказательство о пребывании в его номере девиц или девицы. При подтверждении экспертизой вам придется задержаться в нашем городе до выяснения обстоятельств, принудивших вас дать ложные сведения. Итак!
— Он приводил одну из ресторана,— решил не усугублять положения плешивый.
— Когда?
— Позапрошлой ночью.
— А этой?
— Он закрылся в номере один. Накануне важных деловых встреч он не позволял себе расслабляться.
— Имя девицы?
— Не знаем.
— Как выглядела?
— Во вкусе хозяина: худосочная, с большим бюстом, брюнетка лет двадцати пяти.
— Он точно снял ее в ресторане?
— Да.
Кажется, нашлась работенка для очкарика, и он это понял по моему взгляду и даже выпрямился, как солдат перед старшим по званию.
— Может быть, расспросить администрацию ресторана,— предложил он свои услуги.
— Пожалуй, займитесь этим.
Чертовски приятно, когда люди из прокуратуры лебезят перед тобой. Явление довольно-таки редкое и чаше подобное случается с молодыми сотрудниками. Что ж, надо пользоваться моментом и успеть покомандовать, а то, смотришь, через год-другой такие шпильки начнет вставлять, что просто вызовет удивление: как быстро портит человека занимаемая должность.
Очкарик ушел, и я вновь обратил свой взор на телохранителей.
– Вам придется изложить свои показания на бумаге, как можно подробнее расписать весь вчерашний лень и также вечер.
— Каждый по отдельности? — осведомился плешивый.
— Можете создать совместное произведение,— разрешил я. Уже направляясь к двери, спросил:
— Со стороны нашей крутой братвы никаких угроз не исходило?
— Нет,— с ходу отверг мое предположение горбоносый.— В противном случае хозяин нас предупредил бы.
— Если только телефонный разговор, который он не воспринял всерьез,— все-таки допустил возможность контакта плешивый.— Или не успел передать нам.
В номере коммерсанта все еще занимались поисками следов и строили версии. Шансы отыскать что-то стоящее, проливающее свет на преступление таяли с каждой минутой, как ранний снег под лучами солнца.
— Да, весьма загадочное убийство в замкнутом пространстве,— резюмировал прокурор безуспешные результаты поисков.— Кстати, если не ошибаюсь, подобный случай уже имел место в этой гостинице. Несколько месяцев назад, в апреле, когда я находился в отпуске, в ней застрелили заезжего банкира.
— Было такое,— подтвердил я.
В то время Всевышний был еще милостив ко мне и над преступлением ломали головы другие и, насколько известно, пока неудачно, несмотря на обещанное банком солидное вознаграждение.
— Возможно, это звенья одной цепи,— предположил прокурор.
Захотелось сразу выйти: своеобразная психическая аллергия на чужие версии. Тут и повод нашелся: я вспомнил про запропастившегося куда-то очкарика.
— Минутку,— предупредил я прокурора и выскользнул за дверь.
Ресторан находился при гостинице на первом этаже и был пока закрыт для посетителей. Весь обслуживающий персонал и администрация, по-видимому, собрались в кабинете директора — это я увидел сквозь приоткрытую дверь. Оттуда же доносились голоса: вежливый — очкарика и возмущенно-отвергающие — остальных. Судя по-всему, молодому человеку с его интеллигентностью приходилось туговато.
Я рывком распахнул дверь. Все разом затихли.
— Ну и что? — обратился я к следователю.
— Никто не видел худой брюнетки и ничего не знаки о ней.
— Жаль,— сочувственно проговорил я.
Обошел, словно строй солдат, сидевших на стульях возле стен людей и остановился перед столом директора.
— Заведение процветает? — спросил я его.
— Не бедствуем,— несколько подрастерялся он, видимо, не понимая, к чему я клонил.
—Ясно.— Мой тяжелый взгляд прошелся по присутствующим.— Значит, по вечерам сбываем фальсифицированное спиртное, занимаемся сутенерством, поставляем малолеток для денежных клиентов и вообще, ресторан превратился в вертеп. Придется каждый вечер устраивать у вас проверку документов. Всех подозрительных — в следственный изолятор.
— Но это же произвол,— подал кто-то из присутствующих возмущенный голос.— Вы отпугнете посетителя.
— Что поделаешь,— развел я руками,— если у вас туго с памятью.
— Но это же незаконно,— вступился директор за честь своего заведения.
—А вы что, знаете закон об оперативно-розыскной деятельности,— напускал я туману, опершись руками о директорский стол.
— Нет,— вновь подрастерялся глава увеселительного заведения.
— Почитайте,— посоветовал я ему.— Занимательное произведение.
Выдержав паузу, я твердо произнес, словно зачитал приговор:
— С нынешнего вечера уголовный розыск займется вашим вертепом вплотную.
— Полина Сергеевна! — сурово проговорил директор и полная женщина в обтягивающей ее округлые формы одежде поняла своего шефа с полуслова, кивнула и, попросив минутку, исчезла. Я не ведал, какую она занимала должность при ресторане, но вернулась вскоре, причем ее подвижности можно было только удивляться.
— Это, скорее всего. Новикова Светлана. Вот ее номер телефона,— услужливо протянула она мне листочек.
— Дама по вызову,— хмыкнул я.— Звоните, приглашайте сюда.
— Но она, видимо, еще спит,— растерянно проговорила женщина.
— После трудов тяжких,— съязвил я.— Звоните, скажите, объявился денежный клиент.
Толстушка неуверенно взяла телефонную трубку.
— Может быть, остальных отпустить? — вкрадчиво спросил директор.
— Да, все свободны,— смилостивился я.
— Но они действительно могут обжаловать наши действия,— обеспокоенно проговорил очкарик, когда мы вышли в вестибюль для встречи любвеобильной особы.
Не знаю, на самом деле он тревожился или собирался блеснуть своими познаниями, но я резковато отрезал:
— Жалобы — это по вашей части, а мне нужно найти убийцу и джентльменский набор тут неуместен и особенно, когда имеешь дело с мразью. Он подходит для сиятельных особ, грезящих дам и благовоспитанных кавалеров, а я — опер.
Худосочная дама впечатляла ладной фигурой и выдающимся бюстом. Взгляд поневоле задержался на нем, рельефно выпирающим над втянутым животиком. Чрезмерно декольтированное платье еще больше усиливало впечатление. На открытой части груди заметил пару лиловых пятнышек — не иначе, как результат любовной игры.
«Похоже, вся расписана засосами, как в свое время рейхстаг автографами русских солдат»,— с ухмылкой подумал я про себя.
Попросив из номера телохранителей, мы уединились в нем после того, как провели опознание. С полным безразличием на лице она подтвердила, что знала убитого.
— Можете закурить,— разрешил я.
В ответ получил презрительный! взгляд, явно означавший одно: она не потерпит командирского дона. По-видимому, считала свое положение достаточно прочным, а возможно надеялась на чье-то покровительство.
— Итак, вы подтверждаете знакомство с заезжим коммерсантом?
— Я уже говорила.— Она нервно забросила ногу на ногу.
— Тогда опишите с подробностями совместно проведенное время.
Дверь открылась и в номер, мягко ступая, вошел очкарик. Я недовольно скривился.
— Постельные сцены вас тоже интересуют,— нагловато огрызнулась брюнетка.
— Только в одном случае: если что-то нарушило любовное действо, допустим, зазвонил телефон или постучали в дверь.
— Угадали, было и то, и другое.
— И что сначала отвлекло вас от приятного занятия?
— Телефонный звонок.
— О чем говорил по телефону ваш клиент? — не давал я ей продыху.
Брюнетка ядовито ухмыльнулась.
— Владимир,— подчеркнуто поправила она, давая понять, что заводила не скоротечные, а солидные знакомства.
— Пусть будет Владимир.
— Я не прислушивалась, но кажется, о деньгах.
— Кажется или точно?
— Владимир сказал, что у него нет наличности, потом выругался и бросил трубку.
— Он приглашал вас на следующую ночь?
— Нет. Сослался на необходимость отоспаться перед важной встречей.
— Как вы расстались?
— В половине восьмого утра постучали в дверь. Владимир сказал, что это, скорее всего, деловые партнеры прислали за ним машину. Так оно и оказалось. Мы попрощались внизу, в вестибюле.
Я задал еще несколько вопросов и обратился к очкарику;
— Может быть, вы что-то хотите спросить у дамы?
Он не заметил моего полуиронического тона, настолько, по-видимому, был углублен в процесс расследования.
— Припомните, пожалуйста, не закрывал ли он дверь на защелку? — выдало восходящее светило прокуратуры.
Ого! Малый — не промах. Вопрос, на первый взгляд несущественный, но за кажущейся мелочностью скрывался, возможно, факт, проясняющий обстановку на момент убийства.
— Он это сделал, как только мы вошли в номер,— без колебаний ответила жрица любви.
Когда мы остались наедине со следователем, он тут же прорезюмировал только что открывшийся факт:
— Значит, и в прошедшую ночь он закрылся на защелку.
Я не испытывал никакого желания вступать в спор, но похоже, следователь расценил мое молчание как несогласие со своим выводом и начал горячо доказывать:
— Понимаете, у людей такого склада, наделенных либо большой властью, либо большими деньгами, остро развито чувство самосохранения даже в безобидных, с точки зрения обыкновенного человека, ситуациях. В действиях все доведено до автоматизма. Зашел в квартиру и тут же защелкнулся на все замки, словно за его спиной свора недругов. Несомненно, подобное он проделал и в прошедшую ночь.
— И кто же преступник? — подсек я его пространные рассуждения вопросом.
Одухотворенность на его лице сменилась растерянностью.
— У вас есть какие-то соображения? — осторожно осведомился он.
— Ну, если дверь была закрыта на защелку, то, скорее всего, во время просмотра боевика шальная пуля вылетела с экрана и поразила несчастного,— проговорил я серьезным тоном и повернулся спиной, успев заметить, как у очкарика отвисла нижняя челюсть.
Осмотр места происшествия закончился и не принес нам никаких улик, следов, а значит, и четких версий. В наших мозгах лишь туманные соображения или предположения.
Впрочем, сказать, что я пребывал в смятении и уже делал реверанс в сторону преступника, совершившего загадочное убийство и бесследно исчезнувшего, было, пожалуй, не совсем правильным. Небольшой просвет в темной загадочности преступления имелся и я пошел на него.
Кропотливое изучение документов о предыдущем убийстве в гостинице, за их небольшим наличием, заняло совсем немного времени. Расспросы коллег, работающих по этому случаю, тоже ничего не прибавили к скудному багажу фактов. Хотя пару занимательных моментов в деле обнаружил. Первый: предыдущее убийство произошло в том же самом номере; и второй: в протоколе допросов увидел знакомую фамилию. Девица провела в следственном изоляторе в качестве подозреваемой несколько суток. Два совпадения в преступлениях: закономерность или случайность?
Ее раздраженный взгляд, после того, как она открыла дверь, стал испуганным.
— Вы? — сдавленно вырвалось у нее и она, скорее машинально, приподнялась на цыпочках и заглянула за мою спину.
— Пока один,— успокоил я ее.
В однокомнатной квартире — идеальный порядок. Хотя, честно говоря, ожидал увидеть здесь что-то близкое к бедламу.
Мы присели в низкие кресла в полуоборот друг к другу.
— Простите, я, видимо, плохо выгляжу,— она провела руками по волосам и запахнула на груди халат.
— Для меня это не столь важно.
— Может быть, кофе? — предложила она.
За ее угодливостью прослеживалась замаскированная попытка вызнать о тех неприятностях, что я принес в ее жилище. Ответы она, похоже, черпала в интонациях моего голоса, в моем поведении.
— Благодарю, уже откушал на работе,— старался я выглядеть дружелюбным и следом поинтересовался: — Вы живете одна?
Нехитрый окольный ход, располагающий к откровенности.
— С сыном. Сейчас он у родителей в другом городе.
Она на мгновение примолкла, но, видимо, мой участливый тон пробудил в ней разговорчивость.
— Муж ушел, оставив нам эту квартиру. Сейчас он процветающий бизнесмен, нашел себе другую жену из своего круга.
— Он общается с вами? — поддержал я разговор.
— Сюда дорога ему закрыта,— вдруг с гневом произнесла она.
— А сын?
— Он ему не нужен.
— Горделивость женщин часто губит их,— блеснул я фразой, почерпнутой, увы, не из собственного опыта.
— Вы хотите сказать, будь я попокладистей и мне не пришлось бы зарабатывать таким унизительным способом себе и сыну на жизнь?
— Да, и это тоже.
— Если бы вы знали, какую он сотворил со мной подлость. Ему не нравилось, когда говорила в глаза правду о его скотском поведении: о частых отлучках, изменах, развращении малолетних. И тогда он подстроил так, что я, невменяемой, оказалась в постели с одним из его друзей, вернее, прихлебателей. С шумом засвидетельствовал мою измену и подал на развод. Я была раздавлена проявленной по отношению ко мне мерзостью. И тогда он окончательно добил меня. Один из наших общих знакомых свел меня с, якобы, процветающим господином, воспылавшим ко мне любовью. Я слишком доверчиво отнеслась к словам, не ведая, что опять все происходит по гнусному сценарию мужа. Господи, как я была счастлива, но всего лишь до утра. Утром он удалился, положив на стол кругленькую сумму и поблагодарив за проявленную страсть. Бывший муж раззвонил, среди всех наших друзей, что я отдаюсь за деньги. Я замкнулась. В душе — пустота. Но нужно было содержать сына. Деньги господина кончились, а высшее образование, которым гордилась, оказалось никому ненужным. И вот однажды я села за ресторанный столик.
— Да, невеселенькая история,— пробубнил я безразличным голосом и почувствовал на себе укоризненный взгляд.
Ее глаза повлажнели. Она явно ожидала хоть чуточку участливости. Моя черствость, подобно лезвию, поранила ее сердце, мало того, могла породить отчужденность.
— Сочувствую вам,— быстро поправился я.— Представляю, как вам пришлось нелегко. Будем надеяться: за предательство вашему бывшему мужу когда-нибудь воздастся по заслугам. Основное: терпение.
Она не уловила в моем сочувствии фальши и надо было видеть ее лицо. В глазах зажглась благодарность. Изменилась осанка: она горделиво выпрямилась в кресле. Ну прямо бродячая кошечка, которую впервые приласкали.
— И все-таки я приготовлю кофе. Хотите по-турецки? — засуетилась она, словно я состоял с ней в близком родстве.
У меня не было ни желания, ни времени распивать взбадривающий напиток, но непоказная услужливость подкупала. Может быть, и на самом деле ей не хватало в жизни простого человеческого общения.
— По-турецки, пожалуй, попробую,— согласился я, посчитав, что лучше пожертвовать временем, но приобрести взамен откровенность, возможно, важного свидетеля.
— Можете называть меня Светой,— вдруг предложила она, когда я пригубил кофе из маленькой чашечки и запил глотком холодной воды.
На меня смотрели выразительные глаза женщины, для которой я был, по крайней мере, милым сердцу человеком.
«Ого! — воскликнула во мне осторожность.— В обход, шалава, дорожку торишь».
Я поставил чашечку на край журнального столика и поблагодарил за угощение.
— Хотите еще?
— Как-нибудь в следующий раз.
— А вы заходите,— ухватилась она за машинально брошенную мною фразу.
— Не обещаю, так как не располагаю свободным временем.
— А вы по делам. У вас наверняка еще возникнут ко мне вопросы.
«Подкуп при исполнении служебных обязанностей с помощью обнаженного тела и жарких ласк»,— мелькнула у меня язвительная мыслишка в ответ на ее своеобразное, но искреннее приглашение.
Вслух же произнес:
— Подобное не исключено, хотя надеюсь полностью удовлетворить свое любопытство сегодня.
— Вы считаете: я что-то скрыла от вас в предыдущую встречу, утром.
— Причина моего появления у вас совсем иная, хотя и связана со вчерашним убийством. Несколько месяцев назад в том же номере гостиницы...
—...убили заезжего банкира,— быстро закончила она мою мысль и порывисто поднялась. Длинные пальчики зашарили в карманах халата. На свет были извлечены сигареты. Она пыталась закурить, но зажигалка не слушалась движения ее большого пальца. С каким-то остервенением она смяла сигарету и бросила ее на стол.
—Вы тоже считаете, что я причастна к тому убийству,— вырвалось у нее и она отмахнулась от меня, как от чего-то надоедливого.
— Успокойтесь и, ради Бога, не делайте поспешных выводов,— примирительно и полушутливо проговорил я, стараясь сбить у нее раздраженность.— Поверьте, пришел сюда, чтобы задать несколько вопросов.
— В прошлый раз тоже началось с нескольких вопросов.— Она опустилась на свое место, но демонстративно отвернулась в сторону.— А потом раз — и следственный изолятор. Потом баланда, параша, издевательские допросы, угрозы. Да вы же лапать меня были готовы даже грязную и голодную.
— Давайте не начинать спор о хороших и плохих ментах или давайте перенесем его на следующий раз. А пока прошу ответить на мои вопросы.
Она хмыкнула, видимо, по поводу моей вежливости.
— В то утро вы находились с ним в номере?
— Да.
— Поведайте о происшедшем там как очевидец и постарайтесь, пожалуйста, не упускать мелочей.
— Надо же, пожалуйста.— Она вновь хмыкнула.— Как мы развлекались в ресторане, что ели, что пили, вас, конечно, не интересует. А в номер он привел меня где-то около полуночи. Только разделись, как раздался телефонный звонок. Разговор, насколько я помню, шел о деньгах. В конце он ответил резким «нет» и бросил трубку. После звонка мы часа два развлекались, потом заснули. Где-то в половине восьмого нас разбудил стук в дверь. Приходил дежурный администратор справиться, не нужна ли утром машина.
— Но подобное происходило позавчера,— напомнил я.
— В тот раз тоже.
— Что дальше?
— Банкир чертыхнулся, выговорил тому за дверью по поводу беспардонности и предупредил, чтобы больше не тревожили в столь ранний час, заявив, что машину, если возникнет необходимость, закажет по телефону.
— И он возвратился к вам?
— Нет. Сквозь полудрему я услышала его удивленный возглас: «Света, посмотри-ка какой подарок, шампанское. Похоже, сам Господь решил вылечить наши больные головы».
— Он именно так и произнес?
— Приблизительно, по смыслу.
— И как вы откликнулись на его призыв?
— Послала его к черту, конечно, мысленно. Очень устала и хотелось спать. Затем услышала, как что-то упало. Я даже не спросила, что случилось, до того было все безразлично. Заснула. Проспала, видимо, часа полтора-два. Очнулась от ощущения какого-то тревожного одиночества. Вытянула руку — рядом никого. В номере тоже стояла тишина. Подумала, что он спустился в буфет и вскоре появится с вином и чем-то съестным. Время шло, я находилась в приятной расслабленности, а он все не приходил. Встала. Заглянула в ванную, туалет — пусто. Вышла в зал. Ужас прошелся по мне леденящей рукой, сдавил горло. Мой банкир лежат на паласе с дыркой во лбу и смотрел остекленевшими глазами в потолок. Не помня себя, забыв, что нагишом, открыла дверь и стала звать на помощь. А дальше милиция, подозрение, изолятор.
— И вы не слышали ни звука выстрела, ни попытки ворваться в номер?
— Нет. Дверь была закрыта на все замки и мне, в стрессовом состоянии, стоило больших трудов открыть ее.
— Значит, он говорил про какой-то подарок и про шампанское.
— Да.
—А вы не заметили никаких изменений в обстановке комнаты, где лежал убитый?
—Нет. Я вам рассказала все, больше ничего добавить не могу.— Взгляд больших грустноватых глаз умолял поверить, не унижать вновь до проявления подозрительности.
—Значит, на паласе лежало тело банкира, а обстановка комнаты не претерпела изменений,— упорствовал я.
—Не претерпела! Диван, кресла, стол — все осталось на своих местах,— загорячилась она и разом остыла, а следом послышалось неуверенным голосом: — Кажется, возле его ног находился опрокинутый стул.
— Кажется или точно находился?
— Да, возле ног,— подтвердила она уже с большей уверенностью.
— Может быть, это вы видели вчера?
— Нет-нет, и в тот раз тоже. Я просто запамятовала.
— Не заметили, форточка была открытой?
— Не помню. Но тот апрельский день выдался жарким и в комнате стояла духота. По крайней мере, в спальне форточка была открытой.
— Сколько дней вы с ним общались?
— Три.
— Как часто при вас звонили ему по телефону.
— Изредка и разговор все время шел о деньгах.
Я поднялся и дежурно поблагодарил за информацию.
— Вы уже уходите,— с сожалением вырвалось у нее.
— Не премину заглянуть на чашечку кофе,— старался я не огорчать ее, но мой профессиональный дух сыщика витал уже вне стен этой комнаты. Он просил поспешать мое бренное тело, ибо удача не любит нерасторопных.
На ступеньках гостиницы я неожиданно столкнулся с Комаровым. Если у меня удивление немо застыло на лице, то у него прорвалось в форме вопроса.
— Вас что-то сюда привело?
Интересно, что может привести на место преступления сыщика, лишь только невыясненные до конца обстоятельства, факты да проклюнувшиеся во время длительного «шевеления» мозгами догадки.
Однако своим вопросом он поставил меня в затруднительное положение. Раскрывать свои дальнейшие ходы я не собирался, ибо по собственному опыту знал, что это лишь усугубит поиск преступника: сразу объявятся советчики, готовые внести коррективы в мой план или даже вмешаться в ход дознания, и в результате все задуманное может быть бесповоротно загублено.
От неожиданности встречи я не мог быстро и правдоподобно обосновать свое появление в гостинице и потому, почмокав губами, выдал подобие собачьего воя на луну:
— Ну-у-у...
И от того, что не приходила спасительная мысль, объясняющая мое появление здесь, я поморщился, как от ломтика лимона.
— Вы тоже считаете, что в номер мог проникнуть человек, имеющий доступ к запасным ключам? — Своей святой простотой очкарик обезоруживал.
— Не исключено,— прорезался наконец-то и у меня голос.
— Знаете, я установил сейчас некоторые подробности взлома двери. Оказалось: никто из телохранителей полностью не уверен, была ли она закрыта на защелку. Просто они поддались команде «ломай».
Приподнесенный факт повлиял на меня, как на быка красная тряпка. Очкарик спутал все, что я намеревался тонко и последовательно осуществить, чтобы вскоре завершить с Божьей помощью виртуозное соло, как музыкант, впечатляющим заключительным аккордом. От злости захотелось схватить его, как провинившегося школяра за ухо и внятно отчитать.
Выражение моего лица, похоже, говорило доходчивее всяких слов.
— Я что-то сделал не так,— растерянно произнес очкарик.
Господи, с его наивностью и угодливостью работать бы воспитателем в детском садике, а не следователем.
— Немного поспешили,— процедил я сквозь зубы, но, увидев его виноватое лицо, уже не испытывал желания высказаться резко.
— Я звонил, вас не было на месте. Хотел поделиться своими соображениями, а потом подумал: нельзя упускать время и поехал сюда,— оправдывался он, как нашкодившее чадо перед грозным отцом.
Наградить похвалой я его не мог, ибо это могло обернуться для меня еще одним нежелательным сюрпризом. Кто знает, что еще придет в голову этому нескладному, но сильному в логике очкарику. И потому лишь констатировал с сарказмом:
— Время вы не упустили, а обогнали.
— Я понимаю...— Он снял очки и протер мятым носовым платком.— Я понимаю,— повторил он, крепя очки на своем длинном тонком носу и виновато пожимая плечами,— мне не следовало бы торопиться и, вообще, нарушать весь задуманный вами процесс поиска.
Мой шумный вздох означал и прощение, и предостережение на будущее.
— Ну и кто подал команду ломать? — спросил я уже вполне дружелюбно.
— Дежурный администратор, после того, как безуспешно пытался открыть запасными ключами дверь.
— Фамилию установили?
— Да. Прохоров.
— Сегодня он отдыхает, — внес дополнение очкарик.
Я сухо поблагодарил, давая понять, что с этого мгновения наши пути расходятся. Был готов уже направиться к то и дело открывавшейся двери гостиницы, как услышал его благовоспитанный голос:
— Вы позволите с вами остаться?
Его кажущаяся до глупости бесхитростность одновременно подкупала и удручала. Я уже вознамерился сунуться с советом о смене профессии, но он так и не обозначился в виде обидных для очкарика слов. Помешала мысль, выскочившая неизвестно из какой кладовой памяти, то ли вычитанная, то ли результат собственных наблюдений: добропорядочный человек неподкупен. И я уже по-иному взглянул на следователя. Неподкупность в наши дни — редкость.
Не переношу, если кто-то дышит за спиной или над ухом. На сей раз проявил терпеливость.
— Как будет угодно,— произнес я и сам удивился той вежливости, с которой сделал одолжение.
Мы поднялись с заместителем директора на пятый этаж, заглянули в злополучный номер. Там шла приборка помещения, в дверь вставлялись новые замки.
— Завтра певица приезжает,— пояснил заместитель, несколько тучноватый мужчина с неуловимым взглядом.
— Что над этим номером? – показал я пальцем в потолок.
— Комната, вернее будет сказать, кладовая. Храним необходимые гостиницы бытовые приборы: утюги, вентиляторы, пылесосы, телевизоры и другие предметы, в том числе, изломанные, подлежащие списанию.
— Высоковато кладовочку устроили,— резюмировал я.
— Зато надежно,— отпарировал заместитель и осведомился: — Вы, видимо, подумали, что там такие же апартаменты, как эти.
— Предполагал.
— Таких люксов у нас всего два: этот и еще один на третьем этаже.
— Ключи от кладовки у кого хранятся?
— По указанию директора – у меня.
— Мне хотелось бы осмотреть ваше засекреченное помещение.
— Но почему засекреченное,— принудил улыбнуться себя заместитель.— Просто все должно быть под строгим контролем.
Дверь обита оцинкованным железом. Два внутренних замка несли сторожевую службу. В довольно-таки большой комнате тесновато от стеллажей, на которых в образцовом порядке выстроились бытовые приборы.
Сразу же подошел к окну. Из-за тесноты очкарик задержался у двери. Внимательно осмотрел запоры, оконную раму. Провел незаметно пальцем по крашеному подоконнику. Ни пылинки.
— Когда в последний раз здесь убирались? — полюбопытствовал я.
— Неделю назад,— подал от двери голос заместитель.
Мое заглядывание за стеллажи было прервано тем же голосом:
— Вы что-то ищете?
— Просто удивляюсь, какая у вас нерадивая уборщица,— ответил я, стряхивая с рук подцепленную на стеллажах пыль.
Втроем спустились вниз в кабинет заместителя. Он весь заставлен мягкой мебелью. Единственное исключение — массивный двухтумбовый стол.
— У вас имеется график работы дежурных? — поинтересовался я.
— Естественно.— Хозяин кабинета льстиво улыбнулся.— Ко всему, они ведут журнал приема и сдачи дежурств.
— Мне бы хотелось заглянуть в него, а также в журнал регистрации приезжающих граждан,— обозначил я просьбу.
Он вернулся буквально через минуту с двумя журналами в синих обложках.
Я открыл один из них, где значились последние записи. Прохоров действительно дежурил в день убийства, вернее заканчивал ночную смену. Перелистал журнал назад, до той даты, когда был убит заезжий банкир. Там тоже значилась фамилия Прохорова. Ее же я увидел и через сутки, что дало повод для вопроса:
— График дежурств выполняется строго?
— При необходимости они подменяют друг друга.
Из журнала регистрации я запомнил несколько адресов людей, проживавших в том злополучном номере между двумя трагическими датами.
Напоследок я подбросил, на первый взгляд, ничего не значивший вопрос:
— Во время уборки кладовой вы сами присутствуете или кому-то передоверяете ключи?
— В зависимости от занятости. Иногда передоверяю ключи дежурному.
С очкариком расстались на улице. Я догадывался о его неуемном желании поразмышлять вместе со мной, попытать меня вопросами. Сдерживало его, скорее всего, чувство такта или отталкивало мое напускное холодно-непроницаемое выражение лица.
— Звоните,— попрощался я с ним, подавая руку.
Красочные афиши на тумбах возвещали о концертах заезжей звезды. Впрочем, в наше время эстрадных звезд, безголосых, покоряющих публику больше фигурой и почти полным отсутствием одежды, наплодилось, как рыбы в прудах. Цена на билеты впечатляла. Я перемножил ее на вместимость зала и на количество концертов.
Сумма получилась внушительная. Не поленился сходить к кассам. Несмотря на трудности жизни, на всех представлениях – аншлаг.
За дверью шел громкий разговор на повышенных тонах. Мужской голос настаивал на дополнительном концерте, который мог бы покрыть какие-то непредвиденные затраты. Женский, полуистеричный возражал, ссылаясь на усталость.
Я постучал. Дверь открыл мужчина среднего роста с раскрасневшимся лицом, вне всяких сомнений, импрессарио певицы.
— Что вам нужно? — рыкнул он.
Я назвал имя и фамилию певицы.
— Автографы и цветы вечером,— огрызнулся он и попытался закрыться, но сей замысел расстроил носок моей туфли, притормозивший движение двери.
— Вечером может быть поздно. Я не фанат, я из уголовного розыска,— и, как факир, одним мановением руки развернул перед ним удостоверение.
Впечатлило. Зажим двери ослаб, и я вошел в знакомый мне номер.
Из спальни появилась эстрадная знаменитость в короткой тунике с рассыпанными по плечам волосами, без макияжа, тем не менее, более привлекательная и мало похожая на ту, что очаровывала белозубой улыбкой и игрой глаз с экрана телевизора. На ее лице выразительно застыл испуг.
—Но мы же обещали подумать, Григорий,— растерянно проговорила певица.
—Этот господин из уголовного розыска,— скорее, предупреждал, нежели представлял меня импрессарио.
—А-а,— непроизвольно, но радостно вырвалось из уст певицы и испуг, так портивший выражение миловидного личика, бесследно растаял.
—Простите за вторжение,— начал я с извинения перед эстрадной звездой,— но мне хотелось бы переговорить с вами тет а тет.
—Но у меня нет секретов от моего импрессарио.
—Возможно,— с недоверием проговорил я и повернулся в сторону Григория. Прошелся по нему оценивающим взглядом. Слегка поморщился, как бы усмотрев в его облике что-то недостойное, позволяющее сомневаться в надежности этого человека.
Холеное лицо устроителя концертов начало постепенно багроветь.
—Ну, если вы настаиваете, то возражений не имею,— снизошел я до милости и услышал шумный вздох, с которым, видимо, из него вышел весь гнев, готовый вот-вот обрушиться на мою голову.
—Присаживайтесь,— проявила гостеприимство хозяйка номера, и они оба опустились в мягкие кресла, стоявшие вдоль стены, я же продолжал стоять.
—Вам наверняка известно, что в этой комнате был недавно убит заезжий коммерсант, — начал я без всяких обиняков.
—Как убит? — слабо сыграл удивление импрессарио.
—Вас не информировали?
—Мы слышали о каком-то случае,— вырвалось у певицы.
—От кого и когда?
—Ну-у...— вытянула певица, словно ноту, и замолкла.
—Видимо, пару часов назад,— поспешил я с подсказкой.
—Вчера при заселении,— раздраженно произнес импрессарио. И этот импульс, скорее, показной нервозности передался певице.
— Григорий, нужно срочно поменять номер, плохая примета. Не могу же я теперь здесь спокойно отдыхать.
— Нет необходимости поднимать лишний ажиотаж.
Взгляды обоих застыли на мне.
—Гарантирую вашу безопасность,— заверил я эстрадную диву и, повернув голову в сторону импрессарио, добавил: — И вашу тоже.
—Если, конечно, будете следовать моим советам,— после непродолжительной паузы выдвинул я условие.
—А в чем, собственно, дело? — с непроходящей раздражительностью выпалил импрессарио.
Я подошел к телефонному столику и положил руку на аппарат.
—Наверняка уже был звонок и мужской голос обозначил проценты с прибыли от концертов, которые вам надлежит оставить в нашем городе.
—Были лишь звонки от поклонников,— протестующе отмела подозрения певица.
—Я мог бы сказать, что это ваше личное дело подкармливать подонков, если бы это не было связано с бандой вымогателей и убийц. Сами понимаете, всякий ваш контакт с ними — это скандал и потеря вашего имиджа.
—Вы ошибаетесь, никаких звонков и никаких контактов с уголовным миром у нас не было,— миролюбиво и вкрадчиво проговорила певица.— Не так ли, Григорий?
Импрессарио угукнул.
—Тем более,— продолжала эстрадная дива,— у меня очень надежные телохранители и любой шантаж я воспринимаю не иначе как милую шутку.
—У него тоже были надежные телохранители,— подразумевал я погибшего коммерсанта.— Однако утром в его голове обнаружили входное отверстие диаметром девять миллиметров.
—Вы нам угрожаете, вы сами шантажист,— поднялся из кресла импрессарио, теперь уже полностью и густо багровея лицом.
—Григорий, позови телохранителей, свяжись с городским прокурором и моим адвокатом в столице,— подыграла ему певица.
—Спокойно, господа, спокойно,— поднял я руку.— Минуту терпения.
Они затихли и выжидающе уставились на меня.
— Надеюсь, у вас есть магнитофон.
Певица выразительно стрельнула взглядом в Григория и тот, повинуясь приказному взору, отправился в спальню и вернулся оттуда с небольшим магнитофоном. Положил его на стол и занял свое прежнее место.
Я вынул из кармана кассету, вставил ее в гнездо и нажал кнопку, как раз на том месте, где прорезался усталый голос певицы:
«— Слушаю.
—Поклонники вашего таланта приветствуют вас в нашем гостеприимном городе,— раздался в ответ гнусавый мужской голос, скорее всего, гнусавость ему придавала обыкновенная бельевая прищепка, зажимающая нос.
—У вас все? — В голосе эстрадной звезды — недовольство.
—Не кладите трубку! властно произнес мужчина, что можно было представить, как рука певицы с телефонной трубкой так и прикипела к уху.
— Я сказал: в нашем гостеприимном городе,— продолжил мужской голос — а за гостеприимство теперь положено платить. В противном случае… Ну, не мне вам объяснять, сударыня, как тяжко жить в наше время простому человеку. Я думаю, мы сойдемся на двадцати тысячах баксов, можно в рублях по курсу. Это всего лишь пятая часть от суммы доходов от всех концертов. Для покрытия непредвиденных расходов можете продлить свои гастроли на день. С дополнительных концертов плату взымать не будем. Алло, слышите меня?
— Только что собиралась послать вас к черту,— зло отреагировала певица, но трубка так и не была положена.
— Не надо меня посылать ни к черту, ни к дьяволу, они мои самые лучшие друзья,— прозвучал гнусавый смешок.— А о предложении крепенько подумайте, это не розыгрыш. Поинтересуйтесь у обслуги гостиницы, что случилось с несговорчивым клиентом в номере, который вы занимаете, несколько дней назад. И очень не советую обращаться в спецслужбы, не поможет. Итак, сегодня я вновь позвоню после одиннадцати вечера. Хотелось бы услышать ваше согласие».
Записанный па пленку разговор венчали короткие гудки.
Они играли немую сцену, но на лицах ни удивления, ни возмущения. Возможно, каждый из них по отдельности искал выход из щекотливой ситуации, но вариантов у них, по сути, не было, кроме одного: сотрудничества с нами, ибо криминальное дельце уже закрутилось и выскочить из него без посторонней помощи им не по силам. Даже если они согласятся на условия крутолобой братвы от рэкета, мы не дадим им полностью выйти из ставшей нам подконтрольной игры.
—Что теперь скажете? — с осознанием превосходства спросил я.
—Вы незаконно прослушиваете телефонные разговоры,— попытался надавить на меня импрессарио, по-видимому, все еще выискивая вслепую путь хотя бы к сохранению нейтралитета в противоборстве милиции и вымогателей, но наткнулся в поисках его, как на каменную стену, на мой ответ:
—Все мероприятия осуществляются в рамках закона об оперативно-розыскной деятельности. Можете теперь вызывать прокурора, своего адвоката, они подтвердят правомерность моих действий. Им тоже найдется над чем поразмышлять, чтобы вытащить вас из этой истории. Дело в том, что если сейчас не принять никаких мер, они едва ли оставят вас в покое во время ваших гастролей по городам и весям России. Уж слишком вы для них лакомый кусочек.
Мои слова заставили их призадуматься.
—У вас есть какие-то предложения? — смягчила певица тон до вкрадчивого.
—Лишь одно: стать паиньками и во всем слушаться меня до утра. Как видите, цена не такая уж и большая, значительно меньше той, что запрашивают крутолобые.
—Надеюсь, вы не отмените наши творческие встречи? — съязвил импрессарио.
—Не уполномочен. Хотя, на одну встречу я вам не советую собираться, на встречу с вашими вымогателями. Как бы вы ни хитрили, она все равно окажется под нашим контролем, и итог ее будет безрадостен для обеих сторон да ко всему, еще и непредсказуем.
—Будете следить? — скривился в ухмылочке импрессарио.
—Разумеется. Надо же вас будет оберегать от непредвиденных действий бандитов. Но наша слежка не отяготит вас, она будет невесома, как тополиный пух.
—Что еще? — певица старалась выглядеть по отношению ко мне доброжелательной.
—Есть одно небольшое условие: с сего часа и до утра я остаюсь в вашем уютном номере.
—Но почему? — все-таки прорезалось у певицы возмущение.
—Так надо,— отрезал я.— И прошу: о моем присутствии здесь никто не должен знать, даже ваши надежные телохранители.
—Но...— вновь подала голос певица.
—Сохранность ваших драгоценностей и платьев гарантирую. Или вы сомневаетесь в моей порядочности? Тогда можете связаться с моим начальством и снять мучающие вас вопросы.
—Нет-нет, я хотела сказать другое.— Певица усиленно жестикулировала.— Видите ли, присутствие мужчины в моих апартаментах может привести ко всевозможным нежелательным слухам.
—Думаю, мы сохраним тайну грядущей ночи, не так ли, господин импресарио? — Я вновь оценивающе прошелся по Григорию, с лица которого не сходила мина недовольства.
Устроитель концертов поморщился, словно его носа достиг зловонный запах, но промолчал.
— Да, попрошу вас об одной небольшой любезности,— не отводил я взгляда от импрессарио.— Если уж по воле судьбы оказался вашим гостем, пусть незваным, не могли бы вы снабдить меня бутербродами из буфета. Криминальная развязка еще далеко, и я могу сильно проголодаться. Стоимость съестного и услуги оплачу.
— Григорий, сделай одолжение,— попросила певица. Импрессарио тихо, но протяжно простонал. Видимо, с этим слабым криком души из него вышла очередная порция гнева, порожденная унизительной ролью лакея, которую ему предложили исполнять.
— Да, и еще пару бутылочек лимонада, пожалуйста,— бросил я ему, выходившему, в спину.
Певица появилась в номере вместе с Григорием в половине одиннадцатого ночи. Разгоряченная, с большим букетом цветов, подуставшая, но все равно подвижная, словно еще находилась на сцене, она порхала по номеру, чаще безо всякой цели, находясь наверняка под впечатлением произведенного фурора. И произносила безостановочно взбудораженным голосом не связанные друг с другом фразы.
—Публика у вас, конечно, с бразильским темпераментом.
—Григорий, приготовь легкий ужин.
—Такое впечатление, что я находилась на мушке киллера, потому и двигалась, как сумасшедшая.
—И бутылочку вина открой, пожалуйста.
—Всю сцену забросали цветами.
—Григорий, отправь ребят в номер, пусть не торчат перед дверью попусту. Внизу наряд милиции, он не пропустит одуревших от музыки фанов.
—Пойду освежусь под душем.
За стол сели без нескольких минут одиннадцать. Не стал ломаться, ссылаться на то, что сыт и ждать вторичного приглашения, а сразу придвинул стул. Певица выглядела уже спокойной, а импрессарио — сосредоточенным. Я посмотрел на часы и, взявшись за бокал с вином, вместо тоста предупредил:
— Эти меднолобые ребята точны, когда дело касается денег. В торг не ввязывайтесь, отрубите категоричным «нет» и положите трубку.
И только после делового наставления поднял бокал на уровень глаз и провозгласил тост:
— За успешное начало гастролей и не менее успешное их продолжение.
Но только мы пригубили вино, раздался ожидаемый нами со страхом и нетерпением телефонный звонок. Певица и импрессарио переглянулись.
—Пожалуйста, вы,— обратился я к устроителю концертов, посчитав, что его голос будет звучать тверже. Но и он, по-видимому, спасовал перед непредсказуемостью дальнейших событий: подходил к исходившему звонками телефонному аппарату, как к взрывоопасному предмету.
—Да, слушаю,— проговорил он в трубку дрогнувшим голосом. Затем молчал, слушал шантажиста и тяжело сопел.
Я поднялся и встал рядом с импрессарио. На его лбу заблестели капельки пота.
—Нет,— отказался он не так отрывисто, как бы хотелось. Следом открыл рот и, как мне показалось, намеревался что-то сказать в свое оправдание. Я бесцеремонно вырвал трубку и положил на место.
—Очень признателен за вашу выдержку,— поблагодарил я не без доли язвительности.
Дальнейшее застолье протекало в полном молчании и, возможно, продолжалось бы, не прояви я инициативу, до самого рассвета. Каждый из нас сидел в гнетущей тишине наедине со своими думами, лениво, словно по принуждению, ковыряясь вилкой в тарелке. Такое ощущение, что справлялись уже по кому-то поминки.
—Мне кажется, вам необходимо выспаться перед завтрашними концертами,— обратился я к певице.
—Да-да,— согласилась она и первой поднялась из-за стола.
—С вашего позволения прилягу здесь, на диване,— определил я себе место для тревожного и короткого сна.
Певица закрылась в спальне. Импрессарио продолжал сидеть за столом. Можно было только догадываться, что его удерживало здесь в полночный час.
— Вам тоже не мешало бы вздремнуть,— подал я совет.
Он искоса глянул на меня.
— Если считаете: между мной и вашей подопечной что-то произойдет и она окажется завтра не в форме, то можете лечь на границе двух комнат.
Он с шумом отодвинул стул и, промокнув губы, со злостью бросил салфетку на стол. Взялся за дверную ручку и повернулся в мою сторону, сжигая взглядом презрения.
— Не нужно слов.— Я поднял вверх руку.— Понятно все и без них. В случае, если я оплошаю, вы сделаете из меня серенького козлика, которого больно попинаете.
Он хлопнул дверью, а я снял легкую куртку, во внутреннем кармане которой находилась рация, засунул оружие за пояс джинсов и растянулся на диване. А еще через несколько мгновений я уже пытался отключиться проверенным способом: изгонял из головы всякую мысль. Этакая своеобразная игра в теннис: они приходят, а я их отбиваю. Но только мне удалось почти что добиться победного результата, начал уже подремывать, как скрипнула дверь спальни. Я повернул голову. В проеме, в падающем с улицы от фонарей свете, стояла она в белом и, как казалось, полупрозрачном одеянии.
—Простите, я впечатлительная,— раздался виноватый голос.— Не могу заснуть, все представляю, что в этой самой кровати лежал мертвый человек.
—Его убили не в спальне, а здесь, в гостиной, так что спите спокойно,— недовольно выговорил я, ибо уже успел побывать во власти сновидений.
—Вы не возражаете, если я оставлю дверь открытой и включу у себя свет?
—Делайте, как заблагорассудится,— пробурчал я, меняя позу.
—За что с ним так немилосердно обошлись? — задала она глупый вопрос, глупый в том плане, что ответ на него был очевиден.
Захотелось цыкнуть, как на занудливую жену, лицезреть которых мне приходилось в компаниях. Сдержался. Однако сарказм все-таки прорвался наружу.
—Он имел неосторожность сказать им по телефону «нет».
—Но...— испуганно вырвалось у певицы.
—Предварительно не согласовав с нами,— не дал я выразить ей обеспокоенность.
—У вас, видимо, железные нервы,— полюбопытствовала она. Боже, когда прекратится эта пытка вопросами. Неужели она собралась потчевать ими до утренних петухов?
— Стараюсь подвинчивать их, если ослабнут,— и я демонстративно повернулся на другой бок, спиной к ней.
Но не тут-то было.
— Знаете средство?
—Да. Стакан хорошего крепленого вина и сон, продолжительностью десять часов.
—А у вас есть какое-нибудь хобби? — продолжала она испытывать мое терпение.
— Да. Жареная свинина с гороховым пюре.
Раздался смешок и следом голос с укоризной:
Вы не желаете со мной разговаривать.
—Не приучен вести беседу за полночь, не лучше ли отложить ее на утро, тем более оно не за горами.
—Поверьте, мне трудно заснуть. Все время кажется, что в этих стенах бродит смерть.
—Ложитесь, закройте глаза, представьте полный зал своих поклонников и попробуйте их пересчитать, не заметите, как и заснете,— подал я совет, в надежде, что он последний в нашем ночном разговоре,
—Я не смогу. Только лишь прикоснусь к подушке и мне опять станет страшно.
— Что же вы хотите? — Я приподнялся на локтях, прежде чем произнести скабрезность.— Уж не предлагаете ли вы мне пролежать остаток ночи в одной постели, как брат с сестрой.
— Я была бы не против.
Мой рот непроизвольно приоткрылся.
Передвинув кресло к окну, я заострил свой взор на крыше расположенного напротив гостиницы пятиэтажного здания и просидел в одной позе около полутора часов. Однако, увлекшись наблюдением, я все же почувствовал ее присутствие за спиной по запаху духов.
—Вам опять не спится? — спросил я, полуобернувшись и одновременно кося глазами в сторону крыши, боясь пропустить то, ради чего прилип к стеклу.
—Я привыкла вставать в семь и эта привычка не зависит от того, в какой час я легла накануне,— пояснила певица, чтобы следом обеспокоенно спросить: — Скажите, насколько серьезно положение?
—Все покажет утро,— я был краток в объяснении и в этой краткости заключалась скрытая просьба «не мешать».
—У меня к вам еще вопрос личного плана.— Певица примолкла, но я уже интуитивно почувствовал, что ее мучило.
— Вы можете не тревожиться,— успокоил я.— Все равно мне никто не поверит, даже если скажу, что провел ночь в одной постели с эстрадной звездой. Так зачем же поднимать себя на смех.
Мои слова, видимо, вполне удовлетворили ее. Запах духов перестал лезть в нос. Однако убедиться воочию в своем умозаключении я не смог, на крыше появился человек с дипломатом в руке. Появился и тут же пропал за трубами вытяжной вентиляции.
Я потянулся к лежавшей в соседнем кресле куртке, вытащил из кармана рацию, нажал кнопку вызова.
— Первый слушает,— раздался голос за шумом небольших помех.
— Двадцатый,— обозначил я себя и сообщил: — Человек на крыше.
— Видим. Взят под контроль.
— О результатах сообщите,— напомнил я.
Ответного вызова пришлось ждать недолго, минут десять. Я с некоторым волнением нажал кнопку.
— Двадцатый, человек задержан. В дипломате находилась складная снайперская винтовка бесшумного действия марки ВСС. Нужна ли поддержка в гостинице?
— Пока нет,— отказался я.— Контролируйте только выходы.
В дверь постучали в половине восьмого. Лицо певицы стало бледным, движения — скованными. Я приложил палец к губам и шепотом попросил:
— Сюда никого не пускать.
Она понимающе кивнула.
— Григорий, это ты,— откликнулась певица на повторный стук, но близко к двери не подходила.
— Простите, это дежурный администратор вас беспокоит,— раздалось с той стороны.— Вы машину на утро заказывали?
— Нет, вы ошиблись.
— Тогда еще раз простите. Если возникнет необходимость в ней, то позвоните по телефону.
— Хорошо.
Я приложился ухом к двери. В коридоре слышались неспешные удаляющиеся шаги.
— Смотрите! — воскликнула певица, показывая пальцем на форточку.
По ту сторону окна висела на алой ленте большая кукла. На ее руках был прикреплен плакат. На нем значилось «Браво! Бис! От поклонников вашего таланта».
— Как трогательно,— умиленно повторила певица.
Она забыла про страх, только что тискавший ее в своих объятиях, взяла стул и направилась к окну с явным намерением встать на него и втащить через форточку висевший на ленте подарок.
— Немного терпения,— остановил я ее.— Кукла все равно будет вашей.
Мое предостережение, как омут с холодной водой, заставило замереть и сжаться. В ее глазах обозначился страх. Она возвратилась из сиюминутного мира грез в действительность. Выпал из рук стул. Прикрыт ладошкой ротик.
— Оставлю вас на несколько минут, будьте благоразумны и не поднимайте шума,— предупредил я.
Бегом поднялся на шестой этаж. Возле нужной мне двери стоял Прохоров, обличье которого я схватил мимолетным взглядом еще вчера утром, когда он только заступил на службу. Его рука орудовала возле замочной скважины.
Пьяно покачиваясь, опустив голову, касаясь руками стены, я побрел по коридору. Прохоров посмотрел в мою сторону и, не заметив в моем появлении ничего подозрительного, скорее всего, приняв меня за подгулявшего командированного, продолжил занятие.
Ключ дважды крутанулся в замочной скважине. Рука легла на дверную ручку. Пора! Оставшиеся метры я одолел со скоростью бегущего по пустыне страуса. Выхватив из-за пояса оружие, ворвался на плечах дежурного администратора в комнату.
Возле приоткрытого окна, опершись на подоконник, находился человек, судя по фигуре, из категории «качков». Еще я успел заметить, после того, как сильно толкнул дежурного администратора к окну, привязанную к батарее отопления алую ленту.
—Уголовный розыск! Руки за голову! — грозно рыкнул я.
И уже следом устрашающе:
—Не шевелиться! Стреляю!
Пальцы левой руки нащупали кнопку вызова на рации.
— Первый, нужна помощь,— и я обозначил свои координаты, назвав этаж и номер комнаты.
В коридоре «качка» и дежурного администратора развели. Парня с квадратным лицом потащили вниз, я же с Прохоровым спустился в номер певицы.
Эстрадная звезда, настороженная и напуганная, открыла нам дверь. Нащупав рукой диван, опустилась на него.
—Что это? — показал я Прохорову висевшую за окном куклу.— Там взрывчатка?
—Какая взрывчатка! — как-то обрадованно воскликнул он и тут же начал потихоньку возмущаться по поводу незаконности действий.
— Тогда что же это? — прервал я поток напрасных словоизлияний.
— Оригинальный подарок. Если не нравится — сейчас сниму. Прохоров было дернулся к двери, но я схватил его за руку и посоветовал:
— Проще снять здесь через форточку.
Он разом остолбенел, словно проглотил лом.
—Давай лезь.— Я подтолкнул его к окну.
—Лезь! — прикрикнул я и схватил дежурного администратора за шиворот, пытаясь заставить его встать на подвинутый к окну стул.
—Нет, нет! — заверещал он, извиваясь и клонясь всем телом к полу.
—Ясненько! — разыграл я удовлетворенного чем-то человека и вытащил рацию.
Не включая ее, проговорил:
— На крыше, на противоположной стороне, похоже, сидит снайпер. Сейчас проверим!
Я обхватил обеими руками брыкавшегося Прохорова и попытался поставить его на стул перед открытой форточкой, изображая при этом находившегося на грани срыва человека:
— Достань куклу, сволочь! Кому сказано, достань!
И выглядело это настолько правдоподобно, что певица, съежившись на диване и прикрывая рот ладонью, слезливо завыла, вытягивая самые высокие ноты.
— Там снайпер! Снайпер! — задыхаясь в моих крепких объятиях, не проговорил, а простонал Прохоров.
Мне не составляло труда его, парализованного страхом, по-быстрому разговорить, выведать всю подоплеку шантажа и обоих убийств. Весь скоротечный допрос записал на магнитофон, услужливо принесенный певицей. Когда он несколько пришел в себя и, видимо, вспомнив про подельников, стал замыкаться и попросту не отвечать на вопросы, было уже поздно: основное я успел выведать.
Прохорова увели и мы опять остались наедине.
— Вот так и работаем,— улыбнулся я.
— Не позавидуешь,— посочувствовала она, одарив меня взглядом благодарности.
Я встал на стул и высунул руку в форточку, схватил куклу, на мгновение представив себя в роли жертвы. Вот так же и они, потеряв осторожность, лезли за подарками-наживкой, а с соседней крыши на них скалилась смерть.
— На память о нашей короткой, но незабываемой встрече,— и я протянул куклу певице.
По окончании совместного с прокуратурой подведения предварительных итогов по обезвреживанию преступной группы, занимавшейся вымогательством денег у заезжих толстосумов и убийством несговорчивых, захотелось после кабинетной духоты не спеша прогуляться, тем паче, недавно по городу прошелся дождь и воздух был насыщен свежестью.
Однако побыть в одиночестве не удалось. Только спустился по ступенькам, как мой обостренный слух уловил знакомое сопение за спиной. Оглянулся. Так и есть, очкарик.
—Поздравляю.— Он протянул руку.— И восхищаюсь тонкой работой.
—Ерунда,— процедил я сквозь зубы. Не люблю, когда кто-то дышит мне в спину или над ухом, но еще больше не приемлю похвалы. Сразу представляю себя вороной из известной басни Крылова, только «кар» хочется произнести со злом и отталкивающе. Человек я не особенно суеверный, но все же считал, что в жизни существовала какая-то закономерность: если сегодня тобой восторгались, то следом надо ждать провальных дней, когда все будет из рук вон плохо.
Однако от очкарика немногословием не отделаться, он словно не замечал моего нежелания разговаривать.
—Вам эта версия сразу пришла в голову или это результат аналитического подхода к делу? — Он забежал сбоку и заглянул мне в лицо.
—По натуре я человек ленивый и работать ногами, как некоторые опера не испытываю никакого желания, потому сижу и обмозговываю различные варианты, короче говоря, фантазирую. Надо же показать начальству видимость работы, а то без средств к существованию оставит. Вот так посидишь, помозгуешь, смотришь, версия проглянула и, как впоследствии окажется, весьма правдоподобная.
Шуток очкарик то ли не понимал, то ли не обладал чувством юмора.
— Что же вас в этом случае натолкнуло на правильное решение? — Он семенил рядом со мной, ибо я, вместо неспешного размеренного шага перешел на быстрый.
— Использованный презерватив, который я нашел под кроватью. Кажется, он обиделся, несколько поотстал и сопровождал меня, возможно, как бы по инерции, выискивая наивненький предлог, чтобы попрощаться. Странно, но удовлетворения от того, что отшил очкарика, не испытывал. Запоздалое сожаление куснуло меня изнутри, когда увидел его расстроенное лицо. Я сбавил шаг и дал ему возможность поравняться.
— На самом деле изначальным толчком к версии была обнаруженная мною под кроватью штуковина, — проговорил я дружелюбно и даже несколько заискивающе.
Очкарик недоверчиво покосился в мою сторону, и я уловил прерывистый вздох, как у обиженного ребенка. Тут уж пришлось снизойти и до жалости, и до подробного объяснения.
— Тот предмет навел меня на мысль о женщине. Мы с тобой быстренько разыскали ее и допросили. И хотя особенного ничего не выудили, некоторые фактики в дальнейшем пригодились, так как та самая дама являлась очевидцем предыдущего убийства в том же самом номере. Ну а затем я сопоставил события, улики, лица, время и отыскал в обоих убийствах некоторую закономерность, которая и стала путеводной звездой для установления истины. Ко всему, во время проверки в гостинице книги регистрации, я запомнил несколько адресов лиц, проживавших в злополучном номере за последнее месяцы. Спешно связались с управлениями внутренних дел в других областях, те, в свою очередь, оперативно поработали с людьми, некогда приезжавшими в наш город. Трое подтвердили факт вымогательства.
Мы еще побродили с полчаса. Больше говорил я, а он внимательно слушал. Расстались друзьями: в его глазах высвечивалась признательность, а в моей душе исчезла неприязнь.
Вечерело. Я продолжил путь один. Проходя мимо зала филармонии, увидел афиши, сообщавшие о концертах эстрадной звезды. Не утерпел и поднялся по ступенькам, хотя представление, судя по времени, близилось к завершению. Дремавшая при входной двери женщина-контролер недоуменно вскинула на меня глаза и хотела сказать что-то протестующее по поводу моего самовольства. Я приложил палец к губам и произнес:
— Всего на минуточку.
Приоткрыл тяжелую дверь в зал. Оттуда, словно из неволи, вырвалась громкая музыка. Певица в экстравагантном одеянии, платье со сплошными разрезами, порхала по сцене, приводя в неистовство публику. «Такое впечатление, что нахожусь на мушке у киллера»,— припомнились ее слова. Что же теперь заставляло ее так импульсивно двигаться по сцене? Ясно лишь одно: не чувство страха. Я с некоторым сожалением прикрыл дверь. За ней остался еще один кусочек моей, увы, уже прошлой жизни. Он, конечно, не исчезнет бесследно в коридорах памяти, для этого он слишком ярок.
На улице уже зажглись фонари, хотя грань между вечером и ночью весьма расплывчата. Шел, задумавшись, еще раз переживая недавние перипетии. Ноги сами привели к тому месту, где я совсем недавно сыграл безупречно в очередной раз свою пока единственную жизненную роль – роль сыщика.
В окнах гостиницы горел свет. Возле ступенек, ведущих в ресторан, то и дело останавливались машины. Из них выходили пары и одиночки и привычно направлялись к дубовой двустворчатой двери, похожей на врата в мир бесшабашного веселья. Наступило время гуляк, толстосумов, прожигателей жизни и женщин, зарабатывающих на хлеб своим телом.
На перекрестке, рядом с гостиницей, путь преградила машина, хотя светофор выдал для меня зеленый. Я только хотел прикрикнуть на водителя, как задняя дверца салона открылась, показались сначала ножки, а затем передо мной выросла и сама обладательница, высокая, подтянутая, с рельефно обозначенным бюстом, в которой я не сразу признал Светлану.
Она жеманно улыбнулась, хотя даже в сумраке, я заметил: в ее глазах стояла грусть. Это подтвердил и далеко небеззаботный голос, когда она произнесла:
— А я вас ждала на чашку кофе.
— Дела, — пришлось сослаться на занятость.
— Есть успехи?
— Бандиты больше не будут мешать.— Я не добавил слово «работать» и не потому, что понимал: оно прозвучит обидно для женщины, а из-за ее какой-то детской расположенности ко мне, как у ребенка, не видевшего ласки и готового прижаться к любому, кто жалостливо проведет ладонью по голове.
Светлана потупилась. Нервным движением руки расстегнула и застегнула висевшую на плече сумочку. Машина, подвезшая ее, тронулась, обдав нас запахом выхлопных газов.
— Вам сюда? — мотнул я головой в сторону ресторана.
Она подтверждающе кивнула, но сделала это не сразу, словно находилась на распутье, где еще оставался выбор, какой дорогой следовать.
— Желаю весело провести вечер.
— Спасибо,— произнесла она в ответ, но таким упавшим голосом, что я сразу увидел в себе человека, бросившего камень в тонувшего.
— И вам тоже приятного досуга,— постаралась она выглядеть уже бодрой: распрямилась, горделиво вскинула голову.
Мы расстались
Неспеша удаляясь, я выделял из шума улицы перестук ее каблучков. Не слышалось в нем ни легкости, ни куража, присущего раскрепощенной душе.
Смешанное чувство, сотканное из сострадания, великодушия, виноватости, вдруг породило сильный порыв, приведший к поступку.
— Света,— окликнул я ее, впервые называя по имени. Она остановилась, развернулась.
— Не выпить ли нам по чашечке кофе? У меня дома имеется недурственный сорт.
Я не видел выражения ее лица, лишь замерший силуэт на фоне освещенных окон, но готов засвидетельствовать: в этот миг на ее губах обозначилась непринужденная располагающая улыбка, ибо в следующее мгновение она сделала мне навстречу первый шаг.
