Владимир ДИАЛЕКТОВ

 

«Достался нам век беспокойный…»

 

Документальная повесть[1]

 

(Продолжение. Начало см. «Странник» № 2,3, 2000 г.)

 

Шутники

 

Из прибывших молодых специалистов не все стали патриотами завода и, проработав на предприятии по несколько лет, уехали. И тем не менее не могу не упомянуть о двух товарищах, пришедших в коллектив в начале пятидесятых годов и оставивших о себе добрую память не только как о хороших и талантливых инженерах, но и как о веселых и задушевных ребятах. Речь идет об Альфонсе Михайловиче Гаспаравичусе, инженере-химике, основавшем на заводе химическую лабораторию и ставшем ее первым начальником. Он был скромным, деловым, внешне застенчивым и неторопливым, но в обыденной жизни очень веселым и компанейским. Его заслуга не только в том, что он организовал химическую лабораторию, но и в том, что сумел вырастить коллектив, с помощью которого за короткий срок был решен целый комплекс острейших производственных проблем.

Под стать ему был и его товарищ Мартин Георгиевич Исраилян, инженер-электротехник, ставший в скором времени начальником электролаборатории завода. Человек несомненно талантливый, получивший за усовершенствование конструкции аппарата АФА-18 авторское свидетельство изобретателя и премию Наркомата, он хорошо рисовал и писал, играл на трубе в заводском оркестре. Друзья любили компании и веселые пирушки. Жили они дружно и держались все время вместе. Исраилян – уроженец Армении, часто получал оттуда посылки с фруктами и вином. Эти посылки уничтожались всеми его друзьями сообща. Иногда они шли в столовую на улице Васенко, выпив, пели хором «Шумел камыш»… Получалось это у них здорово, забавно и безобидно. Заслышав их голоса, жильцы дома понимали, что друзья обмывают очередную посылку.

Как-то перед Новым годом Альфонс и Мартин зашли к Б.А. Голкину и попросили его предоставить им по три отгула для поездки в Москву на встречу с однокурсниками. Причин задерживать их у Голкина не было, и друзья утром 31 декабря были уже в Москве. Но здесь их ждало разочарование. На намечавшуюся встречу, кроме них, никто не приехал, и они, поболтавшись день по столице, к вечеру оказались в дешевеньком ресторане, где и встретили Новый год.

От скуки и огорчения друзья изрядно выпили. Вспомнили Саранск, и тут им пришла в голову идея послать директору завода поздравительную телеграмму. Над текстом трудились с вдохновением, и где-то за полночь телеграмму-молнию отправили.

Далее события развивались так. Дверной звонок разбудил Голкина в пятом часу утра, когда он, только что проводив гостей, пытался заснуть. Звонил почтальон. Выругавшись, что его так бесцеремонно подняли с постели, Голкин, принимая телеграмму, сначала подумал, что она от родственников. Но, прочитав, пришел в негодование.

– Ах, наглецы, я вам покажу, когда вернетесь, – возмущался он вслух.

– Что случилось, Боренька? – забеспокоилась проснувшаяся жена.

– Ты только почитай, какие наглецы! Я им отгулы предоставил, а они вон какой финт выкинули, – и Голкин передал жене телеграмму.

В ожидании реакции жены налил шампанского и уже собирался выпить, как вдруг услышал смех. Забыв про вино, он посмотрел на хозяйку с неодобрением.

– Боренька, – давясь от смеха, успокаивала его жена, – ведь сегодня Новый год, вот ребята и пошутили.

– Вот я с ними тоже пошучу, – все не успокаивался Голкин. – Нашли с кем фамильярничать.

– Ну, что ты сердишься, смотри как здорово они написали. Ребята поздравляют нас с Новым годом, желают здоровья.

– А «нежно целуем» – это к чему? Я что им, барышня какая? – уже более снисходительно рассуждал Голкин.

– Боря, может быть, у армян так принято выражать свои чувства по отношению к старшим, мы же не знаем их традиций.

– Может быть, ты и права, но все же…– тут Голкин вспомнил про шампанское и, осушив бокал, добавил: – Но все же эти армянские шутки мне не по вкусу.

 

В первом отделе

 

Начальник первого отдела завода Г.М. Сетяев, в прошлом кадровый работник КГБ, немало повидавший на своем веку всякого и в общем-то человек неплохой, в силу своей профессиональной привычки предпочитал держаться в тени и на заводе был малозаметной фигурой. Но дело свое знал.

Получив сведения на заместителя директора по общим вопросам Михаила Григорьевича Слуцкого о том, что у него за границей живут богатые родственники, Сетяев отнесся к этому сообщению довольно буднично, но служебная инструкция требовала соблюдения некоторых формальностей, и он пригласил Слуцкого к себе.

Справившись о делах, Сетяев вынул из стола когда-то заполненную им анкету и, ткнув пальцем в графу, где на вопрос: «Есть ли у вас за границей родственники?» стояло «нет», спросил Михаила Григорьевича:

– Так все-таки, есть или нет?

От этого вопроса у Слуцкого на лбу выступил холодный пот, и он понял, что Сетяев что-то пронюхал, но с ответом медлил, соображая, что лучше – сознаться или отрицать. Сетяев не торопил. Молчание затягивалось и становилось неудобным. Наконец Слуцкий, решившись, сказал:

– Григорий Михайлович, ведь я с ними никаких связей не имею. Честное слово.

– Вот и хорошо, – поспешил на выручку Сетяев. – Так и напиши в заявлении, что отказываешься от своих родственников, – и пододвинул лист бумаги.

От Сетяева Слуцкий вышел с испорченным настроением, и, хотя тот сказал ему «живи спокойно», тревожные мысли не покидали. «Черт знает, во что это все еще может вылиться», – подумал он. Но время шло, никто его никуда не вызывал, и Слуцкий постепенно успокоился.

 

Четвертый квартал 1954 года складывался для Голкина неудачно. Сначала во время очередных партийных выборов он не вошел в состав нового партбюро, где секретарем стал В.А. Лемов, ему не хватило одного голоса, а затем выяснилось, что из-за плохого материально-технического снабжения годовой план выпуска продукции поставлен под угрозу. И то, и другое в перспективе грозило Голкину непредсказуемыми последствиями, и он, испытывая сильное беспокойство, стал искать выход из создавшегося положения.

Ссориться по-крупному с Михаилом Григорьевичем Слуцким, ответственным за материально-техническое снабжение завода, ему не хотелось, но и рисковать планом он тоже не мог себе позволить. В конце концов, исчерпав всю дипломатию, Голкин обратился к Лемову с просьбой подействовать на Слуцкого. Но Михаил Григорьевич проявил непонятное упрямство, и Лемов вышел с этим вопросом на первого секретаря обкома Василия Ивановича Закурдаева.

Выслушав его, В.И. Закурдаев сказал:

– Собирай бюро, заслушаем Слуцкого.

Заседание было бурным, и Михаил Григорьевич чувствовал себя неуютно. Его попытка как-то оправдаться и свалить вину на других только подлила масла в огонь и разожгла страсти. Даже Голкин был вынужден повысить голос. Досталось Слуцкому и от членов бюро, которые упрекнули его за попытку скрыть от партии родственные связи за границей. Но самым зловещим было выступление Закурдаева, который сказал Слуцкому, что если по его вине будет сорван план года, то он будет исключен из партии и посажен в тюрьму.

Домой в тот вечер Михаил Григорьевич вернулся, не помня как. Есть не хотелось, на вопрос жены, что случилось, лишь устало махнул рукой и, не раздеваясь, свалился на диван.

Встревоженная жена подсела к нему и, ласково погладив по голове, сказала:

– Рассказывай, что у тебя там случилось, вместе думать будем.

Михаил Григорьевич, ничего не скрывая, поделился с женой своим горем.

– Ну вот что, давай сначала поужинаем, а потом позвоним родственникам в Москву, Ленинград, Киев и попросим помощи.

Услышав такой мудрый совет, Михаил Григорьевич воспрянул духом и подивился тому, как он сам до этого не додумался.

Был уже поздний вечер, когда Слуцкий вышел на лестничную площадку, где был установлен единственный в доме телефон с междугородним выходом, и стал обзванивать свою многотысячную родню. Две ночи напролет не умолкал телефон в подъезде, и многие жильцы, мучимые бессонницей, слушали, как он умолял кого-то срочно прислать в адрес «Электровыпрямителя» необходимые для производства материалы. А через неделю на саранском аэродроме один за другим стали приземляться самолеты с грузами для завода. На разгрузку самолетов и доставку материалов на завод была сформирована бригада из рабочих и задействованы обе имевшиеся в наличии грузовые машины. Часть материалов, минуя склад, доставлялась прямо в цеха. Появилась реальная возможность выполнить план, и Голкин с Эйзенбетом, заручившись поддержкой партбюро и завкома, жали на все рычаги. Доставалось даже поварам, которым в эти дни пришлось работать, как и многим рабочим, в две смены.

Несмотря на принятые меры, судьба годового плана до самого последнего дня оставалась под вопросом, и директор завода Голкин пошел на крайние меры.

Еще накануне, 30-го декабря, проходная после обеденного перерыва была закрыта, а охрана усилена. Поставили контролеров и в дверях цехов. Так что уйти с завода было практически невозможно. В приемной директора дежурили врач Тамара Константиновна Симфонина и медсестра. Пищу на ужин и завтрак доставляли на участки в термосах и бесплатно.

Злые языки утверждали, что и спирт, появившийся в цехе, тоже был выдан не без ведома Б. Голкина. Так или иначе, но к одиннадцати часам утра 31 декабря последние гайки были закручены, и Б. голкин с А. Эйзенбетом, не покидавшие завод, тепло поздравили рабочих с выполнением годового плана и с наступающим Новым годом.

 

Завод меняет профиль

 

Провал Б. Голкина на выборах в партийное бюро завода был не случайным. Он долго подготавливался враждебно настроенными людьми, еще со дня его ссоры с И.И. Васильевым. И вот, наконец, удар был нанесен. Голкин выдержал его с достоинством и внешне был спокоен. Но в глубине души сильно переживал. Обдумывая пройденный на заводе путь, старался понять, где допустил ошибку, и приходил к выводу, что стал жертвой интриг, которым сначала не придавал большого значения. Теперь приходилось расплачиваться по-крупному. Все планы и мечты на будущее выглядели неопределенно. Многое теперь зависело от воли горкома. Но там молчали. Случай был неординарный. Завод рос, увеличивая выпуск продукции с каждым годом почти на одну треть, и вдруг такой сюрприз. Необходимо было разобраться.

Но, как говорится, пока суд да дело, пришло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о мерах по дальнейшему укреплению колхозов руководящими кадрами, и у Голкина появился шанс уйти с завода с достоинством.

Произошли изменения в настроении и у А.А. Эйзенбета. Проработав на заводе более десяти лет, он затосковал по подросшему сыну и жене. В Москву вновь полетели его письма с просьбой отпустить с завода. В ответе министра была всего одна строчка: «Будет замена, мы вас отпустим». Вслед за этим письмом на завод стали приезжать специалисты, направляемые для переговоров. Походят, посмотрят, поговорят и уезжают обратно. Ничего привлекательного они для себя не находили. Завод небольшой, условия работы трудные, не хватает специалистов, ИТР и квалифицированных рабочих. Со снабжением плохо, других заводов электротехнического профиля в городе нет, позаимствовать материалы не у кого.

Решение всех технических вопросов приходилось брать на себя, так как консультироваться было не с кем. К тому же оклады на заводе, в том числе и у дирекции, были низкими.

Так продолжалось до  появления на заводе Якова Захаровича Селектора. Уроженец села Новая Прага Кировоградской области УССР, он свой трудовой путь начал в 16 лет чернорабочим на московской фабрике «Трехгорная мануфактура». Потом учился в Ростовском индустриальном техникуме, после его окончания работал электромехаником Палаты мер и весов в Москве. С 1931 по 1934 годы учился в Московском энергетическом институте. С 1935 по 1940 – работал инженером на Харьковском электротехническом заводе, а с 1940 по 1955 – в Свердловской области на электромашиностроительном заводе. Был женат, имел двух дочерей.

Из бесед с Эйзенбетом Яков Захарович узнал о неудачной попытке Александра Абрамовича перепрофилировать завод на выпуск новой преобразовательной техники на базе полупроводниковых приборов, но особого значения этому не придал.

25 марта 1955 года А.А. Эйзенбет тепло распрощался с коллективом «Электровыпрямителя» и уехал в Ленинград.

 

Открытое партийное собрание о выполнении постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему укреплению колхозов руководящими кадрами» состоялось на заводе 8 апреля 1955 года. С докладом выступил председатель исполкома Саранского горсовета И.В. Вешуткин. Вслед за ним на трибуну поднялся Борис Алексеевич Голкин и попросил коммунистов оказать ему доверие, рекомендовать для работы в колхозе.

Один за другим с аналогичными заявлениями стали выступать и другие коммунисты. К концу собрания в руках у И.В. Вешуткина был список почти всех руководителей завода, желающих поехать в колхоз. Теперь слово было за горкомом партии.

Среди трех кандидатов, утвержденных горкомом, Б.А. Голкин был первым. В середине апреля он был освобожден от должности директора завода и направлен в Ичалковский район в один из местных колхозов.

Я.З. Селектору, еще не успевшему оглядеться в кресле главного инженера, пришлось временно исполнять обязанности директора. Уход с завода почти одновременно двух руководителей высшего ранга вызвал среди рабочих и ИТР много разговоров. Всех интересовало, кто будет следующим директором. Стали вспоминать бывших руководителей, их достоинства и недостатки. Симпатии многих заводчан склонялись в пользу Васильева, и родилась идея вернуть Ивана Ивановича снова на завод. Но как? Группа коммунистов обратилась с этим вопросом к секретарю партбюро В.А. Лемову, который обещал о Васильеве поговорить на самом высоком уровне.

Вскоре после этого разговора Лемову по какому-то делу пришлось поехать в Москву. Там он добился приема у завсектором электротехнической промышленности ЦК КПСС В.Е. Валькова, который знал его еще по партийной работе в Калинине. Лемов сказал ему, что многие коммунисты на заводе «Электровыпрямитель» хотят видеть своим директором И.И. Васильева. Вальков категорически был против и обещал прислать директора с академическим образованием В.Я. Григорьева, а потом, перейдя на доверительный тон, пояснил: «Электровыпрямитель» в ближайшее время должен будет осваивать новый вид продукции, где нужны будут глубокие знания в области современной электротехники, Васильеву этот воз не потянуть». Против этих аргументов Лемову возразить было нечего.

 

Освоившись со своими обязанностями, Яков Захарович выяснил, что финансовое положение завода оставляло желать лучшего. Озабоченный таким малоприятным открытием, Селектор вспомнил о разговоре с Эйзенбетом и стал всерьез подумывать о перепрофилировании завода на выпуск новой продукции, только что рождавшейся в лабораториях Московского всесоюзного научно-исследовательского электротехнического института им. В.И. Ленина (ВЭИ) и Ленинградского физико-технического института им. А.И. Иоффе (ФТИ) твердосплавных полупроводниковых приборов, способных совершить в промышленности настоящую революцию.

Мечта вывести завод на передний рубеж науки и техники зрела в нем день ото дня и не давала покоя. Наконец, воспользовавшись небольшой отдушиной в делах, Яков Захарович выехал в Москву, где в ВЭИ им. В.И. Ленина работал начальником полупроводниковой лаборатории его старый товарищ по совместной работе на Харьковском электротехническом заводе С.Б. Юдицкий, к которому он и отправился на консультацию. И был приятно обрадован тем, что созданные в лаборатории образцы полупроводниковых приборов находятся на такой стадии разработки, когда дальнейшая доводка нуждалась в производственной базе, где можно было бы отрабатывать их на промышленном уровне. Так как интересы совпали, то в дальнейшем руководители стали действовать вместе. В министерстве эту идею поддержали. Кроме того, Я.З. Селектора ожидал сюрприз, он встретился с только что получившим назначение на должность директора завода «Электровыпрямитель» В.Я. Григорьевым.

В ноябре 1955 года на завод прибыл новый директор Василий Яковлевич Григорьев и привез с собой приказ министра электротехнической промышленности о производстве на «Электровыпрямителе» в III квартале 1956 года германиевых выпрямителей. Официально об этом было объявлено на открытом партийном собрании 22 января 1956 года.

С информацией о преимуществе полупроводников по сравнению с ртутными выпрямителями выступил главный инженер завода Яков Захарович Селектор. Затем слово взял В.Я. Григорьев. Это было первое публичное выступление нового директора, и оно носило программный характер о путях освоения заводом новой продукции.

 Теперь, когда поступил официальный приказ министерства о производстве полупроводниковых приборов, Я.З. Селектор как главный инженер сосредоточил в своих руках все возникшие проблемы и превратил свой кабинет в место, где выдвигались, обсуждались и решались все текущие и стратегические задачи, связанные с выполнением этого почетного задания. К этой работе Селектор привлек наиболее перспективных специалистов завода, которые и составили в дальнейшем ядро единомышленников, сумевших в короткий срок решить главную задачу: научиться самим и научить других делать полупроводниковые приборы. Начали с того, что была организована учеба ведущих ИТР завода по основам физики полупроводниковых материалов. Занятия проводились в кабинете главного инженера. К чтению лекций был привлечен преподаватель Мордовского пединститута (ныне МГУ им. Н.П. Огарева) А.Д. Маргулис.

Первыми заводскими коллективами, приступившими к новой работе, стали электролаборатория М.Г. Исраиляна и химическая лаборатория А.М. Гаспаравичуса.

Освоение новой техники проходило с большими трудностями. Не было специалистов, не было специального оборудования. Под будущий цех сначала была выделена одна комната, помещение бывшего буфета, а затем помещение бывшего клуба площадью девяносто пять квадратных метров. Начальником полупроводникового цеха был назначен Николай Николаевич Орлов.

В январе 1957 года в Москву во всесоюзный электротехнический институт имени В.И. Ленина для практического изучения опыта производства полупроводниковых приборов были командированы рабочие цеха №4  А.Финогина, Г.Сетяева и В.Ковалев. По прибытии в ВЭИ их сначала ознакомили с технологическими процессами изготовления и исследования полупроводниковых приборов, показали оборудование. Потом каждого закрепили за технологом. Непосредственно с Анной Финогиной занимался инженер-технолог В. Немчин.

Всего за смену Финогина должна была спаять пять приборов, это соответствовало установленной в институте норме. С этим заданием А.Финогина справлялась легко.

Как-то перед обедом в помещение, где работали лаборантки, зашел начальник лаборатории С.Б. Юдицкий. Анна ему сказала, что пока тот будет обедать, она спаяет сто штук приборов. С.Б. Юдицкий шутливо ответил:

– Ну что же, попробуй, – и ушел обедать.

Анна начала пайку, и до прихода сотрудников лаборатории обещанное количество приборов было готово.

Пришел Немчин и ахнул:

– Что ты наделала, ведь если испортила хоть один прибор, а он стоит двадцать пять тысяч рублей, тебе век не рассчитаться.

Потом пришел С.Б. Юдицкий и тоже стал ругать Финогину:

– Ведь я в шутку сказал, а ты за правду приняла.

Анна заплакала. Немчин взял изготовленные ею приборы и унес на проверку. Часа через два приходит и улыбается, приборы оказались все годными. После этого Юдицкий стал выговаривать своим лаборантам, что вот, мол, вы жалуетесь, что не успеваете собрать за смену пять приборов, а девушка из Саранска спаяла за один час сто штук.

В июле 1963 года А.И. Финогиной одной из первых на заводе был вручен орден «Знак почета».

 

Встреча

 

Эта зима показалась Сергею особенно длительной. Так и не увидевшись за лето с Леной, он с надеждой ждал весны и мечтал, когда они встретятся. Читая ее письма, которые приходили все чаще и чаще и становились все доверительнее, Сергей чувствовал, что их заочная дружба приближается к логическому завершению, за которым последует или полное разочарование, или взаимная любовь. Она уже стучалась в его сердце. Смущало одно: как отнесутся к этому ее родители. Нужен был подходящий повод, чтобы поехать к Лене. И он нашелся, Лена пригласила Сергея на день рождения, ей исполнялось шестнадцать лет.

 

Солнце уже скрылось за макушками высоких деревьев, когда впереди показался знакомый мостик. Сердце Сергея затрепетало. Навстречу выбежал светло-рыжий щенок. Подпрыгивая и путаясь под ногами, он всячески выражал свою радость и возбужденно повизгивал. Из дома вышла женщина и пристально посмотрела на Сергея, а следом на крыльцо выпорхнула лена. В летнем домашнем платьице, загорелая, босоногая, с рассыпавшимися по плечам волосами, она, увидев Сергея, сорвалась с места, успев крикнуть:

– Мама, это Сережа! – и ее ласковые руки опустились на его плечи.

– Сережа, как хорошо, что ты приехал. Я так беспокоилась. Пойдем, я познакомлю тебя с мамой.

Мама Лены была еще моложавой, не утратившей обаятельности женщиной, с добрыми серыми глазами, внимательно разглядывающими Сергея. Они, казалось, говорили: вот ты какой! Удовлетворив свое любопытство, она попросила Лену сходить за отцом. Вечер прошел за дружеской беседой.

Проснувшись рано утром, Сергей выглянул в окно и увидел, что небо затянуло тучками и моросит дождик. Вспомнив об обещанной Леной прогулке по озеру, он пожалел, что погода может помешать их планам, и, томимый ожиданием, стал приводить себя в порядок. После завтрака облачность поредела, и временами стало проглядывать солнце.

– Пойдем, – сказала Лена, – я покажу тебе озеро, которое ты когда-то искал.

Узкая тропинка, начавшаяся сразу за изгородью, привела их к зарослям ивняка, а затем, огибая топкие места, незаметно вывела к берегу озера, на котором Сергей увидел стоявшую в камышах лодку.

Вычерпав воду, они сели в лодку и оттолкнулись от берега. Окруженное со всех сторон лесом озеро, вначале похожее на большую чашу, далее причудливо разветвлялось на многочисленные рукава и протоки, в которых несведущему человеку легко было заблудиться. Но Лена, знавшая эти места с детства, сначала подсказывала Сергею, куда направлять лодку, а затем, завладев веслом, уверенно повела ее сама. Опуская весло попеременно то с правого, то с левого борта, Лена вела лодку ровно, без толчков. Было такое ощущение, что долбленка скользит по поверхности воды сама по себе, а в лодке сидит сказочная фея, красивая и добрая. И чувство нежности заполнило его очарованную душу.

Изрядно покружив среди проток, Лена причалила к небольшому островку, и они выбрались на берег. Еще цвели запоздалые ландыши, и их белоснежные, похожие на колокольчики цветы, рассыпавшиеся вокруг, придавали островку неповторимый облик. Среди деревьев порхали птицы, дробно стучал дятел, в прибрежных камышах плескались караси.

– Сережа, посмотри, сколько здесь цветов, – воскликнула Лена и, сорвав несколько ландышей, пришпилила их к волосам.

Лена, казалось, была счастливой. Она радовалась цветам, солнцу, пению птиц и тому, что Сергей рядом с ней.

– Сережа, теперь ты видел озеро, скажи, понравилось ли оно тебе?

– Да! Даже больше, – чуть прикасаясь к ее плечам, ответил он. – Спасибо тебе за подаренную сказку. За то, что судьба свела нас с тобой. За мечту, которой я жил все эти годы. За любовь, что пробудила ты в моем сердце.

Его губы прильнули к ее губам, и она доверчиво прижалась к его груди. Все тело ее трепетало от свежести неизведанных чувств, а сердце пылало.

– Любимая! – лаская Лену, вновь и вновь повторял Сергей эти волшебные слова, идущие из самой глубины его души. – Я люблю тебя!

Глаза Лены сияли, Сергей ответил на главный вопрос, волновавший ее. И Лена прошептала: «Сережа, я люблю тебя».

 

Перевалило за полдень, когда Сергей с Леной вернулись на кордон. Здесь собрались родственники и подруги Лены. Знакомясь, Сергей жал им руки и все старался запомнить имена. Среди двоюродных и троюродных братьев Лены оказалось три Николая, и Сергей мысленно окрестил их Николай первый, второй и третий.

Когда гости перезнакомились, хозяйка пригласила всех к столу. Лена еще прихорашивалась. В ожидании именинницы завели старенький патефон, и комната наполнилась звуками утесовского джаза.

Но вот Лена в прелестном розовом платье с короткими рукавами, в модных туфельках и с золотым медальоном на груди, подарком Сергея. «Ну, чем не невеста», – подумал он. Щелкали пробки, лилось шампанское, произносились тосты в честь именинницы, пелись песни.

Наконец, устав от еды и питья, гости пожелали продолжить веселье на свежем воздухе. Во дворе вновь завели патефон. Со старой пластинки звучало танго «Татьяна». Между тем день угасал, и гости стали поочередно откланиваться. Наиболее подгулявшие решили заночевать у егеря. У молодежи были свои планы – сходить на Мокшу, посидеть у костра. Лена попросила Сашу взять гитару. От кордона до Мокши было не так далеко, как думал Сергей. В этот час заката река была спокойна и величава.

Облюбовав полянку поближе к берегу, ребята натаскали валежника и развели костер. Саша прошелся по струнам гитары и запел «Подмосковные вечера». Ему дружно подпевали. Сергей пел вполсилы, старался не выделяться, все больше прислушивался к голосам других. Потом гитару взял высокий молодой парень Толик. Но он, кроме трех аккордов, не знал ничего и, немного побренчав, протянул гитару Сергею, плутовато улыбаясь, сказал:

– Сережа, может быть, ты нам что-нибудь сыграешь?

Вопреки ожиданиям Толика, Сергей спокойно взял гитару и, заново настроив, заиграл «цыганочку».

– А ну, кто смелый, да умелый, выходи, – крикнул Сергей. – Толик, тебя ждем!

Это задело парня за живое, и Толик встал. Помогая ему войти в нужный ритм, Сергей исполнил самое простое колено, но потом усложнил перебор, и Толик только развел руками.

Перестав играть, Сергей, глядя на растерявшегося парня, сочувственно заметил:

– Не расстраивайся, Толик, я научу тебя плясать под мою музыку.

Все так и прыснули от смеха, сообразив, как оригинально проучил Сергей наглеца. Сидевшая рядом с Леной подружка шепнула:

– Лена! Я влюбилась в твоего Сергея, имей в виду.

Лена погрозила ей пальчиком: «Не выйдет, так и знай».

Далеко за полночь, когда в костре погасли последние угли, стали собираться домой.

 

И.А. Тепман

 

Начальник инструментального цеха К.А. Шаронов, в прошлом учитель географии, по иронии судьбы попавший на эту не соответствующую его образованию должность, всякий раз болезненно реагировал, когда ему пытались что-то подсказать по работе, и в конце концов отдалился от коллектива, хоть и не оставлял надежды завоевать авторитет. Но делал это неумело: то таскал заготовки из кузницы, то помогал рабочему передвинуть тяжесть, то вдруг, вспомнив что-то, бежал в кабинет. А однажды, увидев в стенной газете на себя карикатуру, пришел в ярость и разорвал газету в клочья, а потом долго и мучительно объяснялся на партгруппе. Единственное, что он умел хорошо делать, это говорить, и пользовался он своим красноречием в каждом подходящем для этого случае. Но если в цехе все давно уже убедились, что его слова расходятся с делом, то на общезаводских собраниях ему еще аплодировали.

Лишившись моральной поддержки коллектива, он резко изменил стиль руководства, и если раньше старался сам подойти к рабочему, то теперь приглашал людей в свой кабинет.

Вот и в тот день, когда на слесарном участке появилась табельщица, ребята переглянулись, угадывая, кого из них потянут к начальнику. Среди пяти названных был и Сергей.

Шаронов встретил их, стоя за столом. Верный признак плохого настроения.

– Вот что, – начал он, – на заводе горит план, и руководство приказало мне выделить для помощи сборочному цеху пять слесарей. Поэтому прошу вас с обеда быть там, пойдете в распоряжение начальника цеха В.И. Панкова. Возьмите с собой отвертки, набор ключей, молотки и по напильнику. Наряды на незаконченную работу мы вам опроцентуем, а что там заработаете, то там и получите. Всем все ясно или есть вопросы?

Сергей что-то хотел спросить, но, увидев сердитый взгляд начальника, ответил «ясно».

В сборочном цехе еще был перерыв, и инструментальщики, чтобы скоротать время, решили заглянуть в красный уголок.

В кругу болельщиков, плотным кольцом окруживших биллиардный стол, слышались веселые шутки и смех.

– На сухую его, Илья! На сухую!

Тот, к кому обращались эти слова, высокий, со спортивной выправкой молодой человек, с приятным, даже красивым лицом, умело распоряжался кием и один за другим отправлял шары в лузу, а очередного конкурента – на перекур.

Так Сергей, случайно заглянувший в биллиардную, впервые увидел Илью Авраамовича Тепмана, будущего главного инженера завода, сыгравшего большую роль в становлении и развитии завода «Электровыпрямитель». И никак он не предполагал, что их знакомство начнется с совместной работы по исправлению забракованных аппаратов.

Всех распределили попарно. Тепману достался в напарники Сергей. Они, не мешкая, принялись за работу. В первую очередь исправили обшиву, отправили ее на повторную покраску. Затем принялись за исправление других дефектов. Уже за полночь, собрав первые два аппарата, отправили их на испытательную станцию.

Утром, придя на работу пораньше, Сергей с удивлением увидел, что Тепман уже на месте. Узнав от него, что испытание прошло успешно, почувствовал удовлетворение. Весь день они вновь трудились рука об руку. Когда последний винт был поставлен на место, Тепман пожал Сергею руку.

Воскресный день обещал быть погожим. Хотелось съездить на речку искупаться, отдохнуть от повседневных забот. Но домашних дел, как всегда, невпроворот, и Тепман, отложив намеченную поездку на потом, отправился вместе с женой к ее родителям помочь по хозяйству.

Взяв с собой необходимый инструмент и материалы, он спустился в погреб, где давно уже подгнили деревянные полки, и приступил к ремонту стеллажа.

В погребе прохладно и сыро, пахло плесенью и картошкой. Но после утомительной жары, стоявшей на дворе, немного поработать в погребе было даже приятно. Дело спорилось, и часа через два, забив последний гвоздь, Илья невольно полюбовался своей работой. Стеллаж получился добротный, осталось только сложить на него банки, стоящие на полу.

Не успел он нагнуться, как острая боль пронзила поясницу. От неожиданности Тепман даже вскрикнул. «Радикулит, – мелькнуло в голове, – как некстати». Постояв немного в таком положении, он попытался выпрямиться, но не тут-то было, и Тепман понял, что без посторонней помощи ему из погреба не подняться. Пытаясь привлечь к себе внимание, он закричал, но погреб находился в дальнем конце общественного двора, и его никто не услышал. Оставалось только надеяться, что кто-нибудь из домочадцев вскоре придет.

А в голове беспрерывно вертелась мысль, где и когда он заработал этот мучительный недуг. Эти нерадостные размышления напомнили ему, что еще на прошлой неделе он впервые почувствовал боль в пояснице, когда вместе с рабочими перетаскивал на испытание громоздкие аппараты, в которых только один трансформатор весил больше ста килограммов.

«Трансформатор! Трансформатор! – мысленно повторял он. – Вот где собака зарыта. Вот где надо искать техническое решение, чтобы облегчить этот аппарат!» На время увлекшись этой идеей, он забылся, но острая боль в крестце вновь напомнила, в каком беспомощном положении он находится.. в ожидании кого-нибудь мучительно медленно шло время, и Тепман стал зябнуть. Приятная вначале прохлада теперь ощущалась как холод. Нос его посинел, зубы стучали, а тело покрылось гусиной кожей.

Наконец послышались легкие шаги, и чья-то тень заслонила творило.

– Илюша, – услышал он ласковый голос тещи, – как дела?

Тепману захотелось выругаться, но он лишь сказал:

– Помоги, пожалуйста.

– Илюша, что с тобой? – дрогнувшим голосом спросила теща, увидев зятя в неестественной позе.

– Помоги вылезти отсюда, – вновь сказал Тепман, – кажется, у меня радикулит.

Теща мигом спустилась в погреб, но все ее попытки вызволить попавшего в беду зятя не увенчались успехом.

– Ладно, хватит, – сказал Тепман, – сходи за мужиками.

Но и мужики ничем не смогли помочь ему. При каждом их усилии приподнять его в пояснице возникала острая боль, и в конце концов кто-то из них предложил вызвать «скорую помощь». «Скорая» не очень спешила, и когда приехала, возле сарая уже собрались чуть ли не все жильцы многоквартирного дома.

Народ судачил, как помочь попавшему в беду Илье, и кто-то даже посоветовал разобрать для этого погреб, но до этого дело не дошло. Приехавший врач, осмотрев пациента, сказал:

– Принесите бутылку водки и стакан, сейчас мы быстро поставим его на ноги.

– А поможет? – робко спросила теща Тепмана Маргарита Ивановна.

– Даже не сомневайтесь, – и врач засмеялся.

Когда лекарство было принесено и налито в стакан, Тепман с большим усилием запрокинул голову и разом осушил его до дна. Через несколько минут его посиневший нос порозовел, а сам он заметно выпрямился и, поддерживаемый врачом и тещей, медленно поднялся наверх.

На следующий день Тепман попросил, чтобы ему принесли на дом интересующие его чертежи, и, несмотря на то, что спина плохо гнулась, принялся за работу.

По расчетам получалось, что аппарат в усовершенствованном варианте станет легче старого вдвое. Предложение Тепмана по изменению конструкции аппарата было по достоинству оценено его коллегами по работе и на редкость оперативно внедрено в производство. Вес аппарата изменился с трехсот до ста тридцати килограммов. С этих пор молодой специалист, выпускник электротехнического института города Харькова Илья Авраамович Тепман привлек к себе внимание руководства завода. Острый ум, логика мышления и целенаправленность в решении технических вопросов заметно выделяли его среди коллектива. С ним советовались, к нему обращались за помощью. С его мнением стали считаться даже признанные авторитеты.

 

У истоков

 

Среди многочисленного отряда специалистов, стоявших у истоков полупроводникового производства на заводе «Электровыпрямитель», Николай Иванович Коробцов заслуживает особого упоминания.

Родился Н.И. Коробцов в феврале 1925 года в деревне Овсяницы Палехского района Ивановской области. Перед Великой Отечественной войной получил семилетнее образование и окончил Майдаковское ФЗУ, где приобрел специальность слесаря-инструментальщика. Затем работал по этой специальности на Майдаковском литейно-механическом заводе, в январе 1943 года ушел в Красную Армию добровольцем, где был зачислен в штат зенитно-артиллерийского полка и прошел фронтовыми дорогами по Европе и Маньчжурии. Демобилизовался в мае 1950 года.

После окончания Ивановского электромеханического техникума с отличием в 1955 году был направлен по распределению в Саранск на завод «Электровыпрямитель», где 6 февраля 1956 года зачислен в штат инструментального цеха на должность контролера. Начальником цеха в то время работал Николай Петрович Муркаев.

Имея за плечами практический опыт работы в производстве и теоретические знания, Коробцов оказался в то время в инструментальном цехе одним из наиболее подготовленных специалистов и чувствовал себя в новом коллективе уверенно. Эта уверенность в своих силах помогла ему с первых же дней зарекомендовать себя как грамотного и вдумчивого специалиста с широким кругозором и очень принципиального по характеру человека. Случилось так, что за два неполных месяца работы в этой должности им было забраковано большое количество деталей, штампов и приспособлений. И часть рабочих осталась без зарплаты. На Коробцова посыпались многочисленные жалобы.

Николай Петрович Муркаев, уже успевший оценить уровень молодого специалиста, сам при этом не имея никакого специального образования, увидел в лице Коробцова прямую угрозу своей карьере и в сложившейся непростой ситуации встал на сторону бракоделов, полагая, что с их помощью ему удастся легко освободиться от неугодного человека или хотя бы подмочить ему репутацию. И он принял ряд мер, порочащих Коробцова как специалиста, обвиняя его в некомпетентности и в то же время заискивая перед рабочими. Но промахнулся. Большинство членов коллектива не разделяло мнения своего начальника, особенно слесари, которым приходилось постоянно иметь дело с недоброкачественными деталями, поступающими к ним с механического участка, и они искренне радовались, что наконец-то в цехе появился человек, который решительно перекрыл этот поток халтуры, и, не колеблясь, встали на сторону Коробцова. Но пока эта поддержка проявлялась только в разговорах. Тем временем трения между Муркаевым и Коробцовым нарастали, и вскоре слухи о конфликте достигли ушей начальника ОТК завода Леонида Петровича Феррари и главного инженера Якова Захаровича Селектора, и Коробцову пришлось объясняться на высшем уровне.

В кабинете Селектора, куда его пригласили, он застал, кроме главного инженера и начальника ОТК Л.Феррари, еще начальника отдела кадров Петра Сергеевича Ходакова, который одновременно являлся секретарем партбюро завода, двух незнакомых ему товарищей и Николая Петровича. Все было обставлено в лучших традициях того времени, и Коробцов понял, что над ним готовится расправа.

Но, по мере того, как он излагал перед собравшимися свои доводы, аргументируя их убедительными фактами, менялось мнение о нем как о специалисте на прямо противоположное тому, которое успел создать Муркаев.

Дело кончилось тем, что Селектор принял решение вынести этот вопрос на общее собрание рабочих инструментального цеха. На такой поворот дела Николай Петрович явно не рассчитывал и, покидая кабинет главного инженера, испытывал чувство досады.

В ту ночь ему не спалось. Он вновь и вновь анализировал ситуацию, в которую загнал себя сам, и не находил выхода. Оставалось надеяться только на коллектив, на обиженных рабочих, которым он обещал свою поддержку, а поддержат ли они его? Этот вопрос не давал ему покоя, и он уже начал жалеть, что пошел на поводу у бракоделов. Но теперь что-либо менять было уже поздно, и он избрал наступательную тактику.

Весь следующий рабочий день Муркаев только тем и занимался, что вызывал к себе бракоделов по одному, чуть ли не клятвенно заверял их в своей поддержке и просил их выступить с осуждением Коробцова. Работяги выслушивали его, но чего-то не договаривали, и это настораживало.

Собрание рабочих инструментального цеха состоялось в конце марта 1956 года. Из руководства завода на нем присутствовали начальник ОТК завода Л.Феррари, главный технолог завода В.Г.Дергачев и главный инженер завода Я.З.Селектор.

Вслед за основными докладчиками – Муркаевым и Коробцовым – слова попросил Борис Щетинин.

– Наш начальник цеха обвиняет Коробцова в некомпетентности и излишней требовательности, а мы, рабочие, придерживаемся другого мнения. Коробцов очень грамотный специалист, хорошо разбирающийся в инструментальном деле, и мы просим руководство завода поставить его к нам начальником цеха, а Муркаев пусть поработает токарем и поучится.

Это предложение Щетинина было поддержано и другими выступающими.

Месяца через полтора после этого разговора В.Г.Дергачев пригласил к себе Коробцова и сказал: «Есть мнение назначить тебя начальником инструментального цеха. Как ты смотришь на это?» Коробцов, сославшись на отсутствие у него опыта, отказался. Тогда Дергачев предложил ему сначала поработать мастером, Коробцов согласился.

Симпатичный и улыбчивый Николай Иванович имел дар быстро находить контакты с людьми, ценил веселые шутки и в карман за словом не лез. В работе был напорист. Все эти свойства его натуры помогли ему быстро утвердиться в новой роли мастера слесарного участка и более активно бороться за качество выпускаемой цехом продукции. Инструментальный цех на заводе в то время был единственным местом, где выполнялись самые сложные и ответственные работы не только по изготовлению оснастки и технологического оборудования, но и деталей для начинающего делать первые шаги полупроводникового производства.

Тем временем на сборочном участке полупроводникового цеха, возглавляемого Николаем Николаевичем Орловым, появились первые образцы полупроводниковых приборов ВГ-10, собранных из деталей, полностью изготовленных на заводе. Это событие в жизни коллектива было столь значительным, что В.Я.Григорьев, который, надо отдать ему должное, был энтузиастом полупроводникового производства, на радостях, когда десять приборов после испытания по системе Ларионова оказались у него на столе, пригласил нескольких своих ближайших помощников в кабинет и предложил им это событие отметить.

Ради справедливости надо указать, что В.Я.Григорьев был противником всяких выпивок, но то был особый случай, и глоток шампанского лишь символизировал успешное окончание самого трудного этапа в освоении полупроводников.

Когда бокалы были осушены, Илья Авраамович Тепман обратил внимание директора на о, что приборы необходимо промаркировать. Поскольку эту операцию можно было сделать только в инструментальном цехе, то для ее выполнения в цех отправились Григорьев, Дергачев и Орлов. Там они обратились к Коробцову, и Григорьев объяснил ему, что от него требуется, а сам в ожидании окончания операции вместе с Орловым принялся прогуливаться по цеху.

Коробцов взял из кладовой клейма и, отыскав подходящую металлическую плиту с отверстием, стал осторожно маркировать приборы методом клеймения.

Дергачев в это время стоял рядом и придирчиво следил за каждым движением Коробцова. Заметив, что на некоторых приборах после удара клейма отслаивается никель, он недовольно поморщился, но в целом работой был удовлетворен. Когда все было готово, Григорьев осмотрел приборы и, убедившись, что маркировка нанесена очень аккуратно, похвалил Коробцова за работу.

Каково же было удивление Николая Ивановича, когда буквально через полчаса он был вызван к директору. Там он увидел все ту же компанию, стоящую у стола с бледными лицами. Все они уставились на Коробцова и молчали. Наконец Орлов выговорил: «Коля, ты разбил вентили».

Тут и Коробцов побледнел, вспомнив, что германий очень хрупкий материал, а он по нему – молотком.

Выйдя из оцепенения первым, Николай Иванович сказал:

– Не велики же наши познания в полупроводниках, очевидно, всем нам надо учиться.

Ой, что тут началось, вспоминал потом один из участников этих событий, – гром, мат, слюна. Григорьев, пылая гневом, сделал в направлении Коробцова шаг и, впившись в него свинцовыми глазами, разразился отборной бранью, но, постепенно остыв, перешел на более спокойный тон.

В это время свою лепту в осуждение Коробцова решил внести начальник ОТК завода Феррари, сказав:

– Мы тут пылинки сдуваем с каждой детали, а… он…

Но Григороев не дал ему закончить мысль и саркастически произнес в адрес Феррари:

– Конечно, надо было вас послать маркировать приборы.

Остальные стояли молча. Наконец Орлов, желая погасить страсти, примиренчески заметил:

– Ладно, сделаем новые.

В конце концов Коробцов был помилован и отпущен, и на время о нем как будто забыли.

 

Развитие производства на заводе пошло по двум направлениям – это производство силовых полупроводниковых приборов и производство преобразователей тока на их основе, что в конечном итоге и определило лицо завода. Но не все было так просто. Финансовое положение завода по-прежнему оставалось нестабильным. И вот в этих условиях, когда совнархозы еще не окрепли, а старые, отработанные годами связи в промышленности были ощутимо нарушены, В.Я. Григорьев нашел, пожалуй, самый оригинальный вариант выхода из создавшегося положения. Он сумел договориться о передаче на завод «Электровыпрямитель» производства слаботочных полупроводниковых приборов «Паром» и «Нева», которые поставлялись оборонной промышленности (где деньги были всегда), резонно рассудив, что под крылом военного ведомства заводу будет легче встать на ноги, и, как говорится, напал на золотую жилу. Освоение их массового выпуска на заводе послужило хорошей школой для наших специалистов в деле организации производства и повысило экономические возможности предприятия. А самым главным достижением было то, что технологическая цепочка объединила вокруг себя все ранее разрозненные службы, занимавшиеся полупроводниками, в единый творческий коллектив единомышленников, людей талантливых и неравнодушных. Именно из их среды с годами выросли будущие академики, доктора наук, лауреаты Государственных премий, командиры производства.

Тон всему задавал директор завода В.Я. Григорьев, высокообразованный и технически грамотный человек. На завод «Электровыпрямитель» Григорьев был направлен сразу после окончания Московской промакадемии. Его характеру были присущи такие черты, как решительность и твердость. Он не очень почитал высшее начальство и в принятии решений отличался завидной самостоятельностью. В то же время это был вспыльчивый и горячий человек, но незлобивый и быстро отходивший. Увлекшись полупроводниками, В.Я. Григорьев в период их освоения носился с каждой деталью, как истинная мать с ребенком, и радовался каждому мало-мальскому успеху искренне, как дитя, даже не скрывая это от других. Его кипучей натуре было мало директорских забот, и он иногда в конце месяца появлялся в сборочном цехе и помогал рабочим. Что, впрочем, вызывало у них снисходительные улыбки. Беда заключалась в том, что в гневе он мог оскорбить человека, что и случалось не раз. Не избежал этой участи даже его ближайший помощник, главный инженер завода Я.З. Селектор, которого он не однажды упрекал в неграмотности, что было несправедливо. Но в минуты душевного равновесия бывал очень веселым и общительным человеком, и к тому же остроумным. Он не считал зазорным, например, пройтись по заводу с фотоаппаратом в руках. Как-то ему пришла в голову идея сфотографировать всех начальников цехов и отделов на их рабочих местах. Затем он велел заводскому художнику подрисовать к их лицам различные смешные позы и, снабдив эти карикатуры собственным, довольно оригинальным текстом, распорядился все это наклеить на лист ватмана и повесить у входа в главный корпус. Хохоту было на весь завод.

Но не всем это понравилось, и у Григорьева появились враги. Они-то и подсекли ему крылья на самом взлете.

 

Приступив к обязанностям председателя Мордовского совнархоза в середине лета 1957 года, Евгений Анисимович Веселовский довольно быстро освоился в здешней среде, и вскоре руководимый им совнархоз заявил о себе в полный голос. Его влияние на деловую жизнь республики неизменно росло, и местные власти, ревниво наблюдавшие за его становлением, были вынуждены признать, что в Мордовии появился еще один хозяин, властный и деловой, и не считаться с этим фактом было нельзя. Но Веселовский политикой не занимался и в дела обкома и Совмина не лез, а лишь использовал их влияние на решение общегосударственных задач, и постепенно между совнархозом и местной властью установились вполне нормальные деловые отношения.

Свое видение развития Мордовского экономического района Веселовский изложил в программной статье, опубликованной в первом номере технико-экономического бюллетеня Мордовского совнархоза в 1958 году, где, в частности, говорилось: «На особом положении находится завод «Электровыпрямитель», который должен превратиться в головное предприятие по выпуску германиевых и кремниевых силовых выпрямителей и высоковольтной измерительной аппаратуры». Но так как эти перспективы не определяли конкретно – в каких областях промышленности и какое количество понадобится тех или иных преобразователей и приборов, то, по инициативе Е.А. Веселовского было решено по этому наиважнейшему вопросу провести в Саранске в августе 1958 года всесоюзное совещание представителей заинтересованных организаций и ученых НИИ. Это решение было воспринято руководством завода «Электровыпрямитель» с большим интересом и надеждой. Василий Яковлевич Григорьев, хорошо понимая значение этого совещания для завода, связывал с его работой решение многих накопившихся за последнее время в производстве проблем и, в свою очередь, активно готовился к нему.

Но случилось то, что и должно было случиться. Григорьева обвинили в грубости и невозможности совместной работы с ним. Под этой характеристикой поставил свою подпись и Яков Захарович Селектор, его ближайший помощник и сподвижник.

А дальше все пошло по ранее отработанной схеме: горком, обком, совнархоз и – до свидания. Он тоже был «чужаком» на заводе и разделил участь своих предшественников Н.Л. Новосельского и Б.А. Голкина. Временно исполняющим обязанности директора завода вновь стал Яков Захарович Селектор.

Всесоюзное совещание по применению комплектных полупроводниковых выпрямительных установок в промышленности, как и планировалось, состоялось в намеченные сроки.

В его работе приняли участие более ста пятидесяти представителей от восьмидесяти различных организаций, среди них были представители Госплана СССР, Госплана РСФСР, институтов Академии Наук СССР, Министерства путей сообщения, Государственного комитета Совета Министров СССР по химии, ряда научно-исследовательских институтов и крупных электромеханических предприятий страны. На совещании было заслушано 19 докладов и сообщений различных организаций и научно-исследовательских институтов, ведущих работы в области силовых полупроводниковых выпрямителей. Кроме того, 13 человек выступили в прениях.

 Итоги совещания легли в основу формирования семилетнего плана развития народного хозяйства СССР на 1959-1966 годы, где электротехнической промышленности отводилась приоритетная роль. Принимавший участие в работе совещания член-корреспондент Академии Наук СССР Б.М. Вул, пользовавшийся в научной среде большим авторитетом, приехал в Саранск днем раньше, чем остальные, и, не заходя в гостиницу, где ему был забронирован номер, прямо с вокзала отправился на завод. Здесь он был встречен с большим радушием Яковом Захаровичем Селектором. Б.М.Вул высказал пожелание познакомиться с заводом поближе.

Почти целый день провел он в цехах и лабораториях завода, где рождались полупроводниковые приборы, беседовал с рабочими, мастерами и технологами. Интересовался их мнением о перспективе развития предприятия. Вулу были показаны последние образцы полупроводниковых приборов собственной конструкции и продемонстрирована новая технология пайки вывода к выпрямительному элементу.

Эта технология была предложена инженером лаборатории Владимиром Высоцким. Ознакомившись с ней, Вул сказал, что вопросами пайки вывода к переходу занимались не только в Московском ВЭИ, но и в других научных коллективах, а оптимальное решение нашли только здесь. Вул поздравил Высоцкого как автора новой технологии с успехом. Это открытие лежало, как говорится, на поверхности, у всех на виду, но никто этого раньше не замечал. Ну как тут не вспомнишь – все гениальное просто.

Войдя в четвертый цех, Вул спросил у молодых рабочих:

– Где здесь девушка Анечка Финогина?

Вул передал ей привет от С.Б. Юдицкого и сказал, что он помнит сборку ста штук приборов и согласен на ее перевод в Москву, в институт. Анна поблагодарила Вула за столь почетное предложение, но, сославшись на то, что у нее семья, от предложения отказалась.

На следующий день, проснувшись в четыре утра, Вул решил осмотреть город до начала совещания, а заодно проанализировать вчерашние впечатления о заводе, особенно сильные от встречи с группой молодых специалистов. Это были люди увлеченные, настоящие энтузиасты, сумевшие увидеть в свойствах этих загадочных чудо-кристаллов, называемых полупроводниками, целый мир еще не разгаданных тайн, к которому только-только прикоснулись.

Гуляя по городу, Вул часто останавливался и рассматривал старые постройки. Долго любовался единственной сохранившейся церковью. Потом прошелся по Советской улице и, свернув на Гражданскую, зашагал в сторону совнархоза.

На всесоюзном совещании Вул выступил как ученый с дальней перспективой в области развития отечественной преобразовательной техники, и твердо высказался за оказание заводу всесторонней помощи.

 

На распутье

 

1955 год в жизни Сергея стал еще одной вехой. Остались позади четыре года учебы в вечерней школе. Пора было решить вопрос, где продолжать образование. Лена, окончившая в том же году десятилетку с золотой медалью, выбрала для себя Пензенский индустриальный институт, чем немало огорчила Сергея, надеявшегося увидеть ее в Саранске. И он стал всерьез подумывать – не поехать ли и ему вслед за ней.

Но, поразмыслив, решил не рисковать и остановил свой выбор на только что открывшемся в городе политехническом институте.

 

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Лена стала студенткой. Веселая и бойкая по характеру, отзывчивая и добрая, Лена с первых же дней студенческой жизни стала признанным лидером в среде своих новых подруг и объектом повышенного внимания молодых людей. С ней искали дружбы, за ней ухаживали, приглашали на разные увеселительные мероприятия, дарили цветы. Но Лена старалась избегать сомнительных развлечений и знакомств и лишь иногда в компании подруг позволяла себе сходить в кино или театр. А все остальное время посвящала учебе, и многие кавалеры от нее отступились, кроме старшекурсника Жоры по прозвищу Дон-Жуан, пользовавшегося в кругу студентов репутацией покорителя дамских сердец. Как он сам говорил в компании друзей, ему порядком надоели местные красотки, и он, увидев Лену, загорелся желанием освежить свои чувства на деревенской «простушке». И даже дал слово, что не потребуется и месяца на осуществление его плана. Но время шло, а намеченная жертва была для него так же недоступна, как в первый день их знакомства. Друзья подтрунивали над Жорой, что только разжигало его самолюбие.

Случилось так, что после окончания зимней сессии, когда студенты разъехались по домам на каникулы, Лена, купив билет на утренний поезд, осталась ночевать в комнате одна. Зная об этом, Жора в тот же вечер, подговорив своего приятеля Толяна, дружившего с однокурсницей Лены Катей, и они втроем пришли к ней поздно вечером, якобы поиграть в карты. Этот визит Лене был неприятен, но она, чтобы не обидеть подругу, приняла их.

В маленькой комнате, с единственным окном во двор, где с трудом умещались две кровати и крохотный стол с двумя стульями, было по-домашнему уютно и тепло. Выдвинув стол на середину прохода между кроватями, компания расселась, раскинули карты, и игра началась.

Сначала сыграли несколько партий в подкидного дурака, потом – в короля. Играли попарно. Во время игры Жора заметно нервничал и, чтобы скрыть свое состояние, старался шутить, но это у него получалось плохо. Близость Лены, с которой он иногда как бы случайно соприкасался ногами, будила в его сознании недобрые мысли: овладеть девушкой сегодня же, а потом посмеяться над этой святошей.

Почувствовав что-то недоброе, Лена неожиданно для всех бросила карты на стол и, сказав, что пора гостей попотчевать чаем, вышла на общую кухню в надежде увидеть там хоть кого-то из своих близких подруг и, не застав никого, сильно огорчилась. Заварив чай, Лена, скрывая охватившую ее тревогу, вернулась к гостям и принялась разливать чай по стаканам.

– Ой, – воскликнула Катя, всплеснув театрально руками, – у меня же, мальчики, есть хорошие конфеты, я сейчас принесу, – и вышла из комнаты, а следом за ней и Толян.

Оставшись наедине с Жорой и размышляя, как ей поступить в этой ситуации, Лена решила, что будет лучше, если и она под каким-нибудь предлогом покинет комнату, но путь ей уже преградили.

– Жора, это неприлично, – сказала Лена, увидев, как тот защелкнул дверной замок изнутри.

Зажатая между стеной и столом и навалившимся на нее насильником, Лена отчаянно сопротивлялась, но силы были неравными, и она закричала. Этого Жора никак не ожидал и в пылу борьбы изо всех сил ударил ее кулаком по голове, а затем заткнул ей рот подушкой.

Лена сразу обмякла и затихла, а потом с ней начались судороги. Такого еще в практике Жоры не было, и он испугался. Отбросив подушку в сторону и увидев помертвевшее лицо Лены, он понял, что жизнь ее висит на волоске и, представив себе, что будет с ним, если она умрет, в отчаянии принялся трясти ее за плечи. А по лестнице уже слышался топот ног, потом в дверь стали настойчиво стучать и, не дождавшись ответа, вышибли ее.

Ворвавшись в комнату, студенты увидели лежащую на кровати их любимицу Лену и склонившегося над ней Жору. Он все еще старался привести ее в чувства и, казалось, никого не замечал.

– Подлец, что ты натворил?

И кто-то из студентов, оттолкнув его от Лены, начал делать ей искусственное дыхание. Лена глубоко вздохнула, и из ее носа потекла струйка крови. Потом ее глаза открылись, и она, безучастно посмотрев на склонившихся над ней подруг, тихо заплакала.

Сквозь расступившуюся толпу к Лене подошел врач скорой помощи.

– Прошу всех удалиться, – сказал он строго.

Толпа отхлынула, и тут Жору подхватили под руки и поволокли в дальний угол. Били его молча, жестоко, и неизвестно, чем бы закончилось линчевание, если бы не подоспела милиция.

В ту же ночь обоих потерпевших отправили в одну и ту же больницу, Лену – на скорой помощи, а Жору – по просьбе врача – в милицейской машине.

 

Жизнь Лены была спасена, но глубокая моральная травма перевернула ее душу. Наблюдавший за ее состоянием лечащий врач вскоре подметил, что у его подопечной в результате эмоционального потрясения появились нежелательные симптомы, нужно было что-то предпринять. Но что? Между тем курс лечения у Лены заканчивался и ее пора было выписывать из больницы, но врач Григорий Константинович в нарушение всех правил переносил этот день то на начало, то на конец следующей недели, все решая, как лучше ему поступить с этой глубоко травмированной и одинокой в этом городе девушкой.

Занятия в институте давно уже возобновились, но Лена, казалось, потеряла к учебе интерес, и все конспекты, которые ей регулярно приносили подруги, не читая, складывала в тумбочку. «Все! – размышляла девушка. – Конец ученью. Как только выпишусь из больницы, уеду домой». А что дальше? На этот вопрос Лена не находила ответа, и эта неопределенность будущего не давала ей покоя.

Григорий Константинович тоже не мог решить, что ему делать с этой больной. Проще всего было выписать ее, разве всем поможешь, как хотелось бы. Но Лена чем-то растревожила его душу, заставила переживать, как за родную дочь. И тут Григория Константиновича озарила спасительная мысль.

Было врачу в ту пору за пятьдесят. Немного тучноватый, с заметно поредевшими волосами, но еще свежим лицом, он был по характеру добрым человеком и свою профессию выбрал по призванию.

Жил Григорий Константинович в трехкомнатной квартире вдвоем с женой Марией Петровной, учительницей, от которой имел двух дочерей и сына. Обе дочери были замужем, жили в других городах и навещали родителей только в отпуске. Сын, окончив военное училище, служил в армии, был еще холост. О своей задумке в отношении Лены Григорий Константинович в тот же день рассказал жене.

– ты знаешь, Маня, лежит у меня в отделении одна девушка, – начал он, – с ней случилась беда.

И он рассказал все о Лене.

– Слушай, Гриша, ты чего-то хитришь, не договариваешь, скажи уж прямо, чего ты хочешь?

– Хочу, моя голубушка, предложить ей переселиться к нам, – и посмотрел на жену.

– Хорошо, отец, приглашай, все повеселее будет.

Разговор с Леной у Григория Константиновича состоялся в рабочем кабинете.

– Лена, – начал он по-отечески, – завтра мы тебя выписываем. Физически ты здорова и держать тебя среди больных просто нет надобности. В моей врачебной практике были подобные случаи. Мой долг, как врача и как человека, помочь тебе избавиться от этой хандры. Но для этого нужно время.

Тут Григорий Константинович прервал свой монолог и, взглянув на притихшую и немного оробевшую Лену, добавил:

– Мы с женой живем в хорошей трехкомнатной квартире со всеми удобствами. Одна комната у нас пустует, так что переезжай к нам, будешь жить с нами как дочка.

При этих словах глаза у Григория Константиновича повлажнели, и он, чтобы скрыть свое волнение, прошелся из угла в угол.

Чего угодно, только не этого ожидала Лена от беседы с врачом. И, немного подумав, сказала:

– Я согласна, спасибо вам, Григорий Константинович.

Переехав на квартиру, Лена встретила там теплый прием и доброжелательное отношение хозяев. Мария Петровна, миловидная еще, не утратившая обаяния женщина, знакомя Лену с отведенной ей комнатой, в которой кроме кровати стоял стол со стулом и старомодная этажерка с книгами, по-матерински напутствовала:

– Ты, Леночка, не стесняйся нас, чувствуй себя, как дома. Эта комната в полном твоем распоряжении, так что порядок в ней поддерживай сама. Если тебе здесь что-то мешает, скажи, я уберу.

При этом Мария Петровна посмотрела на портрет сына, висевший на стене, и Лена, перехватив ее взгляд, увидела симпатичного юношу в военной форме. Особенно Лену поразили его выразительные глаза.

– Нет, нет, – поспешила с ответом Лена, – мне здесь все нравится. Спасибо вам.

Потом знакомство было продолжено за чашкой чая. И так уж само собой получилось, что к концу чаепития лена с Марией Петровной прониклись взаимной симпатией.

В институт Лена пришла немного настороженной. Боялась неприятных вопросов подруг, скрытых насмешек парней, незаслуженной клеветы. Но встретили ее хорошо, и это успокаивало. Вновь потекли студенческие будни. Жизнь возвращалась в обычную колею.

Но однажды покой Лены был снова нарушен. Это случилось, когда она прочитала на доске объявлений выписку из приказа об отчислении Жоры из института. Хотя в этом документе имя ее не упоминалось, Лена опять расстроилась. В конце концов она решила перевестись на заочное отделение. Учебный год приближался к концу, и Лена оставила этот вопрос до осени.

В канун весенней сессии она написала Сергею письмо.

«Здравствуй, мой милый Сереженька! Жду-не дождусь, когда снова увижу тебя, услышу твой голос. Я так соскучилась за этот год по дому, по тебе, ты даже не представляешь. Но сейчас, кажется, все позади, осталось только сдать экзамены, и я свободна до самой осени. Так уж получилось, меня освободили от всех студенческих работ на лето, и мне бы хотелось, чтобы ты приурочил свой отпуск к моему, чтобы мы провели это время вместе у нас на кордоне. Если сможешь, то встречай меня в Рузаевке, я приеду поездом Пенза – Москва. До встречи. Крепко целую, твоя Лена».

Накануне отъезда на каникулы Лена, услышав звонок, открыла дверь и увидела перед собой незнакомого офицера в форме военного летчика и на мгновение растерялась. Офицер улыбался. Лена, мысленно сравнив его улыбающееся лицо с портретом в ее комнате, поняла, что это сын Григория Константиновича – Миша, и густо покраснела.

– Михаил Григорьевич, с приездом вас, проходите, – приветствовала она гостя.

– А вы, если не ошибаюсь, та самая Лена, о которой мне писала мама, – в свою очередь поинтересовался Михаил.

– Не ошибаетесь, – подтвердила Лена.

Михаил был высок ростом и статен, и, как заметила Лена, мундир офицера был ему к лицу, а голубоватые погоны с четырьмя звездочками вызывали уважение.

Вскоре Михаил поймал себя на мысли, что эта девушка, о которой он знал до сих пор лишь из писем мамы, действительно хороша собой. И чем больше он думал об этом, тем ярче и привлекательнее становился образ Лены в его воображении.

Вечером Мария Петровна пригласила Лену на семейный ужин. Отказаться было невозможно, и Лена, наскоро переодевшись в свое любимое платье темно-вишневого цвета, расшитое мелким бисером, и поправив прическу, отправилась в гостиную. В ожидании ее прихода за накрытым столом уже сидели хозяева и о чем-то переговаривались.

– Леночка, проходи, проходи, – спохватилась Мария Петровна. – А ты, Миша, открывай шампанское.

Когда вино было разлито по бокалам, Григорий Константинович, встав из-за стола, сказал:

– Сегодня у нас в доме праздник, приехал сын. И мы с женой очень счастливы. Так уж распорядилась судьба, что все наши дети разъехались кто куда, и видимся мы нечасто, а годы идут, и каждая новая встреча становится для нас радостным событием в жизни. Спасибо тебе, сынок, за эту радость, – и Григорий Константинович, подняв свой бокал, чокнулся поочередно со всеми и осушил его до дна.

Уловив грустинку в словах отца и разделяя его чувства, Михаил ответил:

– Я тоже очень скучаю без вас, мои дорогие, и в отпуск лечу в отчий дом, как на крыльях. Но служба есть служба и чаще не получается. Сегодня я с вами, и забудем на время о превратностях жизни, выпьем за все хорошее, что в ней есть.

Потом Михаил много рассказывал о своей холостяцкой жизни в военном городке и под конец совсем развеселил родителей и Лену тем, что поведал им историю, как ему однажды, после очередной генеральной стирки, которую он регулярно делал сам, пришлось ночью вскакивать по тревоге и бежать сломя голову на пункт сбора в сыром обмундировании. Хорошо еще, что мороз был слабый, и он отделался только насморком.

От вина и веселья лицо у Лены разрумянилось и от этого казалось еще прекраснее. А эти глаза, то строгие, то озорные, то ласковые и такие родные…

Утром, провожая Лену, Михаил был немногословен и, казалось, равнодушен. Но в последний момент, когда тревожно прозвучал гудок паровоза, он встрепенулся и, обняв Лену, жадно поцеловал ее в губы. От неожиданности она вздрогнула, но противиться Михаилу не стала, и он понял, что его поцелуй принят.

 

Письмо Лены пришло накануне ее приезда, и Сергей очень волновался, что не успеет оформить отпуск. Но все обошлось, и в назначенное время он был в Рузаевке. Поезд пришел без опозданий, и Лена, выйдя из вагона, оказалась в его объятиях.

– Сереженька! Здравствуй, родной!

– Здравствуй, Леночка! Как ты похорошела! И, кажется, подросла? Вот чудеса!

– А ты, Сереженька, возмужал, таким представительным стал, как настоящий мужчина.

Их губы соединились в поцелуе, и Сергей почувствовал, что ему очень трудно быть в роли мальчика.

– Пойдем, родная, нас ждет такси.

Дома их встретила мать, и, как всегда, на столе появились любимые пироги с бульоном.

– Ешь, Леночка, ешь, – угощала мать, – ты, наверное, от домашней пищи отвыкла? – и подкладывала Лене, как ей казалось, самые вкусные кусочки, и добрые глаза смотрели на будущую невестку с любовью и лаской.

Сергей же, слушая их разговор, втайне радовался материнской любви к своей избраннице и мечтал о том времени, когда они с Леной поженятся.

Потом пили чай с земляничным вареньем и под конец договорились, что Сергей проводит Лену к ее родителям на кордон и погостит там.

 

Подходила к концу первая неделя с тех пор, как Лена с Сергеем приехали на кордон. Вся она прошла в делах и заботах. Лена с мамой, Валентиной Петровной, с утра и до вечера трудились на огороде, Сергей помогал отцу Лены – егерю Николаю Алексеевичу ремонтировать коровник. Но в субботу, закончив дела пораньше, Николай Алексеевич отправился в деревню навестить друга и, если удастся с тем договориться, в воскресенье организовать рыбалку.

Вернулся егерь обратно только утром в компании уже знакомых Сергею двух Николаев и племянника Васи, еще подростка. Сборы были недолгими. Прихватив с собой пару мешков с сетями и столько же под будущий улов, вся бригада отправилась на Мокшу. У переправы их ждал старенький катер с привязанной к нему небольшой лодкой. Николай второй, местный учитель и друг егеря, завел двигатель, и катер, набирая скорость, помчался навстречу течению. Пройдя расстояние километров в пять, учитель подрулил к песочной косе, и катер остановился. Мокша в этом месте, как заметил Сергей, была намного шире, чем у переправы, и мелководнее. Здесь егерь вытряхнул из мешков сети и, связав их в одно целое, перебросил эту снасть в лодку, а свободный конец, закрепив на длинном шесте, отдал учителю. Затем, перебравшись в лодку и отпустив ее плыть по течению, стал вытравливать сеть в воду, и вскоре она расправилась на всю длину.

Далее оба друга двинулись вниз по речке: один пешком вдоль берега, по песчаной косе, другой в лодке на глубине. Сергей в это время находился на катере вместе с Николаем младшим и Васей и внимательно наблюдал за всем, происходящим на воде. Иногда сеть за что-нибудь цеплялась, и тогда Николай младший, молодой и крепкий мужчина, прыгал в воду и осторожно освобождал ее от зацепа. Пройдя таким образом метров двести,  решили посмотреть, что попало в сеть. Однако тут их ожидало разочарование. Сеть оказалась пустой, если не считать одного подъязка да и тот попался случайно, так как был слеп на оба глаза.

– Травят, ироды, травят, – осмотрев рыбину, заключил егерь, – и никакой управы на них нет.

Завели сеть еще раз и решили процедить Мокшу до дальнего поворота, где река сужалась и начинались глубокие места. Длинноногий учитель бодро шагал по песчаной отмели, как журавль по болоту, где по колено в воде, где чуть выше, и все время оттягивал на себя сеть, выгнувшуюся под натиском течения, как дуга, удержать ее на стремнине стоило большого труда. По мере продвижения по реке рельеф дна заметно изменился, и учитель погружался в воду все глубже и глубже. К тому же сеть часто за что-то цеплялась, и поскольку ему в ожидании, пока Николай младший освободит ее от очередной коряги, приходилось подолгу стоять без движения, он стал испытывать неприятное чувство озноба. Сергей же, сидевший на веслах. Чтобы удержать тяжелый катер на месте, все время маневрировал и от напряжения потел.

До намеченного поворота оставалось еще метров двести, когда егерь почувствовал, что сеть неожиданно потяжелела, и предположил, что наконец-то в нее угодила настоящая рыба. Николай младший, сидевший на катере и внимательно наблюдавший за поплавками, которые то мерцали на поверхности, то скрывались под воду, высказался более определенно. «Это сом, вот увидишь, – говорил он Сергею, потирая от возбуждения руки, – и очень крупный, смотри, как тянет. Не меньше, как на пудик или поболе». Его уверенность невольно передалась и другим участникам рыбной ловли, и учитель, которому давно уже надоело мокнуть в холодной воде, крикнул, что пора вынимать добычу, пока та не ушла. Егерь повинуясь общему азарту, стал выбирать сеть из воды и распорядился, чтобы все были наготове. Когда азарт достиг своего апогея, с катера заметили, что со дна стало всплывать что-то темное и длинное. Николай младший так и замер, вообразив в неясных очертаниях продолговатого предмета огромную рыбу. Егерь в это время вновь ощутил сильный рывок и от неожиданности крикнул:

– Колька, что у вас там?

В эту минуту темный предмет, который они первоначально приняли за сома, всплыл на поверхность, и все увидели, что это обыкновенная коряга. «Вот это сом!» – первым нашелся Васька и незлобиво хихикнул. – Представляю себе, как в деревне будут смеяться».

– Но, но! – цыкнул на него Николай, освобождая сеть. – Я покажу тебе деревню, – но не успел договорить, как сеть выскользнула из его рук и скрылась под водой.

Учитель, до этого стоявший на отмели и с волнением наблюдавший за своими товарищами, от резкого толчка упал в воду и, не в силах уже принять вертикальное положение, вскоре очутился на середине реки. Почувствовав, что промокшая одежда тянет его на дно, он опустил шест и, теряя последние силы, шумно барабанил по воде руками. Пришлось поднять его на катер.

Глаза его в это время как-то странно блуждали, а сам он, несмотря на солнцепек, дрожал, как осиновый лист. Наконец учитель, не в силах что-либо сказать, ткнул пальцем в вещмешок. «Как же я не догадался? – спохватился Николай, извлекая из мешка фляжку с самогоном. – На-ка, хлебни».

Сеть в это время снова натянулась, и все, затаив дыхание, ожидали, что будет дальше. Егерь сказал, чтобы без его команды никто ничего не предпринимал. Пусть хищник немного погуляет, пока не успокоится. Но возникло опасение, что сеть может за что-нибудь зацепиться, и тогда – прощай и рыба, и рыбалка, так как освобождать ее от коряги при наличии в сетях большой рыбы было бы просто безумием.

Еще с полчаса метался хищник вдоль и поперек реки, пока не выскочил на мель, с которой уплыть уже не мог. Это был сом, даже для Мокши редкой величины. Несчастный запутался в сетях так, как будто его нарочно кто в них спеленал. И теперь, загнанный в безвыходное положение, злобно поглядывал на своих врагов. Стали совещаться, как поступить с сомом дальше. Учитель, успевший уже как следует хлебнуть самогонки, предложил перенести его на катер прямо «в упаковке» и в таком виде доставить на кордон. Но, когда попытались к нему приблизиться, сом так заметался, что не успей Николай младший отскочить, быть бы неприятности.

Учитель, с которого мигом слетел хмель, чувствуя себя виноватым, вынул из уключины тяжелое весло и несколько раз ударил сома по голове. Потом минуты две-три понаблюдали за ним и, убедившись, что сом «уснул», перенесли его на катер.

«Теперь не уйдет», – уверенно сказал учитель, радостно потирая руки и глядя на своих товарищей с чувством превосходства, и предложил по случаю успешной рыбалки выпить. Настроение у всех было приподнятое, и откладывать это мероприятие на потом никому не хотелось. Спускаться вниз по реке решили за счет течения, и по этой причине почетное место у руля было доверено Васильку.

– Вот за что я и люблю рыбалку, – начал учитель, предварительно осушив полстакана самогонки, – никогда не знаешь заранее, какие приключения тебя ждут на реке. Ну скажите, кто из вас думал, что такой поросенок ввалится. Нет, вы только посмотрите, какой красавчик! – и учитель, который был подслеповат, чтобы получше рассмотреть сома, склонился над ним.

В этот момент, лежавший, казалось бы, без признаков жизни хищник вдруг шлепнул учителя хвостом по лицу. Все так и ахнули. И только Васька, шельмец, не в силах совладать с собой, скалил зубы.

Когда боль в носу и подбородке немного утихла и учитель убедился, что зубы целы, торжество возобновилось.

Уже вечерело, когда веселая компания достигла переправы. Ужинали при свете луны. Много спорили по поводу рыбалки и где-то за полночь запели «Шумел камыш».

 

И.И.Васильев

 

В январе 1959 года директором завода «Электровыпрямитель» был назначен Иван Иванович Васильев. На заводе Васильева помнили с того времени, когда он работал еще помощником директора завода, и успели высоко оценить его деловые и человеческие качества. Выходец из рабочей семьи, получивший средне-техническое образование еще на заре советской власти, И.И.Васильев прошел большой путь партийного и хозяйственного руководителя. Его трудовая биография началась в 1927 году с должности заместителя главного механика суконной фабрики города Сосновоборска Пензенской области. В годы Великой Отечественной войны он заведовал отделом промышленности Саранского горкома партии. С 1943 года – директор ТЭЦ имени Тельмана, а в послевоенные годы руководил рядом промышленных предприятий республики.

Приступив к работе, Васильев с первых же дней уделяет много внимания изучению нового для него производства, знакомится с ведущими специалистами. Его рабочий день часто начинался в лабораториях или цехах завода. Это позволило ему хорошо вникнуть в технологические процессы, узнать подготовку производства, оснащенность оборудованием, материалами и в последующем – делать правильные выводы и принимать соответствующие решения.

Одно из наиболее значимых решений того периода – приказ по заводу о создании цеховых и общезаводской комиссий содействия техническому прогрессу. Представителем заводской комиссии назначили главного инженера завода Якова Захаровича Селектора. К работе были привлечены кроме специалистов новаторы производства и передовые рабочие. В конечном итоге на основании предложений комиссий составили план организационно-технических мероприятий по заводу, который и лег в основу дальнейших действий Васильева.

Одним из первых запланированных мероприятий был построенный собственными силами цех механизации и автоматизации технологических процессов площадью 300 квадратных метров. Здесь надо отдать должное автору этого предложения, в то время молодому инженеру ОГК Анатолию Ананьевичу Губанову, который не только обосновал необходимость для завода такого цеха, но и, возглавив его, сумел в короткий срок укомплектовать цех кадрами и технологическим оборудованием.

Вслед за этим методом самостроя были расширены площади под гальванический и опытно-экспериментальный цеха и начат пристрой к одноэтажному корпусу, где находились механический и инструментальный цеха. В результате производственные площади этих цехов удвоились.

Параллельно с вводом в эксплуатацию цеха механизации было создано бюро по механизации и автоматизации производства и лаборатория спектрального анализа.

Рабочий кабинет Васильева, обставленный простой мебелью, находился в то время на втором этаже двухэтажного здания с эстакадой, где в дальнейшем разместилась заводская АТС.

Август. Рабочий день был в разгаре, в кабинет директора то и дело заходили люди, раздавались телефонные звонки, решались десятки неотложных дел. На одном из подоконников стоял прислоненный к раме большой лист белого картона со старательно нарисованными многоэтажными и одноэтажными корпусами, разлинованными дорожками и проезжей частью. Это был план застройки завода. Строительство еще не началось. Еще многое надо обдумать и решить. И Васильев действует.

Он держит связь напрямую с совнархозом, с местными партийными органами, с городскими властями. Где просит, где требует, а бывает, что и отчитывает кого-то за нерадивость. Шутка ли сказать, прошло уже два года, как было принято решение на уровне министерства о реорганизации завода, а воз и ныне там. Но теперь, кажется, дело сдвинулось с мертвой точки. Иван Иванович задумчиво посмотрел в окно, из которого хорошо видна часть заводской территории, заросшей бурьяном и мелким кустарником, и вообразил на этом месте новенькие корпуса и работающих в них людей. Кругом чистота, светло и уютно.

Очередной телефонный звонок отвлек его от этих мыслей. Звонил исполняющий обязанности начальника отдела кадров Владислав Иванович Петров.

– Здесь у меня, – начал он, – находится молодой специалист, прибывший по разнарядке министерства ЭТП и Одесского политехнического института, по специальности механик. Главного инженера Леонида Петровича Феррари нет, к кому мне его направить?

– К Тепману, потом пусть оба зайдут ко мне, – ответил Иван Иванович и, опустив трубку, углубился в обычные дела.

Илья Авраамович Тепман, работавший в то время заместителем главного инженера, принял молодого специалиста приветливо, и после короткого знакомства они вместе отправились к Васильеву.

– Здравствуйте, одессит, – вставая из-за стола и протягивая руку молодому человеку, шутливо пробасил Васильев, – давай знакомиться.

– Александр Михайлович Стратиенко, – смущаясь таким приемом, представился новичок и почувствовал, как хрустнули его пальцы от директорского пожатия.

«Симпатичный одессит, – отметил про себя Васильев, пристально разглядывая вчерашнего студента, – и в глазах Божья искра есть».

– Женат? – спросил Иван Иванович и, услышав утвердительный ответ, поинтересовался: – А дети есть?

– Нет, – ответил Саша.

– Еще успеете, – шутливо заметил Васильев. Все засмеялись.

Илья Авраамович Тепман, до этого молча слушавший диалог, сказал, что направил Стратиенко в бюро механизации к Петру Слуцкому

Васильев расспросил Стратиенко, где тот живет в настоящее время, когда приедет жена и кто она по специальности.

– Жена у меня медик, – не без гордости ответил Саша, – а приедет она, когда я получу жилплощадь. В настоящее время ночую в гостинице.

На минуту задумавшись, Васильев пообещал:

– С жилплощадью у нас туговато, придется вам с полгодика пожить на квартире, а там дом построим и выделим вам комнату. Пиши заявление о приеме на работу.

Наложив резолюцию и указав на заявлении оклад, Иван Иванович подвинул Стратиенко второй лист бумаги и продиктовал текст второго заявления о постановке в очередь на жилье как молодого специалиста. Затем вынул из стола журнал и, сделав в нем запись, сказал, что его очередь двенадцатая. Покончив с этими формальностями, Иван Иванович поинтересовался у Стратиенко, какое на него впечатление произвел город Саранск.

– Если сравнивать с Одессой…– начал Саша, но, увидев веселые искорки в чуть прищуренных глазах директора, чистосердечно сказал: – Не важное.

– А завод? – спросил Тепман.

– Завод я еще не видел, – ответил Саша.

При этих словах Иван Иванович встал из-за стола и подозвал Стратиенко к окну, где стоял планшет с планом будущего завода.

– Вот смотри, каким будет наш завод какая мощь, а сколько будет работать на нем людей, сколько потребуется специалистов, сколько нам придется сделать, чтобы легко и свободно дышалось.

Слушая директора, Саша сначала подумал, что тот позволил себе немного пофантазировать, ведь бывает приятно заглянуть в будущее, где многое представляется в розовом свете. Стратиенко тогда еще не догадывался, что Васильев, рассказывая ему планы будущего, в первую очередь хотел подбодрить молодого специалиста и изменить его первоначальное, быть может, тягостное впечатление, которое тот мог испытать, шагая по территории завода, окруженного со всех сторон деревянным, почерневшим от времени забором с колючей проволокой и сторожевыми вышками по углам, похожего скорее на зону для заключенных чем на гражданское предприятие.

Тем временем Тепман куда-то позвонил, и вскоре в кабинет вошел Петр Слуцкий, невысокий человек среднего возраста.

– Он будет тебя учить мудрости конструктора, слушайся его, – по-отечески напутствовал Васильев. – И если у тебя появится потребность творить, то ты будешь нужным человеком.

От таких слов Саша немного растерялся, но все же не забыл поблагодарить.

– Вот и хорошо, – подвел черту под разговором Васильев.

«Какие симпатичные люди», – подумал про себя Саша.

Вечером, придя в гостиницу, Саша написал жене и родителям письма о своих первых впечатлениях, о городе Саранске, о заводе и особенно о людях, встретивших его.

Начались трудовые будни. С первого же дня Стратиенко определили на стажировку к Валентину Михайловичу Минаеву, инженеру-конструктору, проектировавшему станок для зачистки заусенцев на трансформаторной стали. Общий вид был уже готов, а в задачу Александра Михайловича входило изготовление чертежей на деталировку.

Петр Слуцкий, внимательно наблюдавший за первыми шагами молодого специалиста, ненавязчиво поучал:

– Саша, тебе в первую очередь надо научиться чувствовать и понимать металл. Знать, на чем и как можно обрабатывать деталь, которую ты конструируешь, научиться разбираться и пользоваться ГОСТами. Чего не знаешь, спрашивай. Лучше сто раз спросить, чем умолчать о том, чего не знаешь.

И Саша спрашивал, то у Валентина Михайловича Минаева, то у рядом работавшего конструктора Владимира Ивановича Цыганова, но больше – у Слуцкого.

Природная смекалка и пытливый ум позволяли жадно впитывать все новое, работать было интересно. Только вот по вечерам, когда Саша возвращался после работы в гостиницу, на душе становилось тоскливо. И опять на родину летели его добрые и ласковые письма, в которых он рассказывал своей Вале о первых успехах в работе, делился планами на будущее.

В конце ноября Александра Михайловича неожиданно пригласил к себе директор. Поздоровавшись, он сказал:

– Есть комната в старом доме по улице Васенко, дом 2, занимай-ка ее пока, а очередь мы тебе сохраним. Вызывай жену, пусть приезжает. Вижу, что соскучился. Ну как, согласен? Или посмотреть хочешь, что за хоромы?

– Спасибо, Иван Иванович, я согласен, все лучше, чем в гостинице.

– Тогда оформляй документы на получение ордера, я позвоню, чтоб не волокитили. Поживешь пока в ней, а новоселье справишь в новом доме.

 

Но так случалось не всегда. Большинству нуждающихся в жилплощади приходилось отказывать или ставить на очередь с дальней перспективой. Из-за этого завод лишался многих специалистов.

Не избежал этой участи и Г.С.Финогин, в семье которого к тому времени подрастали два сына, и он, не имея нормальных бытовых условий, был вынужден согласиться на предложение Главка о переводе на другое предприятие с гарантией предоставления квартиры.

В апреле 1959 года постановлением Совета Министров РСФСР Г.С.Финогин был переведен в город Ставрополь, на должность главного конструктора завода «Автоматика», а затем на должность главного инженера завода. Но, проработав там некоторое время, вернулся в Саранск, где был приглашен на работу во ВНИИИС, которому посвятил 25 лет своей жизни, вплоть до выхода на заслуженный отдых.

По мнению многих знавших его людей, уход Г.С.Финогина с «Электровыпрямителя» был большой потерей для завода. Деловой и требовательный, даже строгий, Григорий Сергеевич был прекрасным организатором производства. Он сумел поставить дело так, что за короткий срок руководимый им молодой коллектив конструкторского отдела, занимавшийся в основном корректировкой чужих разработок, сумел самостоятельно создать целую серию новых высокопроизводительных токопреобразующих аппаратов на базе «собственных» полупроводниковых приборов и таким образом решить главную задачу – наладить на заводе массовый выпуск современной техники.

А всего за годы его работы на заводе им было разработано и освоено в производстве более сорока пяти промышленных аппаратов. Подано и внедрено восемнадцать рационализаторских предложений с экономическим эффектом более двухсот тысяч рублей.

В 1953мгоду Г.С.Финогин был избран коллективом завода депутатом Городского Совета трудящихся.

Работая во ВНИИИСе, Г.С.Финогин внес в общую копилку БРИЗа несколько десятков рационализаторских предложений, 13 из которых были признаны изобретениями. В дальнейшем все они были внедрены на 95 предприятиях народного хозяйства СССР. В 1965 году указом от 4 декабря ему было присвоено почетное звание «Заслуженный изобретатель РСФСР». В эти же годы он опубликовал в технических журналах СССР 8 научных работ. Его имя занесено в книгу «История Мордовии в лицах».

Новым главным конструктором завода «Электровыпрямитель» с 8 декабря 1959 года был утвержден Ю.Г.Вексин, а его заместителем В.В.Кожевников.

В июле 1959 года по Мордовскому совнархозу вышел приказ за № 74-к о назначении Я.З. Селектора начальником специального конструкторского бюро (СКБ) по полупроводниковым выпрямителям Мордовского совнархоза с освобождением его от обязанностей главного инженера завода «Электровыпрямитель». Что скрывалось за столь резким изменением в его служебном положении – осталось невыясненным. Но и на новом месте Яков Захарович проявил себя с наилучшей стороны.

Решением Совета народного хозяйства Мордовского экономического района, протокол № 23 от 11 октября 1961 года, он был утвержден директором научно-исследовательского института. В этой должности Селектор проработал до марта 1966 года и после увольнения с работы уехал на родину.

 

Продолжение следует