Наталья Рузанкина

* * *

Вот и голос, который больше не нужен,

Прозвучал из города, которого нет на карте,

По ручьям ушёл февраль безоружный,

Пост оставив знобкому синему марту.

Голос из города моего детства,

Где ракиты держат грачиные гнёзда

И где золотая весна прямо в сердце

Запускает тихие вечерние звёзды.

Милый голос, опоздавший на целую вечность,

Из краёв, где трава зелена, как стронций,

Пальцы крошат мел, и звучит смех беспечный,

И в портфеле спрятано рыжее солнце.

Школьный голос, сияющий со дна сердца,

Да не заметёт тебя вихрь постылый,

От тебя мне ныне некуда деться,

До тебя же дальше, чем до могилы.

Между нами преградой – целое небо,

Звёздной вечности смёрзшиеся комья,

Чай допью, укроюсь цветастым пледом

И шепну, засыпая: «Всё-таки вспомнил!»

МАМЕ

Всё ждала твоего золотого слова,

Но смерть над тобою крыла простёрла,

Дом застыл, облетевшим цветом вишнёвым

Занесённый по горло...

* * *

Скучает в доме память о былом,

Цветы и книги трогает небрежно...

Когда идёт грядущее на слом –

Прошедшего приметы неизбежны.

И сад стоит, как первородный грех,

В барханах солнца, в августовской пыли...

Верни мне, память, детство, мёртвых, тех,

Что жили возле и меня любили.

Ночной песок на шепчущей реке,

И трепетанье утром рощ прохладных,

У памяти в рассеянной руке

Ключ времени, а время беспощадно.

Ключ времени в старинном серебре,

И крик предутренний пугливой птицы...

И мёртвые стучатся у дверей,

Чтоб в жизнь мою, как в землю, возвратиться.

БАБУШКЕ

Нет во мне твоей чистоты –

Потому и у Бога ты,

Нет ни жертвенности, ни любви,

Чтобы мир защищать в крови.

Уж тому восемнадцать лет,

Как погас Негасимый свет...

Помнишь, косы мне в детстве плела?

«Не хочу, чтобы ты умерла!» –

Крик мой детский, и твой ответ:

«Буду жить много-много лет,

Ой, как много лет буду жить,

Буду крепко тебя любить...»

Но сбылась любовь, а не жизнь...

Где ты? В этой могильной ржи?

Васильками помечен путь...

Как же можно так обмануть?

Из наследства всего – гляди –

Лишь косынка твоя на груди,

Твой бесценный посмертный дар,

Словно Феникса синий жар.

Но не может Феникса свет

На земле отыскать твой след,

Будто слёзы, текут слова...

Восемнадцать лет я мертва.

* * *

Вот и кончилась вечность, чьё имя – февраль,

Смолкли речи,

И прошедшего времени вовсе не жаль,

Время лечит.

Но уснувшая память вернётся опять,

Как в метели,

Когда будет с намокших карнизов слетать

Дождь капели.

Когда прошлый мой рай постучится в стекло

Еле слышно,

И от лампы зажжённой вдруг станет светло

В моей комнате книжной.

Ветки рая, листвой шелестя налету,

Ткнутся в стёкла,

И, заплакав, услышу я музыку ту,

Что умолкла

Десять лет, как...

В тот рай не вернусь больше я,

Но у врат того рая,

Как архангел с мечом, встанет память моя,

Охраняя.

ПОЛЫНЬЯ

А весна полыньёй золотой

Раскрывает рассветные реки,

Околдованной той полыньёй,

Вот бы сгинуть в неё мне навеки.

Все обиды и боли забыв,

Всех врагов отпустив (пусть подохнут),

По лепечущей кромке травы

Подбежать к низким дедовским окнам,

И в наличник резной у стекла,

Где до боли все краски знакомы,

Постучать: «Я с весной приплыла,

И отныне навеки я дома!»

Но нахмурится бабушкин лик,

Византийский, иконописный,

И высокий согнётся старик,

Седовласый, как лунь, серебристый.

«Ты свой жизненный путь не прошла,

Нет ни жертвы, ни подвигов ратных,

Как с весной-полыньёй приплыла,

Так с весной уплывай и обратно!»

И, ступая в рассвет золотой,

Слёзы смахивая ладонью,

Долго-долго машу я рукой

Дорогим, остающимся в доме.

Растворяется мартовский сон

Разноцветной весёлою трелью,

Словно ирис, цветёт небосклон

Голубым и лиловым в апреле.

Я, голимая, грешная я,

Всей весны моей золото – мимо,

Да вся жизнь моя – полынья,

Путь к родным и навеки любимым...

* * *

Без меня останется жить твой град деревянный,

Без печальной птицы, вспорхнувшей под облака,

И от тени крыльев моих потемнеют храмы,

И, заслышав крик, изойдёт туманом река.

Зацветает воздух свежей зеленью ливней,

С деревянных улиц тянется хлебный дух,

И перрон вокзальный звенит серебряной гривной,

И в песочных часах остановлен век, на беду.

На беду остановлен, а расставанье длится...

И озябнет плач мой у двух миров на краю,

Что ты будешь делать без чёрной, пугливой птицы,

Птицы Сирин, как в горницу, в жизнь впорхнувшей твою?

Оставайся, храни деревянный град свой, и хлебный

Воздух улиц купеческих, жизнь глухую свою...

Я взлечу, и с крыльев стряхну дождливое небо,

И заполню горло звёздами, и запою.

* * *

Покинув небо, вышел в сад мой снег,

В зал из фарфора, птиц и перламутра,

А я спала и думала: во сне

Весь этот снег, и локон твой, и утро.

И мне б не просыпаться никогда,

Во сне, как в храме, ждать свою погибель,

Но за ночь в небо вмёрзшая звезда

Оттаивала радужною рыбой,

А сонный снег среди дерев бродил,

Лепил богов и клеил их на стёкла,

И, вздрагивая, трепеща без сил,

Звезда в ночи, оттаивая, мокла.

Снег возвращаться в небо не хотел,

Он праздновал в саду своё рожденье,

И спали мы, но стебли наших тел

Уже таили завязь пробужденья.

И замирала снежная душа

Над нашим сном, как над Грааля чашей,

На мягких лапах в облака спеша,

Благословлял снег нас и утро наше.